сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 68 страниц)
Весь день ( или, точнее будет сказать, уже не первый день) постоянно моросил мелкий, противный дождь, а с наступлением сумерек начинался лёгкий морозец, и всё вокруг покрывалось ледяной коркой. Хорошо ещё, что нетопырь – не корова, ему есть, чем цепляться за лёд, а то бы и половины сегодняшнего пути не проделали.
Городок Приозёрье расположился как раз на берегу Плотинного озера и был по сути большой веской. Здесь, что само собой разумелось, было сыро, воняло рыбой, Пристани не было, а кормильня была лишь одна, большая, неплохая, но непомерно дорогая: хозяин, пользуясь своим выгодным подожением драл с гостей втридорога.
Вообще-то Альк с Рыской торопились не сюда, а дальше, вниз по течению Рыбки, на паром, чтобы переправиться на саврянскую сторону, где должны были встретиться с Крысоловом, от которого совсем недавно получили послание, и дальше, на север, где снова начались стычки всё с тем же врагом. Но сегодня мерзкая, несвойственная для середины зимы погода им здорово подгадила: на паром они опоздали, и теперь нужно было ждать до утра. Да и не первая это была задержка в пути.
Похлюпав немного носом, Рыска склонилась всё же к мысли, что придётся разбудить благоверного, иначе завтра они либо никуда не поедут, либо ей придется ехать больной. Она встала, зажгла лампу на комоде – и тут обнаружила, что Альк тоже не спит.
– Что случилось? – спросила она заботливо, про себя отметив, что это не спроста. Вроде говорил, что устал, лег раньньше неё – и не спит?
– Да, ничего, – отмахнулся Альк. Но Рыска, откинув одеяло, успела заметить, как он отдёрнул руку от правого бока.
– Болит? – участливо спросила она, припоминая, что это далеко не в первый раз.
– Да нет... – спокойно ответил Рыске муж, – С чего ты взяла?
– А почему не спишь? – продолжала допрашивать она.
– Не хочется пока. Легли слишком рано, да ты ещё носом хлюпаешь. Надо, кстати, дорожку тебе подправить...
– Зубы мне не заговаривай, – перебила Алька Рыска, – Признавайся: болит?
Альк закатил глаза.
– Всё видит! – со вздохом, проговорил он. Помолчал и всё же нехотя признался, – Так, на погоду ноет. Озеро это ещё, сырость...
А Рыска уже копалась в сумке, давясь слезами. Что-то слишком много всего в последнее время выпало на её долю, и плакать она стала по поводу и без повода.
– Не надо ничего, само пройдёт, – попросил Альк.
– Да хватит играть в героя! – жёстко сказала путница, – Если смажу чуть-чуть, хуже не будет, – она открыла маленькую баночку с зеленоватой, остро пахнущей мятой мазью и предельно осторожно нанесла её на шрам на теле Алька, при этом тяжело и горестно вздохнув. В следующий раз, прошу тебя, не молчи, – печально попросила она, рассматривая бледно-розовый, идеально прямой рубец, начинающийся на середине груди, тянущийся через весь правый бок и заканчивающийся у бедра, – Бедный мой, – прошептала она, дотронувшись губами до его шрама и тут же отворачиваясь, чтобы Альк не видел её слёз.
Уже два года прошло с тех пор, как Альк и Рыска поженились, и за эти два года она смогла пожалеть лишь об одном: что это не произошло раньше. Рыска и представить себе не могла, что на неё прольётся такой водопад любви и заботы. Конечно, прилюдно это никак не выражалось, но она была уже достаточно взрослой и мудрой, чтобы этого не ждать. Она и сама научилась не подначивать его и не спорить с ним прилюдно. Зато стоило им остаться наедине, как Алька словно подменяли. Он переставал показывать ей своё "я", слушался Рыску буквально во всём, позволял ей себя жалеть, если ей того хотелось, и старался ни словом, ни делом не расстраивать, особенно избегая слёз.
Но был всё же один повод для этого, с которым и ему ничего было не поделать.
В первую их брачную ночь, в замке Альковых родителей, Рыска впервые увидела шрам на теле своего любимого, при чём, увидела не сразу, а после того, как схлынула первая волна страсти.
К тому времени Рыска была уже настолько закалённой, что ей бы и в голову не пришло бояться смотреть на последствия ранений, ибо повидала она на тот момент и трупы, и раны, при виде которых кровь стыла в жилах, и даже ещё живых, но уже обречённых людей, нашпигованных арбалетными болтами либо разрубленных почти пополам. Да и не просто созерцала она это со стороны, а принимала активное участие в исцелении, не раз, не два и даже не сто. Да и убивать, чего греха таить, приходилось...
Но когда Рыска увидела это... Альк навсегда запомнил, как она побледнела и рухнула как подкошенная. И хотя почти сразу и пришла в себя, две лучины потом беззвучно плакала, прижавшись а нему всем телом. Как она потом призналась, сама не поняла, почему так отреагировала на это. Однако он чувствовал, что всё она поняла... Просто не признается.
Рыска тоже старалась не раздражать мужа лишний раз, и за два года умудрилась ни разу с ним не поругаться, предпочитая лучше уступить, чем нарушить равновесие в их паре. Словом, не смотря то, что за два года они так ни разу и не расставались, они нисколько не надоели друг другу и были абсолютно счастливы. Война, которая хоть и не была непрерывной, а вспыхивала в виде стычек то тут, то там, – и та не могла помешать их счастью. Она лишь сплотила их ещё сильнее.
Путники не сидели на одном месте; их постоянно посылали туда, где они были больше всего необходимы, как сейчас. По сути, их жизнь не претерпела значительных изменений: они как и прежде, жили в дороге. Но теперь они были вместе. Они были сильнее, чем раньше.
Но зато появился страх потерять друг друга. Оба помнили, как плохо было в одиночестве, и никто не хотел снова это пережить, а потому они старательно берегли друг друга. Если бы они общались с кем-нибудь более тесно, окружающие умерли бы от зависти к таким отношениям.
... Рыска убрала мазь в свою сумку и ушла в тёмный угол комнаты, которую они сняли до утра в кормильне, сделав вид, что жутко занята. На самом деле она просто хотела справиться со слезами, чтобы Альк этого не видел.
– Ты плачешь, что ли? – догадался он.
– Нет, всё хорошо, – отозвалась она бодро и почти достоверно. – Просто нос течет...
– Давай тебя подлечу, – предложил Альк снова.
– Нет, не надо, – отказалась Рыска, – Тебе самому плохо. Надо беречь силы. Я сама справлюсь. – она подошла к двери, – Я сейчас пойду вниз, выпью варенухи и вернусь. Она мне всегда помогает. А ты спи... – она не звала его с собой лишь по одной причине: её всё равно душили слёзы. Выйдя в коридор, она отошла немного от двери и разрыдалась, облокотившись о стену.
Она не то что переживала за своего любимого: перед его страданием в её понимании меркла даже собственная боль. И хуже всего было то, что и поделать-то ничего было нельзя! Рыска понимала, что последствия этого ранения полностью не пройдут никогда, потому что Альк уже не молод. Было бы ему лет на двадцать поменьше... Ну хорошо, хотя бы на десять – и можно было бы на это надеяться ( ведь от того ранения пятнадцатилетней давности почти ничего не осталось), а так... И думать нечего.
А самое главное, кто будет заботится о нём, когда она сама умрёт? С кем он останется? Ведь ей осталось уже недолго, она чувствует... Хоть бы та иргемаджинка, о которой Альк рассказывал, Марина, приехала, что ли... Было бы не так печально оставлять его, зная, что кто-то будет любить его так же, как она. Тут и ревность уходила на задний план...
Да ещё кое-что произошло совсем недавно.
За последние два года из-за войны у Рыски так и не было возможности повидать тётю и детей. Вырваться в Калинки ей удалось лишь два месяца назад, в конце осени. То, что она узнала там, стало последней каплей в чаше её бесконечного терпения и спокойствия.
* * *
... На землю тихо ложился первый снег. Первый настоящий в этом году... Было очевидно, что он уже не растает, потому что мороз на улице был хоть и не сильный, но постоянный. Рыска была этому даже рада: болота, по которым пролегала дорога от Ринстана до Калинок, вполне замёрзли, и передвигаться теперь было легко.
Они ехали молча, бок о бок, думая каждый о своем. От предвкушения встречи у Рыски сладко щемило сердце. А больше всего её радовало то, что дети, наконец, познакомятся с отцом. Она уже и не надеялась, что ей суждено это увидеть и молча благодарила божиню.
И никто из них двоих, таких сильных, умных и опытных не сумел этого почувствовать: до последнего радовались, как идиоты!.. Пока тётя не сказала, и в мыслях такого не было.
... Скрипнула калитка, и пятилетняя Вангелия, прямо как была, без верхней одежды, сбежала по ступенькам крыльца, увидев мать в окно.
Рыска, не помня себя от счастья, подхватила ребёнка на руки, расцеловала в румяные щечки.
– А я знаю, кто ты! – воскликнула девочка, обратив внимание на Алька, – Ты мой папа!
Альк усмехнулся.
– Ну раз знаешь, тогда, может быть, и меня поцелуешь? – спросил он.
Вангелия потянулась к отцу, и Рыска чуть было её не уронила. Более чем за год, что она не видела дочь, девочка сильно выросла и стала тяжеловата для хрупкой матери.
Альк принял ребёнка у жены, но Рыска успела перед этим заметить, как у него дрожит рука. Не железный он, и она всегда это знала... Но как же всё-таки хорошо, что божиня послала им детей!
– А где твой брат? – с улыбкой спросила Рыска у дочки.
– А он уехал! – с детской непосредственностью сообщила Вангелия, и Рыску словно ледяной волной окатило. Она почувствовала, наконец, произошедшее. Схватившись за сердце, путница бросилась в дом. Альк перехватил девочку поудобнее и пошёл следом за женой.
Тетя Ульфина сидела возле печи, глядя в щёлочку неплотно прикрытой топки, в которой танцевало веселое рыжее пламя. Рыска окликнула её и обомлела, когда та обернулась... С их последней встречи прошло чуть больше года.
А тётя постарела на все десять.
– Рыся, прости... Я не уберегла... не уберегла... – запричитала она.
... Лучину спустя Рыска молча, словно бы застыв, сидела возле стола и пристально вглядывалась в уходящую в леса дорогу, так, словно бы тот, кто уехал по ней в неизвестном направлении должен был вот-вот вернуться, а она боялась пропустить этот момент.
– Когда это случилось? – полушёпотом спросила она.
Тётя Ульфина всхлипнула.
– В начале прошлой осени... Только хлеб с полей убрали да картошку выкопали, – она отерла красные глаза рушником, – Просыпаюсь я на утро после уборочной – а его нет как нет, родненького моего. И мечи его пропали, какие ты подарила. И кожуха зимнего нет. И... ни коровы его, ни седла. – женщина помолчала, закрыв руками лицо, – А ещё в ту же ночь и товарищи его пропали: Данька с Ганькой, Янинкины дети.
Рыска подавила вздох. Вот уж кого стоит пожалеть, так это Янину: у неё вообще никого, кроме сыновей не было. Надо бы зайти к ней, поддержать... Ох, самой-то как плохо! Словно воздуха не хватает... Сыночек родненький, ну куда тебя понесло? Где же ты? Даже не повидались на прощание...
– Вот и думай теперь: может, его уже и в живых-то нет, – тётя снова всхлипнула и расплакалась, – Ты прости меня, Рыся... я теперь вообще не знаю, как жить... Если б ни Геля, давно б на небесные дороги отправилась... А ведь говорила я: окороти ты его с его росказнями! Он всё героем стать мечтал, вот и домечтался... –женщина поплакала немного молча, – Он мне в последнее время своей войной проходу не давал, всё отпустить просил, особенно, когда рекруты в веску приехали, а его не взяли... Молод слишком, говорили. А я-то, дура старая, подумала, успокоться... А он взял и сбежал... Может, и нет его уже... – она разрыдалась в голос.
– Успокойтесь, живой он, – со вздохом, сказал Альк.
Девочка, сидящая у него на коленях, согласно кивнула:
– Вот и я бабушке говорю: ты не плачь! Альк живой. И Данька с Ганькой живые, – сообщила она отцу, видимо, впервые услышав мнение, отличное от бабушкиного, – Но ни она, ни тётя Яна мне не верят. А я знаю!..
Что именно она знает, объяснить Вангелия пока не умела, но Альк более внимательно посмотрел на дочку. В суматохе он и не подумал об этом. А теперь почувствовал.
– Ох, рановато... – пробормотал он и погладил девочку по светлой голове.
– Что – рановато? – сразу спросила любопытная малышка.
– Уехал он рановато, – соврал путник. Не объяснять же ребёнку свои соображения: мала ещё, не поймёт.
– Нет! – возразила Вангелия, – Не рановато! Он прямо ночью уехал. Бабушка только уснула.
– А почему не сказала ей? – мрачно спросила Рыска.
– Альк просил не говорить, – просто пожала плечами девочка, – Сказал, что мне подарок привезет!
У Рыски не выдержали нервы. Уронив на руки голову, она разрыдалась. Доездилась по дорогам... Довоевалась... Упустила сына.
Сколько она так проплакала, Рыска не помнила. Чувствовала она себя так, словно ей что-то отрезали. Ей всё вспоминался сын: то маленький, то уже повзрослевший. Память услужливо подбрасывала воспоминания: то ощущение тёплого, маленького тельца на руках, то шелковых детских волос в ладонях, которые она с рождения так ни разу ему и не стригла, плела в две косы. Одно время мальчик сопротивлялся, говоря, что так носят только девчонки, но она сумела его убедить... Вспомнилось, как однажды, четырёхлетний, он впервые схватил её меч – и как она испугалась, что он поранится; вспомнилось, как радовался он каждому её визиту домой, как хмурился, когда уезжала.
А ведь она даже не осознавала, насколько сильно его любит, как много он значит для неё! Просто принимала как само собой разумеющийся факт его радость, его улыбку, то, что он где-то есть и всегда ждет её... И вот теперь он так далеко. Неизвестно где... О, божиня, увидит ли она его еще хоть раз?
Её дар молчал по этому поводу. Только голова болела... Все старания узнать об этом были напрасны.
...Рыска не помнила, как легла спать в тот вечер. А может, и не легла, а просто упала в обморок... Но очнулась она в постели. Алька рядом не было. Он сидел у окна, глядя в ночь.
– Ты что там делаешь? – спросила она, и он тут же оказался рядом. Но продолжал молчать.
А Рыска снова разревелась, обняв мужа.
– Я боюсь, Альк... Вдруг его убьют... Я их столько видела – совсем мальчишек! Они погибают первыми! – жаловалась она.
Альк молча выслушал её стенания, дождался, пока жена наплачется всласть и произнёс:
– Всё с ним будет хорошо.
– Ты точно знаешь? – с надеждой спросила Рыска, продолжая всхлипывать, – Мне почему-то дар ничего не подсказывает... Я так боюсь за него...
– Дар тут ни при чём, – возразил Альк. Он тоже так далеко вперёд не видел. – Но ничего с нашим сыном не случится.
– Откуда ты знаешь?
– Со мной же не случилось, – пожал он плечами, – А я ведь тоже из дома сбежал! Я уверен, что и мой сын вернётся живым. – вообще-то, аргумент был слабоват. Альк просто хотел утешить жену и ничего лучше не придумал. Конечно, он тоже переживал, но на то он был и мужчина, чтобы в тяжёлый момент жизни поддержать свою женщину.
– Ох, и не знаю... – вздохнула Рыска, снова откинувшись на подушку, – Он ведь ребёнок совсем... Тебе-то хоть семнадцать лет уже было, а ему только весной шестнадцать исполняется. И потом, ты же не на войну сбежал...
– Ты считаешь, в Пристани проще?
– По крайней мере, не убьют сразу...
– Ну да, немного погодя... Никакой разницы, Рысь. Точно так же неизвестно, со щитом или на щите. Но я верю в него. – одухотворённо произнес путник. Впервые за много лет – действительно одухотворённо! – Успокойся, пожалуйста. Слезами тут точно ничего не исправишь.
Рыска порывисто вздохнула.
– Представляшь, я ведь с самого начала войны почти не видела его... Как Вангелию родила, так считай сразу и уехала, – призналась она, – Он вырос без меня, – трагически заключила путница.
Альк хмыкнул.
– Что уж тогда мне говорить? – произнёс Альк с горечью, – Я его вообще видел один раз в жизни, и то – малышом. И ещё раз – издалека. Вот так встречу где-нибудь и не пойму даже, что это он.
Рыска лишь молча всхлипнула. А вот в этом она была виновата, целиком и полностью.
– А знаешь, – неожиданно сказал Альк, – Я им горжусь. Похоже, мой сын – настоящий мужчина, хотя ещё и очень молодой.
– Да ты что такое говоришь? – ужаснулась Рыска, – Какой мужчина? У него ещё молоко на губах не обсохло!
– Видимо, обсохло, – с ухмылкой произнёс Альк, – И раз он так решил, то я благословляю его. Он достоин называться потомком моего рода.
Рыска так опешила, что сначала долго молчала, а потом произнесла несколько фраз не совсем цензурного содержания, которым в своё время научилась у одной крысы. Разозлилась, зато и немного успокоилась.
Альк невозмутимо её выслушал.
– Не пристало супруге посла так выражаться, – сказал он, – Вставай, наверное, – добавил он, – Скоро рассвет. А у нас сегодня много дел.
– Каких? – не поняла Рыска. От горя она почти перестала соображать.
– Война может и сюда дойти, – заметил Альк, – Я думаю, оставлять такого маленького ребёнка с пожилой женщиной здесь не стоит. Раньше хоть парень здесь был... А теперь они совсем одни.
– И... что ты предлагаешь? – спросила Рыска.
– Отвезти их в Ринстан. Это столица, и на её оборону, я уверен, будут брошены, в случае чего, все силы. Там будет безопаснее, – весьма убедительно сказал Альк. – У тебя ключ от квартиры Крысолова есть?
