сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 68 страниц)
— А он краси-и-ивый, — мечтательно протянула она, — Как лебедь среди воронья. И благородный. И добрый… Такого грех не полюбить… А мальчик как на него похож!
Рыска задумчиво покивала. Причёска рассыпалась, завитые кудри разлетелись по плечам.
— Красивый… — согласилась она, — Только не быть мне с ним уже никогда.
Тётушка неожиданно тепло и ласково улыбнулась, заглянув девушке в глаза.
— Почему ты так говоришь? Ты ж путница!
— Видунья, — поправила Рыска.
— Ну, пока видунья, неважно… Тебе должно быть многое известно. И неужели ты сама не видишь, что в жизни всё может измениться за щепку, за долю щепки? — Рыска нахмурилась. — Вот например, — продолжала тётя, — когда ты на хуторе жила, считала меня злой ведьмой, и даже как зовут меня, не знала, как все, Мухой величала, а теперь говоришь, что я тебе роднее матери. Когда ты ушла, думала, что и не увидишь меня больше, а теперь живёшь со мной, я сына твоего ращу, а ты меня кормишь, чтишь, подарки мне возишь — сама, никто не заставляет. Могла б ты о таком подумать десять лет назад?
— Не могла, — уронила Рыска.
— Так вот, и с ним ещё можешь встретиться — так неожиданно, что и сама не представляешь сейчас, где, когда и как. И будете вы друг другу не то, что сейчас, а намного ближе и дороже.
Рыска вздохнула.
— Он обиделся… Я специально сказала так, чтобы обиделся. А он гордый, не простит…
— Ещё как простит! — снова улыбнулась тётушка.
— Да ты его не знаешь!..
— Жизнь долгая, моя родная, — перебила Ульфина, — А чем мы старше, тем умнее делаемся — и он тоже. Мало ли, что может произойти? Ты, главное, верь и надейся.
— Путникам это не полагается.
— Тогда просто улыбнись и живи дальше. Путница ты или нет, отчаяние — грех, а Хольга всё видит. И по делам воздаст.
— Тебе за что воздала? В юности ни счастья не было, ни толком мужа, ни детей…
— Было за что, девонька, уж поверь на слово, было, — вздохнула женщина, — Да и простила меня Хольга. Всё дала: и дом, полную чашу, мой, а не двоюродного мужа, и любимого под старость — учителя твоего, и дочь, и внука. А ведь думала когда-то, что на пожаре том вся жизнь моя сгорела! Ан нет, Викий деньги мне завещал, я сюда перебралась, в родную веску. А потом и ты, светик мой, ко мне пришла, сама, словно знала, куда идёшь.
Рыска стояла, привалившись к плечу обнявшей её тётки. И правда, роднее матери за пять лет стала…
— Я бы без тебя пропала, — произнесла она.
— А я бы — без тебя. Поэтому Хольга нас друг другу и послала, — она с улыбкой отстранилась. — Ладно, пойду, свиньям ещё не задала, — сказала Ульфина. Сделала два шага к сараю, обернулась и добавила. — А Алька своего не забывай. Не каждый мужик за девкой приедет, чтоб со свадьбы её увезти. Не просто это все! За мной вот не приехали в своё время…
— Мне так больно, тёть…
— Больно — знать, ещё живая, — утешила её тётка, — А живая — так дождешься. Мы, бабы, все такие, даже и путницы.
Рыска кивнула, соглашаясь. Надо было как-то жить дальше…
…Тамель, естественно, никуда не ушёл и довольно достоверно изобразил счастливого новобрачного, за что ему и был снова разрешён поцелуй, и опять её чуть не вывернуло. Если б не при всех, и не удержалась бы!
А как только праздник закончился, Рыска поспешила уехать вместе с учителем и Жаром. Ей пора было возвращаться на занятия, её отпустили ненадолго, и она очень радовалась этому.
Проблема появилась полтора года спустя, когда в один из своих приездов Рыска узнала, что Тамель позволил себе отпустить её сыну леща — вообще-то, за дело, за самовольный уход из дома на весь день. Тетка Ульфина послала Тамеля на поиски, а он дважды вернулся ни с чем, за что и был обруган взволнованной женщиной.
Альк вернулся вечером, довольный донельзя — и холодный как лёд (было самое начало весны). Где и с кем он провёл весь день, мальчик не признался, и отчим в сердцах ему поддал.
Сын беззлобно, по факту, рассказал всё Рыске. Он не считал себя обиженным, даже признал, что был наказан за дело, но Рыске на глаза упала чёрная пелена. Она вспомнила своего отчима и его оплеухи.
Тамель чистил в коровнике навоз. Рыска вошла и сняла со стены пастуший кнут.
— Здравствуй, дорогой, — спокойно поздоровалась она.
— Здравствуй! — он бросился ей навстречу, а она наотмашь хлестнула его кнутом — куда попало.
— За что? — чуть не плача, воскликнул муж.
— Проваливай в свою Саврию, — холодно сказала Рыска, вложив в эти слова, казалось, ненависть и ко всем саврянам, и к своему отчиму, отравлявшему ей детство.
— Да за что? — всхлипнул Тамель.
— Ты ударил моего сына, — спокойно, сделав ударение на слове «моего», объяснила она.
— Да ты знаешь, что он сделал? — воскликнул муж снова.
— Убил кого-то?
— Он на весь день из дома ушёл! Твоя тётка мне все мозги продолбила!
— Проваливай, — повторила Рыска и ушла.
Её возмутил поступок мужа, да и Колаевы «ласки» были в памяти свежи. Можно было бы ещё понять, если б Тамель испугался за ребенка, а то ведь просто устал от тётиных понуканий. Вообще, Тамель всё больше напоминал жене её отчима: такой же круглый, бесцветный, противный донельзя, вечно потный, соответственно пахнущий, бесхребетный, трусливый. Как он вообще в Пристань угодил? К тому же, Альк говорил, что в Саврии детей бить не принято — значит, муж ещё и со сдвигом? Ну и нашла себе пару, ничего не скажешь!
Представив Алька на его месте, Рыска лишь вздохнула. А что она знает об Альке? Они слишком мало общались, чтобы делать о нём выводы, по большинству, либо в условиях нервного напряжения, либо в постели. И всё. Каков он в быту, Рыска толком понять не успела. Разве что тогда, в Лосиных Ямах… С усмешкой вспомнила она щи из бобровой головы… Уж если он тогда был таким капризным, когда она ничем была ему не обязана, то как бы он застраивал её, стань она его женой? Правильно она ушла, жить с ним было бы невозможно… Да нет же, конечно, он был бы хорошим мужем и отцом. Теперь, спустя годы, она не только чувствовала это, но и понимала, исходя из приобретённого опыта. Он не мог быть другим. Его воспитывали для этого: чтобы прожил счастливую жизнь, неоднократно продолжил свой род… Ну и повезло же его жене!
…Тамель опять не ушёл.
Он ползал за Рыской на коленях все три дня, что она провела дома, умоляя разрешить ему остаться.
Честно говоря, она и не хотела, чтобы муж уходил. Ни любви, ни какого другого чувства к нему она так и не испытала, но следовало признать, что руки у него растут откуда надо, он хорошо управляется по хозяйству, да и вообще, так или иначе, тётя и сын теперь дома не одни, пока её нет. В общем, хреновый плетень, да за ним тише.
— Ладно, можешь остаться, — бросила Рыска мужу уже из седла, —, но ещё раз я узнаю, что ты тронул МОЕГО ребёнка, уже не кнутом приласкаю, а чем потяжелее. И тогда точно выгоню… хм, если идти сможешь. А не сможешь — закопаю, — она кивнула, холодно улыбнулась и уехала.
На нетопырихе она пока не ездила, сдала внаём одному из наставников. Рано ей ещё было, не по статусу. Да и сглазить можно… Но все видели и знали, что за зверь у неё есть, окончательно уверившись, что папа-наставник начинает заранее экипировать дочь и что это он купил ей такого знатного скакуна, потому что Рыске по-любому быть путницей.
Жар женился через год после Рыски на лоэнке по имени Селина, которая и Рыске-то сразу понравилась, а уж он сам и вовсе души в ней не чаял, называл: «моя звездочка». Девушки быстро подружились, Рыска стала ещё более частой гостьей в их доме. Через девять месяцев после свадьбы у Жара и Селины родился сын, а ещё через год — дочки-двойняшки. Жар продолжал служить в тсарской тайной службе и был абсолютно счастлив. Рыска очень радовалась за названого брата.
И Алька она однажды видела — прошлой зимой. Припозднившись, он заночевал в Пристани.
Она случайно увидела его из окна.
Рыска всю ночь просидела на кровати, не зажигая свет и борясь с желанием отыскать его в крыле для наставников и заезжих путников, и ожидая, что он придет к ней сам, вздрагивая от каждого шороха.
Но он так и не пришёл.
На рассвете, так и не уснув, Рыска побежала к комендантше и напрямую спросила о нём. Как будто, раньше нельзя было!..
— Так до свету ещё уехал, Рыся, — ответила едва проснувшаяся старушка, обладавшая невероятной памятью на людей.
— Он мне ничего не передавал? — тяжело дыша, допрашивала старуху девушка.
— Вроде нет…
— Где ночевал? — допытывалась Рыска.
— В пятьсот седьмой.
— Дайте ключ! Я сейчас принесу! — она протянула руку, не допуская мысли о возражениях.
Комната хранила следы Алька. Пахло богатым домом и чем-то неуловимым, что было только его, что чувствовала только она. На столе догорала свеча: до последнего ждал, вся сгорела за ночь. Кружка с недопитым, ещё теплым чаем стояла рядом. Постель была не смята — даже не ложился, похоже, как и она…
На бархатной поверхности кресла осталось последнее послание — длинный белый волос. Рыска намотала его на палец, приложила к губам, закрыла глаза…
А ведь он её ждал…
А ведь он приезжал за ней в веску.
А ведь нашёл тогда, в общежитии, не смотря на то, что дар тут бессилен.
А ведь не прогонял тогда, в Саврии, просто был слегка не уверен… Нужно было только немного выждать!
А ведь лучше него никого нет…
Она больше не плакала — ни разу со свадьбы. Не плакала и теперь. Глупо плакать, если сама прогнала и не додумалась прийти этой ночью. Он ведь гордый, сам на такое не способен.
И далось ей это «люблю»? Может быть, ему это недоступно, может, его обидели когда-то в связи с этим словом. А она не поняла, прицепилась к такой ерунде!.. Хотя в том, что Альк её любит, она никогда не сомневалась.
Рыска злилась на себя, но с тем, что хочет именно услышать это, ничего не могла поделать… Вот и результат: не услышит, а теперь и не увидит его больше.
Как же всё сложно в жизни…
Тихо прикрыла дверь, заперла на ключ, понуро побрела вниз… Как там говорила тётя? Простит? Может, как раз простил, потому и приехал? А она не поняла. Дура. Правильно он говорил — дура! Глупая девка. Упустила такую любовь!
В одном у неё точно не было сомнения: ни с кем другим ничего подобного у неё уже не будет. Никогда.
Она просто не допустит этого.
***
Годы шли, и природа потребовала своё. После последней встречи с Альком, Рыска поняла, что более обходиться без мужчины не в состоянии. Трезво рассудив, что его ждать бесполезно, а сама она давно уже взрослая женщина, Рыска стала позволять себе встречи с мужчинами, которые, разумеется, заканчивались в постели. Относилась она к этому как к чему-то необходимому, вроде похода на рынок за продуктами, не испытывая никаких чувств по отношению к своим случайным партнерам. Это была лишь потребность повзрослевшего организма высокотемпераментной женщины. А от случайной беременности и прочих неприятностей спасали зелья, которые она мастерски научилась готовить на курсах. В крайнем случае, и дорожку можно было подправить — тут и без крысы получится, если сразу; тут либо да, либо нет.
В мужчинах недостатка у неё не было: выбирай любого. И иногда она выбирала, в основном, из старшекурсников, которые скоро закончат обучение и уйдут, либо туда, либо сюда. Пару раз в городе знакомилась… Вот только с законным мужем не смогла лечь в постель ни разу, даже просто поспать рядом. И зачем он её терпит? Лучше бы ушёл…
В том, что я такая стала, ты виноват, Альк…
Рыска давно смирилась, что будет жить без Алька. Но она не могла не видеть его во сне, не вспоминать, не искать глазами на улице, не сравнивать с ним каждого мужчину (кстати, ни один и в подметки не годился, ни в чем). Она понимала одно: забыть его не получится. Ничего не поможет. И, наверное, поэтому, в эту ночь, кромсая клинками воздух, она думала:, а может, крысой будет лучше? А пусть это будет она… Хоть чем-то послужит людям. Жить ей всё равно незачем.
О договоре Алька с Жаром она знала: если она станет крысой, Жар ему сообщит, и он заберёт себе их сына, хотя ей всё чаще в последнее время стало казаться, что Альк и так это почувствует, даже на таком расстоянии… Тем лучше.
Грустить о ней особо некому, у всех своя жизнь: тётя и учитель вместе, им легче переносить беды. Он ездит к ней в Калинки не реже раза в месяц, а летом, когда у адептов каникулы, и вовсе там живёт. У Жара теперь есть Селина и дети, ему не до названной сестры. Во всяком случае, он не один, есть кому его поддержать, а потом и забудется. А муж… Да плевать она на него хотела, пусть хоть косы себе оторвет, ей все равно!
Сына жаль… Но он ещё маленький. Алькова жена, раз он её выбрал, не может быть плохой. Она и станет матерью мальчика. А ещё у Алька есть мать и сестра. Они и без Рыски вырастят ребенка, тем более, в достатке, о каком и мечтать невозможно. Может статься, и не вспомнит он потом свою маму, ведь только семь лет ему исполнилось недавно…
А она… Как там говорил Альков дед? «Прими безумие как спасение!» И она примет. Сойдет с ума за месяц, растворится в крысе и умрёт три-четыре года спустя где-то на дорогах их большого тсарствия, но даже не почувствует этого…
Да, пусть так и будет.
Пусть путником будет кто-то другой: не тот, кто больше этого достоин, а тот, кто больше хочет жить, тот, у кого есть те, кто без него действительно не обойдется. И она искренне желает этому человеку счастья. А сама принимает свою судьбу…
Завершив последний оборот, она остановила полёт мечей и ловко, не глядя, послала их в ножны. А неплохо научилась, следует признать! Конечно, до Алька далеко, но он ведь с детства с клинками не расставался, да и таланта ему Хольга отсыпала щедрой рукой. Зато она, Рыска, старательная, прилежная, способная… И ещё ей тупо нечего больше делать, особенно, когда нападает тоска. Особенно по ночам…
Наставники хвалят её в один голос. Учитель от гордости чуть что не лопнет. Однокурсники умирают от зависти, особенно парни.
Жаль, крысе это умение не пригодится. Ни это, ни другое. Только дар, а он был и до учебы.
Но она всё равно не жалеет…
А уж если она всё-таки станет путницей, то завтра же отрежет проклятые косы, а то всю спину исхлестали! Давно собиралась, да руки как-то не доходили. Теперь самое время.
Вытерев со лба пот, Рыска пошла обратно в общежитие. Луна ушла, звезды поблекли. Начинался рассвет — возможно, последний в её жизни… Ну и пусть.
Хорошо, что намахалась и устала: захотелось спать. Так она и сделает. Время быстрее пройдёт. А потом…
***
Рыска порадовалась, что догадалась вымыться с утра, после тренировки, потому что к вечеру в помещение общажной купальни набилось столько народу, что пробиться туда не получилось бы ни при каких условиях. Даже воды набрать не дали, и ей пришлось идти во двор, к колодцу… Ну, собственно говоря, ребята правы: перед таким событием грех не помыться.
Рыска проспала весь день и проснулась только перед закатом: измотанный бессонницей и голодом организм потребовал хотя бы сна, раз еды всё равно не дадут. Вот и хорошо, зато не пришлось слоняться весь день без дела, сходя с ума от неизвестности.
Когда она вернулась в комнату с ведром воды, учитель уже ждал её. На кровати валялась небрежно брошенная хламида: то ли халат, то ли плащ серого цвета, похоже, шёлковый, но некрасивый, какой-то траурный. Как саван.
— Наденешь, когда пойдешь в Зал Испытаний, — опустив приветствие, объяснил Крысолов, — Это и больше ничего.
— Хорошо, — буркнула Рыска. Она тоже не стала здороваться: ну какой «добрый вечер» сейчас может быть?
Учитель подошёл к ней, взял за плечи, заглянул в глаза и… сам вдруг заплакал, вернее, проронил несколько слёз, но быстро справился с собой.
— Я не хочу, чтобы получилось как тогда… — со вздохом произнёс он, — Как с ним… И, если что, не проклинай меня. Я всегда был на твоей стороне. Но мнение других мне неизвестно. Я узнаю его вместе с тобой.
— Я не сомневаюсь в вас, — уронила девушка, — Я вам очень благодарна за всё: за семь счастливых лет, за всё, чему научилась, за Алька — что решились и смогли ему помочь. И проклинать вас не собираюсь… Как случится, так пусть и идёт. Кто-то же должен быть и «свечой», — слегка улыбнувшись, добавила она.
— Но не такие, как ты и он! — воскликнул Крысолов.
