сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 68 страниц)
Взгляд путницы натолкнулся на пожилую женщину – и та сразу же сложила руки, словно в молитве, глядя на Рыску: пожалуйста! И путница со вздохом молча согласилась подыграть. В конце концов, у девочки нет матери, и ей очень не хватает её. Вот только почему она подумала так на неё, Рыску? Как такое может быть?.. Хотя, кто автор идеи теперь, похоже, понятно. Убила бы, честное слово!
Рыска немного подержала девочку на руках ( надо сказать, была она далеко не лёгкая), потом, скинув оружие и кожух, присела в кресло. Иоланта мигом взобралась к ней на колени, стала рассказывать о ничего не значащих, но милых мелочах. Алькова мать сидела напротив. Господин Хаскиль тоже находился поблизости. А потом и все домочадцы подтянулись.
Оказалось, их так много! И приходилось при девочке вести себя так, будто со всеми давно знакома и вообще, только вчера уехала. Были тут и дети, и подростки, и взрослых хватало, и бедной Рыске оставалось лишь гадать, кто есть кто. Знакомство получилось, что надо. Честно говоря, хотелось встать и уйти. Но чистые глаза девочки не давали ей этого сделать. Оставалось тихо злиться на того единственного, кто мог такое придумать и недоумевать, как такое пришло ему в голову. Ведь раньше у него все были дома! Или же...
– Уже поздно, Иоланта, – сказала наконец госпожа Хаскиль, – Мама устала с дороги, ложись спать. Завтра ещё пообщаетесь.
– Хорошо, бабушка! А можно мама меня сегодня уложит? – спросила девочка.
– Конечно! – с опаской покосившись на "маму", но продолжая улыбаться девочке, ответила женщина.
Иоланта слезла с Рыскиных колен и, схватив новообретённую маму за руку, потащила за собой наверх. Рыска успела обернуться на лестнице и увидела уже не одну пару молитвенно сложенных рук, а три: ещё и господин Хаскиль присоединился, и женщина лет сорока, скорее всего, сестра Алька, о которой он рассказывал.
Когда Иоланта засопела, укрытая одеялом на огромной шикарной кровати с балдахином в комнате, где легко уместился бы весь Рыскин дом в Калинках, а то и вместе с двором, путница подкинула дров в камин – скорее по хозяйственной привычке, подула на лампу и вышла в освещённый коридор. Господа Хаскили – старики и их дочь – втроём дежурили под дверью.
– Вы что все с ума сошли!!! – немного отойдя в сторону от двери детской комнаты, не своим голосом то ли зашептала, то ли закричала Рыска, – Как вам в голову такое пришло???
– Да это... Так получилось, – оправдывался хозяин, – Она спросила, где мама, а Альк сказал...
– Да я и не сомневалась, что это его рук дело! Но я-то здесь при чём?
– Спасибо тебе, девочка!
– Не за что! – зло бросила Рыска, поворачиваясь к лестнице, – Я ухожу, – жёстко сказала она.
– Подождите! – взмолилась Алькова мать, – А завтра мы ей что скажем?
– Скажите, что я ночью умерла.
– Да если б мы могли, давно б сказали!
– А вы что, до старости собирались ее обманывать? – вызверилась Рыска уже в полный голос, напрочь забыв и о своем уважении к старшим, и о других нормах приличия. – Так не делают! – проговорила она уже почти на лестнице, – Даже из лучших побуждений. Прощайте.
– Куда же вы пойдёте? – спросила госпожа Хаскиль, – Ночь ведь глубокая, снег, мороз...
– Лучше уж в чистом поле, чем здесь! – рявкнула Рыска, ступая на первую ступеньку.
В это момент внизу хлопнула входная дверь. Холодок побежал по ногам...
Всем троим было хорошо видно, как Рыска, дёрнувшись, словно от пощёчины, замерла на месте, глядя вниз.
* * *
... Война началась в тот самый год, когда они с Альком простились в Чеговицах, в самом конце осени.
Тсарица-видунья по недосмотру стражи, а по другим сведениям – с её же помощью, сбежала из специальной охраняемой палаты лазарета в Ринстане, где её держали, ожидая, когда Виттора прийдет в себя с намерением допросить. Узнав об этом, Рыска пришла в ярость. А она-то приложила такие усилия, чтобы обезвредить гадину! И предупреждала! Всё, что нужно было сделать – это добить Виттору. И никто этого не сделал! А теперь было поздно. Тсарица-видунья сбежала и снова возглавила войско. Вновь обретя своего лидера, враги вдохновились и удвоили старания.
Ну как же Рыске было жаль, что не смогла она отправить своего врага на небесные дороги ещё тогда! Слишком тяжёл для её руки был тот клинок. Слишком мало она тогда умела и знала. Вот сейчас ни за что бы не промахнулась... Но сожалеть тоже было поздно.
... Сама Рыска участвовала в битвах, пока могла, а потом вынуждена была оставить это: ей становилось всё тяжелее. Нужно было возвращаться домой, чтобы дать себе роздых перед делом, которое многократно важнее всех битв на свете.
В самом конце зимы Рыска приехала в Калинки, снова принеся богатую пищу для сплетен и сплетников. То, что она выгнала Тамеля из дома ещё прошлым летом и по закону ( не без помощи её величества, разумеется) смогла добиться отмены их союза, уже успело поднадоесть весчанам. Тем более, что бывший Рыскин муж сразу же благополучно осел в соседней веске, и на войну его уже провожала новая жена, с мальчиком на руках и снова беременная.
А вот когда с животом вернулась и Рыска, окружающие были озадачены.
Тамель, приехавший на побывку днём раньше, узнал об этом в тот же день и явился со скандалом, заявляя свои права.
– Ты что, совсем идиот? – спросила путница спокойно, – Ты вспомни, сколько лет назад мы с тобой в одной постели спали? Не от тебя это, успокойся.
– А от кого?! – взвился Тамель, стоя в дверном проёме, – От хахаля твоего благородного?
– Да, совершенно верно, от него. А теперь будь добр, уходи. Я давно уже ничем тебе не обязана.
Он бы ещё долго кочевряжился, понося её последними словами, но Рыске это надоело. И потому она взяла со стола нож и метнула его в бывшего мужа. Не особо острый, но довольно тяжёлый, он воткнулся в косяк рядом с шеей Тамеля. В следующую щепку его вымело из избы. Больше он не приходил никогда, благо, скучать по нему было некому: единственный, кто мог бы к нему за столько лет привязаться, недавно узнал правду о своём настоящем отце и поддержал мать.
Девочка родилась в середине весны, в тот же день, что и её брат – по первому теплу, первой зелёной травке и распускающейся первой листве, с прилётом птиц из тёплых стран. Интересно, что и самой Рыске примерно в это же время исполнилось двадцать восемь лет.
Малышку мать назвала Вангелия, в честь саврянской бабушки. Так же, как её брат, она была разительно непохожа на Рыску.
С новорожденным ребёнком путница едва ли побыла два месяца, а потом ей пришлось уехать: враг, то и дело прорывающийся в страну, ждать не собирался, и Рыска заняла положенное ей место в строю.
Крысолов, который тоже не сидел в Ринстане, лишь увидел её и покачал головой:
– Ты стала ещё красивее, чем прежде, – отметил он.
Она лишь усмехнулась в ответ. Да, пожалуй, стала. Слегка поправилась, вернее, формы её тела стали более округлыми и женственными. На лицо немного изменилась. Взгляд исподлобья сошёл на нет, стал более открытым и ясным... Да вот только кому это всё было теперь нужно?
На мужчин Рыска совсем перестала обращать внимание, хотя жизнь её, как и раньше, проходила в основном среди них. Только с тех пор, как рассталась она с Альком, не интересовали они её больше. То ли сравнила, насколько велика разница между ним и всеми остальными, то ли просто остыла к тридцати годам, а может, и помнила о клятве и следовала ей – неизвестно. Главное, что перестала на них смотреть вовсе, как на плохих, так и на хороших. Жила только службой: помогала людям, если на это хватало её сил и в каждый свободный момент своей жизни, как только её отпускали, стрелой летела к детям.
О том, что в её жизни когда-то был Альк Хаскиль, красивый, благородный саврянский дворянин, теперь вспоминалось так, словно это был сон, хотя и было у этого сна сразу два подтверждения... Но думать об этом и ждать случайной встречи было слишком уж тяжело и больно. И Рыска больше не думала и не ждала, живя одним днём.
Жизнь её состояла теперь из коротких, постоянно сменяющих друг друга фрагментов: бой, затишье, несколько спокойных дней, снова вражеская атака, изобилующая морем крови и раненых, криками, стонами, смертями, реже – чудесными спасениями, опять тишина и долгожданная поездка домой, а потом снова в бой.
Она давно привыкла к безрадостным военным будням и зачерствела душой. За почти три года ей пришлось оборвать много жизней, столько, что она давным-давно потеряла им счёт. Когда придет её время, думалось ей, она расплатится за всё, телом – с крысами, а душой – с богами. Но это будет потом. А пока следует держать себя в руках. Крепко держать, потому что слабым на войне не место.
Она и не была слабой. Никогда не была.
А вот милой юной весчанкой, верящей, не смотря на подсказки дара, в добро, сострадающей каждому и каждого прощающей, она раньше была... А потом перестала ей быть.
И тем не менее, кровожадной не стала. То, что на войне приходится убивать, она приняла как данность, но намного больше ей нравилось лечить и выхаживать раненых. И если каждый раз после битвы на душе было мерзко и гадостно, то на выздоравливающих смотреть было приятно. То, что кому-то с её помощью становилось легче, воодушевляло путницу. Прав был незабвенный хуторской старик: вспоминать спасённых намного приятнее, чем загубленных. Их она и будет вспоминать, если переживет войну.
Дар её развился, обрёл законченность и высший смысл. Как оно обычно и водится, со временем приходит опыт, а то, что делаешь часто и с удовольствием, получается лучше всего. Вот и у Рыски лучше всего получалось исцелять, возвращать к жизни безнадёжных. Со стороны вообще казалось, что она вершит невозможное. Даже Крысолов, самолично обучавший девушку, поражался, насколько хорошо у неё получается то, чему она посвятила свою жизнь и свой дар. А после того, как путница сумела спасти воина, которого практически насквозь пронзило копье, её стали всерьез считать целительницей.
Того, чем она расплачивается за свои возможности не видел и не знал никто.
...В ту ночь, когда она почувствовала случившееся с Альком и не смогла из-за дальности поменять его дорогу, её дар претерпел изменения. Почти двое суток она не могла ничего поделать, а потом, когда у неё почти не осталось сил, словно какое-то озарение пришло. Словно кто-то где-то открыл для неё неведомую дверь, и всё получилось легче, чем обычно. Крыса, правда, погибла, но с тех пор Рыска почувствовала, что крыса ей больше и не нужна. Да и наплевать ей тогда было. Она радовалась, что тот единственный, кого она в этой жизни так сильно любила спасён, что ему ничего больше не угрожает.
А потом пришла и расплата...
Её больше не трясло как раньше. Кровь – и та не потекла из носа. Даже голова не заболела. Рыска даже порадовалась поначалу, да и было чему: она так легко свернула огромный ворот!
А после она поняла, что происходит...
Её дар стал подобен пламени, но не свечи, а костра. Теперь она горела ярче, но и выгорала в несколько раз быстрее. Она могла видеть дальше, на несколько лет вперёд. Люди, которых она бралась спасти, выживали и быстро выздоравливали. Пожалуй, теперь она могла потягаться и с Витторой.
Но беда была в том, что и смерть свою она видела – и намного раньше, чем ей думалось.
Однако она нечасто задумывалась об этом. Не привыкла она переживать за себя, так уж вышло. Времени у неё было пока предостаточно, и путница занялась тем, что стала помогать людям выжить. Лучшего места, чем на войне, для этого найти было невозможно.
Путникам чаще приходится воевать, а она лечила, вступая в бой лишь по большой необходимости. Может быть это, думала она, поможет ей там, за невидимой дверью, которую она откроет намного скорее, чем хотелось бы. Может быть, за это ей хоть немного смягчат наказание...
Часто вспоминались слова того же старика, о том, что в путницы женщины идут либо сдуру, либо с горя. Вот только ответить себе, какова же на самом деле её причина, Рыска так и не могла.
Но, наверное, ничто в жизни не случайно. Не случайным был и ее ставший таким сильным дар. Именно благодаря ему дальнешее и произошло.
* * *
... Чуть меньше года назад, очень морозной и практически бесснежной зимой случилось в её жизни одно событие.
Погода на улице стояла премерзкая: постоянно дул ледяной ветер, мороз сковал землю и реки ещё в середине осени. Размытые осенними дождями, а затем разбитые множеством колёс и копыт дороги, по которым двигались обозы с продовольствием и войска были теперь похожи скорее на вспаханные под зиму поля, сплошь усыпанные грязевыми комьями. Перемещаться по таким не было ни желания, ни возможности.
Но выбора, как обычно, тоже не было: с первыми морозами началось и очередное наступление. С самой середины осени враги теснили савринтарских воинов всё дальше, вглубь страны. Юго-восточная армия, к которой Рыска была прикомандирована, несла огромные потери. Конечно, им присылали и подкрепления, но это была капля в море по сравнению с теми силами, которые пополняли вражеские ряды.
Они прибывали ежедневно – с новыми, свежими силами, с ворохами оружия, с плотоядными взглядами на плодородные земли Ринтара. Защитникам страны ежедневно приходилось сдавать города, и помочь им было некому: на саврянской стороне было почти то же самое. Война наступала сразу с двух сторон.
Конечно, Рыске было известно и то, что в Иргемаджин отправлено посольство с просьбой о помощи и о том, кто это посольство возглавляет, но ждать помощи пока было рано. И осознание этого не прибавляло воинам боевого духа. Бойцы устали, намёрзлись, да и с продовольствием дела обстояли не лучшим образом. Если бы хотя бы изменилась погода... Но её словно кто-то нарочно портил.
Вернее, кто создает защитникам тсарствия дополнительные помехи, было давно известно. Непонятно было, как бороться с этим.
То, что тсарица-видунья постоянно находтся где-то поблизости, Рыска чувствовала, как и то, что к ней теперь не подберёшься. Судьба уже давала шанс навсегда покончить с врагом. Второго не представится.
...Как-то раз после особо ожесточённого боя, победа в котором вообще казалась чудом, Рыска с угрюмым видом вернулась в свой шатер, который делила с учителем и тут же принялась приводить в порядок своё оружие. Битва продолжалась трое суток, и в ней опять полегла или была ранена тьма народа. Мало того: всё вполне могло продолжиться, и в любой момент, а потому следовало как можно скорее заточить клинки и хоть немного отдохнуть. Вот сейчас, ототрёт их от крови, которой они заляпаны от рукоятки до самых кончиков, заточит... Как же она сегодня устала!.. Закончит с мечами – и завалится на лежак, прямо как есть, без ужина, без костра, не раздеваясь и не умываясь.
Да конечно, нет, так нельзя...
Отложив своё оружие ( теперь это были другие клинки, длиннее предыдущих, но слегка уже, и потому – довольно легкие ), путница сбросила лёгкий доспех, сняла насквозь пропитанную кровью рубашку и осмотрела свою рану на предплечье. Так, царапина, но неприятно. Тем более, в такой холод заживает плохо, пару недель будет мешать, не меньше. Нужно срочно смазать специальной настойкой.
И умыться тоже не помешает: всё лицо в брызгах чужой крови. Да и вообще, привести себя в порядок надо, а то дальше будет хуже.
Возле шатра послышались шаги. Учитель кашлянул совсем рядом.
– Заходите, – бросила ему Рыска.
Полог колыхнулся, впустив холод внутрь. Рыска успела метнуть взгляд на улицу. Там уже стемнело, на небе ярко светили частые звёзды. А вот мороз к ночи усилился.
– Ты чего без костра? Заболеешь ведь, – пожурил Рыску Крысолов, но она лишь рукой махнула – не до этого было. – Я за тобой, доча, – добавил он, – Нужна твоя помощь.
– Я устала, – буркнула путница, – справьтесь без меня.
– Там ... плохо дело. У парня в боку обломок зазубренного кинжала, похоже между рёбрами застрял, возможно, с ядом...
– Таких много сегодня было, – уронила Рыска, переодеваясь – Крысолов едва отвернуться успел. – Я скажу, как нужно поступить, а вы сделайте сами. Ничего там сложного нет.
– Вероятность его выживания очень мала, – предостерёг учитель, – Я же видел, как ты можешь. Помоги парню!
Рыска вздохнула.
– Учитель, у меня правда нет сил! – взмолилась она, – Пусть кто-нибудь другой... Нужно ранку расширить и...
– Рысь, пойди сделай сама, – перебил Крысолов, – Как ты, больше никто не умеет. У мужиков руки под такое не заточены. Тем более, ещё яд этот...
Рыска умылась из кадки, предварительно сбив покрывающий воду небольшой ледок. Потом горестно посмотрела на учителя. Ей до жути никуда не хотелось... Но старый путник давно знал подход к ней. У него остался напоследок всего один аргумент.
– Парень молоденький совсем, двадцати лет нет. Помрёт ведь, жалко...
– Ведите! – со вздохом, произнесла Рыска, накидывая кожух и беря сумку.
