сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 68 страниц)
– У детей своя жизнь, – вздохнула Рыска, – А я... Мне уже всё равно. Мне без него ничего не хочется.
– Брось эти глупости! – разозлилась Марина, – Нет тебе дела до детей, подумай хотя бы о людях, которым ещё можешь помочь со своим даром. Подумай, сколько народу можешь спасти. И это только во-первых!
– А что во-вторых? – горько спросила Рыска.
– А сама не догадываешься?
Рыска лишь покачала головой. А Марина с улыбкой произнесла:
– Насколько мне известно, вы всю жизнь друг друга теряли, а потом искали и находили. Может быть, вам суждена ещё одна встреча?
– Вряд ли... – вздохнула Рыска, – Ничего такого я не вижу. А самое страшное, у меня такое впечатление, что его все забыли... Что его и не было вовсе. Никто о нем не говорит, не думает, не помнит. Только я...
Марина вздохнула и помрачнела.
– Ты преувеличиваешь, – сказала она, – Просто невозможно переживать бесконечно. Надо жить дальше. Найти утешение. Так поступили все, кроме тебя. Но если тебе так легче, то знай: есть ещё кое-кто, кто его не забыл и не утешился.
– И кто же это?
Иргемаджинка помолчала, глядя Рыске в глаза.
– Это я, – сказала она.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. А потом Марина продолжала.
– Таких, как он не забывают, Рыска. Бриллианты не тускнеют. И если он жив, ты непременно его найдёшь. Я в тебя верю.
Почему-то эти слова воодушевили Рыску. Легче вроде не стало, но умирать расхотелось.
Она всё же побывала в замке – но не для того, чтобы попрощаться. Просто повидалась и вернулась к своим трудам. Стала ездить по дорогам, как раньше, но всякой ерундой больше не занималась. Теперь она настроилась исключительно на помощь людям.
Бескорыстную помощь. Возможно, думала путница, божиня простит её и всё же позволит найти Алька, хотя бы в самом конце жизни.
Но с каждым годом она всё больше убеждалась: никогда она его не найдёт. Никогда. А значит, действительно пора все забыть. Пора успокоиться.
* * *
...Фесся молча слушала её, изредка качая головой.
– И что, так и не нашла? – спросила она, когда Рыска умолкла.
– Нет, – горько уронила путница, – Даже не представляю себе, где он.
– Кошмар какой... А точно жив?
– Жив...
Женщина снова покачала головой, подумала и спросила:
– А Жар что говорил? Он ведь, похоже, последним его видел?
Рыска вздохнула.
– Говорил, что до берега лодку довёл, а тут и враги навалились: помощь к ним подоспела. Пришлось сражаться, хоть и не долго. Видел, как Альк кровь под носом вытер и мечи выхватил. А потом из виду его потерял... Больше и не видел его никто и никогда, хотя долго искали: и он, и господин Хаскиль, и другие... Но так никого и не нашли. Я и на острове том потом тоже побывала, когда выздоровела, пыталась искать там... Да без толку всё... Словом, отчаялась я.
Они ещё помолчали. Потом Фесся улыбнулась.
– Никогда б не подумала о тебе такого, – произнесла она.
– Какого?
– Чтобы ты – и с саврянином?..
– Ещё и с крысой... – улыбнулась в ответ Рыска, – А вот вышло так. Что поделаешь, любовь по национальному признаку не делится... Я вот что хотела спросить: можно ли у тебя пожить немного? Пару дней. Я заплачу, не сомневайся, – пообещала Рыска, на что весчанка лишь отмахнулась, – Хотелось бы могилу мамы посетить. Проводишь меня на жальник?
– Конечно, – пообещала Фесся, – И провожу, и живи, сколько хочешь – нам с Рысей веселей. Завтра аккурат с утра и сходим. К вечеру баньку истоплю... А пока, давай укладываться.
Поутру Фесся поднялась пораньше и ещё до того, как Рыска проснулась, напекла творожников – помянуть Рыскину мать.
Путница долго стояла над могилой матери и понимала: ей не больно, не жаль, не хочется плакать... Ей всё равно.
ВСЁ РАВНО.
Если бы умер кто-то из родителей Алька, она и то горевала бы намного больше... Видимо, за это Хольга и наказала её: нельзя так относиться к матери, какой бы она не была. И ведь можно было за столько лет хоть раз её навестить!.. Но, разъезжая по всему тсарствию, она умышленно обходила сторорой Приболотье – сама не зная, почему.
– А отчим где? – спросила Рыска Фессю.
– Да вот же, рядом, – кивнула та на соседний холмик.
Рыска молча положила творожник и туда.
– А брат где живёт? – спросила она, накидывая капюшон и разворачиваясь, чтобы идти назад.
– Ох, нигде не живёт, Рысонька, нигде...
– Как это?.. – похолодела путница, хотя дар тут же заботливо подсказал.
– В самом начале войны забрали. Нет его давно... – произнесла Фесся, – Подожди, Рысь, ты куда?
...В старом покосившемся доме, где много лет назад она появилась на свет, ничего не изменилось. Страшно подумать: даже занавеска на окне была всё та же.
И никто там не жил... Никто. Дверь моталась на петле, и её скрип разносился на всю округу – угрюмый, пробирающий насквозь, словно волчий вой.
Переступив порог, она замерла. А потом упала на колени и долго, в голос рыдала. Никто не мог этого услышать: скрип заглушал все звуки.
А ведь она не плакала несколько лет...
Рыска вернулась в дом Фесси только с наступлением темноты. Хозяйка уже беспокоиться начала, искать собиралась.
По лицу было видно: плакала, да ещё как. Но понятливая весчанка ни слова не стала об этом спрашивать. Захочет – сама расскажет.
Однако от бани Рыска отказываться не стала – как и от застолья после оной. А потом и рассказала, и поплакала... и напилась. Не помнила даже, как на печку спать влезла.
...Перед самым рассветом кто-то тихо постучался в дверь. Фесся, спавшая рядом с Рыской, пробормотала:
– И кого там Саший принёс в такую рань? – но с печи слезла. А потом, накинув тулуп поверх ночной рубахи, выскочила в сени.
Рыска, конечно, привыкла спать чутко, но глаза открывать не стала: не за чем было. Однако ей вполне было слышно, что к Фессе пришла какая-то женщина, о чем-то её просит.
– Ох, горе луковое, – вздохнула Фесся, возвратившись в дом. Постояла, повздыхала и заглянула на печку.
– Рыся, – позвала она, – Проснись, пожалуйста!
– М-м-м? – не открывая глаз, отозвалась та.
– Тут... это... Помощь твоя нужна. Только у них денег нет...
Рыска со вздохом открыла глаза. Деньги с весчан она давно не брала. А вот голова у неё после вчерашнего раскалывалась.
– А может хоть до обеда подождут? – с надеждой спросила она.
– Да нет... Горе там. Человек помирает.
Путница тихо застонала.
– Скажи: сейчас иду. Через щепку.
Фесся выглянула снова в сени, а Рыска с трудом начала подниматься, ругая себя на все корки. Старая дура! Это надо же было так напиться!.. А потом даже рассмеялась... Уже и до "старой" дожила!
– Далеко идти-то? – спросила она у Фесси, одеваясь.
– Да нет. Через три дома в сторону леса. Проводить? – предложила подруга.
– Сама найду, – отмахнулась Рыска, зачёрпывая ковшом воду из стоящей на лавке кадки. – А кто там?
– Да мужик... Бывший тсец, что ли... Про него мало кто что-нибудь знает. Они с Мейкой всего два года, как перебрались сюда. До этого в городе жили, а потом он болеть сильно да часто стал. Пришлось им в веску переехать: на земле прокормиться легче. С тех пор и живут тут.
– Чем это он болеет? – риторически спросила Рыска, надевая сапоги.
– Ясное дело, чем: израненый весь. Да впридачу без памяти. Мейка рассказывала, что после войны его нашла. Спрашивала его: кто он, откуда? А он не помнит. Всё, что до войны было – напрочь забыл. Даже своё имя.
– Понятно, – путница накинула плащ, затянула пояс, свистнула. В ту же щепку из-под печки выскочил крыс, нагло, прямо на глазах у кошки, прошествовал через всю кухню и взбежал по ноге своей хозяйки.
– Как, говоришь, женщину зовут? – переспросила Рыска, перекидывая через плечо ремень сумки и поворачивась к двери.
– Мейка... Саломея, – поправилась Фесся.
– Саврянка, что ли? – уточнила путница.
– Да вроде нет... А там, кто её знает? Глаза зелёные, как у тебя. Да, и говорит плохо, непонятно. А он точно саврянин, – словно сама себе кивнула Фесся, – Правда, старый совсем. Я сразу и не поняла, думала – седой просто...
– Ладно, – вздохнула Рыска, – Пойду, – и вышла за порог. Ничего удивительного для себя она не услышала. Ну, савряне, и что? После объединения тсарствия люди стали терпимее относиться друг к другу, а война и вовсе побратала две нации, так что жили теперь и белокосые в Ринтаре, и ринтарцы в Саврии. Таких понятий-то не стало: Саврия, Ринтар. Молодежь возраста Рыскиного сына и вовсе так не выражается. Только те, кто постарше помнит об этом. Лет через двадцать-тридцать и вовсе забудется...
Рыска вышла на крыльцо.
Близился рассвет. Ночью, видимо, бушевала метель, и дорожку через двор просто заровняло – и не видно, что она тут есть, только следы приходившей женщины пропечатались дорожкой. Да, всё же знатные в этом году снега! Давненько таких не было. А мороз снова небольшой, хотя и крепче, чем накануне.
Она прошла через двор, с трудом открыла калитку, огляделась, увидела нужный дом (в нём светилось окно) и направилась туда. Цепочка следов вела туда же. О том,откуда в этом доме узнали о заезжей путнице, Рыска , разумеется, догадалась: сплетни по веске разлетаются быстро, этому не стоит удивляться.
Она вошла в дом без стука. На скрип двери из-за печи моментально выскочила... нет, не женщина. Худенькая девица лет двадцати с небольшим. У девушки были чёрные волосы, заплетённые в две косы и светлые глаза.
– Ты Саломея? – с порога, не здороваясь, спросила Рыска.
– Да, госпожа путница, – с сильным саврянским акцентом ответила девушка.
– Где больной? – нахмурившись и уже по-саврянски задала Рыска следующий вопрос.
Девица удивлённо дёрнула бровями.
– Здесь, госпожа, идите за мной, – и посторонилась, пропуская её в запечный закуток, – Я к печке поближе положила, а то его знобит.
– Да уж, молодец, – с издёвкой произнесла Рыска, сбрасывая плащ, – Натопила сдуру! Жарища ещё хуже холода. Воду ставь на огонь, быстро, – скомандовала она, – Дверь приоткрой, пусть подвыветрится, а то дышать нечем, – распоряжалась она, швыряя плащ на лавку, – Опа, а ты у нас кто? – от неожиданности спросила она по-ринтарски светленького мальчишку, свесившего с печи любопытную голову.
– Я? Стефан, госпожа путница, – ответил мальчик на том же языке, но совершенно без акцента, – А вы вылечите моего папу?
– Я постараюсь, – кивнула Рыска, – Только ты спрячься обратно и мне не мешай! – велела она.
– Понял, – и он тут же исчез за занавеской.
Сердце путницы забилось в бешеном темпе: мальчик напомнил ей её собственных детей. Надо бы ему хоть подарить что-нибудь, эх...
Зайдя за занавеску, Рыска взглянула на больного и её сердце вообще на миг остановилось...
– Лампу неси. Или хоть лучину, тут же темно! – крикнула она хозяйке дома. Смутное подозрение шевельнулось у неё, но было слишком темно, чтобы сразу понять...
Испуганная девушка мгновенно возникла за её спиной, держа в руках свечу.
– Сядь в изголовье, – велела Рыска, – Одеяло откинь.
А дальнейшее просто неосознанно вырвалось у неё, ибо она давно уже не поминала пресветлую божиню:
– О, Хольга...
Она просто стояла и смотрела на него.
Перед ней был старик. Да, старик...
И хотя она точно знала, сколько ему лет, выглядел он старше. Наверное, оттого, что довелось ему пережить на своем веку столько, что хватило бы на десять жизней. Или оттого, что с его помощью изменились тысячи судеб... Или просто оттого, что уже долгие годы лучшей подругой его была бутылка – а кто не грешит этим от безделья и ощущения собственной никчёмности?
И ещё раны... Огромное количество старых ран: на левой скуле, на правом плече, шрам чуть ниже виска, частично скрытый волосами, большое количество мелких шрамов... А левая нога вообще отсутствовала ниже колена, её заменяла деревянная культя... Да, а тот-то шрам, полученный в Иргемаджине и правда теряется на фоне всего остального!
Впервые в жизни от вида больного путнице стало нехорошо. Ощутив дурноту, она схватилась за печь, но тут же отдёрнула руку: слишком горячо. А потом попятилась назад, выскочила из избы, на крыльцо и долго стояла и не могла отдышаться. Даже снег, который она черпала горстями и умывалась, не помогал: он таял, стекая водой по её горячим рукам и щекам.
– Вы не поможете, госпожа? Всё так плохо? – прошелестело за спиной.
Рыска вздрогнула обернулась. Саломея стояла позади неё, прислонившись к двери и теребя пояс своего платья.
– Если он умрёт, тогда я тоже умру... – уронила девушка. Слёзы текли по её щекам.
...Если мы расстанемся, я сразу умру...
...Не оставляй меня, я не хочу без тебя жить...
...Я боюсь потерять тебя больше, чем смерти...
Бриллианты не тускнеют с годами.
Это не Саломея стояла и плакала сейчас, прижимаясь спиной к двери: это Рыска беспомощно просила судьбу не отнимать у неё единственную в её жизни любовь. Это из её глаз текли жгучие слёзы, которые никогда не могли помочь.
Это она не представляла своей жизни без этого человека...
– Конечно, помогу... Помогу, девочка. Пойдём в избу, – она развернула Саломею и сама открыла дверь, – Ты согрела воду?
– Давно согрела... Вам плохо, госпожа путница?
– Уже нет, – ответила Рыска с судорожным вздохом, – Не обращай внимания... Часто с ним такое?
– Ему всегда в ненастье плохо: раны ноют. Но такого ещё не бывало, – девушка всхлипнула, – Неделю уже лежит, бредит иногда... А до города к лекарю не добраться: дорогу замело. Думала, помрёт... Дай вам Хольга здоровья! Это она вас послала!
Рыска промолчала. Какая разница, кто её сюда привёл? Всё равно.
Так же, как всё равно, что Альк утратил и дар, и память. Это он... И она нашла! Нашла его! Остальное неважно... Важно то, что судьба назначила их для того, чтобы помогать друг другу. И она его спасёт. Снова. В который раз. Не для себя... Но это ничего не меняет.
– Я ведь даже как зовут его не знала, – опустив глаза, проговорила Саломея, – Мне и в голову не приходило, что он из благородных... Хотя, руки, конечно, к работе непривычные. Могла бы догадаться. А он теперь точно поправится?
– Точно... – глядя вникуда, проговорила Рыска.
– Как мне вас благодарить, госпожа путница? – спросила девушка, – У меня ведь ни медьки нет... Да и запасов мало: до весны, боюсь, не хватит.
Рыска улыбнулась.
– Когда выздоровеет, позови меня. Хочу с ним поговорить.
– И всё? – не веря ушам, спросила Саломея. Обычно путники не оказывали бесплатных услуг, мало того: драли втридорога, а тут...
– И всё, – кивнула Рыска и поднялась.
А потом снова заглянула за печь.
Альк спал спокойным сном, ровно и глубоко дыша. Погладив его по волосам, она не выдержала и поцеловала его в щеку. А потом резко развернулась и пошла к двери, стараясь сдержать слёзы.
Саломея всё видела, а потому спросила:
– А вы ему кто?
Конечно, вопрос запоздал, но до этого девушка просто была преисполнена благодарности, а теперь... Мало ли?
– Похоже, уже никто, – не оборачиваясь, уронила путница и вышла.
Алька не пришлось ни звать, ни идти к нему: он пришёл сам через две недели, когда выздоровел окончательно.
Рыска, не желая сидеть у Фесси на шее, помогала ей по дому, раз та отказывалась брать у путницы деньги, и как раз в этот момент чистила во дворе снова выпавший снег. Спешить ей теперь было некуда и незачем. Да и сил особо не было: после того, как она поменяла Альку дорогу, чтобы он выздоровел, дар у неё ослаб. Рыска давно знала, что рано или поздно это случится, что она выгорит до тла. Вот этот момент и настал... Больше она не поменяет ни одну дорогу и никого не спасет. Она ещё способна видеть дороги – но слабо, плохо. Её путничья служба окончена.
Да и жизни осталось лишь догореть...
Что было самым странным, так это то, что она не боялась. Она всё сделала правильно: истратила остатки дара на того, кто был для неё важнее и дороже всех на свете.
И потому, неважно, кто встретит её там, за краем – Хольга, Саший... Она готова.
Осталось только попрощаться.
... Сколько он так смотрел на неё? Рыска понятия не имела, увлёкшись работой.
Альк стоял за калиткой и с интересом её разглядывал, когда она, наконец, подняла голову.
– Добрый день, госпожа путница. Божиня в помощь, – услышала она и уронила снеговую лопату.
– Добрый день... – она осеклась. Как к нему обращаться? Почему так трудно просто назвать его по имени?
– Жена сказала, вы хотели со мной поговорить. Вот я и пришёл, – произнёс он.
Рыска оглядела его, подошла ближе.
Он смотрел на неё с уважением, с благодарностью, так, как смотрят на того, кому ты обязан... Но он её не помнил. Не нужен был дар, чтобы это понять. Никакого сомнения не было: высокий престарелый воин впервые видит белокосую путницу. Он с ней не знаком.
Но кое-что всё же радовало: он не так уж сильно и постарел. И теперь выглядел здоровым.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она, про себя отмечая, что он и не должен её узнавать: от неё ведь не осталось ничего. Ни внешности, ни голоса. Она уже не она.
– Всё хорошо, спасибо, – пожал он плечами, – Но вы ведь не за этим меня звали. Я хочу узнать, кто вы? – спросил он, – И кто я.
Рыска кивнула.
