сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 68 страниц)
— И ведь сколько я раз говорил, что ей пить нельзя! — со вздохом произнёс Жар, лишь бы что-нибудь сказать, хоть немного поддержать Алька. — Раньше она хоть слушалась, а как родила – всё! Взрослая стала…
Саврянин вздрогнул и выронил свои клинки, чего раньше с ним никогда не случалось.
— Кого родила? — не своим голосом спросил он.
— Мальчика… — глупо ответил Жар, на полпути поняв, что Альк ничего об этом не знал.
Саврянин замер на месте, словно аршин проглотил, переводя изумленный взгляд с Жара на бесчувственную Рыску. Но так ни слова и не сказал, развернулся и выскочил вон из квартиры.
Далеко Альк не ушёл, да и не собирался. Просто присел на заснеженную скамейку, привалившись к стене дома. На душе было паршиво как никогда раньше.
А ведь он вчера обо всём догадался! Просто не придал значения: радость от встречи вышла на первый план, заслонив собой всё остальное. Едва увидев Рыску, он заметил, как она изменилась даже на лицо: стала милее, мягче, нежнее. А когда она оказалась обнажённой в его руках, Альк сразу почувствовал изменения фигуры: грудь у Рыски увеличилась, бёдра раздались, а талия словно стала тоньше и стройнее.
Если б раньше у него была возможность сравнить одну и ту же женщину до и после родов, Альк сразу бы всё понял. Но таких долгих отношений у него в жизни не случалось, и он списал все изменения на то, что девушка просто повзрослела. Да и не ломал он над этим голову. Слишком счастлив был её видеть…
Поразило его не само известие, а то, каким образом он об этом узнал.
В том, что Рыска забеременела, если разобраться, не было ничего особенного или странного. После недели непрерывных занятий любовью такое бывает. И даже то, что не сказала сразу, неудивительно: слишком мало времени прошло, она скорее всего, сама этого не знала, тем более, она была так молода, мало что в жизни понимала, могла просто не сообразить.
Но вот почему она не сказала вчера? Или хотя бы сегодня утром… Ну хорошо, хотя бы в кормильне, когда уже напилась? Почему он вообще узнал это не от неё?
Вопрос, его ли это сын, у Алька даже не возник. Зная Рыску, вряд ли она могла после той сумасшедшей недели просто взять и всё забыть, отдавшись другому. Ну вот просто не могла она выбросить из головы те дни и ночи, раз уж он сам этого не мог! А значит, и ребёнок у неё от него.
Вот только что теперь с этим делать?
Честное слово, расскажи она ему обо всём вчера, и завтра утром, не смотря ни на какое сопротивление, он забрал бы Рыску с собой вместе с ребёнком. А жена… Да развёлся бы он с ней — и всё! Что тут думать-то?
А вот теперь неизвестно, правильно ли это было бы или нет…
Раз не сказала, значит не доверяет, не любит, не хочет быть с ним вместе. А тогда пусть всё так и остается…
Смеркалось.
Скрипнула входная дверь. Жар опустился на скамейку рядом с Альком. Саврянин лениво повернул голову.
— Простудишься… — тусклым и безразличным голосом предостерёг он.
— Ты тоже, — уронил Жар.
— Ну и ладно.
Помолчали.
Злился ли Альк на Жара? Пожалуй, нет. Это не его тайна, он не мог сообщить ему летом. Правильно, настоящий друг… И сейчас бы промолчал, случайно, видимо, вырвалось. Да и всё равно уже… Раз он, Альк Хаскиль, в глазах любимой женщины выглядит недостойным знать о сыне, всё остальное не имеет значения.
— Как пацана-то хоть зовут? — спросил Альк со вздохом.
Жар немного помолчал, а потом решил, что скрывать уже нечего.
— А сам как думаешь? — вопросом ответил он.
— Что, в честь меня назвала?
— Ну, а то ж…
— Сильно переживала?
Жар цокнул.
— Ну и вопросы ты задаёшь! — помолчал и добавил другим тоном. — Год ревела, как по покойному…
Альк вздохнул и посмотрел на друга, в поздних сумерках показавшись тому постаревшим лет на двадцать.
— Похож на меня паренёк-то?
У Жара сердце уже разрывалось от безнадёжности в голосе Алька. Но и не отвечать он тоже не мог.
— Одно лицо, с рождения. А сейчас еще и косы отросли… Я его пару месяцев назад видел. Бойкий такой, как волчок. Везде и сразу. Но хороший, ласковый. Рыску обожает…
— С кем он сейчас? — Альк едва заметно улыбнулся, но вечерняя мгла скрыла это от Жара.
— С тёткой одной. Она Рыске не родная, но хорошая. Мальчик её бабушкой зовёт…
Альк закрыл руками лицо, посидел так пару щепок.
— Почему она не сказала? — вздохнул он.
— А почему ты её не удержал? Почему не вернул назад, когда она ушла?
Саврянин промолчал. Сказать, что вымок до нитки, заболел и чуть не сдох? На такое он был не способен, уж лучше оставаться подлецом или правда сдохнуть…
— Жар, у тебя есть корова? — резко сменил он тему.
— Ну… Да, — пожал плечами Жар, не понимая пока, при чём здесь это.
— Сколько стоит?
— Я за два злата брал… Альк, не уезжай, она меня убьёт! — дошло до Жара.
— А ты ей не говори.
Помолчали ещё.
— Ну так продашь или нет?
Жар вздохнул.
— Если я скажу «нет», это что-то изменит?..
— Не изменит. Твоё право помочь мне сейчас или не помочь. Не продашь — я другую найду.
— Я так и думал.
— Ну, тогда, пошли, что ли…
…Когда деньги были переданы, а корова осёдлана, Жар взмолился:
— Альк, пожалуйста, не бросай её! Не злись, что молчала о ребёнке! Она столько пережила! Только Пристань её и спасла, да ещё сын. Не уезжай!
— Ты грамоте обучился? — словно не слыша, спросил Альк.
— Обучился, — со вздохом ответил Жар.
— Если с ней или с сыном что-то случится, найди меня по путничьей почте.
— Это как?
— Письмо для меня в Пристань отдай, укажи, в каком городе меня искать.
— Это в вашей столице, о название которой язык сломать можно? — попытался пошутить Жар.
— Да, в Брбржисще.
— И что?
— И я тогда приеду… — Альк вздохнул, постоял, глядя в пустоту… А потом вскочил в седло и натянул поводья.
— Альк, ну пожалуйста, не уезжай! — Жар заступил дорогу корове, понимая, что это бесполезно. — Вдруг с тобой случится что… Темно уже! И мороз… Как я ей скажу?
— А ты не говори, — повторил саврянин. — Я у неё седло оставил — пусть себе возьмёт. Или продаст. А то будет хранить сто лет, я её знаю, — буднично добавил он.
— И как я могу ей не сказать?
— Значит, скажи, — голос у Алька снова был безнадёжно-спокойный.
— Прошу тебя, останься! Ночь ведь на дворе!
Альк вдруг мягко, по-дружески, очень тепло улыбнулся.
— Зачем ты тратишь слова? Я всё равно уеду, ты меня не удержишь.
Жар вздохнул и отошёл с дороги.
— Я знаю… — уронил он. — Но ты ещё вернёшься?
— Время покажет… Береги их, друг, — Альк пришпорил корову и легче тени растворился в ночи.
Жар долго смотрел ему вслед и не мог понять, почему такие люди как Альк всегда вызывают непреодолимое желание следовать за ними? Почему они всегда любимее милых и домашних? Ну почему?..
— Эх, — горестно вздохнул Жар. А потом протёр снегом глаза и пошёл к Рыске.
Когда она проснётся и узнает, что её любимый уехал, будет море слёз и соплей. Его долг быть рядом.
========== Глава 7 ==========
Когда промёрзнешь до костей, точно зная, что тебя никто не согреет, становится грустно. Когда это не впервые, начинаешь привыкать. А если точно знаешь, что не согреют никогда, уже даже перестаешь стремиться к теплу. А хуже всего в такой ситуации осознавать, что на мороз тебя никто не выгонял, наоборот: умоляли остаться, а ты нарочно отказался сам.
Так Альк и поступил десять дней назад: ушёл в морозную ночь, оставив по уши влюблённую в него девушку, и даже не попрощался с ней…
Ну что такого в этих словах: я люблю тебя, прости, будь со мной и иже с ними? Что такого, что не мог он их сказать ни одной живой душе в мире, даже когда сам страстно этого желал?
Он заплатил за это: ночевками в зимнем лесу у трепетного костра; несколькими днями голодовки, потому что закончились деньги и нечем стало заплатить за еду и ночлег; надрывным кашлем — хорошо хоть до воспаления лёгких не дошло; гибелью коровы — пришлось добить, чтоб не мучилась, и душевной пустотой: упасть бы тоже в этот снег, и пусть заметает, не жаль…
Страхи, испытанные им в то время, когда он был крысой, оказались ничем, по сравнению с тем, что происходило в его душе теперь. Тогда он хотел жить, и это хоть немного, но помогало. А сейчас…
Альк шёл пешком с самого Ринтарского берега, чуть не провалился в полынью где-то на середине реки — Хольга отвела. Просто шёл, потому что привык бороться до конца. А вокруг становилось всё холоднее, ибо он двигался на север.
Воздух застыл и звенел. Снег сиял и переливался: днем на солнце, ночью — под луной, и на земле, и в воздухе. Но это отнюдь не радовало: слившиеся друг с другом небо и земля в бело-голубых тонах действовали угнетающе, создавая впечатление, будто не движешься, а на месте стоишь.
Единственным, что отвлекало Алька от полного сумасшествия, как ни странно, была его крыса. Её нужно было кормить, и для неё он оставил ломоть хлеба, экономно расходуя, чтобы хватило до конца пути.
Он несколько раз мог погибнуть: и от мороза, и на реке, угодив под лёд, да и просто быть сожранным волками. Но смерть притягивает страх, а он не боялся. Ему было всё равно.
Такого чёрного отчаяния в жизни ещё не случалось. И тем чернее оно становилось, чем чётче он понимал: причина всего надуманная. Он сам устроил себе этот ад, сам свернул в бездорожье. Путник, называется…
Сколько раз он останавливался и смотрел назад, думая вернуться. Интересно то, что сделать это было проще простого, а главное: там бы его точно согрели. Он даже представлял, как проснувшаяся Рыска рвёт на себе волосы и просит Хольгу вернуть его в обмен на обещание никогда больше не пить и попросить у него прощения… Но он с детства привык быть сильным. А возвращение к Рыске означало бы его слабость.
А сколько бы счастья эта слабость принесла, и не только ему…
В какой-то момент Альк действительно упал в снег у дороги, но, полежав немного, нашёл в себе силы подняться и идти дальше. На свете все же ещё оставались те, кому он был небезразличен: мать, сестра, жена, да и отец, коли на то пошло, тоже. Они хотели увидеть его живым, и их нельзя было обмануть. Крыса опять же: она ведь не виновата, что так вышло. На тварь Альк смотрел с сочувствием.
Забыть прошлое, как ни верти, у него не получалось, а в прошлом крысой был он сам. Теперь же просто принял правила игры, а вместе с ними — крысу. Так полагалось в его нынешнем звании. И все же, хотя тварь и утратила уже и речь, и разум, он чувствовал в ней человека, наверное, как в себе тогда — крысу.
Крыса… Та крыса… Она исчезла в тот же день, что и Рыска — больше её никто и никогда не видел. А эту Альк берег: грел за пазухой, кормил, даже засунул в свою перчатку под конец пути. Правая рука чуть не отмёрзла, но крыса могла совсем погибнуть. Пришлось пожертвовать. А потом настало долгожданное тепло: он добрался-таки до замка.
Сидя в гостиной у камина, Альк ещё долго трясся от холода, как лист, а вокруг суетились домашние. Даже отец достал бутылку из своих запасов.
— С отравой? — Альк, хоть и стучал зубами, от язвы удержаться всё же не смог.
— А как же? — не остался в долгу отец.
Альк выпил всё буквально залпом, и не почувствовал не то что крепости, а даже вкуса.
А потом отогрелся в ванне, улегся в теплую постель, Дамира крепко прижалась к нему, и жизнь стала почти хорошей: как если хочешь клубники со сливками, а есть лишь прошлогоднее сморщенное яблоко, не такое уж плохое, просто на вид неприглядное, но вполне пригодное в пищу и даже по-своему вкусное. Однако не клубника…
Впрочем, Дамира вовсе не была прошлогодним яблоком. Она была милой, красивой, голубоглазой, светловолосой, а беременность — уже месяцев восемь, не меньше, лишь украшала её. Просто Альк хотел другую: ту, которая осталась далеко, за вешками ледяного безмолвия; ту, что наговорила ему прилюдно за пару щепок столько гадостей, сколько не сказали все его вместе взятые женщины за много лет (кстати, не произнесла ни слова неправды!); ту, что родила от него сына и ничего ему не сказала.
Свою Рыску… Ну что в ней хорошего? Она глупая, своенравная, упертая… Но всегда, неизменно добрая и отзывчивая. Она не испугалась ничего ради него, своего любимого, и с тех пор он обязан ей жизнью.
Альк невесело улыбнулся своим мыслям.
Обязан жизнью… А чем заплатил?..
Проявил нерешительность, слишком долго копался в себе, а в итоге поступил, как хотел отец, и позволил Рыске уйти, как оказалось, вместе с ребёнком.
Путник вздохнул. Ну почему, почему он тогда не окоротил отца? Отец смирился бы со временем и простил.
А она не простила. Она припомнила обиду и скрыла сына. Собственно говоря, её вины снова нет. В который раз вас можно поздравить, господин путник: вы снова поступили как идиот. Надо было хотя бы поговорить с ней…
…Такие мужчины, как Альк, не редкость в обычной жизни. Умные, сильные, смелые, благородные, умеющие буквально всё, они не способны лишь на одно: вовремя понять и признать, что их сердце затронула женщина. Признаться в этом хотя бы себе. И потому страдать от потери им приходится подчас всю жизнь, наверное, потому что признай они это — и растеклись бы сладкой лужицей. А кому они такие, к Сашию, нужны? Судьба у них такая, ничего тут не поделаешь…
Обняв жену, которую не видел с самой свадьбы, Альк ещё долго тупо смотрел в потолок, слушая её сонное дыхание. Как хорошо, что она беременна: не нужно придумывать причину для отказа от любви. А ему теперь, похоже, долго ничего не захочется. Не от усталости, нет… От душевной пустоты. От холода в сердце.
* * *
Лишь только спал мороз, Дамира начала беспокоиться.
— Альк, мне скоро рожать, — сказала она.
— Ну, я догадался, — пожал плечами Альк. Его опять звала дорога. Месяц на месте он еле выдержал. Однако и уехать пока не мог: хотелось посмотреть на ребёнка, да и жене так спокойнее. Но никаких эмоций по поводу предстоящего события он не испытывал: ни хороших, ни плохих. Просто принял как факт.
— Я хотела тебя попросить, — жена вздохнула, — поедем к моей сестре, пожалуйста. Я у неё родить хочу.
Альк только представил и тут же покачал головой: нет!
— Ну Альк! — взмолилась Дамира.
— Нет, я сказал, — отрезал путник. — Я — здоровый мужик, и то чуть насмерть не замёрз, а ты хочешь в положении устроить себе и мне поездочку на Северное побережье? НЕТ!
У девушки брызнули слёзы.
— Ну пожалуйста! — зарыдала он. — Я переживаю, хочу увидеть сестру. Мне так спокойнее будет! Там уже не холодно. Всего три дня в пути!
— Всего! — фыркнул Альк. И опять сравнил с Рыской: вот ей было бы достаточно его одного. — Там в лесу снега по пояс, а морозы еще ого-го какие!
— Альк, ну ты же путник! Сделай что-нибудь!
— Интересно, что я смогу сделать с погодой на целых три дня? — прикинув вероятность, произнес Альк. Была только одна, хоть немного приемлемая: сильная оттепель, при которой колеса кареты непременно будут проваливаться, в итоге можно сесть на брюхо, а потом рожать в дороге. – Нет, забудь, — отрезал он.
К вечеру на него насели уже вдвоем: ещё и мать подключилась.
— Альк, ну что тебе стоит? — уговаривала она. — Свози жену к родным!
— Мам, и ты туда же? Не повезу я её в таком положении по морозу Саший знает куда! — возмутился он.
Дамира уселась на диван и горько заплакала. Ему захотелось немедленно провалиться сквозь землю.
— Единственное, что я могу сделать, — кипя от злости, предложил Альк, — это привезти твою сестру сюда!
— Не можешь! — прорыдала Дамира. — Она сама недавно родила, да и хозяйство не бросишь.
— Давайте, я поеду с вами, — примирительным тоном предложила мать, вместо того, чтобы поддержать сына.
— Нет! — вконец взбесившись, рявкнул Альк. — Да вы что, с ума обе сошли?! Никаких поездок!
На самом деле он просто хотел поскорее разделаться с проблемой: дождаться, пока жена родит, побыть с ней пару недель и скорее собираться в дорогу. То ли в крови у него было постоянное странствие, то ли в привычку уже вошло, то ли просто не хотелось делить постель с нелюбимой — да какая разница! Хотелось просто побыстрее уехать. Куда угодно, только отсюда! Родной дом стал немил.
Если бы не пресловутое чувство долга, которое Альк впитал, казалось, с молоком матери, давно бросил бы постылую женщину, тем более, что не отличалась она ни умом, ни какой-то особенной красотой — вообще ничем. Пожалуй, лишь одно было в Дамире действительно ценно: ее кротость и почти абсолютная бессловесность. Словом, за что боролся, на то и напоролся: в ранней юности Альк мечтал о такой. Да и неплоха она была как жена — наверное, как следует познакомиться с Дамирой Альк не успел, уехал через неделю после свадьбы, якобы в Ринстанскую Пристань за грамотой, на самом деле, просто из дома.
А женился он назло отцу… Ну и ещё кое-кому, если уж совсем честно.
