Текст книги "Разорвать порочный круг (СИ)"

Автор книги: АNЕlover

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 64 страниц)

– Ты жил с мамой? Кем она была? Ты никогда не рассказывал мне о ней.

Не глядя на неё, Рамси сипло ответил:

– Да, мельничихой… Я жил на мельнице лет до восьми, может, чуть больше, пока… пока Вонючка не отвёл меня к отцу.

Болтон шмыгнул носом, вздрогнул плечами от остаточного всхлипа и прикрыл глаза, устроившись на груди Сансы. Его дыхание медленно приходило в норму, выравнивалось, лишь иногда прерывалось судорожными вздохами, что никак не желали полностью сойти на нет. Санса же гладила мужа одной рукой по боку и спине и в задумчивости и непонимании смотрела на него.

Вонючка? Она не ослышалась? Отвёл к отцу? Может, Болтон в действительности сошел с ума? И всё это бред его воспаленного разума? Женщина, мельница, Вонючка… Может, он что-то путал? Теон говорил, что убил вместо Рикона и Брана двух мальчиков с мельницы, так, может, на той мельнице и Рамси был? Вдруг там что-то взаправду произошло, а воспоминания об этом и из детства с матерью на мельнице просто перемешались в голове? От всплывших в голове и требующих ответов вопросов нарастало недоумение, хотелось узнать обо всём всё и сразу. Однако следовало быть осторожной, и Волчица остановилась на вопросе, который, как ей казалось, смог бы помочь Рамси расслабиться:

– Наверное, Русе любил твою маму.

К её удивлению, Рамси сразу же отрицательно замотал головой и сквозь всхлипы проговорил:

– Нет… он… он пользовался правом первой ночи и, когда узнал, что мама вышла замуж без его ведома, то повесил её мужа, а её изнасиловал под его трупом. Оте… он сам мне так сказал.

Прекратившая поглаживать мужа по плечам Волчица застыла в потрясении и даже чуть было не воскликнула вслух: «Это ужасно!», но вовремя спохватилась и решила промолчать. Она уже на своём горьком опыте узнала, что об отце мужа стоило либо вообще не говорить, либо говорить бесстрастно и без обвинений в его сторону, иначе с лёгкостью можно было нарваться на неприятности. Но вот про себя Санса могла думать всё, что душе было угодно, и в данный момент у неё всё скрутилось внутри от омерзения и еще большего презрения к старшему из Болтонов. Как выяснялось, Русе никогда благородством и чистоплотностью не отличался… Копни его прошлое и получишь, что ни дюйм земли – как очередная кость обнаруживается… Даже слушать о нём больше не хотелось, и Санса, взяв в себя в руки и обратив внимание на Рамси, произнесла, возобновляя поглаживания:

– Твоя мама… расскажи мне что-нибудь о ней. Она ведь жива?

– Нет, умерла, – хрипло и вяло ответил Рамси и перевел свой взор с пустой точки перед собой на Старк, которая пристально наблюдала за ним.

– Ты любил её? – спросила она, удивляясь тому, с каким спокойствием и лёгкостью Рамси сказал ей о смерти мамы, хотя несколько минут назад навзрыд плакал, пересказывая свой сон, в котором видел её. Такая реакция подталкивала Волчицу на мысли о том, что и с матерью отношения у Болтона не сложились либо были весьма натянутыми.

Словно в подтверждение её догадкам, бастард, хмуря лоб, зашептал:

– Не помню… нет, наверное… не знаю.

Последние слова он произнес уже сквозь слёзы, а затем и вовсе зажмурил глаза и, сотрясаясь плечами от плача, уткнулся в грудь обнимавшей его Старк. Наталкиваясь на одну мысль, та спросила, не особо ожидая ответа на свой вопрос:

– Она тебя часто била?

Через поток слёз и шумных вздохов вырвалось надрывное «Да», следом за которым последовало еще большее количество всхлипов и слёз, а Санса, не переставая успокаивать мужа и прижиматься виском к его виску, едва слышимо, неуверенно проговорила:

– Может, поэтому ты её не любил?

Рамси не отвечал, лишь продолжал плакать. Когда же истерика пошла на спад, он подавленно произнес:

– Может быть…

Проникаясь жалостью к мужу и видя, что он был заплакан уже до невозможности, Санса решила, что им обоим нужен был перерыв и возможность скинуть с себя напряжение, которое успело накопиться к этому часу. Хотя было заметным, что бастард сильно устал и с радостью бы поспал сейчас, Волчица позволять ему поспать не желала – так будет лучше для него самого.

– Давай я принесу тебе воды? – она ласково посмотрела на Рамси и поправила сбившиеся волосы, хоть немного стараясь пригладить их. Ей трудно было сказать, зачем делала это, ведь взлохмаченная голова мужа абсолютно не раздражала её, скорее наоборот – добавляла желания разлохматить еще больше, чтобы вихры торчали во все стороны. Однако почему-то захотелось поступить совсем иначе. Когда же Рамси чуть отсел назад и с неуверенностью взглянул на неё красными, заплаканными глазами, а потом совсем незаметно – Волчица даже подумала, не померещилось ли это ей, – кивнул головой, добавила: – Я быстро.

Вставая с постели, дочь Старка нежно провела ладонью по щеке и голове мужа и, заметив, с каким взглядом он провожал её, присела обратно. Вполне возможно, что ей показалось и она это всё сама надумала, однако у неё в один момент создалось впечатление, что Рамси сейчас был чем-то обеспокоен и не хотел, чтобы она уходила. Растерявшись, что делать дальше, и желая убрать с лица Болтона этот жалобный вид, Санса вновь провела рукой по его волосам, а затем, положив руку ему на щеку, ласково заводила по ней и проговорила, решая попробовать посмотреть на реакцию Рамси еще один раз:

– Сейчас вернусь, это много времени не займет. Хорошо?

Она, дожидаясь от мужа четкого ответа, не убирала руки от его лица и не двигалась с места. Желая придать ему хотя бы немного уверенности и заверить, что все было в порядке, Санса подсела поближе к нему и, не прекращая нежно трепать за щеку, стала усыпать лоб и висок невесомыми поцелуями.

Видя, как Болтон постепенно расслабился и теперь смотрел на неё куда более спокойно, она остановила поцелуи и, встретившись с ним взглядом, тихо прошептала:

– Сходить за водой? – когда же услышала заветное «Да», улыбнулась, еще раз чмокнула Рамси в лоб и после этого заспешила в общую комнату, торопясь скорее вернуться сюда с водой.

========== Отпуская ==========

Из соседней комнаты доносился стук деревянной утвари, а наравне с ним слышался и более высокий и звонкий стук посуды. Из-за неплотно прикрытой двери хоть и не открывался обзор на общее помещение, однако прорывались в спальню шорохи и позвякивания из второй комнаты, позволившие отслеживать передвижения Сансы. Ожидание возвращения жены выходило более продолжительным, чем рассчитывал на то Рамси, однако долетавшие до его ушей звуки и услышанные от жены заверения, что она вернется, возымели свой эффект и превратили всю ситуацию в менее напряженную для него.

В тот миг, когда Волчица уже было собралась покинуть покои, Болтон ощутил настоящую панику, которая обрушилась бы на него в полную силу, лишь жена ступила бы за порог этой комнаты. И, когда Санса внезапно присела обратно на постель, он чуть было не кинулся к ней, чтобы ухватиться за нее и помешать уйти. Чудом сдержавшись, а точнее просто-напросто не успев сделать ничего из этого, он застыл тогда на месте, словно пригвозденный, и только и мог, что смотреть на Волчицу и пробовать понять, передумала ли она уходить. Не сразу ему удалось прийти в себя и успокоиться, а еще более трудным стало принять решение поверить и довериться ей. Лишь спокойствие рыжеволосой девушки и ее приятность помогли Рамси сосредоточиться на ней и на настоящем, и он, уловив, что принятие решения предоставлялось ему, а вместе с тем убедившись, что Санса не намеревалась причинить ему боль или страдание, нашел в себе силы отпустить ее.

Когда за дверью стали слышны шаги дочери Старка, сердце в груди бастарда забилось быстрее да перед глазами всё поплыло и размылось от появившегося на долю секунды головокружения, что ровно так же быстро исчезло, оставив позади себя слабость и спутанные мысли. При виде вошедшей в спальню Волчицы в мгновение ока воспрявший духом и наполнившийся радостью, Рамси с заметным облегчением на лице посмотрел на нее и обратил внимание, что вернулась она сюда не только с чаркой, но и с двумя глиняными тарелками в руках. Однако прихваченная сюда вода и еда волновали его куда менее, чем возвратившаяся Санса. Было даже любопытным, продолжат ли они разговор или нет. Если Санса того пожелает, то он ей не откажет – это было непривычным и странным, однако, вопреки всему, от ответов на вопросы жены становилось гораздо легче, складывалось такое ощущение, что с каждым новым словом он скидывал с себя один из череды страхов и начинал чувствовать себя после этого свободнее, и появлялось ощущение, что мог рассказать жене всё, что угодно, и ничего ужасного следом за этим не последовало бы. Даже наоборот.

Рамси следил за каждым движением Волчицы, наблюдал за тем, как она поставила наполненные чем-то миски на прикроватную тумбочку, рядом с ней – чарку и, почему-то улыбаясь ему краешками губ, присела на постель. Почему она улыбалась? Что ее обрадовало? Ему тоже надо было улыбнуться? У него были причины для этого?

Не зная, как поступить, он в растерянности и неуверенности взглянул на девушку, а черты лица той, к непониманию последнего, внезапно смягчились, и она тихо произнесла, дотрагиваясь рукой до его щеки:

– Все хорошо, я принесла тебе воды и ужин, – Санса ласково гладила его по лицу и убирала с глаз выбившиеся пряди. Эти прикосновения теплой руки к коже были сродни дуновению ветра в разгар жаркого дня: успокаивали и расслабляли, и хотелось, чтобы Волчица не прекращала свои ласки. Пускай спрашивает, о чем только пожелает, только пусть говорит все тем же мягким, воркующим голосом в размеренном, ласкающем слух тоне. – Будет лучше, если ты поешь, ведь тебе надо набираться сил, чтобы рана хорошо заживала.

Санса была права, говорила о том, что действительно ему было необходимо, и было приятно и необычно осознавать такое. Впервые кто-то так заботился о нем, знал, в чем он нуждался и что было лучше для него. Рамси готов был попробовать довериться Волчице и пламенно про себя желал, чтобы она оправдала оказываемое ей доверие, помогла разобраться в происходящем и позаботилась о том, чтобы он находился в безопасности. Он очень нуждался в этом сейчас, когда ни в чем не был уверен и не чувствовал уверенности в самом себе. Неприятно было признаваться себе, что ему было страшно выйти из этого дома, оказаться там, снаружи, где он ничего не смог бы контролировать и не смог бы защитить ни себя, ни Сансу. Однако, к сожалению, пока ничего с собой поделать не получалось. Наверное, это было временным, он просто еще не полностью отошел от нападения разбойников и нуждался в отдыхе.

Ладонь жены приятно и аккуратно касалась лица, отчего внутри все трепетало и забывался даже давший о себе знать голод. Наслаждаясь уделяемым ему вниманием и нежностью, с которой прикасалась к нему девушка, Рамси прикрыл глаза и прижался к ее руке, которая теперь задерживалась не только на его щеке, но и касалась шеи, головы, затылка, время от времени опускалась к изгибу шеи, и проскальзывая под ворот рубахи, поглаживала и там. Ласки Волчицы были столь приятными и желанными, а от маленькой улыбки на ее губах, с которой она смотрела на него, в груди зарождались тепло и легкость и начинало неудержимо тянуть к жене, возникало желание придвинуться к ней поближе. В один миг Болтону даже захотелось прижаться к Сансе и просто сидеть, положив голову ей на плечо, и ощущать, как ее рука будет бегать по его спине и плечам, перебирать волосы, вызывая своими щекотливыми касаниями мурашки по телу. Однако внутри продолжал срабатывать некий стопор, о который спотыкалась решительность, и не хватало понимания того, было ли ему позволено коснуться жены или нет: ведь бастард опасался разозлить или раздражить ее – вдруг она тогда уйдет?

При мысли об этом внутри все на мгновение сжалось и содрогнулось, но мягкая ладонь жены и нежные прикосновения никуда не исчезли, и она сама все так же тепло улыбалась бастарду. Это дружелюбие девушки и никак не изменившееся поведение сумели придать Рамси толику уверенности, и только начавшие зарождаться волнение и напряжение как рукой сняло. Вместо них внутри обосновалось подобие умиротворения, а интуиция подсказала, что можно было расслабиться и в ближайшие минуты не ожидать подвоха. Но о каком подвохе он сейчас мог подумать? Это же была Санса, она не должна была причинить ему вреда, точно не физического. По меньшей мере, Рамси так думал и, скорее всего, верил бы в это до последнего мига.

Волчица медленно провела рукой по щеке, а затем все так же медленно отняла ее от лица закрывшего от удовольствия глаза бастарда и спросила, кидая быстрый взор на прикроватную тумбочку:

– Поешь, пока не остыло? Или попить сперва хочешь? – она, не отводя глаз от мужа, переставила к себе на колени тарелку да взяла в руки чарку.

До места, где буквально секунду назад была теплая ладонь девушки, коснулся холодный воздух да даже от такого незначительного изменения возникло чувство покинутости, которое подталкивало потянуться следом за пропавшей со своего места на щеке рукой. Открыв глаза и устремив взор к жене, Рамси хрипло проговорил:

– Пить.

Чарка с водой тут же оказалась перед Рамси, и он без промедления ее взял и поспешил сделать один глоток, после которого опустил чарку вниз и внимательно посмотрел на Старк. Она тоже глядела на него. На ее лице не отражалось ничего, кроме спокойствия, из-за чего для бастарда представлялось сложным предположить, о чем думала она сейчас. Не чувствуя за собой права пожирать жену взглядом и боясь глядеть на нее в упор, он разорвал зрительный контакт и поднес к губам чашку. Попивая маленькими глотками и то и дело убирая ото рта чарку, Болтон наполовину осушил ее, а затем замер на месте, потупив взор к своим коленям и стал выжидать следующего шага или слова от Сансы, смотреть на которую старался избегать. Ведь если он будет придерживаться этой тактики, то навряд ли чем-то разозлит ее или угодит в плохую ситуацию.

Посидеть в молчании вышло совсем не долго, и в очень скором времени тишину нарушил голос Волчицы:

– Ты упоминал Вонючку, но я не совсем поняла, о ком ты говорил и что… что имел в виду.

Она протянула Болтону миску с гуляшом и, отдав, забрала у него чарку. Беря из рук жены ложку, Рамси хрипло произнес, окидывая оценивающим взором свою первую и, предположительно, последнюю еду за день:

– Вонючка – это слуга, отданный мне отцом. Он жил вместе со мной и матерью на мельнице.

Давно он не вспоминал Хеке, его первого Вонючку. Смерть слуги, к сожалению, стала неотвратной – другого выбора тогда не имелось, а оставлять его в живых было слишком опасно. Воспоминания же о нем за несколько минувших лет выцвели и померкли, осталось только ощущение на задворках сознания, что когда-то в прошлой жизни существовал некий Хеке, рядом с которым ему нравилось находиться и который был единственным человеком, который понимал его. Вот и сейчас Рамси говорил, не задумываясь толком над своим ответом, а только на пару мгновений воссоздавая в голове внешний облик слуги и ту вонь, которая всегда исходила от него.

Пристально всмотревшаяся в Болтона Санса тихо произнесла: «Понятно» и протянула ему тарелку с едой. Отставив в сторону чарку и сжав зубы от стрельнувшей в ноге боли, Рамси забрал тарелку и без всякого интереса, не обращая внимания на то, что ел, стал быстро поглощать свой ужин. Вскоре он замедлился и, переведя все внимание к еде, заметил, что постепенно засевшее глубоко внутри беспокойство пошло на спад и появилась некая надежда, что все будет в порядке – нога заживет, Санса в это время позаботится о нем, когда же он выздоровеет – они продолжат путь дальше и позаботится о ней уже он. Только на этот раз придется быть намного осторожнее и осмотрительнее… нужно будет стараться избегать других людей и держаться подальше от их скоплений, а главное – надо будет набраться храбрости и дать им всем отпор.

Санса.

Рамси отвлекся от еды и кинул взгляд на Старк. Его изумило, что ей удавалось сохранять спокойствие и по сей момент и, более того, она сумела доставить его сюда. Хотелось надеяться, что она и далее не покинет его стороны и сможет в момент нависшей над ним опасности принять верное решение. Рамси страшно было выходить туда, наружу – вдруг при встрече с ними он снова испытает боль и то гнетущее, нарастающий страх? Не хотелось, чтобы повторилось что-то подобное тому дню, но если все повторится вновь… По крайней мере, Санса их не боялась и знала, что делать, могла в случае необходимости удержать ситуацию под контролем и обеспечить ему безопасность. И раз оно было так и жена не намеревалась его предавать, то он положится на нее и доверится во всем.

Приняв сознательное решение, бастард вновь принялся за еду и начал есть на этот раз гораздо медленнее и сосредоточеннее. Показавшийся вкусным после суточного голодания гуляш вскоре закончился, но вот разыгравшийся аппетит требовал добавки и вина, коих, видимо, ожидать не следовало, поэтому Болтон потянулся поставить пустую посуду на прикроватную тумбочку и не успел дотянуться до полочки, как Санса спохватилась и забрала у него тарелку, а затем, опустив ее с глухим стуком на деревянную поверхность, подобрала кубок с недопитой водой. Не став отказываться от питья, Рамси принял чарку из рук жены и отпил из нее.

Волчица не спускала с мужа взгляда, чем смущала его, а он глядел на нее из-под спавшей на лоб челки не уверенно и потерянно, будто не понимал, что должно было произойти далее, и теперь дожидался хоть каких-то намеков или указаний от нее. Через несколько мгновений Санса, пребывавшая ровно такой же растерянности, однако с успехом скрывавшая ее, перевела свой взор к накрытым покрывалом ногам Рамси и спросила:

– Как твоя нога?

Проявленный к его самочувствию интерес в какой-то степени в очередной раз поразил бастарда, однако, несомненно, был ему приятен, и Рамси, задумавшись над своим ответом, затем просто проговорил:

– Болит, но терпимо. Боль, наверное, скоро спадет.

– Хорошо. Чем боль снизить, здесь нет, так что будем надеяться, что с раной все будет в порядке, – проговорила Санса, забираясь с ногами на постель и ставя к себе на колени свою миску. Воткнув в гуляш ложку и поглядывая то на него, то на Болтона, продолжила говорить:

– Хочешь спать?

– Да.

– И я… Ляжем пораньше, – сказала Волчица, на несколько секунд поднимая взор к бастарду, и, не получив от него никакого протеста, запустила в рот новую ложку с гуляшом, приготовленным для всех хозяйкой.

Рамси почти незаметно кивнул головой и продолжил в молчании наблюдать за кушавшей женой. Отклонившись на подушки и устроившись на них поудобнее, он провел рукой около раны, а, почувствовав дискомфорт, с отвращением посмотрел на это место и убрал оттуда руку. Сейчас от него ничего не зависело, оставалось только присматривать за ранением. Нога болела без перерывов, но боль была ноющей и несильной, только при попытках подвигаться бедро пронзало острой болью, от которой темнело в глазах и сразу же начинало хотеться застыть на месте и больше никогда не сметь двигаться.

Устало поглядывая на Волчицу, Рамси вдруг подумал о том, что лежал посередине постели и занимал большую ее часть, в то время как здесь должна была прилечь вскоре и она. Начиная чувствовать себя неловко, он аккуратно повернулся на бок и сместился на противоположную от жены сторону кровати.

Рядом шелестела одежда Сансы, тусклое освещение нагоняло сон, и бастард разрывался между сном и явью, то закрывал глаза от усталости, то через несколько мгновений, а иногда и минут открывал их и устремлял взор к жене. Когда же Санса доела и убрала пустую посуду на тумбочку, то обратила внимание на кидающего в ее сторону косые взгляды мужа и подсела ближе к нему. Накрывавшая Болтона волна сна в мгновение ока отступила, и он, широко раскрыв глаза и устремив свое внимание к жене, устало уставился на нее. Волчица встретилась с ним взором, улыбнулась одним краешком губ и прикоснулась к его лбу ладонью. Сразу же поняв, что все было хорошо и не было причин для беспокойства, бастард расслабился и шумно выдохнул, лишь теперь заметив, что от неожиданного движения Старк непроизвольно задержал дыхания.

Запуская руку в его волосы, она произнесла:

– Я уберу посуду и переговорю с хозяйкой. Думаю, это займет немного времени.

«Значит, снова придется остаться одному», – подумалось Болтону, который сразу же потупился.

– Дождешься меня? – как ни в чем не бывало добавила девушка.

Взгляд голубых глаз взметнулся от покрывала к лицу дочери Старка и вперился в него, словно на Старого бога, явившегося на этот свет. Санса просила, чтобы он дождался ее, даже нет – спрашивала его, и, кажется, он мог это сделать: она ведь обещала вернуться, а, вернувшись, наверняка уделит ему внимание. Она не желала ему зла и просто должна была отойти на время по своим делам. Волчица не намеревалась уходить, не дав ему времени обдумать все и со спокойным сердцем отпустить ее, и это в очередной раз доказывало, что Сансе можно было доверять и не страшиться ее действий и решений.

При этих мыслях в груди возникла маленькая искра тепла, которая обогрела пространство вокруг себя и подарила легкость и облегчение, которые, соединившись с приятными ощущениями, приносимыми ласками Сансы, подтолкнули сказать тихое, но уверенное «Да».

Такое короткое, но столь емкое по своей сути слово напрочь убрало с лица жены напряженный вид ожидания и смягчило черты ее лица, на котором нашлось место для добродушия. В следующий момент к запущенной в волосы бастарда руке присоединился поцелуй в висок, от которого все восторженно затрепетало внутри, словно не существовало ничего более прекрасного, чем это незатейливое прикосновение губ к его коже. Этот миг быстро минул, и уже через минуту Рамси провожал затянутым поволокой взором выходящую из спальни жену. Никакой тяжести или беспокойства на душе не было, и было так спокойно отпускать Волчицу, что вдоволь наплакавшийся за этот день Болтон закрыл глаза и в скором времени провалился в долгожданный сон.

========== Сон II ==========

Черно-коричневый пух сминался под ладонью и смешно топорщился во все стороны, торча вверх высокими, мягкими на ощупь пиками. Уже подросший и окрепший котенок крутился в руках, выставлял вверх животик и неуклюже махал в воздухе лапами, которыми пытался ухватить руку Рамси и затем притянуть ее к себе.

Было такое уверенное и приятное чувство, что этот клубок меха был его лучшим другом, лучше него —никого не найти. Они всегда будут вместе.

Игривый котенок дернул ухом, отпихнул передними лапами руку Рамси и быстро вскочил на лапки. Высоко подняв хвост, он куда-то деловито пошел.

«Ты куда?» – пролетела в голове отдаленная мысль . Они еще совсем мало поиграли, дома сидеть скучно – Рамси это точно знал! – а вот причин для прекращения игры видно не было, поэтому неуклюже поднявшись с земли, он заторопился вслед за гордо уходящим котенком.

Неожиданно окружающий мир заскакал и размылся, откуда ни возьмись раздался громкий, пугающий собачий лай, и появилось перед глазами большое черное тело зверя. Оно пружинило на мощных длинных лапах, с рыком обнажило острые белые зубы и впилось ими в черно-коричневую, в полосочку спину котенка. Картина перед глазами совсем смазалась, был лишь слышен тонкий кошачий вой и ужасный чавкающий звук, перемешивающийся с собачьим рыком. Черно-коричневая масса с вкраплениями насыщенного красного цвета.

Создалось ощущение, что время ускорилось, перескочило через некоторые моменты, пропустив при этом какие-то детали, и только ужас и отчаяние неизменно оставались при Рамси и набирали силу. Он отказывался верить в то, что происходило сейчас, и ничего не мог поделать с навернувшимися от страха бессилия на глазах слезами. Однако уже вскоре ускорившийся мир замедлился и предстал перед его глазами неподвижным котенком на земле и стоящей над ним собакой.

Не зная, что делать, и дрожа от ужаса, он побрел ко псу и вытянул ручки вперед, не отводя своего взора с маленького мертвого тельца, разорванный бок которого пестрел алым цветом. Черный бродячий зверь угрожающе зарычал, оскалил зубы и затем вцепился котенку в шею. Рамси видел, как зверь тряхнул свою добычу в воздухе и побежал с ней прочь, а из ее разорванного бока выпало что-то красное и потянулось следом по земле.

Не успел ужас переродиться во что-то новое, как перед глазами вновь все замелькало, закружилось и выскочило из хаоса изуродованным неподвижным тельцем котенка, над которым уже вились жужжащие мухи. Его мех окрасился в бордово-красный цвет, неприятно пах, а когда Рамси дотронулся до него рукой и пихнул, то ничего не произошло – его друг не откликнулся и не пошевелился.

Паника и страх сменились режущей изнутри болью и отчаянием, вид развороченного тела и доносящийся издали лай подтолкнули к скорейшему бегству с этого места. Раздирающее ощущение внутри никуда не уходило, лишь иногда становилось ярче и сильнее, словно кто-то вжимал сильнее нож внутри. Из глаз текли слезы, и гнала вперед только маленькая, последняя надежда на то, что мама поможет, сделает так, чтобы это боль ушла. Она должна ему помочь. Пускай на этот раз точно поможет…

События начали повторяться: Рамси вновь видел приоткрытую дверь, вновь забежал в дом, вновь бросился на поиски мамы. Все его существо, раздираемое болью и тревогой, кричало, что это не могло повториться, что он ошибался и на этот раз все будет иначе. Зрение помутнело, мир потерял очертания, и единственным ориентиром стали ощущения и мысли. Он чувствовал, как мама с силой отпихнула его от себя и что-то раздраженно пробурчала. В груди резануло от новой боли, и она не задержалась только в груди, а поднялась выше, после чего сошла вниз, словно гребень разбившейся о берег волны.

Он зарыдал, сверху раздался крик вновь больно оттолкнувшей его от себя матери, и вырвавшийся громким воем плач набрал силы. Почему она делала это? Он не хотел, чтобы это все повторялось вновь, ему было больно, так больно, он не знал, что с нею делать…

Едва найдя в себе силы, ребенок в последней надежде бросился к матери и крепко сжал ее платье в кулачках. А все катилось дальше, неумолимо повторялось шаг за шагом, и, когда мать схватилась за ремень, а крупные слезы покатились градом из глаз, бастард взвыл от отчаяния во всю силу, уже понимая, что произойдет дальше, и взывая слезами остановиться. Все оказалось бестолку, и он, ощущая себя преданным, обессилено застыл на месте.

Первый удар ремнем отозвался новым приступом раздирающей изнутри боли. Она быстро нарастала и стремительно поднималась из груди вверх к голове, занимая собою все существо. Сыплющиеся, хаотичные удары попадали то по попе, то по спине, то по пояснице, и сколько таких ударов предстояло еще вытерпеть, он не знал. Ему было так больно… но больнее всего было в груди. Почему она делала это? Почему она поступала так с ним? Все внутри просто орало от обиды и боли; он был один, совсем один, и существовала только эта безумная боль, которую мать только усиливала и которую он не хотел, чтобы она смогла доставить ему еще раз.

В следующий миг, когда невыносимая боль достигла головы, в груди будто бы что-то разорвалось, а в голове – соскочило, в одночасье стало легко: боль ушла, а вместо нее в бастарде заплескалась обида и злость. Они прогнала боль. Он справится и без нее .

Внутри продолжало печь и зудеть от гнева, а мир снова куда-то полетел, завертелся в хороводе, и следующее, что Болтон знал – он был голоден, сходил с ума от голода, готов был на стену лезть, только бы найти еду. Он безрезультатно искал еду на протяжении уже не одного часа и с каждой прошедшей минутой начинал раздражаться и кипеть от злости и ненависти ко всему всё больше. Зато сейчас хотя бы было удобнее и проще передвигаться: ставшие длиннее и сильнее ноги не заплетались и не цеплялись друг за дружку, и он уже успел обойти все вокруг дома и те места, где иногда можно было найти что-нибудь съестное, и теперь направлялся к мельнице, решая проверить и там.

На мельнице стоял гул и пахло сеном и молотым зерном, от запаха которых в животе засосало и закружилась голова, а возле наваленных мешков на глаза попался огромный ломоть хлеба в руках какого-то мальчишки, что был размерами не больше самого его. Это было как раз то, что Рамси искал, поэтому немедленно направился к долгожданной еде, ощущая, как в животе заурчало, а рот наполнился слюной. Злоба спала, уступив место удовольствию от предвкушения скорой еды, и уже через считанные секунды его руки сомкнулись на чуть зачерствевшем ломте хлеба и потянули его к себе. Запах выпечки ударил в нос, в пустом животе громко заурчало, а глазам уже стали видны маленькие дырочки на мякише, да только вот другие ручонки сразу же потянули хлеб обратно, и в бастарде полыхнула новая волна гнева, придав сил для продолжения борьбы. Он схватил хлеб и, не намереваясь отпускать и терять его, потянул к себе, вцепился зубами в кусок, нацеливаясь в любом случае сейчас поесть. Озлобленно подтягивая еду к себе, он откусил от ломтя кусок и в остервенении продолжил вырывать хлеб из рук мальчишки. Наконец он вырвал ломоть из рук мальца, а его самого с силой оттолкнул в сторону, чтобы даже не смел соваться к нему. Это его еда.

Все вокруг посветлело от радости… Наконец-то он мог утолить голод. Хлеб был очень вкусным, ароматным, и аппетит не мог испортить даже гадкий рев мерзкого мальчишки. Торопливо запихивая в рот хлеб, Рамси глотал его, практически не жуя – на это не было времени! Когда же он заметил боковым зрением приближающуюся сюда женщину, то начал вновь злиться и, проникаясь ненавистью к ней, запихивал в рот еду еще быстрее.

Рамси краем глаза видел, как подоспевшая сюда женщина, присела возле орущего мальчишки и запричитала что-то противным тонким голоском. Он понимал, что у не было времени на то, чтобы успеть съесть весь кусок, и поэтому озлобляясь еще больше вгрызался с остервенением в хлеб, стараясь откусить и съесть побольше кусков и не чувствуя при этом вкуса поглощаемой еды. Он не собирался ничего отдавать этой женщине, пусть только попробует сунуться к нему!

Но вот крестьянка обратила внимание на него и, произнеся: «Ты зачем хлеб забрал?», потянулась за зажатым у него в руках ломтем. В глазах побелело от ярости. Пускай идет к черту, это его хлеб! Он его достал, значит, он его и съест! Кровь закипала от злобы и ненависти, и Рамси, не выпуская изо рта куска, в который вцепился зубами, громко завизжал, предупреждая не сметь трогать его. Однако этой настырной женщине было наплевать на его предупреждения, и она принялась отбирать у него найденную и с трудом отвоеванную еду. Да как она смела..! Неужели думала, что он вот так просто отдаст ей свою еду?! Пусть идет к черту, ведь он не отдаст, это – его!