Текст книги "Я вам не Сталин… Я хуже! Часть вторая: Генеральный апгрейд (СИ)"

Автор книги: Сергей Зеленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 73 страниц)

Танкостроение!!!

…Накануне Великой Отечественной войны не имели собственных наркоматов…

А авиация – имела!

На предвоенный 1940-й год, его оборонный заказ составлял 7 миллиардов 285 миллионов рублей, что 23,5 % от всего военного бюджета СССР.

Однако, много это или мало?

Сухие цифры⁹⁷ ничего не говорят: чтоб что-то понять, нужны сравнения.

Итак, сравниваем:

В августе 1939 года нарком ВМФ СССП Кузнецов представил Совету Народных Комиссаров (СНК) уточнённый «Десятилетний план строительства кораблей ВМФ» (на 1938—1947 годы), включавший постройку 15 линкоров типа «А», 16 тяжёлых и 32 лёгких крейсеров (в том числе шести типа «Киров») – не считая эсминцев, подводных лодок и прочей «плавающей мелочи».

Выполнять план по строительству «большого флота» должен был «Наркомат судостроительной промышленности» (НКСП), имеющий в своём распоряжении 41 завод, 10 НИИ и КБ и 173 тысячи работников…

Чуть ли вдвое меньше, чем в «НКАПе».

…На производство боевых кораблей, в бюджете на 1940-й год заложили…

Сколько бы, вы думали?

…491 миллионов рублей или всего 1,5 % (полтора, Карл, полтора!!!) от всей суммы оборонного бюджета.

В «Наркомат среднего машиностроения» (НКСМ), отвечающего за производство танков, тягачей, тракторов и автомобилей и всего такого подобного им, вошли общей сложности с десяток разношёрстных заводов с собственными КБ, но без какого-нибудь единого научно-исследовательского центра…

Не считать же за таковой «НАМИ» – эту филькину контору.

Бюджет – 1 167 миллионов рублей, что составляет всего лишь 3,7 % от оборонного бюджета

В общем, думаю понятно – «где деньги, Зин?», да?

В результате такого перекоса, оборонно-промышленным комплексом страны в 1940-м году было выпущено 2 790 танков всех типов, 13 724 артиллерийских орудий всех видов и размеров, и…

10 565 самолётов!

В том числе 3 674 бомбардировщиков и 4 657 истребителей.

«Я другой такой страны не знаю,

Где…».

…Где бы на один произведённый самолёт – приходилось бы менее полутора выпущенных артиллерийских орудий и лишь пятая часть танка.

И это ещё не всё.

Ещё в 1939-м году было принято решение Правительства о строительстве 9 новых самолетных заводов и реконструкции 9 уже действующих. Тогда же Политбюро приняло постановление о развитии авиамоторных заводов, после пуска которых производство авиамоторов намечалось увеличить в 2 раза. Постоянно росло число входящих в НКАП вспомогательных заводов. Руководство наркомата приходило к выводу, что без развития агрегатных производств, строительство новых самолетных и моторных заводов бессмысленно. Поэтому в числе вспомогательных планировалось построить 9 самолетоагрегатных предприятий , 11 – мотороагрегатных, 9 – радиооборудования, 3 – приборных.

Но в 1940 году советское руководство получило, как впоследствии выяснилось, ложные сведения о существенном превосходстве германской авиапромышленности над отечественной по числу выпущенных самолётов… Не иначе как от Рамзаев со Старшинами и прочими – «предупреждающими» Штирлицами. В панической попытке добиться паритета, было решено об резком числа предприятий входящих в НКАП. Для этого в составе Наркомата авиапромышленности был создан специальный главк, ведавший капитальным строительством, в подчинении которого находилось 25 строительно-монтажных трестов. И это не считая подразделений пресловутого ГУЛАГа – работающих на строительстве заводов комиссариата авиации и главным образом – на заготовках древесины.

Аппетиты авиаторов всё росли и росли!

Усилился процесс перевода в подчинения главкам НКАП заводов других отраслей, выполнявших заказы Авиапрома. За 1940 год их было передано до полусотни и на начало 1941-го в подчинении НКАП находилось в общей сложности 135 непрофильных заводов, на которых работало 450 тысяч человек.

ЧЕТЫРЕСТА ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ РАБОЧИХ И ИНЖЕНЕРОВ!!!

Запомним эту цифру.

Дело доходило до абсурда. Так решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 24 марта 1941 года, было утверждено совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об организации опытного завода герметических кабин и реактивных двигателей Наркомавиапрома». Завод решено было создать…

На базе здания дома инвалидов-хроников им. Радищева в Москве!

Постановлением предписывалось освободить его к 15 мая 1941 года, а 200 инвалидов перевести в другие дома.

Как писал уже после войны сам бывший Нарком А.И. Шахурин, явно бахвалившийся перед потомками тем, что он творил со своей страной перед самой кровопролитной в истории страны войной:

«Области и города передали нам согласно решению партии и правительства многие действующие заводы, причем заводы крупные, хорошие, на которых можно было развернуть авиационное производство. Но были заводы и мелкие, которые далеко отстояли от авиационной техники. Случалось, отдавали просто помещения: в одном из городов – здание балетной школы, в другом – фабрику музыкальных инструментов, в третьем – предприятие по изготовлению пишущих машинок, в четвертом – гараж и т. д. и т. п. А один из руководителей Большого театра, с которым мне как-то довелось встретиться, в шутку заметил: «Послушайте, вы все берете, не заберете ли вы себе и Большой театр тоже?..

Мы брали все или почти все. Например, забирали почти весь алюминий, магний, кобальт, легированные стали, абсолютное большинство легированных труб и т. д. Здесь мы были монополистами: нам давали то, что никому не давали. Многого в стране еще не хватало. Какие-то отрасли только начинали развиваться. Но для авиации не скупились».

Как выше уже говорилось, особенно пострадала от «дружеского огня» авиаторов и, без того не блещущая особыми успехами советская автопромышленность, которая по сути имела всего «два с половиной» завода: «Горьковский автозавод имени Молотова» («ГАЗ», «Горьковский автозавод», «Автозавод имени Молотова»), Московский «Завод имени Сталина» (ЗИС) и, не имеющий собственного моторостроения «Ярославский автомобильный завод» («ЯАЗ»).

Авиаторами (в союзе с танкостроителями и прочими оборонщиками, не спорю) было сорвано техническое перевооружение отечественного автопрома, а валовый выпуск основной продукции сократился на треть.

На 1941 год предполагался не менее бурный рост авиапромышленности. НКАП ожидал прибытия ещё 14 400 отечественных металлорежущих станков и 4 247 штук импортных.

По сути, станочный парк должен был более чем удвоиться!

***

Как и Наркомат авиационной промышленности – Советские Военно-воздушные силы (ВВС РККА), подобно гигантской безмозглой курице – гребли всё под себя и, в первую очередь – людские ресурсы.

Осенью 1940 года в советских ВВС имелось 37 558 летчиков и 81 563 авиаспециалиста. Поскольку через год планировалось иметь в строю свыше 32 тысяч самолетов и 60 тысяч летных экипажей, то для их эксплуатации следовало подготовить еще 22 400 пилотов и 63 400 авиационных техников. Для этого предлагалось увеличить штат существующих училищ на 7680 человек и сформировать 33 новых училища. Одновременно требовалось расширить сеть оперативных аэродромов, количество которых не обеспечивало нормальную работу авиации, сформировать новые авиатехнические роты. Осуществление всех этих мероприятий требовало увеличения штатной численности ВВС до 542 746 человек.

Уже к весне 1941-го численность самолетов ВВС по сравнению с началом 1939 года увеличилась более чем в 2 раза, а число авиационных полков возросло на 80 %.

Для машин и воинских частей нужны в первую очередь люди.

Сперва в лётчики брали добровольно, затем добровольно-принудительно – через комсомольские наборы (только в 1938–1940 годах они направили в летные вузы более 24 тыс. человек) и, наконец…

В декабре 1940 года был установлен новый принцип набора курсантов в военные авиационные школы – путем отбора кандидатов из очередных призывов молодежи на военную службу, а также набора младших командиров и красноармейцев срочной службы.

Это по некоторым сведениям, дало ещё 35 тысяч будущих «ассов» Великой Отечественной Войны.

Но всё равно, блять, мало!

И по решению Советского правительства от 6 ноября 1940 года в системе наркоматов просвещения союзных республик было создано 20 специальных школ, обязанных ежегодно направлять в летные военно-учебные заведения не менее 1600 человек каждая.

Одновременно в соответствии с Постановлением СНК СССР от 5 ноября 1940 года, в 47 учебных эскадрильях ГВФ была организована подготовка пилотов на самолете У-2. Таким образом, к 1 октября 1941 года учебные эскадрильи закончили 9910 человек, из которых 7756 были направлены в школы ВВС. Кроме того, в военные школы пилотов принималась молодежь, прошедшая обучение на самолете У-2 в аэроклубах Осоавиахима СССР и во вновь создаваемых на базе аэроклубов 30 военных авиационных школах первоначального обучения…

Сколько их?

Имя им – ЛЕГИОН!!!

Будущие «сталинские соколы» готовились аж в целых 83-х (восьмидесяти трёх, Карл(!!!),восьмидесяти трёх) военно-лётных училищах трёх типов:

1) Школы первоначального обучения с продолжительностью учебы в мирное время – четыре и в военное время – три месяца;

2) Школы военных пилотов со сроком обучения в мирное время – девять и в военное время – шесть месяцев;

3) Авиационные училища со сроком обучения в мирное время – два и в военное время – один год.

Общий налет на одного курсанта истребительных школ определялся в 24 часа, а школ бомбардировщиков – 20 часов, что как мне думается – пьяным курам на…

Хм, гкхм…

…Вполне достаточно для освоения элементарных навыков езды на советском мопеде системы «Дырчик».

Командные кадры для таких «орлов», ковались аж в целых трёх военно-воздушных академиях, главной из которых была «Военная академия командного и штурманского состава ВВС». Политработники для частей и соединений ВВС готовились в Военно-политической академии им. В.И. Ленина.

Такое громадное количество самолётов, предполагает и наличие широко развитой инфраструктуры. В частности лишь для строительства ранее начатых аэродромов, в марте 1941 года было сформировано 100 аэродромно-строительных батальонов. Кроме того им в подмогу было снято с дорожных работ 25 тысяч рабочих.

А вы думали, почему Гудериан на «дальних подступах» застрял?

Да потому что в СССР, вместо автобанов – аэродромы строили!

***

Советский народ гордился своей Рабоче-Крестьянской Красной Армией!

В стране, в которой карточную систему распределения продовольствия, отменили только в конце 30-х годов… В стране, в которой новое жилье почти не строилось и, горожане в большинстве своём жили скученно – по пятьдесят семей в бывших барских квартирах… В стране, в которой невообразимо трудно было купить более или менее приличную одежду и народ щеголял в по несколько раз перелицованной (то есть – переделанной из старой), в старой красноармейской форме. А уж если что и покупал – то что попроще да подешевле: полотняные брюки да парусиновые туфли.

Но несмотря на всё это, Красная Армия, её бойцы и командиры – символизировали мощь молодого советского государства, буквально за какой-то десяток лет – превратившегося из нищей аграрной страны в индустриальную державу, способную постоять за себя.

Служба в Красной Армии была невероятно престижной.

После трех лет срочной службы, из армии возвращались совсем другими людьми. Уходил деревенский лопух, а возвращался грамотный, культурный и что немаловажно отлично одетый молодой человек. В гимнастерке, в брюках и сапогах, физически окрепший и политически подкованный. Когда из армии приходил служивый, семья гордилась тем, что он служил в армии. Вся деревня собиралась на него посмотреть, а девки – так прямо и кидались на шею, чтоб охомутать такого «орла» и взять к себе в мужья

И особенно народ гордился и восхищался техническими родами войск и, в первую очередь – авиацией. Если десять лет назад, насмотревшись «Чапаева», каждый мальчишка представлял себя верхом на коне с шашкой в руке – мчащимся в стремительной кавалерийской атаке… То к концу 30-х годов, этот романтический образ был навсегда вытеснен летчиками-истребителями – сидящими в вёртких бипланах и скоростных монопланах.

Лётчики, это были одним из наиболее обеспеченных слоев населения.

Например, инструктор авиационного училища, кроме полного содержания (обмундирование, обеды в столовой, транспорт, общежитие или деньги на аренду жилья), получал очень высокую зарплату − около семисот рублей (буханка белого хлеба стоила один рубль семьдесят копеек, а килограмм говядины первого сорта – двенадцать рублей).

Летчики, даже внешне отличались от основной массы военных. Они носили униформу синего цвета, так что их появление на улицах городов и поселков не оставалось незамеченным. Зачастую, они выделялись не только красивой униформой – но и обилием орденов, в то время бывших огромной редкостью, потому что были активными участниками многих «малых войн», к которым СССР имел тайное или явное отношение.

О лётчиках писались книги, их прославляли на газетных полосах и в многочисленных художественных фильмах – таких, как «Первый удар», «Если завтра война», «Истребители», «Эскадрилья номер пять» и, прочих им подобных.

Романтичные образы летчиков создавали такие суперзвезды советского кино, как Николай Крючков и Николай Симонов.

И каждый советский человек – от мала до велика, знал: в случае войны наши герои-лётчики будут громить любого врага с той же легкостью – с какой они покоряли девичьи сердца, ставили рекорды или достигали успехов в боевой и политической подготовке.

А что случилось на самом деле?

Оправдали ли советская боевая авиация надежды советского народа и главное – вложенные в неё силы и средства?

***

Разговор об советской боевой авиации и её роли в Великой Отечественной Войне, начну несколько издалека и чтоб не было голословных обвинений, привлеку свидетеля – которого никак не обвинишь хоть в какой-то предвзятости.

Если кто не знает, знакомьтесь:

Писатель, военный корреспондент Константин Михайлович Симонов. Он, по заданию редакций «Известий», «Красной звезды» и фронтовых газет побывал на Халхин-Голе в 1939 году, был свидетелем боёв под Смоленском летом и участвовал в боевом рейде советской подводной лодки осенью 1941 года, писал очерки из осаждённой Одессы… Короче, бывал на многих фронтах – от Крыма до Крайнего Севера и, даже летал «в гости» к югославским партизанам. Он не понаслышке, а своими глазами видел войну, видел и писал о тех – кто стоял насмерть и кто драпал без задних ног. Симонов шесть раз(!) получал Сталинскую премию за свои произведения – а Сталинскую премию, кому попало не давали.

Кому же верить, как не ему?

Всемирно известный фильм «Живые и мёртвые» был создан по одноимённому роману Константина Симонова. Тот же в свою очередь – по написанным непосредственно по горячим следам личному дневнику писателя, позже опубликованному двумя отдельными произведениями: «Разные дни войны. Дневник писателя. 1941 год⁹⁸» и «Разные дни войны. Дневник писателя. 1942-1945 годы⁹⁹».

И если, не говоря уже про художественный фильм, реальная действительность в романе – «слегка» отлакирована, то в дневнике писанном «в стол» – показа во всей своей вопиюще-правдивой наготе.

Внимательно-вдумчивый читатель откроет в «Дневниках» много для себя нового…

Очень и очень много!

Но сегодня мы – про авиацию, только про авиацию и ни о чём большем – кроме авиации.

***

Все помнят эпизод с бомбардировщиками «ТБ-3» – один за другим сбиваемыми германскими «мессершмидтами»?

Думаю те, кто хоть раз видел этот фильм, никогда его не забудут – ибо показано очень сильно, аж до вышибания слёз – как у меня в детстве…

Думаю, не у одного меня.

Вот как этот, воистину – слёзовышибающий эпизод, описан на страницах «Дневника»:

«Над нашими головами прошло десятка полтора ТБ-3 без сопровождения истребителей. Машины шли тихо, медленно, и при одном воспоминании, что здесь кругом шныряют «мессершмитты», мне стало не по себе. Проехали еще два километра. Впереди слышались сильные разрывы бомб…

…Потом мы развернулись и выехали обратно на шоссе. И здесь я стал свидетелем картины, которой никогда не забуду. На протяжении десяти минут я видел, как «мессершмитты» один за другим сбили шесть наших ТБ-3. «Мессершмитт» заходил ТБ-3 в хвост, тот начинал дымиться и шел книзу. «Мессершмитт» заходил в хвост следующему ТБ-3, слышалась трескотня, потом ТБ-3 начинал гореть и падать. Падая, они уходили очень далеко, и черные высокие столбы дыма стояли в лесу по обеим сторонам дороги…

…Не проехали еще и километра, как совсем близко, прямо над нами, «мессершмитт» сбил еще один – седьмой ТБ-3. Во время этого боя летчик-капитан (член экипажа одного из ТБ-3, сбитых ранее. Авт.) вскочил в кузове машины на ноги и ругался страшными словами, махал руками, и слезы текли у него по лицу. Я плакал до этого, когда видел, как горели те первые шесть самолетов. А сейчас плакать уже не мог и просто отвернулся, чтобы не видеть, как немец будет кончать этот седьмой самолет.

– Готов, – сказал капитан, тоже отвернулся и сел в кузов.

Я обернулся. Черный столб дыма стоял, казалось, совсем близко от нас…

…Едва мы выехали на шоссе, как над нами произошел еще один воздушный бой. Два «мессершмитта» атаковали ТБ-3, на этот раз шедший к Бобруйску совершенно в одиночку. Началась сильная стрельба в воздухе. Один из «мессершмиттов» подошел совсем близко к хвосту ТБ-3 и зажег его.

Самолет, дымя, пошел вниз. «Мессершмитт» шел за ним, но вдруг, кувырнувшись, стал падать. Один парашют отделился от «мессершмитта» и пять от ТБ-3. Был сильный ветер, и парашюты понесло в сторону. Там, где упал ТБ-3 – километра два-три в сторону Бобруйска, – раздались оглушительные взрывы. Один, другой, потом еще один».

Это был один-единственный в первой части «Дневников» эпизод с советскими бомбардировщиками, конечно, если не считать за таковые транспортные самолёты из такого типа машин – на которых писателю приходилось частенько путешествовать по фронтам.

Зато с первых же часов попадания писателя на Западный фронт и до самого завершения этой части «Дневника» – об стервятниках «Люфтваффе»:

«Над городом крутились немецкие самолеты. Были отчаянная жара и пыль. У выезда из города, возле госпиталя, я увидел первых мертвых. Они лежали на носилках и без носилок. Не знаю, откуда они появились. Наверное, после бомбежки».

А от чего же ещё?

Не от «Ковида-19» же, в самом то деле…

Вот ещё, ещё и ещё:

«Поехали обратно в город. Немецкие самолеты гонялись за машинами. Один прошел над нами, строча из пулемета. От грузовика полетели щепки, но никого не задело. Я плюхнулся в пыль в придорожную канаву».

«Через полчаса после того, как я попал сюда, немцы с воздуха обнаружили наше скопление и стали обстреливать лес из пулеметов. Волны самолетов шли одна за другой примерно через каждые двадцать минут».

«В семь, когда солнце поднялось уже высоко, немцы снова начали бомбить и обстреливать это место. Приходилось ложиться, вставать, опять ложиться, опять вставать».

«Потом началась воздушная тревога. Заревели все паровозы, стоявшие на путях, а их тут было, наверно, около сотни. Весь день, когда нас бомбили, не было так страшно, как было страшно сейчас, когда кругом нас на путях, выпуская белый пар, ревели паровозы. Рев их был чудовищный, тоскливый, бесконечный. Он продолжался несколько минут, а нам показалось, что целый час».

Почти на каждой странице первой половины «Дневника» – немецкие самолёты, их бомбёжки и последствия их бомбёжек:

«По обеим сторонам шоссе между столбами все телефонные и телеграфные провода были порваны. Возле дороги лежали трупы. По большей части гражданских беженцев. Воронки от бомб чаще всего были в стороне от дороги, за телеграфными столбами. Люди пробирались там, стороной, и немцы, быстро приспособившись к этому, бомбили как раз там, по сторонам от дороги».

« – Не будет поезда, – сказал он (начальник ж/д станции) нам, оторвавшись от телефона. – Не будет. Вот мне только что сообщили: по дороге на Смоленск немцы разбомбили поезд с боеприпасами. Оба пути заняты. Вагоны рвутся. В двадцати шести километрах отсюда. Не будет никакого поезда на Смоленск».

Последствия налётов немецкой авиации не всегда были столь трагическими, как вышеописанные.

Например:

«Один из танкистов, майор, рассказал мне, как во время выхода из окружения его и нескольких бойцов нагнал на ржаном поле «мессершмитт». Расстреляв по ним все патроны, немец стал пытаться раздавить их колесами. Майор залег в канаву на поле. Три раза «мессершмитт» проходил над ним, стараясь задеть их выпущенными колесами. Один раз это ему удалось.

Майор, задрав гимнастерку, показал мне широкую, в ладонь, синюю полосу через всю спину».

Повезло тому майору – в рубашке родился. Вернее – в гимнастёрке. Но большинство бойцов и командиров РККА – такими «защитными» гимнастёрками не обладали и, им повезло меньше…

***

Возможно, кто-то мне напомнит:

«Так ведь «Люфтваффе» тоже понесли большие потери – в первые же дни после начала «Барбароссы». Большие, чем за всю Французскую компанию 1940 года».

Знаю!

«В донесениях бомбардировочных авиаполков, действовавших под районом Бобруйска, встречается несколько упоминаний о убитых «мессершмиттах». Как ни велико было неравенство в силах между «мессершмиттами» и ТБ-3, все-таки не все немецкие истребители оставались безнаказанными. Очевидно, это следует объяснить мужеством хвостовых стрелков на наших бомбардировщиках: даже в безнадежном положении, с горящих самолетов, они продолжали вести огонь и иногда сбивали тех немцев, которые, рассчитывая на безнаказанность, приближались вплотную к подбитым, дымящимся бомбардировщикам».

Впрочем, этот эпизод был приведён выше.

Вот Симонов участвует в допросе немецких лётчиков со сбитого бомбардировщика:

«Опрашиваемый Хартле, служил четыре года в германских ВВС, в последней должности – в качестве радиста на борту бомбардировщика и дальнего разведчика «Хейнкель-111», который был подбит 23.VI.41 зенитной артиллерией под Слонимом во время первого полета над советской территорией».

Несмотря на немногочисленность и острую нехватку боеприпасов, советская зенитная артиллерия заставила себя уважать с первых же дней.

Наконец и, самая обычная советская пехоты – огнём табельного стрелкового оружия, при каждом удобном случае – снимала с Люфтваффе «стружку»:

«Потом полковник (командир стрелкового полка) рассказал, что его бойцы сбили неподалеку немецкий самолет…

…От полковника мы поехали к самолету. Он стоял километрах в десяти от штаба полка на открытом месте, на опушке леса. Самолет был совершенно цел. Кажется, в нем были перебиты только рулевые тяги да было несколько пробоин в плоскостях. Летчики, очевидно, убежали в лес. Их до сих пор так и не смогли найти. В самолете все было на месте: часы, фотоаппараты. И то, что самолет был в таком состоянии, было тоже одним и элементов порядка в полку, ибо у самолета дежурили часовые».

А вот про советские истребители…

***

У вас тоже появился вопрос к писателю:

«А где же наши истребители, спрашивается?».

Неужели в «Дневниках» Симонова, о них нет ни одного упоминания?

И здесь взвившись на дыбы, я вопию возмущённо:

– Как, это: «Нет, ни одного упоминания»? Что за лютая антисоветчина? Где ваш хвалённый патриотизм с приставкой «турбо», дАрагие рАссияне?

Конечно, есть… Одно… Упоминание.

Вот – любуйтесь на наших сталинских соколов, пожалуйста:

«Наконец часа через три над лесом низко прошло звено И-15. Мы вскочили, довольные, что наконец-то появились наши самолеты. Но они полили нас хорошей порцией свинца. Несколько человек рядом со мною было ранено – все в ноги. Как лежали в ряд, так их и пересекла пулеметная очередь.

Мы думали, что это случайность, ошибка, но самолеты развернулись и прошли над лесом во второй и в третий раз. Звезды на их крыльях были прекрасно нам видны. Когда они в третий раз прошли над лесом, кому-то из пулемета удалось сбить один самолет. Туда, где горел этот самолет, на опушку, побежало много народа. Бегавшие туда говорили, что из кабины вытащили труп полусгоревшего немецкого летчика.

Не понимаю, как это получилось. Остается думать, что немцы в первый день где-то захватили несколько самолетов и научили своих летчиков летать на них. Во всяком случае, впечатление у нас осталось удручающее… Штурмовали нас до поздней ночи.

…То, что рассказывали мне люди, вытащившие из кабины полуобгорелый труп якобы немецкого летчика, наверно, просто-напросто отвечало их душевной потребности. Они не могли примириться с тем, что первые увиденные ими за день наши самолеты по ошибке нас же и обстреляли с воздуха. Поверить в это было нестерпимо тяжело, отсюда и родилась версия о трупе немецкого летчика».

Мда… Такое «кино» на «Мосфильме» не снимали.

И… ВСЁ!!!

Больше за два месяца войны – нет ни одного упоминания Константина Симонова об «сталинских соколах». А ведь он кроме Западного фронта – побывал в осажденной Одессе, на Крымском перешейке и в Севастополе. Плавал на рыболовецких лоханках, переделанных в тральщики и летал на переделанных в транспортники бомбардировщиках «СБ». И не одного упоминания про советские истребители и хоть каком-то их участии в обороне страны. Пока он в конце сентября 1941-го года – не поехал по заданию редакции в командировке в Мурманск, где в числе первых встретил…

Кого вы думали?

Нет, не Санта-Клауса пролетавшего над этим заполярным городом на северных оленях.

…Британских лётчиков-истребителей на «Харрикейнах», защищающих небо над этим стратегически важным морским портом!

«…Мы познакомились с несколькими английскими летчиками, в том числе с маленьким Россом. Это, как нам сказали, был очень хороший летчик, представленный в Англии к высшему авиационному ордену. Он сбил над Лондоном не то двенадцать, не то тринадцать немецких самолетов, но здесь, в Мурманске, ему не везло. Ему за все время еще не удалось сбить ни одного самолета, в то время как длинный капитан Рук сбил уже трех немцев.

А вообще англичане сбили здесь уже не то шестнадцать, не то семнадцать самолетов. Причем тринадцать или четырнадцать сбила эскадрилья майора Рука, а вторая эскадрилья – майора Миллера – всего-навсего три.

Майор Миллер, тоже, как и Рук, высокий детина, но несколько постарше его, рыжий, с лысеющей головой и густыми рыжими усами, почему-то напомнил мне портреты рыцарей в латах, но без шлемов, на страницах читанных в детстве «Всеобщих историй». Майор Миллер был похож на предводителя ландскнехтов, а эскадрилья его занималась главным образом передачей нашим летчикам прибывавших из Англии с транспортами истребителей «харрикейн». Этим он и объяснял, что его ребята сбили пока так мало самолетов, но, несмотря на логические объяснения, сам этот факт явно расстраивал Миллера».

Дожились, сцуко: одни «Мюллеры» нас бомбят, другие нас защищают от первых.

И что самое обидное, и те и другие – буржуи, капиталисты и просто пьющие кровь с трудящихся кровопийцы. И это на четвёртом десятке победы Советской власти и построения бесклассового общества в отдельно взятой стране…

Это – просто какая-то жоппа!

И стоило столько бабла в авиацию вбухивать, когда просто можно было не скупясь, закупить «Харрикейнов» да нанять побольше Миллеров.

Кстати, в отличии от других «командировок» – ни одного эпизода с бомбардировкой Мурманска немцами, писатель не приводит. И это заслуга не только летающих «иномарок» и их похожих на рыцарей пилотов. В один голос со сбитыми немецкими лётчиками, хвалят советскую зенитную артиллерию и союзники-британцы:

«…Немалую роль в этом (в противоздушной обороне) сыграла и прикрывавшая Мурманск наша зенитная артиллерия. Это было вполне очевидно для нас и тогда из наших собственных наблюдений, а сейчас, разыскав в блокнотах записи своих разговоров с англичанами, я обнаружил, что они без вопросов с моей стороны сами дважды возвращались к этой теме и хвалили мурманских зенитчиков, даже отдавая им предпочтение перед лондонскими. Большинство воевавших у нас на севере английских летчиков было до этого участниками воздушной битвы за Англию, и в их устах такая похвала кое-чего стоила».

Конечно же, будучи убеждённым коммунистом, истовым советским патриотом и просто хорошим русским человеком – которому «за державу обидно», Константин Симонов несколько подслащивает пилюлю:

«Самого известного здесь, на севере, летчика, капитана Сафонова, нам повидать не удалось. Мы разъехались с ним – оказывается, он поехал к англичанам. Но вместо него мы увидели нескольких других хороших людей, в том числе старшего лейтенанта Коваленко, о котором я написал потом очерк «Истребитель истребителей…».

Вот и всё и никаких подробностей. Мол, встретились с «хорошими людьми», поговорили, а утром поправили здоровье огуречным рассолом и разлетелись. Перед начальством отчитались «очерком» за командировку и забыли.

А возможно этот эпизод он вставил уже позже – перед послевоенной публикацией «Дневников».

Не знаю!

Но по мне, так выглядит он как-то чужеродно.

***

И дальше в этой части «Дневников», почти не упоминается об советских «ястребках», в отличии например – от нашего прославленного трудяги «У-2» или немецких «стервятниках». Даже во время советского контрнаступления под Москвой:

«Над городом дважды прошли «юнкерсы»; выныривая из облаков, они бомбили город, но оба раза эта бомбежка шла далеко от нас: пока «юнкерсы» бомбили одну окраину, мы были на другой, и наоборот. Зато, когда мы вернулись к самолетам и уже хотели вытащить их на поляну, чтобы садиться, над самыми нашими головами с ревом прошли сначала один, потом второй, потом третий «юнкерсы». Первый из них развернулся и снова низко прошел над нашими головами. Должно быть, он заметил самолеты. А может, не самолеты, а детей, потому что, замаскировав самолеты в рощице, мы не предвидели, что человек двести ребят окружат их стоящим на белом снегу черным полукольцом. Дети бросились врассыпную, мы стали на опушке под деревья, а «юнкерс» спикировал и обстрелял из пулеметов то место, где только что стояли и дети и мы. По счастью, никто из детей не был ни убит, ни ранен, хотя пули прочертили через поляну длинные снежные дорожки.

Выждав пять минут, мы сели в самолеты и полетели обратно. Взлетев и развернувшись, мы снова увидели шедшие мимо «юнкерсы». Но они нас не преследовали: или не заметили, или было не до нас. Отлетев подальше от Одоева, мы увидели еще один «юнкерс». Но тут оба наших У-2 нырнули к самой земле и полетели вдоль русла реки, петляя между берегами».

Вот такая фигня, малята…

А советские и вслед за ними российские военные историки – втирали и, до сих пор втирают хавающему электорату в уши, что в битве за Москву – авиация РККА впервые захватила локальное господство в воздухе.