Текст книги "Неизбежная могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 60 страниц)

– Прости, – испуганно проговорила Пруденс, – я не знала...

– Ну, я бы предпочла, чтобы ты по-прежнему не знала, – призналась Робин. – Мне на самом деле не нравится говорить об этом, и люди склонны думать, что ты пытаешься извлечь выгоду, когда эта тема поднимается в подобных дискуссиях.

– Я не говорю, что ты...

– Я знаю, что это не так, но большинство людей предпочли бы этого не слышать, потому что это вызывает у них дискомфорт, а некоторые люди считают неприличным вообще упоминать об этом. Я пытаюсь сказать тебе, что я очень сочувствую Флоре, которая не хочет, чтобы о ней судили по худшему времени в ее жизни, но факт в том, что оно уже повлияло на нее. Ко мне вернулись силы и самоуважение после того, как я посадила этого насильника. Я не утверждаю, что это было легко, потому что это было ужасно – это было тяжело, и, честно говоря, я часто чувствовала, что больше не хочу жить, но это все равно помогло, не пока я проходила через это, а позже, потому что я знала, что не дала ему сделать это еще с кем-нибудь.

Теперь Пруденс выглядела раздираемой глубокими противоречиями.

– Послушай, Робин, – обратилась она, – разумеется, я понимаю твое желание подать на церковь в суд, но я не могу поведать то, что хотела бы сказать, потому что у меня есть обязательство сохранять конфиденциальность, что, – добавила она, – как ты уже отметила, я и так, можно считать, нарушила, просто сказав тебе и Корму, что у меня есть клиент, который является бывшим членом ВГЦ.

– Я никогда не говорила, что ты нарушила...

– Ладно, может быть, это говорит моя нечистая совесть! – с внезапным жаром воскликнула Пруденс. – Может быть, после того, как вы с Кормом ушли, мне стало стыдно, что я так много наговорила! Может быть, я действительно задавалась вопросом, не сказала ли я это именно по той причине, которую ты только что озвучила: чтобы как-то сблизиться с ним, принять участие в расследовании.

– Ничего себе, – отозвалась Робин. – Ты, должно быть, действительно хороший психотерапевт.

– Что? – растерянно переспросила Пруденс.

– Ты стараешься быть честной, – сказала Робин. – Я проходила несколько курсов терапии. Если быть совсем откровенной, мне понравился только один из них. Иногда в терапевтах есть... какое-то самодовольство.

Она выпила еще просекко, затем пояснила:

– Ты ошибаешься насчет того, что я хочу быть героиней в глазах Корма. Я здесь, потому что подумала, что он все испортит, если сделает это, и может перейти на личности.

– Что это значит? – спросила Пруденс, выглядя напряженной.

– Ты, наверное, заметила, что у него большая неприязнь к людям, которые не заработали богатство сами. Ему не нравится Флора, потому что она не работает, а сидит дома и рисует то, что она пережила, вместо того, чтобы рассказать властям об этом. Я переживала, что если ты будешь спорить в ответ так, как ты споришь сейчас, он начнет упрекать тебя за... ну, ты понимаешь.

– За то, что взяла деньги нашего отца?

– Так это или не так – не мое дело, – сказала Робин. – Но я не хотела, чтобы вы двое поссорились еще больше, чем уже поссорились, я действительно верю в то, что сказала тебе раньше. Я думаю, ты можешь быть именно тем, кто ему нужен.

Снова появился официант, чтобы убрать закуски, которые отведала только Робин. Выражение лица Пруденс несколько смягчилось, и Робин решила воспользоваться этим.

– Позволь мне рассказать тебе, исходя из моего опыта жизни на ферме Чапмена, какие факторы, по моему мнению, могут заставить Флору бояться давать показания. Во-первых, – сказала она, считая на пальцах, – сексуальная эксплуатация. Я очень ей сочувствую. Я уже сказала Страйку, что ее фактически насиловали в течение пяти лет. Во-вторых, секс был незащищенным, так что есть вероятность, что у нее там появились дети.

Она заметила едва заметный блеск левого глаза Пруденс, но притворилась, что ничего не заметила.

– В-третьих, она могла совершить там что-то преступное и бояться судебного преследования. Насколько я знаю, на ферме Чапмена почти невозможно не оказаться причастным к преступному деянию.

На этот раз рука Пруденс поднялась, по-видимому, неосознанно, и закрыла ее лицо, когда она без необходимости откинула волосы назад.

– И наконец, – Робин гадала, не испортит ли она разговор окончательно, но была уверена, что должна это сказать, – ты как ее психотерапевт могла бы проявить осторожность при предложении дать показания или обратиться в полицию, потому что беспокоишься, что она недостаточно психически стабильная, чтобы справиться с последствиями, особенно в качестве единственного свидетеля.

– Что ж, – ответила Пруденс, – позволь мне отплатить за комплимент. Ты, очевидно, тоже очень хороша в своей работе.

Официант принес их основные блюда. Слишком голодная, чтобы сопротивляться, Робин попробовала тальятелле с рагу и застонала от удовольствия.

– О боже, ты была права.

Пруденс все еще выглядела напряженной и встревоженной. Она принялась за свои спагетти и некоторое время ела молча. Наконец, очистив половину своей тарелки, Робин сказала:

– Пруденс, клянусь тебе, я бы не сказала этого, если бы это было неправдой. Мы считаем, что Флора стала свидетелем чего-то очень серьезного внутри церкви. Очень серьезного.

– Чего?

– Если она тебе не сказала, я не думаю, что мне следует.

Пруденс отложила ложку и вилку. Решив, что лучше дать Пруденс высказаться в свою очередь, Робин продолжила есть.

Наконец, психотерапевт тихо произнесла:

– Есть кое-что, о чем она мне не говорит. Она обходит это стороной. Она подходит ближе, затем отступает. Это связано с Утонувшим пророком.

– Да, – подтвердила Робин, – Есть такой.

– Робин...

Пруденс, казалось, приняла решение и прошептала:

– У Флоры патологическое ожирение. Она причиняет себе вред. У нее проблемы с алкоголем. Она принимает так много антидепрессантов, что едва помнит, какой сегодня день.

– Она пытается отгородиться от чего-то ужасного, – предположила Робин. – Она стала свидетелем того, чему большинство из нас никогда не станет свидетелем. В лучшем случае, это было непредумышленное убийство по грубой неосторожности. В худшем – это было убийство.

– Что?

– Все, что я хотела сказать тебе сегодня вечером, – сказала Робин, – все, о чем я хотела попросить, это чтобы ты помнила, сколько пользы она могла бы принести, если бы дала показания. Мы уверены, что можно было бы обеспечить иммунитет от судебного преследования. Флора и родственник нашего клиента были молоды и уязвимы, и я могу засвидетельствовать, что церковь делает для обеспечения молчания и послушания. Дело в том, – сказала Робин, – что, когда меня изнасиловали, я была милой интеллигентной девушкой из среднего класса с постоянным парнем. Две другие девушки, которые пережили это, были не такими. Это не должно было иметь значения, но имело. Одна из девушек совершенно расклеилась на допросе. Все поверили, что другая была настолько неразборчива в связях и почти наверняка занималась с насильником сексом по обоюдному согласию – и все потому, что однажды надела пару пушистых наручников, чтобы заняться сексом с мужчиной, которого встретила в клубе. Флора хорошо образована и богата. Никто не может сделать из нее какую-нибудь авантюристку, которая гонится за деньгами.

– Нашли бы другие способы дискредитировать ее, Робин.

– Но, если родственник нашего клиента даст показания, у нее будет поддержка. Проблема в том, что два других наших потенциальных свидетеля провели в церкви почти всю свою жизнь. Одному из них самое большее шестнадцать. Им будет трудно переориентироваться, даже если мы их вытащим. Ни часов, ни календарей, ни нормальных систем отсчета – я вижу, как юристы церкви превращают их в фарш, если только их не прикроют люди, пользующиеся большим доверием. Подумай об этом, Пруденс, пожалуйста, – сказала Робин. – В силах Флоры освободить тысячи людей. Я бы не просила, если бы не знала, что от этого зависит множество жизней.

107

В начале сильная черта. Ожидание в предместье. Благоприятствует постоянству деятельности. Хулы не будет.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Пока Робин была в Кенсингтоне, Страйк вернулся в офис на Денмарк-стрит и второй раз за две недели выбрал на ужин китайскую кухню, на этот раз – навынос. Последние шесть килограммов, которые надо было сбросить до достижения нужного веса, давались ему с большим трудом, и, хотя диетолог мог бы сказать ему, что с этим связано появление в его рационе еды из закусочных и пабов, искушение в виде курицы в кисло-сладком соусе и жареного риса оказалось для него в этот вечер слишком сильным.

Он ел в офисе, а не у себя в квартире, потому что хотел просмотреть резюме двух детективов, с которыми, по его мнению, стоило бы провести собеседование. К тому же он решил ознакомиться с материалами дела ВГЦ не отрываясь от доски, покрытой фотографиями и заметками, касающихся церкви. Ужиная, Страйк смотрел на нее, в ожидании, что в его подсознании мелькнет один из тех неожиданных ставящих все на места проблесков, когда зазвонил его мобильный.

– Привет, – сказала Мидж. – Только что звонила Таша. Она прошла регистрацию, и ей уже сделали клизму с холодным зеленым чаем.

Страйк поспешно проглотил всю кисло-сладкую курицу, которой только что набил рот.

– Господи, ей не было никакой необходимости...

– Ей пришлось, доктор Чжоу приказал. Говорит, что это было неплохо. Видимо…

– Без подробностей. Я ем. На что похоже это место, помимо трубки, торчащей у нее из задницы?

– Явно на логово злодея из «Бондианы», – сказала Мидж. – Все из черного и дымчатого стекла… но, представь себе, кажется, она знает, где держат вашу девочку.

– Уже? – спросил Страйк, отодвигая тарелку и берясь за ручку.

– Да. В клинике есть пристройка с надписью «только для персонала». Женщина, уже бывавшая там ранее, с удивлением сказала Таше, что полгода назад ее комната находилась в пристройке, так что ее использовали для гостей. Таша заметила, как кто-то из персонала заносит туда поднос с едой. Немного странный поступок, если только у них не заболела массажистка.

– Звучит многообещающе, – согласился Страйк.

– Таша говорит, что не хочет слишком часто попадаться на глаза, учитывая, что она только приехала. Завтра она собирается провести целый день на процедурах, а вечером прогуляться к пристройке и попробовать заглянуть в одно из окон.

– Хорошо, но напомни ей быть предельно осторожной. Если есть хоть малейший шанс, что ее застукают, она должна немедленно уйти оттуда. Ведь мы не хотим...

– Все это ты уже объяснил ей в электронном письме на сорока с лишним страницах, – сказала Мидж. – Она знает.

– Так будет лучше для нее, потому что в случае прокола поплатится не только она.

Когда Мидж повесила трубку, Страйк снова принялся за еду. Легкое раздражение его усилилось, потому что полагаться в таких обстоятельствах на человека, не являющегося сотрудником агентства, было для него весьма затруднительно. Покончив с ужином, он встал и посмотрел сквозь жалюзи на улицу.

В дверном проеме на противоположной стороне дороги стоял высокий, подтянутый чернокожий мужчина с короткими дредами. Он был одет в джинсы и стеганую куртку, но его отличительной чертой, как заметил Страйк, когда они ранее проходили мимо друг друга на Денмарк-стрит, были бледно-зеленые глаза.

Сделав пару снимков этого человека на телефон, Страйк отпустил жалюзи, убрал коробки из-под еды, вымыл тарелку со столовыми приборами, и снова сел за стол, чтобы просмотреть резюме двух потенциальных кандидатов, бывших сотрудников Паттерсона. Напротив надписи «Дэн Джарвис» Шах нацарапал: «Работал с ним, он засранец». Доверяя характеристике Шаха, Страйк разорвал резюме пополам, выбросил его в мусорное ведро и взял лист с резюме Ким Кокран.

Телефон зазвонил во второй раз. Увидев, что это Робин, он немедленно ответил:

– Думал, у тебя были планы на вечер?

– Да, именно по этому поводу я и звоню. Я только что ужинала с Пруденс. Твоей сестрой Пруденс, – добавила Робин, когда Страйк ничего не ответил.

– Чего она хотела? – подозрительно спросил Страйк. – Пыталась передать через тебя сообщение? Предупредить меня, чтобы я не приближался к Брюстер?

– Нет, как раз наоборот. Ужин был моей идеей – не для того, чтобы заставить вас помириться или что-то в этом роде, я не вмешиваюсь в вашу личную жизнь – хотела поговорить с ней о Флоре. Пруденс говорит, что знает, Флора скрывает что-то, чему стала свидетелем на ферме Чапмена, что-то связанное с Утонувшим пророком. Она подходит к этому на терапии, но потом снова отступает. Так или иначе...

Робин было трудно судить, было ли молчание Страйка злобным, поскольку она шла по Кенсингтон-Хай-стрит, заткнув пальцем свободное ухо, чтобы заглушить шум уличного движения.

– ...я настойчиво убеждала Пруденс не мешать Флоре обратиться в полицию или согласиться свидетельствовать против церкви в суде. Я сказала ей, что, как мне кажется, против нее не будут выдвигать обвинение. И добавила, что для Флоры возможно будет полезно рассказать обо всем.

– Я также спросила, готова ли Пруденс помочь человеку, только что вышедшему из церкви, учитывая ее опыт в том, что ВГЦ делает с людьми. Наверное, будет безопаснее, если Уилл не будет встречаться с ней у нее дома, на случай, если церковь попытается его найти, но они могли бы пообщаться по Фейстайму или еще как-то. Если он узнает, что Пруденс – твоя сестра и совершенно не связана с его семьей, может быть он согласится поговорить с ней. А если нам удастся заставить Флору и Уилла пообщаться друг с другом, то, не знаю, может, это окажет на них терапевтическое воздействие. Или даже сделает их смелее, как думаешь?

Вместо ответа Страйка в трубке была тишина.

– Ты меня слышишь? – Робин повысила голос из-за грохота проезжающего мимо двухэтажного автобуса.

– Что случилось с тем фактом, – спросил Страйк, – что я – бездушный, жестокий мерзавец, которому нужно немедленно отстать от Брюстер и позволить ей продолжать рисовать картинки для Пинтереста?

– Случилось то, – ответила Робин, – что я слышала, как Уилл убеждает себя в том, что Утонувший пророк придет и заберет его. И я не могу выбросить из головы Джейкоба. Мы должны найти свидетелей, которые дадут показания против церкви. Видишь ли, я разделяю твой образ мыслей. Это наша работа.

Она была почти на станции. Когда Страйк ничего не ответил, она отошла в сторонку и прислонилась к стене, продолжая прижимать телефон к уху.

– Ты злишься, что я пошла к Пруденс за твоей спиной? Просто я подумала, что будет проще, если в итоге она возненавидит меня, а не тебя. Я объяснила ей, что пришла на ужин по собственному желанию. Она знает, что ты не просил меня об этом.

– Я не злюсь, – ответил Страйк. – Если ты добьешься результатов, черт возьми, это будет первый лучик света за долгое время. И если Брюстер выступит в качестве свидетеля того, что случилось с Дейрдре Доэрти, у нас может быть достаточно оснований, чтобы отправить туда полицию, даже если Уилл все еще полон решимости позволить Утонувшему пророку добраться до него. Где ты?

– В Кенсингтоне, – ответила Робин, испытывая огромное облегчение, что Страйк не сердится.

– Видела поблизости красные «корсы»?

– Ни одной, – сказала она. – Недавно мне показалось, что за мной следует крупный парень...

– Что?

– Успокойся, это не так, у меня просто разыгралось воображение. Я пропустила его, и он прошел мимо меня, бормоча себе что-то под нос.

Нахмурившись, Страйк поднялся на ноги и снова посмотрел вниз, на Денмарк-стрит. Зеленоглазый мужчина все еще стоял там, теперь разговаривая по телефону.

– Наверное понял, что ты его раскусила. На улице торчит парень с дредами уже около... а, подожди, он уходит, – сказал Страйк, наблюдая, как мужчина закончил разговор и направился в сторону Черинг-Кросс-роуд.

– Думаешь, он наблюдал за офисом?

– Да, но делал он это весьма хреново, если его целью было оставаться незамеченным. Имей в виду, – Страйк снова отпустил жалюзи, – их план может заключаться в том, чтобы дать нам понять: они за нами наблюдают. Для небольшого запугивания. Как выглядел тот крупный парень, следовавший за тобой?

– Лысеющий, лет пятидесяти – честно говоря, я не думаю, что он за мной следил. Просто я на взводе. Но, знаешь: сейчас, пока я пила кофе с Пруденс, произошло нечто странное. Мне позвонил Руфус Фёрнсби, сын Уолтера. Тот самый, который бросил трубку два дня назад.

– Чего он хотел?

– Чтобы завтра я пришла к нему в офис.

– Зачем?

– Без понятия. Голос у него был довольно напряженный. Он сказал только, что если я хочу побеседовать с ним об отце, то могу встретиться с ним в офисе без четверти час, и там он поговорит со мной… почему ты ничего не говоришь?

– Просто это странно, – сказал Страйк. – Что произошло такого, что он передумал?

– Не знаю.

Наступила очередная пауза, во время которой Робин успела подумать, насколько усталой она себя чувствует, и о том, что ей еще предстоит часовая поездка домой. С тех пор как она покинула ферму Чапмена, она одновременно и жаждала, и боялась сна, потому что он перемежался кошмарами.

– Я думала, ты будешь сердиться из-за Пруденс и обрадуешься по поводу Руфуса, – сказала она Страйку.

– Возможно, я буду рад им обоим, – ответил Страйк. – Просто я нахожу такую резкую перемену странной. Хорошо, я изменю расписание, чтобы ты могла побеседовать с ним в обеденный перерыв. Сейчас ты направляешься домой?

– Да, – подтвердила Робин.

– Тогда внимательно следи за бормочущими мужчинами или за высокими чернокожими парнями с зелеными глазами.

Робин пообещала, что так и будет, и повесила трубку.

Страйк достал электронную сигарету, глубоко затянулся, и снова взял резюме Ким Кокран. Как и Мидж, Кокран была бывшим полицейским и проработала на Паттерсона всего шесть месяцев, прежде чем скандал с подслушивающими устройствами потопил его бизнес. Страйк как раз размышлял о том, что с ней, возможно, стоит провести собеседование, когда в приемной зазвонил стационарный телефон.

«Шарлотта», – сразу подумал он, и тут же, со странным холодком, вспомнил, что Шарлотта мертва.

Встав, он подошел к столу Пат и ответил:

– Корморан Страйк.

– О, – произнес женский голос. – Я собиралась оставить сообщение, и не ожидала, что кто-то...

– Кто это?

– Амелия Крайтон, – представилась сестра Шарлотты.

– А, – сказал Страйк, горько сожалея, что не перевел звонок на голосовую почту. – Амелия.

На мгновение он замешкался, подыскивая подходящие слова. Они не виделись много лет, и тогда тоже не очень-то друг другу нравились.

– Сожалею о… мне очень жаль, – произнес Страйк.

– Спасибо, – отозвалась она. – Я звоню просто, чтобы сказать: на следующей неделе я возвращаюсь в город и хотела бы увидеться с тобой, если это возможно.

«Возможно, – подумал он, — только нежелательно».

– По правде говоря, я сейчас очень занят. Не против, если я позвоню, когда у меня выдастся пара свободных часов?

– Да, – холодно согласилась она, – хорошо.

Она дала ему номер своего мобильного и разъединилась, оставив Страйка раздраженным и встревоженным. Насколько он знал Шарлотту, она оставила после себя какую-то грязную бомбу, которую ее сестра сочла за честь передать: послание, или записку, или какое-то наследство в завещании, призванное преследовать и угнетать его, чтобы стать последним и неизменным «пошел ты».

Страйк вернулся в кабинет только для того, чтобы забрать папку ВГЦ и резюме Ким Кокран, после чего вышел через стеклянную дверь, заперев ее на ключ. Он чувствовал себя так, словно звонок Амелии на время загрязнил его рабочее пространство, оставив в тени мстительно глядящий на него призрак Шарлотты, который он оскорбил, бездушно вернувшись к работе, и (как она, несомненно, поняла бы) повернулся к ней спиной, в очередной раз.

108

...нужно двигаться осторожно, как старая лиса, идущая по льду... Обдуманность и осторожность – необходимые условия успеха.

«И цзин, или Книга перемен»

Придя на следующий день в половине двенадцатого по адресу Грейт-Джордж-стрит, дом 1, Робин обнаружила, что сильно ошибалась, представляя себе Институт гражданского строительства зданием в стиле брутализма, где функциональность, а не элегантность, ставилась во главу угла. Местом работы Руфуса Фёрнсби было гигантское здание эдвардианской эпохи, отличавшееся особым величием.

Назвав имя человека, к которому она пришла, Робин поднялась по лестнице с алым ковром, которая в сочетании с белыми стенами напомнила ей о фермерском доме на ферме Чапмена. Она прошла мимо мимо изображающих выдающихся инженеров картин маслом, витража с гербом, который поддерживали журавль и бобер, с девизом Scientia et Ingenio⁹², и, наконец, попала в длинную комнату открытой планировки с рядами столов, где стояли двое мужчин и что-то бурно обсуждали, а остальные сотрудники не поднимали голов.

Удивительным образом, не поддающимся никаким объяснениям, интуиция сразу подсказала Робин, что мужчина, который был выше, злее и более странный на вид, – Руфус Фёрнсби. Возможно, он был похож на человека, который бросил бы телефонную трубку при упоминании своего никчемного отца. Его спор с низкорослым мужчиной, похоже, сводился к тому, должен или не должен был некто Баннерман пересылать электронное письмо.

– Никто не утверждает, что Гриерсон не должен был его копировать, – горячо говорил он, – дело не в этом. О чем я тут толкую, это упорное...

Невысокий мужчина, заметив Робин и, возможно, ища пути к отступлению, сказал:

– Я могу вам помочь?

– …несоблюдение установленной процедуры, что увеличивает риск недопонимания, потому что я мог не понять...

– У меня встреча с Руфусом Фёрнсби.

Как она и опасалась, высокий мужчина прервался на полуслове и сердито сказал:

– Я Фёрнсби.

– Я Робин Эллакотт. Мы разговаривали...

– Что вы здесь делаете? Вам следовало ждать в атриуме.

– Человек на ресепшене сказал, что я могу подняться.

– Ну да, как некстати, – ответил Руфус.

Смуглый, худощавый, в футболке из лайкры и рабочих брюках, с обветренным лицом и жилистым телосложением, характерным для заядлых бегунов и велосипедистов, он обладал, как показалось Робин, самым странным из всех вариантов растительности на лице: бородой на подбородке, но без усов.

– Удачи, – прошептал Робин второй мужчина, уходя.

– Я собирался встретиться с вами в кафе, – раздраженно бросил Руфус, как будто Робин должна была знать об этом и, возможно, уже заказать еду. Он посмотрел на часы. Робин подозревала, что ему было бы приятно обнаружить, что она пришла слишком рано, но поскольку она пришла точно вовремя, он сказал:

– Пойдемте же... нет, подождите! – и Робин остановилась, недоумевая, что на этот раз она сделала не так, но Руфус всего лишь осознал, что все еще держит в руках бумаги. Положив их обратно на стол, он вернулся к ней и вышел из комнаты так быстро, что ей пришлось практически бежать трусцой, чтобы не отстать.

– Очень красивое здание, – заметила она, надеясь завязать знакомство. Руфус, похоже, счел это замечание не заслуживающим внимания.

Кафе на первом этаже было гораздо более высококлассным, чем те, что украшали офисы, где Робин когда-то работала временным секретарем; здесь были кабинки с черными кожаными банкетками, изящные светильники и экспрессионистские гравюры на стенах. Когда они направились к очереди у стойки, Робин, опасаясь, что это будет еще одна обреченная на провал попытка расположить к себе, сказала:

– Кажется, мне следовало поступать на инженерный факультет, если это бонус.

– Что вы имеете в виду? – подозрительно спросил Руфус.

– Приятное кафе, – сказала Робин.

– А.

Руфус огляделся вокруг, как будто он никогда раньше не задумывался о том, приятное оно или нет.

– Да. Полагаю, что так, – нехотя согласился он. У нее сложилось впечатление, что он предпочел бы найти недостатки и здесь.

С того момента, как Руфус согласился встретиться с ней, Робин знала, что к ее главной цели – выяснить, была ли Розалинда Фёрнсби той самой голой девушкой в маске свиньи, – придется подходить тактично. Ей не хотелось представлять, как отреагировал бы кто-нибудь из ее родных братьев, если бы ему показали такую фотографию с изображением Робин. А теперь, встретившись с Руфусом, она боялась, что может произойти настоящий вулканический взрыв, когда она покажет ему фотографии в своем телефоне. Поэтому она решила, что ее второстепенная задача – выяснить, был ли Уолтер тем человеком, которого Цзян узнал как вернувшегося через много лет, – станет первым пунктом ее расспросов.

Купив бутерброды, они сели за угловой столик.

– Большое спасибо за встречу, Руфус, – начала Робин.

– Я перезвонил вам только потому, что хочу знать, что именно происходит, – сурово ответил Руфус. – Неделю назад мне позвонила женщина-полицейский – ну, она представилась полицейским. Спрашивала контактные данные моей сестры.

– Вы ей их дали?

– У меня их нет. Мы не общаемся, уже много лет. Ничего общего.

Он сказал это с какой-то воинственной гордостью.

– Потом она сказала, что два человека по имени Робин Эллакотт и Корморант Страйк могут связаться со мной, поскольку они пытаются накопать компромат на мою семью. Естественно, я попросил ее уточнить детали, но она сказала, что не может их дать, так как расследование еще идет. Она оставила номер телефона, по которому позвонить, если вы со мной свяжетесь. Когда вы позвонили – ну, вы знаете, что произошло, – бесцеремонно заявил Руфус. Я позвонил по номеру, который мне дали, и попросил позвать инспектора Кёртис. Ответивший мне мужчина рассмеялся и передал трубку той женщине. У меня возникли подозрения. Я спросил номер ее удостоверения и юрисдикцию. Наступила тишина. Потом она повесила трубку.

– Очень осмотрительно с вашей стороны все проверить, – добавила Робин.

– Ну, конечно, я проверил, – произнес Руфус с оттенком удовлетворенного тщеславия. – Если не проверять информацию, для инженеров на карту поставлено нечто большее, чем плохая рецензия в каком-нибудь шутовском журнале по общественным наукам.

– Вы не возражаете, если я буду делать записи? – спросила она, доставая свою сумку.

– Почему я должен возражать? – раздраженно ответил он.

Робин, знавшая из Интернета, что Фёрнсби женат, молча посочувствовала его жене, когда потянулась за ручкой.

– Инспектор Кёртис – так называемая – дала вам номер стационарного или мобильного телефона?

– Мобильного.

– Он все еще у вас?

– Да.

– Могу я его узнать?

– Мне нужно подумать об этом, – ответил он, подтверждая впечатление Робин о том, что он человек, который определенно считает, что информация – это сила. – Я решил перезвонить вам, потому что вы, по крайней мере, сказали правду о том, кто вы. Я проверил вас в Интернете, – добавил он, – хотя в жизни вы не такая, как на фотографиях.

Его тон не оставлял у Робин сомнений в том, что вживую она выглядит хуже. С каждой минутой ей становилось все больше жаль его жену, и она сказала:

– Я недавно сильно похудела. Ну, мы с моим партнером...

– Корморантом⁹³ Страйком?

– Кормораном Страйком, – сказала Робин, не желая, чтобы только за Фёрнсби оставалось право быть занудой.

– То есть не птица?

– Не птица, – терпеливо сказала Робин. – Мы расследуем деятельность Всемирной гуманитарной церкви.

– Почему?

– Нас наняли для этого.

– Газета?

– Нет, – ответила Робин.

– Я не уверен, что хочу разговаривать с вами, пока не узнаю, кто вам платит.

– У нашего клиента родственник в церкви, – Робин решила, учитывая придирчивость Руфуса, не говорить, что этот родственник в действительности уже покинул церковь.

– И какое отношение к ситуации имеет мой отец?

– Вы знаете, что он сейчас...?

– На ферме Чапмена? Да. Он написал мне дурацкое письмо, что вернулся.

– Что вы имеете в виду под «вернулся»? – спросила Робин, ее пульс участился.

– Ясно же, что он бывал там раньше.

– Правда? Когда?

– В 1995 году – в течение десяти дней, – сказал Руфус с придирчивой, но полезной точностью, – а в 2007 году – в течение... возможно, недели.

– Почему такие короткие сроки? Видите ли, моего клиента интересует, что заставляет людей присоединяться к церкви и покидать ее, – соврала она.

– В первый раз он ушел, потому что моя мать подала на него в суд. Второй раз – из-за болезни моей сестры Рози.

Скрывая свой интерес к этим ответам, Робин спросила:

– Что заставило его присоединиться в 95-м, вы знаете?

– Тот парень, который все это затеял, Уэйс, выступил с докладом в Сассекском университете, где работал мой отец. Он пошел туда якобы из научного интереса, – Руфус усмехнулся, – и попался на удочку. Он ушел со своего поста и решил, что посвятит себя духовной жизни.

– Вот так взял и сорвался?

– Что вы имеете в виду под «сорвался»?

– Я хочу сказать, это было неожиданно?

– Ну, – Руфус слегка нахмурился, – на этот вопрос трудно ответить. Мои родители находились в бракоразводном процессе. Наверное, можно сказать, что у моего отца был так называемый кризис среднего возраста. На работе его не продвигали по службе, и он чувствовал себя недооцененным. Вообще-то он очень сложный человек. Он никогда не ладил с коллегами, где бы ни работал. Склочный. Зациклен на чинах и званиях. Он довольно жалок.

– Вот как, – сказала Робин. – Ваша мать подала на него в суд, чтобы заставить его уйти?

– Не для того, чтобы заставить его уйти, – сказал Руфус. – Он увез меня и Рози на ферму.

– Сколько вам было лет? – спросила Робин, ее пульс участился.

– Пятнадцать. Мы близнецы. Это были школьные летние каникулы. Отец нам соврал, сказал, что это будут недельные каникулы в деревне. Мы не хотели его обижать и согласились поехать.

– В конце той недели он прислал моей матери письмо, полное церковного жаргона, в котором говорилось, что мы втроем вступили в ВГЦ и больше не вернемся. Моя мать получила срочное судебное постановление и пригрозила ему полицией. В итоге мы ушли посреди ночи, потому что отец заключил с Уэйсом какое-то нелепое соглашение и боялся сказать ему, что все отменяется.

– Какого рода соглашение?

– Он хотел продать семейный дом и отдать все деньги церкви.

– Понятно, – сказала Робин, которая почти не ела свой бутерброд, так много она делала заметок. – Полагаю, вы и ваша сестра были рады уехать?

– Я был рад, но моя сестра была в ярости.

– Правда?

– Да, – Руфус опять усмехнулся, – потому что она была влюблена в Джонатана Уэйса. Предполагалось, что на следующий день он заберет ее в филиал ВГЦ в Бирмингеме.

– Ее хотели перевести? – спросила Робин. – Всего через неделю?

– Нет-нет, – произнес нетерпеливо Руфус, будто Робин была особенно медленно соображающим учеником. – Это был лишь предлог. Увезти ее одну. Она была довольно симпатичной и хорошо развитой для пятнадцати лет. Правда, немного пухленькой, – добавил он, выпрямляясь, чтобы продемонстрировать пресс. – Большинство девушек там охотились за Уэйсом. Одна девчонка вцепилась когтями в лицо Рози – но это замяли, потому что Уэйсу нравилось думать, что все живут в гармонии. У Рози до сих пор шрам под левым глазом.