Текст книги "Неизбежная могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 60 страниц)

– Что было правильно, – рявкнул полковник. – С этим не поспоришь. Мы наняли ему адвоката, нашего друга семьи, и Дэнверс пригласил психиатра.

– Алли согласился только потому, что боялся тюрьмы, – пояснила миссис Грейвс. – Он очень боялся оказаться взаперти. Думаю, именно поэтому ему никогда не нравилась школа-интернат.

Филиппа слегка закатила глаза, незаметно для родителей, но не для Страйка.

– Итак, этот парень-психиатр поставил диагноз маниакальная… ну вы поняли, – сказал полковник Грейвс, – и прописал ему таблетки.

– И он сказал, что Алли не должен больше курить травку, – сказала миссис Грейвс. – Мы привели Алли в порядок перед судом, подстригли его и так далее, и он выглядел изумительно в своем костюме. Судья был действительно очень мил и, по сути, сказал, что, по его мнению, Алли лучше всего отправиться на общественные работы. И в то время, – вздохнула миссис Грейвс, – мы подумали об этом аресте, что нет худа без добра, не так ли, Арчи? Конечно, мы не хотели, чтобы какой-то бедняга пострадал.

– И он вернулся жить сюда, так? – спросил Страйк.

– Верно, – ответил полковник Грейвс.

– И его психическое здоровье улучшилось?

– Да, ему стало гораздо лучше, – сказала миссис Грейвс. – И тебе нравилось, что он был снова дома, не так ли, Пипс?

– Хм, – отозвалась Филиппа.

– Мы как будто вернулись в то время, когда он был маленьким мальчиком, – сказала миссис Грейвс. – Он был действительно ужасно милым и забавным…

Слезы навернулись на ее глаза.

– Извините, – прошептала она, шаря в рукаве в поисках носового платка.

На лице полковника Грейвса отразилось флегматичное, оцепенелое выражение типичного представителя английского высшего класса, столкнувшегося с открытым проявлением эмоций. Николас нашел прибежище в сметании крошек торта со своих джинсов. Филиппа просто с каменным выражением лица уставилась на чайник.

– Что за общественные работы назначили Алли? – спросил Страйк.

– Вот тут-то она и вцепилась в него когтями, понимаете ли, – серьезно начал полковник Грейвс. – Общественный проект в пятидесяти минутах отсюда, в Эйлмертоне. Уборка мусора и так далее. Там было несколько человек с фермы Чапмена, и среди них была она. Мазу.

Это имя изменило атмосферу в комнате. Хотя солнечный свет продолжал литься сквозь окна со свинцовыми переплетами, казалось, что стало как-то темнее.

– Сначала он не рассказал нам, что встретил девушку, – сказал полковник.

– Но он проводил в Эйлмертоне больше времени, чем требовалось, – добавила миссис Грейвс. – Возвращался домой очень поздно. Мы снова чувствовали от него запах алкоголя, а мы знали, что ему нельзя было пить во время приема лекарств.

– Так что, случилась еще одна ссора, – сказал полковник Грейвс, – и он выпалил, что встретил кое-кого, но знает, что она нам не понравится, и поэтому повел ее в паб вместо того, чтобы привести сюда. И я спросил: «О чем ты говоришь, почему она нам не понравится? Откуда ты знаешь? Приведи ее сюда, познакомимся. Приходите на чай!» Я хотел, чтобы он был доволен, понимаете. Так он и поступил. Привел ее сюда…

– Прежде чем привести ее к нам, он говорил, будто Мазу была дочерью фермера. В этом нет ничего плохого. Но я сразу понял, что она не дочь фермера, как только увидел ее.

– Мы никогда раньше не встречали ни одну из его девушек, – объяснила миссис Грейвс. – Мы были несколько шокированы.

– Почему? – спросил Страйк.

– Ну, – сказала миссис Грейвс, – она была очень молода и…

– Грязнушка, – вставила Филиппа.

– …немного неряшлива, – продолжила миссис Грейвс. – Длинные черные волосы. Тощая, в грязных джинсах и в чем-то вроде спецовки.

– Она не разговаривала, – добавил полковник Грейвс.

– Ни слова не произнесла, – сказала миссис Грейвс. – Просто сидела рядом с Алли, там, где сейчас сидят Ник и Пипс, вцепившись в его руку. Мы старались быть вежливыми, не так ли? – жалобно сказала она мужу. – Но она просто смотрела на нас сквозь свои волосы. И Алли понял, что она нам не понравилась.

– Она не могла никому понравиться, черт возьми, – отметил Николас.

– Вы тоже встречались с ней? – спросил Страйк.

– Чуть позже, – объяснил Николас. – У меня от нее чертов мороз по коже.

– Это не была застенчивость, – сказала миссис Грейвс. – Я могла бы понять застенчивость, но она молчала не поэтому. Было ощущение настоящего… зла. И Алли занял оборонительную позицию, не так ли, Арчи? – «Ты думаешь, она мне нравится, потому что я сумасшедший». Ну, конечно, мы так не думали, но было ясно, что она поощряла… нестабильную сторону его натуры.

– Было очевидно, что она была более сильной личностью, – кивнул полковник Грейвс.

– Ей было не больше шестнадцати, а Алли – двадцать три, когда он встретил ее, – сказала миссис Грейвс. – Это очень сложно объяснить. Со стороны это выглядело… Я имею в виду, мы считали, что она слишком молода для него, но Алли…

Ее голос затих.

– Черт возьми, Ганга, – сердито произнес Николас.

Вонь газов старой собаки только что достигла ноздрей Страйка.

– Какой дрянью вы его накормили? – строго спросила у родителей Филиппа.

– Вчера вечером он съел немного нашего кролика, – извиняющимся тоном сказала миссис Грейвс.

– Ты его совсем разбаловала, мамочка, – огрызнулась Филиппа. – Ты слишком мягка с ним.

У Страйка возникло ощущение, что этот несоразмерный проблеме гнев на самом деле относился не к собаке.

– Когда Алли переехал на ферму? – спросил он.

– Очень скоро после того, как они пришли к нам на чай, – сказала миссис Грейвс.

– И в тот момент он все еще получал пособие по безработице?

– Да, – ответил полковник, – но был еще семейный трастовый фонд. Он мог подавать заявки на получение средств из него, поскольку ему исполнилось восемнадцать.

Страйк достал блокнот и ручку. Глаза Филиппы и Николаса внимательно следили за его движениями.

– Он начал подавать заявки на получение денег, как только съехался с Мазу, но попечители не собирались давать ему деньги просто так, чтобы он их разбазарил, – объяснил полковник. – Затем, как гром среди ясного неба, Алли пришел сюда и сообщил, что Мазу беременна.

– Он сказал, что ему нужны деньги, чтобы купить детские вещи и обеспечить Мазу комфортом, – сказала миссис Грейвс.

– Дайю родилась в мае 1988 года, верно? – спросил Страйк.

– Правильно, – ответила миссис Грейвс. Дрожь в ее руках делала каждый глоток чая рискованным. – Родилась на ферме. Алли позвонил нам, и мы сразу же поехали взглянуть на ребенка. Мазу лежала в грязной постели и кормила Дайю, а Алли был очень худой и жутко нервный.

– Он был в таком же плохом состоянии, как и до ареста, – сказал полковник Грейвс. – Перестал принимать лекарства. Сказал нам, что ему они не нужны.

– Мы привезли подарки для Дайю, а Мазу даже не поблагодарила нас, – сказала его жена. – Но мы продолжали приезжать. Мы волновались за Алли и за ребенка тоже, потому что жили они в условиях абсолютной антисанитарии. Однако Дайю была очень мила. Выглядела в точности, как Алли.

– Как две капли воды, – добавил полковник.

– Только темненькая, а Алли был светлый, – объяснила миссис Грейвс.

– У вас случайно нет фотографии Алли? – спросил Страйк.

– Ник, ты не мог бы? – обратилась миссис Грейвс.

Николас протянул руку назад и достал фотографию в рамке за фотографией Филиппы, на которой та сидела на большой серой лошади.

– Это двадцать второй день рождения Алли, – сказала миссис Грейвс, когда Николас передал фотографию поверх стола. – Тогда с ним было все в порядке…

На снимке была изображена группа людей, в центре которой стоял молодой человек со светлыми волосами и узким, похожим на кроличье лицом, хотя его кривая ухмылка была привлекательной. Он сильно напоминал полковника.

– Да, Дайю была очень похожа на него, – сказал Страйк.

– Откуда вы знаете? – холодно спросила Филиппа.

– Видел ее фотографию в старом новостном репортаже, – объяснил Страйк.

– Лично я всегда думала, что она такая же, как ее мать, – заметила Филиппа.

Страйк рассматривал остальных людей на фотографии. Там была Филиппа, темноволосая и коренастая, как и на фотографии с охоты, а рядом с ней стоял Ник, с короткой военной стрижкой и с правой рукой на перевязи.

– Травмирован на учениях? – спросил Страйк у Николаса, возвращая фотографию.

– Что? О, нет. Просто нелепая случайность.

Николас забрал фотографию у Страйка и осторожно поставил ее на место, снова спрятав за фотографией своей жены на ее великолепном охотничьем скакуне.

– Вы помните, как Джонатан Уэйс приехал жить на ферму? – спросил Страйк.

– О да, – тихо сказала миссис Грейвс. – Мы были совершенно очарованы. Думали, что он – лучшее, что там есть, не так ли, Арчи? И тебе он понравился, не правда ли, Пипс? – спросила она робко. – Сначала?

– Он был вежливее Мазу, вот и все, – ответила неулыбчивая Филиппа.

– Парень казался умным, – сказал полковник Грейвс. – Позже понимаешь, что это было всего лишь притворство, но он был очарователен, когда мы впервые его встретили. Говорил об экологичном ведении сельского хозяйства, которым они собираются заниматься. Это звучало вполне достойно.

– Я навел о нем справки, – добавил Николас. – Он не лгал. Он действительно был в Харроу. Судя по всему, был успешным членом драматического общества.

– Он сказал нам, что присматривает за Алли, Мазу и ребенком, – объяснила миссис Грейвс. – Следит, чтобы с ними все было в порядке. В то время мы думали, что он хороший человек.

– Потом полезла религиозная дурь, – сказал полковник Грейвс. – Лекции по восточной философии и тому подобное. Поначалу я думал, что это безобидно. Нас гораздо больше беспокоило психическое состояние Алли. К попечителям продолжали приходить письма, явно написанные под чью-то диктовку. Выдавал себя за партнера в фермерском бизнесе, понимаете ли. Чепуха, но ее трудно опровергнуть. Так или иначе, они получили изрядную долю фонда.

– С каждым разом, как мы приезжали на ферму, Алли было все хуже, – сказала миссис Грейвс, – и мы видели, что между Мазу и Джонатаном что-то было.

– Единственный раз, что она улыбнулась, это когда Уэйс был рядом, – заметил полковник Грейвс.

– И она начала ужасно обращаться с Алли, – объяснила миссис Грейвс. – Злобно, знаете ли. «Хватит болтать». «Перестань выставлять себя дураком». А Алли все распевал свои молитвы, постился и делал все, что Джонатан заставлял его делать.

– Мы хотели, чтобы Алли обратился к другому врачу, но он говорил, что лекарства – это яд, и с ним все будет в порядке, если его дух будет чистым, – сказал полковник Грейвс. – Потом однажды к ним поехала Барб – вы двое были с ней, так ведь?

– Да, – сухо ответила Филиппа. – Мы только вернулись с медового месяца. Взяли свадебные фотографии с собой. Не знаю, зачем. Не то чтобы Алли это было интересно. И произошел скандал. Они заявили, что обиделись на то, что мы не попросили Дайю нести цветы на церемонии, – она слегка усмехнулась. – Такая чушь. Мы отправляли приглашения Алли и Мазу, но знали, что они не придут. К тому времени Джонатан уже не позволял Алли покидать ферму, разве что для сбора денег на улице. Эта история с цветами была всего лишь предлогом, чтобы завести Алли и заставить его думать, будто мы все ненавидим его и его ребенка.

– Не то чтобы мы хотели, чтобы она несла цветы, – вставил Николас. – Она была…

Жена бросила на него взгляд, и он замолчал.

– Алли в тот день нес какую-то ерунду, – в отчаянии произнесла миссис Грейвс. – Я сказала Мазу: «Ему нужно показаться кому-то. Обратиться к врачу».

– Уэйс сказал, что Алли просто нужно очистить свое эго, нес прочую чепуху, – объяснил Николас. – И я, черт возьми, задал ему. Сказал, что если он хочет жить как свинья – его дело, и если он хочет заливать это дерьмо в уши доверчивым идиотам, которые и рады заплатить за такое удовольствие – отлично, но с нашей семьи, черт подери, хватит. И я сказал Алли: «Если ты не видишь, что за чушь все это, то ты еще больший болван, чем я думал, тебе нужно лечить голову, сейчас же садись в гребаную машину…»

– Но он отказался уехать, – добавила миссис Грейвс, – а потом Мазу сказала, что собирается обратиться за судебным запретом против нас. Она была рада этой ссоре. Этого она и хотела.

– Именно тогда мы решили, что нужно что-то делать, – сказал полковник Грейвс. – Я нанял О’Коннора, парня-детектива, о котором говорил по телефону. Его задача заключалась в том, чтобы покопаться в прошлом Мазу и Уэйса и найти что-нибудь, что мы могли бы использовать против них.

– Он нашел что-нибудь? – спросил Страйк, держа ручку наготове.

– Кое-что на девчонку. Выяснилось, что она родилась на ферме Чапмена. Он считал, что она была одной из детей Краузеров – вам известно об этих делах? Ее мать умерла. Она бросила девчонку на ферме и уехала работать проституткой в Лондон. Передозировка наркотиками. Похоронена как бездомная.

– Уэйс явно был никчемным бездельником, но без судимостей. Родители жили в Южной Африке. Смерть его первой жены, казалось, была несчастным случаем чистой воды. Поэтому мы подумали: отчаянные времена требуют отчаянных мер. О’Коннор следил за фермой. Мы знали, что Алли иногда ездит в Норидж собирать пожертвования.

– Мы схватили его на улице – я, мой шурин и Ник, – продолжил полковник Грейвс. – Посадили его на заднее сиденье машины и привезли сюда к нам. Он пришел в бешенство. Мы затащили его внутрь, в эту комнату, и держали здесь весь день и большую часть ночи, пытаясь вразумить его.

– Он просто все время распевал молитвы и говорил нам, что ему нужно вернуться в храм, – безрадостно добавила миссис Грейвс.

– Мы позвонили местному терапевту, – сказал полковник. – Он пришел только на следующий день поздно вечером. Молодой парень, новичок. Как только он вошел, Алли взял себя в руки и смог заявить, что мы похитили его и удерживаем здесь. Сказал, что хочет вернуться на ферму Чапмена, и умолял парня вызвать полицию. А как только доктор ушел, Алли начал кричать и швырять мебель – если бы этот чертов терапевт мог его видеть таким – и пока он разбрасывал вещи, его рубашка расстегнулась, и мы увидели следы на его спине. Синяки и рубцы.

– Я спросила его: «Что они с тобой сделали, Алли?», – произнесла миссис Грейвс со слезами на глазах, – но он не ответил.

– Мы отвели его наверх, в его старую комнату, – сказал полковник Грейвс, – и он запер дверь. Я боялся, что он вылезет из окна, поэтому ушел на лужайку, чтобы наблюдать. Боялся, что он выпрыгнет, понимаете, в попытке вернуться на ферму Чапмена. Я провел там всю ночь.

– Рано утром следующего дня пришли двое полицейских. Они пришли по наводке врача, якобы мы удерживали мужчину против его воли. Мы объяснили, что происходит. Хотели, чтобы его осмотрели экстренные службы. Полиция сказала, что для начала им нужно взглянуть на него, поэтому я пошел наверх, чтобы привести его. Постучал. Нет ответа. Забеспокоился. Мы с Ником выломали дверь.

Полковник Грейвс сглотнул, а затем тихо произнес:

– Он был мертв. Повесился на ремне, на крючке с задней стороны двери.

Наступило короткое молчание, нарушаемое лишь храпом толстого лабрадора.

– Мне очень жаль, – сказал Страйк. – Чудовищное испытание для вас всех.

Миссис Грейвс, прикладывая к глазам кружевной платок, прошептала:

– Прошу прощения.

Она поднялась на ноги и, шаркая ногами, вышла из комнаты. Сердитая Филиппа последовала за ней.

– Оглядываешься назад, – тихо произнес старик, когда его дочь закрыла за собой дверь, – и думаешь: «Что мы могли сделать иначе?» Если бы мне пришлось сделать все это заново, думаю, я бы все равно затолкал его в эту машину, но отвез прямиком в больницу. Поместил бы его на принудительное лечение. Но он так боялся оказаться взаперти. Я думал, он никогда нас не простит.

– И все могло закончиться так же, – заметил Страйк.

– Да уж, – ответил полковник Грейвс, глядя прямо на детектива. – С тех пор я тоже так думал. Он был не в своем уме. Мы уже опоздали, когда схватили его. Надо было действовать много лет назад.

– Я так понимаю, производилось вскрытие?

Полковник Грейвс кивнул.

– Никаких сюрпризов относительно причины смерти, но мы хотели получить профессиональное мнение о следах на его спине. Полиция ездила на ферму. Уэйс и Мазу утверждали, что он сам сделал это с собой, и другие члены церкви их поддержали.

– Они утверждали, что он сам высек себя?

– Они сказали, что он чувствовал себя грешным и истязал свою плоть… ты не мог бы налить мне еще чашку чая, Ник?

Страйк наблюдал, как Николас возится с горячей водой и ситечком для чая, и задавался вопросом, почему некоторые люди не признают чайные пакетики. Как только полковнику передали вновь наполненную чашку, Страйк спросил:

– Можете ли вы вспомнить имена людей, видевших, как Алли высек себя?

– Уже не вспомню. Стая мошенников. Отчет коронера был неубедительным. Они считали возможным, что Алли сделал это сам. Трудно не считаться со свидетелями.

Страйк сделал пометку и сказал:

– Я слышал, что Алли составил завещание.

– Сразу после рождения Дайю, – ответил полковник Грейвс, кивая. – Они наняли адвоката в Норидже, не ту фирму, к которой всегда обращалась наша семья.

Старик взглянул на дверь, за которой исчезли его жена и дочь, затем произнес тихим голосом:

– В завещании Алли оговаривал, что в случае его смерти хочет, чтобы его похоронили на ферме Чапмена. Меня это навело на мысль, что Мазу уже ожидала, что он умрет молодым. Хотела контролировать его даже после смерти. Это практически разбило сердце моей жены. Они не пустили нас на похороны. Даже не сказали нам, когда они состоятся. Ни прощания, ничего.

– И кому досталось наследство Алли?

– Все перешло к Дайю, – ответил полковник Грейвс.

– Наверное, ему особо нечего было оставлять, поскольку он уже растратил свое наследство?

– Ну, нет, – со вздохом произнес полковник Грейвс, – на самом деле у него были акции и облигации, причем весьма ценные, оставленные ему дядей, который так и не женился. Алли назвали в его честь, так что он… – полковник Грейвс взглянул на Николаса, – что ж… он оставил все Алли. Мы думаем, что Алли либо забыл, что у него были акции, либо был слишком болен, чтобы понимать, как превратить их в наличные. Мы не спешили напоминать ему о них. Не то чтобы мы скупились на Мазу и ребенка! Семейный траст всегда был открыт для всего, что было необходимо ребенку. Но да, у Алли было много инвестиций, к которым он не прикасался, и их стоимость неуклонно росла.

– Могу я узнать их стоимость?

– Четверть миллиона, – ответил полковник Грейвс. – Они ушли прямиком к Дайю, когда умер Алли, и она также должна была унаследовать этот дом, – добавил полковник Грейвс.

– Вот как?

– Да, – полковник Грейвс невесело усмехнулся. – Никто из нас не ожидал этого. Адвокаты хотели во всем тщательно разобраться после смерти Алли, и они откопали правило майората. Я был уверен, дедушка имел в виду, что этот дом должен переходить к старшему сыну в каждом поколении. Понимаете, в то время это было обычным делом – это поместье перешло от моего дедушки к моему отцу, а затем ко мне – никто десятилетиями не проверял документы, просто не было необходимости. Но когда Алли умер, мы откопали бумаги, и чтоб мне провалиться, там было написано «старший ребенок». Конечно, на протяжении поколений первым ребенком всегда был сын. Может быть, мой дедушка не предполагал, что первой может появиться девочка.

Дверь гостиной открылась, и в комнату вернулись миссис Грейвс и Филиппа. Филиппа помогла матери занять свое место, пока Страйк все еще записывал подробности о значительном наследстве Дайю.

– Насколько я понимаю, вы пытались получить опеку над Дайю после смерти Алли? – спросил он, снова подняв взгляд.

– Верно, – ответил полковник Грейвс. – Мазу не позволяла нам видеться с ней. Затем она вышла замуж за Уэйса. Что ж, будь я проклят, если дочь Алли будет расти там, где бы ее били, оскорбляли и прочее. Итак, мы инициировали судебное разбирательство по установлению опеки. Мы снова привлекли О’Коннора к делу, и он выследил пару человек, которые были на сеансах медитации на ферме и рассказали, что дети на ферме беспризорные, с дефицитом веса, бегают по улице в одежде не по погоде, нет никакого обучения и так далее.

– Это тогда Мазу начала утверждать, что Уэйс был настоящим отцом Дайю? – спросил Страйк.

– Вы уже об этом знаете, да? – одобрительно заметил полковник. – Ха. Положись на Красные береты⁶⁰. Положись на армию! – ухмыльнулся он зятю, который демонстративно напустил на себя скучающий вид. – Да, они стали утверждать, что она вообще не была ребенком Алли. Если мы вернем ее, они потеряют контроль над этими акциями, понимаете? Поэтому мы подумали: «Хорошо, давайте докажем, кто настоящий отец», и потребовали образец ДНК. Мы все еще пытались получить ДНК, когда раздался звонок. Это была Мазу. Она сказала: «Она мертва», – полковник Грейвс изобразил, как кладет невидимую телефонную трубку. – Клик… Мы думали, что она ведет себя злонамеренно. Подумали, может быть, она увезла куда-нибудь Дайю и спрятала – играет в игры, понимаете? Но на следующий день мы увидели газеты. Утонула. Тело не найдено. Просто унесло в море.

– Вы присутствовали на дознании? – спросил Страйк.

– Да, черт возьми, присутствовали, – громко произнес полковник Грейвс. – Они не могли помешать нам войти в коронерский суд.

– Вы находились там все время, пока шло дознание?

– Да, от начала до конца, – кивнул полковник Грейвс. – Все они пришли посмотреть, в своих мантиях и всей этой всячине. Уэйс и Мазу приехали на новеньком «Мерседесе». Коронер была обеспокоена отсутствием тела. Конечно, обеспокоена. Это необычно. Если она ошибется, то это ее шея окажется на плахе. Но береговая охрана подтвердила, что в течение нескольких дней там были сильные течения.

– Они пригласили свидетеля-эксперта, типа из поисково-спасательного отряда, который рассказал, что тела могут утонуть в холодной воде и долго не всплывать, или зацепиться обо что-то на морском дне. Мы видели, что коронер почувствовала облегчение. Все стало прекрасно и легко. И свидетели видели, как девчонка, Шерри, везла ее на пляж. Отсталый мальчик…

– Теперь это называется «с трудностями в обучении», Арчи, – заметил Николас, который, похоже, наслаждался возможностью исправить своего тестя после его шутки о превосходстве армии над флотом. – Нельзя говорить такие вещи.

– Это одно и то же, не так ли? – раздраженно отозвался полковник Грейвс.

– Повезло, что тебе больше не приходится иметь дела с этой гребаной системой образования, – сказал Николас. – У тебя будут большие неприятности, если будешь называть вещи своими именами.

– Свидетеля звали Пол Дрейпер? – спросил Страйк.

– Не могу вспомнить имя. Невысокий мальчик. Отсутствующий взгляд. Казалось, напуган. Он, знаете ли, думал, что у него проблемы, потому что он видел, как девчонка Шерри увозила Дайю с фермы.

– Люди, которые видели, как фургон выезжал с фермы, и правда попали в беду, – заметил Страйк. – Они были наказаны за то, что не остановили его.

– Ну, это все было частью спектакля Уэйсов, не так ли? – спросил полковник, хмурясь на Страйка. – Наверное, сказали девчонке убедиться, чтобы люди видели, как они уезжают, так что потом они могли устроить свидетелям взбучку. Сделать вид, что не они стоят за всем этим.

– Думаете, Уэйсы приказали Шерри утопить ее?

– О, да, – ответил старый солдат. – Да, думаю. Мертвая она стоила четверть миллиона. И они также не оставляли надежд заполучить этот дом, пока мы не выложили круглую сумму на адвокатов, чтобы отделаться о них.

– Расскажите о Шерри, – попросил Страйк.

– Легкомысленная, – сразу ответил полковник Грейвс. – Все рыдала на свидетельской трибуне. Нечистая совесть. Ясно как день. Я не говорю, что девчонка утопила Дайю. Просто отвезла ее туда, пока темно. Туда, где, как они знали, было сильное течение, и позволили природе сделать свое дело. Не составило бы труда. Почему они вообще плавали в такой ранний утренний час?

– Вы случайно не просили О’Коннора проследить за Шерри Гиттинс?

– О, да. Он выследил ее до дома кузена в Далвиче. «Шерри Гиттинс» не настоящее ее имя – она была беглянкой. Настоящее имя – Карин Мейкпис.

– Это, – Страйк сделал еще одну пометку, – чрезвычайно полезная информация.

– Собираетесь ее найти? – спросил полковник.

– Если получится, – ответил Страйк.

– Хорошо, – сказал полковник Грейвс. – Она переполошилась, когда О’Коннор подошел к ней. На следующий день уехала, и больше он не смог ее найти, но именно она знает, что произошло на самом деле. Она ключ.

– Что ж, – Страйк просмотрел свои записи, – думаю, это все, что я хотел спросить. Я очень благодарен за уделенное мне время. Ваш рассказ был чрезвычайно полезен.

– Я провожу вас, – сказала Филиппа, неожиданно вставая на ноги.

– До свидания, – полковник протянул руку Страйку. – Держите нас в курсе, если что-то обнаружите, хоть что-то.

– Обязательно, – заверил его Страйк. – Большое спасибо за чай и торт, миссис Грейвс.

– Я очень надеюсь, что вы что-нибудь найдете, – искренне произнесла мать Алли.

Престарелый лабрадор проснулся от звука шагов и поплелся за Страйком и Филиппой, когда они выходили из комнаты. Та хранила молчание, пока они не спустились по ступенькам на покрытую гравием площадку перед домом. Пес проковылял мимо них, пока не добрался до участка безупречной лужайки, на котором присел и выдал весьма значительную по размеру какашку.

– Я хочу вам кое-что сказать, – начала Филиппа.

Страйк повернулся и посмотрел на нее. Одетая в такие же туфли на плоской подошве, которые любила покойная принцесса Диана, Филиппа была на целых двадцать сантиметров ниже него, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо своими холодными голубыми глазами.

– Ничего хорошего, – сказала Филиппа Грейвс, – не получится из того, что вы начнете ворошить обстоятельства смерти Дайю. Ничего.

За свою карьеру детектива Страйк встречал и других людей, которые выражали схожие чувства, но ему так и не удалось проникнуться к ним симпатией. Правда для Страйка была священна. Только справедливость он ценил так же высоко.

– Почему вы так думаете? – спросил он настолько вежливо, насколько мог.

– Очевидно же, это сделали Уэйсы, – ответила Филиппа. – Мы знаем это. Всегда знали.

Он посмотрел на нее сверху вниз озадаченно, будто встретил совершенно новый биологический вид.

– И вы не хотите видеть их в суде?

– Нет, – вызывающе произнесла Филиппа. – Мне просто все равно. Все, чего то я хочу, это забыть обо всей этой чертовой истории. Все мое детство – всю мою жизнь до того, как он покончил с собой – только Алли, Алли, Алли. Алли непослушный, Алли больной, где Алли, что же нам делать с Алли, у Алли родился ребенок, что нам делать с ребенком Алли, давайте вложим в него еще кучу денег, теперь это Алли и Дайю, ты пригласишь их на свою свадьбу, не так ли, дорогая, бедный Алли, сумасшедший Алли, мертвый Алли.

Страйк не удивился бы, узнав, что Филиппа Грейвс впервые произнесла вслух эти слова. Ее лицо покраснело, и она слегка дрожала, но не так, как ее мать, а потому, что каждый ее мускул свело от гнева.

– И как только он умер, стало Дайю, Дайю, Дайю. Они почти не заметили рождения моего первого ребенка, все еще был только Алли, один Алли – а Дайю была ужасным ребенком. Мы с Ником не должны были ничего говорить, о нет, я должна была отступить в сторону, снова, ради ребенка этой мерзкой женщины, и притворяться, что люблю ее, и хочу, чтобы она пришла сюда, в наш семейный дом, и унаследовала его. Вы думаете, будет так замечательно, если вы докажете, что они это сделали? Что ж, я расскажу вам, что это даст. Алли, Алли, Алли для семьи, снова и снова, бесчисленные газетные заголовки, моих детей начнут расспрашивать в школе об их убитой кузине и дяде-самоубийце – Украденный пророк и Утонувший пророк, я знаю, как они их называют – возможно, будут выходить целые книги, если вы докажете, что они ее утопили, а не только статьи в газетах – и мои дети будут обречены, что и над ними навечно повиснет тень Алли. И вы думаете, доказательство того, что они ее убили, остановит эту проклятую церковь? Как бы не так. Что бы вы там себе ни думали, ВГЦ никуда не денется. Так что, раз идиоты хотят вступить туда, чтобы Уэйсы их высекли, что ж, это их выбор, верно? На кого вы на самом деле работаете?

Входная дверь Гарвестон-холла снова открылась. Ник медленно спустился на гравий, слегка хмурясь. Теперь Страйк увидел, что он был подтянутым мужчиной: почти такого же роста, как и сам детектив.

– Все в порядке, Пипс?

Филиппа повернулась к мужу.

– Я просто рассказываю ему, – яростно произнесла она, – что мы чувствуем.

– Вы согласны со своей женой, мистер… извините, я не знаю вашей фамилии, – сказал Страйк.

– Делоне, – холодно ответил Николас, положив руку на плечо жены. – Да. Возможные последствия для нашей семьи могут быть тяжелыми. И в конце концов, – сказал он, – Дайю уже не вернуть к жизни, не так ли?

– Напротив, – заметил Страйк. – По моим сведениям, церковь ее регулярно воскрешает. Что ж, спасибо, что уделили время.

Он услышал звук захлопнувшейся дубовой входной двери, когда заводил двигатель. Страйк развернул машину и поехал, а оставленный на лужайке лабрадор смотрел ему вслед, все еще неопределенно виляя хвостом.

39

Слабая черта на четвертом месте. И на парче будут лохмотья. До конца дней соблюди запреты.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Первые пять дней пребывания Робин в качестве полноценного члена Всемирной гуманитарной церкви принесли с собой новые заботы.

Во-первых, утром после того похода в лес она попыталась скрыть грязь на своем спортивном костюме. По счастливой случайности, ее в компании еще нескольких человек отправили собирать яйца до восхода солнца, и она смогла притвориться, что поскользнулась и упала в курятник, что оправдывало появление пятен. Пара проницательных прихожан церкви спросили ее за завтраком об ожогах крапивы на шее и щеке, и она ответила, что, как ей кажется, это аллергия на что-то. На что ей не слишком сочувственно ответили, что болезни материального тела отражают внутреннее состояние духа.

В тот день вскоре после завтрака Джонатан Уэйс покинул ферму, забрав с собой нескольких человек, включая Дэнни Броклза. Все руководители церкви, кроме Мазу и Тайо, также уехали. Оставшиеся члены церкви собрались на автостоянке, чтобы попрощаться с Папой Джеем. Уэйс уехал на серебристом «мерседесе», в то время как его сопровождающие последовали за ним в веренице машин попроще, а толпа позади них ликовала и аплодировала.

В тот день два микроавтобуса привезли членов церкви, которые были переведены из филиалов ВГЦ в Бирмингеме и Глазго.

Робин заинтересовалась этими новоприбывшими, потому что Кевин Пёрбрайт сказал, что членов церкви, нуждающихся в повторной идеологической обработке, отправляют обратно на ферму Чапмена. Непокорные или недовольные люди, несомненно, были бы склонны более свободно говорить о церкви, поэтому Робин намеревалась присмотреться к ним, чтобы вовлечь их в беседу.