Текст книги "Неизбежная могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 60 страниц)

Страйк поднялся на ноги, вырвал страницу с надписью «Джейкоб Мессенджер Германия?» и прикрепил рядом с фотографией молодого человека, затем снова взял письмо Робин и перечитал строки о Джейкобе. «Шона также сказала что-то о том, что Джейкоб является причиной, по которой Папа Джей не хочет детей от Бекки. Я не очень это поняла, постараюсь узнать больше. Она также говорит, что Джейкоб [неразборчиво] дьяволом». Слегка нахмурившись, Страйк перевел взгляд с письма на фотографию Джейкоба в плавках с тропическим принтом, ослепительно улыбающегося своей белоснежной улыбкой. Страйк задавался вопросом, действительно ли Мессенджер был тем Джейкобом, который сейчас лежал больным на ферме Чапмена, и если это так, то какое отношение данный факт мог иметь к отсутствию желания Джонатана Уэйса иметь детей от Бекки Пёрбрайт.

Его взгляд переместился на следующую фотографию в левой колонке: выцветший снимок Дейрдре Доэрти в очках. Несмотря на все усилия, Страйк так и не нашел никаких следов Дейрдре ни онлайн, ни в реальной жизни.

Нижняя картинка в левой части доски представляла собой рисунок Города мучений: странное изображение светловолосой женщины в очках, плавающей на поверхности темного бассейна. Страйк все еще пытался установить личность Города мучений, который наконец ответил на его онлайн-сообщение.

На комментарий Страйка: «Удивительные рисунки. Плод твоего воображения?» анонимный художник ответил:

«Спасибо. Вроде того».

Страйк ответил:

«У тебя талант. Тебе стоит нарисовать комикс. Ужастик».

На что Город мучений отозвался:

«Никто бы не захотел читать такое ха-ха».

Тогда Страйк написал:

«Тебе очень не нравится ВГЦ, не так ли?»

Но на это Город мучений не ответил. Страйк боялся, что слишком поспешно перешел к сути вопроса, и уже не в первый раз сожалел, что не может поручить Робин выведать секреты того, кто нарисовал эти рисунки. Робин хорошо умела завоевывать доверие в интернете, что она доказала, убедив подростка сообщить ей критически важную информацию в одном из их предыдущих дел.

Страйк закрыл Пинтерест и обратился к Фейсбуку. Кэрри Кёртис Вудс еще не приняла его запрос на подписку.

Вздохнув, он неохотно поднялся со стула и пошел с кружкой чая и вейпом в приемную, где сидела Пат и, как обычно, печатала с электронной сигаретой в зубах.

– Ладно, – сказал Страйк, садясь на красный диван напротив стола Пат, – давай послушаем эти угрозы.

Пат нажала кнопку телефона на своем столе, и голос Шарлотты, невнятный от выпивки, как предполагал Страйк, заполнил комнату.

– Это я, возьми трубку, чертов трус. Ответь…

Несколько мгновений молчания, а затем голос Шарлотты практически превратился в крик.

– Хорошо, тогда я оставлю гребаное послание для твоей долбаной драгоценной Робин, чтобы она послушала, когда принимает сообщения, прежде чем сделать тебе утренний минет. Я была рядом, когда тебе оторвало ногу, хотя мы тогда расставались. Я осталась с тобой и навещала каждый божий день. Я позволила тебе остаться у меня, когда вся твоя сраная семейка перестала в тебя верить, а все вокруг меня говорили: «Ты же знаешь, на что он способен» и «Что ты творишь, он же агрессивный кусок дерьма?» Я их не слушала, даже после всего того, что ты со мной сделал. Я поддержала тебя, а теперь, когда мне нужен друг, ты, нахрен, не можешь выпить со мной чашку кофе, когда у меня нашли гребаный рак, ты, долбанный кровосос, ты паразит. А я еще защищаю тебя перед чертовой прессой, хотя я могла бы рассказать им такое, что прикончило бы твою репутацию, я могла бы тебя прикончить, если бы все рассказала им, и почему, мать твою, я должна быть предана тому, кто…

Громкий звуковой сигнал прервал сообщение. Выражение лица Пат было бесстрастным. Раздался щелчок, и последовало второе сообщение.

– Возьми трубку. Ответь, черт тебя подери, трусливый ублюдок… после всего, что ты со мной сделал, ты ожидаешь, что я буду защищать тебя перед прессой. Ты бросил меня после того, как у меня случился выкидыш, просто вышвырнул меня за борт, ты трахал все, что движется, когда мы были вместе. Знает твоя драгоценная Робин, на что она подписывается…

На этот раз звукового сигнала не последовало: Пат стукнула рукой по кнопке телефона, отключив голосовую почту. Силуэт Литтлджона появился за матовой стеклянной дверью на лестничную клетку. Дверь открылась.

– Доброе, – сказал Страйк.

– Доброе утро, – ответил Литтлджон, глядя на Страйка из-под нависших век. – Мне нужно обновить отчет о Любовничке.

Страйк молча наблюдал, как Литтлджон извлек папку из ящика и добавил пару листов с заметками. Пат, игнорируя обоих мужчин, продолжила печатать, электронная сигарета покачивалась у нее в зубах. Положив папку в ящик, Литтлджон повернулся к Страйку и впервые за время их знакомства сам завел разговор.

– Думаю, тебе следует знать, что, возможно, за мной следят.

– Следят? – повторил Страйк, приподняв брови.

– Ага. Я почти уверен, что видел одного и того же парня, следящего за мной три дня назад.

– Нет ли причины, по которой кто-то может тебя преследовать?

– Нет, – ответил Литтлджон с ноткой протеста.

– Ничего не скрываешь от меня?

– Типа чего? – спросил Литтлджон.

– Жена не планирует развод? Кредиторы не охотятся за тобой?

– Конечно, нет, – ответил Литтлджон. – Я подумал, что это может быть как-то связано с этой работой.

– С агентством? – уточнил Страйк.

– Да… ты нажил несколько врагов на своем пути, не так ли?

– Да, – ответил Страйк, сделав глоток чая, – но почти все они в тюрьме.

– В прошлом году перешел дорогу террористам, – заметил Литтлджон.

– Как выглядел следивший за тобой человек? – спросил Страйк.

– Тощий черный парень.

– Тогда, вряд ли он неонацист, – сказал Страйк, мысленно отметив, что надо сказать Штырю, чтобы нашел замену тощему чернокожему парню.

– Может, пресса. Из-за той истории в «Прайвет Ай».

– Думаешь, они приняли тебя за меня, так, что ли?

– Нет, – ответил Литтлджон.

– Ну, если хочешь написать заявление, потому что испугался…

– Я не боюсь, – резко ответил Литтлджон. – Просто подумал, что тебе следует знать.

Когда Страйк не ответил, Литтлджон сказал:

– Возможно, я ошибся.

– Нет, хорошо, что ты начеку, – неискренне сказал Страйк. – Дай знать, если увидишь этого парня снова.

– Будет сделано.

Литтлджон вышел из офиса, не сказав больше ни слова и искоса взглянув на Пат, когда проходил мимо нее. Офис-менеджер продолжала решительно смотреть в монитор. Как только шаги Литтлджона затихли, Страйк указал на телефон.

– Что-нибудь еще из этой оперы?

– Она звонила снова и снова, – сказала Пат, – говорила примерно одно и то же. Угрожала пойти в прессу со всей своей выдуманной ерундой.

– Откуда тебе знать, что это выдумки? – упрямо спросил Страйк.

– Ты пальцем ее не тронул, я уверена.

– Ни в чем таком ты, черт возьми, уверена быть не можешь, – раздраженно бросил Страйк, вставая с дивана, чтобы взять из кухни банан вместо шоколадного печенья, которого ему в действительности хотелось.

– Ты может и сварливый придурок, – Пат нахмурилась, – но я не могу себе представить, что ты способен ударить женщину.

– Спасибо за доверие, – сказал Страйк. – Обязательно сообщи об этом «Мейл», если они позвонят, и удали эти сообщения.

Прекрасно осознавая, что он вымещает свой гнев на офис-менеджере, он заставил себя произнести:

– Ты права: я никогда не выбрасывал ее за борт и не делал ничего из того, о чем она тут заявляла.

– Ей не нравится Робин, – сказала Пат, глядя на него снизу вверх своими проницательными темными глазами в очках для чтения. – Ревнует.

– Не к чему…

– Я это знаю, – перебила Пат. – Она с Райаном, не так ли?

Страйк угрюмо откусил банан.

– И что ты собираешься делать? – спросила Пат.

– Ничего, – ответил Страйк с набитым ртом. – Я не веду переговоры с террористами.

– Хм, – Пат глубоко затянулась электронной сигаретой, а затем произнесла сквозь облако дыма: – Нельзя доверять алкоголикам. Никогда не знаешь, что они могут сделать, когда слетят с тормозов.

– Я не собираюсь жить под дулом пистолета всю оставшуюся жизнь, – заявил Страйк. – Она отняла у меня шестнадцать гребаных лет. С меня хватит.

Выбросив кожуру банана в мусорное ведро, он направился обратно в кабинет.

Резкий переход Шарлотты от доброты к яростным упрекам и угрозам не стал сюрпризом для Страйка, который годами терпел перепады ее настроения. Умная, веселая и зачастую очаровательная, Шарлотта была также способна на безграничную злобу, не говоря уже о саморазрушительном безрассудстве, которое заставляло ее разрывать отношения из прихоти или идти на крайний физический риск. На протяжении многих лет разные психиатры и терапевты пытались внести свою лепту, стараясь уместить ее непредсказуемость и неудовлетворенность в какую-нибудь четкую медицинскую классификацию. Ей прописывали лекарства, отправляли от одного консультанта к другому, помещали в терапевтические учреждения, но Страйк знал: в самой Шарлотте что-то упорно сопротивлялось помощи. Она всегда настаивала на том, что никакие медики и психиатры никогда не смогут ей помочь. Только Страйк мог, твердила она снова и снова: только Страйк мог спасти ее от самой себя.

Сам того не заметив, он сел на стул Робин вместо своего, лицом к доске, на которой прикрепил записи и фотографии по делу ВГЦ, тем временем размышляя о Шарлотте. Он хорошо помнил ночь на катере, принадлежавшем одному из ее друзей, и жестокую ссору, вспыхнувшую после того, как Шарлотта выпила полторы бутылки вина, поспешное отбытие остальных участников пьяной компании, оставивших Страйка в одиночку разбираться с завладевшей ножом Шарлоттой, угрожающей зарезать себя. Он обезоружил ее, и в процессе она поскользнулась на палубе. С тех пор, когда она выходила из себя, то утверждала, будто он выбросил ее за борт. Несомненно, если бы он послушал третье сообщение, то услышал обвинения в других нападениях, в неверности и жестокости: всякий раз, когда она напивалась или злилась, он становился, если верить ее словам, склонным к высшей степени садизма.

Спустя шесть лет после того, как их отношения закончились, Страйк осознал, что неразрешимая проблема между ними заключалась в том, что они с Шарлоттой никогда не могли прийти к согласию, что в действительности произошло. Она оспаривала все: время, даты и события, кто что сказал, как начались ссоры, были ли они вместе или расстались, когда у него были другие отношения. Он до сих пор не знал, действительно ли у нее случился выкидыш, который, как она утверждала, произошел незадолго до их окончательного расставания: она никогда не показывала ему доказательств своей беременности, а постоянное изменение дат могло означать, что либо она не была уверена в отцовстве, либо что вся эта история была вымышленной. Сидя здесь сегодня, он задавался вопросом, как он, чья профессиональная жизнь была бесконечным поиском правды, мог так долго все это терпеть.

Сморщив лицо, Страйк снова поднялся на ноги, взял блокнот и ручку и подошел к доске на стене, заставляя себя сосредоточиться, потому что на следующее утро ему предстояло отправиться в тюрьму Бедфорд на встречу с Джорданом Рини. Его взгляд снова переместился в верх левой колонки к фотографии Шерри Гиттинс, чье пребывание на ферме Чапмена совпадало с нахождением там Рини. Рассматривая ее фотографии в течение нескольких минут, он позвал Пат в кабинет.

– У тебя же есть дочь, верно? – сказал он.

– Да, – ответила Пат, нахмурившись.

– Сколько ей лет?

– Какого черта ты меня об этом спрашиваешь? – спросила Пат, ее обезьяноподобное лицо покраснело. Страйк, который никогда раньше не видел, чтобы она краснела, понятия не имел, что вызвало такую бурную реакцию. Задаваясь вопросом, могла ли она подумать, что он имеет бесчестные планы на ее дочь, с которой он никогда не встречался, он ответил:

– Я пытаюсь получить доступ к профилю этой женщины в Фейсбуке. У нее приватный аккаунт, и она отклонила мой запрос на подписку. Я подумал, что если твоя дочь уже зарегистрирована в Фейсбуке и у ее профиля давняя история, у нее может быть больше шансов. Другая мать показалась бы менее…

– Моей дочери нет в Фейсбуке.

– Хорошо, – сказал Страйк. – Извини, – добавил он, хотя и не был уверен, почему извиняется.

У Страйка сложилось впечатление, что Пат хотела сказать что-то еще, но через несколько секунд она вернулась в приемную. Вскоре постукивание по клавиатуре возобновилось.

Все еще озадаченный ее реакцией, он снова повернулся к доске, теперь глядя на фотографии в правом столбце, на которых были изображены четыре человека, жившие на ферме Чапмена и умершие неестественной смертью.

В самом верху была вырезка из старой газеты о смерти Пола Дрейпера, которую Страйк нашел пару дней назад. В статье, озаглавленной «Семейной паре вынесен приговор за убийство “современного раба”», подробно описывалось, как Дрейпер жил на улице, когда пара предложила ему ночлег. Оба его предполагаемых спасителя, ранее судимые за насильственные действия, заставили Дрейпера выполнять для них строительные работы, принуждая его ночевать в их сарае. Смерть Дрейпера шесть месяцев спустя наступила в результате избиения. Его измученное голодом и частично обгоревшее тело было обнаружено на соседней строительной площадке. Детективу не удалось найти ни одного живого родственника Дрейпера. На фотографии к статье был изображен робкий круглолицый юноша девятнадцати лет с короткими тонкими волосами.

Взгляд Страйка теперь переместился на полароидные снимки, присланные Робин с фермы Чапмена, на которых была изображена обнаженная четверка в масках свиней. Волосы парня, которого насиловал другой мужчина с татуировкой, могли принадлежать Дрейперу, хотя, учитывая давность полароидных снимков, было невозможно сказать наверняка.

Под фотографией Дрейпера был единственный снимок Кевина Пёрбрайта, который смог найти Страйк, из новостной статьи о его убийстве. На нем был изображен бледный молодой человек с извиняющимся видом и кожей, изрытой рубцами от акне. Рядом с фотографией Кевина находилась фотография места преступления. В который раз Страйк уставился на выдолбленный из стены кусок штукатурки и единственное оставшееся слово «СВИНЬИ».

Последние две фотографии на доске были самыми старыми: изображения первой жены Джонатана Уэйса по имени Дженнифер и Дайю.

Химическая завивка на голове Дженнифер Уэйс напомнила Страйку девочек, которых он знал в школьные годы в середине восьмидесятых, но она была очень привлекательной женщиной. Добытая Страйком информация не противоречила мнению ее дочери, что ее смерть была несчастным случаем.

Наконец, он обратил свое внимание на фотографию Дайю. С кроличьим лицом, неправильным прикусом и отсутствующим зубом, она улыбалась детективу с размытой фотографии на газетной бумаге: утонула в семь лет, на том же пляже, что и Дженнифер Уэйс.

Он отвернулся от доски и снова потянулся за телефоном. Он уже предпринял несколько безуспешных попыток дозвониться до Хитонов, видевших бегущую с криками по пляжу Шерри, когда Дайю утонула. Тем не менее, скорее на удачу, он снова набрал их номер.

К его изумлению трубку сняли после трех гудков.

– Алло? – произнес женский голос.

– Здравствуйте, – сказал Страйк, – это миссис Хитон?

– Нет, меня зовут Джиллиан, – ответила женщина с сильным норфолкским акцентом. – Кто это?

– Я пытаюсь связаться с мистером и миссис Хитон, – объяснил Страйк. – Они продали свой дом?

– Нет, – сказала Джиллиан, – я просто поливаю их растения. Они все еще в Испании. Кто это? – снова спросила она.

– Меня зовут Корморан Страйк. Я частный детектив, и я хотел бы поговорить…

– Страйк? – переспросила женщина на том конце провода. – Это не вы поймали ту душительницу?

– Это я. Я надеялся поговорить с мистером и миссис Хитон об утоплении маленькой девочки в 1995 году. Они были свидетелями на дознании.

– Чтоб мне провалиться, – проговорила Джиллиан. – Конечно, я это помню. Мы старые друзья.

– Вероятно, они скоро вернутся в страну? Я бы предпочел встретиться с ними лично, но если они не могут…

– Видите ли, Леонард сломал ногу, – сказала Джиллиан, – поэтому они задержались в Фуэнхироле чуть дольше. У них там есть домик. Однако ему становится лучше. Шелли считает, что они вернутся через пару недель.

– Не могли бы вы спросить, смогут они пообщаться со мной, когда вернутся? Я буду рад приехать в Кромер, – добавил Страйк, который хотел к тому же взглянуть на место, где погибли Дженнифер и Дайю.

– О, – голос Джиллиан звучал весьма взволнованно. – Конечно. Я уверена, что они будут рады помочь.

Страйк оставил женщине свой номер телефона, поблагодарил ее, повесил трубку и снова повернулся лицом к доске на стене.

К ней был прикреплен еще один листок: несколько строк стихотворения, напечатанного в местной норфолкской газете как дань памяти скорбящего вдовца своей умершей жене.

Кромера хладные воды уже роют могилу ей —

Повержена она.

Последние силы собрав, рванула к берегу,

Но снова в плену черных волн…

Образы были сильными, но они принадлежали не Уэйсу. После прочтения этих строк, у Страйка возникло ощущение, что он уже слышал что-то подобное, и, конечно же, он нашел стихотворение поэта Джорджа Баркера «О спасении утопающего друга у побережья Норфолка». Уэйс взял первые строки стихотворения Баркера и поменял местоимения, поскольку друг поэта был мужчиной.

Страйк был удивлен, что никто в газете не заметил такого бессовестного плагиата. Его интересовала не только наглость, но и эгоизм вдовца, который хотел сойти за человека с поэтическим дарованием сразу после утопления своей жены, не говоря уже о выборе стихотворения, описывающего смерть Дженнифер, а не ее личность. Хотя Эбигейл изображала своего отца мошенником и нарциссом, она утверждала, что Уэйс был искренне расстроен смертью ее матери. Дешевый трюк с кражей стихотворения Баркера с целью попасть в местную газету, по мнению Страйка, не был похож на поступок действительно скорбящего человека.

Еще минуту он стоял, созерцая фотографии людей, умерших неестественной смертью: двоих от утопления, одного от избиения и одного от единственного выстрела в голову. Его взгляд снова переместился на полароидные снимки четырех молодых людей в масках свиней. Затем он вернулся за стол и набросал еще несколько вопросов Джордану Рини.

56

Сильная черта на третьем месте…

Тупой и неразвитый человек, хотя бы он слаб, все же в силу закономерностей движения будет, стремится к действию.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

На следующее утро весы в ванной сообщили Страйку, что он не дотягивает до своей цели всего три с половиной килограмма. Это подняло его боевой дух, и он смог удержаться от соблазна остановиться и съесть пончик на автозаправочной станции по пути в тюрьму Бедфорд.

Тюрьма представляла собой уродливое здание из красного и желтого кирпича. Отстояв в очереди за разрешением на посещение вместе с остальными родственниками и друзьями заключенных, он прошел в зал для посетителей, напоминавший бело-зеленый спортзал с квадратными столами, расставленными на одинаковом расстоянии друг от друга. Страйк узнал Рини, который уже сидел в дальнем конце комнаты.

Заключенный, одетый в джинсы и серую толстовку, выглядел тем, кем, несомненно, и был: человеком, внушающим опасность. Рост более ста восьмидесяти сантиметров, худощавый, но широкоплечий, голова выбрита, зубы желтовато-коричневые. Почти каждый сантиметр его кожи был покрыт татуировками, включая горло, на котором красовалась тигриная морда, и часть исхудалого лица, где большую часть левой щеки украшал туз пик.

Когда Страйк сел напротив него, Рини бросил взгляд на крупного чернокожего заключенного, молча наблюдавшего за ним из-за соседнего столика, и за эти несколько секунд Страйк заметил ряд татуированных линий – три прерывистых, три сплошных – на тыльной стороне левой руки Рини, а также увидел, что татуировка пикового туза частично скрывает, похоже, старый шрам на лице.

– Спасибо, что согласился встретиться со мной, – сказал Страйк, когда заключенный повернулся лицом к нему.

Рини хмыкнул. Он неестественно моргал, заметил Страйк, держа глаза закрытыми на долю секунды дольше, чем обычно. Это создавало странный эффект, как будто его большие, густые ресницы и ярко-голубые глаза не подходили такому суровому лицу.

– Как я уже говорил по телефону, – сказал Страйк, доставая блокнот, – мне нужна информация о Всемирной гуманитарной церкви.

Рини сложил руки на груди и засунул обе ладони в подмышки.

– Сколько тебе было лет, когда ты присоединился к ним? – спросил Страйк.

– Семнадцать.

– Что заставило тебя вступить в ВГЦ?

– Нужно было где-то переночевать.

– Ты ведь вырос в Тауэр-Хэмлетс. Далековато от Норфолка, верно?

Рини не выглядел довольным тем, что Страйк это знает.

– Я жил в Тауэр-Хэмлетс с двенадцати лет.

– Где ты был до этого?

– С моей мамой, в Норфолке. – Рини сглотнул, и вслед за его выпирающим адамовым яблоком начала двигаться татуировка тигра на его горле. – После ее смерти мне пришлось уехать в Лондон, пожить со своим папашей. Потом я был под опекой, потом – бездомным некоторое время, а потом попал на ферму Чапмена.

– Родился в Норфолке, значит?

– Да.

Это объяснило, как такой молодой парень, как Рини, оказался в глубокой сельской местности. По опыту Страйка, такие люди редко, а чаще всего никогда, не могли уступить притяжению столицы.

– У тебя там была семья?

– Нет. Просто захотелось сменить обстановку.

– Полиция за тобой следила?

– Обычно так и было, – невесело ответил Рини.

– Откуда ты узнал о ферме Чапмена?

– Мы с одним парнем ночевали на улице в Норидже, и мы встретили пару девушек, которые собирали деньги для ВГЦ. Они нас и втянули в это дело.

– Другой парень был Пол Дрейпер?

– Да, – ответил Рини, снова испытывая недовольство от того, что Страйк так много знает.

– Как ты думаешь, почему девушки из ВГЦ так хотели завербовать двух мужчин, которые спали на улице?

– Нужны были люди для тяжелой работы на ферме.

– Вступление в церковь было условием проживания там?

– Да.

– И как долго ты там жил?

– Три года.

– Долго, в таком-то возрасте, – сказал Страйк.

– Мне нравились животные, – пояснил Рини.

– Но не свиньи, как мы уже выяснили.

Рини провел языком по внутренней стороне рта, напряженно моргнул, затем сказал:

– Нет. Они воняют.

– Я думал, что они должны быть чистоплотными?

– Ты ошибаешься.

– Тебе часто снятся плохие сны, потому что они воняют?

– Просто я не люблю свиней.

– Ничего общего с тем, что «свинья действует в бездне»?

– Что? – переспросил Рини.

– Мне сказали, что свинья имеет особое значение в «И цзин».

– В чем?

– В книге, из которой эта гексаграмма на тыльной стороне левой руки. Могу я взглянуть?

Рини, хоть и неохотно, но согласился, вытащил руку из подмышки и протянул ее к Страйку.

– Какая это гексаграмма? – спросил Страйк.

Рини сделал вид, что не хочет отвечать, но в конце концов произнес:

– Пятьдесят шестая.

– Что она означает?

Рини дважды моргнул, прежде чем пробормотать:

– Странник.

– Почему странник?

– «Странник: в пути будешь одинок». Я был ребенком, когда сделал ее, – пробормотал он, засовывая руку обратно подмышку.

– Они сделали из тебя верующего, не так ли?

Рини ничего не ответил.

– Что думаешь о религии ВГЦ?

Рини бросил еще один взгляд на крупного заключенного за соседним столом, который не разговаривал с посетителем, а смотрел на Рини. Раздраженно передернув плечами, Рини нехотя пробормотал:

– Я видел некоторые вещи.

– Например?

– Вещи, которые они могут делать.

– Кто «они»?

– Они. Этот Джонатан и... она еще жива? – спросил Рини. – Мазу?

– А почему она не должна быть жива?

Рини не ответил.

– Что ты видел из проделок Уэйсов?

– Они… заставляли вещи исчезать. И… духов и прочее.

– Духов?

– Я видел, как она вызывала духа.

– Как выглядел дух? – спросил Страйк.

– Как привидение, – ответил Рини, и выражение его лица позабавило Страйка. – В храме. Я видел. Он… прозрачный.

Рини еще раз резко моргнул, а затем сказал:

– Ты говорил с кем-нибудь еще, кто там был?

– Ты верил, что призрак реален? – Страйк проигнорировал вопрос Рини.

– Я не знаю, да, может быть, – сказал Рини. – Ты там, черт возьми, не был, – добавил он с толикой раздражения, но, бросив взгляд через голову Страйка на смотрящего надзирателя, добавил с напускным спокойствием, – но, возможно, это был трюк. Я не знаю.

– Я слышал, что Мазу заставила тебя хлестать себя по лицу, – сказал Страйк, внимательно наблюдая за Рини, по лицу которого пробежала дрожь. – Что ты сделал?

– Ударил парня по имени Грейвс.

– Александра Грейвса?

И Рини снова, похоже, не понравилось, когда он услышал еще одно свидетельство осведомленности Страйка.

– Ага.

– Зачем ты его ударил?

– Он был кретином.

– В каком смысле?

– Чертовски надоедливый. Все время нес какую-то тарабарщину. И постоянно докапывался до меня. Меня это раздражало, и однажды ночью, да, я его ударил. Но мы не собирались злиться друг на друга. Братская любовь, – сказал Рини, – и все такое.

– Ты не кажешься мне человеком, который согласился бы сам себя выпороть.

Рини ничего не ответил.

– Этот шрам на твоем лице от порки?

Рини по-прежнему молчал.

– Чем она тебе угрожала, что ты себя выпорол? – спросил Страйк. Полицией? Мазу Уэйс знала, что у тебя есть судимость?

Снова эти ярко-голубые, с густыми ресницами глаза моргнули, Рини напрягся, но заговорил:

– Да.

– Как она узнала?

– Мы должны были во всем сознаться. Перед группой.

– И ты сказал им, что бежишь от полиции?

– Сказал, что у меня были неприятности. Тебя... втягивают, – сказал Рини. Тигр снова вздрогнул. – Этого не понять, если только ты сам не участвовал в этом. С кем еще ты разговаривал из тех, кто был там?

– С несколькими людьми, – сказал Страйк.

– О-о-о.

– Зачем тебе это знать?

– Интересно, вот и все.

– С кем, по твоему мнению, ты был ближе всего на ферме Чапмена?

– Ни с кем.

– Потому что «в пути будешь одинок»?

Возможно, потому, что ответа на этот мягкий сарказм у него не было, Рини освободил правую руку, чтобы поковыряться в носу. Осмотрев кончик пальца и стряхнув результат этой операции на пол, он снова сунул руку подмышку и уставился на Страйка.

– Мы с Дупи были приятелями.

– Я слышал, у него был неудачный опыт с какими-то свиньями. Случайно выпустил нескольких, а его за это избили.

– Не помню такого.

– Правда? Его собирались выпороть, но две девушки украли кнут, и членам церкви было приказано избить его вместо порки.

– Я этого не помню, – повторил Рини.

– По моим сведениям, избиение было настолько сильным, что у Дрейпера могли быть повреждения мозга.

Рини недолго жевал внутреннюю сторону щеки, затем повторил:

– Тебя там, черт возьми, не было.

– Точно, – согласился Страйк, – поэтому я и спрашиваю тебя, что произошло.

– У Дупи были не все дома и до того, как его избили, – пояснил Рини, но тут же пожалел о сказанном и решительно добавил: – Ты не можешь свалить на меня Дрейпера. Там была куча людей, которые пинали и били его. И вообще, чего ты добиваешься?

– Значит, ты не дружил ни с кем, кроме Дрейпера, на ферме Чапмена? – спросил Страйк, проигнорировав вопрос Рини.

– Нет, – сказал Рини.

– Ты знал Шерри Гиттинс?

– Немного.

Страйк уловил беспокойство в тоне Рини.

– Ты случайно не знаешь, куда она поехала после того, как покинула ферму Чапмена?

– Без понятия.

– Что касается Эбигейл Уэйс, ты ее знал?

– Немного, – неловко повторил Рини.

– А что насчет Кевина Пёрбрайта?

– Нет.

– Он был еще ребенком, когда ты там находился.

– Я не имел никакого отношения к детям.

– Кевин Пёрбрайт не связывался с тобой в последнее время?

– Нет.

– Уверен?

– Да, я уверен, мать твою. Я знаю, кто со мной связывался, а кто нет.

– Он писал книгу о ВГЦ. Мне казалось, что он попытается тебя найти. Он о тебе помнил.

– И что? Он так и не нашел меня.

– Пёрбрайт был застрелен у себя дома в августе прошлого года.

– Я был здесь в августе. Почему я должен был стрелять в него?

– Был двухмесячный период, когда Кевин был жив и писал свою книгу, а ты все еще был на свободе.

– И что? – повторил Рини, яростно моргая.

– Ноутбук Кевина был украден его убийцей.

– Я только что сказал, что был здесь, когда его застрелили, как же я мог украсть этот чертов ноутбук?

– Я не думаю, что ты его украл. Я говорю, что тот, у кого этот ноутбук, наверняка знает, разговаривал ты с Пёрбрайтом или нет. Выудить пароль из человека несложно, если на него наставлен пистолет.

– Я не понимаю, о чем ты, черт возьми, говоришь, – сказал Рини. – Я с ним никогда не разговаривал.

Но на верхней губе Рини выступил пот.

– Ты можешь себе представить, чтобы Уэйсы, защищая церковь, совершили убийство?

– Нет, – ответил Рини автоматически, но продолжил, – не знаю. Откуда мне знать?

Страйк перевернул страницу в своем блокноте.

– Ты когда-нибудь видел оружие, когда был на ферме Чапмена?

– Нет.

– Ты уверен?

– Да, мать твою, уверен.

– Ты не брал там оружие?

– Нет, черт возьми, не брал. А кто сказал, что я брал?

– На ферме забивали скот?

– Что?

– Члены церкви лично сворачивали шеи курам? Забивали свиней?

– Цыплятам – да, – сказал Рини, – не свиньям. Они отправлялись на скотобойню.

– Ты когда-нибудь был свидетелем того, как кто-нибудь убивал животное топором?

– Нет.

– Ты когда-нибудь прятал топор на дереве в лесу?

– Что за херню ты пытаешься на меня навесить? – прорычал Рини, теперь уже не скрывая агрессии. – Что ты задумал?

– Я пытаюсь выяснить, почему в дереве был спрятан топор.

– Я, сука, не знаю. Откуда мне знать? Хочешь на меня всех собак повесить? Сначала пушки, а теперь пытаешься свалить на меня гребаный топор? Я никогда никого не убивал на ферме Чапмена, если ты об этом…

Краем глаза Страйк увидел, что крупный чернокожий заключенный наблюдает за тем, как Рини ерзает на своем сиденье. Рини, казалось, почувствовал пристальное внимание более крупного человека, потому что он снова замолчал, хотя ему было все труднее сохранять спокойствие, он ерзал на своем месте и яростно моргал.

– Ты выглядишь расстроенным, – заметил Страйк, наблюдая за ним.

– Я, бляха, расстроен? – прорычал Рини. – Ты пришел сюда и сказал, что я, сука, убил кого-то…

– Я никогда не упоминал об убийстве. Я спросил о забое скота.

– Я никогда, мля, не говорил о том, что было на той ферме – тебя там не было. Ты, черт подери, не знаешь, что там происходило.

– Цель нашей беседы – как раз выяснить это.

– То, что там произошло, то, что нас заставляли делать, – крутится в гребаном мозгу, поэтому мне до сих пор снятся чертовы кошмары, но я никогда никого не убивал, ясно? И я нихера не знаю ни о каком, сука, топоре, – добавил Рини, хотя и отвернулся от Страйка, пока говорил это, и эти нервно моргающие глаза блуждали по комнате для посетителей, словно ища убежища.