Текст книги "Неизбежная могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 60 страниц)

Секунд пять Робин и Мазу смотрели друг на друга, и Робин поняла, что это проверка, и что спрашивать вслух, действительно ли Мазу хочет этой дани уважения, было так же опасно, как показывать свое отвращение или скептицизм.

«Просто сделай это».

Робин опустилась на колени, быстро склонилась над ступней с грязными ногтями, коснулась ее губами и снова встала.

Мазу не подала виду, что вообще заметила дань выраженного ей уважения, но опустила мантию и как ни в чем не бывало пошла дальше.

Робин чувствовала себя потрясенной и униженной. Она огляделась, видел ли кто-нибудь еще то, что только что произошло, и попыталась представить, как бы отреагировал на все это Страйк, чувствуя, как ее захлестывает очередная волна неловкости. Могла бы она когда-нибудь объяснить, почему она это сделала? Страйк решил бы, что она сошла с ума.

У бассейна Дайю Робин опустилась на колени и совершила привычный ритуал. Стоявшая рядом с ней Мазу тихо произнесла:

– Благослови меня, дитя мое, и пусть твое праведное наказание падет на тех, кто сбивается с Пути.

Затем Мазу встала, по-прежнему не глядя на Робин и не разговаривая с ней, и направилась к храму. Охваченная паникой, Робин последовала за ней, подозревая, что сейчас произойдет. И действительно, войдя в храм, Робин увидела, что все ее бывшие товарищи из группы высшего уровня, включая Амандипа, Уолтера, Вивьен и Кайла, сидят кружком на стульях, установленных на блестящей черной сцене в форме пятиугольника. Вид у всех был суровый. С нарастающим нехорошим предчувствием Робин заметила, что Тайо Уэйс тоже здесь.

– Ровена решила заняться другим заданием, а не тем, что ей было поручено, вот почему ты не смогла найти ее, Вивьен, – сказала Мазу, поднимаясь по лестнице на сцену и присаживаясь на свободное место, расправляя при этом свою сверкающую кроваво-красную мантию. – Она отдала дань смирению, но сейчас мы узнаем, не было ли это пустым жестом. Ровена, переставь, пожалуйста, свой стул в центр круга. Добро пожаловать на Откровение.

Робин взяла свободный стул и поставила его в середину черной сцены, под которой находился глубокий темный бассейн для крещения. Она села и попыталась унять дрожь в ногах, надавив на них повлажневшими ладонями.

Лампы в храме начали тускнеть, оставив на сцене только один луч прожектора. Робин не могла припомнить, чтобы во время других сеансов Откровения когда-либо приглушали свет.

«Возьми себя в руки», – сказала она себе. Она попыталась представить ухмыляющегося ей Страйка, но ничего не вышло: настоящее, надвигаясь на нее, было слишком реальным, даже когда в темноте лица и фигуры окружающих ее людей стали неразличимы, а губы странно покалывало, будто от прикосновения к ноге Мазу остался какой-то кислотный осадок.

Мазу указала длинным бледным пальцем в пространство, и двери храма за спиной Робин с грохотом закрылись, заставив ее подпрыгнуть.

– Напоминаю, – спокойно произнесла Мазу, обращаясь к собравшимся вокруг, – терапия первичного реагирования – это форма духовного очищения. В этом безопасном, священном месте мы используем слова из материалистического мира, чтобы противостоять материалистическим идеям и поведению. Очищение произойдет не только у Ровены, но и у нас самих, поскольку мы извлечем и уничтожим понятия, которые больше не используем, но которые еще остаются в нашем подсознании.

Робин увидела, как темные фигуры вокруг нее закивали. Во рту у нее пересохло.

– Итак, Ровена, – сказала Мазу, чье лицо было таким бледным, что Робин еще могла видеть его, а темные, криво посаженные глаза лучились сиянием. – Сейчас самый подходящий момент для тебя признаться в том, что ты, возможно, сделала или подумала, за что тебе ужасно стыдно. О чем бы ты хотела рассказать в первую очередь?

В течение, как ей показалось, долгого времени, хотя, несомненно, прошло всего несколько секунд, Робин не могла придумать что сказать.

– Ну, – начала она наконец, и ее голос прозвучал неестественно громко в безмолвном храме, – раньше я работала в агентстве по связям с общественностью, и, полагаю, там много внимания уделялось внешнему виду и тому, как другие люди...

Конец ее фразы потонул в шквале насмешек, посыпавшихся из круга.

– Ложное «я»! – рявкнул Уолтер.

– Уклоняется от прямого ответа, – произнес женский голос.

– Нельзя винить профессию за свое поведение, – сказал Амандип.

После стольких дней физического труда Робин стала медленнее соображать. Ей нужно было что-то такое, что удовлетворило бы ее инквизиторов, но охваченный паникой разум был пуст.

– Нечего сказать? – спросила Мазу, и, когда она улыбнулась, Робин едва разглядела в полумраке ее желтоватые зубы. – Что ж, давайте посмотрим, сможем ли мы найти способ проникнуть глубже. С тех пор как ты вступила в наше сообщество, ты чувствовала себя вправе критиковать цвет моих волос, правда?

Из круга послышались возгласы. Робин почувствовала, как ее прошиб холодный пот. Не поэтому ли ее понизили до фермерского работника? За то, что она спросила Пенни Браун, почему волосы Мазу в ее сорок с небольшим все еще такие же угольно-черные?

– Как бы вы назвали того, – теперь Мазу обратилась к остальным участникам круга, – кто оценивает другого человека по внешности?

– Желчная, – произнес голос из темноты.

– Недалекая, – сказал второй.

– Сука, – ответил третий.

– Прошу прощения, – хрипло проговорила Робин, – честно говоря, я не хотела...

– Нет, нет, не нужно передо мной извиняться, – мягко сказала Мазу. – Я не придаю большого значения внешнему виду. Разве это не показатель того, что считаешь важным ты?

– Ты часто судишь людей по внешности? – спросил женский голос из-за спины Робин.

– Я... я полагаю...

– «Предположение» – метод обмана, – фыркнул Кайл.

– Ты либо судишь, либо нет, – заметил Амандип.

– Тогда... да, судила, – сказала Робин. – Когда я работала в PR-агентстве, была тенденция...

– Забудь про тенденции, – прогремел Уолтер. – Забудь про пиар! Что ты сделала? Что сказала?

– Я помню, как сказала, что клиентка кажется слишком толстой в своем платье, – тут же придумала Робин, – она услышала меня, и я почувствовала себя ужасно виноватой.

На нее обрушилась буря насмешек. Тайо, сидевший рядом с матерью, был единственным, кто хранил молчание, но, наблюдая за Робин, он улыбался.

– Ты чувствовала себя ужасно, Ровена? – тихо спросила Мазу. – Или ты просто приводишь нам символические примеры, чтобы не признаваться в настоящем стыде?

– Я...

– Почему не состоялась твоя свадьба, Ровена?

– Я... мы много ругались.

– Чья это была вина? – требовательно спросила Вивьен.

– Моя, – в отчаянии произнесла Робин.

– Из-за чего вы ругались? – спросил Амандип.

«Между твоей собственной жизнью и жизнью Ровены не должно быть никакого сходства», – говорил Страйк, но ему не приходилось быть на ее месте, не доводилось придумывать историю на ходу, плохо соображая от усталости и страха.

– Я... думала, что мой жених был вроде как… у него не было нормальной работы, он мало зарабатывал...

Она отзеркалила правду: это Мэтью жаловался на ее низкую зарплату, когда она начала работать на Страйка, это Мэтью считал частный сыск смехотворной профессией.

Остальные участники группы начали выкрикивать обзывательства, их голоса эхом отражались от темных стен, и Робин смогла разобрать лишь несколько отдельных слов: корыстная гребаная сука, золотоискательница, алчная шлюха. Улыбка Тайо стала еще шире.

– Конкретнее, что ты сказала своему жениху, – потребовал Уолтер.

– Что начальница использовала его в своих интересах...

– Точные слова.

– «Она использует тебя в своих интересах», «она держит тебя только потому, что ты дешевка»...

Пока они насмехались над ней и оскорбляли, она вспоминала, что во время их брака Мэтью говорил о Страйке.

– «Ты ей нравишься», «всего лишь вопрос времени, когда она сделает первый шаг»…

Теперь сидящие кружком люди начали выкрикивать:

– Контролирующая корова!

– Ревнивая, эгоцентричная...

– Заносчивая, эгоистичная сука!

– Продолжай, – сказала Мазу Робин.

– ...а ему нравилась эта работа, – во рту у Робин так пересохло, что губы липли к зубам, – и я прилагала все силы, чтобы он бросил ее...

Выкрики становились все громче, эхом отражаясь от стен храма. В тусклом свете она могла видеть указывающие на нее пальцы, блики зубов и продолжавшего улыбаться Тайо. Робин знала, что должна была заплакать, что милосердие приходит только после того, как человек в центре круга сломается, но, несмотря на то, что перед глазами у нее уже плясали «звездочки», что-то в ней упрямо сопротивлялось.

Сейчас круг решил покопаться в интимных деталях и безобразных сценах. Робин приукрасила отдельные моменты своего брака, поменяв местами их с Мэтью позиции: теперь именно она считала, что ее партнер слишком часто идет на риск.

– Какой риск? – потребовал Амандип. – В чем заключалась его работа?

– Он был своего рода...

Но Робин не могла сообразить: какая рискованная работа могла быть у ее воображаемого партнера?

– ...Я не имею в виду физический риск, скорее, он жертвовал нашей финансовой безопасностью...

– Деньги очень важны для тебя, не так ли, Ровена? – выкрикнула Мазу поверх продолжающегося потока оскорблений со стороны круга.

– Думаю, так и было до моего приезда сюда...

Выкрики становились все более унизительными: группа не верила, что она изменилась. В течение целой минуты Мазу позволяла оскорблениям обрушиваться на Робин. Голоса эхом отражались от темных стен, она была никчемной, жалкой, трусливой снобкой, самовлюбленной, достойной презрения материалисткой…

Краем глаза она увидела высоко над собой, на балконе, огибающем храм, что-то белое и светящееся. Вивьен вскрикнула и вскочила со своего места, показывая пальцем:

– Смотрите! Смотрите! Там, наверху! Маленькая девочка смотрит на нас! Я видела ее!

– Это, должно быть, Дайю, – спокойно произнесла Мазу, взглянув на опустевший балкон. – Иногда она является, когда психическая энергия особенно сильна. Или, может прийти в качестве предупреждения.

Воцарилась тишина. Группа была встревожена. Одни продолжали смотреть на балкон, другие оглядывались через плечо, словно опасаясь, что дух подплывет ближе. Робин чувствовала, как глухие удары сердца отдаются у нее где-то в горле.

– Что в конце концов заставило твоего жениха разорвать отношения, Ровена? – спросила Мазу.

Робин открыла было рот, потом закрыла. В данной ситуации она не могла, не хотела использовать Мэтью в качестве примера. Она отказывалась притворяться, что спала с кем-то другим.

– Давай! – рявкнул Уолтер. – Выкладывай!

– Она пытается что-то придумать, – усмехнулась Вивьен.

– Скажи нам правду! – сказал Амандип, его глаза блестели сквозь стекла очков. – Ничего, кроме правды!

– Я солгала ему, – хрипло произнесла Робин. – Его мать умерла, и я солгала, что смогу вернуться вовремя и помочь с похоронами, потому что мне хотелось кое-что сделать на работе.

– Ты эгоистичная, зацикленная на себе сука, – выплюнул Кайл.

– Кусок дерьма, – заключила Вивьен.

Из глаз Робин потекли горячие слезы. Больше не притворяясь, она согнулась пополам. Стыд был настоящим: как Робин и сказала, она действительно солгала Мэтью, и потом несколько месяцев чувствовала себя виноватой. Какофония оскорблений и колкостей группы продолжалась до тех пор, пока Робин трепеща от ужаса не услышала, как к ним, громче всех остальных, присоединился высокий детский голос.

– Ты отвратительна. Ты отвратительный человек.

Сцена накренилась. Вскрикнув, Робин боком упала с зашатавшегося стула. Остальные участники круга тоже потеряли равновесие: они так же, как и она, падали со своих качающихся стульев. Уолтер, завопив от боли, рухнул на землю. Ножка стула Кайла задела плечо Робин, когда она заскользила по гладкой поверхности отъехавшей крышки и удержалась от падения в открывшуюся перед ней полоску черной воды, успев вытянуть руку и упереться в бортик бассейна.

– О боже мой, о боже мой, – запричитала Вивьен, ползком продвигаясь к краю бассейна шириной с полметра, где невозмутимо стояли Мазу и Тайо.

Все прилагали усилия, чтобы не упасть со скользкой, наклоненной поверхности: похоже, собравшиеся испытывали ужас перед погружением в темную воду, казавшуюся такой приветливой во время их крещения. Большинство участников группы помогали друг другу, но никто не подал руки Робин, и ей пришлось в одиночку перебираться на бортик. Плечо у нее болело в том месте, куда пришелся удар стулом. Когда все сошли с наклоненной сцены, Мазу взмахнула рукой. Крышка, скрывающая воду, плавно вернулась на место, и в храме зажегся свет.

– Дайю очень чувствительна к определенным видам дурных поступков, – сказала Мазу, не сводя темных глаз с Робин, которая стояла со следами слез на лице и переводила дыхание. – Ее так и не похоронили, поэтому она особенно трепетно относится к святости ритуалов, связанных со смертью.

Хотя большинство товарищей из группы Робин выглядели просто испуганными и продолжали оглядываться в поисках новых признаков Дайю, некоторые из них обвиняюще смотрели на Робин. Она не смогла найти в себе силы сказать, что на самом деле присутствовала на похоронах матери Мэтью. Робин была уверена, что любая попытка самозащиты только ухудшит ситуацию.

– На этом мы закончим Откровение, – сказала Мазу. – Когда Дайю является нам в храме, предметы могут представлять опасность. Вы можете идти обедать.

Робин повернулась, чтобы уйти, но не успела она сделать и шага к дверям храма, как чья-то рука обхватила ее предплечье.

54

Слабая черта на втором месте.

В трудности, в нерешительности…

Не с разбойником же быть браку! Но девушка в стойкости не идет на помолвку.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

– Теперь с тобой все в порядке, – произнес тихий голос на ухо Робин, когда Мазу прошла мимо. – Все кончено. Ты хорошо справилась.

Робин обернулась, поняла, что это Тайо Уэйс схватил ее, и вырвала руку. Его лицо потемнело.

– Извини, – сказала Робин, вытирая рукавом заплаканное лицо. – Я... благодарю тебя...

– Так-то лучше.

Тайо снова обхватил ее за предплечье, костяшки его пальцев прижались к ее груди, и на этот раз Робин не сопротивлялась.

– Откровение всегда дается нелегко, когда делаешь это в первый раз, – сказал Тайо.

Робин позволила ему вывести себя из храма, вытирая нос свободной рукой. Мазу исчезла, но остальная часть группы теперь направлялась к бассейну Дайю. Они украдкой поглядывали на Тайо и Робин, пока те, не останавливаясь, шли через двор.

Только когда он повел ее по проходу между мужским и женским общежитиями, который был так хорошо знаком ей по ночным вылазкам в лес, Робин поняла, куда он ее ведет. И действительно, несколько мгновений спустя они уже проходили за кусты, которые скрывали Домики для уединения. У Робин была доля секунды, чтобы решить, что делать: она была уверена, что пути назад не будет, если она отстранится от Тайо, что ее статус упадет до такой степени, что восстановить его будет уже невозможно. Она также знала, что Страйк посоветовал бы ей высвободиться из хватки Тайо и немедленно покинуть ферму; теперь она могла видеть выражение лица своего партнера, слышать его гнев из-за того, что она не вняла его предупреждениям, и вспомнила, как заверяла его, что ВГЦ использовала только эмоциональное принуждение, что не было никакой вероятности изнасилования.

Стеклянная дверь ближайшего Домика для уединения открылась. Там стоял писатель Джайлз Хармон, одетый в бархатный пиджак, его рука все еще была на ширинке, которую он явно только что застегнул, его щегольские волосы серебрились в лучах полуденного солнца.

– Джайлз, – произнес Тайо удивленно и не слишком обрадованно.

– А, привет, Тайо, – ответил Хармон, улыбаясь.

Кто-то двигался за спиной Хармона в Домике, и, к ужасу Робин, появилась Линь, выглядевшая растрепанной и слегка не в себе. Не встречаясь ни с кем взглядом, она быстро пошла прочь.

– Я не знал, что ты здесь, – сказал Тайо, продолжая держать Робин за плечо.

– Приехал сегодня утром, – Хармона, казалось, не смутил тон Тайо. – Я узнал о замечательной возможности. Британский творческий союз ищет спонсора для своего проекта «Этика и искусство». Если ВГЦ будет не против, я думаю, мы могли бы стать посредниками в действительно плодотворном сотрудничестве.

– Это нужно обсудить на Совете, – сказал Тайо.

– Я отправил электронное письмо Папе Джею, – продолжил Хармон, – но я знаю, что он занят, поэтому я подумал, что могу приехать сюда и обсудить практические вопросы с тобой и Мазу. Подумываю остаться на несколько дней, – он театрально вдохнул деревенский воздух. – Такая приятная перемена после Лондона.

– Ладно, что ж, мы можем поговорить позже в доме, – сказал Тайо.

– О, конечно, конечно, – Хармон улыбнулся, и впервые его взгляд на мгновение остановился на Робин. – Увидимся.

Хармон ушел, напевая что-то себе под нос.

– Пошли, – сказал Тайо и потащил Робин в хижину, которую только что покинули Хармон и Линь.

В обшарпанной комнате с деревянными стенами площадью примерно пятнадцать квадратных метров основным предметом интерьера была двуспальная кровать, покрытая сильно испачканной и смятой простыней. На полу лежали две грязные подушки, а над кроватью на гибком шнуре свисала голая лампочка. Напоминавший сарай запах сосны и пыли перемешивался с сильным ароматом немытого человеческого тела.

Когда Тайо задернул тонкую занавеску на раздвижных стеклянных дверях, Робин выпалила:

– Я не могу.

– Не могу что? – спросил Тайо, поворачиваясь к ней лицом. Его алый спортивный костюм обтягивал большой живот, от него пахло затхлостью; волосы были сальными, а заостренный нос и маленький рот никогда еще не казались такими крысиными.

– Ты знаешь что, – ответила Робин. – Я просто не могу.

– Это заставит тебя почувствовать себя лучше, – сказал Тайо, надвигаясь на нее. – Намного лучше.

Он потянулся к ней, но Робин выбросила руку, удерживая его на расстоянии вытянутой руки с такой же силой, какую использовала, чтобы не упасть в бассейн для крещения. Он попытался отодвинуть руку, но когда она продолжила сопротивляться, он отступил на полшага назад. Очевидно, у него сохранялась некоторая настороженность к закону за пределами фермы Чапмена, и Робин, все еще полная решимости не уходить из центра комнаты, сказала:

– Это неправильно. Я недостойна этого.

– Я Глава. Я решаю, кто достоин, а кто нет.

– Меня не должно было здесь быть! – Робин позволила себе снова расплакаться и добавила истерические нотки в свой голос. – Ты слышал меня там, в храме. Все это правда, абсолютно все. Я плохая, я гнилая, я нечистая…

– Духовная связь очищает, – сказал Тайо, снова пытаясь оттолкнуть ее сопротивляющиеся руки. – От этого ты почувствуешь себя намного лучше. Давай.

Он попытался заключить ее в объятия.

– Нет, – выдохнула Робин, вырываясь из его объятий и становясь спиной к стеклянным дверям. – Ты не можешь хотеть быть со мной теперь, когда узнал, какая я.

– Тебе это нужно, – настаивал Тайо. – Сядь.

Он сел на грязную кровать и похлопал по месту рядом с собой. Робин театрально заплакала еще громче, ее вопли эхом отражались от деревянных стен, из носа у нее текло, она хватала ртом воздух, как будто была на грани приступа паники.

– Держи себя в руках! – скомандовал Тайо.

– Я не знаю, что я сделала не так, меня наказывают, и я не знаю почему, я ничего не могу сделать правильно, я должна уйти…

– Иди сюда, – сказал Тайо более настойчиво, снова похлопав по кровати.

– Я хотела сделать это, я действительно верила, но я не та, кого вы ищете, я понимаю, что теперь…

– Это говорит твое ложное я!

– Это не так, это я честно...

– В настоящее время ты демонстрируешь высокий уровень эгомотивности, – резко сказал Тайо. – Ты думаешь, что знаешь больше, чем я. Ты не знаешь. Вот почему ты прогнала своего жениха, потому что не смогла усмирить свое эго. Ты учила все это на лекциях: нет никакого я, есть только фрагменты целого. Ты должна подчиниться группе, союзу... сядь, – с нажимом добавил он, но Робин осталась стоять.

– Я хочу уйти. Я хочу уйти.

Она делала ставку на то, что Тайо Уэйс не захочет нести ответственность за ее уход. Предполагалось, что она богата и определенно красноречива и образована, а это означало, что к ней могут отнестись серьезно, если она расскажет о своем негативном опыте пребывания в Церкви. Самое главное, она только что стала свидетельницей того, как известный писатель выходил из комнаты уединения с девушкой, которая выглядела едва достигшей совершеннолетия.

Слабый свет, падающий от лампочки над головой, высветил крысиный нос и грязные волосы Тайо. Помолчав минуту или две, он холодно сказал:

– Ты прошла духовное разграничение, потому что отстала от других новичков.

– Как? – спросила Робин, придавая своему голосу нотку отчаяния и все еще не вытирая нос, потому что ей хотелось казаться максимально непривлекательной для Тайо. – Я пыталась...

– Ты делаешь деструктивные заявления, как тот комментарий о волосах Мазу. Ты не полностью интегрировалась, ты не справилась с простыми обязанностями перед церковью…

– Например? – спросила Робин с неподдельным гневом, каждый сантиметр ее тела болел после долгих дней физического труда.

– Отказ от материалистических ценностей.

– Но я...

– Третий шаг к чистому духом – лишение.

– Я не...

– Все остальные, кто присоединился вместе с тобой, сделали пожертвования церкви.

– Я хотела, – солгала Робин, – но я не знаю как!

– Тогда тебе следовало спросить. Нематериалисты предлагают свободно, они не ждут бланков или счетов. Они предлагают. И вытри уже свой нос, ради бога.

Робин намеренно размазала сопли по лицу рукавом и громко, влажно шмыгнула носом.

– «Я живу, чтобы любить и отдавать», – процитировал Тайо. – Ты была наречена как Носитель даров, как Золотой пророк, но ты копишь свои ресурсы вместо того, чтобы делиться ими.

Когда он произнес это, его глаза скользнули вниз по ее телу к груди.

– И я знаю, что у тебя нет физических проблем с сексом, – добавил он с легкой ухмылкой. – Очевидно, ты каждый раз испытываешь оргазм.

– Я думаю, мне следует пойти в храм, – немного истерично сказала Робин. – Благословенное Божество велит мне петь, я это чувствую.

Она знала, что разозлила и оскорбила его, и что он не верил, что с ней разговаривает какое-то божество. Но он сам проводил семинары в подвальной комнате об открытии разума и сердца божественной силе, и возражая ей, он как бы возражал самому себе. Возможно, его желание улетучилось из-за того, что она намеренно размазала сопли по лицу, потому что через несколько секунд он медленно поднялся на ноги.

– Я думаю, лучше было бы тебе совершить покаяние перед обществом, – сказал он. – Принеси чистящие средства с кухни, свежие простыни из прачечной и наведи порядок в этих трех Домиках для уединения.

Он отдернул занавеску, отодвинул стеклянную дверь и вышел.

Выдохнувшая от облегчения, но в то же время полная страха перед тем, какой вред она могла причинить, отказав ему, Робин на мгновение прислонилась к стене, вытерла лицо, насколько смогла, своей толстовкой, затем огляделась.

К стене в углу был прикреплен кран с подсоединенным коротким шлангом и сливным отверстием под ним. Рядом с дырой на покрытой плесенью половице стояла склизкая бутылка жидкого мыла и лежала грязная влажная фланель. Предположительно, люди мылись перед тем, как заняться сексом. Пытаясь отогнать ужасный мысленный образ Тайо, намыливающего свой эрегированный член, прежде чем присоединиться к ней на кровати, Робин отправилась на поиски ведра и швабры. Однако, выйдя из кустов, прикрывавших Домики для уединения со двора, она остановилась как вкопанная.

Эмили Пёрбрайт стояла в одиночестве перед фонтаном Утонувшего пророка на деревянном ящике. Ее голова была опущена, и она держала в руках кусок картона, на котором были написаны слова.

Робин не хотела подходить к бассейну, пока там стояла Эмили, но она боялась, что ее накажут, если увидят, что она не отдала дань уважения Дайю. Притворившись, что даже не видит Эмили, она приблизилась к фонтану, но почти против своей воли ее взгляд был прикован к безмолвной фигуре.

Лицо и волосы Эмили были перепачканы землей, как и ее алый спортивный костюм. Она смотрела в землю, так же решительно не замечая присутствия Робин, как та намеревалась не замечать присутствия Эмили.

Слова, нацарапанные на картонной табличке, которую Эмили держала в перепачканных грязью руках, гласили: «Я ГРЯЗНАЯ СВИНЬЯ».

55

Неба и Земли – полное отсутствие связи…Деятельность подлинного искателя истины здесь испытывает громадные ограничения.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

«… и Тайо отвел меня в один из [неразборчиво] для уединения и хотел вступить в «духовную связь», но мне удалось от него отбиться. Джайлз Харман прямо перед этим был там с Линь. Она едва достигла возраста согласия, а может быть, ей еще меньше, я не знаю.

Эмили и [неразборчиво] (не помню, рассказывала ли я тебе о ней, она еще совсем юнная юная) были наказаны за непослушание. Эмили пришлось стоять на ящике с табличкой, на которой было написано, что она грязная свинья, но Шона просто [неразборчиво] вернулась через 48 часов и выглядела ужасно.

Я узнала, почему меня [неразборчиво] из высшей группы. Это потому, что я не пожертвовала церкви денег. Мне придется пойти к Мазу и предложить сделать пожертвование, но как мы это [неразборчиво]. Могли бы вы что-нибудь придумать? Потому что это единственный способ здесь остаться.

Я также впервые была в классе для маленьких детей: с ними что-то не так: они все с промытыми мозгами и странные, это ужасно.

Шона говорит, что Бекка Пёрбрайт лжет, что она [неразборчиво] с Дайю. Я постараюсь узнать больше. Думаю, на этом все. Шона также сказала [неразборчиво] о том, что Джейкоб является причиной, по которой Папа Джей не хочет детей от Бекки. Она также говорит, что Джейкоб [неразборчиво] дьяволом.

Целую, Р

Я забыла, рисунок дерева с топором висит в детском [неразборчиво], вроде нарисован недавно. Я постараюсь найти это дерево, если смогу, но трудно придумать причину, чтобы пойти в лес среди белого дня».

Страйк, сидевший за столом партнеров в офисе, дважды перечитал письмо Робин, отметив ухудшение ее почерка и орфографические ошибки. Это был первый из ее отчетов, содержавший конкретные зацепки, не говоря уже об информации, которую церковь определенно не хотела бы обнародовать, но его лицо не выражало никакого удовольствия; напротив, он хмурился, перечитывая строчку о «духовной связи». Услышав шаги, он сказал, не отрывая глаз от страницы:

– Немного волнуюсь за нее.

– Почему? – спросила Пат своим обычным баритоном, ставя кружку рядом со Страйком.

– Извини, я подумал, это Мидж, – сказал Страйк. Она только что передала ему письмо, которое забрала ночью из камня.

– Ей пора было идти, она на Фрэнках. Что не так с Робин?

– Вероятно, усталость и недоедание. Спасибо, – добавил он, беря чай.

– Только что звонил Райан, – сказала Пат.

– Кто? А, Мёрфи?

– Он хотел знать, есть ли для него сообщение от Робин.

– Да, есть, – Страйк передавал сложенный лист бумаги. Он противостоял желанию прочитать записку, но был рад увидеть через обратную сторону листа, что она состояла всего из двух или трех строк. – Не говори ему о том, что я беспокоюсь о Робин, – добавил Страйк.

– С чего бы мне? – нахмурившись, спросила Пат. – И у тебя несколько сообщений на автоответчике. Вчера вечером в девять часов звонил человек по имени Лукас Мессенджер. Он говорит, что он брат Джейкоба.

– Твою мать, – сказал Страйк, который теперь игнорировал все телефонные звонки из офиса, перенаправляемые по вечерам на его мобильный, полагая, что они исходят от Шарлотты. – Хорошо, я перезвоню ему.

– И еще три от одной и той же женщины, – сказала Пат с суровым выражением лица, – все рано утром. Она не назвала своего имени, но…

– Удали их, – сказал Страйк, доставая телефон.

– Я думаю, тебе следует их послушать.

– Зачем?

– Она начинает угрожать.

Они смотрели друг на друга несколько секунд. Страйк первым отвел взгляд.

– Я позвоню Мессенджеру и затем послушаю их.

Когда Пат закрыла дверь в приемную, Страйк позвонил Лукасу Мессенджеру. После нескольких гудков мужской голос ответил:

– Да?

– Это Корморан Страйк. Вы оставили мне сообщение вчера вечером.

– О… – Небольшое искажение на линии подсказало Страйку, что его переключили на громкую связь. – Вы детектив, так? Что сделал Джейкоб? Въехал в еще одну витрину?

Страйк услышал несколько сдавленных смешков на фоне и предположил, что Лукас делится разговором с коллегами по работе.

– Я пытаюсь выяснить, где он.

– Зачем вам знать? Что он сделал?

– Ваш брат присоединился к Всемирной гуманитарной церкви?

На этот раз смех на другом конце провода был громче.

– Да, присоединился. Засранец.

– И где он сейчас?

– В Германии, кажется. Мы не общаемся. Он мой сводный брат. Мы не особо ладим.

– Когда он уехал в Германию, вы знаете?

– Не знаю, вроде в прошлом году.

– Было ли это в рамках проектов ВГЦ? Его отправили в филиал в Мюнхене?

– Нет, я думаю, он встретил девушку. Он такое трепло, я не слушаю и половины того, что он мне говорит.

– Ваши родители знают, где Джейкоб?

– Они с ним тоже не разговаривают. Они поссорились.

– Вы знаете кого-нибудь, кто поддерживает контакт с Джейкобом?

– Нет, – сказал Лукас. – Как я уже сказал, мы не ладим.

Это была вся информация, которой располагал Лукас, Страйк через минуту повесил трубку, написав только слова «Джейкоб Мессенджер Германия?» в своем блокноте. Повернувшись на офисном кресле, он взглянул на доску на стене, к которой прикрепил различные картинки и заметки, касающиеся дела ВГЦ.

В колонке слева были фотографии людей, которых Страйк все еще пытался найти. На самом верху были фотографии девушки, которая называла себя разными именами: Карин, Шэри и Шерри, а также распечатка профиля Кэрри Кёртис Вудс с Фейсбука, которая, как он надеялся, могла оказаться нужным ему человеком.

Под фотографиями Шерри находилось изображение темноволосого и загорелого Джейкоба Мессенджера, который позировал на пляже в плавках, напрягая мышцы пресса и лучезарно улыбаясь в камеру. Теперь Страйк знал, что короткая вспышка славы Мессенджера достигла своего апогея, когда он занял третье место на реалити-шоу, для рекламы которого и была сделана эта фотография. Однако, судебное разбирательство и последовавшее тюремное заключение Джейкоба за вождение в нетрезвом виде вернули его имя на страницы газет, а последний раз он появился в прессе, позируя в наркологической клинике ВГЦ. Джейкоб в обтягивающей белой футболке с логотипом церкви заявлял, как много ему дало присоединение к церкви. С тех пор он исчез из поля зрения общественности.