Текст книги "Неизбежная могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 60 страниц)

Как только открылись близлежащие магазины, число людей, проходящих мимо прилавка, неуклонно росло. Тайо околачивался поблизости в течение первого часа, наблюдая, как Робин и Вивьен общаются с покупателями, и критикуя их в перерывах между продажами. Больше всего людям пришлись по вкусу милые черепашки, которые очень нравились детям. Тайо сказал Робин и Вивьен, что, даже если люди не купили черепаху или соломенную куклу, им все равно следует предложить пополнить коробку для пожертвований на проекты церкви. Стратегия оказалась на удивление эффективной: большинство из тех, кого они просили, жертвовали несколько монет или даже банкноту, чтобы избежать неловкости от того, что ничего не купили.

Наконец, к облегчению Робин, Тайо ушел проверить, как дела у тех, у кого были коробки для сбора пожертвований. Как только он оказался вне пределов слышимости, Вивьен повернулась к Робин и сказала своим обычным голосом с акцентом якобы представительницы рабочего класса, который пропадал, когда она забывалась:

– Я не могу поверить, что он позволил Эмили поехать.

– Почему? – спросила Робин.

– Разве ты не знаешь о том, что произошло в Бирмингеме?

– Нет, а что?

Вивьен огляделась по сторонам, затем сказала, понизив голос:

– Она там вступила в ПС с одним парнем.

Робин знала, что ПС («плотская связь») означало отношения, которые любой человек за пределами церкви счел бы обыкновенными: моногамное партнерство, начинающееся с взаимного сексуального влечения, которое ВГЦ считала нездоровым продолжением инстинкта обладания.

– О, ничего себе, – ответила Робин. – Я не знала.

– Да, но это еще не все, – сказала Вивьен. – Она наговорила парню кучу лжи, которая заставила его усомниться в своей вере, и в итоге он поговорил об этом со старостой церкви, вот почему Эмили перевезли на ферму Чапмена.

– Ух ты, – отреагировала Робин. – И что это была за ложь?

Вивьен снова огляделась по сторонам, прежде чем заговорить.

– Ладно, не распространяйся об этом, но ты знаешь, что они с Беккой были знакомы с Утонувшим пророком?

– Да, я слышала об этом, – сказала Робин.

– Ну, по-видимому, это было что-то о Дайю. Просто полнейшее дерьмо.

– Что именно она ему сказала?

– Я не знаю, – ответила Вивьен, – но это было так ужасно, что тот парень чуть не ушел из церкви.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Робин, стараясь, чтобы в ее голосе прозвучало восхищение превосходными познаниями Вивьен.

– Я разговорилась с одной из приехавших с Эмили девушек. Она рассказала мне, что Эмили и этот парень, типа, тайком сбегали вместе и отказывались от духовной связи с кем-либо еще. Это был чистый материализм. Девушка считает, что Эмили на самом деле пыталась заставить его пойти с ней по Пути Отступника.

– Это ужасно, – произнесла Робин.

– Именно, – ответила Вивьен. – Судя по всему, им пришлось затаскивать ее в микроавтобус. Она кричала тому парню «Я люблю тебя». – На лице Вивьен отразилось отвращение. – Можешь себе представить? Но он, слава Богу, просто отвернулся от нее.

– Да уж, – сказала Робин. – Слава Богу.

Вивьен повернулась к прилавку, чтобы обслужить мать, которую маленький ребенок потащил посмотреть на плюшевых черепашек. Когда они ушли, а маленький мальчик прижимал к себе свою новую черепаху, Вивьен снова повернулась к Робин.

– Ты знаешь, что Папа Джей был в Лос-Анджелесе? – ее голос смягчился, когда она произносила «Папа Джей». Очевидно, компаньонка Робин теперь была так же сильно влюблена в основателя церкви, как и большинство женщин на ферме Чапмена, да и некоторые мужчины тоже. – Ну, он возвращается на следующей неделе.

– Правда? – спросила Робин.

– Да. Он всегда возвращается к Явлению Утонувшего пророка… У тебя была с ним духовная связь?

– Нет, – сказала Робин. – А у тебя?

– Нет, – вздохнула Вивьен, было совершенно очевидно, что она страстно мечтала об этом.

В течение следующих двух часов Тайо возвращался несколько раз, чтобы проверить, сколько денег находится в сейфе под столом. В один из таких случаев он пришел, жуя, и смахнул со рта крошки чего-то похожего на печенье. Он не предложил им двоим чем-нибудь подкрепиться и не принес никакой еды.

Шли часы, и у Робин начала кружиться голова от того, что, судя по положению солнца, было полуденным зноем. Несмотря на то, что она привыкла к голоду и усталости на ферме, для нее было новым испытанием так долго стоять на одном месте, улыбаться, поддерживать веселую беседу и проповедовать в пользу церкви, в то время как солнце палит нещадно, и нет привычной порции вязкой лапши и переваренных овощей, чтобы поддержать силы.

– Робин!

– Да?

Она автоматически повернулась к человеку, который произнес ее имя, и через секунду с ледяным ужасом поняла, что натворила. Маленький мальчик держал в одной руке плюшевую красногрудую птичку⁷⁷ и, играя, знакомил ее с черепахой, которую только что купил ему отец. Вивьен как-то странно смотрела на Робин.

– Это мое прозвище, – сказала Робин Вивьен, выдавив из себя смешок, когда отец и сын ушли. – Так меня иногда называет моя сестр... я имею в виду, одна из представителей моей живой собственности.

– О, – ответила Вивьен. – Почему она называет тебя Робин?

– У нее была книга о Робин Гуде, – на ходу придумывала Робин. – Это была ее любимая книга еще до моего рождения. Она хотела, чтобы мои родители назвали меня Роб...

Она замолчала. Тайо бежал к ним по улице, раскрасневшийся и потный: головы поворачивались, когда он в своем белом спортивном костюме пробирался мимо покупателей, на его лице были одновременно злость и паника.

– У нас проблема, – выдохнул он, подходя к прилавку. – Эмили пропала.

– Что? – ахнула Вивьен.

– Чертов Цзян, – выругался Тайо. – Отдайте мне сейф и упакуйте товар. Мы должны найти ее.

66

Убыль. Обладателю правды – изначальное счастье. Благоприятно иметь, куда выступить. Что нужно для жертвоприношения? И двух (вместо восьми) чаш достаточно для жертвоприношения.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Когда Тайо убежал, сжимая в руках сейф, Робин и Вивьен разобрали прилавок, оставив металлическую раму.

– Просто оставь все это, – в панике произнесла Вивьен, когда Робин запихивала последних черепашек и соломенных кукол обратно в коробки. – О боже мой. Что, если она пошла по Пути Отступника?

Коробка для сбора пожертвований дребезжала в руках Робин, когда они с Вивьен шли по Касл-стрит. Робин удивлялась полному, безоговорочному признанию Вивьен того факта, что взрослая женщина, решившая отделиться от группы, была опасна. Неужели ничто в собственной панике Вивьен не заставило ее спросить, зачем нужен такой строгий контроль? Очевидно, нет: Вивьен забегала в каждый магазин, мимо которого они проходили, встревоженная так, как могла бы встревожиться мать, обнаружившая пропажу своего малыша. В одинаковых белых спортивных костюмах, с шумной коробкой для сбора пожертвований, прижатой к груди Робин, эта пара привлекала все больше удивленных взглядов прохожих.

– Это она? – ахнула Вивьен.

Робин увидела вспышку белого, которую заметила Вивьен, но это оказался бритоголовый подросток в форме сборной Англии по футболу.

– Подожди, – задыхаясь, сказала Робин, останавливаясь. – Вивьен, подожди! Нам следует разделиться, так мы охватим больше территории. Ты проверь там, – Робин указала в сторону улицы Дэйви-Плейс, – а я продолжу идти этим путем. Мы встретимся у прилавка, если не найдем ее через час, хорошо?

– Как мы узнаем?..

– Просто спроси у кого-нибудь, который час!

– Хорошо, – сказала Вивьен, хотя выглядела испуганной из-за того, что ее оставили одну, – полагаю, в этом есть смысл.

Опасаясь, что Вивьен может передумать, если дать ей время на размышления, Робин снова пустилась бежать и, оглянувшись через плечо, с облегчением увидела, как Вивьен исчезает на Дэйви-плейс.

Робин немедленно свернула налево, на боковую дорогу, и вышла на широкую улицу, которая проходила мимо огромного, поросшего травой холма, на вершине которого возвышался замок Норидж, огромный и внушительный каменный куб с зубцами.

Робин прислонилась спиной к стене магазина, чтобы перевести дыхание. Последствия того, как она настолько сглупила, что откликнулась на свое настоящее имя, все еще отдавались в ней рикошетом. Было ли ее объяснение достаточно убедительным? Могла ли Вивьен забыть об этом упущении, потрясенная известием об исчезновении Эмили? Глядя на внушительный фасад замка, она услышала голос Страйка в своей голове:

«Ты скомпрометирована. Ты рассказала о своей настоящей личности так много, что тебя вот-вот раскроет любой, кто заподозрит тебя в чем-то. Убирайся сейчас же. Еще одна ошибка, и тебе конец».

И Страйк еще не в курсе, виновато подумала Робин, что Линь поймала ее с фонариком в лесу. Она могла только представить, что бы он сказал и на это тоже.

«То, что она еще не заговорила, не значит, что она этого не сделает. Несколько человек поделятся своими подозрениями – и она все расскажет».

Робин представила, как сейчас идет к телефонной будке точно так же, как много лет назад поступил отец Нив Доэрти, и звонит за счет вызываемого абонента в офис, чтобы сказать Пат, что ей нужно выйти из игры. Мысль о том, что она услышит грубый голос Пат, что ей никогда не придется возвращаться на ферму Чапмена, и что она навсегда будет в безопасности, вдали от угрозы Тайо и «духовной связи», была невероятно заманчивой.

Но, несмотря на все это, работа все еще оставалась незавершенной. Она не обнаружила в церкви ничего настолько разрушительного, чтобы вынудить Уилла Эденсора встретиться со своей семьей. Хотя у нее было несколько лакомых кусочков, которые могли бы стать компрометирующими, таких, как связь Джайлза Хармона с, возможно, несовершеннолетней Линь, Робин сомневалась, что ее слово устоит перед адвокатами ВГЦ, тем более что Линь, родившаяся и выросшая в ВГЦ, вряд ли стала бы давать показания против глав церкви.

«Я должна остаться, – ответила она Страйку в своей голове, – и я знаю, что ты бы тоже остался, будь ты на моем месте».

Робин закрыла глаза на минуту или две, измученная и голодная, и среди бессвязных мыслей, проносящихся в ее голове, возникла «а как же Райан».

Райан, о котором она думала в эти дни гораздо меньше, чем о Страйке... но это, конечно, потому, что она была так сосредоточена на работе… это было естественно, неизбежно…

Робин глубоко вздохнула и снова отправилась в путь, оглядывая улицу в поисках Эмили, хотя была уверена, что женщина давно ушла. Возможно, она поймала попутку или сама позвонила какому-нибудь родственнику, который приедет и заберет ее. Однако, если повезет, агентство сможет отследить Эмили на улице…

– Что? – воскликнула Робин, резко останавливаясь, ее взгляд упал на сложенный номер «Таймс» на стойке у входа в газетный киоск. Очевидно, Британия проголосовала за выход из ЕС.

Она как раз взяла газету с полки, чтобы прочитать статью, когда вдалеке увидела фигуру в белом. Цзян, с разъяренным выражением лица, приближался с противоположной стороны. Робин поспешно сунула газету обратно в прорезь, развернулась и поспешила обратно тем же путем, каким пришла: она не думала, что Цзян заметил ее, и не имела ни малейшего желания встречаться с ним. Торопливо пройдя по узкой пешеходной улочке, она вошла в крытую галерею, которую раньше не видела. Оглянувшись, она увидела, как Цзян прошел перед замком и исчез из виду.

Галерея, в которой сейчас стояла Робин, была старой и довольно красивой, с высоким сводчатым стеклянным потолком, плиткой в стиле модерн над витринами магазинов и подвесными светильниками, похожими на гигантские колокольчики. Отчаявшись узнать больше о внешнем мире, Робин пошла дальше, высматривая газетные киоски, пока краем глаза не заметила белое пятно.

Сквозь щель между разноцветными куклами, выставленными в витрине магазина игрушек, она увидела лысую Эмили, которая, словно загипнотизированная, тупо смотрела на полки с игрушками, прижимая к груди коробку для сбора пожертвований.

После секундного изумления Робин вернулась назад, чтобы войти в магазин. Бесшумно двигаясь в своих кроссовках, она обогнула конец ряда полок.

– Эмили?

Эмили подпрыгнула и уставилась на Робин так, словно видела ее впервые.

– Эм... люди ищут тебя. Ты… что ты делаешь?

Обида, граничащая иногда с гневом, которую Эмили проявляла на ферме Чапмена, исчезла. Она была белой как мел и дрожала.

– Все в порядке, – произнесла Робин, говоря так, будто она говорит с кем-то дезориентированным, с кем только что произошел несчастный случай.

– Тайо сердится? – прошептала Эмили.

– Он волнуется, – ответила Робин, и это было не совсем неправдой.

Если бы она не знала Эмили, то подумала бы, что та приняла какой-то стимулятор. Ее зрачки были расширены, а мускул на щеке подрагивал.

– Я проделала с ним ту штуку... ну, ты знаешь... в Домике для уединения... ту штуку, когда ты сосешь у них...?

– Да, – сказала Робин, прекрасно слыша детские голоса по другую сторону полок.

– ...чтобы он позволил мне приехать в Норидж.

– Понятно, – ответила Робин. В ее голове проносились различные варианты действий. Она могла позвонить Страйку и узнать, заберет ли он Эмили, посоветовать Эмили позвонить родственникам, если у нее есть кто-то за пределами церкви, или сказать Эмили сдаться полиции, но все эти варианты обязательно выявили бы отсутствие лояльности Робин к ВГЦ, и, если Эмили откажется, Робин доверила бы свою собственную безопасность женщине, которая сейчас безудержно дрожит перед полками с игрушками «Сильваниан Фэмилис»⁷⁸.

– Почему тебе так хотелось приехать в Норидж? – тихо спросила Робин, уверенная в ответе, но желая услышать его от Эмили.

– Я собиралась... но я не могу. Я только убью себя. Вот почему они предупреждают нас. Ты не сможешь выжить здесь, как только достигнешь восьмой ступени. Полагаю, я, ближе к тому, чтобы стать чистой духом, чем думала, – Эмили попыталась рассмеяться.

– Я этого не знала, – сказала Робин, придвигаясь ближе к Эмили. – Насчет восьмой ступени.

– Я хозяйка своей души, – произнесла Эмили, и Робин узнала мантру Украденного пророка. – Когда твой дух по-настоящему укрепился, ты уже не сможешь вернуться в материалистический мир. Это убьет тебя.

Взгляд Эмили вернулся к полкам с коллекцией «Сильваниан Фэмилис»: маленькие модели животных, одетые как люди, изображающие родителей и детей, а рядом с ними расставлены их домики и мебель.

– Смотри, – сказала она Робин, указывая на животных. – Все это материалистическая одержимость. Крошечная живая собственность и ее домики… коробки, ящики… Теперь мне придется залезть в ящик, – произнесла Эмили с очередным смехом, перешедшим в рыдание.

– Какой ящик?

– Это за то, что ты плохо себя ведешь, – прошептала Эмили. – Действительно плохо...

Мозг Робин работал быстро.

– Послушай, – предложила она. – Мы скажем им, что тебе нужно было в туалет, но ты упала в обморок, хорошо? Ты чуть не потеряла сознание, и женщина пришла тебе на помощь и не отпускала тебя, пока тебе не стало лучше. Я тебя поддержу – скажу, что, когда я зашла в туалет, женщина угрожала вызвать скорую. Если мы обе расскажем одну и ту же историю, тебя не накажут, хорошо? Я тебя прикрою, – повторила она. – Все будет хорошо.

– С чего бы тебе мне помогать? – недоверчиво спросила Эмили.

– Потому что я этого хочу.

Эмили с несчастным видом подняла свою коробку для сбора пожертвований.

– Я недостаточно собрала.

– Я могу помочь с этим. Подкину тебе немного. Жди тут.

Робин не испытывала никаких колебаний из-за того, что оставила Эмили, потому что была уверена, что та была слишком парализована страхом, чтобы пошевелиться. Девушка за кассой, которая болтала с молодым человеком, рассеянно протянула ей ножницы из-за стойки. Робин вернулась к Эмили и кончиком ножниц вскрыла коробку для сбора пожертвований.

– Мне придется кое-что оставить себе, потому что Вивьен видела, как туда бросали деньги, – сказала Робин, высыпая большую часть наличных и запихивая их в коробку Эмили. – Вот, держи.

– Зачем ты это делаешь? – прошептала Эмили, наблюдая, как Робин засовывает в прорезь последнюю пятифунтовую банкноту.

– Я же сказала тебе, что хочу этого. Оставайся тут, я должна вернуть ножницы.

Вернувшись, она обнаружила Эмили стоящей точно там, где оставила ее.

– Хорошо, может, мы...?

– Мой брат покончил с собой, и это была наша вина, – отрывисто произнесла Эмили. – Моя и Бекки.

– Ты не можешь быть в этом уверена.

– Я могу. Это были мы, мы сделали это с ним. Он застрелился. В материалистическом мире очень легко достать оружие, – Эмили нервно поглядывала на покупателей, проходящих мимо витрины магазина игрушек, как будто боялась, что они могут быть вооружены.

– Возможно, это был несчастный случай, – заметила Робин.

– Нет, это было не так, определенно не так. Бекка заставила меня кое-что подписать… она сказала мне, что я подавила воспоминания о том, что он сделал с нами. Она всегда так делала, – сказала Эмили, ее дыхание было быстрым и неглубоким, – рассказывала мне, что произошло, а чего не произошло.

Несмотря на ее искреннюю заботу об Эмили и настоятельную необходимость вернуться в группу, Робин не могла проигнорировать это открытие.

– Чего, по словам Бекки, не произошло?

– Я не могу тебе сказать, – ответила Эмили, переводя взгляд обратно на ряды счастливых семеек животных, улыбающихся из своих аккуратных упакованных в целлофан коробок. – Смотри, – сказала она, указывая на семейство из четырех свиней. – Свиньи-демоны… это знак, – она учащенно дышала.

– Знак чего? – спросила Робин.

– Что мне нужно заткнуться.

– Эмили, это всего лишь игрушки, – возразила Робин. – В них нет ничего сверхъестественного, это не знамения. Ты можешь рассказать мне все, что угодно, я тебя не выдам.

– Последний человек, который сказал мне это, был в Бирмингеме, и он… солгал... он...

Эмили заплакала. Она покачала головой, когда Робин успокаивающе положила руку ей на плечо.

– Не надо, не надо – у тебя будут неприятности из-за того, что ты была добра ко мне – ты не должна была мне помогать, Бекка проследит, чтобы тебя наказали за это.

– Я не боюсь Бекки, – ответила Робин.

– А стоит, – сказала Эмили, делая глубокие вдохи в попытке взять себя в руки. – Она будет… делать все, что угодно, чтобы защитить миссию. Все, что угодно. Я... я-то знаю.

– Как ты можешь угрожать миссии? – спросила Робин.

– Потому что, – Эмили разглядывала пару маленьких панд в розовых и голубых подгузниках, – я кое-что знаю… Бекка говорит, что я была слишком мала, чтобы помнить… – затем, из Эмили словно потоком потекли слова: – Но на самом деле я не была маленькой, мне было девять, и я знаю, потому что они перевели меня из детского общежития после того, как это случилось.

– После того, как случилось что? – спросила Робин.

– После того, как Дайю стала «невидимой», – сказала Эмили, делая акцент на последнем слове. – Я знала, что Бекка лжет, даже когда я согласилась с этим, потому что, – новые слезы хлынули потоком, – я любила… любила...

– Ты любила Бекку?

– Нет... не… это не имеет значения, не имеет… Я не должна была... говорить об этом... Забудь, пожалуйста...

– Я так и сделаю, – солгала Робин.

– Это просто Бекка, – Эмили изо всех сил пыталась снова взять себя в руки и вытирала лицо, – говорит мне, что я все время вру... она не такая... с тех пор, как уехала… Я чувствую, что она уже не та, кем была раньше...

– Когда она уехала? – спросила Робин.

– Много лет назад... они отправили ее в Бирмингем… они разделяют живую собственность… они, должно быть, подумали, что мы были слишком близки... и когда она вернулась... она не была... она по-настоящему стала одной из них, она не хотела слышать ни слова против кого-то из них, даже Мазу… Иногда, – сказала Эмили, – мне хочется выкрикнуть правду, но… это эгомотивность...

– Говорить правду – это не эгомотивность, – заметила Робин.

– Тебе не следует так говорить, – Эмили икнула. – Меня за это отправили в другой филиал.

– Я присоединилась к церкви, чтобы найти истину, – пояснила Робин. – Если это просто еще одно место, где ты не можешь говорить правду, я не хочу оставаться.

– Одно событие – тысяча разных воспоминаний. Только Благословенное Божество знает правду, – Эмили процитировала «Ответ».

– Но правда есть, – твердо возразила Робин. – И это не мнения или воспоминания. Это правда.

Эмили смотрела на Робин, казалось, с испуганным восхищением.

– Ты веришь в нее?

– В кого? В Бекку?

– Нет. В Утонувшего пророка.

– Я... да, полагаю, что так.

– Ну, тебе не следует этого делать, – прошептала Эмили. – Она была не такой, как о ней говорят.

– Что ты имеешь в виду?

Эмили заглянула в витрину магазина игрушек, затем сказала:

– У нее на ферме всегда были какие-то секретные дела. Запретные вещи.

– Какие вещи?

– Вещи в сарае и в лесу. Бекка тоже это заметила. Она говорит, что я все выдумываю, но она знает, что произошло. Я знаю, она помнит, – в отчаянии сказала Эмили.

– Что, по-твоему, Дайю делала в сарае и в лесу?

– Я не могу тебе сказать, – сказала Эмили. – Но я знаю, что она не умерла. Я это знаю.

– Что? – непонимающе переспросила Робин.

– Она не мертва. Она где-то там, взрослая. Она никогда не тонула.

Эмили слегка ахнула. Робин обернулась: из-за угла стеллажей вышла женщина в белом топе и брюках, держа за руки двух шумных маленьких мальчиков, и Робин поняла, что Эмили на мгновение приняла мать за другого члена ВГЦ. Два маленьких мальчика начали требовать модели паровозиков из мультфильма «Томас и его друзья».

– Мне нужен Перси. А вот и Перси! Я хочу Перси!

– Ты правда скажешь, что мне было нехорошо? – прошептала Эмили Робин. – В туалете и все такое?

– Да, конечно, —подтвердила Робин, боясь давить на Эмили еще больше прямо сейчас, но надеясь, что теперь она установила взаимопонимание, которое сохранится и на ферме. – Теперь ты в порядке, можешь идти?

Эмили кивнула, все еще шмыгая носом, и последовала за Робин из магазина. Они прошли всего несколько шагов по галерее, когда Эмили схватила Робин за руку.

– Тайо хочет, чтобы ты установила с ним духовную связь, не так ли?

Робин кивнула.

– Ну, если ты не хочешь, – тихо сказала Эмили, – тебе нужно пойти с Папой Джеем, когда он вернется. Никому из других мужчин не разрешается прикасаться к духовным женам Папы Джея. Бекка – духовная жена, вот почему ей никогда не приходится заходить в домики для уединения с кем-либо еще.

– Я этого не знала, – сказала Робин.

– Просто иди с Папой Джеем, – сказала Эмили, – и с тобой все будет в порядке.

– Спасибо, Эмили, – сказала Робин, которая оценила намерение помочь, стоящее за словами, но не сам совет. – Пошли, нам лучше поторопиться.

67

Не я ищу юношей; юноши ищут меня.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

В понедельник вечером Страйк взял с собой последнее письмо Робин, чтобы перечитать его во время ночного наблюдения за Фрэнками, потому что нашел в ее словах много интересных зацепок.

Робин написала, что Ван перевезли с фермы Чапмена, хотя Робин и не знала, куда. Ван оставила своего ребенка с Мазу, которая назвала маленькую девочку Исинь, и теперь носила ее на руках и разговаривала так, как будто была биологической матерью ребенка. Робин также описала свою поездку в Норидж, но поскольку она не упомянула о случайной реакции на свое настоящее имя, Страйк был избавлен от новых забот о безопасности Робин, и продолжал размышлять над утверждением Эмили о том, что Дайю на самом деле не утонула.

Даже без подтверждающих доказательств мнение Эмили заинтересовало детектива, потому что оно вернуло его к размышлениям на эспланаде в Кромере, когда он обдумывал возможность того, что Дайю вынесли на пляж не для того, чтобы она умерла, а для того, чтобы передать кому-то другому. Сидя в темноте в своей машине и регулярно бросая взгляды на окна квартиры Фрэнков, которые нетипично для этого часа были освещены, он спрашивал себя, насколько вероятно, что Дайю осталась в живых после поездки на пляж, но пока не пришел к определенному выводу.

У Уэйсов был четкий мотив для исчезновения Дайю: помешать семье Грейвс получить доказательства родства через ДНК и установить контроль над четвертью миллиона фунтов в ценных акциях и облигациях. Смерть не была обязательна для достижения этой цели: достаточно было просто поместить Дайю за пределы досягаемости Грейвсов. Но если Дайю не умерла, то где же она была? Возможно, у Мазу или Джонатана были родственники, о которых Страйк не знал и которые могли бы согласиться взять девочку к себе?

Дайю было бы двадцать восемь лет, если бы она была еще жива. Смогла бы она молчать, зная, что вокруг нее, предположительно утонувшей в семь лет, вырос культ?

В предпоследней строке своего отчета Робин ответила на вопрос, который Страйк задал в последнем письме: были ли у нее какие-либо основания полагать, что ее прикрытие может быть раскрыто на ферме Чапмена, учитывая, что к Страйку подошла неизвестная женщина, очевидно, чтобы помешать его наблюдению?

Я не знаю, имеет ли та женщина, о которой ты пишешь, какое-либо отношение к церкви, но я не думаю, что кто-то здесь знает или подозревает, кто я на самом деле.

Движение у двери дома Фрэнков заставило Страйка поднять голову. Два брата, косолапя, шли к своему ветхому фургону, нагруженному тяжелыми коробками и чем-то похожим на пакеты с продуктами. Когда младший Фрэнк добрался до машины, он споткнулся, и несколько больших бутылок минеральной воды вывалились из коробки и откатились в сторону. Страйк, который все это время снимал их на видео, наблюдал, как старший брат ругал младшего, поставив свою собственную коробку, чтобы помочь собрать бутылки. Страйк увеличил изображение и увидел нечто похожее на моток веревки, торчащий из коробки старшего брата.

Страйк дал фургону фору, затем последовал за ними. Проехав немного, они остановились у большого складского помещения в Кройдоне. Здесь детектив наблюдал, как они выгрузили коробки и продукты и исчезли в здании.

Конечно, не было преступлением купить веревку или фургон, или снять складское помещение и привезти туда еду и воду, но Страйк полагал, что все эти поступки выглядят весьма зловеще. Как он ни старался, он не мог придумать никакого правдоподобного объяснения этим действиям, кроме того, что братья действительно планировали похищение и удержание актрисы, которую они, казалось, были полны решимости наказать за то, что она не уделяла им достаточно внимания. Насколько ему было известно, полиция еще не звонила Фрэнкам, чтобы предостеречь их. Он не мог не подозревать, что этому делу не придается первостепенное значение, потому что Майо могла позволить себе нанять частное детективное агентство для наблюдения за своими преследователями.

Он просидел двадцать минут, наблюдая за входом в здание, но братья так и не появились. Через некоторое время, зная, что услышит, как фургон снова заводится, он загуглил «Похороны Шарлотты Кэмпбелл» на телефоне, чего до сих пор не решался сделать.

С тех пор как читающая газеты публика узнала о смерти Шарлотты, в газеты просочились дальнейшие подробности ее самоубийства. Таким образом, Страйк знал, что Шарлотта приняла коктейль из алкоголя и антидепрессантов, прежде чем перерезать себе вены и истечь кровью в ванне. Домработница в девять часов утра обнаружила, что дверь ванной заперта, и, безрезультатно колотя в нее и крича, вызвала полицию, которая выломала дверь в комнату. Поневоле воображение Страйка настойчиво рисовало ему яркую картину: Шарлотта погружена в собственную кровь, ее черные волосы плавают на запекшейся поверхности.

Он размышлял, какое место семья выберет в качестве последнего пристанища Шарлотты. Семья ее покойного отца была из Шотландии, в то время как ее мать, Тара, родилась и жила в Лондоне. Когда Страйк узнал из «Таймс», что Шарлотту похоронят на кладбище Бромптон, одном из самых престижных в столице, он понял, что Таре, должно быть, был предоставлен решающий голос. Выбор Бромптона также обеспечил известность, к которой Тара всегда питала слабость. Таким образом, Страйк смог просмотреть фотографии скорбящих на сайте «Дейли мейл», сидя в темноте.

Многие одетые в черное люди, покидавшие похороны Шарлотты ранее в тот день, были ему знакомы: виконт Джейго Росс, бывший муж Шарлотты, как всегда похожий на беспутного песца; ее сводный брат с растрепанными волосами Валентин Лонгкастер; Саша Легард, ее красивый единоутробный брат, актер; Мэдлин Курсон-Майлз, дизайнер ювелирных украшений, с которой Страйк ранее встречался; Иззи Чизл, одна из старых школьных подруг Шарлотты; Киара Портер, модель, с которой у Страйка однажды был роман на одну ночь, и даже Генри Уортингтон-Филдс, тощий рыжеволосый мужчина, который работал в любимом антикварном магазине Шарлотты. Неудивительно, что отсутствие Лэндона Дормера бросалось в глаза.

Страйк не получил приглашения на похороны, но это его не беспокоило: по сути он попрощался с ней в маленькой норфолкской церкви с видом на ферму Чапмена. В любом случае, учитывая его личные отношения с некоторыми людьми, с которыми ему пришлось бы скорбеть плечом к плечу, похороны, несомненно, были бы одним из самых неприятных событий в его жизни.

На последней фотографии в статье «Мейл» была изображена Тара. Судя по тому, что Страйк мог разглядеть сквозь густую черную вуаль на ее шляпе, ее некогда красивые черты были сильно искажены, скорее всего, чрезмерным использование филлеров. С одной стороны от нее находился ее четвертый муж, а с другой – единственная родная сестра Шарлотты, Амелия, которая была на два года старше его бывшей невесты. Это была та самая сестра, которая позвонила Страйку в офис на следующее утро после того, как прессе стало известно о самоубийстве Шарлотты, и которая, узнав от Пат, что Страйк недоступен, просто повесила трубку. С тех пор Амелия не звонила Страйку, и он не пытался связаться с ней. Если слух о том, что Шарлотта оставила предсмертную записку, был правдой, он не очень хотел ознакомиться с ее содержанием.

Звук хлопнувшей дверцы машины заставил его поднять голову. Братья Фрэнки вышли из здания и теперь пытались завести остывший мотор своего фургона. С четвертой попытки он ожил, и Страйк проследил за ними до их многоквартирного дома. Через двадцать минут свет в их квартире погас, и Страйк вернулся к новостям, чтобы убить время до прихода Шаха, который сменит его в восемь.

Референдум по Брекситу, возможно, и закончился, но эту тему продолжали мусолить в прессе. Страйк пролистал, не открывая, заголовки статей о референдуме, пока с дурными предчувствиями не увидел еще одно знакомое лицо: Бижу Уоткинс.

На снимке, который был сделан, когда она выходила из своей квартиры, Бижу была одета в облегающее платье цвета павлиньего пера, подчеркивающее ее фигуру. Ее темные волосы были уложены. Она, как обычно, была искусно накрашена, а в руке держала блестящий портфель. Рядом был размещен еще один снимок, на котором была изображена полная женщина без макияжа, с растрепанными волосами в неудачном вечернем платье из розового атласа, которая на подписи была названа леди Матильдой Хонболд. Над двумя фотографиями был заголовок: «Эндрю ‘Медоед’ Хонболд разводится».