Текст книги "Неизбежная могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 60 страниц)

В этот момент она поняла, что не стоит опасаться, что кто-то выйдет из Домиков для уединения. Из них доносились ритмичные удары и стоны, а также визги, которые могли быть знаком как удовольствия, так и боли. Робин поспешила дальше.

Фермерские ворота из пяти перекладин отделяли дикий луг от места, где располагались Домики для уединения. Робин решила не открывать ворота, а перелезть через них. Перебравшись на другую сторону, она перешла на бег, мокрая земля хлюпала под ногами, и ее охватила едва сдерживаемая паника. Если на ферме установлены камеры ночного видения, то ее могут обнаружить в любой момент; агентство, возможно, тщательно обследовало периметр, но оно не могло знать, какая технология наблюдения используется внутри. Ее сознание твердило ей, что она нигде не видела камер слежения, но страх не отпускал ее, и она поспешила в глухую темноту леса.

Достигнув укрытия деревьев, она почувствовала облегчение, но теперь ее охватил страх другого рода. Ей показалось, что она снова видит ту же улыбающуюся прозрачную фигуру Дайю, что появилась в подвале несколько часов назад.

«Это был обман, – сказала она себе. — Ты же знаешь, что это был фокус».

Но она не понимала, как это было сделано, а поверить в призраков было очень легко, когда вслепую продираешься через заросли, крапиву и искривленные корни, а треск веток под ногами звучит так же громко, как выстрелы в ночной тишине, и дождь стучит по кронам деревьев над головой.

Робин не могла понять, в правильном ли направлении она идет, так как из-за отсутствия проезжающих машин не понимала, где находится дорога. Она плутала минут десять, пока справа от нее не проехала машина, и она сообразила, что находится примерно в двадцати метрах от периметра.

Прошло почти полчаса, прежде чем она нашла небольшую полянку, которую Барклай прорубил прямо внутри ограждения из толстой колючей проволоки. Присев, она стала ощупывать землю, и наконец ее пальцы наткнулись на что-то неестественно теплое и гладкое. Она подняла пластиковый камень из зарослей сорняков, где он лежал, и дрожащими руками раздвинула две половинки.

Включив фонарик, она увидела ручку, бумагу и записку, написанную знакомым почерком Страйка, и ее сердце подпрыгнуло так, словно она увидела его самого. Она услышала голоса в лесу позади себя и едва успела убрать послание.

В ужасе Робин выключила свет и бросилась на землю в ближайшие заросли крапивы, прикрывая лицо руками, как могла, уверенная, что идущим сзади слышен стук ее сердца. Ожидая крика или требования показать себя, она вообще ничего не услышала, кроме шагов. Затем заговорила девушка:

– Мне п-по-показалось, что я видела свет.

Робин лежала очень тихо и закрыла глаза, как будто это могло сделать ее менее заметной.

– Это лунный свет на проводах, наверное, – зазвучал мужской голос. – Так что ты от меня хочешь?

– Мне ну-нужно, чтобы ты сн-снова на-наполнил меня.

– Линь, я не могу.

– Ты д-должен, – сказала девушка, срываясь на плач, – или м-м– мне снова п-при-придется идти с ним. Я не-не могу, Уилл, я не х-хоч… – она начала плакать.

– Ш-ш-ш! – в отчаянии произнес Уилл.

Робин услышала шорох ткани и бормотание. Она догадалась, что Уилл обнял Линь, чьи рыдания теперь звучали приглушенно.

– Почему не-не….

– Ты знаешь почему, – прошептал он.

– Они со-собрались отправить меня в Бирмингем, если я не-не пойду с ним, и я н-не смогу покинуть Цинь, я н-н-не буду…

– Кто сказал, что тебя отправят в Бирмингем? – спросил Уилл.

– М-М-М-Мазу, если я не-не пойду с н-ни…

– Когда она тебе это сказала?

– В-в-вчера, но, если я буду наполнена, м-м-может быть, она н-не будет м-м-м…

– О боже, – сказал Уилл, и Робин никогда не слышала сказанных с таким отчаянием слов.

Воцарилась тишина, послышались слабые звуки движения.

«Пожалуйста, не занимайтесь сексом, – подумала Робин, плотно закрыв глаза и лежа среди крапивы. – Пожалуйста, пожалуйста, не надо».

– Или мы м-м-м-могли бы сд-сде-сделать то, что сделал Кевин, – в голосе Линь звенели слезы.

– Ты спятила? – резко отреагировал Уилл. – Будем прокляты навеки, уничтожим наши души?

– Я н-не оставлю Цинь! – закричала Линь. И снова Уилл лихорадочно уговаривал ее замолчать. Снова наступило затишье, и Робин показалось, что она слышит скорее успокаивающие, чем страстные поцелуи.

Ей следовало предвидеть, что кто-то еще, кроме сотрудников детективного агентства «Страйк и Эллакотт», может знать о «слепой зоне» камер и удобном прикрытии леса. Теперь ее собственное безопасное возвращение в общежитие зависело от того, что пара решит делать дальше. Мысль о том, что один из них может подойти ближе к месту, где она лежала, внушала ей ужас. Если проедет еще одна машина, ее огни, несомненно, сделают заметным ярко-оранжевый спортивный костюм Робин. Ей оставалось только замереть, свернувшись калачиком среди крапивы. Если она все-таки благополучно выберется из леса, ей придется беспокоиться о том, как она объяснит пятна грязи и травы на своем чистом спортивном костюме.

– Ты не можешь сказать Мазу, что у тебя что-то болит? Что за штука у тебя была в прошлый раз?

– Цистит, – всхлипнула Линь. – Она н-не поверит м-м-мне.

– Хорошо, – сказал Уилл, – тогда… тогда… тебе придется притвориться, что ты больна чем-то другим. Попроси встречи с доктором Чжоу.

– Н-н-но мне придется в конце концов выздороветь – я не могу оставить Цинь! – снова завопила девушка, и Уилл, теперь явно напуганный, сказал:

– Ради бога, не кричи!

– По-почему бы тебе просто меня снова не наполнить?

– Я не могу, ты не понимаешь, я не могу…

– Ты ст-струсил!

Робин услышала быстро удаляющиеся шаги и была уверена, что девушка убегает, а Уилл последовал за ней, потому что, когда он снова заговорил, его голос был слышен уже издалека.

– Линь…

– Если ты не собираешься м-м-меня наполнить…

Голоса стали неразличимы. Робин продолжала лежать в своем укрытии с колотящимся сердцем, напрягая слух, пытаясь услышать, что происходит. Пара все еще спорила, но она уже не могла разобрать, о чем они говорят. Сколько времени она лежала и слушала, она не знала. Мимо пронеслась еще одна машина. Наконец, голоса и шаги стихли.

Робин пролежала так еще минут пять, боясь, что пара вернется, а потом осторожно села.

Записка Страйка все еще была скомкана в ее руке. Она сделала несколько глубоких вдохов, затем снова включила фонарик, разгладила письмо и прочитала его.

«Надеюсь, у тебя там все идет хорошо. Дэв спрячет записку и будет находиться поблизости до субботы, проверяя камень, пока ты не напишешь ответ. Если ответа не будет, увидимся в воскресенье.

Я встречался с Эбигейл Гловер, дочерью Джонатана Уэйса. Очень интересный разговор. Она утверждает, что Дайю была дочерью не Уэйса, а Александра Грейвса. Якобы, перед ее смертью между Уэйсами и родителями Грейвса шла борьба за опеку над девочкой. Эбигейл была свидетелем и участником множества насильственных действий, а после того, как Дайю утонула, Эбигейл закрыли в свинарнике на трое суток голышом, но, к сожалению, она не хочет давать показания.

Во вторник я встречаюсь с родителями Александра Грейвса. Я дам тебе знать, как все пройдет.

Все еще пытаюсь найти Шерри Гиттинс, девушку, которая повезла Дайю купаться. Я изучал обстоятельства смерти Дайю, и у меня есть вопросы. Любая информация, которую ты сможешь найти, будет полезна.

Возможно, мы также нашли способ убедить Джордана Рини поговорить со мной – у Штыря есть приятели в этой тюрьме.

Меня беспокоит Литтлджон. Он не сказал мне, что работал на Паттерсона в течение трех месяцев, прежде чем перейти к нам. Пытаюсь найти ему замену.

Фрэнки остаются фриками и, возможно, планируют похищение.

Береги себя. Если захочешь выйти, только скажи. Если понадобится, мы вломимся туда силой.

Целую, С.»

Робин не знала, почему записка вызвала у нее столько чувств, но слеза упала на бумагу. Связь с внешней жизнью подействовала на нее как лекарство, укрепив ее, а предложение вломиться силой и это «Целую» перед инициалами Страйка показались ей объятиями.

Теперь она достала ручку, положила небольшую стопку бумаги на колено и начала писать, неуклюже держа фонарь в левой руке.

«Все идет хорошо. Сегодня вечером я присоединилась к церкви. Полностью окунулась в бассейн в храме.

Уилл Эденсор здесь, и я только что подслушала разговор между ним и Линь, дочерью Дейрдре Доэрти. Она умоляла его снова “наполнить” ее, чтобы избежать необходимости спать с “ним”. Неизвестно, кто такой “он”. Линь даже предложила сбежать, но Уилл, похоже, окончательно “уверовал” и говорит, что это обернется проклятием. Я не до конца уверена, но если она уже родила здесь, то это может быть ребенок Уилла. Если это так, то она наверняка была несовершеннолетней, когда рожала, потому что она и сейчас не выглядит очень взрослой.

Насилия пока не замечено, а вот лишения сна и еды – сколько хочешь.

Сегодня вечером я видела, как дух Дайю материализовался из ниоткуда, двигался и махал всем нам рукой. Ее вызвал Джонатан У. Не знаю, как это было сделано, но должна сказать, что выглядело эффектно и, думаю, убедило почти всех».

Робин сделала паузу, пытаясь вспомнить что-нибудь еще, что могло бы показаться Страйку важным. Она дрожала от холода и так устала, что едва могла соображать.

«Думаю, это все, что могу написать, жаль, что больше ничего нет. Надеюсь, теперь, когда я стала настоящим членом церкви, я смогу увидеть ее худшую сторону.

Избавиться от Литтлджона при возможности это хорошая идея.

Целую, Робин»

Она сложила записку, положила ее в бутафорский камень и вернула его на прежнее место. Затем с тяжелым сердцем она разорвала записку Страйка на мелкие кусочки и начала пробираться сквозь деревья к расположенной вдалеке ферме, разбрасывая обрывки записки по разным участкам зарослей крапивы.

Однако она так устала, что потеряла ориентацию в пространстве. Вскоре она оказалась в густом лесу, и даже точно не помнила, как прошла через него. Робин снова ощутила панику. Наконец она пробралась между двумя стволами, опутанными вьюнами, сделала несколько шагов по небольшой полянке и затем с воплем, который не смогла сдержать, упала на что-то твердое и острое.

– Дерьмо, – простонала Робин, нащупывая свою голень. Она поранилась, хотя, к счастью, на ее брюках не было дыр. Ощупывая землю вокруг себя, она нашла то, обо что споткнулась: похоже, это был сломанный пень или столб, воткнутый в землю. Она встала и тут увидела в лунном свете несколько сломанных столбов, расположенных неровным кругом. Они определенно были расставлены людьми, словно для пугающего ритуала, и располагались посреди окружающей дикой природы. Робин вспомнила историю Кевина Пёрбрайта о том, как его на ночь привязали к дереву в качестве наказания, когда ему было двенадцать. Были ли здесь когда-то столбы, к которым можно было привязать целую группу детей? Если это так, то, похоже, ими больше не пользовались, потому что они тихо гнили в глубине леса.

Слегка прихрамывая, Робин снова отправилась в путь и наконец, благодаря мимолетному проблеску лунного света, нашла опушку леса.

Только когда она шла обратно по темному сырому лугу к ферме, она вспомнила, что не написала записку для Мёрфи. Слишком уставшая и взбудораженная, чтобы вернуться, она решила, что передаст ему письмо с извинениями на следующей неделе. Пятнадцать минут спустя она уже перелезала через фермерские ворота. Она прошла мимо темных и тихих Домиков для уединения и с глубоким облегчением проскользнула обратно в общежитие незамеченной.

ЧАСТЬ III

Цзянь. Препятствие

ПРЕПЯТСТВИЕ означает трудность.

Опасность впереди.

Видеть опасность и знать, как стоять на месте, – вот в чем мудрость.

«И цзин, или Книга перемен»

37

Название гексаграммы, которое условно переведено словом «Выход», должно быть принято еще и как решимость и как прорыв.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Возможно, письмо Робин с фермы Чапмена не произвело на Страйка такого же впечатления, как на нее, но отсутствие записки для Райана Мёрфи его чрезвычайно обрадовало. Этот факт он скрыл от Дэва Шаха, когда тот подтвердил, что, проверив незадолго до рассвета пластиковый камень, он нашел внутри всего одно письмо.

– Что ж, рад узнать, что с ней все в порядке, – только и сказал сидевший за столом партнеров Страйк, прочитав сообщение Робин. – И она уже добыла чрезвычайно важную информацию. Если у Уилл Эденсора появился ребенок на ферме, у нас есть частичное объяснение, почему он не уходит оттуда.

– Да, – поддержал Дэв. – Страх преследования. Совращение малолетних, не так ли? Собираешься рассказать сэру Колину?

Страйк колебался, хмурясь и потирая подбородок.

– Если ребенок точно Уилла, ему рано или поздно придется об этом сообщить, но я бы предпочел сначала разузнать побольше.

– Дело касается несовершеннолетних, – заметил Дэв.

Страйк никогда раньше не видел Шаха таким бескомпромиссным.

– Я согласен. Но я не уверен, что происходящее там можно судить по обычным стандартам.

– Да на хер эти нормальные стандарты, – ответил Дэв. – Держи свой член в штанах рядом с детьми.

После короткого напряженного молчания Дэв объявил, что ему нужно немного поспать, поскольку он всю ночь провел в машине за рулем.

– Что его так расстроило? – спросила Пат, когда стеклянная дверь хлопнула сильнее обычного, и Страйк показался из внутреннего кабинета с пустой кружкой в руке.

– Секс с несовершеннолетними девочками, – ответил Страйк, направляясь к раковине, чтобы вымыть кружку, прежде чем отправиться на дальнейшую слежку за Йети. – Я не про Дэва, – добавил он.

– Ну, это я и так поняла, – сказала Пат.

Как Пат могла это понять, Страйк не спросил. Дэв, несомненно, был самым привлекательным сотрудником агентства, и Страйк по опыту знал, что симпатии их офис-менеджера чаще всего доставались красивым мужчинам. Эта цепь мыслей побудила его сказать:

– Кстати, если позвонит Райан Мёрфи, скажи ему, что на этой неделе для него нет записки от Робин.

Что-то в остром взгляде Пат заставило Страйка добавить:

– В камне ничего не было.

– Ладно, я не обвиняю тебя в том, что ты ее сжег, – огрызнулась Пат, продолжив печатать.

– Все в порядке? – спросил Страйк. Хотя Пат нельзя было назвать слишком жизнерадостным человеком, он не мог так сразу вспомнить, чтобы она была столь раздражительна без какой-либо на то причины.

– Превосходно, – ответила Пат, покачивая электронной сигаретой, и хмуро глядя на монитор.

Страйк решил, что правильнее будет мыть кружку молча.

– Ну, я пошел следить за Йети, – сказал он. Когда он повернулся за пальто, его взгляд упал на небольшую стопку чеков на столе Пат.

– Это Литтлджон принес?

– Да, – сказала Пат, ее пальцы быстро бегали по клавишам.

– Не возражаешь, если я быстренько посмотрю?

Он прошелся по чекам. Ничего необычного или экстравагантного там не было, разве что они были несколько небрежными.

– Что ты думаешь о Литтлджоне? – спросил Страйк Пат, кладя квитанции обратно рядом с ней.

– В смысле, что я о нем думаю? – уставилась она на него.

– Именно то, что я сказал.

– Все с ним хорошо, – ответила Пат после паузы. – Все в порядке.

– Робин сказала мне, что он тебе не нравится.

– Я подумала, что он был немного молчаливым, когда начинал работать, вот и все.

– А он стал болтливее, да? – спросил Страйк.

– Да, – сказала Пат. – Хотя… нет, но он всегда вежлив.

– Ты никогда не замечала, чтобы он делал что-нибудь странное? Вел себя странно? Врал о чем-нибудь?

– Нет. Почему ты меня об этом спрашиваешь? – спросила Пат.

– Потому что если бы ты замечала, то не была бы единственной, – ответил Страйк. Теперь он был заинтригован. Пат никогда раньше не упускала ни малейшей возможности обсудить кого-либо: клиента, коллегу и даже самого Страйка.

– Он в порядке. Он хорошо справляется со своей работой, не так ли?

Прежде чем Страйк успел ответить, на столе Пат зазвонил телефон.

– О, привет, Райан, – произнесла она, ее тон стал гораздо теплее.

Страйк решил, что пора уходить, и тихо закрыл за собой стеклянную дверь.

За следующие несколько дней не случилось особого прогресса в деле ВГЦ. От Штыря не было известий о возможной встрече с Джорданом Рини. Шерри Гиттинс не удалось найти ни в одной базе данных, к которым обращался Страйк. Единственный свидетель утреннего купания Шерри и Дайю – владелица прибрежного кафе, которая видела, как они с полотенцами шли на пляж, – умерла пять лет назад. Он пытался связаться со все еще проживавшими в Кромере мистером и миссис Хитон, которые видели Шерри, бегущую в истерике по пляжу после того, как Дайю скрылась под волнами. Но неважно – как долго и в какое время Страйк звонил, их домашний телефон не отвечал. Он подумывал заехать в Кромер после посещения Гарвестон-холла, но, поскольку агентству уже приходилось туго со всеми текущими делами, а он запланировал поездку в Корнуолл позже на неделе, то решил не терять еще несколько часов в дороге только ради того, чтобы не застать никого дома.

Его поездка в Норфолк солнечным утром вторника проходила без происшествий. Он ехал по ровному, прямому участку автострады А11, когда ему позвонила Мидж и рассказала о деле, которое агентство недавно взяло в работу, о предполагаемой супружеской неверности, в которой муж хотел уличить жену. Клиент был новый, так что ни ему, ни объекту слежки еще не было дано никакого прозвища. Несмотря на это, Страйк понял, о ком говорила Мидж, когда начала без предисловий:

– Я поймала миссис Как-Ее-Там с поличным.

– Уже?

– Ага. Есть фотографии, как она выходит из квартиры любовника сегодня утром. Отправилась в гости к матери, ага, как же. Возможно, мне стоило немного растянуть процесс. Мы не получим много за это дело.

– Получим хорошие отзывы, – сказал Страйк.

– Попросить Пат позвонить следующему клиенту из листа ожидания?

– Давай подождем неделю, – ответил Страйк после некоторого колебания. – На Фрэнков требуется вдвое больше рабочей силы теперь, когда мы знаем, что они оба замешаны. Послушай, Мидж, раз уж ты позвонила, ничего не произошло между Пат и Литтлджоном?

– Что ты имеешь в виду?

– Не было ссоры или чего-то подобного?

– Ни о чем таком не слышала.

– Пат была немного странной сегодня утром, когда я спросил, что она думает о нем.

– Ну, он ей не нравится, – объяснила Мидж. – И никому из нас, – добавила она со своей обычной прямотой.

– Я ищу замену, – сказал Страйк, и это было правдой: накануне вечером он отправил электронные письма нескольким своим знакомым в полиции и в армии в поисках возможных кандидатов. – Окей, отлично сработано с миссис Как-Ее-Там. Увидимся завтра.

Он проезжал безжалостно скудный ландшафт, который, как обычно, ухудшал его настроение. Коммуна Эйлмертон навсегда запятнала Норфолк в его памяти; он не находил красоты ни в кажущемся необъятным небе, давящем на ровную землю, ни в случайных ветряных мельницах и топких болотах.

Спутниковая навигация вела его по узким извилистым проселочным дорожкам, пока он наконец не увидел первый указатель на Гарвестон. Через три часа после того, как он покинул Лондон, он въехал в крошечную деревню, минуя один за другим церковь с квадратными башнями, школу и ратушу, а всего через три минуты оказался на другой стороне селения. В четверти мили от Гарвестона он заметил деревянный указатель, направивший его по дороге направо, к особняку. Вскоре после этого он проехал через открытые ворота к месту, которое когда-то было домом Украденного пророка.

38

Наверху слабая черта. Не просияешь, а померкнешь. Сначала поднимешься на небо, а потом погрузишься в землю.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Подъездная дорожка была окружена высокой живой изгородью, и Страйк почти не видел сада, пока не добрался до гравийной площадки перед особняком, который представлял собой несимметричное, но впечатляющее здание из серо-голубого камня, с готическими окнами и входной дверью из массива дуба, к которой вели каменные ступени. Выйдя из машины, он остановился на несколько секунд, чтобы полюбоваться безупречными зелеными лужайками, кустами, подстриженными в виде фигур львов, и водным садом, мерцающим вдалеке. Затем скрипнула дверь, и хриплый, но сильный мужской голос произнес:

– Ну, здравствуйте!

Из дома вышел пожилой мужчина и стоял теперь, опираясь на трость из красного дерева, на вершине каменной лестницы, ведущей к входной двери. На нем были рубашка, твидовый пиджак и сине-бордовый галстук полковника гренадерской гвардии. Рядом с ним, виляя хвостом, стоял неимоверно толстый палевого окраса лабрадор, очевидно, решивший дождаться, пока вновь прибывший незнакомец поднимется по ступенькам, вместо того, чтобы самому спуститься и поприветствовать гостя.

– Больше не могу спускаться по этой проклятой лестнице без посторонней помощи, извините!

– Нет проблем, – сказал Страйк, гравий хрустел под его ногами, пока он шел к входной двери. – Полковник Грейвс, я полагаю?

– Как поживаете? – Грейвс пожал ему руку. У него были густые седые усы и слегка неправильный прикус, придававший сходство с кроликом или, если выражаться циничнее, с типичной карикатурой болвана из высшего общества. На глазах за стеклами очков в стальной оправе были заметны молочно-белые бляшки катаракты, а из одного уха торчал большой наушник слухового аппарата телесного цвета.

– Входите-входите – за мной, Ганга Дин⁵⁷, – добавил он. Эти слова, как понял Страйк, были обращены не к нему, а к толстому лабрадору, который обнюхивал край его брючины.

Полковник Грейвс проковылял впереди Страйка в большой зал, громко стуча тростью по темным полированным половицам, запыхавшийся лабрадор – в арьергарде. Викторианские портреты маслом (без сомнения, изображения предков) смотрели сверху вниз на двух мужчин и собаку. Безмятежная красота старинного помещения подчеркивалась светом, льющимся из большого окна со свинцовыми переплетами над лестницей.

– Красивый дом, – сказал Страйк.

– Мой дед купил его. Пивной магнат. Хотя пивоварни уже давно нет. Стаут Грейвса, слышали когда-нибудь?

– Боюсь, что нет.

– Он оставил бизнес в 1953 году. В подвале еще осталась пара бутылок. Отвратительная штука. Отец заставлял нас пить его. Фундамент состояния семьи и все такое. Вот мы и пришли, – сказал полковник, к этому времени дыша так же тяжело и громко, как его собака, и толкнул дверь.

Они вошли в большую гостиную, обставленную с комфортом, присущим домам представителей высшего класса: глубокие диваны и кресла, обтянутые выцветшим ситцем; окна со свинцовыми переплетами, выходящие на великолепные сады; собачья подстилка из твида, на которую лабрадор плюхнулся с таким видом, будто за утро совершил больше упражнений, чем обычно за целый день.

Три человека сидели вокруг низкого стола, заставленного чайной посудой и тортом, похожим на домашний бисквит королевы Виктории⁵⁸. В кресле сидела пожилая женщина с тонкими седыми волосами, одетая в темно-синее платье с ниткой жемчуга на шее. Ее руки дрожали так сильно, что Страйк задумался, не страдает ли она болезнью Паркинсона. На диване бок о бок сидела пара лет под пятьдесят. Густые брови и выдающийся римский нос лысеющего мужчины делали его похожим на орла. Его галстук – если только он не выдавал себя за кого-то другого, что Страйк посчитал маловероятным в данной ситуации – свидетельствовал о том, что когда-то он служил в Королевской морской пехоте. Его жена, пухлая блондинка, была одета в розовый кашемировый свитер и твидовую юбку. Ее волосы с коротким каре были украшены сзади бархатным бантом – такой прически Страйк не видел с восьмидесятых, а ее румяные щеки с лопнувшими сосудами свидетельствовали о том, что она много времени проводит на свежем воздухе.

– Моя жена Барбара, – сказал полковник Грейвс, – наша дочь Филиппа и ее муж Николас.

– Доброе утро, – сказал Страйк.

– Здравствуйте, – сказала миссис Грейвс. Филиппа просто кивнула Страйку, не улыбнувшись. Николас не произнес ни слова и не сделал и жеста в знак приветствия.

– Присаживайтесь, – полковник указывал Страйку на кресло напротив дивана. Сам он со вздохом облегчения медленно опустился в кресло с высокой спинкой.

– Какой вы предпочитаете чай? – спросила миссис Грейвс.

– Покрепче, пожалуйста.

– Молодец, – рявкнул полковник. – Терпеть не могу слабый чай.

– Позволь мне, мамочка, – сказала Филиппа, и действительно, руки миссис Грейвс так сильно дрожали, что Страйк подумал, ее не стоит подпускать к кипятку.

– Торт? – спросила неулыбчивая Филиппа, как только передала ему чашку.

– Да, пожалуйста, – сказал Страйк. К черту диету.

Когда всем был налит чай и Филиппа снова села, Страйк сказал:

– Что ж, я очень благодарен за эту возможность поговорить с вами. Я понимаю, как вам нелегко.

– Нас заверили, что вы не подлая псина, – сказал Николас.

– Приятно знать, – сухо ответил Страйк.

– Без обид, – добавил Николас, хотя у него были манеры человека, который не особенно парился по поводу того, что оскорбил кого-то, а может, даже и гордился, – но мы сочли важным навести о вас справки.

– Даете ли вы гарантию, что наше имя не будут полоскать в прессе? – спросила Филиппа.

– Похоже, у вас есть привычка там появляться, – заметил Николас.

Страйк мог бы указать на то, что он никогда не давал интервью прессе, что большая часть вызванного им интереса газетчиков была связана с раскрытием уголовных дел, и что вряд ли он мог контролировать, заинтересуются ли журналисты его расследованием. Вместо этого он ответил:

– На данный момент риск интереса со стороны прессы практически отсутствует.

– Но вы не думаете, что все это может выплыть наружу? – настаивала Филиппа. – Потому что наши дети ничего не знают обо всем этом. Они думают, что их дядя умер естественной смертью.

– Это было так давно, Пипс, – сказала миссис Грейвс. Страйку показалось, что она немного нервничает из-за дочери и зятя. – Прошло двадцать три года. Алли сейчас было бы пятьдесят два, – тихо добавила она, ни к кому не обращаясь.

– Если мы сможем предотвратить, что еще одна семья пройдет через то же, что и мы, – громко сказал полковник Грейвс, – мы будем счастливы. Каждый человек должен исполнить свой долг перед обществом, – сказал он, глядя на зятя, несмотря на свои мутные глаза, пронзительным взглядом. Повернувшись в кресле, чтобы обратиться к Страйку, он спросил: – Что вы хотите знать?

– Что ж, – сказал Страйк, – я бы хотел начать с Александра, если вы не против.

– В семье мы всегда называли его Алли, – сказал полковник.

– Как он заинтересовался церковью?

– Долгая история, – сказал полковник Грейвс. – Он был болен, понимаете ли, но мы долгое время не осознавали этого. Как они это назвали? – спросил он жену, но ответила его дочь.

– Маниакальная депрессия, но в наши дни, вероятно, для этого есть другое причудливое слово.

Тон Филиппы свидетельствовал о скептицизме по отношению к психиатрии и всем ее методам.

– Когда он был помладше, – сказала миссис Грейвс дрожащим голосом, – мы просто думали, что он непослушный.

– Проблемы были все школьные годы, – сказал полковник Грейвс, задумчиво кивая. – В конце концов его исключили из школы Рагби.

– Почему это произошло? – спросил Страйк.

– Наркотики, – мрачно пояснил полковник Грейвс. – В то время я служил в Германии. Мы вынудили его поехать с нами. Отправили в международную школу на программу A-level⁵⁹, но ему это не понравилось. Жуткие ссоры. Скучал по своим друзьям. «Почему Пипс разрешили остаться в Англии?» Я сказал: «Пипс не поймали за курением мари-джуаны в общежитии, вот почему». Я надеялся,  – сказал полковник, – что пребывание среди военных, знаете ли, может показать ему другой путь. Я всегда надеялся… но вот как все вышло.

– Его бабушка вызвалась взять Алли пожить с ней в Кенте, – сказала миссис Грейвс. – Она всегда любила Алли. Он должен был окончить A-level в местном колледже, и тут мы узнаем, что он ушел из школы. Бабушка сходила с ума от беспокойства. Я прилетела обратно в Англию, чтобы помочь разыскать его, и нашла его в Лондоне у одного из старых школьных друзей.

– У Тома Бантлинга, – сказал полковник Грейвс, печально кивая. – Оба они засели в подвале и весь день принимали наркотики. Учтите, Том в конце концов привел себя в порядок, – добавил он со вздохом. – Теперь кавалер Ордена Британской Империи… проблема заключалась в том, что к тому времени, когда Барбара нашла его, Алли исполнилось восемнадцать. Никто не мог заставить его вернуться домой или сделать что-то, чего он не хотел.

– На какие средства он жил? – спросил Страйк.

– У него было немного денег, оставленных ему другой бабушкой, – объяснила миссис Грейвс. – Она и тебе оставила кое-что, не так ли, дорогая? – обратилась она к Филиппе. – Ты потратила свои, чтобы купить Бьюгл Боя, верно?

Миссис Грейвс указала на сервант с дугообразным фасадом, на котором стояло множество фотографий в серебряных рамках. После секундного замешательства Страйк понял, что его внимание пытаются обратить на одно из самых больших фото, на котором была изображена крепко сложенная, улыбающаяся юная Филиппа в полном охотничьем облачении, сидящая на гигантской серой лошади, предположительно Бьюгл Бое, а за ними толпились гончие псы. Ее волосы, на фотографии темные, были завязаны сзади чем-то похожим на бархатный бант, который был сегодня на ее волосах.

– Значит, у Алли было достаточно денег, чтобы жить, не работая? – спросил Страйк.

– Да, пока он все не растратил, – ответил полковник Грейвс, – что он и сделал примерно за двенадцать месяцев. Затем он подписался на – как там оно называется – пособие по безработице. Я решил уйти из армии. Не хотелось оставлять Барбару одну в попытках помочь ему. Стало очевидно, что с ним было далеко не все в порядке.

– К тому времени у него уже были явные признаки психического заболевания?

– Да, – сказала миссис Грейвс, – он становился все более странным, его преследовали параноидальные мысли. Странные идеи о правительстве. Но самое ужасное в том, что в то время это не считалось психическим заболеванием, потому что он всегда был немного…

– Сказал нам, что получает послания от Бога, – добавил полковник Грейвс. – Я думал, все дело в наркотиках. Мы подумали, если бы только он бросил курить эту чертову мари-джуану... он поссорился с Томом Бантлингом, а после этого ночевал у разных людей на диванах, пока не начинал раздражать их, и они не выгоняли его. Мы пытались за ним следить, но порой не знали, где он.

– А потом он нарвался на ужасные неприятности в пабе. Ник был тогда с ним, верно? – обратилась миссис Грейвс к зятю. – Они вместе учились в школе, – объяснила она Страйку.

– Я пытался его образумить, – сказал Николас, – когда какой-то парень наткнулся на него, и Алли набросился на того со стаканом пива. Порезал парню лицо. Пришлось наложить много швов. Алли предъявили обвинения.