Текст книги "Неизбежная могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 60 страниц)

В пивном саду было влажно и пустынно, что устраивало Страйка, потому что он хотел подумать. Устроившись за столом со своим вейпом, он достал мобильный и вернулся к работе. Поискав открытые бассейны поблизости от дома детства Шерри, он нашел один в Херн-Хилле. Не забывая о том, что ее юношеская карьера в плавании началась под именем Карин Мейкпис, которое ей дали при рождении, Страйк продолжал гуглить и, наконец, на четвертой странице результатов поиска нашел то, что искал: старую фотографию команды пловцов, состоящей как из мальчиков, так и из девочек, размещенную в Фейсбуке женщиной по имени Сара-Джейн Барнетт.

В центре снимка была девочка лет одиннадцати-двенадцати, в чьем пухлом личике Страйк узнал жеманную улыбку подростка, позже известного как Шерри Гиттинс. Под фотографией Сара-Джейн написала:

Счастливые воспоминания о старом добром общественном бассейне в Брокуэлле! О, хотелось бы снова быть в такой форме, но это намного легче, когда тебе 12! Слева направо: Джон Кёртис (по которому мы все с ума сходили!!!), Тэмзин Коуч, Стюарт Уайтли, Кэрри Мейкпис, ваша покорная слуга, Келли Пауэрс и Рис Саммерс.

Страйк открыл страницу Кэрри Кёртис Вудс в Фейсбуке, которая все еще не приняла его запрос. Однако теперь он знал, что Шерри когда-то тоже звали Кэрри, и, что еще лучше, теперь он знал причину, по которой она могла бы выбрать псевдоним «Кёртис»: в память о детской влюбленности.

Покончив с бургером, картошкой фри и пинтой пива, Страйк прогулялся до автостоянки, чтобы забрать хранившийся в багажнике своей машины на случай непредвиденных ночевок небольшой рюкзак с зубной пастой и щеткой, чистым нижним бельем и зарядным устройством для своего телефона, затем вернулся в отель «Де Пари».

Он мог бы предсказать интерьер по внешнему виду: в высоких арках, хрустальных люстрах и широкой лестнице вестибюля чувствовалось величие, но пробковая доска объявлений, на которой вывесили ламинированный листок бумаги с историей отеля, напоминала хостел для молодежи. Неспособный, как всегда, оставить свой вопрос без ответа, Страйк присмотрелся внимательнее и узнал, что отель был основан человеком, семья которого бежала из Франции во время революции.

Как он и надеялся, ему удалось снять одноместный номер, но – как безошибочно можно было догадаться в летний сезон – вид из окна открывался не на море, а на крыши Кромера. Сознательно ища какие-то плюсы, он отметил, что в комнате было чисто, а кровать казалась удобной. И все же теперь, когда в комнате его окружила та же мягкая желто-красная цветовая гамма, что и в вестибюле, он почувствовал приступ клаустрофобии, которая, как он знал, была совершенно безосновательна. В детстве и в армии он спал в машинах, в установленных на голой земле палатках, в сквотах, в том чертовом ужасном сарае на ферме Чапмена и на многоэтажной автостоянке в Анголе: у него не было причин жаловаться на этот вполне приличный гостиничный номер.

Но когда он повесил куртку и огляделся, чтобы понять – что можно использовать в качестве опоры по пути от кровати до ванной комнаты, когда следующим утром ему нужно будет передвигаться на одной ноге, депрессия, с которой он боролся весь день, навалилась на него. Он упал на кровать, провел рукой по лицу, не в силах больше не думать о двух причинах своего плохого настроения: Шарлотте и Робин.

Страйк презирал жалость к себе. Он был свидетелем настоящей бедности, травм и лишений как в армии, так и во время своей карьеры детектива, и он верил в то, что нужно радоваться тому, что имеешь. Тем не менее полуночные угрозы Шарлотты не давали ему покоя. Если бы она выполнила их, последствия были бы не из приятных. Интерес прессы был достаточно высок, чтобы понять, насколько серьезную угрозу это представляло для его бизнеса, который вдобавок ему сейчас приходилось защищать от попытки саботажа со стороны Паттерсона. Он надеялся, что ему больше никогда не придется покидать свой офис или терять клиентов, которым нужен был сыщик, о котором никто не знает, а не знаменитость поневоле, и уж тем более не тот, кого подозревают в насилии над женщиной.

Он снова достал телефон и набрал в Гугле свое имя вместе с именем Шарлотты.

Нашлось несколько страниц, в основном старые газетные статьи, в которых вскользь упоминались их отношения, включая свежие публикации о ее нападении на Лэндона Дормера. Значит, она еще не заговорила. Несомненно, он бы сразу узнал об этом, если бы она это сделала: услужливые друзья написали бы ему о своем возмущении, так всегда делают люди, читая плохие новости и думая, что этим помогают.

Он зевнул, поставил мобильный телефон на зарядку и, хотя было еще рано, пошел в душ, прежде чем лечь спать. Он надеялся, что горячая вода улучшит его настроение, но, намыливаясь, поймал себя на том, что его мысли возвращаются к Робин, что не принесло никакого утешения. Во время двух других недавних расследований они вместе посещали приморские города: в Стегнессе ели картошку фри, а в Уитстабле ночевали в соседних номерах.

Особенно ему запомнился ужин в отеле в тот вечер, когда он расстался со своей последней девушкой, а Робин еще не отправилась на первое свидание с Райаном Мёрфи. На Робин, по его воспоминаниям, была голубая рубашка. Они пили вино «Риоха» и смеялись, а на верхнем этаже их ждали два расположенных рядом гостиничных номера. Все, как ему казалось, было благоприятно: вино, вид на море, они оба одиноки, поблизости никого, кто мог бы помешать, и что же он предпринял? Ничего. Если бы он сказал ей, что его отношения с Мэдлин – короткие, неудовлетворительные и предпринятые исключительно для того, чтобы отвлечь себя от возникшего столь не кстати влечения к своей коллеге, – закончились, это могло бы спровоцировать разговор, который затронул бы чувства Робин, но вместо этого он сохранил свою обычную сдержанность, решив не портить их дружбу и деловое партнерство, но в то же время боясь отказа. Его единственная, да и то сорванная, неудачная попытка пьяного поцелуя с Робин возле отеля «Ритц» в день ее тридцатилетия была встречена таким выражением ужаса, что это не могло изгладиться из его памяти.

Обнаженный, он вернулся в спальню, чтобы снять свой протез. Когда нога неохотно рассталась с гелевой прокладкой на конце культи, он прислушался к крикам кружащих в закатном небе чаек, жалея о том, что в тот вечер в Уитстабле ничего не сказал Робин, потому что, сделай он это, возможно, он не чувствовал бы сейчас себя таким невыносимо несчастным и не возлагал бы все свои надежды на то, что однажды Райан Мёрфи поддастся искушению выпить порцию алкоголя.

64

Сильная черта на третьем месте. Свет поражен на южной охоте. Нельзя болеть о стойкости.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Проснувшись на следующее утро, Страйк на мгновение растерялся, не понимая, где он находится. Ему снилось, что они с Робин сидят в ее старом «лендровере» и травят байки о том, как они несколько раз тонули во сне.

Спросонья он потянулся к своему мобильному, чтобы отключить будильник, и сразу увидел, что за последние полчаса пришло семь сообщений: от Пат, Люси, Пруденс, Штыря, Илсы, Дэйва Полворта и журналиста Фергюса Робертсона. С содроганием он открыл сообщение Пат:

Только что звонила ее сестра. Я сказала, что тебя здесь нет. Надеюсь, с тобой все в порядке.

Следующим Страйк открыл сообщение от Люси:

Стик, мне так жаль, я только что увидела. Это ужасно. Я не знаю, что еще сказать. Надеюсь, с тобой все в порядке. Целую.

Охваченный дурным предчувствием, Страйк поудобнее устроился в постели и открыл сообщение от Фергюса Робертсона:

В отделе новостей меня спрашивают, есть ли у тебя комментарий. Возможно, было бы разумно дать им что-нибудь, чтобы они отстали. Не знаю, в курсе ли ты, но ходят слухи, что она оставила записку.

Чувствуя, как неприятно быстро бьется сердце, Страйк открыл браузер своего телефона и ввел имя Шарлотты.

«Смерть светской львицы: Шарлотта Кэмпбелл найдена мертвой»

«Бывшая “оторва” Шарлотта Кэмпбелл найдена домработницей мертвой»

«Шарлотта Кэмпбелл умерла после выдвижения обвинений в нападении»

Он уставился на заголовки, не в силах осознать то, что видел. Затем он открыл ссылку на последнюю статью.

Шарлотта Кэмпбелл, модель и светская львица, покончила с собой в возрасте 41 года, подтвердил адвокат ее семьи в пятницу вечером. В заявлении, опубликованном в «Таймс», мать и сестра Кэмпбелл сказали:

«Наша любимая Шарлотта покончила с собой в четверг вечером. Шарлотта испытывала значительный стресс после необоснованного обвинения в нападении и последующего преследования со стороны прессы. Мы просим о конфиденциальности в это очень трудное время, особенно для обожаемых маленьких детей Шарлотты».

«Мы потеряли самую милую, самую умную, самую оригинальную женщину, которую кто-либо из нас знал, – сказал сводный брат Кэмпбелл, актер Саша Легард, в отдельном заявлении. – Я просто один из убитых горем людей, которые любили ее, и изо всех сил пытаюсь осознать тот факт, что мы никогда больше не услышим ее смеха. “Смерть на нее напала, как мороз нежданный, что нежнейший из цветков до времени на поле побивает”⁷⁵».

Младшая дочь телеведущего сэра Энтони Кэмпбелла и модели Тары Клермонт, Кэмпбелл вышла замуж за Джейго Росса, виконта Кроя, в 2011 году. До развода в прошлом году у пары родились близнецы. До замужества она долгое время была подругой частного детектива Корморана Страйка, старшего сына рок-звезды Джонни Рокби. Совсем недавно Кэмпбелл начала встречаться с Лэндоном Дормером, американским миллиардером, наследником гостиничной империи «Дормер», но отношения закончились десять дней назад арестом Кэмпбелл по обвинению в нападении. Друзья Дормера утверждают, что ему пришлось наложить швы на лицо после ссоры в квартире Дормера в Фицровии.

Кэмпбелл, которая впервые попала в новости, когда сбежала из Челтнемского женского колледжа в возрасте 14 лет, получила степень по классической литературе в Оксфорде, прежде чем стать постоянной героиней светской хроники Лондона. Описанная журналом «Вог» как «эмоциональная и завораживающая», она периодически работала моделью и модным критиком, а в 90-е и 00-е годы провела некоторое время в центре реабилитации. В 2014 году она была госпитализирована в скандально известную частную психиатрическую клинику «Саймондс Хауз» после того, что позже было определено как случайная передозировка.

Сообщается, что тело Кэмпбелл было обнаружено домработницей вчера утром в ее квартире в Мейфэр.

Кровь застучала у Страйка в ушах. Он медленно прокрутил статью назад. К статье прилагались две фотографии: на первой Шарлотта была изображена в академической мантии рядом со своими родителями в день окончания учебы в Оксфорде в девяностых годах. Страйк вспомнил, что видел эту фотографию в прессе, когда служил в Германии в военной полиции. Без ведома сэра Энтони и его жены Тары, которые оба терпеть не могли Страйка, он и Шарлотта уже возобновили свои отношения, находясь на расстоянии друг от друга. На втором снимке Шарлотта улыбалась в камеру, на ее шее – тяжелое колье, усыпанное изумрудами. Это было фото для рекламной кампании ювелирной коллекции, и в его оцепеневшем мозгу промелькнула неуместная мысль о том, что дизайнер этой коллекции, с которой он недолго встречался, наверняка рада, что была использована эта фотография.

– Черт, – пробормотал он, приподнимаясь на подушках. – Черт.

Шок боролся с тяжелым чувством абсолютной неизбежности. Последняя партия была сыграна, и Шарлотта проиграла, ей больше нечего было ставить и негде было получить кредит. Должно быть, она сделала это сразу после того, как позвонила ему. Было ли одно из удаленных им из голосовой почты сообщений недвусмысленным намеком о ее намерениях? После угрозы пойти к Робин и рассказать ей, кем на самом деле был Страйк, Шарлотта сломалась и умоляла его связаться с ней еще раз? Угрожала ли она (как делала много раз раньше) покончить с собой, если он не даст ей того, что она хотела?

Страйк машинально открыл другие сообщения, которые ему прислали. Он мог бы предсказать их все, кроме Дэйва Полворта. Дэйв всегда ненавидел Шарлотту и часто говорил Страйку, что он дурак, раз продолжает возвращаться к ней.

«Ни фига себе, охереть легче, Диди…»

Это были те же самые слова, которые Полворт произнес при первом посещении Страйка в военном госпитале «Селли-Оук» после того, как Страйк потерял половину ноги.

Страйк отложил телефон, не ответив ни на одно сообщение, опустил свои полторы ноги с кровати и поплелся в ванную, держась для равновесия за стену и дверной косяк. Среди множества овладевших им эмоций было ужасное эхо того дня, когда он узнал о смерти своей матери. Каким бы убитым горем он ни был, бремя беспокойства и страха, которое он нес с собой мертвым грузом на протяжении всего второго брака Леды с жестоким, непостоянным, употребляющим наркотики мужем младше нее, спало: ему больше никогда не нужно будет бояться услышать ужасные новости, потому что новости пришли. Похожий, постыдный след облегчения теперь смешивался с его противоречивыми эмоциями: худшее случилось, так что ему больше не нужно бояться худшего.

Опорожнив мочевой пузырь и почистив зубы, он оделся и закрепил протез, совершенно забыв о завтраке. Он выписался из отеля, настолько сбитый с толку, что не смог бы с уверенностью сказать, какого пола был сотрудник на ресепшене.

Мог ли он предотвратить это? Да, вероятно, но какой ценой? Постоянный контакт, растущие требования и мольбы воссоединиться с женщиной, которая жила пристрастившись, как наркоман, к ощущению собственной боли. Он уже давно оставил надежду на какие-либо реальные перемены в Шарлотте из-за ее непреклонного отказа от любой помощи, кроме выпивки, таблеток и Корморана Страйка.

Он выехал из заливаемого дождем Кромера, думая о противоречивой, раздробленной семье Шарлотты, в которой было полно приемных родителей, сводных братьев и сестер, раздираемых враждой и зависимостями. «Наша любимая Шарлотта…»

Страйк проехал мимо фермы Чапмена. Он взглянул налево и снова заметил ту странную башню на горизонте. Повинуясь внезапному порыву, он свернул налево. Он собирался выяснить, чем на самом деле была эта башня.

«Зачем это сейчас? – произнес сердитый голос Шарлотты у него в голове. — Какое это имеет значение?»

«Это важно для меня», – мысленно ответил Страйк.

С тех пор, как он себя помнил, его единственным неизменным убежищем и развлечением в трудные времена было распутывать загадки, пытаться навести порядок в хаотичном мире, раскрывать тайны, утолять свой постоянный зуд поиска истины. Выяснение того, чем на самом деле была эта башня, не имело никакого отношения к Шарлотте, и все же – имело к ней самое непосредственное отношение. Он больше не был маленьким мальчиком, которому смутно угрожала сторожевая башня, хотя поблизости было гораздо больше поводов для беспокойства, когда его мать скрылась из виду в лесу, а вокруг него были хищники. И он уже не был тем девятнадцатилетним парнем, который влюбился в самую красивую студентку Оксфорда, слишком ослепленный и обезоруженный тем, что она, казалось, отвечала ему взаимностью, чтобы ясно видеть ее. Если он сегодня больше ничего не сделает, то развеет хотя бы тайну башни, которая сохранилась в его памяти как символ одного из худших периодов его жизни.

Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы добраться на «БМВ» до вершины холма, и вот оно: церковь, какой она должна быть – очень старая норфолкская церковь, декорированная галькой, как и многие здания, мимо которых он проезжал в Кромере.

Он вышел из машины. Вывеска у входа на маленькое кладбище подсказала ему, что это церковь Святого Иоанна Крестителя. Движимый порывами, которых он до конца не понимал, он прошел через ворота и обнаружил, что пытается открыть дверь церкви. Он ожидал, что она будет заперта, но дверь открылась.

Маленькое, с белыми стенами, помещение было пустым. Шаги Страйка отдавались эхом, когда он шел по проходу, не сводя глаз с безыскусного золотого креста на алтаре. Затем он сел на одну из жестких деревянных скамей.

Он не верил в Бога, но некоторые из людей, которых он любил и которыми восхищался, верили. Его тетя Джоан отличалась непоколебимой верой, и ее вера в определенные формы и структуры резко контрастировала с презрением его матери к границам и любой форме респектабельности маленького городка. Джоан заставляла Страйка и Люси ходить в воскресную школу во время их каникул в Сент-Мозе, и эти занятия в детстве наводили на него скуку и угнетали, но воспоминания об этих уроках были странно приятны, когда он сидел на жесткой скамье: насколько приятнее был побег на пляж после этого? Насколько приятнее были выдуманные игры, в которые играли они с Люси, освободившись от утомительных, навязанных ему занятий, пока Тед и Джоан принимали причастие? Возможно, смутно подумал он, немного скуки – это не так уж плохо для детей.

Шаги за спиной Страйка заставили его оглянуться.

– Доброе утро, – сказал вошедший мужчина средних лет с длинным бледным лицом и кроткими, как у овцы, глазами. Его брюки были застегнуты велосипедными зажимами, которых Страйк не видел уже много лет.

– Доброе утро, – отозвался детектив.

– Все в порядке?

Страйк подумал, был ли этот человек настоятелем. На нем не было белого воротника, но, конечно, сегодня было не воскресенье. «Как ты можешь думать об этом сейчас, почему тебя волнует его воротник, откуда эта мания все выяснять?»

– Одна моя знакомая только что умерла.

– Мне очень жаль это слышать, – произнес мужчина с такой очевидной искренностью, что Страйк добавил, словно желая утешить незнакомца:

– Она долгое время была нездорова.

– А, – сказал мужчина. – И все же.

– Да, – ответил Страйк.

– Я оставлю вас, – теперь голос мужчины звучал приглушенно, и он проследовал по проходу и скрылся из виду, направляясь, как предположил Страйк, в ризницу, вероятно, чтобы Страйк мог спокойно помолиться. Он действительно закрыл глаза, хотя и не для того, чтобы поговорить с Богом. Он знал, что сказала бы ему сейчас Шарлотта, если бы была здесь.

«Теперь меня нет в твоей жизни, Блюи. Ты должен быть рад».

«Я не хотел твоей смерти», – мысленно ответил он.

«Но ты знал, что ты единственный, кто может спасти меня. Я говорила тебе, Блюи».

«Ты не можешь заставить вернуться кого-то, угрожая покончить с собой, если он ушел. Это неправильно. У тебя были дети. Ты должна была остаться в живых ради них».

«А, ладно, – он мог представить себе ее холодную улыбку. – Что ж, если ты хочешь, сформулируй это так. Я мертва. Я не могу поспорить».

«Не играй со мной в эту игру. – Его гнев нарастал, как будто она действительно была здесь, в этой безмолвной церкви. — Я дал тебе все, что мог дать. Я мирился с дерьмом, с которым больше никогда не смирюсь».

«Робин – святая, не так ли? Как скучно, – сказала Шарлотта, теперь ухмыляясь ему. — Раньше тебе нравились задачи посложнее».

«Она святая не больше, чем я, но она хороший человек».

И теперь, помимо гнева, он почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы.

«Для разнообразия мне нужен хороший человек, Шарлотта. Меня тошнит от грязи, беспорядка и истерик. Я хочу чего-то другого».

«Стала бы Робин убивать себя из-за тебя?»

«Конечно, она бы этого не сделала. Она более разумная, черт возьми».

«После всего, что у нас было, всего, чем мы делились, ты хочешь кого-то разумного? Тот Корморан, которого я знала, рассмеялся бы при мысли о том, что ему нужен кто-то разумный. Разве ты не помнишь? – “Солнце зайдет и взойдет, день наш промчится, и вечный мрак ночи ляжет на жадные к прелестям очи. Дай мне скорей поцелуй”⁷⁶...»

«Я был гребаным испорченным ребенком, когда цитировал это тебе. Я больше не тот, кем был. Но я все равно предпочел бы, чтобы ты жила и была счастлива».

«Я никогда не была счастлива, – ответила Шарлотта, которая иногда была жестоко честна, когда больше ничего не помогало, и очередная ужасная сцена изматывала их обоих. – Иногда меня что-то забавляло. Но я никогда не была счастлива».

«Да, я знаю».

И он вторил словам доброго человека с велосипедными зажимами на брюках.

«И все же».

Он снова открыл свои влажные глаза и уставился на крест на алтаре. Он мог не верить, но, тем не менее, крест что-то значил для него. Он символизировал Теда и Джоан, порядок и стабильность, но также и все непознаваемое и неразрешимое, человеческую тягу к смыслу в хаосе и надежду на что-то за пределами мира боли и бесконечной борьбы. Некоторые тайны были вечными и неразрешимыми для человека, и в принятии этого, в признании этого было облегчение. Смерть, любовь, бесконечная сложность человеческой натуры: только дурак будет утверждать, что полностью понимает кого-либо.

И когда он сидел в этой скромной старой церкви с круглой башней, которая теряла свой зловещий вид при ближайшем рассмотрении, он оглянулся на подростка, оставившего Леду и ее опасную наивность только для того, чтобы влюбиться в Шарлотту и ее не менее опасную утонченность, и впервые окончательно понял, что он больше не был тем человеком, который жаждал чего-то подобного. Он простил подростка, который преследовал разрушительную силу, потому что думал, что сможет укротить ее и тем самым исправить Вселенную, сделать все понятным и безопасным. В конце концов, он не так уж сильно отличался от Люси. Они оба намеревались переделать свои миры, просто делали это совершенно по-разному. Если ему повезет, у него впереди была половина жизни, чтобы прожить ее заново, и пришло время отказаться от вещей гораздо более вредных, чем курение и картошка фри, время признаться себе, что он должен искать что-то новое, в противоположность тому, что было вредным, но знакомым.

Снова появился добродушный мужчина с кротким взглядом, как у овцы. Направляясь обратно по проходу, он неуверенно остановился рядом со Страйком:

– Надеюсь, вы нашли то, что вам было нужно.

– Да, – сказал Страйк. – Спасибо вам.

ЧАСТЬ V

Куй. Разлад

Верхняя триграмма – огонь, нижняя – водоем.

Разлад и одиночество. Если встретишь великого мужа и если связь с ним будет правдивой, то хотя это и ужасное положение, хулы не будет.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

65

Каждая сильная черта имеет в себе самой заложенные тенденции превратиться в слабую, и наоборот. Женщина потеряет занавеси на колеснице, все ближе к хаосу.

«И цзин, или Книга перемен»

Страйк не видел причин в своем следующем письме сообщать Робин ни о самоубийстве Шарлотты, ни о своем посещении церкви Святого Иоанна Крестителя, поэтому она узнала только, что он был в Кромере, чтобы побеседовать с Хитонами. Узнав, что ее напарник проезжал в километре от фермы Чапмена по пути к побережью, Робин почувствовала себя еще более одинокой. Она тоже вспомнила два приморских городка, которые они посетили вместе в ходе предыдущих расследований, особенно ужин в Уитстабле: белые кораллы на каминных полках на фоне сланцевых стен и смеющегося Страйка на фоне окна, через которое было видно море цвета индиго в угасающем свете заката. К счастью, усталость Робин помогла ей не возвращаться к вызванным этими воспоминаниями чувствам или анализировать их.

Она трижды перечитала его отчет о встрече с Хитонами при свете фонарика, желая быть абсолютно уверенной, что запомнила все, прежде чем порвать его. Теперь, еще более преисполненная решимости узнать как можно больше о смерти Дайю, Робин решила возобновить свои попытки наладить общение с Эмили Пёрбрайт. Но запланировать это было легче, чем выполнить. В течение следующих нескольких дней она безуспешно пыталась оказаться поблизости от Эмили, пока через неделю после получения последнего письма Страйка ей не представилась неожиданная возможность.

За завтраком к Робин подошел молодой человек с короткими дредами, который сообщил ей, что сегодня утром она присоединится к группе, отправляющейся в Норидж собирать деньги для церкви.

– Приведи себя в порядок, – сказал он ей. – На твоей кровати будет лежать чистый спортивный костюм. Микроавтобус отправляется через полчаса.

Робин привыкла к обтекаемым срокам, которые невозможно оценить обычным членам церкви, и поняла, что безопаснее всего считать, что инструкция означает «сделай это как можно быстрее». В результате она проглотила мигом остаток своей каши, вместо того чтобы, как обычно, постараться растянуть прием пищи надолго.

Войдя в общежитие, она увидела разложенные на кроватях свежие спортивные костюмы, которые были уже не алыми, а белыми. Из этого Робин сделала вывод, что церковь теперь вступила в сезон Утонувшего пророка. Затем она заметила Эмили, которая снимала свою красную толстовку.

– О, ты тоже едешь, Эмили? – удивленно спросила Вивьен, войдя в общежитие через пару минут после Робин. Эмили бросила на Вивьен недружелюбный взгляд и отвернулась, натягивая чистую толстовку.

Робин намеренно вышла из общежития вместе с молчаливой Эмили, надеясь сесть рядом с ней в микроавтобусе, но они прошли всего несколько метров, когда Робин услышала мужской голос, окликнувший ее: «Ровена!»

Робин обернулась, и ее настроение резко упало: на ферму вернулся Тайо. Он тоже был одет в чистый белый спортивный костюм и, казалось, в кои-то веки вымыл голову.

– Привет, – ответила Робин, стараясь выглядеть счастливой при виде него, в то время как Эмили шла дальше, опустив голову и скрестив руки на груди.

– Я выбрал тебя, чтобы ты поехала сегодня с группой по сбору средств, – сказал Тайо, приглашая ее пройти с ним через двор, – потому что я думал о тебе во время своего отъезда, и решил, что тебе следует дать еще один шанс продемонстрировать перемену в своих мыслях. Кстати, я слышал, что ты пожертвовала деньги церкви. Очень великодушно.

– Нет, – Робин не собиралась попадаться в ловушку, которую церковные старейшины регулярно расставляют неосторожным, – это не было великодушно. Ты был прав, мне следовало сделать это раньше.

– Хорошая девочка, – Тай, протянул руку и помассировал ей заднюю часть шеи, отчего по спине и рукам Робин снова побежали мурашки. – С другой стороны, – он понизил голос, его рука все еще лежала на ее шее, – я собираюсь дождаться, когда ты сама придешь ко мне и попросишь о духовной связи. Это покажет реальное изменение отношения, реальный отказ от эгомотивности.

– Хорошо, – ответила Робин, не в силах смотреть на него. Она увидела, как Эмили оглянулась на них двоих, ее лицо ничего не выражало.

Коробки с товарами ВГЦ и коробки для сбора пожертвований с логотипом ВГЦ в форме сердца уже загружались в микроавтобус Цзяном и парой других мужчин. Когда Робин вошла в автобус, она обнаружила, что Эмили сидит рядом с Амандипом, поэтому предпочла сесть рядом с Уолтером, прямо через проход от Эмили.

Было еще очень рано, и небо над головой отливало перламутром. Когда микроавтобус проехал по подъездной дорожке и выехал через автоматические ворота, Робин почувствовала прилив восторга: она была так же взволнована возможностью снова увидеть внешний мир, как если бы садилась в самолет, летящий на сказочный праздник. Она заметила, что правая нога Эмили нервно подпрыгивает вверх-вниз.

– Итак, – Тайо обратился к ним, стоя в передней части автобуса, за рулем которого сидел его брат Цзян. – Несколько слов для тех, кто еще не собирал для нас средства. Некоторые из вас будут работать за прилавком и продавать товары, а остальные пойдут с ящиками для сбора пожертвований. Если кто-то заинтересуется церковью, дайте им брошюру. Сегодняшний сбор будет посвящен нуждам нашего молодежного центра в Норидже и нашей программе повышения осведомленности об изменении климата. У нас есть плакаты, но будьте готовы ответить на вопросы. Помните, что каждый контакт с «Безмозглым из Пузыря» – это возможность спасти душу, поэтому я хочу видеть ваш позитивный настрой. Любое взаимодействие с общественностью – это шанс показать, насколько мы увлечены нашей миссией изменить мир.

– Точно-точно, – громко произнес Уолтер; он стал намного худее, чем был при вступлении в церковь, и его кожа теперь приобрела слегка серый оттенок. Он уже не казался тем уверенным в себе болтуном, прибывшим на ферму Чапмена, его руки слегка дрожали.

Почти через час после того, как микроавтобус покинул ферму, он пересек реку Венсум и въехал в Норидж. Робин, которая видела город только во время приезда на ферму Чапмена, заметила еще больше покрытых камнем стен и множество церковных шпилей на горизонте. Красочные витрины магазинов, рекламные щиты и рестораны создавали двойственное ощущение знакомости и необычности. Как странно видеть людей в обычной одежде, идущих по своим делам, у всех были при себе собственные деньги, собственные телефоны, собственные ключи от дверей.

Теперь, впервые, Робин по-настоящему оценила храбрость, которая, должно быть, потребовалась Кевину Пёрбрайту, жившему на ферме с трехлетнего возраста, чтобы вырваться на свободу и выйти в мир, который, должно быть, казался ему странным и ошеломляющим, правил которого он не знал, почти без денег, без работы, в одном только спортивном костюме. Как ему удалось снять себе комнату, какой бы маленькой и убогой она ни была? Насколько сложным было выяснить, как претендовать на льготы, купить себе ноутбук, приступить к написанию своей книги? Взглянув на Эмили, Робин увидела, что та заворожена всем, что видит через окно, и задалась вопросом, когда в последний раз Эмили разрешалось выходить за пределы филиалов ВГЦ.

Как только Цзян припарковал микроавтобус, товар был выгружен, и трое молодых мужчин взвалили на плечи тяжелые части прилавка, который они собирались установить. Остальные, включая Робин, несли коробки с плюшевыми черепашками, соломенными куклами, плакатами и брошюрами. Тайо шел налегке, но впереди всех, время от времени призывая остальную группу не отставать, металлические стойки прилавка позвякивали в армейской сумке.

Как только они добрались до перекрестка трех пешеходных улиц, который, очевидно, днем станет оживленной точкой после открытия близлежащих магазинов, опытные молодые люди установили прилавок на удивление споро. Робин помогла разложить товары и прикрепить глянцевые плакаты о проектах ВГЦ к передней части прилавка.

Она надеялась, что ей вручат коробку для сбора пожертвований, потому что это дало бы ей больше свободы. Возможно, она даже смогла бы проскользнуть в магазин и просмотреть газеты. Однако Тайо велел ей дежурить за прилавком вместе с Вивьен. Затем он велел уходящим собирать деньги таким образом, чтобы «заработать в среднем» сто фунтов за день. Хотя он не сказал этого прямо, Робин видела, что сборщики поняли, что без этой суммы им не стоило возвращаться, и она в отчаянии наблюдала, как Эмили и Цзян, которых поставили в пару, скрылись из виду.