Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

– Но, сударыня, – возразила Абрикотина (которая была очень хитрой и успела прочесть мысли своей госпожи), – что вам за беда, приди он полюбоваться чудесами наших прекрасных краев? Или вы хотите вечно прозябать в безвестности на краю света, спрятавшись от всех смертных? Зачем вам вся эта роскошь, пышность и великолепие, если никто их не видит?

– Замолчи, замолчи, болтушка, – замахала руками принцесса, – не тревожь счастливого покоя. Сама подумай: будь моя жизнь бурной, разве прожила бы я шестьсот лет? Лишь тихие и невинные удовольствия способствуют этому. Разве мы не читали в романах о революциях в больших государствах[45]45
  Разве мы не читали в романах о революциях в больших государствах… – Возможно, подразумеваются три исторических события. Первое – Английская революция и гражданская война 1640–1660 гг. Затем «Славная революция» 1688 г. в Англии, когда был свергнут и изгнан король Яков II Стюарт; в 1689 г. был принят ограничивающий права монарха «Билль о правах». Наконец, буржуазная революция в Нидерландах («Восьмидесятилетняя война», 1568–1648), в результате которой возникла Нидерландская республика (северные провинции, объединившиеся против власти Испании). Однако трудно определить, какие романы имеет в виду мадам д’Онуа. Непосредственно о событиях этих революций и гражданских войн ни во французской, ни вообще в европейской литературе XVII в. романов нет. О событиях в Нидерландах вскользь упоминается в повести аббата Сен-Реаль (1643–1792) «Дон Карлос» (Dom Carlos; 1672), а также в испанской новелле Катрин Бернар «Инесса Кордовская» (1696, см. Таблицу, с. 951 наст. изд.). Об Англии незадолго до «Славной революции» пишет сама мадам д’Онуа в «Воспоминаниях об английском дворе» (1695). Возможно, в данной фразе она имеет в виду не столько революции в современном понимании, сколько заговоры. Ей могли быть знакомы разного рода мемуары о Фронде и о разных знаменитых заговорах, в частности, «Мемуары» кардинала де Реца (Жан-Франсуа Гонди, 1613–1679), его же «Заговор графа Фиеско» (La conjuration du comte Jean-Louis de Fiesque; 1639), «Принц» (Le Prince; 1660) Гюэ де Бальзака (1597–1654), или, в устной передаче или рукописях, «Секретная история наиболее знаменитых заговоров» Эсташа Ленобля (1643–1711) (см.: Le Noble 1698).


[Закрыть], о внезапных ударах изменчивой судьбы, о немыслимых любовных смятениях, о горечи разлуки и ревности? Что виною всем этим тревогам и печалям? Только общение людей друг с другом. Я, стараниями своей матери, избавлена от подобных неурядиц: я не знаю ни сердечных мук, ни напрасных желаний, ни зависти, ни любви, ни ненависти. Ах! Так будем же, будем и дальше жить столь же безмятежно!

Тут уж Абрикотине сказать было нечего. Принцесса, немного помедлив, поинтересовалась, что она об этом думает. Девушка спросила, зачем же тогда посылать портрет принцессы во многие дворы, где он послужит лишь причиной раздоров, поскольку все захотят им обладать и, не в силах этого добиться, придут в отчаяние.

– И все же признаюсь тебе, – сказала принцесса, – я хотела бы, чтобы мой портрет оказался в руках этого незнакомца, имени которого ты не знаешь.

– Ох, сударыня, – ответила Абрикотина, – уж не захотели ли вы страстно, чтобы вас увидели? Что ж, по-вашему, пусть это желание крепнет?

– Да, – воскликнула принцесса, – оно есть, и породили его уколы тщеславия, прежде мне незнакомые.

Дух не пропустил из этой беседы ни единого слова; многое из сказанного давало ему сладкую надежду, другое же – отнимало.

Было поздно, принцесса отправилась спать. Как хотелось Духу последовать за ней к ее туалетному столику, но, хотя ему стоило лишь пожелать этого, почтение его удержало: он подумал, что должен позволять себе лишь то, что она сама ему разрешит; чувства его были столь нежными и утонченными, что он терзался из-за пустяков.

Он зашел в комнатку рядом со спальней принцессы, чтобы иметь удовольствие хотя бы услышать ее голос. Та как раз спрашивала Абрикотину, не видала ли та чего-нибудь необычного за время своего маленького путешествия.

– Сударыня, – сказала ей девушка, – я проходила через один лес, в котором видела животных, подобных детям; они взбирались на деревья и плясали там, словно белки; внешность их уродлива, зато ловкость не имеет равных.

– Ах, как бы я хотела таких, – сказала принцесса, – но при подобной живости поймать их, должно быть, нельзя.

Дух, хорошо знакомый с тем лесом, понял, что это обезьяны[46]46
  Дух… понял, что это обезьяны… – Обезьян начали активно ввозить в Европу в середине XVII в.; этому охотно покровительствовал сам Людовик XIV. Обезьяны фигурируют, в частности, во многих баснях Лафонтена.


[Закрыть]; в тот же миг он пожелал там очутиться. Наловил с дюжину разноцветных больших и маленьких мартышек, с большим трудом загнав их в большой мешок, после чего пожелал оказаться в Париже, – ведь он слышал, что там за деньги можно достать все что угодно. Он отправился к коллекционеру Дотелю[47]47
  Дотель – владелец знаменитой лавки в Париже XVII в., торговавший украшениями и ценной посудой.


[Закрыть], купил у него маленькую золотую карету, в которую запряг из них шестерых, с зеленой шерстью и в крошечных огненно-сафьяновых сбруях, расшитых золотом; затем отправился к знаменитому кукольнику Бриошé[48]48
  Бриоше Жан – прозвище Пьера Датлена (1567–1671), знаменитого парижского кукольника, дававшего представления на берегу Сены в середине XVII в. Он часто выступал на ярмарках в Сен-Жермен и Сен-Лоран. Представления пользовались огромным успехом у парижан.


[Закрыть], где нашел еще двух превосходных обезьян: самую умную звали Брискамбий[49]49
  Брискамбий. – От «Брюскомбий» – театрального имени актера и сочинителя сатирических фарсов Делорье, одного из комедиантов Бургундского Отеля, крупнейшего драматического театра во Франции в начале XVII в.


[Закрыть], другую – Персефорет[50]50
  Персефорет (фр. Perceforet, англ. Perceforest) – Рыцарь Леса; герой рыцарских романов, считавшихся старинными уже во времена мадам д’Онуа, – первое французское издание его приключений датируется 1528 г.


[Закрыть], и обе были весьма галантны. Он нарядил Брискамбия королем и посадил его в карету; Персефорет послужил кучером; другие обезьяны были в костюмах пажей – ничего грациозней и придумать нельзя. Он поместил карету и разодетых обезьян в тот же мешок. И вот принцесса, еще не успевшая заснуть, услышала в парадном зале шум; тут ее нимфы поспешили доложить ей о прибытии короля Карликов. Карета как раз въехала в ее покои вместе с обезьяньей свитой; и простые обезьяны тоже отличались в проказах и фокусах, не отставая от Брискамбия с Персефоретом. На самом-то деле всем управлял Дух: он выпустил из маленькой золотой кареты макаку, державшую бриллиантовую шкатулку, и та с большим изяществом подала ее принцессе, которая поспешно ее открыла и нашла внутри записку

 
Какая благодать, какие чудеса!
Прекрасен сей дворец, пленит его краса!
Но это всё вовеки несравнимо
С единственной, что мною так любима.
Благословен сей сладостный покой,
Вы правите от мира в отдаленье,
Теряю с вами я рассудок свой,
Не смея вам раскрыть души томленье.
 

Легко догадаться об ее удивлении. Брискамбий сделал знак Персефорету идти танцевать с ним. Никакие прославленные Фаготены[51]51
  Фаготен – ученая обезьяна знаменитого кукольника Бриоше. Фаготен прославился своей «дуэлью» с Сирано де Бержераком. Согласно многочисленным анекдотам, поэт принял необычайных размеров мартышку, корчившую ему рожи, за наглого обидчика, и бросился на нее со шпагой; в ответ обезьяна обнажила свою шпагу, с которой выступала перед публикой, и была убита на месте. История наделала шума, имя Фаготена быстро стало нарицательным, им часто называли ученых обезьян.


[Закрыть] не могли сравниться с этой парой. Но принцессу, поначалу хохотавшую до упаду, встревожили эти стихи, неизвестно откуда взявшиеся, и потому она распустила танцоров, хотя они и развлекали ее, и погрузилась в глубокие размышления, не в силах раскрыть такую странную загадку. Леандр остался доволен и вниманием, с каким принцесса прочла его стихи, и тем удовольствием, которое она испытала при виде обезьян; однако он сильно нуждался в коротком отдыхе, при этом опасаясь, что займет покои какой-нибудь из нимф. Походив еще по парадному залу, он наконец спустился вниз и вошел в открытые нижние покои, столь приятные и удобные, что лучше и представить нельзя: там стояло ложе, покрытое золотой и зеленой воздушной тканью, с жемчужными оборками и обшитое рубинами и изумрудами. Было еще светло, и стоило полюбоваться необычайным великолепием этого сооружения. Заперев хорошенько дверь, он уснул, но мысли о прекрасной принцессе много раз его будили, и, только подумав о ней, он не мог удержаться от влюбленных вздохов.

Он встал так рано, что весь извелся от нетерпения, когда же снова ее увидит; тут, осмотревшись, заметил он приготовленный холст и краски; сразу же вспомнил, что принцесса говорила Абрикотине о своем портрете; и, не теряя ни минуты (ибо он рисовал лучше самых превосходных мастеров), сел перед большим зеркалом и изобразил самого себя; потом на том же холсте нарисовал и овальный портрет принцессы, воображая ее так живо, что ему не нужно было видеть ее, чтобы сделать первый набросок; красоту принцессы он еще и незаметно приумножил. А раз он и за работу-то взялся только чтоб угодить ей, то и портрет вышел как нельзя лучше: на полотне он стоял коленопреклоненный и держал в одной руке портрет принцессы, а в другой – свиток, на котором было написано: В моем сердце она еще краше.

Когда принцесса вошла в кабинет, то с удивлением обнаружила там портрет мужчины; с еще большим изумлением разглядела она на картине и саму себя, а слова, написанные на свитке, дали ей обильную пищу для любопытства и мечтаний. Будучи здесь одна, принцесса не знала что и подумать о таком необычайном приключении; но она убедила себя, что это любезность Абрикотины; оставалось лишь выяснить, не был ли портрет этого рыцаря всего лишь игрой ее воображения; она вскочила и кликнула ее. Дух, в красной шапочке, был уже в кабинете, сгорая от любопытства увидеть дальнейшее.

Принцесса велела Абрикотине взглянуть на картину и сказать, что она о ней думает. Девушка вскрикнула, едва только посмотрев:

– Уверяю вас, сударыня, что это тот самый великодушный незнакомец, коему я обязана жизнью; да, это он, никаких сомнений: его лицо, его фигура, волосы и весь облик.

– Ты притворяешься удивленной, – сказала принцесса с улыбкой, – но ведь это ты его сюда поставила.

– Я, сударыня? – ответила Абрикотина. – Клянусь вам, что никогда в жизни не видела эту картину; да и не дерзостью ли было бы прятать от вас вещь, которая вас интересует? И каким чудом она могла попасть в мои руки? Я не умею рисовать, и в этих местах не появлялся ни один мужчина. Между тем он нарисован рядом с вами.

– Я охвачена страхом, – сказала принцесса, – должно быть, его принес какой-то демон.

– Сударыня, – промолвила Абрикотина, – да уж не Любовь ли это? Если вы того же мнения, осмелюсь дать вам совет: давайте сейчас же его сожжем.

– Как жаль! – вздохнула принцесса. – Мне кажется, эта картина весьма украсила бы мой кабинет.

Она молча любовалась ею. Но Абрикотина настаивала: принцесса должна сжечь предмет, попавший сюда не иначе как по волшебству.

– А эти слова: В моем сердце она еще краше, – спросила принцесса, – мы что же, сожжем и их?

– Не нужно жалеть ничего, – ответила Абрикотина, – даже ваш портрет.

Она тотчас побежала за огнем. Принцесса подошла к окну, не в силах больше смотреть на портрет, который так тронул ее сердце, но Дух, не желая мириться с тем, что его творение сожгут, улучил минутку, чтобы схватить его и убежать, оставшись незамеченным. Едва он покинул кабинет, как она обернулась, чтобы еще раз посмотреть на этот волшебный портрет. Каково же было ее удивление, когда его там больше не оказалось! Она искала по всем углам; вернулась Абрикотина, принцесса спросила ее, не она ли только что убрала картину. Девушка ее заверила, что нет; и это последнее происшествие окончательно их напугало.

Спрятав полотно, Дух вернулся; ему было так приятно видеть и слышать свою прекрасную принцессу; каждый день он ел за ее столом вместе с Васильком, хотя того это и не радовало; однако и Дух не очень-то был доволен, поскольку до сих пор не посмел ни заговорить, ни показаться – а как же заставить себя полюбить, ежели ты невидимка.

Принцесса очень ценила всяческие изысканные пустяки – они рассеивали ее сердечную тоску. Однажды, сидя в окружении своих нимф, она сказала им, что с радостью посмотрела бы, что за наряды носят дамы при разных дворах, чтобы самой одеваться изящней всех. Этого было достаточно, чтобы Дух облетел весь свет. Нацепив красную шапочку, он оказался в Китае, накупил там самых красивых тканей и запомнил, какие платья там носят; потом полетел в Сиам и то же сделал там; за три дня успел побывать в четырех концах света; по мере того, как пополнялась его ноша, он возвращался во Дворец Тихих Удовольствий и прятал в кабинете все, что принес. Собрав бесконечное число диковин (деньги для него ничего не значили, и его роза поставляла ему их без конца), он купил пять или шесть дюжин кукол и одел их в платья, какие носят в Париже, – а это такое место на земле, где мода в особом почете. Куклы, разнообразные и несравненные по великолепию, Дух расставил в кабинете принцессы.

Когда она туда вошла, ее удивлению не было границ: в руках у каждой был подарок – часы или браслет, бриллиантовая пуговица или ожерелье; а самая красивая держала сверток. Принцесса его раскрыла и нашла там портрет Леандра; воспоминание о первом изображении помогло ей узнать второе. Она громко вскрикнула, затем, глядя на Абрикотину, сказала ей:

– Что же за оказии такие с некоторых пор происходят в этом дворце: то птицы обладают здравым умом, то, кажется, стоит мне лишь загадать желание, чтобы оно исполнилось; дважды попадается мне облик того, кто вырвал тебя из рук похитителей; а тут еще и ткани, бриллианты, вышивка, кружева и нескончаемые диковины. Кто же это – фея ли, демон – и где тот, кто потрудился оказать мне столь приятные услуги?

Услышав такое, Леандр бросил к ногам принцессы следующие стихи, написав их на табличках:

 
Нет, я не демон и не фея,
Но от любви к вам сам не свой.
Прошу вас, сжальтесь надо мной;
Предстать пред вами я не смею.
 

Принц-Дух

Эти таблички для письма так сверкали золотом и драгоценными камнями, что принцесса тут же их заметила; она открыла их и с крайним изумлением прочитала написанное.

– Так, значит, этот невидимка – чудовище, – рассудила она, – раз он не смеет показаться. Но если бы он и впрямь был ко мне привязан, ему хватило бы деликатности не показывать мне столь трогательный портрет: ах, нет, он меня не любит, раз подвергает мое сердце такому испытанию, или мнит о себе слишком много и уж точно лучше, чем он есть.

– Я слышала, сударыня, – ответила Абрикотина, – что духи состоят из огня и воздуха, у них нет тела, а действуют лишь их душа и воля.

– Я этому очень рада, – ответила принцесса, – такой возлюбленный не потревожит моей спокойной жизни.

Обрадованный тем, как занимает ее его портрет, Леандр вспомнил, что у принцессы есть любимый грот, где она бывает каждый день; там собирались воздвигнуть статую Дианы, а пока стоял пустой пьедестал. Он встал на него, пышно разодетый, надев лавровый венок и взяв лиру, на которой играл лучше Аполлона[52]52
  …взяв лиру, на которой играл лучше Аполлона… – Аполлон – в древнегреческой и древнеримской мифологии сын Зевса и Латоны, бог-покровитель наук и искусств, в т. ч. музыки. Также бог Солнца (в этой функции отождествляется с Гелиосом). В качестве бога Солнца приобретает особую актуальность во французских текстах, написанных после 5 июня 1662 г., когда Людовик XIV появился на сцене в придворном балете в роли «Короля-Солнце», получив с тех пор соответствующее прозвище. С тех пор солнечная тематика активно обыгрывается во французском придворном искусстве.


[Закрыть], и с нетерпением ждал, когда явится принцесса. Сюда она приходила помечтать о незнакомце – рассказ Абрикотины вместе с увиденными на холсте приятными чертами Леандра лишили ее покоя: она полюбила одиночество, утратив веселость нрава, что несказанно удивляло ее нимф.

Войдя в грот, принцесса пожелала остаться одна; нимфы удалились, каждая на отдельную тропинку; она же бросилась на ложе из дерна, вздохнула, уронила несколько слезинок; прошептала что-то, но так тихо, что Дух ничего не расслышал. Он надел красную шапочку, чтобы она не увидела его раньше времени, затем снял, и она заметила его с крайним удивлением; поскольку он продолжал стоять в позе статуи, то она, и приняв его за таковую, смотрела с тревогой, однако не без удовольствия; но, как ни изумило ее нежданное зрелище, а радость победила страх, и эта фигура, неотличимая от живой, уже не так пугала ее, когда принц, тронув струны лиры, наконец пропел такие слова:

 
Я места этого без памяти боюсь!
Здесь чувства даже камень обретает!
Напрасно клялся я, что больше не влюблюсь,
Ведь всякий смертный волю здесь теряет!
Кто вам сказал, что дивный сей дворец
Есть место лишь для удовольствий милых?
Свободной жизни здесь моей конец,
Я этому противиться не в силах.
Своей я пылкой страсти уступаю,
Прожить я здесь до старости желаю.
 

Как ни очарователен был голос Леандра, но тут уж принцесса от страха побледнела и упала без чувств. Встревоженный принц спрыгнул с пьедестала и надел красную шапочку. Он взял принцессу на руки, приводя ее в чувство с несравненными рвением и усердием; вот наконец, открыв свои прекрасные глаза, она принялась осматриваться, ища его и не находя ни души, но ведь кто-то, она чувствовала, был рядом с нею, держал ее за руки, целовал их, орошал их слезами. Она долго не осмеливалась заговорить; ее беспокойный разум метался между страхом и надеждой; она и боялась Духа, и любила его, представляя тем самым незнакомцем. Наконец она воскликнула:

– Дух, любезный Дух, не вы ли мне так нужны!

При этих словах Духу весьма захотелось обнаружить себя, но он все еще не решался. «Если я испугаю ту, кого люблю, – сказал он себе, – она больше никогда не полюбит меня». Эти мысли заставили его потихоньку отступить вглубь грота.

Принцесса, думая, что она одна, позвала Абрикотину и поведала ей о чудесах с ожившей статуей: о том, какой небесный голос говорил с нею и как Дух помог ей прийти в себя.

– Как жаль, – вздохнула она, – что этот дух безобразен и ужасен! Ибо могут ли быть манеры галантней и милее, чем у него?

– А кто вам сказал, сударыня, – ответила Абрикотина, – что он такой, каким вы его представляете? Разве не полагала Психея, что Амур – это змей?[53]53
  Амур – это змей… – Одна из частых у мадам д’Онуа аллюзий на историю Амура и Психеи.


[Закрыть] Ваша история отчасти похожа, вы столь же прекрасны: да полюби вас сам Купидон, неужто не полюбили бы вы его в ответ?

– Если Купидон то же самое, что и незнакомец, – сказала принцесса, покраснев, – увы, уж лучше бы мне было полюбить Купидона! Но мне ли мечтать о подобном счастье! Меня увлекла несбыточная мечта; и сей роковой портрет, и твои рассказы о незнакомце пробудили во мне мысли, столь противоположные матушкиным наставлениям, что я премного боюсь быть за это наказанной.

– Ах, сударыня, – прервала ее Абрикотина, – да вы уж и так достаточно настрадались! Зачем предвидеть несчастья, которым не суждено случиться?

Легко представить, какую радость доставил этот разговор Леандру.

Тем временем коротышка Фурибонд, который принцессу хоть никогда и не видел, однако по-прежнему был в нее влюблен, с нетерпением ожидал возвращения четырех разбойников, отправленных им на Остров Тихих Удовольствий: из них вернулся только один, доложивший, что принцессу защищают амазонки и без большого войска туда проникнуть не удастся.

Король, его отец, недавно умер, и Фурибонд стал полновластным владыкой. Он собрал более четырехсот тысяч человек и сам возглавил их – генерал из него вышел еще тот: Брискамбий и Персефорет и те командовали бы лучше; его боевой конь был ростом с пол-локтя. Завидев сие воинство великое, амазонки сказали о том принцессе, а она тут же отправила верную Абрикотину в королевство фей, чтобы спросить у матери, как прогнать коротышку Фурибонда из своего государства. Но Абрикотина нашла фею сильно разгневанной.

– Мне известно обо всем, что делает моя дочь, – сказала ей та, – в ее дворце принц Леандр; он любит ее, он ею любим; никакие мои усилия не смогли защитить ее от власти Любви, и вот она под ее роковым влиянием. Увы! Злодей-Амур не довольствовался теми бедами, что причинил мне, он покусился на то, что я люблю больше жизни! Мне невозможно противостоять веленью судьбы. Возвращайтесь, Абрикотина, не хочу больше говорить об этой девчонке, уж так огорчила меня ее склонность!

Абрикотина отправилась обратно с плохими вестями; ее госпожа, кажется, готова была совсем предаться отчаянию. Дух невидимкою был рядом, его до крайности огорчала глубина ее горя. В ту минуту он не осмелился заговорить с ней, но вспомнил, что Фурибонд очень жаден, и, если дать ему много денег, он может и отступиться. Принц переоделся в амазонку и перенесся в лес, кликнув свою лошадь. Серебряный был тут как тут, подбежав к нему с радостной резвостью, – он очень скучал вдали от дорогого хозяина, однако не фазу признал его в женском платье и даже сперва испугался. Леандр прибыл в лагерь Фурибонда. Все приняли его за амазонку – так он был красив. Королю сказали, что юная дама хочет говорить с ним от имени принцессы Тихих Удовольствий. Тот, поспешно напялив мантию, уселся на трон, похожий на жабу, наряженную королем.

Леандр обратился к нему с речью и сказал, что принцесса, предпочитающая тихую и мирную жизнь, во избежание войны предлагает ему столько денег, сколько он пожелает. «Амазонка» просила оставить ее в покое – в случае же отказа она всеми силами будет защищаться. Фурибонд отвечал, что сжалится над нею, что для него большая честь поддержать ее, и, если ему пришлют всего лишь тысячу тысяч миллионов пистолей, он тотчас вернется в свое королевство. Леандр объяснил, что отсчитывать тысячу тысяч миллионов пистолей было бы слишком долго, и пусть он просто скажет, сколько хочет комнат, набитых золотом, а уж это для такой щедрой и могущественной принцессы просто пустяк. Весьма удивился тому Фурибонд, что ему позволяют повысить цену, вместо того чтоб просить ее понизить; про себя же подумал, что нужно заграбастать все золото, какое только можно, а потом схватить амазонку и убить ее, чтобы она не вернулась к своей госпоже.

Он сказал Леандру, что хочет тридцать больших комнат, до краев заполненных золотыми монетами, и дает королевское слово, что повернет назад. Леандра отвели в эти комнаты, тут он принялся так трясти своей розою, что пистоли, четвертаки, луидоры, золотые экю, нобели, соверены, гинеи, цехины[54]54
  …пистоли, четвертаки, луидоры, золотые экю, нобели, соверены, гинеи, цехины… – Пистоль. – См. примеч. 15 к «Синей птице». Луидор. – См. примеч. 4 к «Прелестнице и Персинету». Экю – старинная золотая или серебряная французская монета различной ценности. Нобель – английская золотая монета с вычеканенной на ней розой дома Йорков или Ланкастеров, имевшая одно время хождение во Франции. Соверен, гинея – английские золотые монеты. Цехин – золотая монета, чеканившаяся в Венеции с XIII в. С середины XVI в. цехины чеканились также в некоторых европейских государствах под названием дукатов.


[Закрыть] так дождем и посыпались, и было это чудо, в мире доселе не виданное.

Фурибонд был вне себя от восторга, но чем больше золота он видел, тем больше ему хотелось схватить амазонку и заполучить принцессу. Как только тридцать комнат были наполнены, он крикнул стражникам:

– Хватайте, хватайте эту плутовку, все ее монеты фальшивые!

Тут стражники накинулись было на амазонку; но красная шапочка была надета в мгновение ока, и Дух исчез: они подумали, что он убежал; бросились за ним и оставили Фурибонда одного. Вот тут Дух и схватил его за волосы и отрубил ему голову, словно курице, так, что несчастный маленький король даже не видел руки, перерезавшей ему горло.

Прихватив эту голову с собой, Дух перенесся во Дворец Удовольствий; принцесса прогуливалась там, грустно размышляя о том, что велела передать ей мать; она думала, как с небольшим количеством амазонок дать отпор четырем сотням тысяч солдат Фурибонда. Вдруг она заметила висевшую в воздухе голову. Это чудо сильно ее удивило, она не знала, что и думать. Еще более изумило ее, когда голова легла к ее ногам, – а кто ее туда положил, она не видела; в тот же миг послышался голос:

– Не бойтесь, милая принцесса, Фурибонд больше не причинит вам зла.

Абрикотина узнала голос Леандра и воскликнула:

– Уверяю вас, сударыня, что невидимка, который произнес эти слова, и есть тот незнакомец, кто меня спас.

Принцесса казалась удивленной и обрадованной.

– Ах, – сказала она, – если незнакомец и дух – это и правда одно и то же, то признаюсь, что была бы счастлива засвидетельствовать ему свою признательность!

– Я еще намерен потрудиться, чтобы ее заслужить! – ответил Дух и вернулся к армии Фурибонда, где только что разлетелась весть о смерти короля. Стоило ему лишь появиться там в своей обычной одежде, как все бросились навстречу: капитаны и солдаты окружили его с громкими радостными восклицаниями, признав в нем своего короля и его право на корону. Он великодушно позволил им разделить между собой тридцать комнат с золотом – так это войско навеки стало богатым. Проведя несколько церемоний, дабы убедиться в верности солдат, Леандр снова вернулся к принцессе, приказав войску отступать короткими переходами в свое королевство. Принцесса легла спать. Войти к ней принцу не позволило глубокое почтение; он спустился в те покои, где по-прежнему спал ночами, ибо чувствовал себя усталым и очень нуждался в отдыхе, вот почему, против обыкновения, забыл запереть дверь на ключ.

Принцессу мучили жар и тревога; поднявшись ни свет ни заря, она, неодетая, спустилась в нижние покои. И как же удивилась, обнаружив там спящего Леандра! Долго она всматривалась в его черты, пока не убедилась, что это он, незнакомец с портрета. «Это не может быть Дух, – говорила она себе, – ибо разве духи спят? Разве это тело из огня и воздуха, которому, по словам Абрикотины, и места-то вовсе не надобно?» Она осторожно гладила его по волосам, слушала, как он дышит, прильнув к нему. Радость и страх охватывали ее попеременно. Пока она любовалась им, появилась ее мать-фея, да еще с таким чудовищным шумом, что Леандр внезапно проснулся. Как неожиданно и досадно ему было увидеть свою принцессу в крайнем отчаянии! Мать тащила ее прочь оттуда, осыпая тысячей упреков. О, что за горе для юных влюбленных! Еще немного, и их разлучат навсегда. Принцесса не смела возразить ужасной фее, только бросала умоляющие взгляды на Леандра.

Здраво рассудив, что ему не удержать ее вопреки воле столь могущественной феи, он попытался тронуть сердце разгневанной матери красноречием и покорностью. Подбежав к ней и бросившись к ее ногам, он умолял сжалиться над молодым королем, который никогда не изменит ее дочери и сочтет за наивысшее блаженство сделать ее счастливой. Тут и принцесса, вдохновленная его примером, обняла колени матери, твердя, что без короля ей теперь не жить и она перед ним в большом долгу.

– Вы не знаете превратностей любви, – воскликнула фея, – и измен, на которые способны эти милые обманщики, очаровывающие нас лишь для того, чтобы отравить нам жизнь, уж я-то знаю это. Не хотите же вы, чтобы ваша судьба уподобилась моей?

– Ах, сударыня, – ответила принцесса, – да разве не бывает исключений? Король, кажется, дал вам такие искренние обещания, отчего бы ему не уберечь меня от всего того, чем вы пугаете?

Как ни вздыхали они у ног несговорчивой феи, как ни орошали ее руки слезами – ничто не могло ее тронуть. И не заслужить бы им ее прощения, не появись вдруг добрая фея Миловида, сияя ярче солнца: ее сопровождало Прощение; а следом поспешала толпа Амуров, Игр и Услад[55]55
  …толпа Амуров, Игр и Услад… – Начиная с эпохи Возрождения маленьких амуров изображали в виде крылатых младенцев (путти). См. также примеч. 8 к «Лесной лани».


[Закрыть], которые распевали тысячу дивных и новых песен и резвились, словно дети.

Она обняла старую фею.

– Моя дорогая сестра, – сказала ей Миловида, – я уверена, что вы не забыли тех добрых услуг, какие я вам оказала, когда вы пожелали вернуться в наше королевство; без меня вас бы никогда там не приняли; и с тех пор я ни разу не просила вас об одолжении, но вот настало время для одной просьбы, и весьма существенной. Простите эту прекрасную принцессу; позвольте этому молодому королю взять ее в жены. Обещаю, что он ей не изменит – их дни будут вышиты золотом и шелками. Вы останетесь премного довольны, а уж я никогда не забуду той радости, какую вы мне доставите.

– Я соглашусь на все, что вы пожелаете, дорогая Миловида, – воскликнула фея, – придите же в мои объятия, дети, только так смогу я заверить вас в своем расположении.

С этими словами она обняла принцессу и ее возлюбленного. Довольная фея Миловида со свитой пропели хвалу Гименею: и благозвучность этих песнопений разбудила всех нимф дворца, прибежавших в прозрачных легких платьях узнать, что случилось.

Какой приятный сюрприз для Абрикотины! Ей стоило лишь бросить взгляд на Леандра, чтобы его узнать, а увидев, как он держит принцессу за руку, она уверилась в их взаимном счастье. А когда фея-мать сказала, что хочет перенести Остров Тихих Удовольствий вместе с чудесным замком в королевство Леандра и сама останется там, вместе с ними, продолжая приносить им добро, – тогда уж рассеялись у Абрикотины и последние сомнения.

– На что бы ни вдохновило вас еще ваше великодушие, – сказал король фее-матери, – вы не сможете преподнести мне подарка, равного тому, который я уже получил сегодня. Вы сделали меня счастливейшим из людей, и я чувствую самую глубокую признательность.

Этот милый комплимент очень понравился фее: она ведь была воспитания старомодного, а тогда витиеватыми комплиментами осыпали за любой чих.

Предусмотрительная Миловида взмахнула волшебной палочкой – и перенесла генералов и капитанов войска Фурибонда во дворец принцессы, дабы и они тоже попировали всласть на предстоящем чудесном празднике. Уж она-то позаботилась о том, чтобы пиршество удалось на славу: пяти или шести томов не хватит, чтобы описать комедии, оперы, турниры, игры в кольцо[56]56
  Игра в кольцо – рыцарская игра, популярная во всей Западной Европе. Соревнование на меткость, когда всадник должен на скаку попасть копьем в кольцо, подвешенное на высоте человеческого роста.


[Закрыть], музыку, бои гладиаторов, охоту и другие пышные события, происходившие на этой прекрасной свадьбе. А самое примечательное – то, что среди рыцарей, перенесенных доброй феей в эти прекрасные края, каждая нимфа нашла себе мужа, да еще влюбленного так пылко, точно они были вместе уже лет десять – а ведь на самом-то деле еще и дня не прошло, но волшебная палочка может и не такое.

* * *

 
Куда ушли златые времена,
Когда всесильной, доброй феей
От бед, каких не сыщешь злее,
Невинность душ была защищена?
Когда по воле шапочки и розы
Вершились разные метаморфозы.
Он видел все, но был невидим сам,
И так прошел он половину света,
Заставив всех поверить в чудеса, —
Ведь розой обладал Леандр заветной,
Которой стоило лишь помахать,
Чтобы большим богатством обладать.
Вторая удивляла силой редкой,
Страданья и недуги прочь гоня.
А третья роза – как она коварна —
Расскажет все о милой, не тая,
Охвачена ль душа ее пожаром
Иль это искра лживого огня.
Увы! Что до возлюбленных беспечных,
Счастлив, кто в ослепленье верит им:
Они в любви клянутся бесконечной,
Но чувства их растают, словно дым.
 

Пер. Е. Ю. Шибановой