Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

– После битвы с чудовищем, – продолжала королева, – его привлекают лишь грандиозные замыслы. Чем рискуете вы, давая согласие на то, чтобы он вновь сослужил вам службу?

– Я рискую его жизнью, а она дорога мне, – ответил король. – Я не вынесу, если он погибнет с моей легкой руки.

– Как бы дело ни повернулось, гибель Фортуната неизбежна, ибо его желание возвратить ваши сокровища столь велико, что, не получи он вашего согласия, он станет лишь изнывать от тоски.

Король от этих слов впал в глубокое уныние.

– Не могу представить, – молвил он, – кто навязывает ему все эти безумства, мне больно видеть его в таком состоянии.

– Но ведь победил же он дракона, – возразила королева. – Быть может, и на этот раз ему улыбнется удача. Порою мои предчувствия оказываются верны, сердце подсказывает мне, что ему повезет. Будьте милостивы, брат, не препятствуйте его рвению.

– Нужно позвать его, – сказал король, – и попытаться объяснить, сколь рискован его замысел.

– Это верный способ привести его в отчаяние, – воспротивилась королева. – Он подумает, что вы не желаете отпускать его. Уверяю, никакие доводы касательно опасности, которой он подвергается, не смогут его остановить, ибо я уже сказала ему все, что только можно придумать при таких обстоятельствах, но безуспешно.

– Что ж! – воскликнул король. – Пусть едет. Даю свое согласие.

Королева, обрадовавшись, позвала Фортуната.

– Рыцарь, – сказала она ему, – поблагодарите короля. Он позволяет вам то, чего вы столь страстно желаете – отыскать императора Матапу и заставить его во что бы то ни стало вернуть сокровища, которые он у нас похитил. Собирайтесь в путь с той же расторопностью, с какой отправились биться с драконом.

Обескураженный Фортунат, услышав такие речи, понял, как зла на него королева, однако он ощутил и радость, что сможет отдать свою жизнь за дорогого ему монарха; а посему, ни слова не возразив, лишь преклонил колено и поцеловал руку короля, растроганного таким жестом. Королева же почувствовала слабый укол совести, увидев, с каким почтением рыцарь принимает приказ предстать пред лицом смерти. «Может ли быть такое, – спрашивала она себя, – что я не безразлична ему, и поэтому вместо того, чтобы выдать меня и мою роль в этом спектакле, он готов безропотно стерпеть мою злую шутку. Ах! Будь это так, как бы корила я себя за то зло, что сама ему уготовала!»

Король же, помолчав, сел на коня, а королева вернулась в карету, притворяясь, что ей все еще нехорошо.

Фортунат сопровождал короля, пока они не выехали из леса, а потом повернул обратно, чтобы поговорить со своим конем.

– Верный мой Камарад, – молвил он, – все кончено, пришла моя погибель. Королева измыслила для меня такое задание, какого я никогда от нее не ожидал.

– Любезный мой господин, – ответил конь, – не тревожьтесь. Хоть я при том и не присутствовал, да обо всем знаю. Ехать с посольством не так страшно, как вы думаете.

– Ты, видно, не ведаешь, – продолжал рыцарь, – что император этот самый злобный на свете, и, если я предложу ему вернуть все, что он отобрал у короля, он тут же повелит привязать мне на шею камень и бросить в реку.

– Мне известно о его жестокости, – возразил Камарад, – но пусть это не мешает вам собрать своих слуг и отправиться с ними в путь. Если вы погибнете, то и нам не уцелеть. Я, однако, надеюсь на более благополучный исход.

Рыцарь немного воспрянул духом. Он вернулся к себе, отдал необходимые распоряжения и отправился к королю, чтобы услышать его указания и получить верительные грамоты.

– От моего имени вы скажете императору, – молвил король, – что я требую вернуть моих подданных, которых он держит у себя в рабстве, моих пленных солдат, моих лошадей, на которых он ездит, убранство моего дворца и все мои сокровища.

– Что предложу я ему в обмен на все это? – спросил Фортунат.

– Ничего, кроме моей дружбы, – ответил король.

Юному послу нетрудно было запомнить такие указания. Он отправился в путь, не повидавшись с королевой, этим весьма рассерженной, однако Фортунату до нее было мало дела: что за зло мог ему причинить ее гнев, какого не содеяло еще ее дружеское расположение? Милости Ее Величества страшили Фортуната более всего на свете. Флорида же, узнав обо всем, возненавидела свою госпожу за желание погубить лучшего из рыцарей.

Фортунат взял из сафьянового сундука всё, что могло пригодиться в путешествии. Он не только сам облачился в великолепные одежды, но пожелал, чтобы и слуги его выглядели подобающе. У всех были быстроногие кони, а Камарад, тот и вовсе скорее летел над землей, чем скакал по ней, посему в скором времени они уже прибыли в столицу императора Матапы, которая была больше Парижа, Константинополя и Рима, вместе взятых, а люди тут жили даже на чердаках и на крышах.

Фортунат изумился при виде такого необычайно огромного города. Он попросил аудиенции у императора и без труда получил ее. Однако, когда рыцарь изложил Матапе цель своего посольства, несмотря на все изящество его манер, император не сдержал улыбки.

– Если бы вы стояли во главе пятисоттысячного войска, – молвил он, – я бы послушал вас, но мне доложили, что с вами всего семеро.

– Ваше Величество, – ответил Фортунат, – я стремлюсь заставить вас исполнить волю моего государя не силой, но смиреннейшими увещеваниями.

– Что бы там ни было, – сказал император, – вы не добьетесь своего, если не исполните поручение, которое я только что для вас придумал. Найдите мне человека, который на завтрак смог бы съесть весь свежий хлеб, испеченный для жителей этого огромного города.

Такая просьба и несказанно удивила, и обрадовала Фортуната, но поскольку он молчал, император разразился смехом.

– Видите ли, – сказал он, отдышавшись, – вполне естественно ответить нелепостью на нелепость.

– Ваше Величество, – ответил Фортунат, – я готов исполнить то, о чем вы просите. Завтра я приведу человека, который съест не только весь свежий, но и весь черствый хлеб в этом городе. Прикажите, чтобы хлеб принесли на главную площадь, и будете иметь удовольствие увидеть, как он съест все до последней крошки.

Император ответил согласием. До конца дня только и было разговоров, что о безумстве нового посла, а Матапа решил, что казнит рыцаря, если тот не сдержит слово.

Вернувшись в гостиницу, Фортунат позвал Едока и сказал ему:

– Ты должен быть готовым съесть хлеб, от этого зависит жизнь всех нас.

И рыцарь рассказал о данном императору обещании.

– Не стоит волноваться, господин, – ответил Едок, – я съем столько, что они заскучают, прежде чем я смогу насытиться.

Фортунат, все-таки сомневаясь в способностях слуги, запретил ему ужинать, с тем чтобы к завтраку у него лучше разгулялся аппетит. Это, однако, оказалось лишним.

Император, императрица и их дочь-принцесса расположились на балконе, чтобы лучше видеть происходящее. Фортунат явился в сопровождении своей небольшой свиты. Он невольно побледнел, увидев на главной площади шесть гор хлеба, по высоте превосходивших Пиренеи. Однако Едок и бровью не повел, с удовольствием предвкушая, как съест весь этот вкусный свежий хлеб, и еще и поинтересовался, не утаили ли где какой-нибудь кусочек, ибо даже мышам ничего не хотел оставлять. Император со своим двором посмеивались над безрассудством Фортуната и его слуг. Но тут Едок нетерпеливо потребовал начать испытание, о чем не замедлили возвестить пением труб и боем барабанов. В тот же миг он набросился на одну из хлебных гор и съел ее за четверть часа. Столько же времени ему потребовалось, чтобы проглотить каждую из остальных.

Изумлению толпы не было предела, люди спрашивали друг друга, не обман ли это зрения, и шли прикоснуться к земле, где еще недавно лежал хлеб. В тот день всем жителям города, от императора до последней кошки, пришлось обедать без хлеба.

Фортунат, бесконечно обрадованный такой удачей, подошел к императору и с глубочайшим почтением спросил, не соблаговолит ли тот сдержать слово. Император же, рассердившись, что его обвели вокруг пальца, ответил:

– Господин посол, негоже есть всухомятку. Пусть вы или кто-нибудь из ваших людей выпьет всю воду из городских фонтанов, каналов и водоемов, вместе со всем вином, что найдется в погребах.

– Ваше Величество, – сказал Фортунат, – вы желаете, чтобы ваш приказ оказался для меня невыполнимым. Однако я все же не перестану испытывать судьбу, если это единственная надежда вернуть моему королю то, что я у вас попросил от его имени.

– Я так и сделаю, – молвил император, – если вы и на сей раз преуспеете.

Рыцарь осведомился, будет ли Его Величество присутствовать при этом, и император, ответив, что не обойдет своим вниманием случай столь редкий, уселся в великолепную карету и направился к Львиному фонтану. Из открытых пастей семи мраморных львов били воды. Сливаясь, они образовывали реку, по которой можно было проплыть на гондоле через весь город.

Водохлеб подошел к фонтану и, не переводя дыхания, выпил все до последней капли, будто воды там никогда и не было. Рыбы в реке призывали возмездие на его голову. То же произошло и со всеми другими фонтанами, каналами и водоемами. Водохлеб осушил даже море – так сильно его мучила жажда. Теперь уж император почти не сомневался, что вино будет выпито с такой же легкостью. Никто из горожан не захотел им поделиться; однако Водохлеб во всеуслышание принялся жаловаться на несправедливость, заявив, что у него болит живот и для облегчения весьма кстати придется вино, да и ликеры будут не лишними. Матапа испугался, что его посчитают скупцом, и потому согласился; Фортунат же, улучив удобный момент, стал молить императора вспомнить о данном ему обещании. Император нахмурился и ответил, что ему нужно подумать.

На самом же деле он собрал совет и объявил на нем, в сколь неприятное положение попал, пообещав юному послу вернуть все, что захватил у короля. Император признался, что поставил условия, которые заведомо считал невыполнимыми, однако ж теперь нужно думать, какой дать ответ, чтобы избежать нежелательных последствий. Принцесса, его дочь, девица исключительной красоты, сказала, выслушав отца:

– Отец, вам известно, что до сей поры никто не смог обогнать меня в беге. Нужно сказать послу, что, если он быстрее меня доберется до означенной цели, вы больше не станете уклоняться от своего обещания.

Император обнял дочь, сочтя ее совет блестящим, и на следующий день великодушно принял Фортуната.

– Есть еще кое-что, о чем я хочу вас просить, – заявил император. – Вам или одному из ваших слуг надобно побежать наперегонки с принцессой, моей дочерью. Клянусь всеми стихиями: коли она проиграет, я выполню все, чего требует ваш король.

Фортунат, не колеблясь, принял вызов. Тотчас Матапа объявил, что состязание состоится через два часа. Он предупредил дочь, которая с малых лет упражнялась в беге, чтобы она была готова. Она явилась туда, откуда начиналась апельсиновая аллея, тянувшаяся на три мили и усыпанная песком столь мелким, что не было там песчинки толще кончика иголки. На принцессе было платье из легкой розовой тафты, усыпанной вышитыми золотом и серебром звездами. Ее прекрасные волосы были забраны назад лентой и свободно падали на плечи. На ноги она надела изящные плоские сандалии. Пояс из драгоценных камней подчеркивал ее талию, тоньше которой не было на свете. Сама Аталанта[320]320
  Аталанта. – См. примеч. 7 к «Барашку».


[Закрыть] не осмелилась бы с ней состязаться.

Фортунат явился в сопровождении Скорохода и остальных слуг. Император со всем двором расположился поблизости. Рыцарь объявил, что Скороходу выпала честь бежать против принцессы. Благодаря сафьяновому сундуку на слуге были одежды из голландской ткани, отделанной английским кружевом, оранжевые шелковые чулки, такого же цвета перья и изысканное белье. В таком виде он пришелся принцессе по душе, и она согласилась бежать с ним наперегонки. Однако перед самым началом состязания ей подали напиток, придавший сил – теперь она могла бежать еще быстрее. Тогда Скороход воскликнул, что, дабы шансы были равны, ему тоже должны дать отведать напитка.

– Охотно, – ответила принцесса, – я слишком справедлива, чтобы вам отказать.

Тотчас она приказала подать Скороходу бокал, но тому никогда еще не приходилось пробовать столь крепкого напитка, и он ударил ему в голову. Ступив несколько шагов, Скороход упал под апельсиновым деревом и уснул.

Тем временем сигнал к началу состязания повторили уже трижды. Принцесса благодушно ждала, пока Скороход проснется. Наконец она решила, что сейчас важнее всего вызволить отца из затруднительного положения, и потому пустилась бежать с несравненной грацией и легкостью. Между тем Фортунат, ждавший в конце аллеи со своими слугами и не ведавший о том, что произошло, вдруг увидел принцессу, бегущую в одиночку, в то время как до цели оставалось всего пол-лье.

– О милосердные боги! – вскричал он. – Мы погибли! Я не вижу Скорохода!

– Господин, – сказал Камарад, – пусть Слухач прислушается, быть может, он скажет нам, что поделывает Скороход.

Слухач бросился на землю и, хотя находился в двух лье от Скорохода, услышал, как тот храпит.

– Право же, – сказал Слухач, – он и не думает бежать, он спит, как младенец.

– Что! Как же нам теперь быть? – вновь вскричал Фортунат.

– Господин, – молвил Камарад, – Пусть Непромах пустит Скороходу стрелу в кончик уха, чтобы его разбудить.

Непромах взял в руки лук и выстрелил так точно, что проколол кончик уха Скорохода. Боль от укола вывела того из забытья. Он открыл глаза и увидел принцессу, которая была уже почти у цели. Позади себя он слышал лишь радостные возгласы и аплодисменты. Поначалу удивившись, он быстро сообразил, что сон едва не лишил его победы. Казалось, сам ветер нес его – он летел так быстро, что взгляд не мог за ним уследить. Скороход прибежал первым, со стрелой, все еще торчавшей из уха, – вытаскивать ее он не стал, чтобы не терять времени.

Император был поражен событиями, произошедшими со времени прибытия посла. Он поверил, что сами небеса покровительствовали юному рыцарю, и потому не мог больше откладывать исполнение своего обещания.

– Подойдите, – сказал он Фортунату. – Заявляю, что я согласен отдать вам столько моих сокровищ, сколько вы или один из ваших слуг сможет унести на себе. Но не просите у меня большего и не сомневайтесь: солдат, подданных и лошадей вашего короля я не отпущу никогда.

Посол отвесил императору низкий поклон, сказав, что это слишком милостиво с его стороны, и любезно попросил отдать необходимые распоряжения.

Раздосадованный Матапа поговорил со своим казначеем и удалился в загородный дворец, располагавшийся недалеко от столицы. Между тем Фортунат испросил разрешения побывать со слугами везде, где хранилась мебель, редкости и сокровища императора. От него не укрыли ничего – но при единственном условии, что все, что сможет, унесет лишь один человек. Тут и настал черед Силача. С его помощью посол унес всю мебель из императорского дворца, пятьсот гигантских золотых статуй, кареты, колесницы и еще великое множество вещей; при этом Силач шел с такой легкостью, что, казалось, его ноша не тяжелее книги.

Императорские министры с ужасом увидели, что дворцы опустошены – не осталось ни стула, ни сундука, ни кастрюли, ни кровати. Со всех ног бросились они предупредить владыку. Каково же было его удивление, когда он узнал, что все утащил один-единственный человек. Вскричав, что не потерпит этого, император приказал своей гвардии и мушкетерам сесть на коней и пуститься в погоню за похитителями сокровищ. Хотя Фортунат был уже в десяти лье от императорской столицы, Слухач предупредил его, что за ними во весь опор скачет кавалерия, а Непромах, обладавший прекрасным зрением, увидел императорских солдат. Фортунат со слугами были уже на берегу реки. Рыцарь обратился к Водохлебу:

– У нас нет лодок. Попей немножко, и мы сможем перейти реку вброд.

Водохлеб исполнил просьбу господина, который не хотел терять ни минуты, чтобы уйти как можно дальше. Тогда Камарад сказал ему:

– Не волнуйтесь, пусть враги подойдут поближе.

Вскоре и кавалерия достигла реки. Солдаты, зная, где рыбаки оставляют лодки, забрались в них и стали грести изо всех сил. Но тут Неистовый глубоко вдохнул и стал дуть на лодки. Поднявшаяся бурливая волна перевернула их, и все небольшое войско императора утонуло. Не осталось никого, кто бы мог передать ему эту весть.

Маленький отряд обрадовался столь счастливому повороту событий. Каждый из слуг теперь думал лишь о вознаграждении, считая самым достойным себя. Все семеро желали сделаться хозяевами захваченных богатств, которые несли, и тут разразился жаркий спор о дележе.

– Если бы я не выиграл забег, – заявил Скороход, – ничего бы у нас не было.

– Где бы мы были, если б я не услышал, как ты храпишь? – возражал Слухач.

– Вы тут пререкаетесь, как я погляжу, – вставил свое слово Силач, – а за меня никто и словечка не замолвит, а ведь это я все нес. Без моей помощи вам и спорить было бы не о чем.

– Ну уж нет! Это я всех выручил! – воскликнул Водохлеб. – Что бы вы делали, если бы я не выпил реку, словно бокал лимонада?

– Все обернулось бы по-другому, не переверни я лодки, – высказался Неистовый.

– Я до сих пор молчал, – перебил Едок, – но ведь это я положил начало нашему успеху и последовавшим великим событиям. Оставь я хоть одну корочку хлеба, все бы пропало.

– Друзья, – непререкаемым тоном заговорил Фортунат, – вы все совершили чудеса, но наш долг – оставить за королем право решать, как вознаградить наши заслуги. Я приму благодарность лишь из его рук и ничьих других. Вверим себя его воле. Он возложил на нас задачу вернуть его сокровища, а не украсть их. Сама мысль об этом столь позорна, что лучше навсегда позабыть о ней. Если вдруг случится, что король оставит вас без внимания, уверяю: я сам отблагодарю вас так, что вам не придется ни о чем жалеть.

Семеро одаренных[321]321
  Семеро одаренных. – Мотив состязания людей, одаренных необыкновенными способностями, принадлежит к сказочному типу АТ 653 (Четверо ловких братьев) и его частному случаю АТ 653 А (Самая драгоценная вещь). До мадам д’Онуа подобный мотив встречается в новеллах Страпаролы и Базиле, а также в сказке г-жи де Мюра «Сказка об отце и четверых его сыновьях» (Le Père et ses quatre fils; 1699).


[Закрыть] феями смутились от укора своего господина. Они бросились к его ногам и поклялись, что лишь его воля будет для них законом. Так закончилось их путешествие. Однако чем ближе была столица, тем больше терзали доброго Фортуната несчетные тревоги. Радость, что сослужил хорошую службу своему королю, к которому чувствовал нежную привязанность, надежда вновь увидеть его, быть благосклонно принятым – все это грело его сердце. Однако страх вновь прогневить королеву, опять испытать на себе ее злобу и коварство Флориды повергал его в страшное уныние. Наконец рыцарь въехал в столицу. Ликующий люд, увидев несметные богатства, что он вез с собой, провожал его приветственными возгласами, которые достигли самого дворца.

Король не мог поверить в такое чудо и поспешил сообщить о нем королеве; она же поначалу полностью утратила присутствие духа, но, мгновение спустя придя в себя, молвила:

– Вот видите, боги хранят его. Он и в этом преуспел. Ничуть не удивлена, что он берется за то, что другим не под силу.

Едва закончив говорить, она увидела Фортуната, который сообщил Их Величествам об успехе своего посольства и добавил, что сокровища находятся в парке, ибо золота, драгоценных камней и мебели столько, что нигде больше они не поместились. Легко представить, как благодарен был король столь верному, усердному и достойному подданному.

Возвращение рыцаря и одержанные им победы вновь разбередили любовную рану в сердце королевы. Фортунат теперь привлекал ее как никогда ранее, и едва ей предоставлялась возможность свободно поговорить с Флоридой, как она возобновляла свои обычные жалобы.

– Чего я только не делала, чтобы его погубить, – говорила она. – Только так могла я его позабыть, да какой-то злой рок всякий раз возвращает его обратно. У меня есть тысячи причин презирать человека, чье положение беспримерно ниже моего и который черной неблагодарностью отвечает на мое чувство, но я все еще люблю его и не оставляю надежды тайно сочетаться с ним браком.

– Сочетаться браком, госпожа?! – воскликнула Флорида. – Возможно ли это? Да не ослышалась ли я?

– Да, – повторила королева, – таков мой замысел, и я хочу, чтобы ты помогла мне его осуществить. Поручаю тебе сегодня вечером привести Фортуната в мои покои. Я хочу сама объявить ему, как далеко простирается моя доброта.

Флорида пришла в отчаяние, едва услышав, что должна содействовать тайной свадьбе госпожи и ее возлюбленного. Всеми силами попыталась она отговорить королеву от встречи с рыцарем, предостерегала, как разгневается король, коли узнает о подобной интриге: возможно, он прикажет казнить рыцаря и уж точно приговорит его к вечному заточению и королева его больше никогда не увидит. Однако красноречие ее было напрасно: она заметила, что королева начинает сердиться, и потому ей не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться.

Флорида нашла Фортуната в дворцовой галерее, где он следил за расстановкой золотых статуй, привезенных от Матапы. Она передала, что королева хочет сегодня вечером видеть его у себя. Этот приказ заставил рыцаря вздрогнуть. Флорида поняла его чувства.

– О боги всемогущие! – вздохнула она. – Как мне вас жаль! Почему должно было случиться так, что она вас полюбила? А ведь я знаю еще кое-кого не столь опасного, кто не решается открыть вам свое сердце.

Рыцарю вовсе не хотелось новых объяснений, печалей ему и без того хватало. Он не желал понравиться королеве и потому оделся весьма небрежно, дабы не давать ей повода гадать о его намерениях; но если драгоценные камни и вышивку отбросить легко, то куда денешь природное обаяние? Ведь при его-то любезности он был великолепен всегда и везде: каким бы ни было его настроение, никто не мог сравниться с ним.

Королева же всячески постаралась подчеркнуть свою красоту блеском необыкновенного наряда и с удовлетворением заметала, что Фортуната это удивило.

– Видимость, – молвила она, – иногда столь обманчива, и я рада, что могу сейчас оправдаться и опровергнуть то, что вы, без сомнения, подумали о моих чувствах, когда я склонила короля отправить вас к императору. Я, казалось бы, жертвовала вами. Однако, прекрасный рыцарь, я заранее знала обо всем, что случится, и хотела лишь одного – обеспечить вам бессмертную славу.

– Госпожа, – ответил Фортунат, – ваше положение слишком высоко по сравнению с моим, чтобы вы опускались до объяснений. Я же, не пытаясь разобраться в причинах, побудивших вас действовать так, а не иначе, лишь с готовностью исполняю волю короля.

– Значит, мои объяснения не представляют для вас интереса, – заключила королева, – однако пришло наконец время вам убедиться в моей доброте. Подойдите, Фортунат, подойдите и примите мою руку и сердце в залог моей искренности.

Несчастный рыцарь никогда не оказывался в столь затруднительном положении. Много раз он уже был готов открыть пред королевой свое истинное лицо, но так и не решался, и теперь, отвечая на ее дружеское расположение предельной холодностью, стал объяснять, как разгневается король, когда узнает, что его подданный прямо у него под носом без его одобрения заключил столь важный союз. Королева попыталась было увещеваниями избавить Фортуната от страха, что, казалось, терзал его, но, увидев, что все напрасно, изменилась в лице; впав в ярость, она стала сперва угрожать и оскорблять его, затем драться и царапаться, а потом, обратив гнев на себя саму, принялась рвать на себе волосы, до крови разодрала лицо и грудь, принялась за одежду и кружева и наконец завопила:

– Ко мне, стража, ко мне!

Прибежавшим в ее покои стражникам она приказала отвести рыцаря в темницу, а сама побежала к королю, прося примерно наказать столь жестокое чудовище.

Она рассказала брату, что сей рыцарь давно уж осмелился открыть ей свою страсть; она же, надеясь, что разлука и суровое обращение исцелят его от этого чувства, не упускала возможности удалить его от двора. Однако ничто не помогало – ныне король-де сам видит, до каких крайностей дошел Фортунат в обращении с ней[322]322
  …до каких крайностей дошел Фортунат в обращении с ней. – Обвинение равнодушного возлюбленного в насилии отсылает к Ветхому Завету (Быт. 39: 7–20), где подобным образом жена Потифара обвиняет Иосифа. Однако влюбленность как королевы, так и ее фрейлины в девушку, переодетую юношей, возможно, отсылает, с одной стороны, к комедии Шекспира «Двенадцатая ночь», а с другой – к роману самой мадам д’Онуа «История Ипполита, графа Дугласа», где в главную героиню, Юлию, переодетую юношей, влюбляется маркиза, вторая жена бывшего мужа самой Юлии.


[Закрыть]. Посему она желала суда над ним, а если король ей в этом откажет, она найдет способ восстановить справедливость сама.

Тон ее испугал короля, знавшего неистовый нрав сестры, ее властолюбие и опасавшегося, что при случае она поднимет все королевство на восстание; да и дерзость Фортуната требовала примерного наказания, ибо все уже знали о случившемся и королю следовало самолично отомстить за оскорбление. Но, увы! Кого же тут пришлось бы покарать? Рыцаря, подвергавшегося самым страшным опасностям на его службе, кому он, король, был обязан своим покоем и возвращенными богатствами и к которому, кроме того, испытывал особую привязанность. Он отдал бы полжизни, чтобы спасти дорогого Фортуната, и потому попытался объяснить королеве, как необходим ему этот рыцарь, как велики его заслуги перед королевством, твердя, что так сложились обстоятельства и простительной виной всему его юность; но она ничего не слушала, требуя казнить его. Посему король не мог более уклоняться от суда над Фортунатом. Тогда он назначил самых мягких и жалостливых судей, надеясь, что те его оправдают.

Но он ошибся: судьи пожелали упрочить свою репутацию, погубив бедного рыцаря; они самым суровым образом ополчились на Фортуната, не соизволив даже выслушать его. Наконец рыцаря приговорили к казни тремя ударами кинжала в сердце, ибо именно оно – сердце – и было всему виною.

Король устрашился так, точно на смерть осудили его самого. Судей, вынесших такой вердикт, он тотчас сослал далеко-далеко, однако уже не мог спасти дорогого Фортуната, а королева ликовала в предвкушении мук, что предстояли рыцарю, и ее кровожадные взгляды так и требовали расправы. Король не оставлял попыток образумить ее, но этим лишь больше разжигал в ней злобу. Наконец настал день страшной казни. Рыцаря вывели из темницы, где он до того пребывал в полном одиночестве. Он не ведал даже, в каком злодеянии его обвиняют, и думал, что его карают за то, что он опять проявил полное равнодушие. Однако больней всего ему было то, что и король поддерживал жестокие выходки своей сестры.

Флорида, безутешная от того, что собирались сделать с ее любимым, решилась прибегнуть к последнему средству – отравить королеву, а потом отравиться самой, если Фортунату суждено умереть смертью столь жестокой. Едва узнав о приговоре, она пришла в отчаяние и теперь думала лишь об осуществлении своего замысла. Однако добытый ею яд действовал медленнее, чем ей хотелось бы. Поэтому даже после того, как она дала его королеве, та, не чувствуя еще его смертоносного действия, приказала привести прекрасного рыцаря на главную дворцовую площадь, чтобы своими глазами увидеть исполнение приговора. Жестокие палачи вытащили Фортуната из темницы и повели его, словно кроткого ягненка на заклание.

Тут, едва подняв взгляд, он сразу увидел королеву на колеснице – она так и норовила подъехать поближе, чтобы на нее брызнули капли крови осужденного. Король же заперся в своих покоях, чтобы никто не мешал ему оплакать судьбу дорогого рыцаря.

Меж тем на привязанном к столбу Фортунате разорвали камзол, чтобы проткнуть ему сердце. Каково же было изумление всех собравшихся на зрелище казни, когда их взору открылась белоснежная грудь прекрасной Белль-Белль. Все признали, что то была дева и, стало быть, несправедливо обвиненная. Королева же, у которой от потрясения и смущения яд начал стремительно действовать, рухнула наземь и забилась в конвульсиях, прерывавшихся словами жгучего раскаяния. Тем временем люди из толпы, искренне любившие Фортуната, помогли ему освободиться от пут. Кто-то побежал сообщить невероятные вести королю, в одиночестве предававшемуся глубочайшей печали. Когда же тот узнал о случившемся, тоска в его сердце уступила место великой радости. Он поспешил на площадь, где с восхищением воззрился на преображенного Фортуната.

Последние вздохи королевы охладили было его восторг, однако, вспомнив ее жестокость и злобу, он не стал о ней жалеть. Король решил жениться на Белль-Белль, чтобы короной отблагодарить ее за все, что она для него сделала, и не замедлил сказать ей об этом. Легко представить счастье Белль-Белль, – и радовалась она больше всего не тому, что станет королевой, а возможности быть рядом со столь достойным королем, к которому она всегда питала бесконечно нежные чувства.

Назначили день свадьбы, и Белль-Белль, облаченная в женское платье, была еще прекраснее, чем в одежде рыцаря. Она расспросила своего коня о том, какие ее ждут еще приключения, и Камарад пообещал ей лишь приятные. За верную службу она приказала построить ему отдельную конюшню и отделать ее черным деревом и слоновой костью, а спал он теперь на атласных подушках. Слуги, выручившие ее из беды, получили богатое вознаграждение.

Однако верный Камарад исчез. Узнавшую об этом Белль-Белль охватила глубокая печаль, и она приказала во что бы то ни стало найти его. Три дня продолжались безрезультатные поиски. На четвертый Белль-Белль так встревожилась, что, встав ни свет ни заря, спустилась в сад и прошла рощей к широкому лугу, беспрестанно восклицая:

– Камарад, добрый мой Камарад, что стало с тобою? Неужто ты меня покинул? Что буду делать я без твоих мудрых советов? Вернись, прошу тебя!

Тут вдруг она увидела еще одно солнце, всходившее на западе, и остановилась, чтобы полюбоваться на это чудо. Но каково же было ее изумление, когда она поняла, что светило приближается к ней и что то было не солнце, а ее конь в сбруе, сплошь усыпанной драгоценными камнями, а за ним следовала колесница из жемчугов и топазов, влекомая двумя дюжинами баранов: руно их сияло, ибо было оно золотым, на упряжи из темно-красного атласа блестели изумруды, а рога были рубиновыми. В колеснице же Белль-Белль увидела свою фею-покровительницу, а рядом с ней отца и сестер, которые что-то ей кричали и хлопали в ладоши, поздравляя со свадьбой. От радости Белль-Белль лишилась дара речи и только и могла что сама сесть к ним в колесницу, и сей роскошный экипаж въехал во дворец, где все уже было готово к величайшему празднеству во всем королевстве. Так король связал свою судьбу с судьбой своей возлюбленной, а история эта, переходя из века в век, дошла и до нас.

* * *

 
Затравленная, раненая львица,
За коей мчат охотники толпой,
Вовек по силе гнева не сравнится
С отвергнутой красой;
Кинжал иль яд – достойное оружье,
Чтоб ревность усмирить
И боль от той обиды утолить;
Немало крови и страданья нужно,
Чтоб в сердце снизошел покой.
Наш рыцарь, чья невинность безоружна,
Уж видел ад разверстый пред собой.
И только в миг преображенья
Нежданно весь народ оторопел,
Когда он в витязе с недоуменьем
Переодетую красавицу узрел.
Коварная ж наказана жестоко,
Ведь Небо не приемлет зла,
И за крушением порока
Приходит торжество добра.
 

Пер. О. Л. Берсеневой (проза), Е. Ю. Шибановой (стихи)