Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

Бедная Побрякушка! Вот уж беда так беда, столь редкая, что не позавидуешь! Ее тут же посадили в главную карету, которую сразу окружили самые бдительные обезьяны-стражники, да еще несколько лисиц, а на самый верх вскочил петух, чтобы сторожить день и ночь. Черепаху тоже вела на поводке одна из обезьян: ведь это был для них зверь доселе не виданный. Таким порядком вся кавалькада продолжала странствие, к большому недовольству Побрякушки, всю компанию которой составляла донья Гиббонья, весьма сварливая и суровая.

Три дня прошло без приключений, но затем проводники сбились с пути, и вот общество прибыло в город большой и роскошный, где они, однако, никогда не бывали; завидев прекрасный сад с открытой калиткой, обезьяны, подобно солдатам в завоеванной местности, набросились на все и опустошили. Один грыз орехи, другой обжирался черешнями, третий обрывал сливы; каждой мартышке тут нашлось чем поживиться.

А надо вам сказать, что город этот был столицей того королевства, где Побрякушка появилась на свет, и правила там еще ее матушка, которая с того горестного мига, когда ее дочка превратилась в мартышку по вине злосчастного цветка боярышника, не хотела видеть в своей стране ни мартышек, ни шимпанзе, ни макак, словом, ничего, что напоминало бы ей о скорбном и роковом происшествии. Поэтому на обезьян здесь смотрели как на возмутителей общественного спокойствия, – и как же удивился народ, увидев карточную карету, тележку из раскрашенной соломы и всю остальную небывалую кавалькаду, самую удивительную, какая только появлялась с тех пор, как сказки сказываются и феи на свете живут!

Новость быстро прилетела во дворец. Потрясенная королева решила, что все та же миленькая обезьянка покушается на ее власть. Она немедленно собрала совет и приказала вынести всем нарушителям приговор за оскорбление величества. Чтобы этот случай не прошел незамеченным, а надолго запомнился суровыми мерами и примерным наказанием, в сад послали гвардию с приказом схватить всех обезьян. Тут на деревья набросили огромные сети, и охота закончилась быстро; хотя послу и подобает почтение, в отношении Ширлимырля сие правило было грубо нарушено: его без всяких церемоний бросили на дно погреба, в большую пустую бочку, где он и все его сотоварищи содержались как пленники, вместе с дамами-мартышками и фрейлинами-мартышатами; да и самой Побрякушке тоже пришлось разделить их компанию.

А она-то тайком радовалась переполоху: ведь когда беды превышают меру, на них уже не обращаешь внимания и самую смерть можно почесть за благо. Таково было положение Побрякушки: в сердце образ принца, который презрел ее, а разум содрогается при мысли о противном короле Макаке, чьей женой она вот-вот должна была стать.

Не забудем, что одежды ее были так прелестны, а манеры столь необычны, что схватившие сочли ее великим чудом: но поистине потрясла она всех, когда заговорила, – ведь слух о несравненной Побрякушке дошел и до сих краев. Королева, нашедшая ее и ничего не знавшая о превращении племянницы, часто писала сестре о своей чудесной обезьянке и звала ее приехать посмотреть на диковинного зверька. Однако несчастная королева-мать об этом и слышать не хотела.

Наконец гвардейцы, восхищенные находкой, отнесли Побрякушку в большую галерею. Там ей устроили маленький трон, на который она уселась скорее как государыня, чем как обезьянка-пленница, и когда королева пришла взглянуть на нее, то была так потрясена и милым личиком обезьянки, и ее обильными любезностями, что в ней помимо воли проснулась природная склонность к инфанте.

Она взяла ее на руки. Маленькое создание, движимое чувствами, каких ей до сих пор не приходилось испытывать, бросилось ей на шею: тут обезьянка произнесла столько ласковых, нежных и разумных слов, что все вокруг не уставали восхищаться.

– Нет, сударыня! – восклицала она. – Не страх близкой смерти, коей вы, как мне стало известно, угрожаете несчастному обезьяньему роду, заставляет меня заискивать перед вами и стараться вам понравиться: смерть – не самое страшное, что может случиться со мною; чувства мои выше тех, что подобают моей природе, и для собственного спасения я не сделала бы ничего. Стало быть, я просто люблю вас, а спасение, – что мне до него? Оно полностью в руках ваших; мне же дороги вы сами, а не ваша корона.

Ну, а вы бы что ответили такой вот миленькой Побрякушке, столь почтительной и щедрой на комплименты? Королева, онемев, как рыба, только глаза таращила, думая, что ей это снится, но речь обезьянки все-таки глубоко ее тронула.

Она отнесла мартышку в свой кабинет и, оставшись с нею наедине, молвила:

– Ну же, не мешкая, расскажи мне о себе! Я уже чувствую, что ты станешь самой любимой из всех обитателей моего зверинца. Обещаю даже помиловать ради тебя всех схваченных с тобою обезьян.

– Ах, сударыня! – вскричала та. – За них я и не думаю просить. Злая судьба моя хотела, чтобы я родилась обезьянкой, и она же наделила меня рассудком, который будет причинять мне боль до самой моей смерти. И то сказать: каково же мне видеть себя в зеркале такой вот маленькой, безобразной и черной, с шерстистыми лапами, хвостом и зубами, всегда готовыми укусить, а ведь я наделена разумом, изысканным вкусом и тонкими чувствами!

– А скажи мне, любить ты умеешь? – спросила королева.

Вместо ответа Побрякушка вздохнула.

– Да признайся же, не влюблена ли ты в какую-нибудь обезьянку, кролика или белочку? – сказала королева. – А то, если сердце твое не занято, я найду тебе весьма подходящего карлика.

Побрякушка ничего не ответила, но сидела такая надутая, что королева прыснула со смеху.

– Ну, не сердись, – улыбнулась она, – и расскажи мне наконец, как ты научилась говорить?

– Об этом мне и самой не так много известно, – отвечала Побрякушка, – знаю лишь, что однажды ваша сестра-королева, только успев распрощаться с вами после рождения и смерти вашей дочки-принцессы, проезжала по берегу моря и увидала вашего лакея, который собирался меня утопить. По ее приказу меня вырвали у него из рук. А речь и разум обрела я чудом, и это немало всех удивило. Мне наняли учителей, обучивших меня многим языкам и игре на разных инструментах. Тут мне наконец открылась вся горечь моего положения и… Но что это?! – вскричала она, увидев, как вдруг побледнело и покрылось холодным потом лицо королевы. – Что с вами, сударыня? Отчего вы вдруг так странно изменились в лице?

– Умираю! О дорогая и слишком несчастная дочь! Вот, стало быть, как привелось мне снова увидеть вас!

Тут королева лишилась чувств. Напуганная Побрякушка побежала звать на помощь. Дамы поскорей принесли воды, распустили Ее Величеству шнуровку и уложили в постель. Там же с ней укрылась и Побрякушка: ведь она была такой маленькой, что ее никто и не заметил.

Когда королева очнулась от долгого обморока, в который поверг ее рассказ принцессы, то пожелала остаться наедине с дамами, знавшими роковую тайну рождения ее дочери, и все им рассказала, – но они, в полной растерянности, даже не знали, что бы тут посоветовать.

Она все-таки потребовала ответить: как поступить наиболее разумно при столь плачевных обстоятельствах. Одни предложили обезьянку удавить, другие – посадить в яму, третьи – снова отправить ее в море. Королева же лишь рыдала.

– Она так умна! – все повторяла она. – До чего же горько видеть ее в том плачевном состоянии, до какого низвел ее злополучный букет! Но, в конце концов, – продолжала она, – это моя дочь, и именно я навлекла на нее гнев зловредной Мишуры. Фея затаила злобу на меня – но справедливо ли, чтобы страдала она?

– Ах, сударыня, – воскликнула ее старая статс-дама, – надо спасать вашу честь! Что подумают в свете, объяви вы, что ваша инфанта – обезьяна?! С вашей-то красотой иметь таких детей – это против природы!

От подобных рассуждений королева пришла в ярость. Но другие дамы с не меньшим запалом твердили, что с уродцем надлежит покончить. В конце концов королева решила упрятать Побрякушку в какой-нибудь замок, где бы ее хорошо кормили и обихаживали до конца ее дней.

Та же, едва услышав, что королева хочет заточить ее в тюрьму, тотчас незаметно проползла по балдахину кровати и выскочила через окно в сад, а там, прыгая с ветки на ветку, сбежала в большой лес, оставив всех в досаде, что не сумели ее изловить.

Она провела ночь в дупле дуба, где долго размышляла о жестокой своей судьбе; больше всего ее печалило, что пришлось покинуть мать. И все же она предпочла добровольное изгнание и свободу неволе до конца дней.

Как только рассвело, она снова пустилась в путь, сама не зная куда, снова и снова задумываясь о странных превратностях своей жизни: «какая страшная разница между тем, что я есть, и чем должна быть!» – и слезы ручьями лились из маленьких глазок несчастной Побрякушки.

К полудню она уже много прошла, боясь, как бы королева не послала за ней погоню, или обезьяны, выбравшись из погреба, не увели бы ее силком к Макаку. Так и шла она куда глаза глядят, пока не попала в столь пустынное место, где не было ни домика, ни деревца, ни травки, ни ручейка; вот куда принесли ее ноги, но захотелось ей поесть – тут она и поняла, как неосторожно путешествовать в подобных краях, да было уже поздно.

Два дня и две ночи прошло, а ей все не удавалось поймать ни улитки, ни мушки. Ей стало страшно: так ведь и умереть можно; уже теряя зрение от слабости, она улеглась на землю и вдруг вспомнила про оливку и орешек, так и лежавшие в стеклянном ларчике. Тут и пришло ей в голову, что ими можно легонько подкрепиться. Обрадованная этим лучиком надежды, она взяла камень, расколола ларчик и разгрызла оливку.

Но не успела она откусить один кусочек, как из оливки рекой потекло ароматное масло, и стоило лишь одной его капле попасть ей на лапки, как они превратились в самые прекрасные в мире ручки. Вне себя от удивления, она собрала масло и вся им намазалась. О, чудо! Чудо! Побрякушка стала такой прекрасной, что во всей вселенной не сыскать равной. Она чувствовала, что у нее теперь большие глаза, маленький ротик, чудесно вылепленный носик, и просто умирала от желания посмотреться в зеркало. Наконец ей удалось найти самый большой осколок, оставшийся от стеклянного ларчика. Ах! То-то она обрадовалась, увидев свое отражение! Какой приятный сюрприз! Вместе с нею выросла и ее одежда, и она была теперь прекрасно причесана; волосы вились тысячей локонов, а личико стало свежим, как весенний цветок.

Оправившись от первого удивления, она почувствовала сильный голод, а умирать стало еще жальче.

– Как! – воскликнула она. – Мне, такой прекрасной, такой молодой, мне, родившейся принцессой, придется кончить жизнь в этих тоскливых местах! О жестокая Фортуна! Ты привела меня сюда, что же повелишь ты мне теперь? Или ты дала свершиться этому превращению, столь счастливому, сколь и неожиданному, лишь с тем, чтобы преумножить мои горести? А ты, достопочтенный поток Бирока, столь великодушно спасший мне жизнь, – неужто оставишь меня одну умирать в этой жуткой пустыне?

Напрасно инфанта призывала на помощь – никто не откликался на ее вопли. Наконец, отчаявшись найти другое пропитание, она расколола и орешек. Но каково же было ее удивление, когда, бросив скорлупку, она увидела, как оттуда выходят сотни тысяч архитекторов, художников, каменщиков, обойщиков, скульпторов и прочих ремесленников. Одни чертили план дворца, другие его строили, третьи обставляли; те красили покои, другие устраивали сады, все сияло золотом и отливало лазурью. Вот накрывают стол, который уже ломится от чудесных яств, тут же приезжают в каретах шестьдесят принцесс, одетых богаче королев, в сопровождении пажей. Все они учтиво приветствуют инфанту и зовут ее к столу. И вот Побрякушка, не заставляя себя долго упрашивать, шествует в залу, и там, усевшись величественно, истинно по-королевски, ест, точно изголодавшаяся нищенка.

Не успела она выйти из-за стола, как казначеи принесли пятнадцать тысяч сундуков, огромных, как бочки, доверху наполненных золотом и алмазами, и спросили ее соизволения заплатить зодчим и ремесленникам, построившим дворец. Она кивнула, но с тем условием, чтобы те построили ей также и город, женились тут и остались при ней. Все на то согласились, и в три четверти часа выстроили целый город, а был он впятеро больше Рима. Вот сколько чудес из одного орешка!

Принцесса рассудила, что надо бы послать роскошное посольство к королеве-матери да еще к молодому принцу-кузену, чтоб попенять ему. Сама же тем временем развлекалась, глядя на игру в кольцо[183]183
  …глядя на игру в кольцо… – См. примеч. 22 к «Принцу-Духу».


[Закрыть], за которую назначала богатые награды, ездила в театр, на охоту и даже на рыбалку (для этого воды реки отвели в ее угодья). Слух о ее красоте облетел всю вселенную. Ко двору ее сходились короли со всех частей света, гиганты выше гор и пигмеи меньше крыс.

Случилось так, что однажды на большом празднике несколько рыцарей преломили копья, перессорились да передрались, и много было там раненых. Принцесса в гневе спустилась со своего балкона, чтобы лично дознаться о виновных, но каково же ей пришлось, когда со всех сняли доспехи, и в одном из раненых узнала она принца, своего кузена? Хоть и не мертв он был, но едва дышал; она же, и сама едва живая от неожиданности и горя, приказала перенести его в лучшие покои, ничего не жалея для его излечения; призвали врачей и шарлатанов из Шодрэ[184]184
  Шодрэ – деревня в пригороде Парижа, где в 1690-е годы практиковал знаменитый целитель. Насмешки над шарлатанами – общее место сказок мадам д’Онуа и вообще легкой литературы конца XVII в., см., напр., примеч. 21 к «Дону Габриэлю Понсе де Леон. Начало». Шодрэ насмешливо упоминается и у Мольера, в комедии «Мнимый больной».


[Закрыть], хирургов, натирали мазями, поили бульонами и микстурами, принцесса сама делала перевязки да щипала корпию. Пролитые ею слезы служили лекарственным бальзамом для больного. А тот и вправду был плох: досталось ему с полдюжины ударов мечом, столько же копьем, да кроме того, давно инкогнито живя при дворе, он был так изранен прекрасными взорами Побрякушки, что вовек не излечиться. Судите же теперь о его чувствах, стоило ему лишь прочесть на лице этой прелестной принцессы, как больно ей видеть его в состоянии столь плачевном!

Не стану передавать, какими словами благодарил он ее за доброту, – исходили они из самого сердца, так что все дивились, как это человек, так тяжко недомогавший, проявил столько страсти. Не раз сказанное им заставляло принцессу краснеть. Она умоляла его замолчать, но он уже так далеко зашел в своей горячности, что прямо на глазах у нее приготовился перейти в мир иной. До тех пор она еще сдерживалась, но тут, видя его в агонии, потеряла самообладание, рвала на себе волосы, кричала и плакала; тогда уж поневоле все подумали, будто сердце ее завоевать нетрудно, раз уж так мало времени понадобилось, чтоб она прониклась столь сильной нежностью к чужестранцу. Ведь никто не знал в Побрякундии (такое имя дала она своему королевству), что принц этот был ее кузеном, коего любила она с самой ранней юности.

Принц же, некогда отправившись в путешествие, остановился при ее дворе и, не зная никого, кто мог бы представить его инфанте, счел за лучшее сделать ей пять-шесть геройских приношений в виде рук и ног, отрубленных им у всяких рыцарей на турнирах; однако ж среди них не нашлось таких сговорчивых, чтоб на это согласиться. Тут и началась страшная заваруха, где самый сильный бил самого слабого, – а самым слабым, как я уже сказала, и оказался принц.

И вот Побрякушка в отчаянии помчалась куда глаза глядят, без кареты и охраны, и наконец оказалась в лесной чаще. Там она упала без чувств под деревом, куда и явилась фея Мишура (а она не дремала и все искала случая для своего злого дела) и тотчас унесла принцессу на облаке чернее чернил, летевшем быстрее ветра. Принцесса же еще оставалась без чувств. Наконец она пришла в себя и страшно удивилась, что ее занесло так далеко от земли и так близко к полюсу. Облачный паркет не слишком тверд; она бегала туда-сюда, точно по мягким перьям, и вот наконец облако прорвалось, так что она с трудом удержалась, чтобы не упасть. Некому ей было пожаловаться: злая Мишура сделалась невидимой. Инфанта вспомнила, в каком положении пришлось ей оставить принца, и охватили ее самые горькие мысли, от коих только может страдать душа человеческая.

– Как?! – воскликнула она. – Неужто суждено мне пережить любимого, и мысль о близкой смерти страшна моему сердцу! Ах! Да соблаговоли солнце поджарить меня, – какую добрую службу оно бы мне сослужило; а как бы рада я была утонуть в радуге! Но увы! Весь зодиак глух к моим воплям, у Стрельца нет стрел, у Тельца – рогов, а у Льва – зубов. Быть может, Земля окажется сострадательнее и подставит мне вершину какой-нибудь скалы, чтобы убиться. О принц, дорогой кузен, жаль, что вас нет здесь, вы увидели бы самый трагический из прыжков влюбленной девицы, впавшей в отчаяние! – И с этими словами, помчавшись к краю облака, она бросилась вниз как яростно пущенная стрела.

Все, кто ее видел, решили, что это Луна падает с неба, а поскольку в те времена люди жили в невежестве, то поклонявшиеся Луне погрузились в великий траур, уверенные, что Солнце из зависти сыграло с нею такую злую шутку.

Как ни хотела инфанта умереть, а ничего у нее не вышло; упала она в стеклянную бутылку вроде тех, в каких феи выставляют на солнце свои настойки. Но какова же была эта бутылка! Выше самой высокой башни в мире. Хорошо хоть пустая, а то бы принцесса утонула в ней как мушка.

Шестеро великанов, которые стерегли бутыль, тут же узнали инфанту: ведь они жили при ее дворе и любили ее. Жестокая Мишура, ничего не делавшая понапрасну, перенесла их туда на летающих драконах, а драконы те стерегли бутылку, пока великаны спали. Инфанта же, сидя внутри, не единожды пожалела о своей обезьяньей шкуре. Жила она в бутылке как хамелеоны: питалась воздухом и росой[185]185
  Жила она в бутылке как хамелеоны: питалась воздухом и росой. – Согласно поверьям, сохранявшим актуальность до XVIII в., хамелеоны питаются воздухом (почему часто открывают рот) и росой.


[Закрыть].

Никто не знал о ее заточении, и молодой принц, оставшийся в живых, все звал и звал Побрякушку. По печальному облику всей прислуги он догадывался, что при дворе случилось несчастье, но природная скромность не позволяла ему расспрашивать о причинах скорби. Однако, уже почти поправившись, он стал так настойчиво искать принцессу, что от него уже не могли скрывать ее исчезновение. Видевшие, как она вбегает в лес, утверждали, что ее растерзали львы, другие говорили, что она в отчаянии наложила на себя руки, третьи – что она помешалась и блуждает по миру.

Последнее было не столь ужасно и давало хоть какую-то надежду, за которую он и ухватился. Оседлал он своего Звонкопыта, – а я забыла упомянуть, что конь этот был старшим сыном самого Буцефала[186]186
  Буцефал – необыкновенный свирепый конь (имя переводится с древнегреческого как «бычьеголовый»), которого сумел укротить десятилетний Александр Македонский. В дальнейшем конь стал его любимцем.


[Закрыть] и одним из лучших скакунов, каких только видел наш век. Принц взнуздал его и пустил наугад, но тщетно он призывал инфанту – лишь эхо было ему ответом.

Наконец добрался он до берега огромной реки. Звонкопыт хотел пить и вошел в воду, а принц, как обычно, принялся кричать во весь голос:

– Побрякушка, прекрасная Побрякушка, где вы?

Вдруг он услышал голос, журчащий нежным ручейком. Голос сказал:

– Приблизься, и узнаешь.

Услышав это, принц, столь же бесстрашный, сколь и влюбленный, пришпорил Звонкопыта, поплыл и попал в водоворот, где вода затягивала вниз с необычайной быстротой. Он пошел на дно, не сомневаясь, что сейчас утонет; однако ж благополучно прибыл к добряку Бироке, как раз справлявшему свадьбу своей дочери с одним из величайших и богатейших потоков этой местности. Все водяные божества собрались в просторном гроте, тритоны и русалки играли приятную музыку, а речка Бирокия, в легких одеждах, танцевала оливет[187]187
  Оливет – сельский танец. Согласно словарю Фюретьера (см.: Фюретьер 1690), танцуется группой людей, которые змейкой пробегают между тремя деревьями.


[Закрыть] с Сеной, Тамис, Евфратом и Гангом, которые, разумеется, съехались издалека, чтобы повеселиться вместе[188]188
  …с Сеной, Тамис, Евфратом и Гангом, которые, разумеется, съехались издалека, чтобы повеселиться вместе. – Собрание олицетворенных рек заставляет вспомнить статуи-аллегории рек в Версале (два бассейна по проекту Мансара 1685 г. со скульптурными изображениями рек Франции, выполненными братьями Келлер в 1685–1694 гг.). Вспоминается также «Фонтан четырех рек» в Риме, пьяцца Навона, построенный в 1648–1651 гг. по проекту Бернини. Статуи представляют реки Нил, Ганг, Дунай и Рио де Ла Плата. Тамис (Тамис – Дон) – река в России, протекает в современной Республике Северная Осетия – Алания.


[Закрыть]. Звонкопыт, который был весьма хорошо воспитан, почтительно остановился у входа в грот, а принц, еще более обходительный, чем его конь, спросил, дозволено ли таким смертным, как он, появляться в обществе столь изысканном.

Бирока взял слово и учтивейше заявил, что этим он окажет им честь и доставит радость.

– Уже несколько дней поджидаю я вас, сударь, – продолжал он, – я на вашей стороне, и интересы инфанты для меня драгоценны. Вы должны спасти ее из того страшного места, в котором держит ее мстительная Мишура, заточившая ее в бутылку.

– Ах, что вы такое говорите?! – воскликнул принц. – Инфанта в бутылке?

– Да, – отвечал мудрый старец, – и там страдает сверх меры. Но предупреждаю вас, сударь, что непросто будет вам победить сторожащих ее великанов и драконов, если вы не последуете моим советам: доброго коня вам придется оставить здесь, а пересесть на крылатого дельфина, которого я давно для вас воспитал. – И он подозвал дельфина, оседланного и взнузданного, при этом так заправски выделывавшего вольты и курбеты[189]189
  Вольт и курбет – фигуры манежной езды.


[Закрыть], что сам Звонкопыт позавидовал.

Бирокия и ее подруги поспешили вооружить принца. На него надели сияющий панцирь из позолоченных чешуек карпа, а на голову вместо шлема – раковину огромной улитки, оперенную большим хвостом трески наподобие султана. Одна из наяд препоясала его угрем, на котором висел устрашающий меч из длинной рыбьей кости. Потом ему дали панцирь черепахи, из которого он сделал себе щит. В таком снаряжении любой пескарик принял бы его не иначе как за самого бога форелей, ибо надо признаться, что выглядел он довольно странно: среди смертных такого не часто встретишь.

Надежда вскоре увидеть любимую принцессу вернула ему веселое расположение духа, от коего он уже отвык, с тех пор как ее утратил; посему, отмечает наше правдивое повествование, он с аппетитом поел на пиру у Бироки и весьма пылко поблагодарил всю компанию, попрощался со Звонкопытом, а затем вскочил на летающего дельфина и пустился в дорогу.

К вечеру принц взлетел на такие высоты, что пришлось ему заехать отдохнуть в лунное царство-государство[190]190
  …пришлось ему заехать отдохнуть в лунное царство-государство. – Аллюзия на роман Сирано де Бержерака «Иной свет», первая часть которого называется «Государства и империи Луны» (L’Autre Monde ou les Estate et Empires de la lune; написан в 1650, опубл. в 1657).


[Закрыть]. Редкостные чудеса, увиденные им там, могли бы его задержать, не спеши он поскорее спасти принцессу из бутылки, где она томилась уже несколько месяцев. Заря только еще занималась, когда он оказался среди великанов и драконов, – их злая фея подчинила себе могуществом волшебной палочки. Она была так уверена, что никому не под силу освободить принцессу, что полагалась лишь на эту страшную стражу, которая так мучила бедняжку.

А прелестная принцесса страдальчески глядела в небо и возносила ему горестные жалобы, как вдруг увидела крылатого дельфина и всадника, спешившего освободить ее. Ей все это показалось бы невероятным, не знай она на собственном опыте, что для некоторых чудеса в порядке вещей.

– Уж не чарами ли какой зловредной феи поднят в воздух этот рыцарь? – говорила она. – Ах, как мне жаль его! Не иначе какая-нибудь бутылка или кувшин станет ему тюрьмой, как и мне!

Пока принцесса рассуждала, великаны увидели у себя над головой спускавшегося принца и решили, что это воздушный змей.

– Лови! Лови! То-то позабавимся! – кричали они друг дружке. Но едва, нагнувшись, они принялись искать его к траве, как он обрушился на них и разил направо и налево, и наконец изрубил на куски, как карты из колоды, когда их разрезают надвое и бросают кружиться по ветру. Инфанта, обернувшись на шум сего великого сражения, узнала юного принца – то-то было счастье снова увидеть его живым-здоровым! Но как же беспокоилась она, видя его в такой опасности, среди набросившихся на него ужасных великанов и жутких драконов! Принцесса не смогла сдержать вопль ужаса – угроза, коей подвергалась жизнь принца, едва не стоила жизни и ей.

А между тем волшебный меч из рыбьей кости, которым Бирока вооружил нашего героя, разил без промаха, а легкокрылый дельфин, с необычайным проворством то взлетая, то снижаясь, тоже сослужил своему седоку чудесную службу, так что вскоре вся земля вокруг оказалась усеяна телами этих чудовищ.

Тут принц, увидев бутылку с запертой внутри принцессой, в нетерпении готов был разнести ее на куски, если бы не боялся поранить узницу. Тогда он решил спуститься к ней через бутылочное горлышко; достигнув же дна, упал на колени перед Побрякушкой и почтительно поцеловал ей руку.

– Сударь, – сказала она, – дабы сохранить ваше обо мне хорошее мнение, я нахожу разумным сейчас же объяснить вам, по какой причине я все это время так нежно интересовалась вашим здоровьем. Дело в том, что мы с вами в близком родстве: я – королевская дочь, ваша тетушка – моя мать; и я же – та самая Побрякушка, найденная вами в обезьяньем обличье на берегу моря, которая однажды имела слабость признаться вам в своей привязанности, но была вами отвергнута.

– Ах, сударыня, – как поверить в подобное чудо! Вы были обезьянкой, вы любили меня, я знал об этом, и мое сердце могло отринуть высшее из благ?

– Однако, полюби вы меня в те времена, – сейчас, когда дела обстоят так, как есть, я не одобрила бы вашего вкуса, – улыбнулась инфанта, – теперь же, сударь, я уже устала быть узницей и опасаюсь моей врагини. Поедемте к моей матери-королеве, расскажем ей обо всех чудесах, – они, конечно, не оставят ее равнодушной.

– Едемте, сударыня, едемте, – сказал влюбленный принц, усаживая принцессу впереди себя на крылатом дельфине, – едемте, и вернем ей в вашем лице прекраснейшую из принцесс, какие когда-либо жили на свете.

Крылатый дельфин тихонько поднялся в воздух и полетел прямо в столицу, где предавалась печали королева. Безмерно обеспокоенная побегом Побрякушки, она вспоминала все ласковые слова, какие та успела ей сказать, невольно думая, что отдала бы половину королевства, только бы снова увидеть ее, пусть даже обезьянкой.

Принц же, едва прибыв, тотчас переоделся старцем и добился у нее аудиенции.

– Сударыня, – сказал он ей, – я с самой ранней юности изучал некромантию, а стало быть, вы догадываетесь, что мне известно и о той ненависти, какую питает к вам Мишура, и об ужасных ее последствиях. Однако осушите слезы, сударыня: та Побрякушка, которую вы видели столь безобразной, стала теперь прекраснейшей принцессой на свете. Она вскоре предстанет перед вами, если только вы согласитесь простить вашей сестре-королеве ее ожесточенную войну с вами, и закрепить мир браком инфанты с вашим племянником-принцем.

– Я не могу льстить себя такой надеждой, – расплакалась тут королева, – мудрый старец, вы просто хотите смягчить мою скорбь; я утратила милую дочь, у меня нет больше мужа, сестра претендует на мое королевство, а сын ее столь же несправедлив, сколь и она. Они преследуют меня, мне никогда с ними не примириться.

– Судьба распоряжается иначе, – возразил он, – и я избран объявить вам об этом.

– Ах, – отвечала королева, – согласись я даже на этот брак, что мне с того? Злая Мишура так могущественна и хитра, что всегда сумеет этому воспротивиться.

– Не беспокойтесь, сударыня, – сказал старичок, – обещайте лишь, что этому столь долгожданному браку не станете противиться вы сами.

– Я все обещаю, лишь бы только увидеть милую доченьку.

От королевы принц побежал к ожидавшей его инфанте. Та удивилась, увидев его в столь необычном платье, и ему пришлось рассказать, что две великие королевы с давних пор спорили меж собою, отношения их были испорчены, но вот наконец ему удалось заставить тетушку согласиться на то, к чему он стремился и сам. Принцесса пришла в восторг и тут же отправилась во дворец. Она так походила на мать, что все так и шли за ней толпою, желая знать, кто же это.

Лишь увидела ее королева, сердце в ней так затрепетало, что говорить ничего и не понадобилось. Принцесса бросилась к ее ногам, она же приняла дочь в объятия. Долго они плакали, осушая друг другу слезы нежными поцелуями; потом же – можно представить, сколько всего высказали. Затем королева, заметив племянника, приняла его очень милостиво и повторила все, что пообещала некроманту. Долгой была бы еще ее речь, если б шум во дворе не заставил ее выглянуть в окно – и как же приятно она была удивлена, увидев там сестру-королеву. Принц и инфанта, выглянув вслед за нею, узнали и достопочтенного Бироку, да, кстати, и славного Звонкопыта. Тут все кругом закричали от радости и бросились обниматься. Сразу был заключен и знаменитый брак инфанты с принцем, невзирая на все происки Мишуры, чьи злобные чары оказались посрамлены.

* * *

 
От недруга и дар опасен иногда.
Иной вас окружит и ласками, и лестью
И будет убеждать, что вас любил всегда,
Чтобы потом верней лишь насладиться местью.
Случилось так с одной инфантой как-то раз.
Она, прелестница, о коей наш рассказ,
Могла, казалось бы, весь век жить в наслажденьях,
Но злая Мишура гнала и дочь, и мать:
Случилось роковое превращенье,
Пришлось инфанте вмиг
                     мартышкой скверной стать.
Но и такого превращенья мало,
Чтобы от пылкой страсти защитить:
Случилось ей, бедняжке, полюбить
И принца самого мартышка возжелала.
Таких же можно встретить и в наш век:
Иная так уж безобразна,
А избран ею вдруг прекрасный человек,
И хочет им она распоряжаться властно.
Но хорошо бы всякой повезло
Найти волшебника, чтоб,
                            движим состраданьем,
Всем злым колдуньям он назло
Дурнушку б наделил очарованьем.
 

Пер. М. А. Гистер