Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 72 страниц)

– Как так! – воскликнул он. – Значит, меня обманули? Нет, я не дам себя провести. Вперед, вперед, лягушки мои верные, я лечу немедленно!

– А вот это уж не в вашей власти, если только я этого не захочу, – возразила ему Суссио.

Она коснулась его, и ноги его приросли к паркету, как гвоздями прибитые.

– Превратите меня в камень, разрежьте на кусочки, – сказал король, – все равно я принадлежу Флорине, и только ей! Так я решил, а уж вы можете пользоваться своей властью как заблагорассудится.

Суссио и льстила ему, и угрожала, и умоляла. Краплёна плакала, кричала, всхлипывала, злилась, смирялась. Король молчал, гневно глядя на них, и ничего не отвечал на все их тирады. Так прошло двадцать дней и ночей, а обе фурии все не умолкали; за все это время они ни куска не проглотили, глаз не сомкнули, даже не присели. Наконец Суссио, усталая и обессиленная, сказала:

– Хорошо же, раз вы не желаете внять голосу разума, выбирайте: семь лет покаяния за несдержанную клятву верности – или женитесь на моей крестнице.

Король, до сих пор ни слова не проронивший, вскричал:

– Делайте со мной что угодно, лишь бы я был избавлен от этой уродины.

– Сами вы уродина, – сказала злобно Краплёна, – смешно мне глядеть на вас, болотный вы королек: явились к нам в своей лягушачьей упряжке, чтобы оскорблять меня да нарушить данное слово. Будь в вас чести хоть на ломаный грош, разве так вы себя вели бы?

– Вот уж, поистине, трогательные упреки, – возразил король насмешливо. – До чего же неразумно – не желать в жены столь прелестную барышню!

– Нет, нет, она не станет твоей женой! – вскричала в гневе Суссио. – Можешь лететь в это окно, если желаешь, ибо быть тебе семь лет синей птицей.

Тут же меняется весь облик короля. Руки и плечи его одеваются легкими перьями и превращаются в крылья, ноги утончаются, обтянуты черной и грубой кожей, глаза, вдруг округлившиеся, блестят на солнце, орлиный нос становится клювом из слоновой кости, а на голове вырастает белый хохолок, наподобие короны. Вот он уже и поет восхитительно, но и говорит не хуже. Увидев, что превращен в птицу, испускает он горестный крик и в мгновение ока улетает подальше от жуткого дворца Суссио.

В тоске перелетал он с ветки на ветку, выбирая лишь деревья, посвященные любви или же грусти: то мирты, то кипарисы[21]21
  …деревья, посвященные любви или же грусти: то мирты, то кипарисы. – Мирт (мирта) – южное вечнозеленое древесное растение с маленькими белыми пушистыми цветками и темно-зелеными листьями, содержащими эфирное масло. Атрибут богини Венеры. Миртовый венок с розами в Древней Греции и Риме, а также на Ближнем Востоке был традиционным брачным украшением. Кипарис считался у древних греков и римлян деревом скорби. В древнегреческой мифологии имеется две версии происхождения кипариса. Согласно первой (Овидий. Метаморфозы. X. 106–142), Кипарис был прекрасным юношей, любимцем Аполлона. На охоте он случайно убил своего любимого оленя, горько скорбел, и боги по его просьбе превратили его в дерево печали. По другой версии, первый кипарис вырастил Борей на могиле своей дочери Кипариссы.


[Закрыть]. Он пел жалобные песни, сетуя на свою горькую судьбу и на печальную участь Флорины.

«Где-то прячут ее недруги? – думал он. – Что сделалось с ней, прелестницей, с нею, бедняжкой? Не лишила ли ее жизни бесчеловечная королева? Где искать ее? Неужто я осужден семь лет прожить с нею в разлуке? Быть может, ее за это время выдадут замуж, и я навсегда утрачу надежду, которая ныне только и поддерживает меня?» – От этих мрачных мыслей король так страдал, что и жизнь стала ему не мила.

А Суссио тем временем отослала Краплёну к матери – той не терпелось услышать об удачном исходе свадьбы. Но когда королева увидела дочь и услышала ее рассказ о происшедшем – то пришла в страшную ярость, которую выместила на Флорине.

– Ну, раскается же она у меня многократно, что сумела понравиться королю Премилу.

Она поднялась на башню вместе с Краплёной, которую разодела в самые пышные наряды: на голове бриллиантовый венец, а шлейф платья несли за ней три дочери самых богатых баронов. На большой палец уродина надела кольцо короля Премила, которое Флорина успела заметить в тот день, когда ей случилось с ним беседовать. Узница удивилась, увидев Краплёну в столь торжественном облачении. Королева же изрекла:

– Вот моя дочь, она принесла вам показать свои свадебные подарки: на ней женился король Премил, он безумно влюблен в нее, и теперь они счастливы как никто на свете.

Тут же перед принцессой расстелили золотую и серебряную парчу, и на ней разложили драгоценности, кружева, ленты в огромных корзинах из золотой филиграни. Краплёна, вертясь вокруг, все старалась, чтобы луч солнца пал на кольцо короля и поиграл в нем, поэтому Флорине не приходилось сомневаться в своем несчастье. В отчаянии она закричала, чтобы унесли поскорее с глаз долой всю эту столь ужасную для нее роскошь, ибо отныне носить ей один лишь траур, и что всему она теперь предпочтет смерть. Она упала в обморок, а жестокая королева, обрадованная, что весь замысел так ей удался, даже не позволила помочь принцессе – оставив бедняжку одну, в самом плачевном положении, сама пошла к королю и коварно объявила ему, что принцесса, мол, вне себя от любви и оттого беснуется и творит такие безумства, что ее ни в коем случае нельзя выпускать из башни. Тот велел королеве поступать как заблагорассудится, а он, дескать, только доволен ею будет.

Принцесса, едва очнувшись от обморока, задумалась о том, как с нею обходятся, какое дурное обращение ей приходится сносить от недостойной мачехи и что надежда назвать супругом короля Премила теперь навсегда утрачена. Тут скорбь ее сделалась столь нестерпима, что она проплакала всю ночь; подошла она к окошку и все жаловалась горестно. Когда же забрезжил день, прикрыла окошко и продолжала плакать.

Следующей ночью она снова открыла окошко и принялась горько рыдать и вздыхать, проливая потоки слез; с наступлением дня же снова спряталась в своей каморке.

А тем временем король Премил или, лучше сказать, синяя птица, все летал без устали вокруг дворца: он рассудил, что где-то в нем держат взаперти дорогую его принцессу и, должно быть, ее жалобы не менее горьки. Он подлетал к окнам совсем близко и заглядывал в комнаты, но, боясь, что заметит его Краплёна, не решался на большее. «Жизнь моя в опасности, – рассуждал он, – если эти злодейки узнают, где я, то, уж верно, пожелают отомстить. Придется поберечься – или же рискнуть жизнью». Все это принуждало к осторожности, и пел он только по ночам.

Напротив окошка Флорины рос кипарис необычайной высоты: король-Синяя птица уселся на его высокую ветку и тут же услышал, как кто-то жалуется:

– Долго ли мне еще терпеть? Когда же смерть избавит меня от мучений? Кто боится ее, к тем она приходит слишком рано, я же мечтаю о ней, но жестокая избегает меня. Ах, бесчеловечная королева, что я тебе сделала, чем заслужила это ужасное заточение? Разве больше тебе негде мучить меня? Только одного тебе надо – побахвалиться предо мною счастием твоей презренной дочери с королем Премилом!

Король-птица ни слова не пропустил из всех этих жалоб; он с нетерпением ждал рассвета, чтобы увидеть даму, которая так горевала, но та до зари захлопнула окошко и удалилась.

Король вернулся следующей ночью. Луна ярко сияла, и он увидел девицу, которая принялась сетовать у окна.

– О жестокая Фортуна, – говорила она, – ты всегда льстила меня надеждой царствовать, ты одарила меня любовью моего батюшки, – за что же теперь топишь ты меня в море скорби? Неужто в столь нежном возрасте нам уже суждено изведать твое непостоянство? Явись, жестокая, молю тебя, прекрати мои беды!

Чем больше слушал король-птица, тем яснее становилось ему, что это его милая принцесса. Он сказал:

– Обожаемая Флорина, чудо наших дней, зачем стремитесь вы безвременно пресечь собственные? Горе ваше поправимо.

– Ах! – воскликнула она. – Кто это говорит со мною так утешительно?

– Один несчастный король, – продолжала птица, – который любит вас и никогда никого иного любить не будет!

– Король любит меня? – произнесла она. – Не ловушка ли это, приготовленная моей врагинею? Если она хочет узнать мои чувства, я готова рассказать ей о них.

– Нет, о моя принцесса! Влюбленный, который говорит с вами, не способен предать вас!

Сказав так, он подлетел к окну. Флорина сначала испугалась необычной птицы, молвившей столь разумные речи, как будто она была человеком, но красота оперения и нежные слова скоро ее успокоили.

– Неужто мне снова дано видеть вас, о моя принцесса? – воскликнул король. – Но, увы, эта радость омрачена вашим заточением и тем положением, на которое злобная Суссио обрекла меня на семь лет.

– Но вы-то сами кто, премилый мой птах? – спросила принцесса.

– Вы назвали мое имя, – отвечал король, – и все притворяетесь, что не узнали меня!

– Как! Величайший из властелинов мира – король Премил – он, он превращен в маленькую пташку, что сидит на моей руке?

– Увы, прекрасная Флорина, так и есть, – отвечал король, – и утешением для меня служит лишь одно: я принял это испытание, но не отрекся от страсти к вам!

– Ко мне! – проговорила Флорина. – Не пытайтесь меня обмануть, я знаю, вы женились на Краплёне, я узнала на ее пальце ваше кольцо. Я видела, как она вся сияла в бриллиантах, подаренных вами! Она пришла оскорблять меня в моей темнице, в венце и королевской мантии, которую получила от вас, а я… я сидела в цепях и оковах!

– Вы видели Краплёну в подобном наряде? – перебил король. – Она и ее мать осмелились сказать вам, что все эти драгоценности подарил ей я? О, Небо! Возможно ли?! Я слышу подобную ложь и не могу отомстить немедленно! Знайте же, что они хотели меня обмануть, что, назвавшись вашим именем, эта безобразная Краплёна заставила меня похитить себя! Но я, едва осознав свою ошибку, тут же пожелал бежать от нее и наконец предпочел стать синей птицей на семь лет, чем нарушить верность, в которой поклялся вам!

Флорине так отрадно было говорить со своим милым возлюбленным, что она уже не помнила о тяготах заточения. Как только она не утешала его, как не убеждала, что и сама пойдет ради него на жертвы, не меньшие тех, на которые он пошел ради нее. День уже занимался, и почти все офицеры были на ногах, а синяя птица и принцесса все еще беседовали. Тяжко было им расставаться, и они решили каждую ночь встречаться подобным образом. Нет слов выразить, как счастливы они были, что вновь нашли друг друга; каждый без конца благодарил Амура и Фортуну. Между тем Флорина немало тревожилась за короля-Синюю птицу: «Кто же защитит его от охотников, – думала она, – или от орлиных когтей, или от голодного ястреба, который съест его с таким аппетитом, будто вовсе и не короля великого ест? О небо! Что будет со мной, когда его легкие и тонкие перышки, гонимые ветром, долетят до окна моей темницы, вестники беды, что так страшит меня?» От этой мысли бедная принцесса глаз сомкнуть не могла, ведь, когда любишь, мечты кажутся явью, а то, что прежде казалось невозможным, теперь мнится самым что ни на есть вероятным. Поэтому принцесса весь день провела в слезах, до самого того часа, когда пора было подходить к окошку. А у прекрасной птицы день прошел в раздумьях о своей милой. «Как я счастлив, что нашел ее! – говорил он себе. – Как она очаровательна! Как живо я чувствую ее любовь ко мне!» Тут он принимался считать, сколько остается ему до конца испытания, – ибо никто еще не жаждал избавления с таким нетерпением, как наш пылкий влюбленный. А поскольку ему хотелось окружить Флорину самой нежной заботой, он слетал в столицу своего королевства, влетел во дворец и проник в свой кабинет через разбитое окно. Там он взял бриллиантовые серьги такой тонкой работы, что красивей никогда и не бывало, принес их Флорине и попросил надеть.

– Я согласилась бы, – отвечала она, – если бы вы могли видеть меня днем, но ведь мы беседуем только ночью.

Король-птица обещал ей являться в башню, когда она пожелает, – тут же она надела серьги, и ночь прошла за болтовней, подобно прошлой.

На следующий день король-Синяя птица снова полетел в свое королевство. Он влетел во дворец, опять проник в кабинет сквозь разбитое окно и прихватил для принцессы самые роскошные браслеты, какие только есть на свете: были они из цельного изумруда, затейливо ограненного и с отверстием посредине, в которое можно было просунуть руку по локоть.

– Неужто вы полагаете, – сказала ему принцесса, – что мои чувства необходимо подкреплять подарками? Ах, плохо же вы меня знаете!

– Нет, сударыня, – отвечал он, – я не думаю, что эти побрякушки, которые я дарю вам, нужны, чтобы упрочить вашу нежность ко мне; однако моя нежность к вам оскорбилась бы, если бы я пренебрег любой возможностью засвидетельствовать вам внимание; а когда меня нет здесь, пусть напоминают вам обо мне эти безделушки.

Флорина в ответ наговорила ему тысячу любезностей, на которые он ответил тысячей своих – полных такой же нежности.

На следующую ночь влюбленный король-птица принес избраннице весьма большие часы, устроенные внутри жемчужины: блистательная работа превосходила ценностью редкостный материал.

– Нет нужды дарить мне часы, – сказала она галантно, – когда вы далеко, время для меня тянется бесконечно, когда же вы со мною, оно пролетает как сон; откуда же мне знать ему настоящую цену.

– Увы, дорогая принцесса, и со мной происходит то же самое, – отвечал он, – но, быть может, я в этом тонком деле перемудрствовал.

– Вы так страдаете, чтобы сохранить мне верность, – как тут не поверить, что ваши дружба и почтение простираются столь далеко, сколь возможно[22]22
  …как тут не поверить, что ваши дружба и почтение простираются столь далеко, сколь возможно. – Фраза героини, как и весь диалог, весьма типична для прециозной культуры. Дружба (фр. amitié) и почтение (фр. estime) – важные топосы в беседах о любви и нежности в прециозных салонах середины XVII в. и в прециозной литературе. В I книге романа Мадлен де Скюдери (1607–1701) «Клелия, римская история» (1654–1660) предлагается карта Страны Нежности (фр. Pays du Tendre), где путь к Нежности (фр. Tendre) начинается в городке Новая Дружба (фр. Nouvelle Amitié), а один из городов в конце пути находится на реке Почтения (фр. Estime) и называется Нежность-на-Почтении (фр. Tendre sur Estime). Роман-поток «Клелия…» сохранял необычайную популярность до конца XVII в.


[Закрыть].

При дневном свете король-птица прятался в густых ветвях дерева, чьи плоды служили ему пищей, а иногда пел чудные песни. Голос его очаровывал прохожих: они слышали его, но никого не видели и наконец решили, что это духи поют. Сие мнение так закрепилось, что никто уже не осмеливался войти в лес, зато распространилось множество слухов о чудесах, случавшихся там в изобилии, и вот всеобщий страх сделался залогом безопасности синей птицы.

Дня не проходило без того, чтобы король не подарил что-нибудь Флорине: то жемчужное ожерелье, то драгоценные перстни тончайшей работы, то алмазные булавки, то гребни или букетики из драгоценных камней, разноцветных и похожих на цветы, то приятные книги или медальоны. Наконец у принцессы скопилось несметное множество редчайших сокровищ. Наряжалась она лишь по ночам, ради короля, а утром аккуратно прятала драгоценности под соломенный тюфяк, ибо больше ей было некуда их складывать. Так прошло два года, и Флорина ни разу не пожаловалась на свое заточение. Да и на что ей было сетовать? Ночами напролет беседовала она с возлюбленным, и никто на свете еще не говорил друг другу столько нежных слов, – а ведь она целыми днями сидела одна в темнице, король-птица же – в дупле: и все-таки по ночам они не могли наговориться, ибо сердце и разум изобильно подсказывали им неисчерпаемые темы для бесед.

Между тем злая королева, безжалостно державшая принцессу взаперти, тщетно пыталась выдать замуж Краплёну. Она отправляла посольства ко всем известным ей принцам, но стоило послам явиться, как им давали от ворот поворот. Если бы речь шла о принцессе Флорине, говорили им, вас приняли бы с радостью, Краплёна же пусть себе остается весталкой[23]23
  …Краплёна же пусть себе остается весталкой… – Весталки в Древнем Риме – жрицы Весты, богини домашнего очага, всю жизнь сохранявшие девственность.


[Закрыть], никто печалиться не будет. Взбешенные Краплёна с матерью принимались тогда еще сильнее мучить ни в чем не повинную принцессу.

– Смотри-ка, даже в заточении эта гордячка нам вредит! – возмущались они. – Как простить все ее злые выходки? Не иначе, как она ведет тайную переписку с иностранными державами, а значит, по меньшей мере государственная преступница. Так к ней и следует относиться. Сделаем же все возможное, чтобы вывести ее на чистую воду.

Они закончили свой совет так поздно, что уже и полночь миновала, когда обе решили подняться в башню и допросить узницу. Та как раз сидела у окошка и беседовала с синей птицей, надев все драгоценности и красиво уложив свои прелестные кудри, – те, кто горюет, обычно так не прихорашиваются. Вся ее комната и кровать были устланы цветами, и она даже зажгла несколько испанских свечек[24]24
  …зажгла несколько испанских свечек… – то есть ароматических палочек.


[Закрыть], источавших прекрасный запах. Королева подслушивала за дверью; ей показалось, что там поют дуэтом – у Флорины ведь был голосок, подобный ангельскому. А вот и слова – королева сочла их нежностями:

 
Как наши тяготы горьки,
И как страдания чрезмерны
За то лишь, что мы любим верно!
Но тщетно мучат нас враги:
Не разлучат нас никогда,
Мы будем вместе навсегда!
 

Этот маленький концерт завершили несколько вздохов.

– Ах, Краплёнушка моя, нас предали! – вскричала королева и, резко рванув дверь, влетела в комнату. Каково же пришлось Флорине? Она поскорей захлопнула окошко, чтобы король-птица мог улететь, больше думая о его безопасности, чем о своей собственной, – но и он не пожелал спасаться: ведь от его орлиного взора не укрылось, в какой опасности оказалась принцесса. Он разглядел королеву и Краплёну! До чего же горько ему стало, что не может он защитить возлюбленную! Они же подошли к бедняжке как две фурии, готовые вот-вот растерзать жертву.

– Об интригах, которые плетете вы против государства, нам все известно! – вскричала королева. – И не думайте, что ваше положение спасет от заслуженного наказания!

– А с кем бы я могла плести интриги, сударыня? – отвечала принцесса. – Не вы ли сами стережете меня вот уже два года? Разве я вижусь с кем-то, кроме тех слуг, которых вы ко мне подсылаете?

Пока она говорила, королева с дочкой изумленно ее разглядывали и были поражены ее ослепительной красотой и дивным нарядом.

– А откуда же у вас такие драгоценности, сударыня, – спросила королева, – и эти камни, что сияют как солнце? Уж не станете ли вы уверять нас, что в башне алмазные копи открылись?

– Я нашла их здесь, – отвечала Флорина, – это все, что я знаю.

Королева посмотрела на нее так, будто в самое сердце ее хотела взглядом проникнуть.

– Так просто вы нас не проведете, – сказала она. – Нам известно все, что вы делаете, с утра до вечера. Вам подарили все эти украшения с одной лишь целью – чтобы вы за них продали королевство вашего отца.

– Словно бы я могла это сделать! – отвечала принцесса с презрительной улыбкой. – Несчастной принцессе, так давно страдающей в цепях, куда как легко устроить заговор подобного рода!

– А для кого же вы тогда так красиво причесаны, кокетка вы эдакая, – продолжала королева, – для кого благовонья в вашей комнате, для кого вы разодеты так, как и при дворе не наряжались?

– У меня здесь достаточно свободного времени, – отвечала принцесса. – Неудивительно, если я и займусь на досуге нарядами; я живу только в горе и слезах, так что эти несколько минут не могут быть мне в упрек.

– Ну, ну, – сказала королева, – мы еще увидим, что эта невинная овечка затевает вместе с нашими врагами!

Королева сама обыскала всю комнату; подняв тюфяк, увидела под ним великое множество бриллиантов, жемчуга, рубинов, изумрудов и топазов, гадая, откуда бы могло взяться все это. Тогда, чтобы погубить принцессу, решила она припрятать в потайном местечке секретные бумаги. Незаметно она сунула несколько листов внутрь печной трубы; но, по счастью, на ней как раз сидел король-Синяя птица, который все слышал, и зрение у него было острее, чем у рыси. Он закричал:

– Берегись, Флорина, враг твой хочет предать тебя!

Этот неожиданный голос так напугал королеву, что она не решилась совершить задуманное.

– Как видите, сударыня, – сказала принцесса, – духи, парящие здесь в воздухе, благосклонны ко мне.

– Я думаю, – отозвалась королева, вне себя от злости, – что вам бесы помогают, да только король, отец ваш, сумеет рассеять все их козни.

– О, Небеса, да если б мне приходилось опасаться лишь гнева моего батюшки! – воскликнула принцесса. – Ваш, сударыня, страшнее во сто крат.

Королева покинула ее, весьма взволнованная увиденным. Она устроила совет, как ей подловить принцессу. Ей сказали, что принцессу, видимо, взяла под защиту какая-нибудь фея или волшебник, и верным средством их раздразнить будут новые муки – тогда-то и удастся раскрыть всю интригу. Королеве эта мысль понравилась. Она поселила в комнату к принцессе одну девицу, строившую из себя саму невинность и якобы присланную ей служить. Но как скрыть столь явный умысел? Принцесса видела в ней шпионку, и как же горько ей это было.

«Как! – говорила она себе. – Неужто не беседовать мне больше с моей птицей, дорогим моим королем? Он помогал мне сносить мои беды, а я его утешала в его горестях. Что же теперь станется с ним? А со мной что будет?» – И слезы у принцессы лились ручьем.

Она уже не осмеливалась подходить к окошку, хотя и слышала, что король-птица летает вокруг: смерть как хотелось ей открыть ему, да не могла она рисковать жизнью возлюбленного. Так продолжалось целый месяц, и король-Синяя птица был в отчаянии. Сколько жалоб он исторг из своего сердца! Как жить без дорогой принцессы? Никогда еще не были ему столь горьки разлука и его превращение. Тщетно искал он способ справиться с каждой из этих бед – сколько голову ни ломал, ничего придумать не мог.

А подосланная к принцессе шпионка весь месяц глаз не смыкала ни днем, ни ночью и в конце концов так уморилась, что заснула глубоким сном. Флорина заметила это, отворила окошко и позвала:

 
Синяя птица, времени цвет[25]25
  Синяя птица, времени цвет… – Синий цвет на рубеже XI–XII вв. трактуется европейской культурой как богородичный. Именно поэтому примерно с конца XII в. гербом французского короля становится «лазурный щит, усыпанный золотыми лилиями», отсюда «королевский синий», цвет мундира французской королевской гвардии. В то же время во французской литературной сказке XVII в. существует тенденция называть синий цвет «цветом времени» (фр. couleur du temps). Так, в частности, обозначает цвет платья героини Шарль Перро в сказке «Ослиная шкура». В XIV–XVII вв. синий краситель был одним из самых дорогих, и не каждый мог позволить себе синюю одежду. Собственно, формулировку «цвет времени» в данном случае можно трактовать как «модный цвет»: в конце XVII в. и далее синий цвет в Западной Европе входит в моду, поскольку дорогой натуральный краситель индиго в это время становится доступнее. Синий цвет, в зависимости от оттенка, мог восприниматься и как праздничный, и как траурный (см.: Кирсанова 1997: 46–47; Pastoureau 2002).


[Закрыть],
Лети поскорее ко мне, мой свет!
 

Это ее собственные слова, мы не изменили в них ни единой буквы. Король-птица услышал их и в мгновение ока явился к окну. Как счастливы они были снова! Сколько всего хотели сказать друг другу! Нежностям и клятвам в верности не было конца. Принцесса не могла сдержать слез; растроганный возлюбленный утешал ее как мог. Наконец пришел час расставания, а тюремщица так и не проснулась. Трогательно было расставание влюбленных.

Назавтра горничная снова заснула, а принцесса подбежала к окошку и сказала, как и в прошлый раз:

 
Синяя птица, времени цвет,
Лети поскорее ко мне, мой свет!
 

Король-птица прилетел немедленно, и эта ночь прошла подобно предыдущей, тихо и спокойно, к радости наших влюбленных. Они льстили себя надеждой, что их надзирательнице спится столь сладко, что так теперь и будет каждый раз. И в самом деле, три следующие ночи прошли без тревог, но на четвертую соня вдруг услышала шум и проснулась, притворившись еще спящей. Вглядевшись во мрак, она тут же различила в лунном свете, как прекраснейшая в мире птица беседует с принцессой, ласкает ее лапкой, нежно касается ее губ своим клювиком; а поняв их беседу, немало удивилась, ибо птица говорила как влюбленный, а принцесса отвечала ей с нежностью.

Начало светать, влюбленные попрощались, и так тяжко было им расставаться, будто они предчувствовали беду. Принцесса бросилась на кровать и горько разрыдалась, а король вернулся в свое дупло. Тюремщица же побежала к королеве и обо всем ей рассказала. Та послала за Краплёной и ее компаньонками. Долго они судили-рядили и сошлись на том, что синяя птица – не кто иной как король Премил.

– Какое оскорбление! – воскликнула королева. – Нас обидели, моя Краплёнушка! Эта дерзкая принцесса, которая казалась такой несчастной и подавленной, спокойно беседовала с этим неблагодарным да радовалась! О! Я отомщу, да так, что о моей кровавой мести еще не скоро забудут!

Краплёна просила ее не терять ни минуты и, будучи тут задетой еще больше матушки, уже млела от радости, предвкушая, как не поздоровится влюбленным. Королева снова послала свою подручную в башню и наказала ей виду не подавать, что подозревает что-то или следит, а, напротив, притворяться, что спит крепче прежнего. Та и улеглась пораньше, и храпеть старалась погромче, так что бедная принцесса-горемыка, ничего не подозревая, высунулась в окошко и закричала:

 
Синяя птица, времени цвет,
Лети поскорее ко мне, мой свет!
 

Звала всю ночь, но тщетно: птица не появлялась – злая королева приказала повесить на кипарис множество мечей, ножей, кинжалов, бритв, так что, только король-птица прилетел, как тут же был весь изранен: смертоносное оружие изрезало ему лапы, он начал падать, и новые лезвия впились ему в крылья; наконец, пронзенный сотней клинков, с огромным трудом добрался он до своего дерева, оставляя длинный кровавый след. Ах, зачем вас там не было, прекрасная принцесса! Вы помогли бы королю-птице… но нет, вы, конечно, умерли бы от горя, увидев его в столь плачевном состоянии! А сам он и не желал позаботиться о себе – ведь он был уверен, что это Флорина сыграла с ним такую злую шутку.

– О злодейка! – говорил страдалец. – Так-то платишь ты за мою страсть, нежнее коей свет еще не видывал? Если ты желала моей смерти – зачем сама не приказала мне умереть? От твоей руки была бы мне сладка и лютая погибель! Я летел навстречу тебе с любовью и доверием! Я страдал за тебя, и страдал, не жалуясь! Как, ты пожертвовала мною ради самой злобной из женщин! Она была врагом нам обоим, а ты заключила с ней мир и предала меня! Это ты, Флорина, ты сама вонзила в меня эти кинжалы! Ты направила руку Краплёны мне прямо в грудь!

Король был так подавлен этими ужасными мыслями, что решился умереть.

Однако его друг-волшебник, которому крылатые лягушки вернули колесницу без седока, так загоревал, так о короле забеспокоился, что восемь раз облетел всю землю в его поисках, да все не мог найти. Уже в девятый раз он отправился в путь, и вот случилось ему пролетать через лес, где лежал раненый король. Волшебник протяжно протрубил в рог, как было у них условлено, и пять раз прокричал во весь голос:

– Король Премил, король Премил, где вы?

Король узнал голос своего лучшего друга.

– Приблизьтесь к этому дереву, – сказал он, – и увидите несчастного короля, потопленного в крови.

Удивленный волшебник озирался по сторонам, но никого не видел.

– Я – синяя птица! – сказал король слабым и печальным голосом.

Тогда только волшебник разглядел его в маленьком гнездышке. Иной тут растерялся бы, но ему была знакома некромантия во всех подробностях, так что пары слов хватило, чтобы унять кровь. Он нашел в лесу лечебные травы и, нашептав на них несколько заклинаний, вылечил короля так, как будто тот и ранен никогда не бывал. Тут он спросил друга, каким это образом тот превратился в птицу и кто изувечил его так жестоко. Король удовлетворил его любопытство – рассказал, что это Флорина выдала секрет их любви и тайных свиданий королеве, с которой решила заключить мир, и что она же позволила повесить на кипарис кинжалы и бритвы, которые его всего изрезали. Он тысячу раз посетовал на вероломство принцессы, говоря, что желал бы умереть прежде, чем узнал, как она жестокосерда. Волшебник вместе с ним ругал и ее, и всех женщин на свете, советуя забыть принцессу поскорее.

– Как несчастны вы будете, продолжая любить эту неблагодарную! – сказал он королю. – Если она так поступила с вами, от нее всего можно ожидать.

Король-птица не мог послушаться его – он еще слишком любил Флорину. Тогда волшебник, понимавший чувства друга, как тот ни старался их скрыть, ласково ему пропел:

 
Влюбленным среди всех скорбей
Не впрок идут увещеванья:
Не слышим мы своих друзей,
А слышим лишь свои страданья.
Но время – лучший лекарь нам.
Сначала все старанья тщетны,
Но час придет, и незаметно
Само все встанет по местам.
 

Король-птица с ним согласился и попросил друга отнести его в свои владения и посадить в клетку, которая защищала бы и от кошачьих когтей, и от любого смертоносного оружия.

– Но как, – сказал волшебник, – ведь вам еще пять лет предстоит оставаться в этом плачевном положении, которое так мало приличествует и вашему поприщу, и вашему достоинству! Ведь враги ваши, не иначе, утверждают, что вы погибли, – они захотят захватить ваше королевство – боюсь, вы утратите его, не успев еще вернуться в ваш первоначальный облик!

– А разве мне нельзя отправиться в мой дворец и править там, как прежде? – спросил король.

– Ах, – отвечал друг его, – это было бы непросто! Кто повинуется человеку, не пожелает слушаться попугая; тот, кто боялся могущественного и славного властелина, с радостью ощиплет вас в облике птицы.

– О, слабость человеческая! – вскричал король. – О, как манит внешний блеск, а ведь он – ничто перед заслугами и добродетелью! И вот случается беда – а мы остаемся беззащитны! Что ж, – продолжал он, – приходится быть философом; будем же презирать то, что нам недоступно: такая участь еще не самая худшая.

– Ну, я-то так быстро не сдамся, – сказал волшебник, – надеюсь все-таки наши какой-нибудь хороший выход.

А тем временем Флорина, несчастная Флорина горевала без своего короля. Дни и ночи сидела она у окошка и повторяла:

 
Синяя птица, времени цвет,
Лети поскорее ко мне, мой свет!
 

Присутствие тюремщицы уже не смущало ее. Она была в таком отчаянии, что ничего не ела.

– Что сталось с вами, король Премил? – восклицала она. – Неужто вы пали жертвой наших жестоких врагов? Возможно ли, чтобы эти бешеные звери погубили вас? Увы! Увы! Неужели вас больше нет? Неужели я вас больше не увижу? Или, устав от моих горестей, вы предоставили меня моей жестокой судьбе?

Сколько же слез, сколько рыданий последовало за этими горькими жалобами! Как долги сделались часы в отсутствие короля, такого любезного, так горячо любимого! Принцесса, убитая горем, была так слаба, что еле на ногах держалась; она была уверена, что с королем случилось самое страшное.

Королева и Краплёна торжествовали! Месть доставила им больше радости, чем обида причинила горя. А ведь, по сути, о какой обиде речь? Король Премил не пожелал жениться на несчастной уродине, которую ему было за что ненавидеть, – и только-то. А между тем отец Флорины состарился, заболел и умер. Положение злой королевы и ее дочери изменилось: на них смотрели теперь как на фавориток, злоупотребивших своей фортуной; возмущенный народ ринулся во дворец, все требовали Флорины, именно ее признавая властительницей. Разгневанная королева думала все превозмочь своей гордостью. Она взошла на балкон и пригрозила мятежникам. Тут возмущение стало уже всеобщим – двери в королевские апартаменты выломали, а королеву схватили и насмерть забили камнями. Краплёна успела скрыться вместе со своей крестной Суссио: она ведь была не в меньшей опасности, чем мать ее. Гранды королевства поспешно собрались и поднялись на башню, где томилась и хворала Флорина. Она не знала ни о смерти отца, ни о казни своей врагини и, услышав шум, подумала, что пришли предать ее смерти, но совсем не испугалась: с тех пор, как она утратила синюю птицу, жизнь была ей ненавистна. Однако подданные, бросившись к ее ногам, рассказали о перемене ее судьбы: ей же было все равно. Принцессу перенесли во дворец и там короновали.

О ее здоровье пеклись теперь с большим тщанием; эти заботы и страстное желание самой принцессы поскорее отправиться на поиски синей птицы способствовали ее скорейшему выздоровлению. Она избрала совет, который должен был заниматься государственными делами в ее отсутствие, сама же, взяв с собой великое множество драгоценностей, отправилась в дорогу одна, темной ночью, так что никто в королевстве не знал, куда она собралась.

А тем временем волшебник, принимавший дела Премила так близко к сердцу, отчаялся победить чары Суссио и решил сам отправиться к ней и предложить условия примирения, на коих она согласилась бы вернуть королю прежний облик. Кликнув своих летающих лягушек, он полетел к фее, она же в это время болтала с Краплёной. Волшебник и фея – одного поля ягоды; они были знакомы уже пятьсот или шестьсот лет и за это время неоднократно ссорились и мирились. Она приняла его весьма любезно.