Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 72 страниц)

По правде говоря, она уже давно знала, что в голове у ее кузена роятся самые безумные мечты, и как только фортуна стала к нему благосклонна, он решил достичь положения дворянина в пику всем своим родственникам. Но как раз эту-то слабость она и склонна была ему простить, ибо сама отличалась похожим умопомрачением, с утра до вечера только и твердя, что о своих предках, всякого рода принцах, без устали ею превозносимых – существование которых, однако, было столь же сомнительным, как и еженедельные обеды семи греческих мудрецов[384]384
  Семь греческих мудрецов – семь наиболее почитаемых философов Древней Греции. Их имена и состав варьировались. Платон (428 или 427–348 или 347 гг. до н. э.) в диалоге «Протагор» упоминает Фалеса Милетского, Питтака Митиленского, Бианта Приенского, Солона Афинского, Клеобула Линдского, Мисона Хенейского и Хилона Спартанского. Разными античными авторами в этот список включались Акусилай, Анаксагор, Анахарсис, Ариотодем, Лас, Леофант, Лин, Орфей, Памфил, Периандр, Пифагор, Ферекид, Эпименид, Эпихарм, Эфор.


[Закрыть] у Дандинардьера.

Все общество с удивлением обнаружило, что между Дандинардьером и вдовой установилось странное единодушие, они были как будто заодно. Барону сообщили об этом наблюдении, и он разгневался не на шутку, сознавая, что сия дама может навредить свадьбе. Всем своим видом демонстрируя обратное, он, разумеется, стремился показать, что мало интересуется эдакой безделицей, однако мысли его упорно возвращались к желанному браку, и потому при виде их он выказал такую радость, какой они совсем от него не ожидали.

– Конечно, – говорил Дандинардьер, – прежде чем оставить двор, я принял меры предосторожности, дабы скрыть свое неожиданное бегство от самых близких друзей. Я слишком хорошо понимал, что мое отсутствие их расстроит, да и сам страдал от предстоящей разлуки.

– Вы даже не представляете, – подхватила вдова, – каковы были последствия вашего отъезда. Мне известно, что одна из дам, настоящая красотка, глаз не оторвешь, провела весь остаток года, ни разу не надев ни ленточки, ни кружев, ни одного яркого платья.

– О боже, – тихо промолвил Дандинардьер, глубоко вздохнув, – вот бедняжки! Как же я тронут!

– На их лицах застыло выражение траурной скорби, – продолжала вдова, – мужья узнали тому причину и весьма забеспокоились.

– Ой-ой! Да что вы говорите? – воскликнул Дандинардьер. – Я опасаюсь за одну молодую герцогиню с роскошными белокурыми волосами: если я расстроил ее семейное счастье, мое горе будет безутешным. Вы сами, сударыня, недавно уверяли меня, что нам удалось скрыть нашу игру, и никто не смог разгадать тайну наших сердец.

У госпожи де Сен-Тома, слушавшей беседу вертопраха со вдовушкой, терпение наконец истощилось, и она шепнула на ухо виконту:

– Это его-то вы прочите нам в зятья? Разве вы не видите, что он запутался в любовных интригах? Напрасно мы стараемся его образумить, с таким нам не справиться.

– Не стоит так поспешно отказываться, сударыня, – ответил тот, – придворным пристало волочиться за красавицами, однако при этом они отнюдь не любвеобильнее других, – напротив, их сердца остаются холодными. Они владеют в совершенстве наукой страсти нежной, подпускают ахи-вздохи, упрашивают, умоляют, но их любовь от этого крепче не становится.

– Тем хуже для него, сударь, – сказала баронесса, – уж такой-то наверняка нас обманет.

– Нет, сударыня, – возразил виконт, – он рожден при таком дворе, где искренность в почете.

– Так он не из Парижа? – удивилась госпожа де Сен-Тома.

Виконт понял, что попал в затруднительное положение, не зная, как назвать двор торговцев с улицы Сен-Дени, и приготовился к долгим объяснениям, как вдруг вошли барышни де Сен-Тома, которых уже давно желали видеть парижские дамы: они задержались, чтобы подобающе одеться к ужину.

Они и впрямь были красавицами и, не взбреди им в голову мысль вырядиться амазонками и принцессами из романов, выглядели бы весьма привлекательно. Заметив их, Дандинардьер сделал знак своей кузине дю Руэ, и та догадалась, что Виржиния поразила его в самое сердце. Тут она принялась любезничать с ней больше, чем с Мартонидой, которой это не пришлось бы по вкусу, не начни расточать ей ласковые речи госпожа де Люр.

– Милая барышня, – заворковала та, – я не испытываю ни малейшего сожаления, что бросила двор ради провинции, если здесь можно встретить такое очаровательное создание, как вы.

– Сударыня, – ответила ее собеседница, – мы как можем стараемся подражать во всем вам, но, кажется, безуспешно.

– Не говорите так, голубушка! – воскликнула госпожа де Люр. – Вы прекрасны, и в ваших глазах светится ум, что приводит меня в восхищение.

А в это время вдова вела оживленную беседу с Виржинией, и две дамы так увлеклись, что говорили почти одновременно, перебивая друг друга. Редко лесть добивается своего с такими малыми потерями. Коротыш Дандинардьер торжествовал, старательно оберегая первые ростки прекрасного чувства, и был счастлив, что вдова одобряла его зарождавшуюся страсть, а Виржиния, со своей стороны, показывала себя тонкой собеседницей.

Все остальное общество с удовольствием их слушало. Баронесса не привыкла, чтобы ухаживали только за ее дочерьми, и считала себя обделенной, если приятные комплименты обходили ее стороной. Поэтому она сидела со странно застывшим лицом и на все вопросы отвечала односложно. Но вот разговор, который еще на некоторое время задержался на прелестях красоты, неожиданно перешел на преимущества ума. Тут госпожа дю Руэ и Дандинардьер принялись с новой силой расхваливать друг друга, не скупясь на похвалы и дифирамбы. Остальные переглядывались, дивясь неиссякаемому источнику высокопарных слов, которые, впрочем, ничего не означали. Виконт решил немного отвлечься и сказал госпоже де Сен-Тома, что ее дочери много потеряли, не появившись в роще – ведь там дамы рассказывали самую увлекательную сказку из всех, сочиненных с незапамятных времен.

– Неужели эти барышни знакомы с подобного рода забавой? – спросила вдова. – Так мода сия уже достигла провинции?

– За кого вы нас принимаете, сударыня? – ответила Виржиния. – Вы думаете, что наш климат потерял расположение благодатного светила и оно перестало бескорыстно сиять нам? Уж будто мы не ведаем, что происходит под небесным сводом? Наш круг общения гораздо шире, чем вам представляется, мы знаем ведьм и колдунов, часто выводим их на сцену, и те не заставляют авторов краснеть.

– Признаюсь, – сказала молодая жена, – что никогда не встречала нормандских муз[385]385
  …никогда не встречала нормандских муз… – Уроженка Нормандии, мадам д’Онуа сама могла называться «нормандской музой».


[Закрыть] и деревенских фей и была бы рада с ними познакомиться, а в особенности послушать их.

Тут Мартонида, весьма достойная рассказчица, о которой отзывались самым лестным образом, вызвалась прочитать им последнюю сказку, сочиненную накануне ночью.

– Нет ничего свежее, – сказала она, – по правде говоря, я не успела даже ее перечитать.

Все согласились послушать сказку. Мартонида вынула исписанную тетрадь и приступила к чтению.

Пер. Я. А. Ушениной

Дельфин[386]386
  Тип сказки: АТ 675 (Мудрая рыба помогает лодырю). Рыбы-помощники встречаются в двух сказках г-жи де Мюра: «Тюрбо» и «Угриха».


[Закрыть]

или-были король с королевой, которым боги даровали много детей, но они любили лишь тех из них, кто отличался красотой и привлекательностью. Младшего звали Алидор; добрый по нраву, он был так безобразен с виду, что и взглянуть страшно. У короля с королевой его вид вызывал нестерпимое отвращение, и они гнали его с глаз долой. Видя, что все родительские ласки достаются другим детям, а ему – только обидные грубости да упреки, Алидор задумал тайно сбежать из дому. Он постарался уйти незамеченным с надеждой, что Судьба станет к нему благосклоннее на чужбине.

Его бегство огорчило короля и королеву; однако, жалея о том, что он больше не появится при дворе с подобающим принцу величием и с ним может случиться беда, они беспокоились не столько о нем, сколько о своем добром имени. Поэтому супруги все-таки послали гонцов, приказав им вернуть беглеца. Но принц нарочно выбрал окольные пути и такие затерянные тропинки, что никто не смог напасть на его след. Гонцы заблудились и не вернулись назад, и вскоре при дворе забыли принца. Все слишком хорошо знали, как мало нежных чувств испытывали к нему родители, – ведь счастливых принцев любят совсем не так. Об Алидоре больше никто не вспоминал. Да и кому было говорить о нем? Фортуна отвернулась от юноши, близкие его ненавидели, а до его достоинств никому и дела не было.

И вот шел Алидор куда глаза глядят, не зная, в какую сторону податься, как вдруг увидел красивого молодого всадника, скачущего на добром коне ему навстречу и с виду похожего на путешественника. Они церемонно раскланялись, обменявшись приветствиями и поговорив о том о сем; затем всадник справился у Алидора, куда тот путь держит.

– А вы, мой господин? – в свою очередь осведомился Алидор. – Не будете ли так любезны сказать мне, куда направляетесь?

– Я конюший Лесного короля, он меня послал за лошадьми недалеко отсюда.

– Так, стало быть, король ваш дикий? – продолжил принц. – Ведь вы называете его Лесным, – вот мне и думается, что он всю жизнь проводит в лесу.

– Его предки, – ответил путник, – и вправду жили лесной жизнью; он же – дело иное: у него пышный королевский двор. Его супруга известна как милейшая на свете королева, а единственная дочь, принцесса Ливоретта, так хороша собой, что очаровывает каждого, кто ни взглянет. Правда, она еще так молода, что не придает такому вниманию к своей персоне особого значения; и все же везде ее окружают благоговейным вниманием.

– Ваш рассказ меня, признаться, взволновал, – ответил принц, – и вызвал непреодолимое желание быть представленным ко двору, чтобы ее увидеть. Но благосклонно ли принимают там чужеземцев? Льстить себя надеждами мне не приходится – я понимаю, что природа сотворила меня уродцем, но взамен я наделен добрым сердцем.

– Довольно редкостная вещь, – ответил всадник, – и полагаю, ваш добрый нрав намного превосходит то, что видимо глазам. При дворе у нас умеют разглядеть истинную ценность любых явлений. А посему ступайте туда смелее, – уверен я, вас примут благосклонно.

И он указал ему дорогу к Лесному королевству. Будучи весьма учтивым и чувствуя в натуре принца особое благородство, которое не скрыть никакому внешнему безобразию, он посоветовал сначала заручиться поддержкой его друзей, дабы быть представленным королю и королеве по всем правилам придворного этикета.

Такое предупредительное обхождение всадника глубоко тронуло принца. Он с радостью предвкушал знакомство со страной, где в чести благородство и вежество. А поскольку ему хотелось жить в безвестности, затерявшись среди людей, то он и решил направиться именно в это королевство, посчитав, что выбор за него уже сделала Судьба. Расставшись с королевским конюшим, он продолжил свой путь с мечтой о Ливоретте, на которую было ему так любопытно взглянуть.

Когда он наконец дошел до дворца Лесного короля, его сперва гостеприимно встретили друзья всадника; они накормили и напоили его. Затем радушный прием оказал ему и сам король. Принц радовался, что покинул родное королевство; здесь же, хотя Алидора никто не знал, но, к его большому удовольствию, он не испытывал недостатка во внимании и почтении. Правда, у королевы его ожидало совсем другое. Стоило ему лишь переступить порог, как со всех сторон раздался громкий смех. Одна из дам даже поспешила прикрыть глаза рукой, чтобы не видеть его, другая предпочла выбежать; но главное – столь неприглядному примеру последовала и юная Ливоретта, без стеснения показавшая принцу все, что она думает об его уродстве.

Принцессу, позволявшую себе столь открыто насмехаться над изъянами гостя, он счел невоспитанной и втайне пожалел ее. «Увы! – подумал он. – Вот так и меня баловали в отцовском доме. Надо признать, что принцы глубоко несчастны оттого, что все кругом готовы угодливо терпеть их пороки. Да! Вот он, яд той лести, которую мы изо дня в день пьем большими глотками. Взять, например, красавицу принцессу, – разве не стыдно ей смеяться надо мной? Я прибыл издалёка, чтоб засвидетельствовать ей свое почтение и защищать ее двор. А ведь могу уйти и затем повсюду рассказывать и о ее достоинствах, и о недостатках. Ведь я родом не отсюда, и сдержать мой язык способна лишь ее вежливость. Она же, едва меня увидев, оскорбительно смеется мне в лицо. Но – увы! – продолжал он про себя, вновь и вновь любуясь ею, – что ей мои злые речи! Отродясь не видал я зрелища прекраснее. Я восхищен ее красотой, преклоняюсь перед ней, и чувство это овладело мною навсегда».

Пока принц так размышлял, королева в знак расположения любезно подозвала его к себе, желая немного отвлечь от мрачных мыслей. Она благосклонно осведомилась о его родном королевстве, его имени и приключениях, произошедших с ним по дороге. Он же на все отвечал умно и учтиво, предугадывая ее вопросы, и королева, которой пришелся по нраву его характер, заверила, что он может в любое время прийти к ней засвидетельствовать почтение, и его всегда примут с превеликим удовольствием. Затем она спросила, доводилось ли ему когда-либо играть в карты, и пригласила его на партию в бассет[387]387
  Бассет. – См. примеч. 1 к «Золотой Ветви».


[Закрыть].

Желая произвести хорошее впечатление, он почел за честь составить королеве компанию. У него водились деньги и драгоценности, а особое благородство поступков выгодно выделяло его среди других; потому он, скрывавший свое происхождение и почти незнакомый большинству придворных, все же получил самую лестную оценку. Только принцесса по-прежнему не могла выносить его присутствия: она беззастенчиво хохотала ему в лицо, корчила рожицы и кривлялась, дразнясь точно избалованный ребенок. От любой из дам он бы преспокойно снес подобные шалости, но совсем другое дело было терпеть насмешки от нее – ведь их-то принц принимал весьма близко к сердцу и, лишь только освоившись и посмев подойти к ней, не преминул осторожно упрекнуть ее.

– Не совестно ли вам так насмехаться надо мною, – начал он, – потому лишь, что те же боги, что сотворили вас прекраснейшим существом в мире, сделали меня безобразнейшим?

– Вы правы, Алидор, – ответила она, – и все же именно вы – самое несовершенное творение богов. – Сказав так, она пристально посмотрела на него, а затем расхохоталась до колик.

А принц, подолгу любовавшийся ею, медленно пил яд любви, приготовленный для него Амуром. «Одна лишь смерть спасет меня, – подумал он. – Надежды на взаимность нет никакой, а я не смогу жить, не обладая прелестями Ливоретты». И он так сильно погрустнел, так побледнел, что все прониклись к нему жалостью. Королева тоже заметала, что ему перестало везти в карты. Она спросила, что с ним, но ничего не добилась, кроме жалоб на необъяснимое томление, странную меланхолию, вызванную, быть может, переменой жилья. Быть может, ему следовало бы почаще выезжать на природу и дышать свежим воздухом. На самом же деле он не мог больше спокойно смотреть на принцессу, понимая всю безнадежность своего положения. Ему казалось, что он излечится от этого чувства, если не будет ее видеть. Но страсть преследовала его повсюду, не отпуская ни на минуту. Он же искал уединенные места и часами предавался несбыточным мечтам.

Королевство располагалось на морском берегу, и принц часто отправлялся ловить рыбу. Однако напрасно он закидывал сети или сидел с удочкой – не было ему удачи и здесь. А Ливоретта, тут как тут, каждый вечер поджидала у своего окна, когда он пойдет с рыбалки, и кричала ему с озорным блеском в глазах:

– Ну что, Алидор, принесли вы мне вкусной рыбки на ужин?

– Нет, сударыня, – отвечал тот, склонившись в почтительном поклоне и печально проходя мимо. Но красавица принцесса все не унималась:

– Ах, – продолжала она, посмеиваясь, – какой растяпа! Даже камбала не идет к нему на крючок.

Досада от постоянных неудач и язвительных шуточек Ливоретты подстегивала его, и ему не терпелось поймать наконец что-нибудь, заслуживающее ее внимания. Как часто, усевшись один в маленькую шлюпку, он уплывал в море и, закинув рыболовные сети, мечтал об удачной рыбалке и о Ливоретте. «Неужели и здесь меня поджидают лишь новые страдания? – думал он. – Почему же я так несчастен? Ведь рыбная ловля – всего лишь забава; я очень хотел бы дать принцессе отведать моей рыбы; но Судьба так несправедлива ко мне, что отказывает даже в этой малой радости».

Всецело поглощенный своим горем, он не заметил, как течение унесло его слишком далеко от берега. Он решительно закинул сети в море и тут же почувствовал, что они полны, как никогда. Тогда он поспешил их вытащить, боясь, как бы они не разорвались под тяжестью улова. Как только все сети оказались в лодке, принц стал с любопытством разглядывать барахтавшуюся в них рыбу и был немало удивлен, обнаружив прекрасного дельфина. Он извлек его из сетей, обрадованный столь крупной удачей. Дельфин же изо всех сил рвался на волю, яростно бил хвостом, вырываясь из рук рыбака, и притворялся мертвым, стараясь обмануть принца, но из этого ничего не вышло.

– Мой бедный дельфин, – сказал ему Алидор, – напрасны твои старания; не пытайся уйти от меня – ведь тебе выпала большая честь: украсить трапезу принцессы.

– То, что вы задумали, меня погубит, – ответил тот.

– Как! Ты умеешь говорить! – воскликнул ошеломленный принц. – Боги праведные, вот чудеса!

– Прошу вас, будьте так великодушны, отпустите меня на волю, – сказал Дельфин, – во мне вы найдете верного слугу, и не придется вам в этом раскаиваться.

– А что подадут на ужин принцессе? – спросил принц. – Разве ты не знаешь, до чего у нее язвительный нрав? Она зовет меня растяпой, дурачком, и еще всякое такое, от чего и жизнь становится не мила… Я вынужден пожертвовать тобой, чтоб спасти свою репутацию.

– От принца мне странно слышать такие речи, – отвечал Дельфин, – раз не сопутствует вам удача в море, так уж вы, значит, и честь свою запятнали? Молю вас, пощадите меня, отправьте вашего покорного слугу Дельфина обратно в море. Великие благодеяния не остаются без награды.

– Плыви же с миром, – промолвил принц, бросая его в море. – Мне ничего не надо от тебя, раз ты, как видно, очень хочешь жить. А Ливоретта, – что ж, она охотно добавит новых оскорблений к тому, что говорила. Да уж теперь все равно! Ты такой удивительный, что мне хочется сделать тебе добро.

Дельфин тут же скрылся в морской пучине, а вместе с ним улетучилась надежда принца на хороший улов. Он сел на дно лодки, вынул из воды весла, сложил их у ног, скрестил руки на груди и погрузился в глубокую задумчивость, как вдруг прямо из пенных морских волн послышался чарующий голос.

– Алидор, принц Алидор, – говорил он, – взгляните на меня, я ваш друг.

Принц посмотрел на воду и увидел Дельфина, который грациозно плыл рядом с лодкой, весело подпрыгивая на волнах.

– Настал и мой черед, – промолвил он. – Не прошло и четверти часа, как вы оказали мне неоценимую услугу; просите же теперь что хотите и вы поймете, на что я способен.

– Прошу совсем немного за добрые дела, – ответил принц, – чтобы мне попалась сейчас же лучшая рыба на свете.

Только он вытащил сети, как в лодку посыпались жирные лососи, камбалы, тюрбо, устрицы, мидии и все, чем богато море, да в таком изобилии, что Алидор испугался, как бы переполненная лодка не пошла ко дну.

– Довольно, – воскликнул он, – довольно, мой дорогой Дельфин! Мне совестно, что вы так постарались для меня, да как бы такое изобилие не утянуло меня прямо на дно. Спасите же меня, – сами видите, что дело серьезное.

Дельфин подтолкнул лодку к берегу, и принц доплыл до него со своим уловом. Даже четырех повозок, запряженных мулами, не хватило бы, чтобы вывезти всю рыбу, и тогда он решил выбрать только самую крупную. Присев у лодки, он опять услышал голос Дельфина.

– Алидор, – произнес тот, высунув из воды свою большую голову, – довольны ль вы усердием, с коим я послужил вам?

– Вполне, – ответил принц.

– О, поверьте, – продолжал Дельфин, – я тоже оценил сделанное вами добро – ведь вы сохранили мне жизнь. Я вновь приплыл сказать вам, чтоб вы располагали мною всякий раз, как будет в том нужда. Я одарен волшебной силой; доверьтесь мне – и обещаю, что вы еще испытаете ее на себе.

– Увы! – печально промолвил принц. – Чего мне желать от жизни? Я люблю принцессу, а она меня и на дух не выносит.

– Хотите ее забыть? – спросил Дельфин.

– О нет, – ответил Алидор, – как можно? Лучше сделайте как-нибудь, чтобы я ей нравился, ибо иначе не жить мне на белом свете.

– Готовы ли вы обещать мне, что сохраните верность Ливоретте? – спросил Дельфин.

– О да, – воскликнул принц, – ведь я поклялся быть верным своей любви и всячески отличиться, дабы заслужить любовь ответную.

– Вам надлежит прибегнуть к уловке, – сказал Дельфин, – ведь она находит вас слишком некрасивым, а характер ваш ей не знаком.

– Я согласен немного схитрить, – ответил принц, – хотя и сознаю, что ей никогда не стать моею.

– Время ее образумит, – произнес Дельфин, – вас же я превращу в канарейку, но так, что при желании вы сможете из птицы вновь становиться человеком.

– Поступайте, как вам заблагорассудится, мой дорогой Дельфин, – промолвил Алидор.

– Тогда велю вам стать канарейкой! – торжественно сказала Волшебная Рыба.

Тотчас принц покрылся перьями, с удивлением обнаружив, что у него птичий клюв и тоненькие лапки. Зато теперь он издавал сладостные звуки, песнями очаровывая слух, и даже понравился сам себе. Затем он пожелал вновь стать Алидором – и тут же превратился в того же, кем был прежде.

Радости его не было конца; ему не терпелось поскорее оказаться около красавицы принцессы. Он позвал слуг, всегда готовых прийти ему на помощь, и, взвалив им на спины всю выловленную рыбу, вместе с ними направился в город. Ливоретта уже ждала на балконе; она прокричала, как обычно:

– Ну что, Алидор, на этот раз удача сопутствовала вам?

– Да, сударыня! – ответил он, указывая на большие корзины, полные отборной рыбы.

– Ах! – воскликнула она, как обиженное дитя. – Да, хорош улов, – но как же мне теперь потешаться над вами?..

– Вам еще представится возможность посмеяться надо мной, стоит только захотеть, – спокойно ответил ей принц и, проходя дальше, велел всю рыбу отнести к ней в покои. Затем он превратился в канарейку и сел к ней на окошко. Заметив птичку, принцесса тихонечко подошла и протянула к ней руки, чтобы осторожно взять, но та улетела и принялась порхать поблизости.

– Лечу я из краев далеких, – защебетала птичка, – коих уже достигла весть о вашей красоте, но все же, милая принцесса, не для того я одолела такой долгий путь, чтобы со мною обходились как с простой певчей птичкой, а посему хочу заручиться вашим обещаньем, что вы не будете держать меня в неволе, что я смогу летать повсюду где вздумается и не будет у меня иного плена, кроме разве что плена ваших дивных глаз.

– Ах, прелестное создание! – воскликнула принцесса. – Я согласна на все твои условия, ибо никогда ничего прекраснее тебя не видела: говоришь ты получше попугаев, а твой сладкий голосок чарует слух. Я так тебя люблю, что умираю от желания коснуться твоих перышек.

Кенар подлетел к ней и сел сначала на голову, затем перепорхнул на пальчик и запел; нет, то был не простой щебет – он пел настоящую песню со словами, да еще так чисто и безупречно, словно искусный музыкант:

 
Я шаловлив, я все порхаю,
Но счастлив к вам лететь, лишь позови.
Я лучшей клетки не желаю,
Чем путы нежные любви.
И цепи эти обещаю
Я с наслаждением носить
И их богатствам всем предпочитаю,
Какие только могут в мире быть.
 

– Что за дивный подарок преподнесла мне Судьба, – улыбнулась она своим служанкам и побежала в покои королевы – показать ей своего ненаглядного Кенара. Ее Величество, увидев птицу, захотела услышать ее речь, однако та говорила только для принцессы, а для других и клюва не раскрывала.

Настала ночь. Ливоретта вместе со своим прекрасным Кенаром, которого она нарекла Биби, удалилась в свои покои и приступила к вечернему туалету. Кенар сел на ее зеркальце, потихоньку поклевывая ее то за мочку уха, то за белую ручку. Ее же оттого переполняло счастье. Алидор, к которому до сего дня никто не относился с подобной нежностью, также испытывал высшее блаженство и даже был готов навсегда остаться в обличье кенара Биби. Но каково же было его разочарование, когда на ночь его отнесли в комнату, где спали все зверушки Ливоретты, все ее собачки, обезьянки и попугаи.

– Как! – воскликнул он дрогнувшим голосом. – Я для вас так мало значу, что вы меня бросаете?

– Будь ты мне безразличен, – ответила принцесса, – разве оставила бы я тебя с моими любимейшими существами, дорогой Биби? – С этими словами она вышла, и принцу ничего не оставалось, как просидеть всю ночь на зеркале. Однако едва рассвело, он полетел к морю.

– Дельфин, – стал он звать своего друга, – эй, дорогой Дельфин, я должен тебе кое-что сказать, не откажи, выслушай меня.

Услужливая Рыба тотчас показалась из морских волн, во всю прыть спеша на помощь принцу. Биби подлетел и аккуратно уселся ей на голову.

– Мне все известно, – сказал Дельфин. – Позвольте заявить, что вход в покои Ливоретты вам запрещен до той поры, пока она не станет вашей женою и пока король и королева не благословят вас, и лишь потом я буду считать вас ее супругом.

Принц так почтительно относился к Рыбе, что не посмел настаивать. Он покорно поблагодарил друга за прекрасную возможность превращаться в птичку, выразив надежду на скорые встречи с ним.

Потом все тем же пернатым воздыхателем Алидор вернулся во дворец. Принцесса, еще в домашнем платье, сбилась с ног, ища его повсюду и горько плача.

– Ах, маленький изменник! – причитала она. – Взял и улетел от меня, – а не я ли приняла тебя со всей душой? Не я ли одаривала тебя нежностями? Не я ль кормила тебя печеньями, конфетами и сладостями?

– Да, да, моя принцесса, – ответил Кенар, услышавший ее жалобы через замочную скважину, – вы доказали свое расположение ко мне, удостоив внимания, но не забыв при этом больно уязвить равнодушием. Думаете, я смогу жить рядом с каким-то презренным котом? Да он бы с радостью съел меня, если б не моя бдительность. Пришлось мне всю ночь бодрствовать, не смыкая глаз, чтобы уберечь себя от его вездесущей и проворной лапы.

Ливоретта, тронутая его рассказом, нежно подставила ему ладонь.

– Иди же сюда, мой славный Биби, – позвала она, – давай мириться.

– Я так этого не оставлю, – ответил он ей, – пусть нас рассудят король с королевой.

– Ну, хорошо, – согласилась принцесса, – я тебя к ним отнесу.

Король с королевой еще не вставали с постели, обсуждая выгодный брак для своей дочери.

– Что вас привело к нам в такую рань, дорогое дитя? – спросила королева.

– Любимый мой певец хочет вам что-то сказать, – ответила принцесса, крепко обнимая мать.

– Что это вдруг на него нашло, – засмеялся король. – Да сможем ли мы разговаривать с ним всерьез?

– Конечно, Ваше Величество, – отозвался Кенар, – не стал бы я иначе со всей торжественностью появляться при дворе. Прослышав о красоте и прелестях юной принцессы, я прилетел на крыльях страсти, чтобы просить у вас ее руки. Я весь пред вами; что же до моего удела, то это небольшая роща, растут там апельсины, жимолость и мирт, и слывет он одним из самых райских уголков Канарских островов. Придворные мои, того же племени, что и я, приносят в клювах дань: всевозможных червей и мушек. Среди такого изобилия принцесса не будет знать нужды. Поминутно будет она слышать птичьи концерты, ведь я прихожусь родственником соловьям, которые возьмутся окружить ее неусыпной заботой. Мы останемся у вас при дворе, если вам так больше нравится. Я, Ваше Величество, довольствуюсь малым: всего-то горсть проса, сурепка да свежая водица. Как только повелите, мы улетаем в свои пенаты, и дальность расстояния не станет нам преградой. Крылатые посланцы моих лесов помогут нашим семьям наладить сообщение и посылать друг другу весточки, как только будет в том нужда. Скажу не хвалясь – вы будете довольны, заполучив меня в зятья.

Сказав так, он пропел несколько мелодий и завершил их наиприятнейшим щебетанием. Король с королевой смеялись до упаду.

– Ну как же можно отказать тебе, – сказали они. – Конечно, милый Кенар, мы вверяем ее тебе, если только она сама согласится.

– Ах, от всего сердца, – ответила она, – я буду счастлива выйти замуж за прекрасного Биби.

Тот же, услышав эти слова, вырвал из своего крыла самое красивое перышко и преподнес его принцессе в качестве свадебного подарка. Ливоретта кокетливо приняла перо из его лапок и украсила им свои чудесные локоны.

Вернувшись в покои, она сказала фрейлинам, что хочет сообщить очень важную новость: король с королевой выдали ее замуж за наследного принца. Обрадованные такими словами, дамы принялись обнимать ее колени и целовать руки, наперебой расспрашивая, кто же этот счастливчик, которому выпала честь получить в жены самую красивую принцессу на свете.

– Вот он, – сказала Ливоретта, извлекая из рукава маленького Кенара. Фрейлины от всей души рассмеялись, не преминув отпустить несколько шуток насчет абсолютной невинности своей прекрасной госпожи.

Затем принцесса поспешила переодеться, чтобы снова вернуться в покои королевы. Той, самозабвенно любившей дочь, было трудно расстаться с ней даже ненадолго. Кенар же тем временем упорхнул и превратился в Алидора, а затем появился при дворе.

– Приблизьтесь же к моей дочери, – повелела ему королева, едва успев его заметить, – и поздравьте ее: она намеревается связать свою судьбу с Биби. Вы не находите, что мы нашли ей превосходную партию?

Алидор подхватил шутку, и поскольку никогда еще в жизни он не бывал так весел, то наговорил королеве множество приятных вещей, чем весьма ее развлек. А Ливоретта по-прежнему язвительно посмеивалась над ним. Не совладать бы ему тут со своей печалью – да уж был он уверен, что все для него сделает друг-Рыба.

Когда принцесса собралась спать, она по-прежнему хотела отнести кенара в комнату для животных. Но он принялся жалобно щебетать, и, порхая над ее головой, незаметно пролетел в спальню, а там уселся на очень хрупкую фарфоровую вазу, и прогнать его оттуда было решительно невозможно – ведь ваза могла разбиться.

– Ну, Биби, попробуй мне запой ранним утром, – строго сказала Ливоретта, – я не прощу тебе, если ты меня разбудишь!

Он заверил ее, что запоет лишь после ее разрешения, и на том и порешили. Едва голова принцессы коснулась подушки, как ее одолел глубокий сон – это были чары Дельфина; она даже немного всхрапывала, как поросенок, что совсем не пристало таким юным девицам. А Биби и не думал храпеть, куда уж там, он даже глаз не сомкнул. Слетев с вазы, Алидор тихонько прилег рядышком со своей очаровательной супругой, да так осторожно, что она ничего не почувствовала. Едва забрезжил рассвет, как он снова превратился в кенара, полетел к морю и там, приняв человечий облик, присел на небольшой камень, поросший благоухающими морскими водорослями. Долго он всматривался в морскую даль, в душе взывая к милому Дельфину; однако тот не спешил откликаться, и принц вдруг не без приятности подумал о неожиданном даре судьбы: «О феи, чье всемогущество прославлено в веках, это ваша заслуга, что я безмерно счастлив!» И эта мысль навеяла ему следующие стихи: