Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

– Вы судите обо мне превратно, – ответила она ему, – я вас ценю, я вас люблю, я вам уже давно простила все страданья, что пришлось мне пережить с того момента, как поверила я призывным щебетаньям кенара. Да ведь вы же королевский сын – и не верите, что мой отец весьма охотно породнился бы с вами?

– Всепоглощающая страсть не терпит хладнокровья, – сказал он ей. – Я сделал первый шаг, и не напрасно, – он меня приблизил к счастью. Но вы оказались непреклонны, и я буду безутешен, пока вы не отмените суровый приговор.

– Я не в силах взять свои слова обратно, – ответила она, – знайте же, что этой ночью мой спокойный сон был нарушен. Не успела я сомкнуть глаз, как меня грубо схватили за плечо, и при слабом свете ночного факела страшенная рожа, буравя меня злющими глазами, прошипела мне в лицо: «Что, не узнала?» – «Нет, сударыня, – ответила я ей, – не знаю вас и знать не желаю». – «Ха-ха! Ты шутишь?» – поинтересовалась та. «Клянусь вам, что это так и есть». – «Я фея по прозвищу Угрюмья, – начала старуха, – и есть у меня весомая причина быть недовольной Алидором. Он однажды уселся на мой камень и к тому же обладает даром вызывать во мне отвращение. Не бывать ему мужем, пока не заручишься ты согласием своих родителей. А вздумаешь ослушаться, – я погублю твоего сына, а вслед за этим и на твою голову обрушится череда несчастий, одно страшней другого». С этими словами старуха так сильно дохнула огнем, что я едва не сгорела, как вдруг услышала: «Покуда я, пожалуй, помилую тебя, но помни: уговор есть уговор».

Имя и внешность феи Угрюмьи тотчас припомнились принцу; рассказ принцессы был чистой правдой.

– Увы! – сказал он. – Зачем просили вы, чтоб друг наш Дельфин избавил меня от безумия? Тогда я был бы не так жалок. К чему теперь мне ум, к чему мне приложить рассудительность? Они приносят одни страдания. Я, с вашего соизволения, попрошу Дельфина снова превратить меня в безумца, так мне будет легче.

Его горе до глубины души тронуло принцессу – ведь она искренне любила принца и находила в нем множество достоинств, и все его речи и поступки несли на себе печать неповторимого обаяния. Она горько заплакала, невольно вызвав в нем тайную радость: ведь она проливала слезы из-за него, и он с радостью понял, что Ливоретта отнюдь не была к нему равнодушна, как ему думалось раньше, когда он превращался в кенара. Душевная боль внезапно отпустила его, он бросился к ее ногам, покрывая ее руки страстными поцелуями.

– Дорогая, – сказал он, – не волен я распоряжаться вами, но знайте, что вы одна на веки вечные царите в моей душе, вам же я вверяю и судьбу мою.

Такая обходительность принца польстила Ливоретте, высоко ценившей искренность. Она и сама все время думала, как бы добиться родительского благословения, которого им только и недоставало, – ведь жители острова предоставили в их распоряжение все мыслимые и немыслимые земные блага. Реки на острове кишели рыбой, в лесах не переводилась дичь, в садах зрели сочные фрукты, на нивах колосился хлеб, луга вечно зеленели, а в колодцах били золотые и серебряные источники. В здешних краях не знали ни войн, ни судебных тяжб. Только молодость, здоровье, красота, блеск ума, книги, чистейшая вода, превосходные вина, полные табакерки и взаимная любовь – таков был ныне удел Алидора и Ливоретты.

Иногда они приходили на берег моря засвидетельствовать почтение Волшебной Рыбе. Дельфин встречал их с неизменным радушием; однако, стоило лишь им заговорить о злобных угрозах феи Угрюмьи, как в ответ он разве что произносил несколько утешающих слов, облегчавших их душевные муки, ничего хорошего не обещая. Так прошли два долгих года. И когда Алидор вновь спросил у Дельфина, не пора ли отправлять послов к Лесному королю, тот предостерег его от этого, сказав, что Угрюмья наверняка погубит послов по дороге, но возможно, что боги сами вмешаются, чтобы заступиться за них.

А тем временем до королевы дошли слухи о плачевном изгнании ее дочери, внука и Алидора, и загоревала она так, как не горевал еще никто на свете. Не в радость стала ей жизнь, по капле утекало из нее здоровье, и все, что напоминало ей о дочери, вызывало страшную тоску. Упрекала она короля невольно и беспрестанно.

– Жестокосердый отец, – причитала она, – как у вас поднялась рука на бедное дитя, как могли вы ее утопить? Одна у нас была дочь. Нам послали ее боги. Боги же и должны были забрать ее.

Король сперва философски относился к жалобам супруги, но внезапно и сам ощутил тяжесть утраты. Ему, как и королеве, не хватало дочери, и в глубине души он упрекал себя за то, что дал ей знатное имя, но лишил отцовской ласки. Король не хотел, чтобы королева заметила его горестные думы, а посему скрывал их под личиной родительской непреклонности. Но стоило ему остаться одному, как отчаяние само вырывалось наружу: «О дорогая дочь моя, где вы теперь? Вы одна способны скрасить годы старости моей, и я-то вас и погубил! И больше того: я погубил вас по собственной воле!»

Наконец король, затосковав уже до крайности, признался королеве, что с того памятного дня, когда он приказал бросить Ливоретту с сыном в море, не находит себе места, что его неотступно преследует ее скорбная тень, отовсюду слышится ее невинный плач, и горе вот-вот сведет его в могилу. Новость эта повергла королеву в не меньшее отчаяние.

– Теперь к моим страданиям добавились и ваши! – воскликнула она. – Как нам облегчить их, мой господин?

Король сказал ей, что слышал об одной фее, поселившейся недавно в Медвежьем лесу, и он пойдет посоветоваться с ней.

– Любое путешествие сейчас будет мне в радость, – сказала королева, – хотя не знаю я, о чем ее спросить. Я уже давно перестала сомневаться в смерти милой дочери и маленького принца.

– И все-таки надо съездить к ней, – молвил король.

Он приказал подать ему экипаж, собрав все необходимое для путешествия за тридцать миль. На следующий день супруги с рассветом отправились в путь и вскоре уже подъезжали к жилищу феи, которая накануне прочитала по звездам об их визите и теперь спешила к ним навстречу, дабы со всем своим радушием их поприветствовать.

Как только Их Величества заметили фею, они поспешно вышли из экипажа и, заключив ее в дружеские объятия, горько заплакали.

– Ваше Величество, – обратилась фея к королю, – я знаю причину вашего визита. Вы отправили принцессу на смерть, а теперь изволите жестоко кручиниться. Исцелиться вам поможет лишь одно: снарядите большой корабль и плывите на остров, где живут волшебные Дельфины. Там вы найдете некий плод. Вкусив его, вы тотчас забудете горе. Но отплывайте без промедления – ведь дорога каждая минута. А ваше горе, государыня, терзает меня так, – сказала она королеве, – как будто это несчастие и моей жизни.

Король с королевой поблагодарили фею за добрые советы, преподнесли ей драгоценные дары и попросили присмотреть за королевством в их отсутствие, дабы соседи не вздумали пойти на них войной. Она обещала им выполнить все просьбы. Успокоенные супруги возвратились в столицу с надеждой, что горе их пойдет на убыль.

Они приказали снарядить корабль, взошли на него и взяли курс в открытое море. Судном управлял капитан, уже бывавший на острове Дельфинов. Несколько дней кряду в паруса дул попутный ветер, но потом он переменился и на море разбушевался такой сильный шторм, что корабль, немилосердно подбрасываемый огромными волнами, налетел на скалу, получил пробоину, да так, что спасти его не удалось. Стихия в одно мгновение разбросала путешественников в разные стороны, и никто не смог избежать страшной опасности.

Короля и тут не отпускала мысль о дочери. «Поделом мне, – думал он. – Я заслужил кару, назначенную мне богами, – ибо кто, как не я, подверг опасности жизнь дочери и внука, отправив их в одиночку бороться со стихией?» Эти тяжкие думы заставили его забыть о собственном спасении, как вдруг он заметил королеву верхом на дельфине, подобравшем ее средь бурных волн. Она протягивала мужу руки, стараясь дотянуться до него, и взывала к милосердию дельфина, моля подплыть к нему и спасти обоих. Так и случилось: чуткая Рыба приблизилась к королю, который уже погружался на дно морское, и супруга помогла ему взобраться к дельфину на спину. Обрадованная королева подбодрила мужа, уверившись теперь в покровительстве Небес. К вечеру услужливая Рыба и вправду доставила их к красивому берегу, где они высадились, не более утомленные, чем если бы вышли из каюты на корме.

А оказались они на том самом острове, где правили Ливоретта и Алидор. Те как раз прогуливались по песчаному бережку в сопровождении большой свиты, и Ливоретта, ведя сына за руку, увидела, как два человека сходят на берег со спины дельфина. Это зрелище заставило гуляющих направиться к ним, чтобы оказать гостеприимство. Но каково же было удивление принца и принцессы, когда они узнали в них короля и королеву! Те же не узнали их, ведь они не видели дочь целых шесть лет, а молодых людей время подчас тоже меняет так, что и узнать невозможно; вот и Алидор из отталкивающего безумца превратился в прекрасного и разумного принца. Подрос и ребенок, – а посему отнюдь не удивительно, что Их Величества были далеки от мысли, что перед ними любимая дочь и дорогой внук.

Ливоретта с трудом сдерживала слезы, не в силах произнести ни слова; ее голос дрожал от волнения.

– Сударыня, – сказал ей король, – у ваших ног несчастный монарх и горюющая королева; наш корабль затонул, все погибли, остались мы одни, без помощи и средств к существованию. Таков печальный пример изменчивости Фортуны[394]394
  Фортуна – древнеримская богиня судьбы.


[Закрыть].

– Ваше Величество, – ответила принцесса, – вы не найдете на всем белом свете другого берега, где ваше появление так взволновало бы всех, поэтому прошу вас забыть все горести. А вас, сударыня, – обратилась она к королеве, – я крепко обниму.

С этими словами она бросилась королеве в объятия, и та в ответ тоже обняла ее с такой необыкновенной нежностью, что едва не лишилась чувств, – ведь принцесса так походила на ее милую Ливоретту.

Принц Алидор пригласил их сесть в прогулочный экипаж, что они и сделали охотно. Их отвезли в замок, красота и пышное великолепие коего поразили воображение короля. Везде их поджидали самые приятные неожиданности; особую же радость доставило им известие о том, что корабли принца, в день бури находившиеся недалеко от того места, где разбилось судно короля, спасли всю команду и отвезли ее на остров Дельфинов, пока король сокрушался об их гибели.

Наконец настал день, когда король, пожив в свое удовольствие в обществе принца и принцессы, стал подумывать о возвращении в родное королевство и сказал об этом Ливоретте и Алидору.

– Увы! – добавила к этому королева. – Я же без утайки расскажу вам о самом печальном горе, какое только и может поразить родительские сердца.

Тут она и поведала им о судьбе Ливоретты, о всех их страданиях после того, как была исполнена королевская воля, о советах феи Медвежьего леса и об их путешествии на остров Дельфинов.

– Столь трудный морской путь мы проделали, – продолжила она, – и рады знакомству с вами; однако мы не нашли здесь того, что помогло бы облегчить боль души, и, значит, фея, пославшая нас сюда, ошиблась в своих предсказаниях.

Принцесса выслушала свою дорогую матушку с таким неподдельным состраданием, что слезы сами потекли у нее из глаз. Королева, весьма признательная ей за сочувствие, попросила богов вознаградить ее за это, и все обнимала и обнимала Ливоретту; сама не зная почему, она все называла ее то деточкой, то доченькой.

Наконец зафрахтовали судно, назначив их отплытие назавтра. Но самую чудесную диковинку принцесса приберегла напоследок, и было это то самое дерево посреди цветочного ковра, со стволом из серебра и ветвями из золота, на которых висели три апельсина: один бриллиантовый, второй рубиновый, а третий изумрудный. При дереве неусыпно дежурили три сторожа, дабы никто не украл драгоценные плоды. Когда Алидор и Ливоретта привели короля с королевой сюда, то решили ненадолго оставить их одних, дабы те вдоволь налюбовались этим чудо-деревом, подобного которому на всем свете не было.

Четыре часа кряду рассматривала старая чета эту диковину, после чего вернулась в замок, где их уже ждали принц и принцесса, пожелавшие устроить им роскошные проводы. В обеденном зале стоял только один стол, накрытый на два прибора, и король, спросив о причине, услышал, что для хозяев будет большой честью самим прислуживать дорогим гостям. Затем Алидор и Ливоретта с сыном усадили Их Величества за стол и, преклонив колени, подали вина. Самые лакомые и нежные кусочки отрезали они своими руками и раскладывали в тарелки. Тихая приятная музыка зазвучала в гостиной, когда вдруг вбежали в страшном испуге все три стража чудесного дерева, сообщившие неприятную весть. Два апельсина – бриллиантовый и рубиновый – оказались украдены, и сделать это могли только их гости, король с королевою. Все посмотрели на них с подозрением. Но они, как и полагается в подобных случаях, с оскорбленным видом встали из-за стола и предложили обыскать их на глазах у всего двора. Король, недолго думая, снял шейный платок и расстегнул камзол, а королева в это время расшнуровывала корсет. Каково же было удивление обоих, когда из их одеяний выпали бриллиантовый и рубиновый апельсины!

– Ах, Ваше Величество, – воскликнула тут принцесса, – и это ваша благодарность за почтительное обращение и ласковый прием? Так вот чем платите вы за наше гостеприимство?

Те же, сконфуженные донельзя, принялись всячески оправдываться, твердя, что не способны на такое, что здесь их просто плохо знают, а сами они представить себе не могут, как это могло случиться.

И тут принцесса бросилась в ноги отцу и матери.

– Так послушайте же, – сказала она, – я ваша дочь, я – та самая бедняжка Ливоретта, которую вы так же обвинили в преступлении, коего я не совершала, и вместе с сыном и безумным Алидором заточили в бочку. А ведь я так же не знала, в чем причина приключившейся со мной беды, как и вам сейчас неведомо, откуда взялись в ваших платьях эти злосчастные плоды. Поверьте же мне, я молю вас о прощении.

Ее речь тронула родительские сердца; Их Величества подняли дочь с колен, так крепко обняв ее, что едва не задушили; тут она представила им и принца Алидора, и своего сына. Легче вообразить всеобщую радость, чем описать ее; ибо подобающих слов тут не найти. На пышное свадебное празднество принца и принцессы явился Дельфин в образе молодого монарха редкостной красоты и обаяния. Спешно отправили послов с ценными дарами и к отцу и матери Алидора, приказав поведать им обо всем, что произошло. И жили принц с принцессой отныне долго и счастливо; Ливоретта с мужем вернулись в королевство отца, а ее сын остался править островом Дельфинов.

* * *

 
Как принца нашего горька была судьбина!
Его никто нигде не привечал,
Покуда он в морях не повстречал
На редкость верного помощника —
Дельфина. Все, что богатство может дать,
Вовеки с другом не сравнится,
Что сможет нам опорой стать
И пред судьбой не даст склониться,
Ударов чьих не сосчитать.
Бывает, что в беде друзья нас покидают,
И встарь мудрец всех удивил умом,
Когда узнал, построив новый дом,
Что люди его слишком маленьким считают.
– Ах, если бы я мог, – седой мудрец вскричал, —
Друзьями этот дом наполнить,
Такой, каким сумел его построить,
Счастливцем я б тогда себя считал[395]395
  Как принца нашего горька была судьбина!.. <…> …Счастливцем я б тогда себя считал. – Мораль мадам д’Онуа отсылает читателя к басне Лафонтена «Сократово слово» (Кн. IV, басня 17). Вот соответствующий отрывок в переводе Ю. А. Нелединского-Мелецкого, с моралью:
Наскучивши, Сократ сказал: «Дай бог,Чтоб дом мой, сколь ни мал,                                    но быть наполнен могМне верными друзьями!»Он дельно говорил, и правду познаемМы из его наветки.Друзей названием мы множество найдем;Но дружбы истинной примеры в свете редки.

[Закрыть].
 

Пер. Я. А. Ушениной (проза), Е. Ю. Шибановой (стихи)

два Мартонида произнесла последние слова, как все слушатели принялись наперебой расхваливать сказку о Дельфине. Кто выражал горячее желание столь же преданно служить своим друзьям, а кто мечтал превратиться в кенара. Одна из дам позавидовала красоте Ливоретты, другая – благородству Алидора.

– Ах! – воскликнул Дандинардьер. – Ну на какую же чепуху вы обращаете внимание! А вот есть ли на свете что-нибудь прекраснее и полезнее тех колодцев, откуда можно черпать золото ведерками из испанской кожи? Признаться, этот восхитительный остров манит меня. Если б я только знал, где он находится, то уже давно бы умчался туда, чтобы совершить паломничество к святым местам.

– Сударь, – сказал Ален с подчеркнутой любезностью, – я полон решимости последовать туда за вами. Стоило мне услышать обо всех этих прелестных вещицах, как у меня от соблазна потекли слюнки. Скажу не таясь, это могло бы стать самым удачным путешествием для вас. Ведро вам будет тяжеловато, а вот мне – в самый раз, ведь руки у меня сильные.

– Вот еще! – воскликнул коротыш Дандинардьер. – Ты слишком труслив, чтобы ехать со мной на поиски таких опасных приключений.

– Неправда ваша, сударь, я не трус, – возразил Ален. – Припомните хотя бы мою схватку с извозчиком, да еще с полсотни других боёв, где меня столь же немилосердно поколотили.

– Итак, – сказал Дандинардьер, неожиданно приняв серьезный вид, – надо для начала посмотреть по карте, где мы можем отыскать этот остров, а уж затем предпринять все возможное, чтобы с честью завершить дело.

– А я приятно удивлена, – перебила его госпожа дю Руэ, – тонким вкусом Мартониды, изяществом стиля, в котором написана ее новая сказка.

– Нет, не напрасно я приехала в эти края, хотя они и вправду казались мне достойными сожаления, – не без жеманства произнесла госпожа де Люр, – ведь я и вообразить себе не могла, что и в провинции теплится огонек мысли, за исключением, конечно, тех благодатных мест, где ее воспламеняет жаркое солнце.

– Право же! – сказала госпожа де Сен-Тома, теряя терпение. – Снова вы, столичные дамы, пытаетесь внушить нам, что мы глупее остальных.

– Это было бы непростительным заблуждением, – ответил Дандинардьер, – достаточно вас увидеть или услышать, чтобы судить о вас куда более здраво. Все, кого я встречал при дворе, обязаны почтительно склониться перед блистательными здешними умами.

– Кстати, дорогой родственник, – добавила вдова, – я была бы не прочь обосноваться здесь. Мне хотелось бы купить большое имение.

– И сколько, с вашего позволения, сударыня, вы намерены за него выложить?

– Ну, в зависимости от того, какой за ним следует титул, – ответила она. – Меня бы очень устроил маркизат[396]396
  Меня бы очень устроил маркизат… – См. примеч. 6 к началу «Нового дворянина». Важно, что маркизат – это имение, находящееся именно на приграничной территории, т. е. провинция, находящаяся у границы с соседним государством или другой провинцией. Комизм запроса в том, что в Нормандии маркизата не могло быть.


[Закрыть], в этом случае я готова отдать до семи тысяч франков.

– Семь тысяч франков! – воскликнул виконт. – Да вы шутить изволите, сударыня!

– Как! – оторопело воскликнула та. – Маркизат в глухой провинции может стоить больше? Их в Париже раздают за бесценок, навязывая против воли, и многие не знают, как от них отделаться. Уверяю вас, мне было бы просто неловко называться маркизой, и только выгодная цена может подвигнуть меня на подобную покупку. Впрочем, если вы знаете кого-либо, кто продает здесь маркизат, я была бы вам бесконечно признательна за сведения о нем, ибо мне просто нужно распорядиться лишними деньгами. А вообще-то я, само собой разумеется, могла бы купить особняк в Париже, ведь приятнее жить у себя дома. К тому же мне часто приходится выходить в свет, бывать при дворе и на приемах, что накладывает определенные обязательства, которыми не обременены другие.

– Вы действительно полагаете, сударыня, что особняк можно приобрести всего за семь тысяч франков? – поинтересовался приор. – Уверяю вас, что по такой скромной цене вы не найдете здесь даже хижины.

– О! Я вижу, господин приор, что вы не понимаете, сколько стоят подобные вещи, – возмущенно заметила госпожа де Люр, – и вам, судя по всему, бесполезно это объяснять.

– Вечно этим аббатам больше всех надо, – начал Дандинардьер с видом хитрого лиса, – и во все-то они норовят сунуть свой нос, даже и в то, в чем ничегошеньки не смыслят.

– Как ловко вас поставили на место, господин приор, – улыбнулся виконт.

– И то правда, – ответил тот, – я не ожидал подобных нападок от моего друга господина Дандинардьера; да ведь в наше время принято жертвовать лучшими друзьями исключительно ради красного словца.

– А мне это не свойственно, – произнесла Виржиния рассудительно, – надо внимательно относиться и к серьезным вещам, и к приятным пустякам.

– Ах, несравненная Виржиния! – сказал дворянин-мещанин. – Я теряю голову, когда вижу вас подле себя; небесное светило, под которым вы родились, наделило вас такими достоинствами, что я не в силах сопротивляться, и это, увы, не скроешь ни от кого из обитателей замка, в который меня привело, – продолжал он, обращаясь уже к госпоже дю Руэ, – самое странное и удивительное приключение, какое только могло произойти со знатным господином; я вам как-нибудь расскажу о нем наедине, ибо несправедливо утомлять наших дам долгим рассказом. Скажу лишь одно: у меня есть враг в этих краях, и он использует против меня любые средства, вплоть до колдовства, призывая на помощь даже демонов.

– Что я слышу, дорогой кузен, – воскликнула вдова, – я в ужасе от такого пролога!

– Эти дамы и господа могут не только подтвердить мои слова, – ответил наш дворянин, – но и описать, как стойко я вынес оскорбительные выпады против себя. Скала, да-да, скала, и та не могла бы сравниться со мной в твердости, именно это и повергло моего врага в крайнее отчаяние, и теперь он прибегает к неслыханному коварству, дабы заставить меня сложить оружие.

– По правде говоря, – встревоженно заметила госпожа де Люр, – я жалею, что случай свел меня с вами: теперь я стану переживать за вас и всю ночь глаз не сомкну.

– Моей судьбе можно позавидовать, – изящно парировал Дандинардьер, – бояться мне нечего, ибо я защищен вашим живым участием.

– А вот эти барышни, – сказал виконт, указывая на Виржинию и Мартониду, – полны к вам ничуть не меньшего сочувствия, и если бы господину де Вильвилю взбрело в голову дурно обойтись с вами, они, возможно, смогли бы остановить его ожесточенные нападки.

– О ком это вы? – спросила вдова.

– Об одном дворянине, – продолжил виконт, – которого можно было бы назвать человеком благородным, если бы он не был врагом нашему другу.

– A-а, я его уже видела, – ответила она, – и он показался мне вполне достойным.

– Вполне достойным?! – возмутился Дандинардьер, нахмурившись. – Да вы смеетесь! Как можно сравнивать со мною этого деревенского простака? Поистине я удивлен, что такой нарядной женщине, как вы, может нравиться человек с подобным складом характера.

Дю Руэ, питавшую тайную симпатию к Вильвилю, чрезвычайно оскорбили слова кузена.

– Да кто вы такой, господин Дандинардьер? – спросила она неожиданно сухо. – Уж не думаете ли вы, что, переселившись с улицы Сен-Дени на берег моря, обрели право возводить напраслину на весь род человеческий?

– Ха! А вы-то! Тоже мне, новоявленная благородная дамочка! – воскликнул тот, багровея от гнева. – Ишь как вы на меня набросились, – а вспомните-ка: если бы не мои деньги, вашему покойному батюшке, светлая память ему, не миновать бы позорного столба.

– Неслыханная дерзость! – возмутилась она. – Мой отец пострадал лишь потому, что разорился ваш.

Ссора разгоралась так бурно и стремительно, что все присутствовавшие сочли необходимым не дать ей зайти слишком далеко из опасения, как бы госпожа де Сен-Тома, всегда обнаруживавшая горячее желание разузнать истинное происхождение высокородного мещанина, не открыла бы из обоюдных оскорбительных выпадов больше того, чем позволяли обстоятельства. Каждый был заинтересован в восстановлении мира, и более всего полна решимости примирить разгневанных соперников оказалась госпожа де Люр: ей вовсе не хотелось, чтобы в провинции прошел слух, будто она приехала в обществе мещанки. Однако взаимное раздражение между вдовой и Дандинардьером достигло своего апогея. Они с трудом сдерживались, умолкая лишь из уважения к собеседникам и уступая дружеским увещеваниям, но по-прежнему обмениваясь гневными взглядами. То и дело они отвлекались от общего разговора, дабы, не называя друг друга по имени, все-таки подпустить беспощадных колкостей.

Барон рассудил, что лучше просто растащить их, как двух собак, готовых сцепиться в любой момент.

– Не соблаговолите ли, сударыни, – сказал он им, – вернуться в рощу, где вы были сегодня утром?

– Вы правы, – подхватила вдова, – там так мило, я без ума от моря и весьма одобряю обычай венецианцев каждый год обручаться с морской стихией. Право же, будь я сама супругой дожа, то не отказалась бы выйти замуж за море или, по крайней мере, заключить с ним дружеский союз.

С этими словами она встала, не удостоив Дандинардьера даже взглядом, и, взяв под руку баронессу де Сен-Тома, сказала:

– Пойдемте же, милая; мы приятно проведем время на брегах непокорной стихии.

Баронесса грубо вырвала руку, заявив в ответ, что прекрасно обойдется без посторонней помощи. Вдова, настроение которой и так уже было испорчено ссорой с мещанином, почувствовала себя глубоко уязвленной таким обращением.

– Есть же на свете неучтивые особы, – заметила она, – экие колючки, не знаешь, где оцарапаешься.

– Правильно ли я поняла, – спокойно спросила баронесса, гордившаяся своей способностью хладнокровно принять любой вызов, – что вы, сударыня, возомнили себя розой, а меня причислили к колючкам? Пусть так, но если вы и роза, то, без сомнения, давно увядшая.

– Ваше поведение оскорбительно, сударыня, – ответила вдова, краснея от возмущения, – знай я, как меня здесь примут, прекрасно обошлась бы без вас, не оказав вам чести своим присутствием.

– А уж я-то тем более не нуждаюсь в вашем обществе, – парировала баронесса, не желая оставаться в долгу.

– Боже мой! Что за пустые нападки! – воскликнула госпожа де Люр. – Где это видано, чтобы здравомыслящие дамы из высшего света предавались столь неблаговидному занятию?

– Вы-то куда лезете, сударыня, когда вас и вовсе не спрашивали, – отрезала баронесса, – не я затеяла эту склоку.

– Право же, дорогая супруга, – заметил господин де Сен-Тома, – неужели вы и впрямь хотите меня сегодня смертельно огорчить?

– А вам, сударь, – резко возразила она, взяв на три тона выше, – вам я скажу так: вы готовы хоть за Великого Турку[397]397
  …хоть за Великого Турку… – Титул «Великий Турок» довольно условен. Здесь, очевидно, подразумевается султан Османской империи.


[Закрыть] сражаться, только бы со мной не соглашаться; я знаю это уже давно, так что раздельное проживание и раздельная собственность меня бы полностью удовлетворили до конца моих дней. Будь мой дед еще жив, он бы горько плакал от бессилия, видя, какой незавидный муж мне достался; ах, несчастный, как часто он повторял, что хотел бы видеть меня предводительшей или герцогинею. – И она разрыдалась, да так сильно, будто похоронила разом всех родных и друзей.

Казалось, в доме барона де Сен-Тома поселилась сама богиня Дискордия[398]398
  Дискордия – латинское имя древнегреческой богини Эриды. Принесла яблоко раздора на свадьбу Пелея и Фетиды, в результате чего началась Троянская война.


[Закрыть] с волосами дыбом: здесь бранились, там обижались. Барон не стал возражать жене, иначе препирательства продолжались бы до бесконечности; он пригласил дам в ближайшую рощицу, оставив баронессу с глазу на глаз с Дандинардьером. Тут-то глубокая досада в отношении госпожи дю Руэ внезапно сплотила обоих, вызвав волну тайных откровений.

– Могу ли я поговорить с вами по душам, ничего не скрывая? – начала баронесса.

– Вы окажете мне честь, – ответил мещанин.

– Я нахожу, что ваша кузина ведет себя весьма бесцеремонно, – заметила она.

– Моя кузина! Как бы не так, сударыня! – воскликнул он в ответ. – Она мне никто, и вообще все эти кузины… они… они… ну, вы меня понимаете.

– Конечно, понимаю, – подхватила баронесса, – мой ум куда изощреннее, чем у любой другой дамы во всей Европе. Одно брошенное слово, сущий пустяк – и я уже схватываю все вплоть до мельчайших тонкостей.

– Боже, какое счастье жить рядом с такой достойной женщиной! – радостно воскликнул Дандинардьер. – Ах! Если бы Небо одарило меня подобным созданием, я бы боготворил его, как китайцы боготворят свои пагоды, я бы покрыл нежными поцелуями пальчики на ее ножках, я бы жадно лобызал ее ручки.

– А между тем сами видите, господин Дандинардьер, – важно изрекла баронесса, – как со мной обращается мой муж, и человек он, скажу я вам, весьма неприятный: с виду такой предупредительный и ласковый, а внутри исходит желчью. Я же, от природы вежливая и внимательная, плохо уживаюсь с грубыми людьми.

– Признаюсь вам в том же, – ответил Дандинардьер. – Если быть со мной обходительным, то завоевать мою душу легче легкого, в противном же случае я становлюсь непреклонным, и тогда уж со мной не справятся ни демоны, ни домовые, ни феи, ведьмы, маги, колдуны, оборотни и никакая прочая нечисть[399]399
  …ни демоны, ни домовые, ни феи, ведьмы, маги, колдуны, оборотни и никакая прочая нечисть. – Снова насмешка над простонародным суеверием; см. примеч. 11 к первой части данной новеллы.


[Закрыть].

– Ах! Как вы мне нравитесь! – воскликнула она. – Нас как будто вылепили из одного куска теста, который потом разделили. У меня очень похожий характер. Я почти такая же, как вы. Но вернемся же наконец к тому, что вы мне только что сказали. Так, значит, эта вдова вам не родственница?

– Бог мой, да нет же, сударыня, – нетерпеливо повторил он, – я уже говорил и скажу вам опять, что просто доверил управление своим поместьем одному из ее дядюшек. Она тогда была молода, весьма недурна собой и часто наведывалась к нам. Я, знаете ли, тоже был далеко не стар и не прочь поболтать.

– Фи, сударь! – перебила она с презрением. – Я не желаю, чтобы особа, подобная ей, кичилась знакомством со мной; скажу-ка я ей без промедленья, что, если она упомянет мое имя, мы с нею окончательно рассоримся.

– Вы принимаете все слишком буквально, – заметил мещанин. – Я вовсе не намерен подвергать сомнению добродетель госпожи дю Руэ, – все мною сказанное касается скорее различий в нашем происхождении. В сущности, сударыня, если бы суровая непреклонность так уж ценилась в обществе и если бы женщинам, становившимся предметом любовных ухаживаний, приходилось доказывать свою родословную до седьмого колена, как рыцарям на Мальте[400]400
  …приходилось доказывать свою родословную до седьмого колена, как рыцарям на Мальте… – Для посвящения в мальтийские рыцари претендент должен был доказать свое благородное происхождение по отцу и по матери.


[Закрыть], то, учитывая развращенность нравов нашего века, большинство добропорядочных дам так бы и прожили в полном одиночестве. И не стоит слепо доверять людской молве.

– Ваши моральные принципы, господин Дандинардьер, коренным образом отличаются от моих, – сказала баронесса. – С вашего позволения, я не поверю ни единому вашему слову.

– Помилуйте, сударыня, вы действительно хотите учинить настоящий скандал, который расстроит вашего супруга?

– Именно этого я и добиваюсь, – ответила она, – вы же сами видели, как он со мной обошелся в угоду этой мещанке. Я решительно хочу все выяснить, удостовериться лично, так как подозреваю, что он знает ее уже очень давно.

Прибежал Ален, и дружескую беседу пришлось прервать. Вид у слуги был крайне испуганный. Он подошел к своему удивленному господину и прошептал ему на ухо:

– Сударь, пора собирать вещички на тот свет: Вильвиль сейчас в лесу высмеивает вас и распускает сплетни с таким видом, будто ваши угрозы ему нипочем. Я спрятался за деревом и разглядел его: он оказался еще выше на целый локоть.

Баронесса тут же смекнула, что новости от Алена встревожили Дандинардьера. Она сочла нужным удалиться, сказав только: «Не буду вам мешать». А мещанин, радуясь, что избавился от нее, спросил у слуги, точно ли тот видел Вильвиля.