Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 72 страниц)

– В таком случае, не показывайтесь ей, – взмолилась Констанция, – ибо, как ни старайтесь, а наверняка придетесь ей по душе.

Оба плакали так горько, прощаясь с такой трогательной тоской и клянясь в любви столь пылко, что одни лишь простые заверения в том, что их нежные чувства никогда не угаснут, служили им настоящим утешением.

Время за нежной беседой пролетело быстро, уже настала глубокая ночь, а они не могли и подумать о том, чтобы расстаться. Королева, однако, желала спросить, какого мнения принц о том экипаже, что повезет его. Миртэн поспешил за ним и нашел сидящим у ног возлюбленной, чью руку он сжимал в своих ладонях. Заметив Миртэна, влюбленные крепко обнялись и умолкли. Слуга же передал господину, что королева хочет его видеть; пришлось повиноваться, и принцесса отпустила Констанцио.

Королева нашла принца печальным и переменившимся. Она с легкостью догадалась, что было тому причиной, но не желала более говорить об этом. Нужно было лишь отослать его. К отъезду подготовились так быстро, что тут, казалось, не обошлось без фей. Принц же только и думал, что о своей любви. Повелев Миртэну остаться при дворе, чтобы самому каждый день получать от него весточки о принцессе, он оставил ему самые красивые драгоценные камни на случай, если они понадобятся Констанции. В столь важном деле принц проявил чрезвычайную предусмотрительность. Наконец пришло время уезжать. Отчаяние наших влюбленных не описать словами; надежда вскоре увидеться вновь – лишь она одна могла умалить его. Расставаясь, Констанция осознала, как она несчастна: дочь короля, владычица обширных земель, оказалась в руках жестокой королевы, которая отсылает своего сына, опасаясь, что он полюбит пастушку, – а ведь принцесса ни в чем не уступала ему, и, распорядись по-иному ее судьба, величайшие правители на свете могли бы добиваться ее руки.

Королева осталась весьма довольна, что сын уехал: теперь ей оставалось лишь перехватывать адресованные ему письма, из которых она узнала, что доверенным лицом его был Миртэн, и приказала схватить его по ложному обвинению. Его сослали в один из замков, где заточили в темнице. Принц, немало рассерженный известиями об этом, тут же написал королю с королевой письмо с требованием освободить своего фаворита, однако просьбы его остались без ответа; но не только от этого намеревались заставить его страдать.

Однажды, поднявшись вместе с зарей, принцесса направилась в сад, чтобы собрать цветов, которыми обычно украшали одеяние королевы. Хитрован забежал далеко вперед, но вдруг неизвестно почему вернулся, дрожа от страха. Констанция пожелала разузнать, что его так напугало; но пока она шла вперед, барашек все тянул ее за платье, не пуская, ибо был весьма умен. Тут принцесса услышала тонкое змеиное шипение, и ее в мгновение ока окружили жабы, гадюки, скорпионы, аспиды; бросаясь на нее, чтобы ужалить, они почему-то каждый раз падали в нескольких шагах, так и не дотянувшись до Констанции, словно окруженной невидимой стеной.

Несмотря на охвативший ее ужас, Констанция подивилась такому чуду, которое могла объяснить лишь тем, что ее защитило подаренное возлюбленным кольцо. А ядовитые твари поднимались отовсюду, куда ни повернись, – они ползли по дорожкам аллей, под деревьями, висели на цветах. Прекрасная принцесса не знала, что и делать, как вдруг в окне дворца заметила королеву, посмеивавшуюся над ее испугом; на ее помощь нечего было и надеяться.

– Настал час моей смерти, – отважно сказала Констанция, – эти чудовища приползли сюда не сами, их доставили по приказу королевы, – уж очень хочется ей поглядеть, как я расстанусь с жалкой жизнью, коей вовсе не дорожу – так несчастна я была до сей поры, что если и не желаю умирать, то сами боги, справедливые боги знают, кто единственный дорог мне в этом мире.

С этими словами она пошла прямо в клубок змей, но твари расползались во все стороны, давая ей дорогу, чему она сама удивилась не меньше королевы, – ведь та приказала собрать всех опасных змей, чтобы они умертвили пастушку укусами; вот-де умерла она от причин естественных, так что королевскому сыну нечему удивляться и некого в этом винить. Однако, видя, что план ее не удался, королева решила прибегнуть к другому средству.

На лесной опушке жила одна фея, и владения ее были неприступны, ибо лес охраняли ее слоны, отличавшиеся столь завидным аппетитом, что поедали всех без разбору – и несчастных путешественников, и их коней, и даже их доспехи. Королева условилась с волшебницей, что если вдруг, чудом, кто из слуг ее доберется до дворца в лесу, то фея даст этому человеку что-нибудь смертоносное, якобы чтобы передать государыне, на самом же деле чтобы погубить гонца.

Потом она послала за Констанцией и велела ей отправляться в путь. Принцесса слышала от товарок, сколь опасно ходить в этот лес; одна старая пастушка рассказывала, что ее однажды спас в этом лесу маленький барашек – ибо какими бы разъяренными ни были слоны, но стоит им увидеть ягненка, как они становятся такими же кроткими. Еще старушка добавила, что посылали ее в лес за огненным поясом для королевы, а она, испугавшись, стала обвязывать им деревья: на какое дерево повяжет – то и сгорит; а самой пастушке сей пояс, вопреки желаниям королевы, никакого вреда не причинил.

Когда принцесса слушала эту сказку, она и вообразить не могла, что все это ей когда-нибудь пригодится; но, услышав приказ королевы (да еще и отданный таким непререкаемым тоном, что о возражениях говорить не приходилось), она взмолилась, прося о помощи богов и отправившись в лес вместе с Хитрованом. Королева же торжествовала.

– Ну вот, – говорила она королю, – больше мы не увидим сей постыдный предмет любви нашего сына – я отправила ее туда, где тысячи таких, как она, слонам хватит на один зуб.

– Слишком уж вы мстительны, – ответил король, – а я вот поневоле жалею такую красавицу – я за всю жизнь подобной ей не видывал.

– Что ж, дело! – молвила королева. – Вот и любите ее, оплакивая ее кончину, как недостойный Констанцио оплакивает разлуку с нею.

Тем временем Констанция вступила в лес, и ее тут же окружили ужасающе огромные слоны. Но едва эти гиганты увидели барашка, шагающего смелее своей хозяйки, как принялись гладить его своими грозными хоботами так же нежно, как могла бы погладить своей ручкой ласковая пастушка. Принцесса, боясь, что к ней-то слоны не проявят такой же благосклонности, взяла Хитрована на руки, хотя тот и был весьма тяжел; стараясь, чтобы слоны не упускали его из виду, она потихоньку приближалась прямо ко дворцу недосягаемой волшебницы.

Она пришла туда, дрожа от страха и усталости. Места, как показалось ей, тут были дикие и запущенные; под стать им была и жившая там фея, которая тщетно пыталась скрыть свое удивление, – ведь уже давным-давно ни одна живая душа не добиралась сюда.

– Что тебе надобно, красавица? – спросила она.

Принцесса смиренно передала ей наставления королевы и от ее имени попросила пояс дружбы.

– Я выполню ее просьбу, – ответила фея, – но знай: пояс конечно же предназначен тебе.

– Этого я не знаю, – сказала Констанция.

– Ну, зато я-то уж знаю наверняка.

Из шкатулки фея достала синий бархатный пояс с длинными шнурками для кошеля, ножниц и ножа и протянула его Констанции.

– Держи, – сказала она, – в нем ты будешь просто ослепительна; но только надень его сразу, как снова будешь в лесу.

Поблагодарив ее, Констанция ушла, взяв на руки Хитрована; сейчас он был ей особенно необходим; потому-то слоны, несмотря на свою кровожадность, обрадовались им и дали дорогу. Принцесса не забыла, что пояс надо повязать на дерево – и оно тут же сгорело, да так, словно вокруг заполыхал вселенский пожар. Тогда она стала повязывать его на другие деревья, пока не сожгла их все, а потом, совсем изможденная, вернулась во дворец.

Королева, увидев ее, не смогла скрыть изумления:

– Обманщица! Вы не ходили к моей подруге фее?

– Прошу прощения, госпожа, – ответила прекрасная Констанция, – но я принесла вам от нее пояс дружбы, который попросила от вашего имени.

– Что ж вы сами-то его не надели? – спросила королева.

– Он слишком дорогой для бедной пастушки, – молвила Констанция.

– Вовсе нет, – возразила королева, – я дарю его вам за ваши труды, обязательно наденьте и носите. Но расскажите же, кого повстречали вы по дороге?

– Я видела слонов, столь разумных да обходительных, что в любом краю иметь таких почли бы за счастье; в лесу они живут точно у себя в королевстве, и есть среди них господа и слуги.

Раздосадованная королева промолчала в ответ, надеясь, что пояс спалит пастушку и ей уж тогда не поможет никто на свете.

– Коли даже слонам, и тем ты понравилась, – прошептала она еле слышно, – уж пояс-то это исправит; узнаешь ты, чего стоит моя дружба и какова расплата за то, что мой сын полюбил тебя.

Констанция удалилась в свою каморку, где принялась плакать от разлуки с милым принцем. Она не осмеливалась писать ему, зная, что по всей округе полно соглядатаев королевы и они перехватывают гонцов, – так к королеве попадали письма ее сына.

– Увы! Констанцио, – говорила принцесса, – скоро до вас дойдут печальные известия обо мне. Зачем только вы уехали, оставив меня на расправу вашей матушке, вместо того чтоб защитить или хоть услышать мой последний вздох; а теперь я полностью в ее власти, и нет мне утешения.

На заре она, как всегда, отправилась работать в сад, где ее вновь поджидали ядовитые твари, но кольцо надежно защищало ее. Надела она и пояс из синего бархата. Когда королева увидела, что принцесса как ни в чем не бывало собирает цветы, точно повязав на талию простую нитку, она пришла в отчаяние.

– Что за неведомая сила помогает этой пастушке? – вскричала она. – Моего сына она просто околдовала; вылечила его простыми травами; змеи и аспиды ползают у ее ног и не могут ужалить, слоны становятся обходительны и ласковы, пояс, который должен был ее сжечь силой своих чар, для нее лишь украшение. Придется поискать средства понадежнее!

Тотчас она отправила преданного капитана своей гвардии в порт, чтобы тот узнал, какие корабли готовы к отплытию в самые дальние края. Нашлось одно судно, которое ночью отчаливало. Несказанно обрадованная королева приказала переговорить с капитаном, предложив ему купить самую красивую на свете рабыню, на что тот с радостью согласился. Он явился во дворец, чтобы взглянуть на ни о чем не подозревающую Констанцию. Увидев ее в саду, капитан изумился ее неподражаемой красоте, и королева, умевшая из всего извлечь выгоду, продала ее задорого, ибо отличалась еще и превеликой жадностью.

Констанция ведать не ведала о поджидавших ее новых злоключениях. Она поскорее вернулась к себе в каморку, – ей хотелось побыть одной, помечтать о Констанцио и ответить на одно из его писем, все-таки дошедшее до нее. Она читала и перечитывала его, не в силах оторваться, как вдруг вошла к ней сама королева, у которой были ключи от всех дверей во дворце; за нею следовали двое немых и капитан гвардии. Немые засунули кляп Констанции в рот, связали ее и понесли прочь; барашка Хитрована, бросившегося было вслед за любимой хозяйкой, королева схватила и зажала под мышкой, боясь, как бы его блеяние не привлекло народ, – ведь все произошедшее должно было оставаться в тайне. Так Констанцию, которой неоткуда было ждать помощи, доставили на корабль, только и ждавший ее, чтоб отчалить, и сразу же вышедший в открытое море.

Вот какая горькая выпала ей судьбина – плыть на этом корабле, и даже фея Владычица не могла тут ничем помочь, разве только повсюду следовать за принцессой, скрываясь в темном облаке, где никто не мог ее распознать. Тем временем принц Констанцио, поглощенный своей страстью, оказался весьма несдержан с принцессой, выбранной ему в жены. Столь учтивый по природе, он позволял себе с нею много резкостей. Та жаловалась своему отцу, и он бранил племянника, а свадьба все откладывалась и откладывалась. Как-то королева написала принцу, что Констанция при смерти. Испытав невыносимую боль, он, не думая больше ни о чем, кроме опасностей для жизни как ее, так и своей, с молниеносной быстротой собрался в путь.

Поспешность не помогла – он приехал слишком поздно. Королева, предвидевшая его возвращение, несколькими днями ранее распространила слух, что Констанция больна: фрейлины, рта не раскрывавшие без ее приказаний, теперь разнесли молву, что пастушка умерла и погребена; похоронили же вместо нее восковую куклу. Во что бы то ни стало желавшая заставить сына поверить в это королева приказала выпустить из темницы Миртэна, а ему – присутствовать на похоронах, и вскоре все узнали о прискорбном событии; осталось лишь оплакать прекрасную деву. Королева же всюду появлялась с печальным лицом – уж она-то умела придавать своим чертам любое выражение, какое только захочет.

Принц же, в невообразимой тревоге, едва въехав в город, спросил у первого же прохожего, каковы вести о Констанции. Не зная, что это принц, ему просто сказали: девушка умерла. Услышав известие столь горестное, он не мог более превозмогать скорбь и, бездыханный, упал с коня. Вокруг собрался народ, кто-то признал в нем принца, и люди отнесли его во дворец едва живого.

Королю было до глубины души жаль сына; мать же, готовая к такому повороту дела, полагала, что со временем он исцелится от своих любовных надежд. Но горе безутешного принца росло с каждой минутой. Два дня он провел в уединении, не желая никого видеть и ни с кем говорить, а потом, бледный, в слезах, пришел к королеве и, обвинив ее в гибели своей милой Констанции, пообещал скорое наказание; он же сам, чувствуя приближение смерти, просит показать, где похоронена его возлюбленная.

Королева решила сама проводить его в кипарисовую рощу, где по ее приказу возвели надгробие, раз уж не удалось отговорить его. Оказавшись там, где вечным сном спала его любовь, принц оплакивал ее так нежно и страстно, что даже жестокосердая мать не сдержала слез. Не меньше него горевали и Миртэн, и все, кто слышал его. И вдруг исступленный принц, выхватив шпагу, вскочил на мраморное надгробие, под которым лежала прекрасная принцесса. Не удержи его за руку королева с Миртэном – он бы покончил с собой.

– Ничто на свете, – воскликнул он, – не помешает мне умереть и воссоединиться с моей милой принцессой.

Удивленная тем, что он назвал принцессой простую пастушку, королева подумала, что сын ее бредит, но все же спросила, почему он так сказал о Констанции. Принц ответил, что его избранница – королевна, что королевство ее называется Пустынное, и она осталась единственной его наследницей; не сказал бы он этого, да теперь уж нет причин скрывать правду.

– Ах! Сын мой, – молвила королева, – коли Констанция вам ровня, – утешьтесь, ибо она жива. Признаюсь вам, чтобы умалить вашу боль, – ведь я продала ее в рабство, и ее увезли на корабле.

– Вы говорите так, – воскликнул принц, – чтобы не дать мне покончить с собой, но я твердо решил, и ничто не остановит меня.

– Так убедитесь же сами, – сказала королева.

И она тотчас приказала откопать восковую фигуру. Только лишь взглянув на нее, он подумал, что это его возлюбленная принцесса, и упал без чувств. С большим трудом удалось вывести его из беспамятства, и теперь уж напрасно уверяла его королева, что Констанция жива, – после той злой шутки, что она с ним сыграла, он не мог ей верить. Только Миртэн, подтвердивший ее слова, убедил его, ибо принц знал: слуга так привязан к нему, что не мог солгать.

Ему стало чуть легче, ведь смерть – самое страшное из всех несчастий, а теперь он еще мог надеяться вновь увидеться с возлюбленной. Но где искать ее? Никто не знал ни торговцев, что ее купили, ни куда отплыло их судно. Трудности были велики – но истинная любовь преодолевает все на свете, и потому принц предпочел погибнуть в поисках похитителей возлюбленной, чем жить без нее.

Осыпав мать упреками в беспощадной жестокости и напророчив, что время покаяния в злодействах для нее еще впереди, он добавил, что уедет навсегда – ибо королева, решив умертвить одну, погубила обоих. Тогда, в слезах бросившись сыну на шею, она принялась заклинать его преклонными годами отца и своей любовью не покидать их; лишась его, они скоро умрут, ведь без него королевство захватят враги – владыки соседних земель. Принц выслушал холодно и почтительно, думая лишь о том, как была жестока королева с Констанцией; не будь этого, не напало бы на них ни одно королевство на свете. И он с неожиданной твердостью подтвердил решение уехать на следующий день.

Понапрасну уговаривал его остаться и король. Принц провел ночь в хлопотах, отдавая распоряжения Миртэну, поручив его же заботам и верного Хитрована; с собою взял он множество драгоценных камней, а оставшиеся поручил беречь ему же, строго наказав хранить все в тайне: так ему хотелось, чтобы мать испытала все муки тревоги.

День еще не забрезжил, а нетерпеливый Констанцио уже вскочил на коня, отдав себя в руки судьбы и моля ее быть благосклонной и помочь отыскать возлюбленную. Зная лишь одно, – что ее увезли на корабле, – он решил в ее поисках и сам сесть на какое-нибудь судно. Долго ли, коротко ли, но прискакал принц в самый большой порт, где, без слуг и никому не известный, порасспросил о том, где самый далекий край земли, и обо всех побережьях, лагунах и портах, где останавливаются отплывавшие отсюда корабли. Разузнав, что нужно, он взошел на борт; он думал: уж его-то любовь столь сильна и чиста, что ей не может не сопутствовать удача.

Когда корабль проходил мимо каких-нибудь земель, принц в шлюпке доплывал до берега и, сойдя, кричал:

– Где же вы, где, о прекрасная Констанция? Тщетно я ищу и зову вас. Долго ли нам еще быть в разлуке?

Ветры разносили его стенания, а ему оставалось лишь возвращаться на судно с тяжелым сердцем и глазами, полными слез.

Однажды вечером корабль бросил якорь за высокой скалой, а принц, как обычно, поплыл на берег. Это были места совсем дикие, к тому же наступила темная ночь; никто не захотел пойти с принцем из страха погибнуть здесь. Он же, отнюдь не дороживший жизнью, смело пошел вперед, спотыкаясь и падая во тьме, но поднимаясь и продолжая идти. Наконец он увидел яркий свет; ему показалось, что неподалеку горит костер. Подходя ближе, он все отчетливей слышал звук, похожий на удары молотов. Ничуть не испугавшись, он ускорил шаг и вскоре увидел кузницу прямо под открытым небом, горн в которой был растоплен до такого жара, будто сияло солнце. Тридцать одноглазых великанов-циклопов ковали здесь оружие.

– Если вы, окруженные огнем и железом, хоть немного способны и к состраданию, – молвил, подойдя к ним, Констанцио, – ответьте же мне, не сходила ли в этих краях на берег прекрасная Констанция, пленница работорговцев, и где мне теперь найти ее; за одно только слово я отдам вам все, что у меня есть.

Едва он окончил свою речь, как стук, прекратившийся было с его появлением, возобновился с новой силой.

– Увы! – воскликнул принц. – Вас не трогает мое горе, жестокосердные! Мне нечего ждать от вас помощи.

Он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал нежную мелодию и повернулся взглянуть на горн, – и увидел прекрасного ребенка, светившегося ярче того пламени, из коего он и появился. Подивившись его красоте, он заметил у него на боку лук и стрелы, а на глазах – повязку, и уже не сомневался более, что перед ним сам Купидон. Мальчик же, – а это и в самом деле был Купидон, – воскликнул:

– Постой, Констанцио, огонь в твоем сердце столь чист, что я не могу отказать тебе в помощи. Меня зовут Амур-Добродетельная Любовь, и это я пустил ту стрелу, что зажгла в тебе любовь к Констанции; я же защищаю ее от великана, который ее преследует. Фея Владычица – мой близкий друг, мы вместе бережем принцессу для тебя; однако, прежде чем ты узнаешь, где она, я должен испытать твою любовь.

– Приказывай, Амур, – вскрикнул тут принц, – приказывай, что пожелаешь! Я все выполню, ни от чего не откажусь!

– Вот пламя; прыгни в самую средину его, – ответил мальчик, – и если твоя любовь неискренна и непостоянна, ты сгоришь.

– Мне нечего бояться!

Едва сказав это, Констанцио бросился в огонь. Он потерял сознание и более не понимал, кто он и где находится.

Тридцать часов прошло, прежде чем он пришел в себя и увидел, что обернулся самым прекрасным голубем на свете, и теперь не в страшном горне, а в гнезде, свитом из роз, жасмина и жимолости. Изумлению его не было предела: мохноногий, с разноцветными перьями и горящими глазами, он рассматривал свое отражение в водной глади ручья и уже хотел было громко посетовать на судьбу, но обнаружил, что потерял дар речи, хотя разум был оставлен ему.

Превращение это явилось вершиной всех бед несчастного принца.

«Ах, коварная Любовь, вероломный Амур, – думал он, – вот как вознаградил ты преданнейшего из влюбленных! Что ж – значит, нужно быть ветреным и переменчивым, чтобы снискать твою милость? Много я повидал таких, кого ты увенчал, – зачем же заставляешь ты так страдать тех, кто воистину верен: ибо чего теперь ожидать мне в таком необычном обличье? Если б мог я, голубь, изъясняться столь же красиво, как Синяя птица[334]334
  Синяя птица. – Мадам д’Онуа подразумевает собственную одноименную сказку.


[Закрыть], сказку о которой я любил с детства, – я взмыл бы под самое небо и отправился в дальние края искать возлюбленную. Я спрашивал бы о ней у всех встречных и непременно нашел бы. Но я даже не волен произнести ее имя. Все, что мне осталось, – броситься в пропасть и умереть».

Погруженный в такие печальные думы, он прилетел на вершину горы и хотел кинуться вниз, но крылья держали его вопреки его воле. Он подивился, ибо ранее не бывал голубем и не знал, на что способны перья. Тогда он решил вырвать их все до единого и принялся безжалостно себя ощипывать.

Оставшись без единого перышка, он хотел было вновь броситься со скалы, как вдруг увидел двух совсем юных девушек. Одна говорила другой:

– Что с этим бедным голубем? Быть может, он вырвался из острых когтей хищной птицы или из пасти ласки?

– Что с ним случилось, про то я не знаю, – ответила младшая, – но его дальнейшая судьба мне доподлинно известна.

И, бросившись к безобидной птице, она попыталась схватить ее рукой.

– Он составит компанию, – продолжала она, – своим пятерым сородичам, которых я хочу запечь в пирог для феи Владычицы.

Услышав эти слова, Принц, вовсе не желая спасать свою жизнь, подошел к девочке, надеясь, что та смилостивится и поскорее убьет его. Он думал, что настала его погибель; девочкам же, напротив, он теперь показался таким милым и ручным, что они решили оставить его в живых. Та, что была краше, посадила его в корзинку с крышкой, где хранилось ее рукоделие, и обе продолжили прогулку.

– Вот уж сколько дней, – говорила одна, – наша госпожа не позволяет себе ни минуты отдыха: только садится на своего огненного верблюда и дни и ночи напролет кружит по всему земному шару.

– Умей ты хранить секреты, – отвечала ее спутница, – я бы рассказала тебе о причине, ибо фея мне ее доверила.

– Ну же, я никому не скажу, – воскликнула первая, – открой мне эту тайну.

– Знай же, – сказала вторая, – что принцессу Констанцию, ту самую, которую так любит наша фея, утащил великан и хочет взять ее в жены. Он заточил принцессу в башне, а фее теперь придется прибегнуть к самым необычайным уловкам, чтобы помешать этой свадьбе.

Принц, уже было подумавший, что умножить его муки невозможно, услышав сей разговор из корзинки, понял, как ошибался: глубочайшее отчаяние охватило его: сколь сильно ни любил он, а в образе голубя ничем не мог помочь принцессе, когда она более всего в этом нуждалась. Его богатое воображение, в довершение всех страданий, рисовало Констанцию, заточенную в башне, беспрестанно осаждаемую упорным, жестоким и гневливым великаном. Принц опасался, что она, испугавшись, согласится стать его женою. Мгновение спустя его уже мучила мысль, что она может и бесстрашно умереть в лапах этого чудовища. Кошмар, в котором он пребывал, не поддается описанию.

Тем временем девица с корзинкой вместе со спутницей возвратились во дворец феи, которой служили. Их госпожа прогуливалась по тенистой аллее сада. Пав перед ней ниц, они сказали:

– Великая королева, взгляните на голубя, которого мы случайно нашли. Он добрый и ручной, а будь у него еще и перья, был бы к тому же очень красив. Мы решили оставить его у себя, но вам стоит лишь пожелать – и тогда он может иногда радовать и вас.

Фея же, достав из корзинки голубя и только лишь взглянув на него, тотчас же задумалась о том, как преходяще в этом мире величие – так удивительно было видеть принца Констанцио в обличье птицы, которую могут и поджарить, и сварить, хотя сие превращение и было делом ее рук и все, что вершилось, вершилось по ее приказу. Как ни старалась она облегчить его муки, но слишком тяжела оказалась принцу его доля. Фея погладила голубя, а принц, дабы понравиться ей, по-голубиному поклонился, согнув одну лапку, и нежно уткнулся клювом ей в ладонь – ибо он хоть и был голубком совсем неопытным, а воспитан был лучше, чем многие мудрые и почтенные голуби.

Фея Владычица отнесла его к себе в покои, заперла дверь и сказала:

– Принц, нынешнее печальное твое положение не мешает мне узнать тебя и полюбить, ибо моя дочь Констанция столь же неравнодушна к тебе, сколь и ты к ней. В своем превращении винить тебе надобно одну лишь меня: ведь это я заставила тебя прыгнуть в огонь, чтобы проверить искренность твоей любви, и увидела, как она чиста и сильна. Ты с честью прошел испытание.

Голубь трижды почтительно склонил голову.

– Стоило лишь твоей матушке-королеве увидеть золото и драгоценные камни, – вновь заговорила она, – как она тут же безжалостно отдала ее в руки работорговцев. Едва Констанция оказалась на корабле, он отплыл в Индию, где можно выгодно продать тот перл, чьи слезы и мольбы ничуть не тронули сердец злодеев. Напрасно она уверяла, что Констанцио отдаст все, что у него есть, и выкупит ее: это лишь еще больше убеждало работорговцев, как дорого стоит их добыча; они торопились, опасаясь, что явится узнавший обо всем принц.

Наконец корабль, проплыв полсвета, попал в страшную бурю. Принцесса, измученная горем и тяготами жизни на море, умирала. Боясь утратить ее, работорговцы укрылись в первом же порту, но едва сошли на берег, как увидели, что им навстречу идет необычайно громадный великан; за ним следовали и другие его собратья, заявившие, что желают унести все ценное, что есть на корабле. Великан поднялся на борт, и первой, кого он увидел, была принцесса; они тотчас узнали друг друга.

– Ха! Вот ты где, маленькая злодейка! – воскликнуло чудовище. – Стало быть, небесам, справедливым и сострадательным, угодно было вновь предать тебя в мои руки. Помнишь день, когда я тебя нашел, а ты сбежала, разрезав мою суму? Ну, нет, уж теперь шалишь…

Он схватил ее, как орел цыпленка, и, не обращая никакого внимания на ропот и мольбы работорговцев, стремительно понес в свою огромную башню.

А башня эта стоит на высокой горе. Возводившие ее волшебники постарались на славу. Ее алмазные стены, сверкающие на солнце, несокрушимы; дверей в них нет[335]335
  …дверей в них нет… – Мотив башни без дверей, где взаперти держат девушку, встречается, напр., еще в «Синей птице», «Принцессе Розетте» и «Белой Кошке».


[Закрыть], а окна, через которые только и можно попасть внутрь, находятся очень высоко от земли. Словом, она превосходит все самое великое, что могут вместе создать мастерство и природа. Принеся туда прекрасную Констанцию, великан сказал, что хочет на ней жениться и сделать ее самой счастливой на свете; обещав, что будет нежно любить ее и сделает хозяйкою всех своих сокровищ, он даже не сомневался в том, как она рада столь щедрому подарку судьбы. Однако принцесса все рыдала и сетовала, давая ему понять глубину своего горя, я же меж тем тайно управляла событиями вопреки судьбе, предсказавшей Констанции гибель. Это я внушила великану чувство нежности, доселе ему незнакомое, и потому он, не осерчав на принцессу, обещал целый год быть с ней добрым; однако если она и потом откажется выйти за него замуж, он все равно женится на ней, а потом убьет; вот пусть сама и решает, как ей лучше. После столь зловещего заявления он запер ее вместе с самыми красивыми девушками на свете, чтобы они развеивали тоску, заполнявшую ее сердце, а сторожить башню приказал великанам, да так, чтобы ни одна живая душа не могла к ней подступиться; если кто и решался на подобное безрассудство, то наказание следовало незамедлительно – так эти чудовища были свирепы и жестоки.

И теперь несчастная принцесса, которой неоткуда ждать помощи, собирается броситься с башни в море – ведь до окончания срока, назначенного великаном, остается лишь день. Вот, господин Голубь, до чего ее довели; а средство помочь лишь одно – если вы сумеете принести ей в клювике вот это кольцо; надев его, она тоже обернется голубкой; вот вам и чудесное спасение.

Голубь в нетерпении хлопал крыльями, стараясь, чтобы фея поняла, как он хочет лететь к возлюбленной; то он теребил манжеты и оборки на ее платье, то, подлетая к окнам, стучал клювом по стеклам; на голубином языке сие означало: «Молю вас, госпожа, поскорее отправьте меня с волшебным кольцом вызволить нашу прекрасную принцессу».

Фея поняла его воркование.

– Летите же, милый Голубь, – молвила она, – а вот и кольцо, что укажет вам путь. Смотрите же, не потеряйте его, ибо Констанцию не в силах спасти никто, кроме вас.

Но, как мы уже сказали, перья-то принц-Голубь в порыве беспросветного отчаяния все повырывал; пришлось фее натирать его волшебным эликсиром, от которого они снова отросли, да еще прекраснее, чем у голубей самой Венеры. Несказанно обрадованный новым оперением, принц взмахнул крыльями и полетел; на вершину башни он сел уже с первым лучом солнца. Ее алмазные стены сверкали так, что даже полуденное солнце не сравнилось бы с этим блеском. На верхней площадке располагался сад, а посреди него росло апельсиновое дерево, усыпанное цветами и плодами. Принц-Голубь рад был бы полюбоваться столь невиданным зрелищем, не будь у него дел поважнее и неотложнее.

Он опустился на ветку апельсинового дерева, держа кольцо в клюве. Страшное волнение охватило его, когда в сад вошла принцесса. На ней было длинное белое платье, а голова покрыта черной шалью с позолотой, скрывавшей лицо и ниспадавшей до земли, так что влюбленному Голубю впору было усомниться, она ли это; но он узнал ее по благородству осанки, какого не было больше ни у кого на свете. Когда же принцесса села на скамью под апельсиновым деревом и вдруг откинула шаль, ее красота точно ослепила его.

– О сожаления, о печали, – воскликнула она, – к чему вы теперь! Целый год сердце мое терзалось страхом и надеждой, но вот срок наступил. Еще всего несколько часов – и мне придется погибнуть или стать женой великана. Ах! Да возможно ли, чтобы фея Владычица и принц Констанцио покинули меня? В чем провинилась я перед ними? Но что теперь вспоминать об этом! Пришло время исполнить задуманное.