Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

– Чего угодно моему куманьку? – спросила она (ибо так они обращались друг к дружке). – В моих ли силах услужить ему чем-нибудь?

– Да, кумушка, – отвечал волшебник, – вы можете мне очень удружить. Речь идет о моем лучшем друге, короле, которого вы сделали несчастным.

– Ага, ага! Понимаю вас, куманек! – воскликнула Суссио. – Мне очень жаль, но ему пощады не будет, если он откажется жениться на моей крестнице. Вот она перед вами, хорошая и пригожая, сами изволите видеть; а дальше королю решать.

Волшебник дар речи утратил: девица-то была безобразна. Между тем он никак не мог решиться уйти ни с чем, ведь король, сидя в клетке, подвергался бесконечным опасностям. Однажды гвоздь, на котором она висела, переломился, клетка упала, и его Пернатое Величество немало от того пострадало. Мурлык, кот волшебника, был в той же комнате, когда случилась эта неприятность, – он ударил короля когтистой лапой в глаз, да так, что тот едва не окривел. В другой раз королю забыли налить воды; тот от жажды едва типун не нажил, пока наконец ему не дали напиться. А то еще проказница-обезьянка сорвалась с привязи и сквозь прутья клетки ощипала королю перышки, так что оставшегося оперенья едва хватило бы на дрозда или сойку. Однако хуже всего было то, что он мог в любой момент лишиться своего королевства: наследники, что ни день, стряпали новые доказательства его гибели. В конце концов волшебник сговорился с Суссио – решили, что та отправится вместе с Краплёной во дворец короля Премила и останется там на те несколько месяцев, что понадобятся королю, дабы решиться на этот брак; тем временем прежняя наружность будет ему возвращена, однако, случись ему опять отказаться от женитьбы, он снова превратится в птицу.

Фея нарядила Краплёну в серебро и золото, усадила в короб и, закинув его себе за спину, уселась на дракона и полетела, и так обе явились в королевство Премила, который сам только что прибыл туда вместе со своим верным чудотворцем. Три взмаха волшебной палочки – и король снова стал прекрасным, любезным, умным и величественным; но дорогой же ценой доставалось ему преждевременное окончание покаяния: он холодел от одной лишь мысли о браке с Краплёной. Волшебник увещевал его как мог, но все доводы производили весьма слабое впечатление – король беспокоился уже не о своем королевстве, а о том, чтобы елико возможно растянуть срок до свадьбы с Краплёной.

А между тем Флорина, в наряде крестьянки, со спутанными волосами, ниспадавшими ей на лицо, в простой соломенной шляпе, с холщовой торбой на плече, пустилась странствовать, то пешком, то верхом, то по морю, то посуху. Она спешила, но очень боялась сбиться с дороги: ведь, пока она шла в одну сторону, дорогой ее король мог пойти в другую. Однажды она оказалась у ручейка, чьи серебристые воды звонко плескались по камушкам. Флорине захотелось омыть в нем ноги; подвязав лентой белокурые волосы и опустив ноги в ручей, она стала похожа на Диану, вернувшуюся с охоты[26]26
  …стала похожа на Диану, вернувшуюся с охоты. – Диана в древнеримской мифологии – девственная богиня охоты, покровительница диких зверей. Нередко отождествлялась с луной. В древнегреческой мифологии ей соответствует богиня Артемида, дочь Зевса и Латоны, сестра Аполлона. Мифология, связанная с Аполлоном, нередко обыгрывалась в культуре в царствование Людовика XIV, «короля-Солнце» (см., напр., примеч. 18 к «Принцу-Духу»).


[Закрыть]. Мимо проходила, опираясь на клюку, горбатая старушка, увидела принцессу и говорит:

– Что вы тут делаете совсем одна, прекрасное дитя?

– Добрая матушка, – отвечала королева, – я всегда в большой компании, ведь при мне мои горести, тревоги и беды.

Тут глаза ее наполнились слезами.

– Как, вы так молоды – и плачете! – воскликнула добрая женщина. – Не горюйте, доченька, расскажите мне честно, что с вами приключилось: быть может, я смогу вам помочь.

Королева согласилась, рассказав ей все, что произошло: как с нею обошлась фея Суссио и что ищет она синюю птицу. Тут старушка выпрямилась, морщины ее разгладились, а сама она вдруг похорошела, помолодела и, явившись в роскошном платье, взглянула на королеву с милостивой улыбкой.

– Несравненная Флорина, – сказала она, – король, которого вы ищете, – уже не птица: сестра моя Суссио вернула ему его облик. Он в своем королевстве. Не огорчайтесь, вы скоро окажетесь там и обретете то, к чему стремитесь. Вот вам четыре яичка – разбейте их, когда в том будет необходимость, и внутри вы найдете помощь. – С этими словами она исчезла.

Флорина утешилась; она положила яички в суму и поспешила в королевство Премила.

Шла она восемь дней и ночей без остановки и наконец оказалась у подножия горы необычайной высоты, из такой гладкой слоновой кости, что на нее ступить было невозможно не поскользнувшись. Сотни раз Флорина пыталась на нее взобраться – ничего не выходило. Наконец, отчаявшись преодолеть такое препятствие, легла она у подножия горы, решив там и умереть, да вдруг вспомнила про яички, подаренные феей, достала одно из них и сказала:

– Посмотрим, не насмеялась ли она надо мной, обещая мне помочь.

Разбив яичко, она нашла внутри золотые крючочки, тут же надела их на ноги и руки и с легкостью взошла на гору. Поднялась на самый верх – а тут новое затруднение: весь склон был сплошным ледяным зеркалом. В него с несказанным удовольствием смотрелось шестьдесят тысяч женщин, – ведь зеркало это было двух лье в ширину и шести в высоту[27]27
  …зеркало это было двух лье в ширину и шести в высоту. – Большие зеркала в XVII в. – раритет и предмет роскоши. Мурано, близ Венеции, – единственное в те времена место, где производятся и закупаются большие зеркала, в которых человек может видеть себя во весь рост. Вскоре, во время строительства Зеркальной галереи в Версале, секрет производства больших зеркал будет украден в Мурано по приказу начальника и покровителя Перро, министра финансов Жан-Батиста Кольбера.


[Закрыть]. Каждая отражалась в нем, какой хотела: рыжая казалась блондинкой, русая – черноволосой[28]28
  Каждая отражалась в нем какой хотела: рыжая казалась блондинкой, русая – черноволосой… – Согласно принятым в XVII в. представлениям о женской красоте, красавицей могла считаться либо блондинка, либо брюнетка, но не рыжая и не русая.


[Закрыть]; старухи выглядели молодками, а юные красотки не старели, словом, все недостатки это зеркало скрывало, потому и съезжались к нему со всех концов света. Можно было со смеху умереть, глядя, что за рожи корчат там эти кокетки. Такое диво привлекало туда и немало мужчин. Им тоже нравилось зеркало: плешивых оно отражало с отросшими волосами, другие выглядели выше и стройнее, чем были, осанка становилась воинственной, а лицо – величественным. Женщины, над которыми они насмехались, сами вовсю смеялись над ними; гору эту прозвали сотнями разных имен. Никому еще не удавалось добраться до ее вершины. Увидев Флорину, дамы пришли в отчаяние и закричали:

– И куда же она направляется, эдакая неповоротливая? Ей, чего доброго, втемяшится пройтись по нашему зеркалу – да она же с первого шага все разобьет! – И они подняли страшный шум.

Королева не знала, как быть, но видела, что спускаться опасно; она разбила еще одно яичко, и оттуда выпорхнули два голубка, запряженные в воздушную колесницу, которая тут же выросла, так что в ней можно было удобно разместиться; затем голуби легко спустились, вместе с королевой, для которой все прошло безопасно.

– Маленькие друзья мои, – сказала им она, – если вы отнесете меня ко двору короля Премила, я сумею достойно отблагодарить вас.

Голуби, благовоспитанные и послушные, не останавливались ни днем, ни ночью, пока не прибыли к воротам города. Флорина вышла и наградила каждого из них поцелуем, который стоил короны.

Ах, как заколотилось ее сердце, когда она вошла! Она выпачкала себе лицо, чтобы ее не узнали. Потом стала спрашивать у прохожих, где найти короля. Над нею потешались:

– Короля? А чего тебе от него надо, Милашка-Замарашка? Иди-ка лучше умойся. Не твоими глазами на великого монарха пялиться!

Ничего не отвечая, королева продолжала идти, все спрашивая, как ей повидать короля.

– Завтра он придет в храм с принцессой Краплёной – он наконец согласился на ней жениться, – отвечали ей.

«О, Небо! Что я слышу! Краплёна, недостойная Краплёна станет женой короля!» Флорина едва не умерла; силы ее оставили – ни идти, ни говорить не может. Она села у ворот на голые камни, волосы на глаза упали, лицо скрывает соломенная шляпа. «О, я несчастная! – говорила она себе. – Я пришла сюда, чтобы довершить торжество моей соперницы и сделаться свидетельницей ее счастья! Так, стало быть, из-за нее король-Синяя птица перестал прилетать ко мне! Ради нее, уродины, совершил он злейшую из измен – когда я изнывала от горя, опасаясь за его жизнь! Предатель изменил, он думал обо мне меньше, чем если бы и вовсе никогда меня не видел, он предоставил меня моим страданиям, а сам обо мне и не вспомнил!»

В горе редко бывает аппетит; королева нашла себе ночлег и улеглась без ужина. Чуть свет побежала она в храм, еле-еле туда проникла под насмешки солдат, и протиснулась поближе к трону Краплёны, в которой все уже видели королеву. Как же горько было Флорине, столь нежной и утонченной! Она встала вблизи трона за мраморной колонной. Первым появился король, он был прекраснее и милее, чем обычно. Затем явилась и Краплёна, роскошно разодетая и такая безобразная, что страшно смотреть, и, насупя брови, взглянула на королеву.

– Кто ты такая, – спросила она, – что позволяешь себе приближаться к моему великолепию да перед моим золотым троном стоять?

– Зовусь я Милашка-Замарашка, – отвечала Флорина, – а пришла я издалека продавать диковинки.

Тут она порылась в своей холщовой торбе и достала оттуда изумрудные браслеты, которые ей подарил король Премил.

– Ого! – воскликнула Краплёна. – Хорошенькие у тебя стекляшки! Продашь мне их за пять золотых?

– Покажите их знатокам, сударыня, – отвечала королева, – тогда уж и договоримся о цене.

Краплёна, влюбленная в короля так, как лишь эдакое пугало может влюбиться, была рада предлогу поговорить с ним; она показала ему браслеты и спросила его мнения. Увидев их, он вспомнил о тех, что когда-то подарил Флорине; побледнел, вздохнул, долго молчал и наконец сказал:

– Эти браслеты стоят всего моего королевства. Я думал, что во всем свете лишь одна такая пара, да вот вторая сыскалась.

Краплёна вернулась на свой трон, где смотрелась она как устрица в ракушке, и спросила королеву, сколько та хочет за браслеты, не набивая цену.

– Нелегко вам было бы их купить, сударыня, – отвечала Флорина. – Лучше предложу вам другой торг. Позвольте мне поспать нынче ночью в Каморке Эха, что во дворце королевском, а я за это отдам вам изумруды.

– Так и быть, Милашка-Замарашка. – И Краплёна загоготала как безумная, обнажив корявые зубы, длинные, как кабаньи клыки. Король не спросил, откуда взялись браслеты, не столько от безразличия к их хозяйке (а замарашке нечем было привлечь к себе внимание), сколько от отвращения к Краплёне. А надо сказать, что в бытность синей птицей король рассказывал Флорине, что во дворце под его опочивальней есть Каморка Эха, так хитро устроенная – что ни скажешь в ней шепотом – все это услышит король, находясь у себя; так что Флорине было не найти лучшего способа упрекнуть его в неверности.

По приказу Краплёны королеву отвели в Каморку. Она тут же принялась плакать да жаловаться:

– Стало быть, не ложно мое горе, о жестокий король-Синяя птица! Забыл ты меня, полюбил мою недостойную соперницу! И браслеты, которые я взяла из твоих бесчестных рук, не напомнили обо мне, вот как я тебе стала безразлична!

Тут рыдания оборвали ее речь, а когда она вновь нашла в себе силы, то продолжала горевать до утра. Королевские лакеи всю ночь слышали вздохи и всхлипы и доложили о том Краплёне, а та спросила королеву, что это, мол, она такой шум подняла.

– Я крепко спала, – отвечала та, – а во сне я громко разговариваю.

Король же, как ни странно, ничего не слышал: с тех пор, как он полюбил Флорину, сон его покинул, а потому, чтобы хоть немного поспать, он принимал на ночь опийную настойку.

Королева провела полдня в крайнем беспокойстве.

«Если он слышал меня, – думала она, – возможно ли столь жестокое равнодушие? А если не слышал – что же делать, чтобы услышал?»

Больше диковинок у нее не было; драгоценности, конечно, красивы, но, чтобы раззадорить любопытство Краплёны, нужно было нечто иное. Флорина разбила еще одно яичко – оттуда появилась карета из блестящей стали, изукрашенная золотом и запряженная шестью мышами; кучером был розовый крысенок, а форейтор тоже из крысиной породы, серой масти. В карете сидели четыре марионетки, попроворнее и поумнее тех, кого показывают на ярмарках Сен-Жермен и Сен-Лоран[29]29
  …на ярмарках Сен-Жермен и Сен-Лоран. – Ярмарка Сен-Лоран проходила в парижском предместье Сен-Дени и открывалась 10 августа. Ярмарка в Сен-Жермен открывалась в феврале и закрывалась на Вербное воскресенье. На них разыгрывались балаганные представления.


[Закрыть]. Они выделывали удивительные номера, особенно две маленькие цыганочки, так отплясывавшие сарабанду и пас-пье, что куда там самому Леансу[30]30
  …так отплясывавшие сарабанду и пас-пье, что куда там самому Леансу. – Сарабанда – старинный испанский народный танец в сопровождении гитары или под пение с флейтой и арфой; в XVII–XVIII вв. получил распространение в Западной Европе как медленный бальный танец. Пасс-пье или пас-пье (фр. passe-pied – букв, «выход ножкой») – старинный французский танец, близкий к менуэту и возникший предположительно в Нормандии или северной Бретани. Изначально сельский, танцевавшийся под волынку, он при Людовике XIV исполнялся на придворных балах. Леанс. – Вероятно, имеется в виду знаменитый танцор. Никаких сведений о нем найти не удалось.


[Закрыть]. Королева пришла в восторг от этого нового чуда некромантии. Она тихонько дождалась вечернего часа, когда Краплёна выходила на прогулку, и тогда уселась в глубине аллеи и пустила галопом мышей, которые везли карету с крысятами и марионетками. Эта новинка так потрясла Краплёну, что она принялась не переставая кричать:

– Милашка-Замарашка, Милашка-Замарашка, хочешь пять золотых за карету да мышиную упряжку?

– Спросите всех ученейших мужей королевства, сколько может стоить такое чудо, и я послушаюсь их мнения.

Краплёна, во всем властная да упрямая, отвечала:

– Не надоедай мне, грязнуля, а говори сразу цену!

– Еще одну ночь поспать в Каморке Эха, – сказала королева, – вот все, о чем я прошу.

– Да иди уж, поспи, чучело гороховое, не откажу тебе! – отвечала Краплёна и, повернувшись к дамам из свиты, сказала: – Вот ведь безмозглая, такие редкости задаром отдает.

Этой ночью Флорина говорила еще нежнее, но так же тщетно – ведь король не забывал принимать свой опий. А лакеи судачили меж собой:

– Эта крестьянка, не иначе, помешанная – что это она там бормочет всю ночь?

– А между тем, – возражали другие, – речи-то ее умные и страстные.

Флорина с нетерпением ждала рассвета, чтобы узнать, тронула ли ее речь короля. «Как! Этот варвар глух к словам моим! Он уже не слышит свою дорогую Флорину – а я-то имею слабость все еще любить его! Заслуживаю я, стало быть, его презрения!» – но все было напрасно, она не могла излечиться от любви. У нее оставалось последнее яичко, разбила она его – а оттуда появился пирог; в него запекли шесть птичек, обложенных ломтиками сала, прожаренных на славу и очень лакомых. При этом птички чудесно пели, гадали по руке, а в медицине смыслили больше самого Эскулапа[31]31
  Эскулап — в древнегреческой мифологии (где он носит имя Асклепий), а затем древнеримской – бог врачевания.


[Закрыть].

Королева была в восторге от этой замечательной вещицы. Взяла она свой говорящий пирог и отправилась в переднюю к Краплёне. Пока она там поджидала, подошел к ней один из королевских лакеев и сказал:

– А знаете, Милашка-Замарашка, кабы король не пил сонных капель, он бы от ваших причитаний глаз не сомкнул!

Тут уж Флорина перестала удивляться, что король ее не слышит; порылась в торбе и сказала:

– По мне, пусть бы и вовсе не спал! А вы, если нынче не дадите ему этого снадобья, то получите все эти жемчуга да бриллианты!

Лакей тут же согласился и дал слово сделать, как она хочет.

Тут показалась Краплёна. Она увидела королеву, которая притворилась, будто собирается есть пирог.

– Что это ты тут делаешь, Милашка-Замарашка? – спросила Краплёна.

– Сударыня, я ем астрологов, музыкантов и медиков, – отвечала Флорина. Тут же птицы запели лучше сирен, а потом закричали: «Подайте нам золотой, расскажем, что было, что будет, чем душа успокоится». А та утка, что солировала, прокричала громче всех:

 
Кря-кря-кря, мы тут все – лекаря,
лечим от всех болезней —
от любви лечить бесполезно!
 

Краплёна, которую это чудо поразило больше всех прежних диковинок, закричала:

– Провалиться мне на этом месте, что за чудо-пирог! Хочу, чтоб он был мой! Ну-ка, Милашка-Замарашка, говори, чего за него просишь?

– Как обычно, – отвечала королева, – поспать в Каморке Эха.

– Так и быть, – сказала Краплёна милостиво (уж больно она обрадовалась чудо-пирогу). – Да вот тебе пистоль[32]32
  Пистоль – старинная испанская монета, бывшая в обращении во Франции, Италии, Германии и некоторых других странах.


[Закрыть] в придачу.

Флорина, довольная как никогда, – ведь теперь она надеялась, что король наконец услышит ее, – поблагодарила и откланялась.

Как только пришла ночь, отправилась она в Каморку, того только и желая, чтобы лакей слово сдержал и вместо сонных капель дал королю другое питье, от которого тот глаз бы сомкнуть не смог. Едва все во дворце заснули, как начала она свои обычные жалобы.

– Скольким опасностям подвергалась я, пока искала тебя, – говорила она, – а ты меня избегаешь и на Краплёне жениться собираешься. Что же я тебе сделала, чтобы ты все свои клятвы забыл? Помнишь ли, как ты в птицу превратился, и как добра я была с тобой, да как нежно мы беседовали? – и повторила все, что они говорили тогда друг другу, – доказательство, что ничего для нее не было дороже этих воспоминаний. Король не спал; он ясно слышал голос Флорины, каждое слово различал и все никак в толк взять не мог, откуда слова эти доносятся. Однако в сердце его, изнывающем от нежности, с такой живостью возник образ его несравненной принцессы, что он снова ощутил всю боль расставания, как в ту ночь, когда ножи изранили его в ветвях кипариса. Он заговорил в ответ:

– Ах, принцесса! Как жестоко поступили вы с влюбленным, который вас обожал! Возможно ли: вы пожертвовали мною ради наших общих врагов!

Флорина слышала все и поспешила ответить; тут она и сказала, что, соблаговоли он повидаться с Милашкой-Замарашкой, все тайны ему тут же разъяснятся. Услышав это, король, сгорая от нетерпения, позвал одного из лакеев и спросил, нельзя ли поскорее Милашку-Замарашку привести к нему. Лакей отвечал, что нет ничего проще, ведь она ночует в Каморке Эха. Король не знал, что и думать. Как было поверить, что прекрасная принцесса Флорина могла переодеться грязнулей-простолюдинкой? И если у Замарашки голос королевы и все их секреты ей ведомы – значит, она и есть Флорина? В таких раздумьях король поспешно оделся и спустился по потайной лестнице в Каморку Эха; дверь королева изнутри замкнула, но у него были свои ключи ото всех комнат во дворце. Флорина предстала ему в легком платье из белой тафты – она прятала его под безобразными лохмотьями; ее прекрасные кудри рассыпались по плечам; она лежала на кровати, на которую лампа бросала лишь тусклый свет из угла каморки.

Король вошел; любовь возобладала над обидой, и, стоило ему узнать возлюбленную, как бросился он к ее ногам, омыл ее руки слезами и едва не умер от радости, боли, от тысячи разом нахлынувших мыслей.

Не меньше него была взволнована и королева. Сердце ее сжалось, не давая вздохнуть; она молча, не отрываясь, глядела на короля; когда же снова смогла заговорить, упрекать уже не было сил; от счастья, что снова видит его, забыла она все свои жалобы и горести. Наконец все им стало ясно, во всем они друг перед другом оправдались. Нежность взаимная вспыхнула жарче прежнего, и единственным, что омрачало их счастье, была фея Суссио.

Но в это мгновение верный друг волшебник явился влюбленным вместе с одной знаменитой феей, а именно – с той самой, что подарила Флорине четыре яичка. После первых приветствий и поздравлений волшебник и фея сообщили, что заключили ради них союз, и теперь Суссио им не страшна, ничем она дальше навредить им не сможет, так что они могут не мешкая заключить брак.

Отрадно было волшебнику и фее видеть счастье двух сердец. Едва рассвело, как весть об их свадьбе разнеслась по дворцу, и Флорина очаровала всех. Новость долетела и до Краплёны; она помчалась к королю, и каково же было ее удивление при виде прекрасной соперницы! Только хотела уродина рот открыть, чтобы обругать Флорину, как волшебник и фея превратили ее в крапчатую хрюшку, так что и имя осталось при ней, и характер ее ворчливый, и голос визгливый. Захрюкала она, заворчала, да и побежала под всеобщий хохот на скотный двор.

Избавились король Премил и королева Флорина от этой постылой гадины – и вот уж только и думали о предстоящей свадьбе, которую сыграли с несравненной роскошью и галантностью. Легко догадаться, как счастливы были они теперь, пережив столько горестей.

* * *

 
Краплёна злая брак стремилась навязать
Премилу и весьма неосторожно
О том не думала, что обрекла страдать
С ним вместе и себя – ведь как не знать,
Что без любви блаженство невозможно!
И, даже королевой став,
Она бы счастья не добилась,
А все бы от бессилья злилась,
К себе супруга цепью приковав.
Король Премил был совершенно прав:
По мне, стать лучше хоть бы синей птицей,
Хоть вороном, хоть филином летать,
Чем на уродине жениться
И постоянно созерцать
Предмет, достойный отвращенья.
Подобных браков уж не сосчитать
В наш век. По моему сужденью,
Вот было б счастье наконец,
Когда б волшебники и феи
Противились бы Гименею[33]33
  Гименей — в греческой мифологии божество брака, сын Диониса и Афродиты.


[Закрыть]
И не пускали под венец
Тех, кто стремится в брачные тенета
По прихоти иль по расчету:
Ведь брачный радостен венец
Лишь для влюбленных двух сердец.
 

Пер. М. А. Гистер

или на свете король с королевой, и был у них один-единственный сын, которого они горячо любили, хоть и был он дурен собой – тучный, как самый упитанный толстяк, и маленький, как самый крошечный карлик. Но уродство лица и неказистость тела – и те не могли сравниться с озлобленностью его души. То был кривой упрямец, всех приводивший в отчаяние. Как только ребенок подрос, король сразу это заметил, но королева была от него без ума – она портила мальчика, во всем ему потакая, так что он чувствовал свою власть над ней; и, чтобы угодить государыне, ей стоило лишь сказать, что сын ее красив и умен. Ей хотелось дать ему имя, внушавшее уважение и страх. После долгих раздумий она назвала его Фурибондом.

Когда пришло время пригласить к нему воспитателя, король выбрал принца, который с давних пор претендовал на корону, и честно и храбро отстоял бы ее, если бы дела его шли лучше. Но он уже давно об этом не помышлял; его предназначением было хорошо воспитать единственного сына короля.

Никогда еще не встречалось сердца более благородного, души более живой и проницательной, более мягкой и покорной: что он ни скажет, все мило и необычайно изящно; он был само совершенство.

Король выбрал этого знатного господина, дабы тот направлял юного Фурибонда в верное русло, а сыну приказал во всем ему повиноваться; но ребенок был непослушный, и сколько его ни стегали, все без пользы. Сына же его воспитателя звали Леандром; все его любили: дамы смотрели на него весьма благосклонно, но раз он не привязывался ни к кому, то и ославили его холодным красавцем; объявили они ему войну, а он так и не полюбил ни одну и почти не отходил от Фурибонда – а тот рядом с ним казался еще безобразнее. Он-то подходил к дамам лишь для того, чтобы наговорить грубостей: и одеты-де плохо, и выглядят простовато; обвинял их при всех в использовании румян; выведывал про их любовные интрижки лишь для того, чтобы рассказать о них королеве, а та их бранила и наказывала постом; за такие проделки Фурибонда смертельно ненавидели. Он прекрасно это понимал и очень часто сердился на юного Леандра.

– Вы счастливец, – говорил он, поглядывая на него враждебно, – дамы вас хвалят и вам аплодируют, а со мной совсем не так.

– Государь, – скромно отвечал Леандр, – им мешает сблизиться с вами почтение, которое они к вам испытывают.

– Они правы, – говорил Фурибонд, – ибо я поколотил бы их, чтобы научить, как надо себя вести.

Однажды, когда к королю издалека прибыли послы, принц в сопровождении Леандра остановился в парадном зале, чтобы посмотреть, как они пройдут. Те же, заметив Леандра, тут же склонились перед ним в глубоких реверансах, выказывая восхищение; а поглядев затем на Фурибонд а, приняли его за придворного карлика, подхватили на руки и давай крутить и вертеть, как он ни брыкался и ни увертывался.

Леандр был в отчаянии: неустанно твердил он, что это сын короля; к несчастью, переводчик ушел ждать послов к государю. Леандр делал им знаки, но, увидев, что они не обращают на них никакого внимания, стал проявлять подчеркнутое смирение перед Фурибондом: и послы, вместе со свитой принявшие все это за игру, смеялись до колик и давали тому щелчки да подзатыльники, как это было принято в их краях. Доведенный до отчаяния, толстый принц вынул свою маленькую шпажку, которая была не длиннее веера, и покалечил бы кого-нибудь, если бы не король, вышедший к послам и немало удивленный такой горячностью: он извинился за нее перед ними, поскольку знал их язык. Те же ответили, что это не повлечет за собой никаких последствий, ибо они прекрасно видели, какой у этого ужасного маленького карлика дурной нрав. Огорчился король, что злобные и нелепые манеры его сынка ввели в заблуждение послов.

Стоило им удалиться, как Фурибонд схватил Леандра за кудри и вырвал две или три пригоршни волос, а если бы мог, то и задушил бы, и приказал ему навсегда убираться с глаз долой. Отец Леандра, обиженный поступком Фурибонд а, отправил сына в сельский замок; юноша не сидел там без дела: он любил охоту, рыбалку и прогулки, умел рисовать, много читал и играл на разных инструментах: не прислуживать более своенравному принцу он счел за счастье и, несмотря на одиночество, не скучал ни минуты.

Однажды Леандр долго прогуливался по своим садам и, когда стало очень жарко, зашел в маленький лес с такими высокими и ветвистыми деревьями, что рад был очутиться в их тени: для развлечения он начал играть на флейте и вдруг почувствовал, как что-то несколько раз обвилось вокруг его ноги и сильно ее сжало; он опустил взгляд и очень удивился, увидев толстого ужа. Леандр обмотал руку платком и, схватив змею за голову, собрался ее убить; но уж обвился хвостом вокруг его запястья и, пристально глядя на юношу, казалось, молил о пощаде. Тут прибежал садовник и, едва успев взглянуть на ужа, закричал хозяину:

– Господин, держите его крепче, я вот уже час за ним гоняюсь, чтобы его убить; эта хитрейшая тварь разоряет наши цветники.

Леандр еще раз взглянул на ужа, который был покрыт пятнами тысячи необычайных цветов и так же не отрывал от него взгляда, не пытаясь защититься.

– Раз уж ты хотел его убить, – сказал Леандр садовнику, – а он пришел искать у меня защиты, я тебе запрещаю причинять ему вред и хочу его покормить; а когда он сбросит свою красивую шкуру, я позволю ему уйти.

Леандр принес ужа в просторные покои, ключи от которых держал при себе, и велел подать отрубей, молока, цветов и трав, чтобы покормить его и порадовать: вот вам и счастливый уж! Леандр иногда заходил на него взглянуть. Уж, едва его заприметив, сразу выползал навстречу с самым благодарным видом, на какой только способны ужи: принца это удивило, а впрочем, он вскорости о том позабыл.

Всех придворных дам огорчил его отъезд: говорили только о нем, желали его возвращения.

– Увы, – говорили они, – при дворе больше нет удовольствий с тех пор, как Леандр его покинул; виной тому злой Фурибонд. Разве устремления Леандра дурны оттого только, что он от рождения более мил и желанен? Или, на радость злюке, должен и он обезобразить себе лицо и тело? Что ж теперь, дабы уподобиться ему, нужно раздробить себе кости, растянуть рот до ушей, и чтоб глаза едва открывались, а нос был оторван? Что за маленький несправедливый уродец! В жизни у него никогда не будет радости, ибо любой, кто бы ему ни встретился, окажется красивей его.

Какими бы злодеями ни были принцы, у них всегда найдутся льстецы; да ведь у злодеев их даже больше, чем у других. Были они и у Фурибонд а; его власть над королевой внушала страх; а когда ему рассказали о том, что говорили дамы меж собою, он был разгневан, почти взбешен. Таким он и вошел в покои королевы, объявив ей, что убьет себя на ее глазах, если она не найдет способа погубить Леандра. Королева, ненавидевшая юношу за то, что тот был красивей этой обезьяны, сынка ее, ответила, что она давно разглядела в нем предателя и с радостью поможет его умертвить; пускай сын ее отправится на охоту, возьмет самую близкую челядь и устроит так, чтобы и Леандр был там же; тогда его, любимца всеобщего, и проучат как следует. Итак, Фурибонд отправился на охоту; когда Леандр услышал у себя в лесу звуки рожков и лай собак, он оседлал коня, чтобы посмотреть, в чем дело. Очень удивившись неожиданной встрече с принцем, он спешился, с почтением его поприветствовав: Фурибонд встретил его как нельзя любезней, велел за собою следовать, а сам, отвернувшись, сделал знак убийцам, что пора напасть. И быстро зашагал прочь, как вдруг огромный лев вышел из глубокой пещеры и, бросившись на него, повалил наземь. Свита бросилась врассыпную, и остался только Леандр один на один с разъяренным зверем; он схватился за шпагу, рискуя быть съеденным, и оказался так храбр и ловок, что спас своего самого злейшего врага. От страха Фурибонд потерял сознание, и Леандр привел его в чувство целебными снадобьями. Когда принц немного пришел в себя, Леандр предложил ему своего коня: любой до глубины души проникся бы благодарностью и не преминул бы сказать и сделать множество любезностей – но не этот неблагодарный уродец: о нет, он-то даже не взглянул на Леандра и вскочил на его жеребца лишь для того, чтоб догнать наемных убийц и приказать довести дело до конца. Те окружили Леандра, и, не будь он настоящим смельчаком, неизбежно был бы убит. Став спиною к дереву, чтобы не получить удара в спину, Леандр не пощадил никого из нападавших, сражаясь отчаянно. Фурибонд, думая, что он мертв, поспешил приблизиться, чтоб полюбоваться этаким зрелищем, но его взору предстало совсем иное – все злодеи испускали дух. Леандр же при виде принца промолвил:

– Господин мой, если меня убивали по вашему приказу – я жалею, что защищался.

– Вы наглец, – гневно ответил принц, – попробуйте только еще раз попасться мне на глаза, уж тогда я заставлю вас умереть.

Леандр ничего не ответил, он вернулся к себе, сильно опечаленный, и провел ночь в размышлениях; и, коль скоро никак не мог противостоять сыну короля, то решил пойти странствовать по свету. Но, собравшись в путь, он вспомнил про ужа; взял молоко и фрукты и понес ему. Открыв дверь, принц заметил необычный свет, мерцавший в углу; он бросил туда взгляд и с удивлением увидел даму, чей благородный и величественный вид не оставлял сомнений в высоком происхождении; ее одежды из пурпурного атласа были обшиты бриллиантами и жемчугом: грациозно шагнув ему навстречу, она молвила:

– Юный принц, не ищите ужа, принесенного вами, – его здесь больше нет, зато я отплачу вам за услугу; но я должна вам все объяснить: знайте, что я фея Миловида, известная веселыми и ловкими проделками. Мы, феи, живем сотню лет, без старости, болезней, без горестей и страданий, а когда этот срок проходит, мы на неделю превращаемся в ужей[35]35
  Мы, феи… на неделю превращаемся в ужей… – Мотив превращения фей в змей (реже ужей) восходит к средневековым легендам, в частности, к известному кельтскому сказанию о фее Мелюзине, родоначальнице рода Люзиньянов, превращавшейся в змею по субботам.


[Закрыть], и только это для нас опасно, ибо мы на время теряем дар предвидеть и избегать несчастия, а если нас убивают, мы больше не оживаем; но проходит семь дней, и вот мы снова те же, столь же красивые, могущественные и богатые: теперь вы знаете, господин, чем я вам обязана, и было бы справедливо вернуть вам долг: подумайте, чем я могу быть вам полезна, и доверьтесь мне.

Юный принц, до сих пор не имевший дела с феями, был так удивлен, что лишился было речи. Но наконец, отвесив ей глубочайший поклон, вымолвил:

– Сударыня, после той радости, какую я получил, оказав вам услугу, мне больше нечего просить у судьбы.

– Я была бы сильно опечалена, – ответила она, – если бы вы не дали мне возможности быть вам полезной; учтите, что я могу превратить вас в великого короля, продлить вашу жизнь, сделать вас еще красивее, даровать вам залежи алмазов и златые хоромы; я могу сделать вас превосходным оратором, поэтом, музыкантом и художником; могу внушить дамам любовь к вам или сделать вас еще умнее; могу превратить вас в духа воздуха, земли и воды.