Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 72 страниц)

Барон де Сен-Тома явился рано – Ла Дандинардьер еще не встал. Верный слуга Ален доложил, что не может разбудить господина по причине его плохого самочувствия. На это барон возразил:

– У меня очень важные известия, я непременно должен увидеть его. Поэтому, Ален, дружочек, проводи-ка меня в его комнату.

Слуга повиновался. Ла Дандинардьер лежал в кровати. На нем была ночная фуфайка черного сукна, бывшая когда-то камзолом. Подол отрезали, и теперь он свисал, обмотанный вокруг красного шерстяного колпака. Остальные предметы одежды на нем были под стать этому домашнему облачению.

– Как же так! – вскричал барон. – Вы спите, пока Вильвиль готовится вас уничтожить? Он сообщил, что вчера один храбрец приходил бросить вам вызов и подтвердить самые серьезные намерения. Не думаю, – добавил он, – что вы можете отказать ему в сатисфакции.

Ла Дандинардьер слушал его с возрастающим ужасом, который более не мог скрывать.

– Признаюсь вам по чести, – пробормотал он, – что я перебрался в эту провинцию не для того, чтобы меня проткнули на дуэли. Я с таким же успехом мог остаться и в Париже – городе весьма опасном. Там хватает людей, готовых уничтожать всех и каждого. Я долго выбирал, я хотел поселиться в месте, где смогу жить тихо-мирно. У меня всего в достатке и нет причин ненавидеть жизнь. Так почему же вы советуете рисковать самым ценным, что есть у меня?

– По-дружески советую вам, – ответствовал барон, – следовать тому пути, который для вас проторили ваши доблестные предки. Неужели вы хотите обесчестить свое имя, отказавшись пару раз взмахнуть шпагой? Если вам не нравится называть это дуэлью, пусть это будет просто встреча – я-то в любом случае готов вам услужить. Я буду вашим секундантом вопреки всему, хотя страшно рискую: ведь у меня жена и две дочери. Но чего не сделаешь ради друга? Все отдам, душу свою отдам!

Ла Дандинардьер почувствовал, что его загнали в угол, и прибегнул к избитому средству – упал без чувств. Это у него, впрочем, вышло неудачно: он повалился на кровать и принялся кричать что есть мочи:

– Умираю! Вчерашнее кровопускание было слишком жестоким! Рана открылась! Два ведра крови я потерял этой ночью! С ног валюсь от истощения…

Он закатил глаза и остался без движения, твердо решив пролежать в таком положении несколько часов. Барон, имевший представление, как действовать в подобных случаях, потряс нашего притворщика за плечо и отвесил ему пару-тройку пощечин, которые тот снес не пошевелившись, со стойкостью, заслуживающей восхищения. Де Сен-Тома тотчас побежал за кувшином, из которого выплеснул Ла Дандинардьеру воду в лицо, да так сильно, что тот на мгновение подумал, не началось ли наводнение, и в испуге открыл глазки-щелочки. Оценив ситуацию, он покраснел от гнева.

– Прошу вас, сударь, – процедил он, – если я вдруг еще когда-нибудь окажусь без сознания в вашем присутствии, то уж лучше позвольте мне умереть, чем приводить в чувство таким способом.

– Вы не оценили мое старание, – вздохнул барон, – между тем я остаюсь вашим преданным другом. Надеюсь, вы порадуете меня и примете вызов.

– Боже мой! Дайте же мне время успокоиться, – ответил Ла Дандинардьер, – вы еще нетерпеливее Вильвиля.

– Хотите, чтобы он лишил вас жизни? – поинтересовался барон. – Да, сия участь не минует тех, кто уклоняется от дуэлей.

Угроза такого рода взволновала нашего мещанина.

– Мне нужно поразмыслить над этим, – сказал он, – а уж потом я дам вам положительный ответ.

Господин де Сен-Тома решил, что слишком утомит Ла Дандинардьера, продолжая настаивать на своем. Едва не задушив его в объятиях, барон направился домой, как ни просил его наш простак поужинать с ним.

Оставшись один, Ла Дандинардьер задумался о долге чести, который ему предстояло исполнить. Тут в голову ему пришла замечательная мысль, как спасти свое доброе имя и остаться при этом целым и невредимым. Идея заключалась в том, чтобы отправить на дуэль Алена, переодев его в доспехи хозяина, после чего сам Ла Дандинардьер явится к барону и другим представителям местной знати в этих же самых доспехах. Тогда все поверят, что и на дуэли был тоже он. Наш мещанин позвал верного Алена и молвил:

– Я не сомневаюсь в твоей преданности, но есть в этом мире вещи, которые от нас не зависят. Вот, например, хочет человек быть храбрым, но если по природе своей он трус, все усилия его будут тщетны. Я считаю, что во мне бьется сердце короля или императора, полное отваги и решимости, и если я в чем и грешен, то лишь в том, что чувств сих во мне преизбыток. Ты, верно, знаешь, что этот несчастный Вильвиль желает драться со мной, и, подойди я к поединку со всей серьезностью, его можно считать мертвецом. Я владею немалым имуществом, досадно будет все потерять. И потом, он жесток и может убить меня до того, как я успею ему помешать. Единственный выход таков: ты дерешься вместо меня, я в это время молюсь за тебя.

Ален, самый безобидный человек на свете, был поражен, услышав предложение столь жестокое и безрассудное. Он немного помедлил в поисках отговорки для своего господина, а затем сказал:

– У меня должно быть ваше лицо, телосложение и рост, но я на вас не похож: вряд ли мне удастся его обмануть.

– Обещаешь ли ты драться, если я устраню это препятствие?

– Да, господин, – ответил Ален, убежденный, что такое невозможно.

– Что же мне с тобой делать, если проиграешь?

– Все, что вам заблагорассудится, – молвил добродушный Ален.

– Что ж, еще немного – и мы узнаем, так ли ты храбр и честен, – заключил Ла Дандинардьер.

От этих слов Алена затрясло так, что он еле устоял на ногах, сразу испугавшись, что злой дух, явившийся хозяину на берегу моря, обучил того какому-то заклятью.

– Выслушайте меня, господин, – запричитал он, – молю вас, только без всяких там темных сил! Не хочу, чтобы меня прокляли, ненавижу чародеев со всеми их фокусами. Я беру слово назад – теперь не стану драться даже за сто золотых.

Ла Дандинардьер, разозлившись на такую трусость, взял палку и со всего размаху огрел ею Алена.

– Пока не начнешь меня слушаться, – процедил он, – буду обращаться с тобой так, а не иначе.

Ален поспешил скрыться, полный досады и решимости уйти со службы.

Ла Дандинардьер между тем не находил себе места. Времени до дуэли оставалось все меньше, а он еще не сделал ничего, чтобы ее предотвратить. Наш мещанин приобрел у старьевщика пару кирас и два шлема, латные рукавицы и все остальное, что приличествовало рыцарю. В эти доспехи он собирался облачить Алена и искренне надеялся, что Вильвиль не раскроет обмана, если забрало у шлема будет опущено. Ла Дандинардьер отправился на поиски слуги и нашел его уединившимся в темном погребе, где тот с унылым видом облегчал страдания подле бочки вина, содержимое которой было, вероятно, лучшим средством от побоев.

– Поди сюда, презренный, – крикнул Ла Дандинардьер еще с лестницы, – поди и проверь, колдун ли я или ты – глупец.

Ален поспешил опорожнить содержимое бочки и, ведомый радостью, почерпнутой под сим подземным сводом, поднялся к своему господину в куда более приподнятом настроении. Он последовал за ним в его покои и весьма испугался при виде железных доспехов. Ла Дандинардьер приказал ему надеть их.

– Как же я это надену, господин? Я в этом понимаю не больше, чем в законе турецкого султана.

– Да помогу я тебе, грубиян несносный, – проворчал наш мещанин, – если я сейчас не выступлю в качестве твоего камердинера, тебе никогда духу не хватит в доспехи облачиться.

Кираса оказалась слишком тесной, и Алену пришлось расстаться с камзолом и рубашкой, но теперь доспех врезался ему в кожу.

– Вот, – приговаривал Ла Дандинардьер, – именно так выглядят величайшие короли, когда собираются на войну.

– У королей этих, – отвечал Ален, – вовсе нет ума, если они меняют бархат да атлас на такую мерзость. Я бы лучше натянул на себя пуховое одеяло.

– Ах, негодяй! – воскликнул Ла Дандинардьер. – Никогда ты ничего не добьешься в жизни. Предпочтения людей благородных отличаются от склонностей черни и в большом, и в малом. Вот хоть я – будучи человеком высокого происхождения, я бы предпочел пить, есть и спать, вовсе не снимая доспехов.

– Это, конечно, так, – согласился Ален, – только вот на поединок с де Вильвилем вы в них пойти не хотите, предоставляя эту возможность мне, а меня от такого избави бог.

Ла Дандинардьер рассердился и, ничего не ответив, нахлобучил на бедного Алена шлем, да с такой неуклюжей грубостью, что тот приготовился сразу отдать богу душу – ведь наш простак, будучи таким же несведущим, как и его слуга, надел шлем задом наперед. Напрасно Ален кричал и вопил – Ла Дандинардьер не сомневался, что это он со злости или с непривычки, и только посмеивался. В конце концов он все же заметил свою оплошность и поскорее повернул шлем. К этому времени Ален почти задохнулся и, обрадовавшись глотку воздуха, принялся болтать без умолку.

Закончив со слугой, хозяин сам облачился в доспехи и, подтащив Алена к зеркалу, спросил:

– Кто ты, по-твоему?

– Хе, господин! Я Ален.

– Тупица этакая, – взвился его хозяин, – неужели не видишь, что ты господин де Ла Дандинардьер? Когда забрало опущено, нас не отличить. Я уверен, что Вильвиль ни за что не догадается. Так наберись же немного храбрости, мой бедный мальчик, – продолжил он спокойнее, – и не подумай, что будешь драться даром. Я обещаю, что, живой или мертвый, ты получишь хорошее вознаграждение. Если будешь убит, я похороню тебя с почестями, как благородного господина, а останешься в живых – женю тебя на Ришарде[285]285
  …на Ришарде… – Имя «Richarde» по-французски означает «богачка».


[Закрыть], ведь ты к ней, по-моему, неравнодушен. Вот тебе для начала три монеты по пятнадцать су и еще мелочь. Ты же понимаешь, что о деньгах тебе тоже беспокоиться нечего.

Увидев, что господин подкрепляет обещания денежками, Ален, весьма захмелевший после изрядного количества вина, растаял и воскликнул геройски:

– Вперед! Сражаться! Я стану богатым, и тогда Ришарда меня полюбит!

Обрадованный Ла Дандинардьер продолжил увещевать его сладкими речами.

Между тем дома у барона де Сен-Тома в нетерпении дожидались его возвращения виконт и приор. Все вместе они немало повеселились над тем, как нелегко сейчас приходилось нашему мещанину, и договорились не оставлять его в покое. Он же облачился в доспехи, украсив шлем старым плюмажем, а чтобы сделать свой облик более устрашающим, обрезал у красавицы лошадки хвост и прикрепил его наподобие султана, ниспадающего до плеч; сбоку же привесил себе старинную шпагу. В таком снаряжении его можно было принять за младшего брата Дон-Кихота, хотя и столь же безумного, однако отнюдь не такого храброго. За ним следовал Ален, достойный подражатель Санчо Пансы.

В дороге Ла Дандинардьер боялся ненароком повстречать де Вильвиля. Он очень надеялся на опущенное забрало своего шлема, сквозь которое едва мог дышать.

– Враг ни за что не узнает меня, – говорил он Алену, – а если и нападет, я ему сразу скажу, что он ошибается, ибо я вовсе не Ла Дандинардьер. После такого заявления было бы весьма глупо продолжать нападение.

Слуга согласился с такой предусмотрительностью, и они продолжили разговор, как вдруг наш мещанин подумал, что Ален вполне может стать причиной его разоблачения, ведь он не вооружен, и не так давно ему досталось от Вильвиля. Он наверняка передумает и снова сбежит, а Ла Дандинардьер от этого уже порядком устал.

Он резко остановился и приказал Алену возвращаться домой, предупредив, что может не вернуться к вечеру и остаться ночевать у барона. Кроме того, он посоветовал слуге потренироваться во владении оружием, поскольку вскоре это может ему понадобиться. Ален, удивившись такому приказу, – он уже достаточно протрезвел, и часть его благостного настроения улетучилась вместе с винными парами, – поморщился и ответил, что потерял всякое желание драться и что он самый неподходящий человек для этого дела.

Хорошо, что Ла Дандинардьер не слушал его более, иначе не миновать бы парню новых побоев.

Наш мещанин неспешно ехал вдоль моря. Но вот, проезжая мимо маленького домика, окруженного садом, он вдруг услышал голос:

– Мартонида, сестрица! Сюда! Скорее, скорее! Вон едет рыцарь в доспехах!

Ла Дандинардьер, не сомневаясь, что речь шла о нем, многозначительно поднял голову, в душе радуясь, что смог возбудить чей-то интерес. Как же он удивился, когда сквозь зарешеченное окошко разглядел двух молодых привлекательных особ. Он отвесил такой глубокий поклон, что, если бы не забрало, разбил бы себе нос о луку седла. Тотчас обе приветствовали его с еще большим почтением. То были дочери барона де Сен-Тома. Ла Дандинардьер никогда их раньше не видел, хотя часто бывал у него в гостях. Встреча была внове и для них, так что восхищение, в которое их привело это знакомство, трудно описать.

Наш коротыш Дандинардьер был весьма склонен к проявлению нежных чувств и вполне галантен, посему от этой непредвиденной и приятной встречи пришел в восторг и он. Что до молодых особ, то те, начитавшись романов о необыкновенных приключениях странствующих рыцарей, героев и принцев, удивились при виде потешного Ла Дандинардьера гораздо меньше, чем он – тому обстоятельству, что две столь любезные особы живут вдали от всех в маленьком доме на берегу моря.

Старшая из сестер, называвшая себя Виржинией (хотя настоящее ее имя было Мари, а Мартонида[286]286
  Виржиния; Мартонида. – Характерная для прециозных дам манера заменять свои настоящие имена литературными и вычурными часто подвергалась насмешкам – ср.: героини комедии Мольера «Смешные жеманницы» заменяют свои настоящие имена, Като и Мадлон, романными Аминта и Поликсена.


[Закрыть] на самом деле была Мартой), первой нарушила молчание.

– Легко можно понять, сеньор, – обратилась она к нашему мещанину, – что неотложная миссия зовет вас к важной цели. Однако позвольте все же спросить: что за случай привел вас под наши окна?

Ла Дандинардьер, польщенный обращением «сеньор», не мог не ответить любезностью на любезность:

– Всё потому, что Ваши Высочества обратили взор на меня, недостойного. Дело чести заставило меня следовать этим путем.

– Как! О благородный рыцарь! – перебила его Мартонида. – Вы едете драться? Кто тот смельчак, что решился бросить вам вызов?

Ла Дандинардьер пришел в восторг от сих сладких речей, никогда и никто так его не воодушевлял.

– Я не назову вам имя моего противника, – ответил он, – ибо на то есть несколько причин. Могу лишь заверить, что как только отрублю ему голову, повешу ее напротив этих окон как дань вашей красоте.

– О нет! Не делайте этого, сеньор! – вскричала Виржиния. – Мы же умрем со страху.

На это наш мещанин изрек, что сам предпочтет умереть, нежели вызвать их неодобрение, что за столь небольшой промежуток времени они внушили ему самые пылкие и нежные чувства и он поистине в отчаянии от того, что дела вынуждают его их покинуть. Прежде чем откланяться, он решил немного погарцевать на коне и, пришпорив его, так резко натянул уздечку, что бедное животное, не понимая, чего от него хотят, встало на дыбы. Ла Дандинардьер почувствовал опасность и, не зная как от нее уберечься, еще сильнее пришпорил, отчего лошадь повалилась на бок и придавила его.

Если бы кто-нибудь услышал крики двух заточенных принцесс, то подумал бы, что их новообретенный герой попал в большую беду; это, впрочем, было весьма близко к правде, ибо он задыхался под весом лошади, прибрежная галька впивалась в тело, плохо закрепленный шлем слетел, и беззащитная голова ударилась о камень. Мартонида не вынесла этого зрелища и, наказав Виржинии оставаться у окна, поспешила сообщить о несчастье, приключившемся с рыцарем.

Она побежала в комнату к отцу: тот пил кофе с виконтом и приором.

– Ах, батюшка, – выпалила она, – скорее же к морю! Там странствующий рыцарь, в доспехах с головы до пят. Он серьезно ранен, ему нужна ваша помощь!

Барон, привыкший к чудачествам дочерей, решил, что все это ей привиделось.

– Это Рыцарь Круглого стола? Или один из двенадцати пэров Карла Великого?[287]287
  Или один из двенадцати пэров Карла Великого? – У Карла Великого (742, иначе 747 или 748–814) было двенадцать пэров, по числу апостолов.


[Закрыть] – спросил он с улыбкой.

– Я его совсем не знаю, – ответила она с видом грустным и серьезным, – а только видела, что у него серая лошадь, она без правого уха и с гривой, подвязанной зелеными лентами.

По этим приметам барон и виконт узнали лошадь несчастного Ла Дандинардьера. Они переглянулись, удивляясь словам Мартониды, и, наперебой расспрашивая ее, поспешили за нею.

Они нашли неудачливого простака и вправду лежащим без сознания. Его снаряжение удивило их.

– Безумие! – приговаривали они. – Возможно ли более удивительное перевоплощение?

Наконец, с помощью Воды Венгерской Королевы[288]288
  Вода Венгерской Королевы. – См. примеч. 11 к «Принцессе Веснянке».


[Закрыть] и всех мыслимых средств они привели его в чувство. Он изумился, поняв, где находится, и, опираясь на руки г-на де Сен-Тома и виконта, направился к дому барона.

Виржиния и Мартонида стояли у окна и задавались вопросом, откуда их отец знал этого доблестного рыцаря, ведь он явно был не из этих мест. За ответами они отправились к матери, которая только что услышала от мужа о приключениях их доброго соседа Ла Дандинардьера и теперь хотела знать, надолго ли он останется в их доме и уж не собирается ли лечиться за их счет: ведь она была так же скупа, когда дело касалось других, как и расточительна по отношению к себе. Барон успокоил ее, сказав, что этот человек весьма богат и что он этим воспользуется; оставшись же с нею с глазу на глаз в своем кабинете, он продолжил:

– Виконт де Бержанвиль поделился со мной одним соображением, которое я нахожу вполне удачным: он предложил попробовать женить Ла Дандинардьера на Виржинии или Мартониде. Я ведь не в состоянии им много предложить. Если он согласится, я буду весьма рад.

– Но, сударь, – возразила г-жа де Сен-Тома, имевшая на сей счет свои соображения, – вы ведь знаете, кто наши предки. Неужели мы позволим запятнать наш род и умалить его благородство столь неравным браком?

– Поверьте мне, сударыня, – ответил барон, – знатное происхождение без денег почти ничего не значит, и я хотел бы, чтобы в этом мещанине, какой он ни есть, укоренилась бы мысль о женитьбе. Прошу вас только не говорить на эту тему с нашими дочерьми, а то вы испортите всё, что стоило мне таких трудов.

– Неужели, – вскричала она, побагровев, – вы хотите сказать, что я им меньше мать, чем вы – отец? Вы не хотите считаться со мной, принимая такие решения, и мнения мои менее весомы, чем ваши. Увольте! Мои дочери выйдут замуж только за маркизов или графов, которые представят доказательства своего благородного происхождения.

– Что ж, сударыня, будьте стойкой, – холодно произнес г-н де Сен-Тома, – не запятнайте честь ваших предков, и вам придется сторожить своих дочерей еще лет пятьдесят.

Баронесса в отчаянии принялась ругать его на чем свет стоит. На шум в кабинет явились виконт и приор.

– Беру этих мужей в свидетели, – сказал барон.

– А я отказываюсь от таких свидетелей, – заявила баронесса, – не говоря уж о том, что они ваши друзья, а не мои, и к тому же сами и предложили вам идею с женитьбой, так что теперь не захотят отступиться.

Виконт и приор, будучи остры на язык, предпочли, однако, в этом споре обойтись без насмешек. Они молили баронессу проявить сдержанность, ведь дело можно легко уладить. Она соглашалась на всё, но с условием, что будущий зять должен быть знатного происхождения. Тут ее заверили, что у Ла Дандинардьера в замке повсюду висят портреты его праотцев. Один из них, Жиль де Ла Дандинардьер, был при Карле VIII по меньшей мере коннетаблем. Тут баронесса несколько смягчилась; поджав губки, чтобы они казались тоньше, она объявила, что препятствовать торжеству не станет, буде это действительно так. Тогда почтенные господа посоветовали ей пойти проведать несчастного раненого и предложить ему помощь, необходимую в таких обстоятельствах.

Баронессе захотелось появиться перед гостем во всем блеске, поэтому она сначала озаботилась своим туалетом: сменила корсаж, платье, юбку, чепец, букли, ленты и лишь после того, как провела за этим занятием несколько часов, явилась наконец к Ла Дандинардьеру.

У него уже побывал деревенский лекарь, большой невежда, который все приговаривал: «Негоже пускать волка в овчарню», при этом отнимая у страждущих руки, ноги, а иногда и голову – всё во избежание этого самого жуткого волка. Он возымел желание испробовать бистури и на нашем мещанине; однако тот, едва увидев сей инструмент в руках лекаря, завопил во всю мочь:

– Господин де Сен-Тома! Прошу защиты! Не позволяйте причинять мне больше боли, чем я уже терплю!

Услышав его, барон успел-таки помешать мэтру Роберу напроказить.

Госпожа баронесса нашла Ла Дандинардьера в состоянии скорее встревоженном, нежели болезненном. Рана его была не столь серьезна, сколь могла показаться после пережитого им сокрушительного удара. Баронесса учтиво предложила Ла Дандинардьеру остаться у них до полного выздоровления, пообещав находиться рядом с ним и даже привести к нему дочерей, чтобы он не скучал.

– Осмелюсь заметить без лишнего тщеславия, – добавила она, – что ум и манеры их весьма утонченные. Они любят читать и не прочь блеснуть познаниями – расскажут вам наизусть «Амадиса Гальского»[289]289
  Амадис Гальский. – См. примеч. 14 к «Дону Габриэлю Понсе де Леон. Начало».


[Закрыть].

– Я верю каждому вашему слову, госпожа. Однако благодаря случайности я встретил двух светлейших особ несравненной красоты. Их образ столь ярко запечатлелся во мне, что никто другой не сможет стереть их из моей памяти. Слова мои никоим образом не умаляют моего восхищения вашими дочерьми. Я скорее страшусь найти их прекрасными сверх всякой меры.

Баронесса побледнела от недовольства и напустила вид немного высокомерный.

– Воля ваша, сеньор, – ответила она. – Я лишь хотела сделать вам приятное. Но, по сути, не так уж обязательно звать сюда моих дочерей.

С этими словами она поднялась и, немало раздосадованная, подумала, что задушит мужа и виконта за свои напрасные труды.

– Признаюсь вам в своих предчувствиях, – заявила она, выйдя от Ла Дандинардьера, – они меня никогда не подводят. Я очень сомневалась, что буду довольна этим визитом. Этот пройдоха уже и так влюблен в пару-тройку принцесс. С чего ему обращать внимание на Виржинию?

Господин де Сен-Тома любил, когда в доме спокойно, поэтому не стал перечить жене, а вышел прогуляться вместе с виконтом и приором в сад, где они принялись обсуждать чудачества их соседа.

– О ком это он говорил? – спрашивал барон. – И где он видел тех прелестных принцесс? В голове у него, очевидно, совсем помутилось.

– А ведь это на вашей совести, – ответил виконт, – череда его безумств началась после того, как ваш гасконец бросил ему вызов от имени де Вильвиля. Доспехи, которые напялил Ла Дандинардьер, тому убедительное доказательство.

На следующее утро все эти господа явились в комнату, где оставался Ла Дандинардьер. После короткой беседы он объявил, что хочет переговорить с бароном наедине. Виконт и приор удалились, а наш мещанин, оставшись с г-ном де Сен-Тома и схватив его за руки, спросил:

– Могу я рассчитывать на вас как на самого преданного друга?

– Безусловно, – ответил барон, – я с вами.

– Так вот, – продолжил Ла Дандинардьер, – я хочу, чтобы вы знали: я собирался выйти на поединок с де Вильвилем в полном вооружении. Я всегда так дерусь, и если его это не устраивает, пусть оставит меня в покое – а я не уступлю ни за что. Я ехал к вам с намерением проешь предупредить его, чтобы он отыскал похожие доспехи, если вдруг у него их нет, ибо я не хочу иметь никакого над ним преимущества и гордо блюду обет чести и рыцарства. Не хочу утомлять вас долгими разговорами, поэтому оперою вам свое сердце, сказав всего два слова: я влюблен.

– Вы влюблены?! – вскричал барон. – Давно?!

– Вот уж сутки, – ответил Ла Дандинардьер, – сутки и несколько минут, если я не ошибся в расчетах. Я ведь не всегда был таким равнодушным к красоте. Я любил. Мои ухаживания за прекрасными дамами потрясали парижское общество и заполняли страницы «Меркюр Галан»[290]290
  «Меркюр Галан» (фp. Le Mercure Galant) – журнал, основанный Донно де Визе и выходивший во Франции с 1672 по 1710 г., каждый выпуск которого представлял собой толстый том. В нем, в числе прочего, были впервые напечатаны сказки Шарля Перро «Смешные желания» и «Спящая красавица».


[Закрыть]. Кончилось тем, что несколько графинь, чьих имен я не назову, сыграли со мной злую шутку и совершили множество ужасных измен. Признаюсь, я дал волю страстям и, побитый судьбой, поспешил к морю, чтобы утопиться. Но, увидев, как здесь прекрасно, я предпочел построить на этой земле почти воздушный замок, чтобы жить в нем, погрузившись в философическую летаргию[291]291
  …погрузившись в философическую летаргию. – Дандинардьер имеет в виду уединение и безмятежность, якобы любимые философами, но предпочитает более ученое слово.


[Закрыть].

Так я и жил, сеньор, – без любви, без цели, без стремлений, в радости и здравии, пока на меня не свалилось первое несчастье в лице де Вильвиля с его жестокостью и Алена, имевшего наглость бахвалиться. Из-за этого мерзавца я рискую честью, дуэль – словно гора у меня на плечах, потому как у меня нет ни малейшего желания терять всё состояние и быть изгнанным из Франции. Мне ничего не оставалось, как принять вызов на эту распроклятую дуэль, как я уже сказал, при условии, что я буду в доспехах. И вот я ехал, чтобы сообщить вам о своих планах, как вдруг, следуя берегом моря, услышал довольно громкую беседу двух молодых особ. Я принялся осматриваться в поисках источника этих ангельских голосов и увидел небольшой дом с зарешеченными окнами, а в окне – двух принцесс или почти принцесс. Они пленили меня. Та, что с белоснежной кожей и светлыми кудрями, тотчас покорила мое сердце. Они говорили со мной учтиво и кокетливо, с воодушевлением и… о, мне никогда не выразить, сколь приятны были их речи. А когда они обратились ко мне «сеньор» (а это значит, что они водят знакомство только с королями да принцами), так вот, когда они обратились ко мне «сеньор», то похитили мою душу, словно коршун голубку. Преисполненный уважения и восхищения, я плохо понимал, что делаю, и вместо того, чтобы явить собой образец наездника, неловко повалился на камни и ударился о них головой. И вот я пред вами – влюбленный, раненый, обремененный дуэлью с Вильвилем, несчастнейший из смертных.

Тут Ла Дандинардьер умолк и пару раз вздохнул, словно изнемогая от боли. Барон, который все это время слушал не перебивая, воздел руки и возвел очи горе, поражаясь великим событиям, о которых ему только что поведали, и тоже вздохнул: уж на что-на что, а на вздохи он был весьма щедр.

– Мужайтесь, мой дорогой друг, – молвил он, – время все лечит.

– Но, господин барон, – возразил Ла Дандинардьер, – в этом вся загвоздка: моя любовь и мое здоровье не терпят отлагательств. Прошу вас послать за врачом, который будет понадежнее мэтра Робера, а также написать для меня письмо тем прекрасным особам, о которых я только что вам рассказал.

– Хорошо. Но только, если вы сами его продиктуете, – ответил г-н де Сен-Тома. – Я буду вашим писарем.

– Я бы избавил вас от этого труда, – добавил Ла Дандинардьер, – будь моя голова в не столь плачевном состоянии. А теперь я даже не представляю, как мне подобрать для них какие-нибудь слова поприятнее.

– Не стоит спрашивать совета в таких делах, – сказал барон, – вы тронуты до глубины души и воодушевлены. Так начнем!

И он взял письменные принадлежности. Пока барон готовился, Ла Дандинардьер обдумывал содержание и грыз ногти. Вот что он надиктовал:

О Ваши зарешеченные высочества! Вы воспламеняете всех, кто Вас видит. Вы два солнца, коих лучи, упав на оптические кристаллы моих глаз, превращают мое сердце в пепел. Да, я – пепел, угли, камин, с того рокового и блаженного момента, как заметил Вас за решеткой, и мой бредящий рассудок испарился от желания принести Вам в жертву мое нежное сердце. Я сбился с пути, и Вы были виновными свидетельницами моего падения. Я пролил кровь у Ваших стен, и там же я оставил бы свою душу, если такая жертва была бы Вам приятна. Остаюсь Вашим самым покорным рабом, Жорж де Ла Дандинардьер, внук Жиля де Ла Дандинардьера, фаворита Карла VIII и его коннетабля[292]292
  …фаворита Карла VIII и его коннетабля… – Карл VIII (1470–1498) – король Франции с 1483 г., самостоятельно правивший с 1491 г., из династии Валуа. Сын Людовика XI. В 1491 г., осадив Бретань и взяв в жены Анну Бретонскую, присоединил Бретань к Франции. В 1494 г. предпринял Итальянский поход, в августе перешел через Альпы, короновался, принял титул короля Неаполитанского, Иерусалимского и императора Востока, который носил менее года. Поход оказался безрезультатным. Карл VIII не оставил прямых наследников.


[Закрыть] или кого-то в этом роде.

– Ага! – радостно воскликнул он, после того как несколько раз перечитал свое творение. – Вот письмо, которое, по правде сказать, не стоило мне особых усилий, но тем не менее великолепно. Вижу, не потерял я еще слог, так восхищавший всех при дворе и выделявший меня из серой массы.

– Меня так смутила та легкость, – сказал барон, – с какой вы сотворили этот подлинный шедевр, что сейчас я почти в ярости. Да, сударь, я бы скорее выпил чернила, съел перо и бумагу, чем смог бы написать такое даже за месяц. Какое счастье обладать остроумием.

– Хо! Хо! Хо! – засмеялся наш мещанин. – Не хвалите меня так, мой дорогой барон, а то я слишком возгоржусь. Тем не менее, признаю, мне чрезвычайно нравится сравнение с оптическим стеклом. Вот что называется новизной мысли.

– Еще и возвышенностью, – молвил барон.

– Вы чувствуете неуловимую игру слов: «зарешеченные», «за решеткой» – никакие другие слова не передадут ситуацию точнее, – продолжал коротыш Ла Дандинардьер. – Не скрою, в некоторых вещах я непревзойденный гений. Давайте же запечатаем письмо так, чтобы оболочка соответствовала его великолепному содержанию. Здесь нужен зеленый шелк и печатка; та, что лежит у меня в кармане, сюда прекрасно подойдет. На ней выгравирована женщина, облокотившаяся на якорь и вскармливающая грудью маленького Амура, девиз же гласит: Надежда питает Любовь.

– Припоминаю, – сказал г-н де Сен-Тома, – что у меня где-то была похожая.

– Откуда бы она к вам ни попала, эмблема эта всегда была моей, – отрезал Ла Дандинардьер. – Ею восхищался весь двор. Сам король приказал выгравировать ее, и все остальные печатки казались посредственными, если не были похожи на мою.

– Охотно вам верю, – продолжал барон. – В вас столько пылкости и воодушевления, что вы можете справиться с задачей куда более сложной. Однако сомневаюсь, чтобы у госпожи де Сен-Тома имелся обычный шелк.

– Не имеет значения, – заявил Ла Дандинардьер, – лишь бы он был зеленого цвета, мне этого достаточно.

Господин де Сен-Тома вышел от нашего мещанина и отправил на поиски шелка гасконца, который не осмеливался войти из страха, что Ла Дандинардьер узнает в нем своего злого духа.

Тот перерыл двадцать разных ящиков и наконец решил пойти в дом к дочерям барона. Гасконец объяснил, что раненый дворянин ищет зеленого шелка и воска, чтобы запечатать письмо. Молодые особы, обрадовавшись предлогу зайти к Ла Дандинардьеру, ответили:

– На нас не рассчитывайте. У нас нет ни шелка, ни воска.

Гасконец продолжил свои поиски, расспрашивая всех в господском доме, а две прекрасные девы меж тем прокрались за деревьями в саду, чтобы мать их не заметила. С собой они несли маленькую черепаховую шкатулку, инкрустированную изящными листьями из серебра, в которую положили воск, сверкающую пудру, золоченую бумагу и отрезы шелка всех цветов и оттенков. Они вошли в комнату Ла Дандинардьер а и приблизились к его кровати, прежде чем отец, стоявший спиной к двери, успел их заметить. Наш чудак тем не менее узнал сих особ с первого взгляда и, живо заворочавшись в кровати, принялся вопить:

– Дорогу! Дорогу принцессам!

Барон уже подумал было, что Ла Дандинардьер совсем тронулся умом, однако шорох заставил его обернуться. Увидев дочерей, он застыл в изумлении.

– А вот Виржиния и Мартонида, – наконец сказал он. – Пришли вас проведать. Наверняка узнали, что я у вас.