Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

Как только дон Луис вышел, сестры заплакали.

– Что же может быть несуразнее? – воскликнула Исидора. – То, что должно было бы радовать, печалит меня сверх меры. Я узнаю, что мнимый музыкант – сеньор благороднейшего происхождения, и это счастливое превращение переполнило бы меня счастьем, не узнай я в ту же минуту, что он не любит меня, а мечтает только о вас.

– Я так же сетую на судьбу, как и вы, – отвечала Мелани, – хоть мои чувства к дону Габриэлю и заставляли меня краснеть, я все же могла надеяться, что хотя бы признательность, хотя бы тщеславие от того, что он сумел завоевать такое сердце, как мое, смогут привязать его ко мне, пробудив желание нравиться и угождать мне. Теперь же, когда я знаю, кто он, на что мне надеяться? Он достоин вас, он вас любит, вы тоже полюбите его, сестрица, вы его полюбите!

Исидора молча уронила голову на руку, а другой отерла несколько слезинок, которых не смогла сдержать. Наконец, подняв голову, она взглянула на сестру:

– Хотите, я уступлю вам того, кто стал предметом ваших мечтаний и вашей зависти, а для меня ничего не значит? Я даю вам самое сильное доказательство моей нежности, на какое только способна добрая сестра. Я стану монахиней, и тогда дону Габриэлю придется отдать должное вашим достоинствам, а меня он навсегда забудет.

– Да не допустит Бог, – вскричала Мелани, – чтобы я приняла от вас такое доказательство дружбы, милая сестрица! Мне очень скоро пришлось бы последовать за вами в это прибежище, которое вы избираете лишь ради меня; да и окажись я столь неблагодарной, чтобы принять вашу жертву, разве простит мне это дон Габриэль?

– Он не узнает, почему я удалилась в монастырь, – отвечала Исидора.

– Пусть даже и так, – но разве это означает, что он отдаст мне свое сердце? – сказала Мелани. – Нет, милая моя Исидора, я уверена, что сердце может любить, лишь будучи застигнуто врасплох; он уже видел меня, говорил со мною, он знает все обо мне, ничто ему не ново. Я потеряю вас, ничего не приобретя.

– Однако, – отозвалась Исидора, – если вы верно утверждаете, что все решают первые минуты знакомства, тогда мы никогда не полюбим тех, кто любит нас, а все будем любить тех, кто нас не любит.

– Я надеюсь, что будет иначе, – перебила Мелани, – превращение, столь благоприятное для музыкантов, быть может, настроит наши сердца на желаемый ими лад, а поскольку мы всегда до сих пор старательно скрывали свои чувства, я все же надеюсь, что теперь наша любовь тронет их.

– Увы! Как вы заблуждаетесь, думая, что они еще не разгадали наш секрет! – сказала Исидора. – Наши глаза выдали то, что мы пытались скрыть, а язык взоров часто внятнее любого другого.

Мелани собиралась ответить, но тут пришли сказать им, чтобы поскорее одевались и что донья Хуана хочет пойти вместе с ними к Люсиль, чтобы предложить ей все, чем они могли бы ее порадовать. Девицы предпочли ничего не добавлять к своей природной красоте, лишь небрежно заплели волосы, украсив их нарциссами и жасмином; в платьях из легкой белой материи они блистали, подобно Авроре[164]164
  Аврора. – См. примеч. 3 к «Золотой Ветви».


[Закрыть]; так обыкновенно облачаются в Испании благородные девицы, когда носят траур, и даже надетая поверх черная мантилья не в силах скрыть тонкости их талий. Величественность их осанки была несравненной – лишь глаза затуманились от недавно пролитых слез, и потому взоры казались не столь ослепительными.

Они явились к тетушке, а та немедленно отправилась к Люсиль, которая была еще в кровати, утомленная долгой дорогой и бессонной ночью – ведь она почти не спала с тех пор, как покинула Севилью. На лице ее вместе с радостью отражалась и тревога; впрочем, такая меланхоличность нисколько ей не вредила. Она была молода, стройна, наделена живым умом и весьма учтива, как и подобает благородной девице.

Донья Хуана проявила к ней явное дружелюбие; она сказала Люсиль, что, если та войдет в ее семью, ее будут так нежно любить, что ей не придется жалеть о содеянном ради дона Луиса. Исидора и Мелани уверяли ее в том же, ласково и мило, что красноречиво говорило о дружбе, которую обе питали к брату. Люсиль же всячески выказывала им, как рада оказаться здесь и как приятен ей их радушный прием.

Тут донья Хуана сменила тему беседы.

– Среди всех достоинств, так украшающих вас, – молвила она, – мой племянник назвал одно, которое мне очень по вкусу.

– А, понимаю вас, сударыня, – отвечала Люсиль с ласковой улыбкой, – он конечно же сказал вам, что я великая рассказчица романсов.

– И верно, – сказала Хуана, – а я, признаюсь, страсть какая до них охотница, словно дитя четырех лет от роду. Я бы, не мешкая, попросила вас рассказать мне что-нибудь, да вы ведь, наверное, устали с дороги.

Люсиль весьма учтиво ответила, что и впрямь притомилась, но ей все же хочется, не откладывая, засвидетельствовать госпоже почтение. Она задумалась на мгновение и начала:

Пер. М. А. Гистер

ил да был нищий землепашец. Когда почуял он близкую смерть, то решил не оставлять после себя никаких поводов для раздора между своими сыном и дочерью, которых нежно любил.

– Ваша матушка принесла мне в приданое две скамеечки и соломенный тюфяк, – сказал он детям. – Теперь они ваши, как и моя курица, гвоздики в горшке и то серебряное кольцо, что я получил от одной знатной дамы, как-то остановившейся в моей бедной хижине. Уезжая, она промолвила: «Добрый человек, примите от меня эти подарки, не забывайте хорошо поливать гвоздики и бережно храните кольцо. Ваша дочь будет несравненной красавицей; назовите ее Фортунатой и отдайте ей кольцо и гвоздики, дабы утешить ее в бедности». Посему, – продолжил крестьянин, – эти две вещи перейдут к тебе, моя Фортуната, а остальное унаследует твой брат.

Дети землепашца, казалось, были довольны его решением, и он почил со спокойной душой. Сын и дочь оплакали его и поделили скудное имущество, как им завещал отец, без тяжб. Фортуната думала, что брат любит ее, но, когда она захотела сесть на одну из скамеек, он гневно сказал:

– Оставь себе свои гвоздики и кольцо, а мои скамейки трогать не смей, я люблю, чтоб в моем доме был порядок.

Фортуната, кроткая душа, беззвучно заплакала стоя. А Бурдюк (так звали ее брата) развалился на скамье, словно на троне.

Когда наступил обеденный час, Бурдюк съел превосходное свежее яйцо, которое снесла единственная курица, а сестре бросил скорлупу.

– Держи, – сказал он ей, – мне больше нечего тебе предложить. Если тебя не устраивает скорлупа, иди налови себе лягушек, они водятся на ближайшем болоте.

Фортуната ничего не ответила. Да и что ей было возразить? Она лишь подняла глаза к небу и, вновь заплакав, удалилась к себе. Войдя в спальню, она почувствовала, что тесная комнатка наполнена чудесным благоуханием. Ни капли не сомневаясь, что так пахнут ее гвоздики, Фортуната наклонилась к цветам и промолвила:

– Прекрасные гвоздики, ваше многоцветье несказанно радует мой взор, нежным ароматом вы придаете силы моему страдающему сердцу, не бойтесь, что я оставлю вас без воды, что сорву вас жестокой рукой. Я буду заботиться о вас, ибо вы моя единственная отрада.

Произнеся такие слова, Фортуната проверила, не нужно ли полить цветы – почва показалась ей очень сухой. Девушка схватила кувшин и при свете луны поспешила к ручью, протекавшему довольно далеко от хижины.

Она устала от быстрой ходьбы и хотела было отдохнуть на берегу, но не успела и присесть, как увидела, что ей навстречу идет дама, а величественность ее вида дополняла многочисленная свита: шесть фрейлин несли полы ее мантии, а две другие поддерживали незнакомку под руки, перед нею же шествовали стражники, одетые в роскошный малиновый бархат, расшитый жемчугами. Они несли обитое золотым сукном кресло, в которое она опустилась, и после этого над ним тотчас натянули легкий навес. Тут же накрыли стол, разложив на нем золотые приборы и расставив бокалы из хрусталя. Даме подали великолепный ужин на берегу ручья, чье нежное журчание гармонично вплеталось в хор голосов, певший такие слова:

 
Здесь веточки в лесах колышутся Зефиром[166]166
  Зефир — в древнегреческой мифологии западный ветер; считался весенним ветром и изображался в виде крылатого юноши, несущего цветы и нередко украшенного ими. См. также примеч. 5 к «Острову Отрады».


[Закрыть],
Здесь Флора[167]167
  Флора. – См. примеч. 2 к «Синей птице».


[Закрыть] блещет на брегах,
В тени, в смарагдовых листах,
Тут птички песенки поют всем миром.
Прислушайтесь, их песнь не ложна.
Коль сердцу хочется любить,
Найдется и предмет, способный вас пленить,
Ему с почетом сдаться можно!
 

Фортуната притаилась в зарослях у ручья, не смея пошевелиться, пораженная происходящим у нее на глазах. Вдруг величественная королева обратилась к своему пажу:

– Я, кажется, вижу пастушку за тем кустарником, пусть она подойдет.

Фортуната тотчас приблизилась и, преодолев природную застенчивость, склонилась перед королевой в глубоком реверансе, да так грациозно, что все кругом были весьма удивлены. Девушка поцеловала подол королевского платья и поднялась, скромно потупив взор. Щеки ее залил пунцовый румянец, подчеркнувший белизну кожи, манеры Фортунаты свидетельствовали о тех непосредственности и кротости, что придают неповторимое очарование юным особам.

– Что вы здесь делаете одна, прелестное дитя? – спросила королева. – Неужели вы совсем не боитесь грабителей?

– Ах, госпожа, – откликнулась Фортуната. – У меня ничего нет, кроме холщового платья, что им взять с такой нищей пастушки?

– Так вы не богаты? – улыбнулась королева.

– Я очень бедна, – сказала Фортуната, – всё, что мне досталось в наследство от отца, – это лишь горшок с гвоздиками и серебряное кольцо.

– Однако у вас есть доброе сердце, – промолвила королева. – Вы бы отдали его, если бы кто-нибудь захотел его взять?

– Я не понимаю, что означает отдать сердце, госпожа, – ответила девушка. – Я слышала только, что без сердца невозможно жить и, если оно ранено, это приведет к неминуемой смерти. Однако, невзирая на бедность, я не сетую на жизнь.

– Вам всегда придется беречь свое сердце, прелестное дитя. Но скажите мне, – продолжала королева, – хорошо ли вы поужинали?

– Нет, госпожа, – призналась Фортуната, – мой брат ничего мне не оставил.

Королева распорядилась, чтобы Фортунате принесли прибор, посадили ее за стол и подали самые лучшие яства. Юная пастушка была так изумлена и очарована добротой королевы, что не смогла проглотить ни кусочка.

– Интересно, что вы делали у ручья в столь поздний час? – спросила королева.

– Я пришла за водой для своих гвоздик, госпожа, – ответила Фортуната. – А вот и мой кувшин.

С этими словами она наклонилась, чтобы поднять кувшин, стоявший у ее ног, и показать его королеве, но с большим удивлением заметила, что он сделался золотым, украшен крупными алмазами и до краев наполнен восхитительно благоухающей водой. Фортуната не решалась взять его. Она боялась, что это не ее кувшин.

– Я вам его дарю, Фортуната, – промолвила королева. – Ступайте, полейте из него цветы, о которых вы так заботитесь, и помните, что Лесная королева хочет быть вашим другом.

Услышав эти слова, пастушка бросилась к ее ногам.

– Покорнейше благодарю вас, госпожа, за оказанную мне честь, – взволнованно сказала она. – Простите мою дерзость, но не соблаговолите ли вы подождать здесь немного: я хочу отдать вам половину моего наследства – горшок с гвоздиками, ему не найти хозяйки лучше вас.

– Хорошо, Фортуната, – ответила королева, нежно коснувшись щеки девушки, – я согласна остаться здесь до вашего возвращения.

Фортуната взяла золотой кувшин и поспешила домой, но, пока ее не было, Бурдюк зашел в комнатку сестры, забрал горшок с гвоздиками, а на его место положил большой кочан капусты. Фортунату при виде злополучной капусты охватило такое отчаяние, что ноги у нее совсем подкосились; она никак не могла решить, возвращаться ли ей к ручью. Наконец она все-таки вернулась к королеве и упала перед ней на колени.

– Госпожа, – дрожащим голосом сказала она, – Бурдюк похитил мой горшок с гвоздиками, теперь у меня ничего нет, кроме этого кольца. Молю вас, примите его в знак моей благодарности.

– Если я возьму ваше кольцо, прекрасная пастушка, – промолвила королева, – у вас не останется ничего, не так ли?

– Ах, госпожа! – пылко воскликнула Фортуната. – Мне хватит и вашего доброго расположения.

Королева взяла у Фортунаты кольцо и надела его на палец. Затем она села в украшенную изумрудами коралловую карету, запряженную шестью белоснежными лошадьми, которые красотой превосходили даже коней, влекущих солнечную колесницу[168]168
  …коней, влекущих солнечную колесницу. – В древнегреческой мифологии бог солнца Гелиос объезжает небо на колеснице. В эллинистическую эпоху этот солнечный бог стал отождествляться с Аполлоном и стал также упоминаться под именем Феб. Во французской придворной культуре с солнцем отождествляется Людовик XIV, «король-Солнце», см. примеч. 18 к сказке «Принц-Дух». В 1668–1671 гг. в Версале, резиденции Людовика XIV, был построен Бассейн Аполлона со скульптурным изображением солнечного бога на колеснице («Фонтан Аполлона»), выполненным Жан-Батистом Тюби по эскизам Шарля Лебрена.


[Закрыть]. Фортуната смотрела ей вслед, пока экипаж не растворился в прихотливых узорах листвы. Она вернулась домой к Бурдюку, переполненная впечатлениями, и, войдя к себе, первым делом выбросила в окно кочан капусты. Тут она с удивлением услышала, как кто-то закричал:

– Ах, я погиб!

Она не придала значения этому жалобному возгласу, ведь капустные кочаны обычно не умеют разговаривать. Едва рассвело, Фортуната, тревожившаяся о горшке с гвоздиками, отправилась на его поиски. Первым, что она нашла, был тот самый злополучный кочан; она пнула его со словами:

– Что тебе здесь надо и как ты посмел занять место моих любимых гвоздик?

– Если бы меня туда не принесли, – ответил кочан, – я бы и не вздумал никогда явиться к вам.

Фортуната вздрогнула от неожиданности и испуга, а кочан тем временем продолжил:

– Будьте так добры – отнесите меня к моим собратьям, а гвоздики ваши, не стану скрывать, спрятаны в тюфяке у Бурдюка.

Фортуната, в отчаянии, не могла придумать, как ей вернуть цветы. Но все-таки любезно водрузила кочан капусты на место. Затем поймала любимую курицу брата и сказала ей:

– Гадкая птица, ты заплатишь за все мучения, что мне приходится терпеть от Бурдюка.

– Погоди, пастушка! – взмолилась курица. – Не убивай меня! Ведь я – от природы болтунья и сейчас поведаю тебе о вещах необычайных. Ты думаешь, что ты – дочь землепашца, который тебя вырастил, но это не так. Нет, прекрасная Фортуната, он не был твоим отцом. У твоей настоящей матери – королевы – уже было шесть дочерей, когда она вновь понесла. Муж и свекор пригрозили заколоть ее, если она не подарит им наследника – как будто от нее зависело родить именно мальчика. Они заточили королеву в замок, приставив к ней стражников, а точнее говоря, палачей, которым приказали убить ее, если вновь родится девочка. Из-за нависшей над ней угрозы несчастная не могла ни есть, ни спать. У нее была сестра, фея, и королева написала ей о своих справедливых опасениях. Фея тоже ждала ребенка и точно знала, что у нее появится мальчик. Разрешившись от бремени, она вручила теплым ветрам корзину, где надежно спрятала сына, и приказала им отнести маленького принца в спальню королевы, а там уже заменить им девочку, которая родится у ее подруги. Однако эта предосторожность оказалась бесполезной: так и не дождавшись весточки от сестры, королева воспользовалась добрым расположением одного из стражников; он сжалился над ней и помог сбежать по веревочной лестнице.

Вскоре ты появилась на свет, и королева, охваченная глубокой печалью, принялась искать, где тебя укрыть. Она набрела на этот домишко, едва живая от боли и усталости. Я была женой землепашца, – продолжала курица, – и славной кормилицей. Королева отдала тебя мне и поделилась своим горем, которое так сильно ее измучило, что она умерла, не успев оставить распоряжений о твоей дальнейшей судьбе. Я всегда была болтуньей и не удержалась, чтобы не рассказать о случившемся. И вот однажды, когда к нам пожаловала прекрасная дама, я поведала ей обо всем, что мне стало известно. Тогда она дотронулась до меня волшебной палочкой, и я превратилась в курицу, лишившись дара речи. Печаль моя была безгранична, а муж, которого в то время не оказалось дома, так ни о чем и не узнал до самой смерти: вернувшись, он обыскал всю округу и решил наконец, что я утонула или меня съели дикие звери. Вскоре та дама, которая причинила мне столько горя, пришла сюда снова. Она и велела моему мужу назвать тебя Фортуна-той и подарила ему серебряное кольцо и горшок с гвоздиками. Но пока она была здесь, явились двадцать пять стражников короля, твоего отца; они искали тебя, и недоброй была их цель. Тогда незнакомка произнесла что-то непонятное, и они обернулись зелеными кочанами капусты; одного из них ты вчера выкинула в окно. До сего времени я ни разу не слышала, чтобы они разговаривали, да и сама не могла вымолвить ни слова. Ума не приложу, почему к нам вернулся дар речи.

Чудеса, о которых поведала курица, не только невероятно изумили, но и растрогали принцессу, и она проговорила:

– Как мне жаль, моя бедная кормилица, что вы превратились в курицу. Я бы очень хотела, чтобы вам вернулся ваш прежний облик. Но не отчаивайтесь: я чувствую, что за всем, о чем вы мне рассказали, непременно последуют перемены. А пока мне необходимо найти гвоздики, которые я безмерно люблю.

Бурдюк отправился в лес, не подозревая о том, что Фортуната догадается обыскать его тюфяк. Она уж было несказанно обрадовалась, что брат ушел и теперь ничто ей не помешает, как вдруг дорогу ей преградило полчище огромных крыс, готовых к атаке. Они выстроились перед пресловутым тюфяком, прикрыв фланги скамейками; резерв состоял сплошь из жирных мышей, полных решимости сражаться до последнего, подобно амазонкам. Фортуната застыла от неожиданности, не осмеливаясь приблизиться, а крысы уже бросались на нее и кусали до крови.

– Нет! – воскликнула она. – Мои гвоздики, мои милые гвоздики, неужели вам суждено оставаться в столь отвратительной компании?

Она уже было совсем отчаялась, но внезапно ей пришла в голову мысль, что благоухающая вода в золотом кувшине, возможно, обладает волшебными свойствами. Фортуната сбегала за ней и пролила несколько капель на мышиное воинство – в тот же миг все твари разбежались по своим норам, а принцесса поспешила забрать гвоздики, которые почти завяли – их ведь давно не поливали, – и сразу напоила их водой из золотого кувшина. Она с удовольствием вдохнула разлившийся вокруг аромат и вдруг услышала нежный голос, доносившийся прямо из листьев, который сказал ей:

– Несравненная Фортуната, наконец наступил долгожданный и счастливый момент, и я могу открыть вам свои чувства. Знайте же, сила вашей красоты столь велика, что может покорить даже цветы.

Принцесса, уже пережившая говорящих курицу, кочан капусты и даже цветы и повидавшая крысиную армию, такого потрясения не вынесла: задрожав, она упала без чувств. В это время вернулся Бурдюк, утомленный работой и зноем. Когда он понял, что Фортуната искала в его комнате свои гвоздики и нашла их, то выкинул ее за дверь и так там и оставил. От земли исходила приятная прохлада; почувствовав это, лежащая девушка тотчас открыла свои прекрасные глаза и увидела рядом с собой Лесную королеву, все такую же восхитительную и величественную.

– Вам не повезло с братом, – промолвила она, – я видела, как жестоко он поступил, бросив вас здесь. Хотите, я отомщу ему за это?

– Нет, госпожа, – отвечала девушка, – я не способна таить злобу, и даже его дурной нрав не заставит меня изменить себе.

– Сдается мне, однако, – продолжала королева, – что этот грубый землепашец вовсе вам не брат. Что вы на это скажете?

– Отчего же ему им не быть, если он им был столько лет, госпожа, – скромно ответила пастушка, – и я должна этому верить.

– Как! – воскликнула королева. – Разве вы не слышали, что родились принцессой?

– Мне об это рассказали совсем недавно, – призналась Фортуната. – Но разве посмею я хвалиться тем, чему нет никаких доказательств?

– Ах, милое дитя, – произнесла королева, – вот за это я вас и люблю! Теперь я точно знаю, что даже сомнительное воспитание не подавило благородства вашей натуры. Вы действительно принцесса, но не в моей власти было оградить вас от невзгод, выпавших вам на долю…

Речь ее была прервана появлением юноши, прекрасного, словно ясный день. На нем был длинный, расшитый золотом камзол зеленого шелка, с крупными изумрудами, рубинами и алмазами вместо пуговиц; голову незнакомца украшал венок из гвоздик, а на плечи ниспадали длинные волосы. Увидев королеву, он тотчас опустился на одно колено и почтительно ее приветствовал.

– Ах, сын мой! Мой дорогой Цвет-Гвоздики, – обратилась королева к юноше, – благодаря прекрасной Фортунате роковое заклятие больше не властно над вами. Как я счастлива видеть вас!

Она крепко сжала его в объятиях и, обернувшись к пастушке, произнесла:

– Милая Фортуната, я знаю, о чем рассказала вам курица; но вам неизвестно, что Зефиры, которым я наказала подменить вас моим сыном, оставили его в цветнике. Пока они искали вашу матушку – мою сестру, одна фея – давняя моя врагиня, посвященная во все самые сокровенные тайны, – дождалась наконец своего часа, о коем мечтала с того дня, как мой сын появился на свет, и в мгновение ока превратила его в гвоздику. Никакие мои познания не смогли предотвратить несчастья. Пребывая в глубокой печали, я приложила всё свое мастерство, чтобы найти выход. Самым верным мне показалось отнести принца Цвет-Гвоздики туда, где росли вы, ибо я предвидела, что, когда вы польете цветы волшебной водой из моего золотого кувшина, к нему вернется речь, он полюбит вас и ничто более не помешает вашему счастью. Не забывайте и о серебряном кольце – я должна была получить его из ваших рук как знак, что заклятье вскоре ослабеет, несмотря на полчища крыс и мышей, которых выставит наша противница, чтобы не дать вам и близко подойти к гвоздикам. Итак, моя дорогая Фортуната, если мой сын женится на вас, надев вам на палец это кольцо, счастью вашему не будет ни конца ни края: решайте же теперь, нравится ли вам принц настолько, чтобы выйти за него замуж.

– Госпожа, – ответила Фортуната, краснея, – вы слишком добры ко мне. Я знаю, что вы моя тетушка, что благодаря Вашему волшебству стражники, коих послали меня убить, превратились в капустные кочаны, а моя кормилица – в курицу, и что, предлагая мне союз с принцем Цвет-Гвоздики, вы оказываете мне великую честь, на которую я едва ли смею надеяться. Позвольте мне, однако, высказать свои сомнения. Я совсем не знаю его, но впервые в жизни мною овладевает предчувствие, что я буду несчастлива, если принц меня не полюбит.

– Отбросьте прочь сомнения, прекрасная принцесса, – обратился к ней принц, – вот уже долгое время я питаю к вам те чувства, надежду на которые вы только что изволили выразить, и если бы я мог говорить, вы бы каждый день только и слышали что о моей всепоглощающей страсти. Но я всего лишь несчастный принц, который вам безразличен.

И он обратился к ней с такими стихами:

 
Пока еще я был в обличии цветка,
Как часто вы меня ласкали,
Своей заботой окружали,
Вас радовал живой оттенок лепестка.
Я источал благоуханье,
Лишь вам стараясь угодить;
Коль вам случалось уходить,
Губительному усыханью
Нетрудно было доказать,
Что для меня смертельно расставанье
С той, что смогла меня очаровать.
И, снисходя к моим страданьям,
Своей прелестною рукой
Кропили вы меня чистейшею водой,
И ваши нежные уста – ах, обожанье! —
Прелестный поцелуй дарили мне,
Которым счастлив я бывал вполне.
И как же мог не пожелать я
В такой благословенный миг,
Чтобы, освобожденный от заклятья,
Пред вами принцем я возник!
И вот сбылось мое желанье,
И мне людской вернули лик,
Но вы не та, хоть я-то полон обожанья!
Ах, много ли мне счастья в том,
Что перестал я быть цветком?
 

Казалось, принцессе польстила любезность, с коей принц к ней обратился, и она от души похвалила его экспромт. Хоть она и не привыкла слушать стихи, но отозвалась о них как сведущая особа. Королева, более не желавшая мириться с тем, что Фортуната одета как пастушка, коснулась ее волшебной палочкой и пожелала, чтобы на ней оказался самый роскошный наряд на свете. В тот же миг белая холстина сменилась серебряной парчой, расшитой карбункулами; вот уже темные волосы девушки собраны в высокую прическу, с которой ниспадает золотая газовая вуаль, и в них сверкают тысячи бриллиантов, а ослепительную белизну лица оживляет столь яркий румянец, что его сияние совсем сразило принца.

– Ах, Фортуната! Как вы прекрасны, как очаровательны! – воскликнул он и вздохнул. – Неужто вы всегда будете равнодушны к моим страданиям?

– Нет, сын мой, – сказала королева, – ваша кузина внемлет нашим мольбам.

Когда королева произносила эти слова, мимо проходил Бурдюк, возвращавшийся на поля. Увидев Фортунату, прекрасную, как богиня, он подумал, что грезит. Она же ласково подозвала его и попросила королеву сжалиться над ним.

– Но почему?! После того, как он обошелся с вами столь дурно! – удивилась та.

– Ах, госпожа! – ответила принцесса. – Я неспособна на месть.

Тогда королева обняла ее, похвалив за великодушие и благородство.

– Чтобы доставить вам радость, – добавила она, – я сделаю неблагодарного Бурдюка богатым.

С этими словами фея превратила хижину во дворец с роскошной мебелью, доверху набитый серебром. Только скамеечки остались как были, и соломенный тюфяк тоже, дабы деревенщина помнил, кем был прежде. Но нрав его Лесная королева смягчила, наделив Бурдюка учтивостью и благородством облика.

Только тогда Бурдюк впервые ощутил признательность и поспешил выразить безграничную благодарность королеве и принцессе за их милости.

Вслед за тем по мановению волшебной палочки капустные кочаны и курица вновь обратились в людей. Одного принца Цвет-Гвоздики ничего не радовало: он лишь горестно вздыхал и молил принцессу принять его предложение, так что она наконец согласилась. Незавидной была до сей поры доля Фортунаты, – но всё, что было прежде мило ее сердцу, затмилось любовью к юному принцу. Лесная королева, несказанно обрадованная этим счастливым союзом, сделала всё возможное, чтобы устроить самую пышную свадьбу на свете. Празднества продолжались несколько лет, а счастье нежно любящих супругов оказалось длиною в целую жизнь.

* * *

 
Была и фея не нужна,
Чтоб стало ясно, несомненно,
Кем Фортуната рождена.
Ведь добродетелью она
Блистала отродясь отменной;
Кровь добрая всегда видна
В том, кто достоинства исполнен,
Тот благороден, кто хорош.
А ты, что чванством переполнен, —
Ты лишь гордынею живешь!
Урок мой навсегда запомни:
Ты хвалишь свой старинный род,
Кичишься именем нескромно,
Но пурпур чести не дает,
Кто добр и честен, хоть безвестен,
На дворянина тот похож;
Твой блеск и гонор неуместен:
Ты за мужлана лишь сойдешь.
 

Пер. О. Л. Берсеневой (проза), М. А. Гистер (стихи)