Текст книги "Кабинет фей"

Автор книги: Мари-Катрин д’Онуа

Едва она улеглась, как проголодавшийся Сокрушилло, у которого при одной мысли о принце текли слюнки, тоже встал и пошел туда, где спали его детки. Сослепу пошарив по кроваткам, он слопал как цыпленка того, на ком не было короны. Бедная принцесса обмирала от ужаса, слыша, как хрустят кости несчастного; а уж какого страху натерпелся принц, лежавший рядом с людоедиками, догадаться нетрудно.

Наступление дня положило конец мучениям принцессы, и она поспешила к принцу; столько тут было жестов – и опасения, и жажды защитить его от смертоносных клыков чудовищ, и нежной привязанности. Хотел было и он последовать ее примеру, как вдруг некстати вошедшая людоедка увидела окровавленные стены пещеры и хватилась самого маленького. Она дико завопила; Сокрушилло, поняв, что натворил, шепнул ей, что ошибся с голодухи, полагая, что ест человечину. Истязелла прикинулась понимающей – ведь Сокрушилло был крутого нрава и, не улыбнись она ему по-хорошему, мог и саму ее съесть.

Но увы! Сколько терзаний испытывала несчастная принцесса! Она все время думала, как спасти принца. Он же все размышлял, как столь пленительная девушка живет в таком ужасном месте, и не мог решиться бежать, оставив ее здесь; ему легче было бы умереть, чем с нею расстаться. Пока же им оставалось лишь вместе плакать и, каждому на своем языке, клясться в верности и вечной любви. Она не преминула показать ему и свою колыбельку, и пеленки, в которых ее нашла Истязелла; тут принц, узнав герб и девиз короля Счастливого острова, возрадовался так бурно, что ей стало понятно: он узнал нечто важное. Она сгорала от любопытства; но как бы он объяснил ей, чья она дочь и чья кузина? Когда все улеглись, принцесса, столь же встревоженная, как и прошлой ночью, осторожно сняла корону с маленького людоеда и надела ее на своего возлюбленного; таг же, из почтения к ней и не желая вызвать ее неудовольствие, не посмел воспротивиться этому.

Не прими принцесса из самых лучших намерений такую предосторожность – не быть бы принцу живым. Нежданно пробудившись, жестокая Истязелла вспомнила, какой лакомый кусочек этот прекрасный принц и какой аппетитный; не желая отдавать его Сокрушилло, она почла за лучшее опередить его. Тихонько проскользнув к людоедикам, она осторожно ощупала головы, ища короны (и голову принца тоже), после чего в два счета проглотила одну из своих дочек. Слышавшие это Любим и его возлюбленная дрожали от страха, но Исгязелла после этакой вылазки повалилась и захрапела, так что до утра опасность миновала.

– О Небо, – говорила принцесса, – спаси нас! Научи, как преодолеть нам бедствия наши.

Принц то молился столь же пылко, то отчаянно желал в схватке одолеть этих чудовищ, – но как? Они огромны как великаны; их шкуру пробьет разве что пистолетный выстрел. Поразмыслив так, он решил, что спастись из этого ужасного места можно лишь хитростью.

Едва рассвело, как Истязелла обнаружила косточки своей дочки и завопила что было сил. Сокрушилло пришел в такое же отчаяние, и вот они принялись гоняться за принцем и принцессой, чтобы безжалостно растерзать их; те спрятались в темном уголке; но они по-прежнему были всецело во власти пожирателей человечины, так что грозная опасность подстерегала их повсюду.

Любима ломала себе голову, как выбраться из ловушки, когда вдруг вспомнила о волшебной палочке из слоновой кости, которой творила чудеса Истязелла. «Если уж она, такая глупая, – думала принцесса, – делает эдакие чудеса, почему бы не попробовать и мне?» Проскользнув в пещеру, в которой обычно спала Истязелла, она нашла палочку, спрятанную в каменной щели, и, взмахнув ею, воскликнула:

– Во имя царственной феи Друзио, я желаю говорить на языке моего возлюбленного.

Она бы загадала много других желаний, но вошел Сокрушилло. Умолкнув, принцесса снова спрятала палочку и потихоньку вернулась к принцу.

– Прекрасный чужеземец, – сказала она ему, – ваши мучения заботят меня гораздо больше моих собственных.

Услышав это, принц был изумлен и смущен.

– Я понимаю то, что вы говорите, прекрасная принцесса, – ответил он, – ибо вы изъясняетесь на моем языке, и теперь я могу уповать, что и вы поймете: я больше страдаю из-за вас, нежели из-за себя, ибо вы мне дороже жизни, света и всего, что есть в природе.

– Не столь красиво скажу я, но так же честно. Я чувствую, что отдала бы все, чем владею, и свою пещеру на морском берегу, и всех своих барашков и ягнят, только бы видеть вас.

Принц, от всего сердца возблагодарив ее, стал молить рассказать ему, кто за столь короткое время научил ее всем выражениям и тонкостям языка, до сих пор ей не известного. Она же поведала ему о могуществе волшебной палочки, а он ей – об ее происхождении и их родстве. Принцесса пришла в совершеннейший восторг, а будучи весьма умной от природы, выражалась так складно и изящно, что привязанность принца возросла многократно. Нельзя было терять времени: пришла пора сбежать от злобных чудовищ и поискать защиты для невинного чувства. Они поклялись любить друг друга вечно и, как только смогут, соединить свои судьбы. Теперь же, сказала принцесса, надо дождаться, пока заснут Сокрушилло и Истязелла – тогда-то она и приведет их большого верблюда, на котором влюбленные отправятся, куда поведет их Небо.

Принц едва сдержал радость. Хотя впереди и подстерегали опасности, однако чарующие картины будущего отчасти затмевали печальное настоящее.

Наконец настала желанная ночь; принцесса отсыпала муки и своими белыми ручками вылепила пирог, в который вложила боб, затем, взяв волшебную палочку, сказала:

– О боб, маленький боб, во имя царственной феи Друзио, обрети дар речи до тех пор, пока не испечешься.

И положила пирог в теплую золу. Принц с нетерпением ждал ее в отвратительном углу, где спали людоедики.

– Уедем же отсюда, – шепнула она ему, – верблюда я привязала в лесу.

– Да ведут нас любовь и судьба, – тихо ответил юный принц, – идем же, моя Любима, на поиски счастливого и спокойного пристанища.

Светила луна, у принцессы в руках была палочка-выручалочка из слоновой кости. Они сели на верблюда и поехали куда глаза глядят.

Но Истязеллу мучили грустные мысли, и она все ворочалась, не в силах заснуть; вытянув руку, чтобы пощупать, легла ли принцесса в свою маленькую кроватку, и, не найдя ее, она вскричала громовым голосом:

– Да здесь ли ты, девчонка?

– Я здесь, у огня, – ответил боб.

– Спать не пора? – спросила Истязелла.

– Сейчас иду, – промолвил боб, – спокойной ночи[93]93
  Сейчас иду, – промолвил боб, – спокойной ночи. – Боб, который отвечает на вопросы вместо сбежавших героев сказки, – мотив «говорящий боб» (Speaking bean). В каталоге сказочных мотивов Томпсона это D1610.3.2 (см.: Thompson 1955–1958).


[Закрыть].

Истязелла умолкла, чтоб не будить Сокрушилло; но через два часа она снова ощупала ложе Любимы и закричала:

– Как, негодница! Ты опять не спишь?

– Я греюсь, – ответил боб.

– Да чтоб тебя поджарило как следует в самом пекле, – проворчала людоедка.

– Там я и есть, – отозвался боб, – места жарче, чем здесь, не сыскать нигде.

И всякий раз, как она его спрашивала, боб отвечал очень находчиво. Но вот под утро Истязелла снова окликнула принцессу, а боб уже испекся и ничего не ответил. Тогда, встревожившись, она вскочила и, осмотревшись и не найдя ни принцессы, ни принца, ни палочки, издала такой вопль, что эхо пошло по лесам и долинам:

– Просыпайся, Сокрушилло, крепыш мой ненаглядный! Твою Истязеллу обманули – наша человечина сбежала.

Продрав единственный глаз, Сокрушилло прыгает по пещере, точно лев; он рычит, ревет, вопит, он от злобы весь кипит.

– А ну-ка в путь, – говорит он, – мои сапоги, ах вы мои семимильные[94]94
  Семимильные сапоги. – Волшебные сапоги великана или людоеда («сапоги-скороходы») часто становятся добычей героя сказок типа АТ 327В (Ребенок побеждает великана) и АТ 328 (Сокровища великана). Последнему из типов в каталоге сказочных мотивов Томпсона соответствует следующий: D1521.1. D1521.1. Seven-league boots, то есть «Семимильные сапоги» (см.: Thompson 1955–1958). Однако именно формулу «Семимильные сапоги» (фр. bottes de sept lieux) мадам д’Онуа, очевидно, заимствует у Шарля Перро.


[Закрыть], уж я мигом догоню и схвачу беглецов.

Он надевает сапоги, а в них каждый шаг равен семи милям. Увы! Как быстро нужно бежать, дабы уйти от такого преследователя! Не станем удивляться, что они двигались медленнее его, ведь прекрасная принцесса знала еще далеко не все, что может волшебная палочка, и вспоминала о ней только в крайней опасности.

Они преспокойно ехали, наслаждаясь беседою и не слыша погони, как вдруг принцесса заметила ужасного Сокрушилло.

– Принц, – воскликнула она, – мы пропали! Это жуткое чудовище настигает нас подобно буре!

– Что нам делать? – спросил принц. – Ах! Будь я один, я бы рискнул своей жизнью; но ведь опасности подвергается и ваша, моя драгоценная госпожа.

– Нам не на что надеяться, кроме волшебной палочки, – ответила Любима со слезами на глазах, – или придется готовиться к смерти. Во имя царственной феи Друзио, я желаю, чтобы наш верблюд превратился в пруд, принц – в лодку, а я в старую лодочницу, которая ею правит.

В тот же миг появились пруд, лодка и лодочница, и Сокрушилло как раз добежал до берега. Он закричал:

– Эй, старая! Не проходили ли мимо верблюд, юноша и девица?

Лодочница, плывшая в лодке по пруду, опустила очки на нос и знаками показала Сокрушилло, что те, кого он ищет, ушли лугом. Людоед поверил ей и повернул налево. Тогда принцесса трижды взмахнула палочкой, коснувшись ею пруда и лодки, – и вот они с принцем снова юны и прекрасны, как были; взгромоздились они на верблюда и повернули направо.

Поспешая в надежде встретить того, кто подсказал бы им путь к Счастливому острову, они питались фруктами и родниковой водой и спали под деревьями, рискуя стать добычей диких зверей. Однако у принцессы для защиты были лук и стрелы. Что им опасности, коль скоро они вырвались из пещеры и были вместе. С тех пор, как они стали понимать друг друга, из их уст так и сыпались самые изысканные комплименты; любовь – мастерица придавать красноречия. Но им не нужна была даже помощь Амура – столькими добродетелями наделила их природа.

Принцу не терпелось поскорее добраться и до своего отца, и до ее – ведь только с их согласия она обещала стать его женой. И хотите – верьте, хотите – нет, но, живя вместе с нею наедине в лесах, он держал себя столь почтительно и благонравно, что мог бы послужить образцом союза любви с добродетелью.

Сокрушилло же, обыскав все окрестные горы, леса и поля, вернулся в пещеру, к нетерпеливо ждавшей его Истязелле с людоедиками. Он притащил пятерых или шестерых человек, которых угораздило подвернуться ему под руку.

– А тех беглецов, ворюг, человечину эту, – вскричала Истязелла, – ты что же, сам съел, не оставив мне ни ручки, ни ножки?

– Не иначе как они улетели, – ответил Сокрушилло, – потому что мне встретилась только старушка, плывшая по пруду в лодке, хотя я, словно волк, рыскал повсюду.

– Что она сказала тебе? – жадно спросила Истязелла.

– Что они повернули налево, – сказал Сокрушилло.

– Клянусь своей головой, – воскликнула она, – тебя провели за нос! Это они и были. Беги назад, догоняй их, никакой им пощады!

Сокрушилло начистил семимильные сапоги и, словно обезумев, бросился на поиски; наши юные влюбленные заметили его, как раз когда выезжали из леса, в котором провели ночь.

– Моя Любима, – сказал принц, – вот наш враг, и я готов храбро сразиться с ним, вы же скорее бегите отсюда!

– Да как же, – вскричала она в ответ, – как же мне покинуть вас, о жестокосердный! Неужто вы сомневаетесь в моих чувствах? Но не будем терять ни минуты, и пусть поможет нам волшебная палочка. Во имя царственной феи Друзио, я желаю, – продолжила она, – чтобы принц превратился в портрет, верблюд в столб, а я в карлика.

Ее желание исполнилось, и карлик принялся вовсю трубить в рог. Быстро подбежавший Сокрушилло крикнул ему:

– Эй, хилый уродец, не видал ли ты здесь красивых кавалера с девицей на верблюде?

– Я вам поведаю неложно, – сказал карлик, – коли и впрямь ищете вы юношу прекрасного собой, даму дивной красы и их скакуна, то я их видел давеча: они проезжали здесь веселые и счастливые. Сей юный воитель стяжал все похвалы и награды на всех поединках и турнирах, иже бысть устроены в честь Мерлюзины[95]95
  Мерлюзина – редкая, но возможная форма имени Мелюзина (см. примеч. 1 к «Принцу-Духу»). Ниже людоед назовет ее «Мерлюзкой» – гипокористическая форма имени, часто воспринимавшаяся как признак вульгарности.


[Закрыть], чей портрет, весьма близкий к оригиналу, вы изволите здесь лицезреть. Несметное множество рыцарей и доблестных знатных ратников преломило здесь копья, источило доспехи, шеломы и щиты. Суровая то была сеча. А наградой стала великолепная золотая пряжка, украшенная жемчугом и брильянтами. Перед тем как тронуться в путь, неизвестная дама обратилась ко мне с такой речью: «Карлик, мой добрый друг, я буду краткой: прошу тебя об услуге во имя твоей нежной подруги». – «Я не откажу вам, отвечал я ей, коли в моих силах исполнить ваше пожелание». – «Буде вдруг ты увидишь великана, ростом выше всех иных, у коего лишь один глаз посередь лба, моли его со всей возможной учтивостью отбыть с миром и не преследовать нас». На сем тронула она поводья своего скакуна, и пустились они в путь.

– В какую сторону? – спросил Сокрушилло.

– Через тот зеленый луг к опушке леса, – ответил карлик.

– Если ты соврал, жалкий пачкун, – проворчал людоед, – я проглочу и тебя, и твой столб, и портрет твоей Мерлюзки в придачу.

Карлик ответил:

– Никогда не был я ни злобным, ни криводушным, и лжи уста мои не ведают. Нет такого смертного, что мог бы укорить меня в бесчестном поступке. Но поспешите, если желаете расправиться с ними до захода солнца.

Людоед скрылся из виду; карлик принял свое настоящее обличье и коснулся палочкой портрета и столба, расколдовав и их.

Какая радость для влюбленных!

– Никогда я еще так не волновался, дорогая Любима, – смеялся принц, – и чем больше я за вас тревожусь, тем сильней моя нежность.

– А вот я вовсе и не испугалась, – сказала она в ответ, – ведь Сокрушилло картин не ест, разве что сожрал бы меня; да ведь я бы с радостью пожертвовала своей жизнью ради спасения вашей, вот только вид у меня был совсем уж неаппетитный.

Сокрушилло же, не отыскав ни принца, ни его возлюбленной, вернулся в пещеру, устав как собака.

– Как! Снова без них?! – вскричала Истязелла, вырывая свои взъерошенные лохмы. – Не подходи ко мне, или я тебя задушу.

– Да нету их нигде, – ответил он, – я встретил лишь карлика со столбом и картиной.

– Клянусь своей головой, – продолжала она, – это же они и были! Дура же я, что доверила тебе нашу месть, ну что ж, придется самой итить: теперь я надену сапоги да быстрее твоего побегу[96]96
  …ну что ж, придется самой итить: теперь я надену сапоги, да быстрее твоего побегу. – В оригинале в этой реплике Истязеллы особенно много просторечий.


[Закрыть].

Она надела семимильные сапоги и пустилась в путь. Как теперь принцу с принцессой спастись от этих чудовищ? Истязелла все ближе, на плечах у нее пестрая змеиная кожа, а в руке тяжелая палица, взглядом рыщет повсюду, а влюбленные в страхе наблюдают за ней, спрятавшись в лесной чащобе.

– Теперь нам не спастись, – сказала со слезами Любима, – один ее вид леденит мне кровь; она сообразительнее Сокрушилло. В один присест она нас съест – вот и весь суд[97]97
  В один присест она нас съест – вот и весь суд. – Аллюзия сразу на три басни Лафонтена: «Устрица и Двое прохожих», «Кот, Ласочка и Кролик», и «Волк и Ягненок», пародирующие судебные препирательства и заканчивающиеся съедением слабого. Ближе всего к реплике принцессы последние строки басни «Волк и Ягненок»: «Le Loup l’emporte, et puis le mange, | Sans autre forme de procès». Bo всех этих баснях съедание обыгрывается как победа в судебном процессе, в котором выигрывающей стороной оказывается самый сильный или самый хитрый.


[Закрыть].

– Амур, о Амур, не покидай нас, – вскричал тогда принц, – есть ли в твоем королевстве сердца более нежные, чувства более пылкие? Ах! Моя дорогая Любима, – продолжил он, беря ее за руки и страстно целуя их, – неужто вам суждена столь страшная погибель?

– О нет, – ответила она, – будем храбры и стойки: давай же, палочка, делай свое дело. Во имя царственной феи Друзио, я желаю, чтобы верблюд стал ящиком, мой дорогой принц прекрасным Апельсиновым деревом, а я полетаю вокруг него в образе Пчелы.

Она, как и прежде, коснулась всех троих волшебной палочкой, и превращение совершилось как раз вовремя, чтобы Истязелла, подошедшая совсем близко, ничего не заметила.

Страшная злыдня запыхалась и присела отдохнуть под Апельсиновым деревом. Тут уж принцесса-Пчела не могла отказать себе в удовольствии всю ее искусать; как бы толста ни была ее шкура, жало проходило сквозь нее, и людоедка орала благим матом, катаясь по траве, барахтаясь, точно бык или молодой лев, который отбивается от мошек – ведь эта Пчела поистине стоила целой сотни. Принц-дерево умирал от страха, как бы пчела не попалась и не погибла. Наконец Истязелла ушла, изжаленная до крови, и принцесса собралась было вернуть им первоначальный облик, как вдруг, на беду, проходившие тем лесом путники увидели палочку, подобрали и унесли с собой. Вот уж досадное препятствие. Принц и принцесса не потеряли дара речи, но небольшим же это было теперь подспорьем! Принц сетовал во весь голос. Любиме от того становилось еще горше. Он то и дело восклицал:

 
Как близок был тот миг, когда вознагражденье
Сулило верное любви служенье;
Всем сердцем я награды вожделел.
Амур, чудес ты столько совершил,
И от твоих никто не спасся стрел,
О, лишь бы ты любовь мою хранил,
Пусть будет мне любимая верна;
И несмотря на превращенье
И наши с нею злоключенья,
Пускай ее любовь останется сильна.
 

– О, горе мне, – продолжил он, – я зажат в древесной коре; теперь я Апельсиновое дерево, и если вы решите меня оставить, моя дорогая маленькая Пчелка, я не смогу пойти за вами! Но, – добавил он, – зачем вам покидать меня? На моих цветах вы найдете приятную росу и нектар слаще меда: вы сможете питаться ими. Мои листья послужат вам постелью, на которой вам не нужно будет опасаться коварных пауков.

Как только Апельсиновое дерево грустно умолкало, Пчела отвечала ему:

 
О принц, забудьте страх и верьте: вас
Не в силах сердце разлюбить;
И пусть волнует вас сейчас
Лишь мысль, что вы его сумели покорить.
 

– Не опасайтесь, – прибавляла она, – что я когда-нибудь вас покину; ни лилии, ни жасмин, ни розы, ни даже цветы с самых восхитительных клумб не заставят меня нарушить верность: я без устали буду кружить над вами, ибо Апельсиновое дерево так же мило Пчеле, как и принц Любим принцессе Любиме.

Она и вправду устроилась в самом большом цветке с такими удобствами, как будто во дворце; и их союз, как и прежде, был исполнен неподдельной нежности – ведь она неистощима у влюбленных душ.

В лесу, где росло апельсиновое дерево, имела обыкновение гулять одна принцесса. Она жила в великолепных чертогах, была юна, красива и умна, и звали ее Линда. Замуж ей совсем не хотелось – она опасалась, что выберет кого-нибудь в мужья, а он возьмет да и разлюбит ее. Но на свои несметные богатства построила она роскошный замок, куда приглашала дам и почтенных старцев, предпочитая философов ухажерам, так что молодым кавалерам к ней путь был заказан.

Стояла такая жара, что день она провела в покоях, а в лес пошла с фрейлинами только под вечер. Аромат апельсинов поразил ее. Принцесса пришла в восхищение от сего чуда, ею доселе не виданного. Вся ее большая свита окружила дерево, но никому было невдомек, как оно может расти в этих краях. Даже маленького цветочка не позволила сорвать с него Линда и приказала перенести дерево в свой сад, куда за ним последовала верная пчела. Принцесса же присела под кроной и, очарованная восхитительным благоуханием, хотела было сама сорвать несколько лепестков; тогда бдительная Пчела вылетела из убежища в густой листве и, сердито зажужжав, так больно ужалила ее, что та едва не лишилась чувств. Линда поостереглась обрывать цветы с дерева и вернулась в покои совсем разболевшись.

Принц же, наконец оставшись наедине с Любимой, попенял ей:

– За что вы, дорогая Пчелка, ополчились против юной Линды? Зачем ужалили ее так сильно?

– И вы еще спрашиваете? – ответила она. – Вы с нежностью обязаны взирать лишь на меня; взываю к деликатности вашей, а своего упускать не хочу!

– Но ведь цветы все равно опадают, – возразил он. – Что вам с того, коль они украсят волосы или декольте другой принцессы?

– Как это, что мне с того! – не на шутку рассердилась пчелка. – Знаю, неблагодарный, что она занимает вас больше, нежели я! Уж наверное – куда против обходительной, богато одетой и знатной особы несчастной принцессе в тигриной шкуре, воспитанной дикими чудовищами с грубыми манерами и не столь красивой.

Тут она заплакала по-пчелиному, уронив несколько слезинок на цветы влюбленного Апельсинового дерева; принц, тоже опечаленный, подумал, что сейчас умрет с горя, и такая его охватила досада, что все цветы пожелтели, а несколько веточек засохло.

– Увы мне, прекрасная Пчелка, – вскричал он. – Что сделал я такого, чтобы навлечь ваш гнев? Ах! Вы, без сомнения, хотите меня покинуть: вы уже устали от столь злополучного создания!

Ночь прошла в упреках, но на рассвете их примирил услужливый зефир, слышавший эти взаимные излияния: лучшего им и желать было нечего.

Тем временем Линда, сгоравшая от желания заполучить букет флёрдоранжа, спозаранку пошла в свой цветник. Но стоило ей лишь протянуть руку, как ревнивая Пчела жалила ее так больно, что принцесса едва удерживалась на ногах. Она вернулась в спальню в весьма дурном расположении духа. «Не понимаю, – сказала она себе, – что это за дерево такое, даже маленький бутончик с него не сорвешь – и то мошки закусают». Одна из ее спутниц, весьма сообразительная и веселая девушка, ответила ей со смехом:

– А вы, сударыня, оденьтесь амазонкою и храбро отправьтесь в поход за прелестным флёрдоранжем, как Ясон – за Золотым руном[98]98
  …как Ясон – за Золотым руном. – Ясон – сын Эсона, царя Иолка. Чтобы получить власть над Иолком, отправился на корабле «Арго», в сопровождении отряда аргонавтов, в Колхиду, в поход за Золотым руном, т. е. шкурой волшебного барана, некогда посланного богиней Нефелой на помощь ее детям, Фриксу и Гелле.


[Закрыть].

Эта мысль позабавила Линду, и она приказала сделать себе шлем с перьями, легкую кирасу и латные перчатки, после чего под звуки труб, литавр, флейт и гобоев спустилась в сад в сопровождении всех дам, облаченных так же и возглашавших, что амазонки выступают в поход на мошек. Линда весьма грациозно вынула меч и, срубив самую красивую ветку, вскричала:

– Итак, ужасные пчелы, где же вы? К бою – и посмотрим, достанет ли у вас храбрости защитить то, что вы любите?

Но что стало с Линдой и ее свитой, когда они услышали, как искалеченный ствол издал сперва жалобное «Увы», затем громкий вздох, а из отрубленной ветки полилась кровь.

– О, Небо, – вскричала она, – что я наделала? Такого еще не бывало!

Она приставила окровавленную ветвь к дереву, чтобы та приросла обратно, но тщетно. Тут охватил ее невыносимый ужас.

Бедная маленькая Пчелка, в отчаянии от такой беды, уж хотела было, дабы отомстить за принца, стремглав вылетев из листвы, броситься на острие рокового меча; но ради его исцеления предпочла остаться в живых и взмолилась, чтобы он отпустил ее слетать в Аравию за целебным бальзамом. И после того, как они нежно и трогательно распрощались, она отправилась в края благословенные, повинуясь лишь чутью; но если точнее – ведомая самим Амуром, который мчится стремительней всех насекомых: вот путешествие и вышло недолгим. Она принесла бальзам на крыльях и кончиках лапок и излечила своего принца; и поистине неизвестно, что было для него целительнее – снадобье или удовольствие видеть, как старается ради него принцесса-Пчела. Она каждый день смазывала его рану, ведь отрезанная ветвь была одним из его пальцев; если б с ним все обходились так, как Линда, – он бы остался без рук и ног. О, как мучительно Пчелка страдала за принца! Теперь она упрекала себя, что слишком пылко охраняла его цветы, никому не давая их сорвать.

Линда, в ужасе от увиденного, лишилась и аппетита, и сна. Наконец она придумала послать за феями, чтобы получить объяснение столь необыкновенному происшествию; поспешно снарядив посланников, она снабдила их роскошными подарками, чтобы задобрить фей.

Одной из первых пожаловала к ней королева Друзио. Она была самой сведущей в искусстве волшебства. Осмотрев ветвь и само дерево, понюхав цветы и почувствовав удививший ее человеческий запах, фея принялась читать все известные ей заклинания и наконец перешла к таким необоримым, что Апельсиновое дерево вдруг исчезло, и на его месте все увидели самого красивого и стройного принца на свете. Линда так и застыла на месте; вместе с восхищением ее охватило и еще некое особенное чувство, заставившее ее забыть о своем былом равнодушии, как вдруг юный принц, верный своей милой Пчелке, бросился к ногам феи Друзио.

– Могущественная королева, – сказал он, – я навеки твой должник; вернув мне человеческое обличье, ты возвратила меня к жизни; но, коли хочешь, чтобы я был тебе обязан покоем и счастием всей жизни моей, большим, чем солнечный свет, верни мне мою принцессу.

Сказав так, он взял в руки Пчелку, с которой не сводил глаз.

– Будешь доволен, – ответила великодушная фея. Она вновь стала колдовать, и принцесса Любима явилась, да еще столь красивой, что все дамы до единой ахнули от зависти.

Линда не знала, плакать ли ей или радоваться столь необыкновенным событиям, а особенно – превращению Пчелки. Но в конце концов разум взял верх над чувством, тем паче что оно еще только зарождалось: она обласкала Любиму, а Друзио попросила ее рассказать о своих приключениях. Та была слишком обязана фее, чтобы пренебрегать таким ее пожеланием. Изящество и приятность ее речей привлекли всеобщее внимание; когда же она сказала Друзио, что совершила столько чудес силой ее имени и волшебной палочки, все в зале вскрикнули от радости и стали просить фею завершить доброе дело счастливым концом.

Друзио, в свою очередь, слушала все это с необычайным удовольствием, она крепко обняла принцессу.

– Коль скоро уж я помогла вам, не зная вас, – посудите сами, прекрасная Любима, как много хочу я сделать теперь, когда мне все известно. Я подруга вашего отца-короля и вашей матери-королевы. Немедля в мою воздушную колесницу – мы отправляемся на Счастливый остров, где вы оба встретите прием, какого заслуживаете.

Линда упросила их остаться в ее владениях еще на денек и щедро одарила; принцесса Любима сменила тигриную шкуру на наряды несравненной красоты. Радость наших прелестных влюбленных немыслимо даже вообразить; для этого надо пережить те же страдания, побывать у людоедов и вытерпеть столько же превращений. Наконец Друзио перенеслась с ними по воздуху на Счастливый остров. Король и королева встретили их как самых желанных гостей – ведь они не чаяли больше их увидеть. Красота и благонравие Любимы могли сравниться разве только с ее умом, и она всех привела в восхищение; а уж дорогая матушка любила ее без памяти. И немалые достоинства принца Любима обворожили всех так же, как и его красота. Они поженились, а свадьбу сыграли такую, что пышней отродясь не бывало; на празднество явились грации в праздничных нарядах, а уж амурам и приглашения никакого не нужно – слетелись сами, и, согласно их повелению, первенца Любимы и Любима назвали Верный-в-любви.

И многие почести украсили потом это славное имя; а уж титулов прибавилось к нему столько, что под ними и не разглядеть благонравного дитяти, родившегося от столь прелестного брака. Случись вам поглазеть на такого – тоже счастливы станете; да только уж присматривайтесь получше, а то кабы не обознаться.

* * *

 
В лесу наедине с любимым всякий час
Благоразумие принцесса соблюдала
И слушала всегда рассудка глас —
Так верная любовь наградой деве стала.
Красавицы, коль в плен хотите сердце взять,
Вредят услады иногда,
Ведь в неге может пыл любовный угасать.
Коль и сурова, и горда,
Сумеет дама страсть навеки удержать.
 

Пер. М. Н. Морозовой