Текст книги "Римская история в лицах"
Автор книги: Лев Остерман
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 80 (всего у книги 81 страниц)
Антонин Пий и Марк Аврелий
II век после Р.Х. многие авторы именуют «Золотым веком» Римской истории. Нередко его называют временем правления династии Антонинов, имея в виду всю плеяду императоров от Нервы до Марка Аврелия. Между тем ни Нерва, ни Траян, ни Адриан не принадлежали к семейству Антонинов. Первым императором из этого семейства стал преемник Адриана – Антонин Пий. До усыновления его полное имя было Тит Аврелий Фульвий Бойоний Антонин. Род Аврелиев в давние республиканские времена переселился в Галлию. Перейдя в род Адриана, будущий император стал именоваться Тит Элий Адриан Антонин. Прозвище Пий (благочестивый) он приобрел позже – за то, что вопреки сопротивлению сената добился посмертного обожествления Адриана и поставил ему храмы (сначала в Путеолах близ места кончины, а потом в Риме). В Историю он вошел просто как Антонин Пий. Согласно последней воле Адриана став императором, Антонин Пий усыновил юношу из рода Анниев – Марка Анния Катилия Севера. Войдя и в род Элиев, и в род Аврелиев, он стал именоваться Марк Элий Аврелий Антонин. Отсюда сокращенное Марк Аврелий (иногда Марк Антонин).
Так что, строго говоря, к династии Антонинов принадлежат только два последних императора из тех, что фигурируют в этой книге. Почему же историческая традиция распространила это имя на всю эпоху «древнеримского ренессанса», начавшуюся после смерти Домициана? Быть может, потому, что более чем сорокалетний период правления этих двух императоров был особенно счастливым и потому их имя стало синонимом всего «Золотого века»? В какой-то мере так. Ведь оба они отличались исключительной (даже для этого века) мягкостью и доброжелательностью. Почему же после смерти Марка Аврелия эпоха внутреннего мира, согласия и процветания Рима так резко и безвозвратно оборвалась? Неужели только потому, что следующий император, Коммод, был полной противоположностью своих предшественников? Но ведь сумел Рим оправиться после деспотических правлений Нерона и Домициана! Видимо, в последнем счастливом сорокалетии Римской истории был какой-то изъян. Попробуем разобраться. С этой целью (не упуская из виду хронологию событий) я буду иногда рассматривать весь этот период в целом, обращая внимание на сходство личных качеств и особенностей правления двух последних императоров.
В первую очередь их объединяют высокая культура, терпимость и доброжелательность. Антонин Пий родился в 86-м году, стал императором в 138-м, а умер в 161-м, семидесяти пяти лет от роду. Его почти безоблачное правление длилось двадцать три года. Вот несколько фрагментов из биографии Антонина Пия, составленной историком III века Юлием Капитолином (первый фрагмент относится ко времени до избрания императором). «Он выделялся своей наружностью, славился своими добрыми нравами, отличался благородным милосердием, имел спокойное выражение лица, обладал необыкновенными дарованиями, блестящим красноречием, превосходно знал литературу, был трезв, прилежно занимался возделыванием полей, был мягким, щедрым, не посягал на чужое – при всем этом у него было большое чувство меры и отсутствие всякого тщеславия». (Юлий Капитолин. Антонин Пий, II, 1) «Он управлял подчиненными ему народами с большой заботливостью, опекая всех и все, словно это была его собственность. Во время его правления все провинции процветали. Ябедники исчезли. Конфискация имущества происходила реже, чем когда бы то ни было, так что только один человек, обвиненный в стремлении к тирании, был объявлен вне закона: это был Атилий Тициан, причем так наказал его сенат. Император запретил производить розыск относительно его соучастников, а его сыну он всегда оказывал помощь во всем». (Там же, VII, 1) «Он приказал своим прокураторам проявлять умеренность при сборе податей, а с тех, кто превышал меру, он требовал отчета в их действиях и никогда не радовался выгоде, если она была связана с притеснением провинциалов... Недосягаемость императорской власти он соединил с величайшей любезностью, что еще больше усилило ее, к неудовольствию придворных слуг, которые при государе, делавшем все без посредников, не могли уже запугивать людей и продавать то, что не было тайной». (Там же, VI, 1)
Марк Аврелий родился в 121-м году. На восемнадцатом году жизни, после усыновления Антонином Пием, по желанию приемного отца переселился в императорский дворец и был назначен квестором. В девятнадцать лет стал консулом, в двадцать четыре года – второй раз консулом, а после смерти Антонина Пия, в сорок лет – императором. Вот как пишет о Марке Аврелии и его правлении тот же историк: «...он так вел себя в течение двадцати трех лет в доме отца (приемного. – Л.О.), что любовь к нему с каждым днем возрастала... Поэтому, когда Антонин Пий почувствовал приближение конца жизни, он призвал своих друзей и префектов, всем им представил Марка как преемника своей власти и утвердил его». (Юлий Капитолии. Жизнеописание Марка Антонина Философа, VII, 2) «К народу он обращался, как это было принято в свободном государстве. Он проявлял исключительный такт во всех случаях, когда нужно было удержать людей от зла либо побудить к добру, богато наградить одних, оправдать – выказав снисходительность – других. Он делал дурных людей хорошими, а хороших – превосходными, спокойно перенося даже насмешки некоторых...» (Там же, XII, 1) «Так он правил, окруженный всеобщей любовью, так что одни называли его братом, другие – отцом, третьи – сыном, как кому позволял возраст. И все любили его, и закончил он свои дни... на шестьдесят первом году жизни. И так ярко проявилась любовь к нему в этот день императорских похорон, что никто не считал нужным горевать о нем, так как все были уверены, что, ниспосланный богами, он возвратился к богам». (Там же, XVIII, 1)
После смерти Марка Аврелия остались его «Записные книжки». Одна из записей указывает на то, что Марк любил своего приемного отца и, став императором, старался во всем следовать его примеру. Он пишет: «Во всем ученик Антонина: это его благое напряжение в том, что предпринимается разумно, эта ровность во всем, праведность, ясность лица, ласковость, нетщеславие... И как он вообще ничего не оставлял, пока не рассмотрит дело вполне хорошо и ясно. И как он сносил тех, кто несправедливо его порицал, не порицая их. Как не спешил никуда и как не слышал клевет. И какой старательный был наблюдатель нравов и людских дел, а не хулитель их. На любой звук не косился. Не подозрительный, не выдумщик. И сколь немногим довольствовался, будь то жилье, постель, одежда, еда или прислуга. И как трудолюбив, как вынослив... Эта прочность и неизменность в дружбе и терпимость к тем, кто открыто выступал против его решений, и радость, если кто укажет лучшее. И как был благочестив без суеверия. Встретить бы тебе свой последний час с такой же, как у него, чистой совестью». (Марк Аврелий Антонин. Размышления, VI, 30)
Раз уж я воспользовался материалом из «Записных книжек» Марка Аврелия, надо пояснить, что это такое. Они переиздавались много раз, едва ли не на всех языках мира. Не будет преувеличением сказать, что слава автора «Записных книжек» намного превзошла славу последнего императора рассматриваемой нами эпохи «Высокой Империи». Записи Марка Аврелия были впервые напечатаны в XVI веке под названием «Размышления». В некоторых изданиях фигурирует название «К самому себе». Вероятно, авторского названия не существовало. Личные записи императора явно не предназначались для опубликования – по крайней мере в таком виде, как они остались после его смерти. Это около пятисот замечаний, по большей части очень коротких, хотя встречаются и пространные философские рассуждения. Записи носят характер заметок для памяти. Они сделаны в разное время и никак не систематизированы. Многие положения повторяются неоднократно, как бывает, если какая-то мысль на протяжении долгого времени преследует автора. Философский аспект превалирует как в коротких замечаниях этического характера, так и в рассуждениях о высоких материях: устройстве мира, мировом разуме, душе и ее посмертных превращениях. Недаром биография, составленная Капитолином, названа «Жизнеописание Марка Антонина Философа». Нередко в литературе Марка Аврелия называют «философ на троне». Он не был истинным ученым-философом: не создал оригинальной философской концепции и даже не развил какое-либо из существующих философских учений. Греческой философией различных школ и направлений Марк с увлечением занимался с детства. Заметив его раннюю, не по годам, серьезность, император Адриан пригласил в Рим лучших учителей. К двенадцати годам мальчик выбрал для себя учение стоиков. Уже тогда стоицизм для него был не только мировоззрением, но и практическим руководством в жизни. Он приучал себя к воздержанию, спал на досках. Убежденным стоиком Марк Аврелий остался до конца своих дней. Вся его государственная деятельность направлялась идеями, и в частности этикой, стоицизма. С аналогичной ситуацией мы уже встречались при знакомстве с Сенекой. Повторю: здесь не место углубляться в философское учение стоиков. Но этические взгляды римского императора и их приложение к практике управления государством нас, конечно же, интересуют. По этой причине некоторые (очень немногие) замечания этического плана из «Размышлений» Марка Аврелия я считаю нужным процитировать, приостановив историческое повествование. Отобранные цитаты объединены в четыре условно поименованные группы.
«В чужом ведущем (термин стоической философии, обозначающий, грубо говоря, душу человека) твоей беды нет, как нет ее, конечно, и в том или ином развороте или изменении внешнего. Но где же? Там, где происходит признание беды. Так вот пусть не идет оттуда признание, и все у тебя хорошо. И если даже это твое тело режут и жгут, если оно гноится, гниет, пусть та доля, которая ведает признанием этого, будет покойна, то есть пусть рассудит, что это ни добро, ни беда, раз может так случиться и с хорошим человеком, и с дурным». (Там же, IV, 39) «Быть похожим на утес, о который неустанно бьется волна. Он стоит, и разгоряченная влага затихает вокруг него. Несчастный я, такое со мной случилось! – Нет! Счастлив я, что со мной это случилось, а я по-прежнему беспечален, настоящим не уязвлен, перед будущим не робею». (Там же, IV, 49)
«...Довольно тебе, если проживешь сколько тебе там остается так, как хочет твоя природа. Вот и рассмотри, чего она хочет, и пусть ничто другое тебя не трогает – изведал же ты, как после стольких блужданий нигде ты не обрел счастливой жизни: ни в умозаключениях, ни в богатстве, ни в славе, ни в удовольствии – нигде. Тогда где ж она? В том, чтобы делать, чего ищет природа человека... нет человеку добра в том, что не делает его справедливым, здравомысленным, мужественным, свободным...» (Там же, VIII, 1)
«Радость человеку – делать то, что человеку свойственно. А свойственны человеку благожелательность к соплеменникам, небрежение к чувственным движениям, суждение об убедительности представлений, созерцание всеобщей природы и того, что происходит в согласии с ней». (Там же, VIII, 26)
«...являй себя в том, что всецело зависит от тебя: неподдельность, строгость нрава, выносливость, суровость к себе, несетование, неприхотливость, благожелательность, благородство, самоограничение, немногоречие, величавость. Не чувствуешь разве, сколько ты мог уже дать такого, где никакой не имеет силы ссылка на бездарность и неспособность». (Там же, V, 5)
«У всякого своя радость. У меня вот – когда здраво мое ведущее и не отвращается ни от кого из людей и ни от чего, что случается с людьми, а напротив, взирает на все доброжелательным взором, все приемлет и всем распоряжается по достоинству». (Там же, VIII, 43)
«Иной, если сделает кому что-нибудь путное, не замедлит указать ему, что тот отныне в долгу. Другой не так скор на это – он иначе, про себя помышляет о другом как о должнике, помня, что он ему сделал. А еще другой как-то даже и не помнит, что сделал, а подобен лозе, которая принесла свой плод и ничего не ждет сверх этого. Пробежал конь, выследила собака, изготовила пчела, а человек сделал добро – и не кричат, а переходят к другому, чтобы, подобно лозе, снова принести плод в свою пору». (Там же, V, 6)
«С мужеской, с римской твердостью помышляй всякий час, чтобы делать то, что в руках у тебя, с надеждой и ненарочитой значительностью, любовно, благородно, справедливо, доставив себе досуг от всех прочих представлений. А доставишь, если станешь делать всякое дело будто последнее в жизни, удалившись от всего случайного и не отвращаясь под влиянием страсти от решающего разума...» (Там же, II, 5)
«Поутру, когда медлишь вставать, пусть под рукой будет, что просыпаюсь на человеческое дело. И еще я ворчу, когда иду делать то, ради чего рожден и зачем приведен на свет? Или таково мое устроение, чтобы я под одеялом грелся? – Так ведь сладко это. – А ты, значит, родился для того, чтобы сладко было? И ничуть не для того, чтобы трудиться и действовать?.. Не любишь ты себя, иначе любил бы и свою природу, и волю ее. Вот ведь кто любит свое ремесло – сохнут за своим делом, неумытые, недоевшие. Ты, значит, меньше почитаешь свою природу, чем чеканщик свою чеканку, плясун – пляску, серебро – сребролюбец, тщеславие – честолюбец? Ведь эти, когда они что-то там переживают, ни еду не предпочтут, ни сон – только бы им умножать то, к чему они устремлены, а для тебя общественное деяние нечто более убогое, недостойное даже таких усилий?» (Там же, V, 1)
«Две готовности надо всегда иметь. Одна: делать только то, что подлежит тебе по разуму властителя и законодателя на пользу людей. И еще: перестраиваться, если явится кто-нибудь, чтобы поправить или переубедить в каком-нибудь мнении. Только чтобы переубеждение шло от некой достоверности, будь то справедливость, или общая польза, или что-нибудь такое, а не от того, что поманила сладость или там слава.» (Там же, IV, 12)
«Кто-то станет презирать меня? Его забота. А моя забота – чтобы не случилось, что я сделал или сказал что-нибудь достойное презрения. Кто-то возненавидит? Его забота. А я, благожелательный и преданный всякому, готов и ему показать, в чем его недосмотр – без хулы, без намека на то, что вот-де терплю, а искренне и просто...» (Там же, XI, 13)
Читатель понимает, что из пятисот замечаний, даже ограничиваясь рамками этики, можно было бы отобрать намного больше интересных высказываний. Но и этого достаточно, чтобы получить представление о нравственном облике «императора-философа».
Обратимся теперь к практике правления обоих императоров. Во-первых, поинтересуемся их взаимоотношениями с сенатом. Они, по-видимому, были наилучшими. Об Антонине Пии Юлий Капитолии пишет так: «Будучи императором, он оказывал сенату такое уважение, какое он хотел бы видеть по отношению к себе со стороны другого императора в бытность свою частным человеком». (Юлий Капитолии. Антонин Пий, VI, 5) О Марке Аврелии тот же историк говорит более подробно: «Никто из государей не оказывал сенату большего уважения... Многим сенаторам, обедневшим не по своей воле, он пожаловал звание трибунов или эдилов. В это сословие он зачислял только тех, кого он сам хорошо знал (отмечу, что при Марке Аврелии в сенат было введено больше провинциалов, чем при каком-либо из прежних императоров. Их число превысило половину состава сената). Уважение его к сенаторам выражалось и в том, что при привлечении кого-нибудь из них к суду по уголовному делу он расследовал это дело секретно и уже потом объявлял о нем... Всякий раз, как у него была возможность, он участвовал в заседаниях сената, хотя бы ему не о чем было докладывать. Если же он хотел о чем-нибудь доложить, то приезжал даже из Кампании. Кроме того, он часто участвовал в комициях, оставаясь там до самой ночи. Из курии он никогда не уходил раньше, чем консул объявит: «Мы больше не задерживаем вас, отцы сенаторы». Сенат он сделал судьей по апелляциям на решения консула». (Юлий Капитолин. Жизнеописание Марка Антонина Философа, X, 2)
Оба Антонина сохранили административную систему управления, созданную Адрианом, включая и Совет императора. Рассмотрим сначала их внутригосударственную деятельность. Не цитируя, перечислю факты, отмеченные биографом Антонина Пия.
Будучи очень богатым, он на собственные средства закончил все строительные работы, начатые Адрианом. Не сменил никого из чиновников. Любые свои решения сначала обсуждал с друзьями и всегда считался с их мнением. Знатных бездельников лишил государственного содержания, говоря, что «самое недостойное, самое возмутительное – это если кто-нибудь объедает государство, сам не принося ему никакой пользы». Вместе с тем дельных сенаторов и должностных лиц поддерживал материально, если они в том нуждались. Отчетность по налогам и отчетность всех провинций знал с большой точностью. Строго контролировал управителей провинций. Многим городам оказывал денежную помощь для строительства новых сооружений и восстановления старых. В частности, после сильного землетрясения на Родосе и в Азии. Увеличил размер денежного подарка воинам. Кроме обычных раздач денег народу, в дни голода, случившегося из-за неурожая, покупал на свои деньги и бесплатно раздавал хлеб и масло. Наследства от тех, у кого были дети, не принимал. Был экономен, казну пополнил. Судьям предписывал более склоняться к духу, чем к букве закона, так, чтобы справедливость превалировала над формальностью. Ограничил практику пыток. Повелел, чтобы владельца, убившего своего раба без причины, судили и наказывали как за убийство чужого раба.
После смерти Антонина, согласно его воле, выраженной в усыновлении, Марк был провозглашен императором одновременно с Луцием Вером (таково было условие, поставленное Адрианом). Луций был человеком легкомысленным и падким на разного рода развлечения. Фактически правление находилось целиком в руках Марка Аврелия. Однако он всячески скрывал и оправдывал бездеятельность и пороки своего сводного брата и соправителя. В отношении государственных средств Марк проявлял величайшую бережливость, тем не менее, почти за двадцать лет своего правления семь раз устраивал крупные раздачи денег неимущим. Зато ограничил число зрелищ, на которых выступали гладиаторы, и уменьшил подарки актерам. Как и его приемный отец, Марк Аврелий постоянно заботился о снабжении населения продовольствием. Во время очередного голода закупал хлеб и раздавал его не только в Риме, но и в италийских городах. Оказывал материальную поддержку дельным людям и городам, приходившим в упадок. Там, где это было необходимо, даже отменял подати и налоги. Тщательно следил за исправностью улиц в Риме и больших дорог. К судебным делам относился с особым вниманием. Никогда не проявлял пристрастия в пользу императорского казначейства, если судил по делам, которые могли бы принести ему выгоду. Доносы презирал, на клеветников наложил пятно бесчестия.
Читатель, конечно же, отметил сходство. Об Антонине Пии и Марке Аврелии можно равно сказать, что они заботились о благе своих подданных, были правителями великодушными, бескорыстными, но бережливыми. Однако реформаторами их назвать нельзя. Никаких существенных нововведений они не предложили. Государственная система управления, отлаженная Адрианом, действовала надежно. Внутренняя жизнь Рима, Италии и ближних провинций в течение сорока с лишним лет продолжалась по инерции: ровно и относительно благополучно. Чего отнюдь нельзя сказать об окраинных провинциях и отношениях с соседями Империи.
За время правления Антонина Пия восстания местного населения вспыхивали по всей периферии Римской империи: в Иудее, Греции и Египте, в Мавретании и Британии, в Германии и Дакии. На востоке приходилось сдерживать нажим сарматов. Император был стар, да и по характеру своему не воин. Он оставался в Риме. Восстания подавляли его легаты. Как и прежде – с помощью регулярного римского войска, порядочно разбавленного варварами-наемниками.
Сразу после смерти Антонина Пия римским полководцам пришлось подавлять новые волнения в Британии, Германии и Испании. В 162-м году парфяне, нарушив мирный договор, заключенный еще Адрианом, начали новую войну с Римом. Им удалось разбить местные силы римлян, подчинить Армению и вторгнуться в Сирию. Ситуация на Востоке стала критической. Пришлось срочно перебросить туда рейнские и дунайские легионы. В качестве главнокомандующего на войну с парфянами отправился Луций Вер. Марк Аврелий остался в Риме. Так было надежнее для новой власти. Тем более что с легионами на Восток прибыли опытные полководцы Авидий Кассий и Стаций Приск.
Вер и не пытался принять участие в боевых действиях. Император-соправитель развлекался в Антиохии. Однако Кассий и Приск за два года сумели одержать победу над Парфией и даже захватить ее столицу. Но тут в римском войске вспыхнула эпидемия чумы. Заключив с парфянами мирный договор, римляне ушли с Востока. Возвратившиеся воины принесли чуму в Рим. В следующие несколько лет от нее умерло около двухсот тысяч человек.
Тем временем, ввиду ослабления обороны по Дунаю, в пределы Империи началось вторжение германских племен маркоманнов и квадов. Им удалось захватить все римские провинции в среднем течении Дуная и через альпийские проходы проникнуть в Северную Италию. Марку Аврелию пришлось мобилизовать все наличные силы и в связи с опустошениями, произведенными чумой, зачислить в войско отпущенных по этому случаю рабов, гладиаторов и даже разбойников. Однако денег для жалованья солдатам не было, казна была опустошена парфянской войной. Марк Аврелий поступил так, как не делал никто до него. По свидетельству Юлия Капитолина, «...он даже не подумал требовать от провинций каких-нибудь чрезвычайных поборов. На форуме божественного Траяна он устроил торги принадлежавших императору предметов роскоши. Он продал золотые, хрустальные, мурриновые бокалы, императорские сосуды, шелковую золоченую одежду жены, даже драгоценные камни, которые он нашел в большом количестве в потайной сокровищнице Адриана. Эта распродажа длилась два месяца, и было выручено столько золота, что он мог, закончив маркоманнскую войну так, как он желал, дать покупщикам такое разрешение: кто хочет вернуть купленные вещи и получить назад деньги, пусть знает, что это позволено. И он не выказывал никакого неудовольствия ни против тех, кто не отдавал купленного, ни против тех, кто отдавал его». (Там же, XVII, 3)
В поход против маркоманнов и квадов отправились оба соправителя. Но в 169-м году Луций Вер умер от апоплексического удара. Северная война продолжалась еще пять лет и закончилась трудной победой римлян. Варвары были изгнаны из всех римских провинций. Легионы продвинулись и дальше на север, завладев частью земель своих противников на территории нынешней Венгрии и Словакии. Марк Аврелий даже намеревался создать там новые римские провинции Маркоманнию и Сарматию, но не успел. В 175-м году ему пришлось срочно отправиться на Восток, где главнокомандующий восточным войском Авидий Кассий, распустив слух о смерти Марка, объявил себя римским императором. Впрочем, до междоусобной войны дело не дошло, так как Кассий был убит своими же офицерами. Однако, воспользовавшись отсутствием императора, маркоманны и их союзники собрались с силами и вновь напали на римлян. В 177-м году Марк Аврелий снова отправился на войну. На этот раз его сопровождал шестнадцатилетний сын, Коммод. Варвары были вновь отброшены, но император сам стал жертвой чумы и в 180-м году умер в городе Виндбонне (нынешняя Вена).
Ирония судьбы! Марк Аврелий, философ, ненавидевший насилие, из почти двадцати лет своего правления более половины времени провел на войне. Трудно сказать, командовал ли он сражениями. Нам ничего не известно о его военном опыте. В молодые годы Марк его не получил (здоровье у него было слабое, но он умел преодолевать недуги усилием воли). В связи с подавлением различных восстаний в годы правления Антонина Пия имя Марка не упоминается. Но, так или иначе, для поддержания воинского духа присутствие императора на театре военных действий было, несомненно, полезным, и Марк Аврелий видел свой долг в том, чтобы находиться там.
Чего он, увы, не видел и не понимал, так это пагубности политики подчинения Риму захваченных у соседей территорий (даже собирался создавать новые провинции). То же относится и к Антонину Пию. Оба они были привержены традиционной, еще республиканской политике силы и не сомневались в праве Рима господствовать над всеми побежденными им народами, равно как и в целесообразности этого. По-видимому, Адриан не успел убедить их в необходимости сокращения территорий Империи, интеграции и романизации всего ее населения. Антонина Пия он усыновил перед самой смертью, будучи тяжелобольным, а Марк Аврелий был еще слишком молод. Как сложилась бы судьба Римской империи, если бы в течение сорока лет после смерти Адриана его замысел настойчиво проводился в жизнь? Об этом нам остается только гадать...
В упрек Марку Аврелию можно поставить реставрацию династического принципа наследования императорской власти. Еще в 166 году, во время триумфа по поводу победы над Парфией, он провозгласил своего пятилетнего сына Коммода Цезарем, а спустя одиннадцать лет – Августом. Это было прямым указанием на наследование титула римского императора, хотя в шестнадцать лет никак нельзя было судить о том, будет ли Коммод его достоин. Чтобы проверить свой выбор, Марк взял сына с собой на вторую войну с маркоманнами. Результат был, очевидно, неудовлетворительным. Если верить Юлию Капитолину то за два дня до смерти Марк Аврелий сказал друзьям, что он огорчен не тем, что умирает, а тем, что оставляет после себя такого сына. Есть версия, что в действительности Коммод и не был сыном Марка (о развратности жены императора Фаустины в Риме ходили упорные слухи). Тем не менее, сенат провозгласил его императором. У нового правителя не оказалось ни государственного ума, ни личного достоинства. Очень скоро он выказал себя человеком жестоким, к тому же пьяницей и дебоширом. Его интересовали только гладиаторские бои. Отличаясь большой физической силой, он сам – неслыханно для римского императора! – участвовал в них великое множество раз. Большую часть времени новый принцепс проводил в казармах гладиаторов, препоручая государственные дела часто сменяющимся фаворитам. С сенатом он вскоре начал жестокую борьбу, государственную казну растратил на попойки. В 192-м году в результате дворцового заговора Коммод был убит. Власть в государстве захватили преторианцы... С этого момента начинается эпоха так называемой «Низкой Империи», когда императорская власть часто переходила из рук в руки – в большинстве случаев недостойные. А мой рассказ на этом заканчивается.
Грустное окончание? Не будем торопиться с выводами. Описывая правление Марка Аврелия, я имел возможность показать его высокие личные достоинства, но вместе с тем отметить некоторую политическую недальновидность. Что важнее? С точки зрения ближайшей Истории Рима, наверное последнее. Если бы Марк продолжил дело Адриана, слава и могущество Рима, возможно, продлились бы еще одно-два столетия. Однако последующий распад огромного римского государства, вероятно, был неизбежен. Об этом убедительно говорят политэкономы, указывая на неэффективность рабского труда и другие весьма серьезные вещи. Наверное, они правы. Однако хочу обратить внимание читателя на значение личных качеств Марка Аврелия, причем в плане историческом и даже более крупномасштабном, чем судьба Римской империи.
Первая книга (глава) «Размышлений» представляет собой некий список признательности Марка всем, кто в ранние годы формировал его мировоззрение и отношение к людям. Здесь и предки, и родители, и учителя, и даже боги. Совокупность взглядов и черт характера, за которые император благодарит своих наставников, хорошо представляет личность автора «Размышлений». Я не воспользовался этим списком потому, что он, естественно, имеет декларативный характер и, кроме того, куда убедительнее привести сторонние свидетельства о достоинствах человека. Но на один из пунктов этого перечня воспринятых качеств я бы хотел обратить внимание читателя. Вот его текст: «От ... Севера (по-видимому, философ Клавдий Север. – Л.О.) любовь к ближним, истине, справедливости. И что благодаря ему я узнал о Тразее, Гельвидии, Катоне, Дионе, Бруте и возымел представление о государстве, которым правят в духе равенства и равного права на речь, с законом, равным для всех, также о единодержавии, которое всего более почитает свободу подданных». (Марк Аврелий Антонин. Размышления, I, 14)
Тразея Пет и Гельвидии Приск, как мы помним, – казненные республиканские оппоненты Нерона. Катон младший и Марк Брут – республиканцы, противники Юлия Цезаря и, наконец, Дион – ученик и друг Платона, боровшийся против тирана Сиракуз Дионисия II. То, что Марк Аврелий называет эти имена в качестве нравственного примера, как имена людей, которым он обязан представлением о свободном и равноправном (хотя и единодержавном) государстве, означает, что он следует их примеру и разделяет их политические убеждения. Мы также вправе заключить, что достойные восхищения нравственные качества Марка Аврелия не случайно схожи с отмеченными ранее достоинствами его предшественников: Нервы, Траяна, Адриана и Антонина Пия. По-видимому, все они следовали тем же примерам. В этом проявилось возрождение или, точнее сказать, новое выявление традиционных особенностей римского характера. Я назову три на мой взгляд, главные. Это мужество, свободолюбие и личное достоинство. Эти особенности во многом обусловили расцвет и могущество древнего Рима, победное шествие по миру его легионов. Яркие проявления римского характера нам открылись при знакомстве с великими римлянами времен Республики и Гражданских войн. Империя возникла как необходимая форма существования огромного Римского государства. Присущая ей возможность деспотии не раз реализовалась в весьма отталкивающих формах (историки ведь описывают главным образом поступки самих деспотов). Но римский характер продолжал существовать, римская традиция не прерывалась. Это засвидетельствовали для потомков мужественным достоинством своей жизни и смерти Тразея Пет, Гельвидий Приск и многие другие жертвы деспотии. За время жестокого правления Домициана терпение римлян исчерпалось. Они не захотели более сносить не совместимую с их характером тиранию. Приход к власти плеяды императоров «Золотого века» – от Нервы до Марка Аврелия – не случаен. Они на уровне верховной власти восстановили древнеримскую нравственную традицию. Им удалось найти форму единовластия, совместимого с традиционной республиканской психологией римлян. Напомню, что первые шаги в этом направлении были сделаны Юлием Цезарем и Августом. И хотя после Марка Аврелия в силу объективных внешних обстоятельств римская республиканская традиция была постепенно утрачена, ее почти тысячелетнее существование и связанные с ней успехи Римского государства повлияли на дальнейшую историю западного мира. После мрачного удушья средних веков римские идеалы свободы и личного достоинства возродились в европейских освободительных движениях XVIII века. Эти идеалы живы и поныне. Вера в их могущество укрепляется знакомством с Римской историей.
