Текст книги "Римская история в лицах"

Автор книги: Лев Остерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 81 страниц)

Веспасиан возвращается в свое имение, к верной Цениде. Хотя он до сих пор не прочь иной раз побаловаться с девчонкой, но по-настоящему ценит в женщине ум и надежность. С Ценидой связан вот уже добрых тридцать лет. Она стала его подругой еще при жизни Антонии, матери Клавдия. Ценида была ее вольноотпущенницей и письмоводительницей. Потом Веспасиан женился на Флавии Домицилле. Ее отец был писцом в казначействе. Домицилла родила ему двух сыновей: Тита и Домициана. После смерти жены Веспасиан вновь сошелся с Ценидой, хотя она была уже немолода, и с тех пор живет с ней как с женой. Они отлично понимают друг друга.

Единственное, что он может поставить ей в упрек, – глупая уверенность, будто ему суждено великое будущее. Точь-в-точь как у покойной матери. Какое уж там будущее в шестьдесят лет! Смешно! Это по настоянию Цениды он потащился за императором в Грецию. Ну, теперь она успокоится, и они мирно займутся хозяйством. Он еще крепок и проживет добрый десяток лет. Провести эти годы среди родных сабинских полей и рощ – лучшего он и не желает. Быть может, Тит достигнет большего? Хороший мальчик! Ему двадцать пять лет, но уже проявил себя настоящим воином. Веспасиан брал его с собой военным трибуном в Германию и Британию, видел в деле. В мирных отношениях с людьми Тит, может быть, слишком мягок и покладист, но в бою отважен и неутомим. Веспасиан крепко любит старшего сына и тот, похоже, платит ему взаимностью. Домициан от него дальше. Младшего привлекает столичная жизнь. Он водит дружбу с поэтами и актерами. Впрочем, это, наверное, пройдет – ведь Домициану нет еще и шестнадцати.

Человек предполагает, а боги располагают! Едва успел Веспасиан вернуться к себе в деревню, как туда прискакал императорский гонец с повелением явиться к правителю, дабы получить высокое назначение – главнокомандующим на войну с Иудеей. Этому предшествовали следующие события. Нерон замыслил грандиозный поход на Восток. Император вознамерился не только сокрушить парфян, но пройти дальше, до самого Инда – повторить великий путь Александра Македонского. Властелин западного мира решил покорить мир восточный и объединить под своей державой все известные в ту пору страны и народы.

Уже легионы из Европы начали перемещаться в Азию, уже накапливались огромные запасы продовольствия и снаряжения, уже создавались в прибрежных городах Аравии опорные базы для флота. И тут вспыхнуло восстание в Иудее. Оставить у себя в тылу эту занозу римляне не могли. Первые попытки обуздать фанатичных повстанцев окончились неудачей. В следующей за этой главой интерлюдии я подробнее напишу об Иудейской войне. Она того заслуживает: и потому, что иудеи сорвали планы римского похода на восток, и потому, что со стороны римлян войной руководили два будущих императора – Веспасиан и Тит. А также и потому, что мы располагаем рассказом об этой войне ее непосредственного участника Иосифа Флавия. Пока же ограничимся замечанием, что к началу 67-го года стало ясно: великий восточный поход придется отложить и бросить серьезные силы на подавление восстания. Решено было направить в Иудею три легиона регулярной армии, такое же количество вспомогательных войск и необходимое множество осадных машин. Встал вопрос: кому поручить главное командование этой грозной силой? Римляне знали, что иудейские фанатики будут сопротивляться до последнего солдата и одновременно развернут партизанскую войну по всей провинции. Надо было найти полководца опытного, усердного и упорного. Вместе с тем не слишком прославленного и знатного, чтобы у него после победы не могло возникнуть опасных амбиций. Вот тогда-то выбор и пал на Веспасиана. Для поддержки продовольствием и снаряжением, а также для наблюдения за действиями главнокомандующего наместником в соседнюю Сирию был послан также немолодой, но знатный сенатор Лициний Муциан.

Веспасиан отправился в Иудею, взяв с собой в качестве легата сына Тита. Войска он принял в Антиохии. Первым делом навел в них порядок и установил строжайшую дисциплину. Вторжение в Иудею началось ранней весной. Римляне пришли с севера. Их путь лежал через область Галилею, в которой находилось много хорошо организованных партизанских отрядов иудеев. В ожесточенных боях с ними Веспасиан закалял и сплачивал свое войско. Сам делил с солдатами все тяготы и опасности похода. В этом он следовал примеру великих полководцев древности – Сципиона, Помпея или Юлия Цезаря. Вот как пишет об этом Тацит:

«Веспасиан обычно сам шел во главе войска, умел выбрать место для лагеря, днем и ночью помышлял о победе над врагами, а если надо, разил их могучею рукой, ел что придется, одеждой и привычками почти не отличался от рядового солдата...» (Тацит. История, 2, 5)

А вот один из боевых эпизодов в описании Иосифа Флавия. При штурме Гамалы римляне терпят неудачу, пытаясь подняться к вершине горы, на которой расположен город. Кроме стрел, копий и камней на них обрушиваются и стоящие на крутом склоне дома...

«Не думая о личной безопасности, – пишет Флавий о Веспасиане, – сам того не замечая, он потеснился чуть ли не до самой возвышенной части города, где среди величайшей опасности очутился один лишь с очень немногими, при нем не было даже сына его, Тита... Считая обратное возвращение ни безопасным, ни достойным для себя, он, собрав все свое мужество и вспомнив о пережитых им от самой молодости опасностях, точно охваченный божественным вдохновением, приказал сопровождавшим его сомкнуться телом и оружием в одну массу. Таким образом он оборонялся против устремившихся сверху масс неприятеля и, не страшась ни численности его, ни его стрел, держался до тех пор, пока враг, усмотрев в его мужестве нечто сверхъестественное, умерил нападение. Как только натиск сделался слабее, он шаг за шагом сам отступал, не показывая, однако, тыла, и так вышел за стену города. Множество римлян пало в этой битве...» (Иосиф Флавий. Иудейская война, IV, 1)

Заслуживает нашего внимания и то, как обращается Веспасиан к своим воинам после этого поражения:

«Веспасиан, – свидетельствует тот же Флавий, – был очень удручен понесенными армией потерями: такое несчастье ее еще никогда не постигало. Последняя же в особенности сгорала от стыда при воспоминании о том, что оставила полководца одного в опасности. Веспасиан поэтому старался утешить ее, но ни единым словом не упомянул о своей собственной особе, не проронил даже ни малейшего упрека и только сказал: «Общие несчастия нужно перенести стойко и не забывать, что по природе войны никакая победа не дается без кровопролития... То, что совершилось на наших глазах, – продолжал он, – произошло не вследствие нашей слабости и не вследствие храбрости иудеев, а только позиция была выгодна для них и убийственна для нас. В этом отношении единственно в чем вас можно упрекнуть, так это в том, что вы увлеклись безумным порывом... Самого верного утешения пусть все-таки каждый ищет в своей собственной руке – тогда вы отомстите за павших и накажете их убийц. Что касается меня, то я останусь тем же, каким был прежде: в каждом бою с недругом я вам буду предшествовать и оставлять поле сражения последним».

Такими словами он воодушевил свое войско». (Там же, IV; 5, 6)

Личной отвагой на поле боя и отеческой заботой о войске Веспасиан заслужил исключительное уважение, любовь и преданность своих солдат.

Несмотря на отдельные неудачи римлян, ликвидация партизанских отрядов в Галилее заняла немного времени – слишком неравны были силы! Путь римского войска лежал на юг, к Иерусалиму – одной из самых мощных крепостей того времени. Под ее стенами должно было произойти решительное столкновение с повстанцами. Веспасиан понимал, что осада Иерусалима будет долгой, и потому спешил подойти к нему в самом начале лета. Все города Галилеи были уже захвачены, многие разрушены. Оставалась последняя, небольшая, но сильная и хорошо оснащенная крепость Иотопата. Руководил обороной талантливый военачальник Иосиф бен Маттафия. В крепости собрались все уцелевшие защитники Галилеи. Они оборонялись отчаянно. По-видимому, и здесь Веспасиан непосредственно руководил атакующими. Известно, что он был ранен в ногу камнем, пущенным со стены. И все же взять штурмом Иотопату не удалось. Из-за голода и жажды она в конце концов капитулировала, но ее защитникам удалось продержаться в течение семи недель. Поход римлян на Иерусалим в этом году был сорван. Войска отошли на зимние квартиры.

Время вынужденного перерыва было заполнено основательной военной подготовкой. Подтягивались продовольственные резервы, отлаживалось согласованное действие штурмовых отрядов. Армия Веспасиана сплачивалась в единый, могучий и послушный организм. С приближением весны среди солдат и офицеров нарастало радостное ожидание начала кампании, обещавшей славу и богатые трофеи из сокровищницы иерусалимского храма. Главнокомандующий придирчиво следил за подготовкой своего войска, но от участия в обсуждении плодов предстоящей победы уклонялся. Эту сдержанность вполне можно было приписать трезвости ума, военному опыту и ответственности полководца. Но была и другая причина, заявившая о себе с наступлением теплых дней.

Все было готово, войско со дня на день ожидало приказа о выступлении. Но Веспасиан отмалчивался и с пристрастием допрашивал перебежчиков, приносивших вести из Иерусалима. Эти вести заслуживали внимания. Вожди партии яростно антиримски настроенных «зелотов», или, как они сами себя называли, «мстителей Израиля», расправившись с более умеренными партиями, начали жестокую борьбу между собой. Главари вооруженных отрядов Шимон, Иоаханан и Элеазар добивались, каждый, верховной военной власти. Хотя все трое и все, кем они командовали, одинаково ненавидели римлян и готовы были сражаться до последнего вздоха, они развязали в стенах Иерусалима настоящую гражданскую войну. В городе воцарились безумие и насилие.

Наместник Сирии Муциан тоже был в курсе раздора в иудейской столице. Он считал, что это обстоятельство благоприятствует атаке на город, и всячески побуждал Веспасиана не откладывать ее. Но главнокомандующий был иного мнения. В конце концов ему пришлось ответить на настойчивые вопросы своих офицеров по поводу задержки начала похода. Иосиф Флавий, который в те дни находился рядом с Веспасианом, так передает его слова:

«Если вы сейчас нагрянете на город, – сказал он, – то этим самым вы вызовете примирение в среде врагов и обратите против нас их еще не надломленную силу. Если же вы еще подождете, то число врагов уменьшится, так как их будет пожирать внутренняя война. Лучший полководец, чем я, – это Бог, который без напряжения сил с нашей стороны хочет отдать иудеев в руки римлян и подарить нашему войску победу, не связанную с опасностью... Если же кто скажет, что блеск победы без борьбы чересчур бледен, то пусть знает, что достигнуть цели в тишине полезнее, чем испытать изменчивое счастье оружия. Ибо столько же славы, сколько боевые подвиги, приносят самообладание и обдуманность...» (Там же, IV, 6)

Той же весной 68-го года появилась еще одна весьма веская причина для отсрочки выступления войска. От наместника Виндекса пришло известие о восстании галльских легионов, потом из Испании – о том, что Гальба намерен поддержать мятеж. Стало очевидно – империя втягивается в гражданскую войну. Перспективы были неясны, но не вызывало сомнения, что в смутное время целесообразно иметь под рукой свободную армию. Осада Иерусалима могла подождать тем более, что планы великого похода на Восток явно откладывались. Эту точку зрения вынужден был одобрить и Муциан. Было решено, что в случае необходимости его четыре сирийских легиона и три – Веспасиана объединят свои силы. А пока следует сохранять нейтралитет, воздержаться от продолжения войны в Иудее и следить за дальнейшим развитием событий.

В середине июня пришло известие о смерти Нерона и провозглашении императором Гальбы. Веспасиан и Муциан привели свои войска к присяге новому императору. В конце января следующего года Восток узнал о новой смене власти в Риме. Иудейское, сирийское и египетское войска присягнули Отону. Затем Цезарея (в русском переводе этот город иногда именуют Кесария, подобно тому как вместо Цезарь говорят Кесарь), где находился штаб Веспасиана, узнала о мятеже германских легионов и провозглашении императором Вителлия. Солдаты и офицеры Веспасиана перестали говорить о походе на Иерусалим и с тревогой обсуждали слухи, приходящие из Италии. Чем кончится противоборство двух новоявленных императоров? Что последует за победой одного или другого? В конце апреля стало известно о смерти Отона. По настоянию Веспасиана восточные армии присягнули Вителлию. Муциан и командующий двумя египетскими легионами Тиберий Александр уступили этому настоянию неохотно. Недовольны были и легионеры Веспасиана. «Почему, – говорили они между собой, – германское войско должно ставить своего императора, к тому же ничем, кроме угодничества, при дворе не отличившегося? Мы можем провозгласить императором полководца, который на наших глазах доказал свою доблесть. Когда огромная германская армия войдет в Рим, что с нею будет делать Вителлий? В Италии ее держать незачем, возвратиться обратно она не пожелает. Значит, он ее пошлет сюда, на теплый Восток, а нас перебросит на север, в дикие германские леса».

Веспасиан делал вид, что не знает о недовольстве войска, а непререкаемый авторитет полководца и любовь солдат исключали возможность малейшего неповиновения. Но его союзник Муциан не считал нужным молчать. Он явился из Антиохии в Цезарею. Уклониться от серьезного разговора было невозможно. Тацит приписывает сирийскому наместнику следующие слова, обращенные к главнокомандующему:

«Я призываю тебя, Веспасиан, взять императорскую власть, которую сами боги отдают тебе в руки. Государству это принесет спасение, тебе – великую славу... бездействовать далее, наблюдать, как государство идет к поруганию и гибели, – трусость и позор. Бесчестным трусом сочтут тебя, если ты предпочтешь ценой унижений и покорности обеспечить себе безопасность... Если у вителлианских солдат и были энергия и боевой пыл, то они, по примеру своего принцепса, растратили их по трактирам и пирушкам. У тебя же в Иудее, Сирии и Египте стоят девять нетронутых легионов, не утомленных походами, не развращенных смутами. Солдаты здесь закалены, привыкли смирять врагов-иноземцев, боевой мощи исполнены эскадры кораблей, конные отряды и пешие когорты, целиком преданы нам местные цари, и ты превосходишь всех соперников опытом полководца... Ты триумфом прославил свое родовое имя, у тебя двое сыновей, один из которых уже может управлять государством и еще юношей стяжал себе славу, сражаясь в германской армии. Если бы я был императором, я сам бы выбрал его в наследники. Поэтому я поступаю разумно, с самого начала уступая тебе императорскую власть... Лучше всего, если ты сохранишь в своих руках верховное командование и не станешь подвергать себя риску, а все превратности военного счастья пусть выпадут на мою долю». (Тацит. История, 2; 76, 77)

Веспасиан не возражает, но и не соглашается. Он выжидает. Долгими летними вечерами отрешенно расхаживает по маленькой комнатке своего скромного дома на берегу моря в Цезарее. Походит к окну, долго смотрит, как у горизонта, подобно путникам, спешащим издалека, возникают едва заметные валы. Приближаются, растут, несут на себе свитки белой пены. Точно бесчисленные послания... Оттуда, с далекого Запада, где томится исстрадавшаяся в междоусобных войнах Италия... Трудные мысли медленно ворочаются в голове, основательно, по-крестьянски взвешивает он все шансы за и против. Ему хорошо известна мощь германской армии.

«Мои легионы, – думает он, – не имеют опыта гражданской войны, а солдаты Вителлия одушевлены только что одержанной победой. Когда дело дойдет до рукопашной, не дрогнут ли мои легионеры перед необходимостью разить сограждан, таких же римских воинов, как они?.. Вителлий – законный император. Его избрание утвердил сенат. А я выступаю в качестве мятежника... Но Муциан прав: правление Вителлия ведет к погибели государства. Совладать с произволом своих солдат он не сможет... И, конечно же, момент исключительно благоприятный. Вителлий не настолько глуп, чтобы оставить в моих руках восточное войско. А ведь, опираясь на верность и слаженность этого войска, я мог бы покончить с анархией в Риме... Лет на пять-шесть еще сил хватит. А потом можно передать империю Титу. Мальчик отлично командует войсками. Если его подержать рядом, то научится и управлять государством... Но торопиться не надо. Пусть легионы Вителлия разлагаются... Но и не опоздать! Допускать официальное смещение с поста главнокомандующего не следует. Это будет уж слишком рискованно...»

Веспасиан подробно выспрашивает всех прибывающих из Рима. Узнав о том, что войска в Сирии и Иудее присягнули, вителлианцы предаются неслыханному разгулу и грабежам. Между тем в восточных армиях напряжение достигает предела. Первым не выдерживает наместник Египта Тиберий. 1 июля в Александрии он приводит свои два легиона к присяге императору Веспасиану. Спустя десять дней, когда эта новость достигает Цезареи, их примеру следует иудейское войско. Происходит это спонтанно:

«Еще никто не знал, – свидетельствует Тацит, – где и когда начнется сходка, еще не решили – в таких случаях это всегда самое трудное, – кто заговорит первым, люди то надеялись, то пугались, то пытались все рассчитать, то полагались на случай, а уже несколько солдат, собравшихся у шатра Веспасиана, чтобы, как обычно, воздать ему почести, подобающие легату, неожиданно приветствовали его как императора. Немедленно сбежались остальные и тут же присвоили ему титулы Цезаря, Августа и все прочие звания, полагающиеся принцепсу. Страх исчез, солдаты уверовали в свою счастливую судьбу. Сам Веспасиан в этих новых и необычных обстоятельствах оставался таким же, как прежде – без малейшей важности, без всякой спеси. Едва прошло первое волнение, густым туманом застилающее глаза каждому, кто попадает на вершину могущества, он обратился к войску с несколькими словами, по-солдатски простыми и суровыми. В ответ со всех сторон раздались громкие крики ликования и преданности. Радостный подъем охватил также легионы, стоявшие в Сирии, и Муциан, с нетерпением ожидавший начала событий, тотчас привел их к присяге Веспасиану». (Там же, 2, 80)

Если верить свидетельству Иосифа Флавия, даже на этой сходке Веспасиан отказывался принять титул императора...

«Но чем больше он отказывался, тем настойчивее сделались военачальники; солдаты окружили его с обнаженными мечами и угрожали ему смертью, если он не захочет с честью жить. После того, как он представил им все основания, по которым отклоняет от себя власть, он, видя, что не может их разубедить, в конце концов уступил своим избирателям». (Иосиф Флавий. Иудейская война. IV, 10)

В течение нескольких дней Веспасиану присягнула вся Азия, все соседние провинции и зависимые от Рима царства. На Востоке распространена была вера в то, что должен явиться мессия – освободитель – и что придет он из Иудеи. Эту веру связали с Веспасианом – ведь он находился в Иудее. В Берите (Бейрут) было созвано совещание, куда прибыли представители всех восточных провинций и царств, Муциан с большой свитой и Веспасиан. Участвовал в совещании и номинальный правитель Галилеи, царь Агриппа, предложивший Веспасиану поддержку своего войска. Союз против Вителлия был заключен. Главнокомандующий, точно пробудившись, развивает кипучую деятельность. По свидетельству Тацита:

«Подготовку к войне Веспасиан начал с того, что набрал рекрутов и призвал в армию ветеранов. Наиболее зажиточным городам поручили создать у себя мастерские по производству оружия, в Антиохии начали чеканить золотую и серебряную монету. Эти меры спешно проводились на местах особыми доверенными лицами. Веспасиан показывался всюду, всех подбадривал, хвалил людей честных и деятельных, растерянных и слабых наставлял собственным примером, лишь изредка прибегая к наказаниям, стремился умалить не достоинства своих друзей, а их недостатки... Что до денежного подарка солдатам, то Муциан на первой же сходке предупредил, что он будет весьма умеренным, и Веспасиан обещал за участие в гражданской войне не больше, чем другие платили за службу в мирное время. Он был непримиримым противником бессмысленной щедрости по отношению к солдатам, и поэтому армия у него всегда была лучше, чем у других. К парфянам и в Армению были посланы легаты, и были приняты меры к тому, чтобы после ухода легионов на гражданскую войну границы не остались незащищенными». (Тацит. История, 2, 82)

Тем временем к восстанию подключились новые и значительные силы. Стоявшее в Мезии (нынешняя Сербия) придунайское войско не желало признавать Вителлия. В состав этого войска входил недавно переброшенный туда из Сирии (еще Нероном) 3-й легион. Его солдаты были наслышаны о справедливости и доблести Веспасиана. Они первыми последовали примеру восточной армии, а затем убедили и два других легиона присягнуть Веспасиану. Вскоре к ним присоединились и два верхнедунайских легиона из Паннонии (нынешняя Хорватия), которые, как мы помним, двигались на помощь Отону и уже подошли к северо-восточной границе Италии. Самым решительным поборником перехода к Веспасиану был легат одного из этих легионов Антоний Прим, которого Тацит, однако, характеризует следующим не слишком лестным образом «...лихой рубака, бойкий на язык, мастер сеять смуту, ловкий зачинщик раздоров и мятежей, грабитель и расточитель, в мирное время нестерпимый, но на войне небесполезный». (История, 2, 86)

Когда оказавшиеся под его начальством военные силы таким образом определились, Веспасиан принял следующий стратегический план. Вторжением в Италию будет руководить Муциан. Придунайские легионы образуют первый эшелон, за ним последует сирийское войско. Армия Веспасиана под командованием Тита пока останется в качестве резерва в Иудее, а сам он отправится в Александрию к Тиберию. План этот заслуживает комментария. Разумеется, надежное подчинение Египта имело свой резон. Отсюда в Рим шли основные поставки зерна. Веспасиан накладывал на них руку и таким образом мог влиять на обороноспособность Италии и настроения ее народа. И все же он оставался в немыслимом удалении от театра военных действий. Присягнувшие ему войска, за исключением иудейского резерва, оказывались в распоряжении полководца, который в силу древности и знатности своего рода имел больше оснований претендовать на владычество в Риме, чем Веспасиан. Что, если, одержав победу, эти войска вздумают провозгласить императором Муциана или кого-нибудь еще из своих командиров? Мы знаем, что этого не случилось. Не было даже попытки, хотя Веспасиан прибыл в Рим лишь спустя почти полгода после победы его войск и смерти Вителлия. По-видимому, он был уверен,что измена невозможна. На чем основывалась эта уверенность? Я думаю, что на глубоком понимании психологии солдат римских армий, которые в ту пору безраздельно держали в своих руках судьбу империи и ее правителей. Да, конечно, предоставленные самим себе, они легко превращались в разнузданную толпу грабителей и насильников. Но они же в трудную минуту становились отважными и упорными воинами. Из корыстных соображений они могли провозгласить властителем Рима старика Гальбу, никогда не бывавшего в бою Отона или ничтожество, вроде Вителлия (хотя в этих случаях традиция верности императору заставляла многих воинов жертвовать ради них жизнью). Они могли верой и правдой служить сугубо штатским принцепсам вроде Калигулы, Клавдия и Нерона. Но корпоративный дух римского войска был неистребимо силен. В сердцах легионеров неизменно жила мечта об императоре – полководце, воине и отце своих солдат. Жили предания о Цезаре, Помпее, Германике. Солдаты не могли изменить Веспасиану, о котором знали, что он именно такой человек, какого они хотят иметь своим императором. А если бы у кого-нибудь из них возникла мысль об измене, он должен был сразу вспомнить о закаленных в боях и беспредельно преданных Веспасиану иудейских легионах. Но вернемся в русло описываемых событий.

Муциан во главе сирийских легионов начинает посуху двигаться к Италии. Ему предстоит долгий путь. Командиры паннонских легионов совещаются о плане своих действий: укрепиться ли в Альпах и ждать подхода легионов из Мезии, а потом и Муциана или самим начать вторжение в Италию. Большинство высказывается за ожидание. Только Антоний Прим яростно отстаивает идею немедленного наступления. Он говорит о разложении войска, пришедшего с Вителлием. Предупреждает, что после получения известия о восстании тот вызовет свежие, не утратившие боеспособность легионы из Германии и Британии. Они прибудут раньше, чем сирийцы Муциана.

«Я не просто убеждаю вас в преимуществах этого плана, – говорит Антоний, – я готов сам и осуществить его, если только никто мне не помешает. Ваш час еще не пробил, оставайтесь с легионами, мне довольно одних легковооруженных когорт. Скоро вы услышите, что путь в Италию открыт, и Вителлию нанесен решительный удар. И тогда вы радостно двинетесь вслед за мной по пути, проложенному победителем». (Там же, 3, 2)

«Глаза Антония горели, – продолжает Тацит, – он говорил резким громким голосом, стараясь, чтобы его услышало возможно больше народу: в помещение, где шел совет, понемногу собрались и центурионы, и кое-кто из солдат. Доводы Антония сыпались в таком изобилии, что заколебались даже люди осторожные и предусмотрительные. Толпа признавала теперь только одного вождя, только одного человека превозносила до небес и презирала всех прочих за слабость и нерешительность». (Там же, 3, 3)

Немедленное выступление Антония Прима во главе большого отряда добровольцев было решено. А в это время Вителлий в Риме, распустив прежний преторий, набирает новый – шестнадцать когорт вместо обычных девяти. Берет кого попало. Римский гарнизон, в который вливается двадцать тысяч человек, становится ненадежным и неуправляемым. Во главе претория император ставит двух префектов. Один – ставленник Цецины, другой – Валента. Давняя вражда фаворитов разгорается. Вителлий поддерживает то одного, то другого. Легионы, расквартированные в муниципиях, не готовятся к боям, забывают лагерную жизнь, их силы тают. Сам принцепс предается наслаждениям и о будущем старается не думать. Тацит утверждает, что за несколько месяцев он ухитряется проесть пятьдесят миллионов денариев.

. Но вот приходят первые известия о мятеже восточных и дунайских легионов. Потом сообщение о том, что отряд Антония Прима уже в Италии. Как тот и предполагал, Вителлий вызывает легионы из Германии и Британии. Но мятежники забрасывают их подметными письмами, и легионы не спешат на вызов императора, выжидают. Навстречу Антонию под командой Цецины выходит отряд пришедших с Вителлием германцев. Вслед за ним выступают отдельные подразделения еще десятка легионов. Солдаты в плохой форме: изнурены непривычной жарой, идут медленно, несомкнутым строем. Они направляются в долину Пада, все к той же печально знаменитой Кремоне. То ли поддавшись обиде и слепой ревности к Валенту то ли сориентировавшись в общей ситуации, Цецина, по свидетельству Тацита, «принялся разными хитростями восстанавливать центурионов и солдат против Вителлия, которому они были фанатически преданы». (История, 2, 101)

В это время со стороны противника вслед за отрядом Антония Прима в полном составе выступают еще два паннонских легиона. Сам же Антоний, не дожидаясь их подхода, двигается дальше вперед. У Цецины заведомо больше людей, и он мог бы разгромить Антония, но занят тем, что уговаривает своих воинов присягнуть Веспасиану Кого-то ему удалось убедить, но большинство возмутилось. Цецину заковали, выбрали командующих и собрались идти на соединение с другими частями вителлианцев. Антоний Прим, воспользовавшись сумятицей, рискнул начать сражение. Оно шло с переменным успехом, потом с обеих сторон подошли основные силы. Ожесточенная битва длилась всю ночь. Теперь под командой Антония сражались паннонские и мезийские легионы. Со стороны вителлианцев было не меньше солдат, но не было единого полководца. В конце концов им пришлось отступить к Кремоне. Возможность взять штурмом ее хорошо оснащенную крепость казалась весьма сомнительной. Но Антоний обещал солдатам отдать город на разграбление. Это заметно прибавило им рвения и упорства. Последнее и решило дело. В какой-то момент защитники Кремоны дрогнули. Крепость пала. В течение четырех дней в городе не стихала вакханалия грабежа, после чего он был сожжен дотла.

Через несколько дней после выступления Цецины Вителлию удалось выпроводить к театру военных действий и Валента. Он поехал без войска, со свитой своих наложниц, и вовсе не торопился. Узнав в пути об измене Цецины, запросил подкреплений. Ему прислали три когорты преторианцев и британскую конницу Тем временем пришло известие о разгроме под Кремоной. Валент бросил присланный ему отряд и скрытно отплыл в Галлию. Он рассчитывал поднять остававшиеся там римские армии и германские племена на новую большую войну Бурей его корабли отнесло к островам близ Массалии, где он был арестован моряками прокуратора Нарбонской Галлии Паулина – давнего друга Веспасиана.

Между тем в Риме Вителлий, будто предчувствуя свой близкий конец, еще роскошнее пирует и развлекается. Он даже не помышляет о том, чтобы готовить войско к предстоящим сражениям, обратиться к солдатам с речью или хотя бы показаться народу. Только получив известие об измене Цецины и его аресте, император выступил на многолюдном собрании граждан, воздав хвалу солдатам за проявленную ими верность. В сенате он произнес пышную речь, после которой сенаторы осыпали его выражениями самой льстивой преданности.

После Кремоны Антоний Прим повел себя в Северной Италии, как в завоеванной стране. Его легионеры грабят мирное население деревень и городов. Антоний разрешил им самим выбрать центурионов вместо убитых. Выбрали самых смутьянов. Теперь уже не солдаты подчиняются командирам, а командиры зависят от произвола солдат. Приближается зима. Легионы Муциана подходят к границам Италии, но Антоний не желает делить плоды своей победы с главнокомандующим. Хотя его войско не обеспечено продовольствием и снаряжением для зимней кампании, он приказывает разведать проходы в Апеннинах, намереваясь безотлагательно двинуться на Рим. Муциан обеспокоен молниеносными успехами Антония и опасается, что тот оттеснит его от победы. Переписка между ними приобретает резкий характер. Оба посылают свои жалобы в Александрию.