Текст книги "Римская история в лицах"

Автор книги: Лев Остерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 81 страниц)

Выше я написал, что Цицерон был порою склонен к панике, даже к отчаянию, но иногда – и к отчаянной храбрости. Отказ последовать за Цезарем, так же, как ранее – защиту Милона, я считаю возможным отнести к числу поступков этой последней категории. Представь себе, читатель, Цицерона приглашает полководец, покоривший всю Галлию, убивший там миллион человек, перед которым распростерта Италия. Отказ его оскорбляет. Что может из этого воспоследовать? Ну, конечно, не немедленная физическая расправа. Цезарь – не Клодий, он – человек того же уровня культуры, что Цицерон. Но изгнание – вполне возможно. Для Цицерона оно хуже смерти. А может быть, и кинжал анонимного убийцы. Цицерон и Цезарь не виделись десять лет. Кто знает, как изменился за годы тяжелой войны бывший почитатель первого оратора Рима?.. И все же Цицерон отказывает Цезарю!..

Оставим его размышлять и удивляться собственной дерзости и последуем за Цезарем в Рим. Никто, разумеется, не препятствует его въезду – город в страхе замирает. 1-го апреля Цезарь созывает оставшихся в Риме сенаторов на заседание и обращается к ним с большой речью. Он излагает свою версию развития событий и снова перечисляет все свои обиды. Затем предлагает сенату взять на себя заботу о государстве и управлять им совместно с ним, Цезарем. А также добавляет, что... «если они из страха будут уклоняться от этого, то он не станет им надоедать и самолично будет управлять государством». (Записки... Гражданская война, 1, 32) Цезарь предлагает отправить к Помпею послов-сенаторов для переговоров о мире. Сенат одобряет, но... из страха перед Помпеем и его окружением никто не соглашается взять на себя это посольство.

Прождав понапрасну несколько дней, Цезарь назначил начальствовать над Римом претора Лепида, над остальной Италией – Марка Антония, а сам направился в Испанию. Легионы, остававшиеся на зиму в Галлии, еще раньше получили приказ идти навстречу ему в низовья Роны.

В Испании находилось шесть легионов, набранных Помпеем, под командованием трех его проверенных полководцев: Афрания, Петрея и Варрона. К ним примыкало и большое испанское ополчение. Отправляться вслед за Помпеем в Грецию, оставив такую массу врагов у себя за спиной, было бы слишком рискованно. Кроме того, все равно приходилось ожидать постройки кораблей для переправы. Поэтому Цезарь решает начать военные действия против Помпея с Испании. Для этого нужны деньги и, как говорится, ничтоже сумняшеся, он перед отъездом забирает их из государственной казны. Ключи от него было спрятали, но Цезарь приказал своим солдатам взломать двери в сокровищнице храма Сатурна. А когда один из трибунов пытался ему помешать, он без обиняков пригрозил ему смертью. Эта «экспроприация» настраивала против Цезаря многих граждан. Во-первых, грубо попиралось древнее и бесспорное право сената распоряжаться казной государства. Во-вторых, Цезарь прихватил и неприкосновенные суммы, на которые после первого галльского нашествия было наложено заклятие, запрещавшее тратить их на что-либо, кроме новой войны с галлами. Он заявил, что навсегда усмирил галлов и тем самым снял заклятие. Ничего не поделаешь! Деньги были нужны. К ограничению полномочий сената народ следовало понемногу приучать. А недовольства все равно не избежать– – желательно лишь удержать его в определенных границах.

Цицерон возмущен самоуправством Цезаря. Он полагает, что своим отношением к казначейству тот сильно навредил себе в мнении народа. Впрочем, о событиях в Риме ему известно с чужих слов, так как сам он остается в своей усадьбе под Кумами – неподалеку от Капуи. Туда ему с дороги, видимо, вспоминая их последний разговор, в это же время пишет Цезарь:

«Император Цезарь шлет привет императору Цицерону.

Хотя я и полагал, что ты ничего не сделаешь необдуманно, ничего не сделаешь неразумно, тем не менее, взволнованный людской молвой, я нашел, что мне следует написать тебе и во имя нашего взаимного расположения просить, когда дело уже близко к окончанию, не выезжать никуда... Ибо ты и нанесешь тяжкую обиду дружбе, и дурно позаботишься о самом себе, если покажется, что ты непокорен судьбе... С твоей стороны ничего более тяжкого для меня не может случиться. По праву дружбы между нами прошу тебя этого не делать...

За четырнадцать дней до майских календ, в походе». (Письма... т. 2, № 388) Цезарь, как всегда, проявил проницательность и способность предугадывать поступки людей, которые его интересовали. Маятник сомнений Цицерона качнулся в другую сторону – он решает ехать к Помпею в Грецию. В конце апреля он пишет (Луцию Руфу):

«Что правильно – очевидно. Что выгодно – ясно. Однако, если мы таковы, каковыми должны быть, то есть достойны своих стремлений и образования, мы не можем сомневаться в том, что наиболее полезно то, что является самым честным». (Письма... т. 2, № 387)

В середине мая открывается навигация, в конце мая Цицерон прибывает в лагерь Помпея. Оставим его там выяснять свои непростые отношения с сенаторами и Помпеем, а сами отправимся вслед за Цезарем.

Дорога в Испанию проходит через Массалию (Марсель). Туда уже успел явиться знакомый нам Луций Домиций (так недавно прощенный!) и подбил массальцев закрыть перед Цезарем ворота, объявив о своем «нейтралитете». Довольно сомнительном – поскольку Домиций назначен комендантом города и командующим его обороной. Цезарь оставляет перед Массалией часть войска, поручив своему легату Требонию начать регулярную осаду города, а сам с основными силами направляется в Испанию. У него шесть легионов ветеранов Галльской войны и несколько тысяч человек вспомогательного войска. Проходы в Пиренеях он занял своим авангардом заблаговременно.

Армии Цезаря и помпеянцев сходятся на севере Испании, около города Илерда. Оба войска маневрируют с переменным успехом. Сначала Цезарь оказывается в критическом положении, когда бурный разлив рек сносит мосты и отрезает его армию от снабжения продовольствием. Потом ситуация меняется на обратную. Испанцы, сохранившие расположение к Цезарю еще со времен наместничества в этой стране, переходят на его сторону. Афраний и Петрей вынуждены отходить. Цезарю удается окружить их в пустынной и безводной местности. Но, несмотря на явное преимущество своей позиции, он медлит начинать сражение. И вовсе не из-за неуверенности в исходе. Сам он в «Записках» следующим образом объясняет свою медлительность:

«...Цезарь стал надеяться достигнуть своей цели без сражения и без потерь, раз ему удалось отрезать противников от продовольствия: зачем ему, хотя бы и в счастливом бою, терять кого-либо из своих? Зачем проливать кровь своих заслуженных солдат? Зачем, наконец, испытывать счастье? Ведь задача полководца – побеждать столько же умом, сколько мечом. Жалел он и своих сограждан, которых пришлось бы убивать, а он предпочитает одержать победу так, чтобы они остались невредимыми.

С этими соображениями Цезаря большинство не соглашалось. Солдаты открыто говорили друг другу, что раз упускают случай одержать такую большую победу, то они не станут сражаться даже тогда, когда Цезарь от них этого потребует. Но Цезарь остался при своем решении». (Записки Юлия Цезаря. Гражданская война, 1, 72)

Расчеты Цезаря оказались верны. Ввиду нехватки воды и продовольствия, под давлением своих солдат, которые уже начали брататься с солдатами Цезаря, полководцы Помпея были вынуждены капитулировать. Еще одна бескровная победа! Условия капитуляции были мягкими. Цезарь потребовал только роспуска войска и оставления провинции. На тех же условиях вскоре капитулировал и Варрон, чье войско находилось в южной Испании.

Не меньшую заботу о бескровном разрешении конфликта Цезарь проявил и в отношении Массалии. Осадные сооружения уже вплотную подступили к ее стенам, но Цезарь прислал в письме к Требонию распоряжение воздерживаться от штурма. Он опасался, что солдаты расправятся с населением города. Массалийцы тоже умоляют осаждающих дождаться возвращения Цезаря, уповая на его милосердие. Солдаты Требония утрачивают бдительность. Этим коварно пользуются массалийцы. В ветреную погоду они совершают внезапную вылазку и поджигают плотину, башни, метательные орудия и прочие сооружения. Возмущенные обманом цезарианцы в короткий срок восстанавливают все необходимое для штурма и горят жаждой отмщения. В этот момент прибывает Цезарь. Массалия капитулирует. Луцию Домицию удается бежать морем. И опять твердая рука полководца пресекает возможность кровопролития. Массалийцы должны отдать все оружие, корабли и деньги из городской казны, но Цезарь сохраняет не только жизнь и свободу граждан Массалии, но даже статус этого вольного города «во внимание, – как он пишет, – к его имени и древнему происхождению».

Таким образом, обеспечен испанский тыл, обезврежена предавшаяся Помпею Массалия. И все еще не погиб в бою ни один римский гражданин. Удивительно, но Цезарю удается вести все дальше свою «бескровную революцию». Впрочем, это относится только к тем военным действиям, которыми руководил сам Цезарь. Курион был послан им в Сицилию с войском против Катона. После того, как тот без боя покинул остров, Курион по собственной инициативе переправился в Африку. Преследуя одного из легатов Помпея, бежавшего из Италии, он столкнулся с нумидийским царем Юбой, потерпел решительное поражение и погиб в бою. Но все-таки здесь римские воины пали от рук варваров, а не сограждан.

Еще под Массалией Цезарь получил известие о том, что в Риме он назначен диктатором. Это назначение было произведено, мягко говоря, не совсем обычным способом. Согласно закону, решение о введении диктатуры (сроком на шесть месяцев) мог принять только сенат. Он поручал одному из консулов назначить диктатора. Между тем обоих консулов не было в Риме. Диктатором Цезаря назначил претор Эмилий Лепид, испросив на это полномочий у Народного собрания. В своих «Записках» Цезарь пишет, что, находясь в Массалии... «он узнал, что в Риме проведен закон о диктатуре и что именно его назначил диктатором претор Лепид». Интересно, кого бы еще мог назначить Лепид, оставленный Цезарем в качестве военного коменданта Рима? Возникает сильное подозрение, что назначение диктатором было предусмотрено самим Цезарем еще до отъезда в Испанию. И вот с какой целью. Диктатор вовсе не обязан оставаться в этом звании в течение полугода. Если положение дел нормализуется, он может сложить с себя полномочия до срока и провести выборы новых консулов. Приближался тот самый 48-й год, когда Цезарь (еще так загодя) рассчитывал стать консулом. Сенат помешал ему добиться этого нормальным путем. Ну что же. Он осуществит свои планы через диктатуру!

И действительно, по прибытии в Рим Цезарь оставался диктатором всего... 11 дней. Впрочем, и за этот ультракороткий срок он сумел провести через Народное собрание кое-какие неотложные мероприятия. В частности, получила компромиссное разрешение проблема неуплаты долгов (в связи с нестабильностью финансовой ситуации – что случается, по-видимому, во все смутные времена). Право римского гражданства получили Цизальпинская Галлия и испанский город Гадес, существенно поддержавшие в свое время Цезаря.

Затем Цезарь созвал комиции для выбора консулов, предложил свою кандидатуру и, разумеется, был избран вместе с одним из своих сторонников. Это весьма существенно меняло ситуацию. Республиканские институты власти, хотя уже малоэффективные, были еще живы. Традиционное римское уважение законов и заветов старины сделало бы чрезвычайно рискованной попытку ниспровержения всех этих институтов одновременно. Восстав в первую очередь против сената, Цезарь стремился использовать в своей борьбе с ним законную власть консула. Ведь до сих пор он в глазах римского народа был всего лишь мятежным наместником и полководцем. Консулы же оставались на стороне Помпея. Теперь их год заканчивался...

В конце декабря Цезарь прибыл в Брундисий, имея в виду переправиться с войском в Грецию. Вместе с ним пришли только два первых легиона из-под Массалии, порядком уставшие после долгого пешего похода. На месте уже находились три легиона ветеранов, начавшие с Цезарем год назад италийскую кампанию. А также – новобранцы. Всего он мог рассчитывать собрать в Брундисий примерно десять легионов неполного состава, то есть около сорока тысяч солдат. Но беда в том, что имевшийся в распоряжении Цезаря небольшой флот был незадолго до того потерян одним из его легатов в морском бою. А те корабли, которые за год успели построить или нанять, могли взять на борт от силы половину войска, стекавшегося в Брундисий, Конечно, в зимнее время никто и не предполагал отправляться в плавание на перегруженных кораблях по бурному Адриатическому морю. Но вряд ли можно было надеяться на существенное пополнение флота к весне. Не были сделаны и необходимые для такой экспедиции запасы продовольствия и снаряжения.

Между тем Помпей за год своего пребывания в Македонии успел собрать и обучить вместе с переброшенными из Италии девять легионов. Еще два должен привести из Сирии давний неприятель Цезаря и тесть Помпея Метелл Сципион. Вассальные и союзные Риму города и царства Востока прислали вспомогательные войска. Конница – цвет римской и италийской молодежи – насчитывает семь тысяч всадников. Наконец, у западных берегов Греции находится огромный флот Помпея: 500 боевых кораблей и великое множество легких судов. Командует флотом Марк Бибул – тот самый, что десять лет назад тщетно пытался остановить восхождение Цезаря. Помпей был абсолютно убежден в том, что через такой заслон Цезарю не удастся перебросить свои войска из Брундисия в Грецию по морю. Поэтому свое войско он держит на удобных зимних квартирах в Фессалии, близ восточного побережья Балканского полуострова. Весной 48-го года он намеревается, соединив все свои силы, посуху пройти вдоль побережья Адриатики и возвратиться в Италию. Временное отступление в Грецию себя оправдало. Все учтено и рассчитано правильно!.. Кроме одного, но очень существенного – личности и военного гения противника!

Цезарь понял, что единственный шанс на успех экспедиции связан именно с неблагоприятностью обстоятельств и трудностью его положения. В частности, и с нехваткой кораблей, о чем Помпей и Бибул, без сомнения, осведомлены. А потому и совершенно уверены, что с такими транспортными средствами он не решится выйти в море – тем более зимой. Но... зимние штормы столь же неприятны для моряков Бибула, а излишняя уверенность на войне может сыграть дурную шутку!

Немедленно по прибытии в Брундисий Цезарь собирает всех находившихся там солдат на сходку и обращается к ним с речью. В своих «Записках» он о ней упоминает весьма кратко. Быть может, потому, что не хочет привлекать внимание читателей к тому, сколь рискованным, если не сказать авантюрным, было принятое им решение. В очередной раз он поставил на карту все, к чему так упорно продвигался в течение, по меньшей мере, последних двадцати лет своей жизни. Аппиан, оценив всю драматичность момента, приводит подробный пересказ речи Цезаря. Я позволю себе процитировать один фрагмент:

«О, мужи, – обращается к солдатам Цезарь, – вы, которые мне помогаете в величайших делах, знайте, что ни бурность погоды, ни запоздание некоторых войсковых частей, ни недостаток соответствующего снаряжения не удерживают меня от движения вперед. Ибо я полагаю, что быстрота в действиях мне будет полезнее всего этого и что мы, первые, которые прежде других сюда прибыли, должны, полагаю я, оставить здесь на месте рабов, обоз и все снаряжение, чтобы имеющиеся в наличности корабли могли вместить нас самих. Самим же, немедленно отправившись на судах, испытать, не удастся ли, укрывшись от врагов, противопоставить бурным непогодам доброе счастье, малочисленности – смелость, нашей бедности – изобилие у врагов, которым мы должны овладеть, как только выйдем на сушу, ибо знаем, что если мы их не победим, то у нас своего собственного ничего нет. Итак, мы пойдем за рабами, снаряжением и съестными припасами врагов, пока они находятся под кровлей зимних стоянок. Пойдем, пока Помпей полагает, что и я стою на зимней стоянке... Вам, хотя вы сами это знаете, я скажу, что самое важное в военном деле – это неожиданность... Я же сам и в настоящее время предпочел бы скорее тратить время на плаванье, чем на разговоры, чтобы Помпей увидел меня тогда, когда, по его расчетам, я еще занимаюсь организацией власти в Риме. Хотя я знаю вашу покорность, все же я жду ответа». (Аппиан. Гражданские войны. 11, 53, 54)

Воины с воодушевлением закричали, чтобы он вел их на корабли. В тот же день погрузились пять легионов ветеранов и шестьсот отборных всадников. Из-за шторма на море пришлось простоять у Брундисия целые сутки. Тем временем прибыли еще два легиона. Их прямо с ходу плотно загрузили во все оставшиеся суда и вышли в открытое море. Это было 4-го января 48-го года.

Можно вообразить себе изумление и досаду Бибула, чьи корабли стояли на приколе у берега греческого острова Керкира, когда за бесчисленными набегающими рядами серо-зеленых вспененных волн зимнего моря он заметил вдали влекомую сильным западным ветром флотилию Цезаря. Сто десять боевых кораблей Бибула не готовы к отплытию, их гребцы в разброде. А между тем у Цезаря для прикрытия всего транспорта с войсками имеется только двенадцать военных судов. Он и на этот раз выиграл свою рискованную игру!

Выгрузившись на пустынном западном берегу Эпира, Цезарь немедленно отсылает корабли в Брундисий, где их ожидал Марк Антоний с остальным войском. Однако дождаться ему не пришлось. Бибул перехватил возвращавшиеся порожние суда и сжег их. Положение Цезаря стало трудным. Было ясно, что Антоний сможет попытаться прорваться морем не раньше, чем через три-четыре месяца, когда сумеет со всей Италии собрать в Брундисий новую флотилию. У Помпея по крайней мере троекратное преимущество в численности войск, но вряд ли он откроет военную кампанию до весны. Придется зимовать на неприютном берегу, почти без продовольствия, которое в ближних окрестностях добывать будет нелегко. Однако Цезарю известно, что примерно в ста пятидесяти километрах к северу от места его высадки, в приморском городе Диррахий, Помпей сложил огромные запасы зерна и прочего снаряжения для похода в Италию. Значит, надо во что бы то ни стало овладеть Диррахием. Цезарь выступает с войском на север немедленно – в день высадки. Он прекрасно понимает, что Помпей очень скоро узнает о его появлении в Греции, и потому сам отправляет к нему гонца с новыми предложениями мира и взаимного разоружения. Помпей их не принимает, а форсированным маршем ведет свои войска к Диррахию. Обе армии идут днем и ночью, с максимальной поспешностью. Аппиан ярко описывает это своеобразное состязание:

«И ни пище, ни сну они не уделяли времени. Такая была быстрота, напряжение и крики тех, кто их вел при свете факелов, что по мере того, как враги все более друг к другу приближались, увеличивались страх и смятение. Некоторые от усталости сбрасывали с себя то, что несли, или, прячась в ущельях, отставали, готовые ради немедленного отдыха примириться и со страхом перед врагом.

Такие бедствия терпели обе стороны. Однако Помпей достиг Диррахия прежде Цезаря и расположился при городе лагерем». (Там же. 55, 56)

Помпей занял позицию на северном берегу реки Апс, пересекавшей дорогу к Диррахию. Цезарю пришлось поставить лагерь на ее южном берегу. Не оставалось ничего иного, как зимовать с войском в палатках. Ответа на мирные предложения от Помпея не последовало. По свидетельству его приближенных, выслушав гонца Цезаря...

«Зачем мне жизнь, – сказал он, – зачем мне гражданские права, если дело будет иметь такой вид, что я ими обязан милости Цезаря? Подобного предположения никоим образом нельзя будет устранить, когда начнут думать, что меня по окончании войны возвратили в Италию, из которой я сам выехал». (Записки Юлия Цезаря. Гражданская война. II, 18)

Речка Апс, разделявшая два войска, была неширока. Солдаты обоих полководцев с ее берегов нередко вступали друг с другом в разговоры, и на это время, по взаимному согласию, воздерживались от перестрелки. Цезарь, вспомнив недавний опыт войны в Испании, решил прибегнуть к тому, что сейчас назвали бы «народной дипломатией». Он послал на берег своего легата Ватиния, который, обращаясь к солдатам Помпея, начал говорить, что не годится гражданам поднимать оружие против граждан. Он просил позвать кого-нибудь из командиров, с кем можно было бы условиться о встрече для обсуждения возможности уладить дело миром.

«...его в молчании, – пишет Цезарь, – выслушали солдаты обеих сторон. Ему ответили, что А. Варрон обещает выйти на следующий день для переговоров и сообща с ним обсудить, каким образом послы могли бы безопасно пройти к ним и изложить свои пожелания. Для этой цели сообща было назначено определенное время. Когда на следующий день послы там сошлись, то из обоих лагерей явилось большое множество народа: все напряженно ожидали, чем кончатся переговоры, и казались чрезвычайно миролюбиво настроенными...» (Записки Юлия Цезаря. Гражданская война, III, 19)

Позволю себе на мгновение прервать Цезаря ради небольшого историко-лингвистического замечания. Те, кто читал 1 том этой книги, возможно, были удивлены, узнав, что слово «провокация» в древнем Риме означало обращение осужденного на смерть к народу с просьбой о помиловании. Так что смысл слова был совсем другой, чем ныне. Но из этого отнюдь не следует, что действия, которые мы теперь характеризуем как провокационные, не встречались в политической и военной практике древних. Похоже, что такие действия имеют столь же почтенный возраст, как сама война. Продолжу из Цезаря:

«...Тогда из неприятельских рядов вышел Т. Лабиен и начал очень высокомерно говорить о мире и спорить с Атинием. Во время этого разговора вдруг со всех сторон полетели копья. Ватиний, которого прикрыли щитами солдаты, спасся, но многие были ранены... Тогда Лабиен воскликнул: «Так перестаньте же говорить о примирении. Никакого мира у нас быть не может, пока нам не доставят головы Цезаря!» (Там же)

Я полагаю, что Цезарю было известно, с какого берега полетело первое копье. Скорее всего с того, где были его солдаты, которых преднамеренно оскорблял Лабиен. Для того и оскорблял! Ведь полководцу, который изменил Цезарю, мир чести не сулил.

В ответ на первое копье обратно полетело три. За ними в первоначальном направлении – девять. И вот уже «со всех сторон полетели копья». Развитие спровоцированных столкновений или массовых беспорядков не всегда следует закону геометрической прогрессии, но непременно имеет лавинообразный характер. «Миролюбивое настроение»! Удивительно, с какой скоростью настроение вовлекаемой в такую лавину толпы изменяется – порой на прямо противоположное.

Итак, все попытки примириться с Помпеем (в который уже раз!) провалились. Плутарх очень красочно и подробно описывает, как Цезарь ночью, в одежде раба пытался на маленьком суденышке доплыть до Брундисия, чтобы самому ускорить переправу войск, как волны и сильный встречный ветер мешали лодке выйти из реки в море, как Цезарь открыл кормчему свое «инкогнито»... Но гребцам не удалось справиться с приливом – и он вынужден был вернуться. Описание, пожалуй, слишком красочное и подробное, чтобы доверять ему.

Чем же занят был Цезарь в эти долгие и холодные зимние месяцы? По-видимому, главным образом заботами о прокорме и обогреве своих солдат, приплывших на этот дикий и пустынный берег без всяких припасов. Оставим же его на время за этим нелегким делом и посмотрим, что происходит в лагере Помпея и как там себя чувствует Цицерон.

Вслед за войском с восточного побережья в Диррахий перекочевала и вся римская знать, покинувшая Италию вместе с Помпеем. В его окружении было не меньше сенаторов, чем Цезарь мог собрать в Риме. Здесь находились и Лабиен, и все полководцы Помпея (отпущенные Цезарем), и его взрослый сын, Катон, молодые, но уже влиятельные сенаторы Брут и Кассий, наконец, Цицерон. Проблем с продовольствием и обеспечением как этой пышной свиты, так и самого войска у Помпея не было. Помимо запасов, хранившихся в Диррахии, все необходимое он получал от дружественных ему восточных владык и городов по морю. Состояние духа в его лагере было лихорадочное. Все уверяли друг друга в близкой победе. Многие утверждали, что сложившаяся ситуация очень выгодна, поскольку Цезарь разбил свое войско на две части и их можно будет разгромить поочередно – сначала здесь, потом в Италии. Ведь Бибул теперь уж ни за что не позволит Антонию пересечь море. Тем не менее, настроение было тревожное. Войско Цезаря до сих пор было почти легендой. Большую часть своих солдат он набрал в Галлии. Свирепые варвары были обучены и организованы по римскому образцу и прошли боевую закалку в непрерывных сражениях многолетней войны. Теперь их легионы стояли рядом, за рекой. Из Записок о Галльской войне, опубликованных Цезарем три года назад, римляне знали, что каждый его солдат готов сражаться с десятком врагов. Сумеет ли войско Помпея, пусть большое и хорошо обученное, но никогда (кроме двух легионов) не бывавшее в бою, противостоять натиску ветеранов Цезаря?

Плутарх в биографии Цицерона приводит фразу, которую тому якобы сказал Катон:

«Безрассудно и без всякой нужды сделался ты врагом Цезаря и безрассудно разделишь с нами великую опасность, явившись сюда». Цицерон и сам уже сожалел о порыве, приведшем его в Грецию.

«Помпей, – пишет далее Плутарх, – не пользовался его (Цицерона. – Л.О.) услугами ни в одном важном деле. Виновником такого недоверия был, впрочем, он сам, ибо не скрывал и не отрицал своего раскаяния, но, не ставя ни во что приготовления Помпея, порицая исподтишка все его планы, осыпая язвительными шутками союзников, расхаживал по лагерю и, сам всегда угрюмый, без тени улыбки на губах, вызывал неуместный и ненужный смех своими остротами». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Цицерон, XXXVIII)

Наверное, многие из аристократов платили Цицерону взаимной неприязнью, припоминая его долгие колебания, предшествовавшие прибытию в лагерь.

Так прошла зима. В ее разгаре умер Бибул. Это заметно ухудшило координацию действий флота, состоявшего из нескольких флотилий различных союзных Помпею городов. Кроме того, чтобы блокировать выход кораблей из бухты Брундисия, надо было постоянно крейсировать неподалеку от города. Антоний же расставил сторожевые посты вдоль всех окрестных берегов и не давал возможности пополнять запасы пресной воды. В результате морская блокада Брундисия была снята.

В конце первой декады апреля, дождавшись сильного попутного южного ветра, Антоний вышел в открытое море и благополучно достиг берегов Эпира значительно севернее Диррахия. Он был замечен с кораблей родосской эскадры, но поздно – догнать его не удалось. Антоний привез три легиона ветеранов, один – новобранцев и еще 800 человек конницы. Узнав о его прибытии, Цезарь двинулся навстречу Антонию. Помпей тоже вывел свои легионы из лагеря и попытался помешать объединению армий противника. Однако благодаря умелому маневру Антония сделать это не удалось. Цезарь теперь располагал примерно 34 тысячами человек пехоты и 1400 человек конницы. Часть своих солдат он вынужден был отрядить для заготовки провианта, а также для того, чтобы преградить путь легионам, идущим к Помпею из Сирии. С остальным войском он, обойдя Помпея, сумел подойти и Диррахию и осадить его.

Вернувшись вслед за Цезарем, Помпей поставил свой лагерь на скалистой возвышенности, близ берега моря. Диррахий был хорошо укреплен. Взять его штурмом без осадных орудий было невозможно, и Цезарь оказался между двух огней. Он и его солдаты, несмотря на двукратное численное преимущество у противника, горели желанием завязать решительное сражение. Но Помпей от этого уклонялся. Напрасно Цезарь раз за разом выводил свое войско на равнину в надежде, что самолюбие заставит Помпея принять вызов. Тот оставался в лагере или ставил свое войско перед самым валом, где оно находилось под прикрытием стрел и снарядов с вала.

Помпей начал строить на окрестных холмах цепь редутов, чтобы окружить легионы Цезаря. Тот, поняв, что война затягивается, в свою очередь, стал окружать валом и редутами расположение войск Помпея. Он рассчитывал отрезать их от источников воды. Сам Цезарь так описывает эту своеобразную ситуацию:

«Это был новый и необычный способ ведения войны, как по очень большому количеству редутов, по огромному протяжению, по сложности фортификационных работ, по системе блокады, так и во всех других отношениях... в данном случае Цезарь блокировал с менее многочисленным войском неослабленную и свежую армию, имевшую всякие припасы в изобилии... Между тем сам Цезарь находился в очень затруднительном положении, так как весь хлеб повсеместно в округе был съеден. Но все-таки его солдаты выносили нужду с поразительным терпением...» (Записки Юлия Цезаря. Гражданская война. II, 47)

Легионеры Цезаря пекли хлеб из каких-то кореньев. Эти лепешки они иногда забрасывали в лагерь Помпея, крича, что пока земля родит такие коренья, они не снимут осаду. У помпеянцев складывалось впечатление, что против них воюют не люди, а дикие звери.

Так продолжалось до середины июля, когда крупное сражение состоялось. Началось оно, как это нередко случается, помимо воли полководцев. Из описания, оставленного Цезарем, ход сражения понять трудно, Очевидно лишь то, что оно началось локальным столкновением двух отрядов на одном из участков обороны Помпея. Потом туда направились подкрепления с обеих сторон. Но воины Цезаря заблудились в системе фортификационных сооружений, сбились с дороги и оказались на очень невыгодной позиции. Помпей тем временем успел подвести крупные силы и обратил в бегство сначала один, а затем и второй фланг цезарианцев. Быть может, длительное голодание подорвало стойкость ветеранов. Несмотря на некоторую неясность диспозиции, картина разгрома его войск описана Цезарем в «Записках» откровенно, без прикрас и оправданий:

«Правое крыло, – пишет он, – не имевшее связи с левым, при виде замешательства конницы стало отступать, – чтобы не быть застигнутым в пределах укреплений, через бреши разрушенного вала. При этом многие из солдат, чтобы не попасть в давку, бросались в ров с десятифутовой высоты вала, давя первых; остальные по их трупам искали себе спасения и выхода. На левом же крыле солдаты видели с вала, что Помпей подходит, а наши бегут. Так как враг был и спереди, и сзади, то из боязни быть отрезанными на узком пространстве они также начали отступать тем же путем, каким пришли, заботясь только о собственном спасении. Всюду было такое смятение, ужас и бегство, что хотя Цезарь собственноручно выхватывал знамена у бегущих и приказывал им остановиться, тем не менее одни пускали на волю своих коней и бежали вместе с толпой, другие от страха бросали даже знамена, и вообще никто не слушался его приказа.