Текст книги "Римская история в лицах"

Автор книги: Лев Остерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 81 страниц)

Когда в Рим пришло известие о поражении при Кремоне, Вителлий сначала постарался его замолчать:

«...в городе было приказано не разговаривать на эту тему, и потому только ее повсюду и обсуждали. Если б подобные разговоры не запрещались, люди вели бы речь о действительно произошедших событиях, теперь же, когда говорили тайно, по городу расползались слухи один ужаснее другого. Полководцы флавианской партии (сторонники Веспасиана. Он ведь из рода Флавиев. – Л.О.) всячески содействовали распространению этих слухов. Захваченных в плен разведчиков Вителлия водили по всему лагерю флавианцев, давали им воочию убедиться в силе победоносной армии, после чего отпускали на волю. Всех их Вителлий тайно допрашивал, а потом казнил». (Там же, 3, 54)

Наконец император, точно очнувшись, начинает действовать. Он приказывает обоим префектам претория во главе четырнадцати когорт преторианцев и всей наличной конницы встать заставою в Апеннинах. Разумнее было бы перевести эти свежие силы на другую сторону хребта и обрушиться на ослабевшего от голода и холода противника. Но Вителлий, ничего не смысливший в военном деле, не слушает разумных советов. Преторианцы продолжают топтаться на месте, а войско Антония начинает переходить через Апеннины. Вителлианцы в большинстве своем сражаться не хотели и серьезного сопротивления не оказали. Чтобы лишить надежды на подкрепление из Германии, им показали на пике голову убитого Валента. Многие стали переходить на сторону противника. Этому никто уже и не мешал. Оба префекта бросили лагерь на произвол судьбы и возвратились в Рим. Преторианцы капитулировали. Весть об этом достигла столицы 18 декабря. Светоний утверждает, что Вителлий, в обмен на отречение от власти, выторговал себе у префекта города Флавия Сабина жизнь и двадцать пять миллионов денариев. Тацит (менее определенно) тоже упоминает о переговорах между ними. Так или иначе, но Вителлий решает сложить с себя титул и полномочия римского императора. Тацит очень выразительно описывает этот невеселый спектакль:

«Облаченный в черные одежды, окруженный плачущими родными, клиентами и рабами, спустился он с Палатина. За ним, как на похоронах, несли в носилках его маленького сына. Странно звучали льстивые приветствия, которыми его встретил народ. Солдаты хранили мрачное молчание.

Не было ни одного, даже самого бесчувственного человека, которого не потрясла бы эта картина: римский принцепс, еще так недавно повелевавший миром, покидал свою резиденцию и шел по улицам города, сквозь заполнившую их толпу, шел, дабы сложить с себя верховную власть. Никто не слышал ни о чем подобном. Диктатор Цезарь пал жертвой внезапного нападения, Гая (Калигулу. – Л.О.) унес тайный заговор, только ночь да безвестная деревня видели бегство Нерона, Пизон и Гальба погибли как бойцы на поле битвы. Один лишь Вителлий уходил от власти среди своих же солдат, среди народа, который он сам же еще так недавно созывал здесь на сходку, уходил, не стыдясь присутствия женщин. В нескольких кратких, приличествующих обстоятельствам словах он объявил, что отказывается от власти в интересах мира и государства, просит сохранить память о нем и брате и сжалиться над его женой и невинными детьми». (Там же, 3; 67, 68)

Однако толпившийся на форуме плебс, растроганный этим зрелищем, стал громко кричать, чтобы он отказался от своего намерения, заверял его в своей защите и, в конце концов, заставил вернуться во дворец. Оказалось, что и оставшиеся еще в городе германские когорты сохраняют верность принцепсу и грозят уничтожить всякого, кто выступит против него.

Их жертвой становится Флавий Сабин (старший брат Веспасиана). Поспешив поверить в отречение Вителлия, он отдал соответствующие распоряжения по городу. Поэтому солдаты в первую очередь напали на него. Флавий со своими приближенными и частью солдат городской стражи укрылся на южной вершине Капитолийского холма за стеной храма Юпитера. Легионеры окружили вершину, но охраняли ее так небрежно, что ночью Сабин сумел провести к себе детей и восемнадцатилетнего племянника Домициана (будущего императора). К войску Антония он послал гонца. Наутро началась атака храма. Ввиду крутизны склонов холма штурмовать стены было трудно. Солдаты подожгли храмовые ворота и прилегающие к стене жилые строения. Пламя перекинулось на портики, окружавшие храм, потом на деревянные конструкции, поддерживавшие кровлю. Так сгорел храм Юпитера Сильнейшего и Величайшего – главная святыня Рима. Во время пожара солдаты, укрывшиеся за оградой, растерялись, заметались по храмовой площади, бросая оружие. Флавий Сабин впал в оцепенение. Осаждавшие ворвались на Капитолий, схватили безоружного старика, заковали и повезли к Вителлию. Не добившись от императора приказа о казни Флавия и соответствующей награды, они сами отрубили ему голову.

Войско Антония Прима, не торопясь, двигалось к Риму. Известие об осаде Капитолия заставило их поспешить. Все же они подошли к городу слишком поздно: храм уже догорал, а Сабин был убит. Вителлий выслал навстречу весталок с просьбой отложить штурм и начать переговоры. Антоний ответил, что после убийства Флавия Сабина переговоров не будет. Рим был атакован в тот же день. Взявшуюся было за оружие чернь разогнали сразу. Но сражение с германскими легионерами на улицах города было долгим и упорным.

Постепенно, благодаря численному преимуществу, войско Антония одерживает верх. Остатки защитников города укрываются в лагере преторианцев и довольно долго удерживают его. Наконец все они были перебиты и сопротивление прекратилось.

«Когда город был взят, – заканчивает описание этого дня Тацит, – Вителлий вышел через задние комнаты дворца, сел в носилки и приказал отнести себя на Авентин, в дом жены. Он рассчитывал незамеченным переждать здесь день, а затем пробраться в Таррацину к брату и его когортам. Вителлий отличался редким непостоянством мыслей. К тому же, когда человек испуган, ему всегда самым ненадежным представляется именно то положение, в котором он сейчас находится. Вителлий поколебался и вернулся на Палатин. Дворец стоял пустой и безлюдный. Даже самые ничтожные рабы разбежались или спрятались, едва завидев приближающегося принцепса. Вителлий открывал одну дверь за другой и отшатывался в ужасе: покои были пусты. Устав скитаться по дворцу, он было спрятался в постыдное место, но трибун когорты Юлий Плацид вытащил его оттуда. Со скрученными за спиной руками, в разодранной одежде его повели по городу Зрелище было отвратительное, многие выкрикивали ругательства и оскорбления, не плакал никто: когда смерть так позорна, состраданию нет места...

Подталкиваемый со всех сторон остриями мечей и копий, Вителлий вынужден был высоко поднимать голову. Удары и плевки попадали ему прямо в лицо, он видел, как валятся с пьедесталов его статуи, видел ростральные трибуны, узнал место, где был убит Гальба. Наконец, его поволокли к Гемониям (лестница близ тюрьмы на восточном склоне Капитолия. На ее ступени для обозрения выбрасывали трупы казненных, чтобы потом, крюками их стащить в Тибр), куда еще так недавно бросили тело Флавия Сабина. Глумившемуся над ним трибуну он сказал:

«Ведь я был твоим императором», – то были единственные достойные слова, которые пришлось от него услышать. Произнеся их, он тут же упал, покрытый бесчисленными ранами, и чернь надругалась над мертвым так же подло, как она пресмыкалась перед живым». (Там же, 3, 85)

В императорском дворце хозяйничал Антоний Прим. В городе – его солдаты. С оружием в руках они обшаривали все закоулки, врывались в дома, будто бы разыскивая укрывшихся вителлианцев. Сопротивлявшихся убивали, все, что им приглянется, – забирали.

«Казалось, – свидетельствует Тацит, – будто город захвачен врагами. Отовсюду неслись стоны и жалобы. Люди с сожалением вспоминали о наглых проделках солдат Отона и Вителлия, вызывавших у них в свое время такую ненависть. Полководцы флавианской партии сумели разжечь гражданскую войну, но оказались не в силах справиться с победившими солдатами. Во время смут и беспорядков чем хуже человек, тем легче ему взять верх». (Там же, 4, 1)

Сенат присваивает Веспасиану все почести и звания, полагающиеся принцепсу. Кроме того, его вместе с Титом заочно назначают консулом. Из Александрии в адрес сенаторов приходит письмо, написанное еще до окончания войны, – спокойное и дружелюбное. Оно посвящено государственным вопросам, требующим безотлагательного решения. Пришло послание и от Муциана – высокомерное и оскорбительное для государства и принцепса. Он, в частности, заявлял, что держит в руках императорскую власть и добровольно уступает ее Веспасиану. Сенаторы Муциана втайне ненавидели и боялись, но вслух превозносили. Присудили ему триумфальные знаки отличия. Консульские отличия получил Антоний Прим. Взаимная неприязнь Муциана и Антония была общеизвестна. Опасались столкновения между ними и их войсками. Но этого не произошло. Когда Муциан во главе сирийских легионов явился в Рим и пожелал сосредоточить в своих руках всю власть, Антоний уступил – в активе соперника был авторитет Веспасиана. Ведь главнокомандующим в свое время тот назначил Муциана. Легионы Антония были выведены из города, а сам он отправился искать справедливости в Александрию.

Внезапно в Риме распространился слух, что Африка отложилась и поставок хлеба больше не будет. Слух был ложным: причиной задержки с поступлением зерна были сильные холода, мешавшие мореплавателям. Впрочем, не исключено, что Веспасиан имел причастие к этой задержке, как бы напоминая о своей власти из далекого Египта.

Весной 70-го года транспорты с зерном отплывают из Александрии. Одновременно на быстроходном судне вместе со своей свитой отправляется в Италию и император. Сына нет с ним. Титу поручено закончить войну в Иудее. Иосиф Флавий так описывает встречу Веспасиана в Риме:

«...расположение к нему, – отмечает он с самого начала, – было свободно от всякого принуждения. Сенат, помня потрясения, проистекавшие от частой смены последних властителей, считал за счастье иметь императором человека почтенного возраста, окруженного ореолом военных подвигов, в котором можно было быть уверенным, что он будет пользоваться властью только для блага своих подданных. Народ, истерзанный междоусобными войнами, с нетерпением ждал его прибытия: он надеялся, что теперь наверное избавится от постигших его до сих пор бед, и был уверен, что при нем воцарятся благодать и личная безопасность. Войско в особенности взирало на него с высоким доверием, ибо оно лучше всех могло оценить значение так счастливо оконченных им войн... Высшие сановники города, видя восторженное настроение всех классов населения, не могли в ожидании Веспасиана оставаться на месте, а поспешили ему навстречу далеко за пределы Рима. Но и другим гражданам всякая отсрочка этой встречи была невыносима... И устремились они в дорогу такими огромными массами, что в городе ощущалось тогда в первый раз приятное чувство малолюдия, ибо оставшихся было меньше, чем выехавших. Когда же наконец было оповещено приближение императора, а предшествовавшая ему толпа прославляла его ласковое обращение со всеми встречавшими его, тогда все остальное население вышло встречать его с женами и детьми, и на всем пути, по которому он проезжал, они, вдохновленные его добродушным видом и кротким взором, издавали радостные клики, называя его благодетелем, спасителем и единственным, достойным править Римом». (Иосиф Флавий. Иудейская война, VII, 4)

Так начиналось девятилетнее правление императора Веспасиана. Какими важными событиями или действиями правителя были отмечены эти годы? Мы этого, к сожалению, почти не знаем. Плутарх о Веспасиане не писал, а заключительные главы «Истории» Тацита, посвященные господству династии Флавиев, утрачены. Биографии, составленные Светонием, очень кратки и представляют собой не столько описание хода римской истории или государственной деятельности Веспасиана и его сыновей, сколько совокупность эпизодов, выявляющих индивидуальные черты характера этих императоров.

Поневоле мы вступаем в область догадок и предположений. Постараемся, чтобы они были хотя бы не беспочвенными. Попробуем представить наиболее трудные и неотложные задачи, вставшие перед новым правителем. Потом поищем среди известных нам фактов и в рассказах Светония указаний, пусть косвенных, на то, каким образом Веспасиан мог эти задачи решать.

Первая и, как мне кажется, наиболее срочная задача была связана с восстановлением воинской дисциплины в легионах и с их возвращением в провинции. У Светония мы находим по этому поводу следующее краткое замечание:

«Войска дошли до совершенной распущенности и наглости: одни – возгордившись победой, другие – озлобленные бесчестьем. Даже провинции, вольные города и некоторые царства враждовали между собой. Поэтому многих солдат Вителлия он уволил и наказал, но победителям тоже ничего не спускал сверх положенного, и даже законные награды выплатил им не сразу. Он не упускал ни одного случая навести порядок». (Светоний. Божественный Веспасиан, 8)

Наказание солдат, смена командиров, передислокация в менее благодатные места – все это происходило принудительно и предполагало готовность к безропотному подчинению повелениям императора. Такая готовность, надо полагать, была обусловлена не только вековой традицией, но и личным авторитетом Веспасиана. Однако после двух лет распущенности и произвола этого, наверное, было недостаточно. Опыт всех армий показывает, что для поддержания воинской дисциплины, особенно в периоды некоторой нестабильности, необходим фактор устрашения. В распоряжении императора должна была находиться сила, способная наказать и усмирить, к примеру, бунтовавший легион. Такую силу как раз и представляли собой закаленные в боях и заведомо преданные Веспасиану иудейские легионы. Их следовало как можно скорей освободить от выполнения других задач. Но сначала все-таки докончить покорение Иудеи. Хотя бредовая идея великого похода к берегам Инда и отпала, престиж военного могущества Рима на Востоке (а значит, и поступление в казну налогов) зависел от полного усмирения фанатичных повстанцев этой крошечной провинции.

Поэтому в самом начале весны 70-го года по приказанию отца Тит возобновил военные действия в Иудее. Еще за месяц до прибытия Веспасиана в Рим он во главе четырех легионов выступает из Цезареи в направлении Иерусалима. Осада иудейской столицы была трудной (об этом в следующей интерлюдии) и длилась четыре месяца. Она закончилась полным разрушением города и знаменитого храма. Военные силы повстанцев были уничтожены практически полностью. Потери в иудейских легионах были невелики. Теперь они были свободны и в случае необходимости могли выполнять, как ныне говорят, «особые» задания императора.

Вторая неотложная задача – навести порядок в самой столице и в системе управления государством. Веспасиан взвалил на свои плечи весь груз власти и ответственности в Риме. Казалось бы, что это замечание излишне, коль скоро сенат уже присвоил ему пожизненные звания принцепса, императора и полномочия народного трибуна. Однако еще со времен Августа некоторые республиканские институты в Риме сохранялись. В частности, должности двух консулов. Да, их уже не выбирал народ, а по представлению принцепса назначал сенат. Да, их сменяли по нескольку раз в году. И все же. Принцепс, народный трибун, император (в одном лице) диктовал свою волю сенату, навязывал ему новые законы и кандидатов на выборные должности, командовал всеми войсками. Но непосредственно управление многочисленной администрацией столицы и всей ее повседневной жизнь осуществляли консулы. За девять лет своего правления Веспасиан был консулом восемь раз. И каждый раз его коллегой был Тит.

Эффективное управление гражданской жизнью подразумевает еще и наличие мобильной вооруженной силы, которую можно в любую минуту призвать на помощь. С самого начала существования Империи такой силой в Риме являлись преторианцы. За годы предшествовавшей анархии увеличилась численность, но упала дисциплина воинов претория. Веспасиан сократил количество преторианских когорт до прежних девяти, обновил их личный состав и единственным префектом претория назначил Тита. Это была смелая новация: до сих пор преторием командовали всадники, теперь – консул и сын императора. Я уже упоминал вскользь, что в отношениях с людьми Тит был мягок и покладист. Эти его качества вполне проявятся, когда он сам станет императором. Тем большее удивление вызывает следующее замечание Светония, сделанное им как раз в связи с назначением Тита префектом претория:

«Однако в этой должности повел он себя не в меру сурово и круто. Против лиц, ему подозрительных, он подсылал в лагеря и театры своих людей, которые словно от имени всех требовали их наказания, и тотчас с ними расправлялся. Среди них был консуляр Авл Цецина (тот самый. – Л.О.): его он сперва пригласил к обеду, а потом приказал умертвить, едва тот вышел из столовой. Правда, тут опасность была слишком близка: он уже перехватил собственноручно составленную Цециной речь к солдатам». (Светоний. Божественный Тит, 6)

Я думаю, что разрешить это противоречие вполне может предположение, что крутые меры префекта, в случае необходимости, направляла твердая рука императора. Стоит заметить, что отнюдь не опасения за собственную жизнь диктовали Веспасиану такие меры. Охрану у дверей своего дворца он снял, обязательный ранее обыск приходивших с утренним приветствием – отменил.

Император позаботился также об очистке и пополнении высших сословий государства, откуда черпались «управленцы». В качестве цензора он исключил из списков сенаторов и всадников людей, себя запятнавших, и внес туда наиболее достойных из италиков и провинциалов.

Третья проблема – порядок и повиновение в провинциях и зависимых царствах. Волнения германских и галльских племен (восстание под руководством вождя Цивилиса) были подавлены еще до прибытия Веспасиана в Рим. Азия после падения Иерусалима была вновь послушна. Оставалась Греция, которой в благодарность за признание его артистических талантов Нерон даровал свободу. Веспасиан эту свободу отобрал.

Наконец, четвертая, самая трудная проблема – финансы. Сначала Нерон, затем гражданские войны смутного времени и расточительство императоров-временщиков совершенно истощили государственную и императорскую казну. Веспасиан в самом начале своего правления заявлял, что ему надо десять миллиардов денариев для того, чтобы государство поставить на ноги. При этом необходимые, с его точки зрения, расходы он урезать не хотел: После землетрясений и пожаров заново отстроил многие города. В Риме возвел несколько новых храмов. Приступил к восстановлению храма Юпитера, причем, если верить Светонию, первый своими руками начал расчищать обломки и выносить их на своей спине. Опустошенные пожарами и разрушениями участки земли в Риме он разрешил застраивать всем желающим (если этого не делали прежние владельцы), поддерживая их государственными субсидиями. Позади Эмилиевой базилики Веспасиан расчистил место для строительство почти квадратного в плане обширного форума. Он расположил его рядом с форумом Августа. Форум Веспасиана был посвящен победе над иудеями. В нем он поставил храм Мира, желая подчеркнуть этим, что с окончанием Иудейской войны начинается мирная эпоха существования Римского государства.

В храме сохранялись реликвии иудеев: золотой семисвечник, священные серебряные трубы, таблицы законов Моисея. На месте разрушенного дворца Нерона Веспасиан начал и почти закончил сооружение грандиозного амфитеатра, впоследствии названного Колизеем. Нуждающимся сенаторам император пополнил их состояние. Латинских и греческих учителей впервые в римской истории взял на жалованье из казны. Выдающихся поэтов, художников и артистов щедро награждал. Чтобы поддержать торговлю съестным, часто устраивал роскошные званые пиры. На праздники раздавал подарки гражданам.

Зато он не жалел сил и для отыскания все новых статей дохода государства – порой неожиданных и не слишком благовидных. Мало того, что Веспасиан увеличил дань провинций, ввел повсюду дополнительные налоги и подати, взыскал все недоимки, прощенные Гальбой по протекции его клевретов. Светоний утверждает, что он...

«...открыто занимался такими делами, каких стыдился бы и частный человек. Он скупал вещи только затем, чтобы потом распродать их с выгодой. Он без колебания продавал должности соискателям и оправдания подсудимым, невинным и виновным, без разбору Самых хищных чиновников, как полагают, он нарочно продвигал на все более высокие места, чтобы дать им нажиться, а потом засудить, говорили, что он пользуется ими как губками – сухим дает намокнуть, а мокрые выжимает». (Светоний. Божественный Веспасиан, 16)

Его сын Тит, не иначе как по наущению отца и с той же целью, торговал своим заступничеством в судебных делах, подлежащих рассмотрению принцепса. Жизненный опыт прижимистого крестьянина научил девятого римского императора выколачивать каждый медный грош из своего обширного хозяйства. К чести его, сам он грубовато подшучивал над своими неблаговидными источниками дохода.

«Один из его любимых прислужников, – рассказывает Светоний, – просил управительского места для человека, которого выдавал за своего брата. Веспасиан велел ему подождать, вызвал к себе этого человека, сам взял с него деньги, выговоренные за ходатайство, и тотчас назначил на место. А когда опять вмешался служитель, сказал ему: «Ищи себе другого брата, а это теперь мой брат». В дороге однажды он заподозрил, что погонщик остановился и стал перековывать мулов только затем, чтобы дать одному просителю время и случай подойти к императору Он спросил, много ли принесла ему ковка, и потребовал с выручки свою долю. Тит упрекал отца, что и нужники он обложил налогом. Тот взял монету из первой прибыли, поднес к его носу и спросил, воняет ли она. «Нет», – ответил Тит. «А ведь это деньги с мочи», – сказал Веспасиан (отсюда известная пословица: «деньги не пахнут». – Л.О.) (Там же, 23)

Можно осуждать Веспасиана за поступки, недостойные его сана, попрекать сребролюбием, жадностью и скупостью (как это и делали современники). Но никуда не уйти от того, что сам он жил очень просто, роскошных дворцов и вилл не построил, имений не приобрел. Своим преемникам он передал восставшее из хаоса государство и полную казну.

В заключение процитирую некоторые из замечаний Светония, относящихся к облику Веспасиана и его отношению к подданным:

«...был он доступен и снисходителен с первых дней правления и до самой смерти. Свое былое низкое состояние он никогда не скрывал и часто даже выставлял напоказ... К наружному блеску он нисколько не стремился, и даже в день триумфа, измученный медленным и утомительным шествием, не удержался, чтобы не сказать: «Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа...» Вольности друзей, колкости стряпчих, строптивость философов нимало его не беспокоили... Обиды и вражды он нисколько не помнил и не мстил за них. Для дочери Вителлия, своего соперника, он нашел отличного мужа, дал ей приданое и устроил дом. Когда при Нероне ему было отказано от двора, и он в страхе спрашивал, что ему делать и куда идти, один из заведующих приемами, выпроваживая его, ответил: «На все четыре стороны!» А когда потом этот человек стал просить у него прощения, он удовольствовался тем, что почти в точности повторил ему его же слова. Никогда подозрение или страх не толкали его на расправу... Ни разу не оказалось, что казнен невинный – разве что в его отсутствие, без его ведома или даже против его воли... Во всяком случае никакая смерть его не радовала, и даже над заслуженной казнью случалось ему сетовать и плакать». (Там же, 12 – 15)

«Образ жизни его, – сообщает далее Светоний, – был таков. Находясь у власти, вставал он всегда рано, еще до свету, и прочитывал письма и доклады от всех чиновников. Затем впускал друзей и принимал их приветствия, а сам в это время одевался и обувался. Кстати сказать, один из его друзей и ближайших советников был Плиний старший – писатель и ученый, от которого до наших дней дошла «Естественная история» – энциклопедия естественнонаучных знаний античности, а также ценных сведений по истории и быту древнего Рима. Покончив с текущими делами, Веспасиан совершал прогулку и отдыхал с какой-нибудь из наложниц; после смерти Цениды у него их было много. Из спальни он шел в баню, а потом к столу: в это время, говорят, был он всего добрее и мягче, и домашние старались этим пользоваться, если имели какие-нибудь просьбы». (Там же, 21)

К сенату Веспасиан относился уважительно. Ходил на его заседания, докладывал о делах. Обменивался частыми визитами с сенаторами. Склонность к шутке (подчас грубоватой) не покинула его до конца дней. Почувствовав приближение смерти, он промолвил: «Увы, кажется, я становлюсь богом», имея в виду обычное в то время посмертное обожествление императоров. Роковая болезнь Веспасиана была краткой. Встретить свой конец ему удалось в родном имении близ Реаты, куда он специально для этого перебрался из Рима. Уже на смертном ложе он продолжал заниматься государственными делами, даже принимал послов. В последнюю минуту жизни сказал, что император должен умереть стоя, попытался подняться с ложа, но не смог и умер на руках тех, кто его поддерживал. Это случилось 23 июня 79 года.