Текст книги "Римская история в лицах"

Автор книги: Лев Остерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 81 страниц)

Глава X
Сулла
(90-78 гг.)

Наверное, у многих пишущих возникает соблазн как бы отметиться в своем времени, использовав разок-другой некоторые без меры популярные в нем эпитеты. Поддавшись этому соблазну, напишу, что поступки Суллы, наверное, казались римлянам I века до Р.Х. непредсказуемыми, а суждения историков о его личности весьма неоднозначны. Так, например, в своей классической Истории Рима, вышедшей в середине прошлого века, Моммзен начинает итоговую характеристику Суллы словами: «Потомство не оценило по достоинству ни личности Суллы, ни его реформ; оно несправедливо к людям, идущим против потока времени. В действительности же Сулла – одно из поразительнейших явлений в истории, пожалуй, единственное в своем роде...». А заканчивает так: «...полное отсутствие политического эгоизма – и только оно одно – дает Сулле право быть поставленным наравне с Вашингтоном». (Т. Моммзен. История Рима. Т. 2 , с. 345, М., 1937)

Отзыв современного французского историка Борде звучит совсем иначе: «Сулла представляет собой наиболее непонятный персонаж римской истории. Далеко превосходя Мария по уму, он был циничным авантюристом, презиравшим и государственные учреждения, и людей, но в то же время аристократом, преданным традициям и предрассудкам своей касты. Холодный и методичный в расчетах честолюбец, он вместе с тем слепо верил в свою удачу, именовал себя Сулла Счастливый. Великий стратег и великий политик, он без всякого стеснения проявлял вероломство и самую отвратительную жестокость, когда считал это полезным». (М. Bordet. Precis d'his-toire Romaine. Paris, 1969 (перевод Л.О.)) Различие в оценках довольно существенное. Что же до представления о Сулле большинства наших современников, знакомых с римской историей лишь поверхностно, то его, я полагаю, можно выразить одним словом – злодей, что далеко не полно характеризует этого бесспорно яркого и, действительно, несколько загадочного деятеля древнего Рима.

Наше первое знакомство с Суллой уже состоялось в предыдущей главе, где он фигурировал в числе главных персонажей рассказа вплоть до своего отъезда на войну с Митридатом. Прежде чем отправиться вслед за ним в Грецию, дополним кое-какими деталями и биографическими данными наше первоначальное впечатление.

Любопытно, что даже о внешности Суллы мы находим не вполне согласующиеся между собой сведения. Плутарх в биографии Суллы утверждает, что лицо его было покрыто красной сыпью, а взгляд светло-голубых глаз тяжел. У Моммзена же мы читаем: «Сангвиник душой и телом, голубоглазый, светловолосый, с поразительно бледным лицом, которое, однако, заливалось краской при всяком волнении, это был красивый мужчина с сверкающим взглядом». (Там же). Некоторое соответствие есть, но по общему впечатлению два описания противоположны. Впрочем, ни тот, ни другой автор не ссылаются на свидетельства очевидцев. В Ватиканском музее есть скульптурный портрет Суллы. Конечно, судить о цвете лица он не позволяет, но массивный подбородок, крупный, тонкий нос с резко обозначенными складками у его крыльев и глубоко сидящие глаза производят впечатление волевого, сильного характера.

Луций Корнелий Сулла родился в 138-м году до Р.Х. Он принадлежал к обедневшей и второстепенной по своему политическому значению ветви знаменитого патрицианского рода Корнелиев. Того самого рода, к которому принадлежали и Сципионы. Плутарх утверждает, что в молодости Сулла снимал дешевую комнатку в Риме. Тем не менее, он был, по-видимому, хорошо образован и приобщен к эллинистической культуре. Всю жизнь он питал интерес и пристрастие к миру искусств. Часы отдыха и досуга охотно проводил в среде богемы, на веселых пирушках с участием легкомысленных женщин, и даже сам сочинял шутливые сценки, которые там же и исполнялись. Одним из ближайших друзей Суллы был знаменитый римский актер Квинт Росций. О более серьезном аспекте его образованности говорят следующие два факта. Овладев после длительной осады Афинами (они участвовали в войне на стороне Митридата) и дав, как полагалось, своим солдатам основательно пограбить город, Сулла, однако, не только не разрушил колыбель греческой культуры и не посягнул на ее памятники, но вернул афинянам свободу и все окрестные владения. А возвращаясь после Митридатовой войны в Италию через Грецию, он специально заехал в Пирей, чтобы забрать там библиотеку, в которой были почти все сочинения Аристотеля, еще мало известные в Риме. По его распоряжению они были систематизированы, снабжены указателями и опубликованы.

Но все это уже позднее, а сейчас вернемся ненадолго к первому появлению Суллы в войске Мария во время Югуртинской войны. Попал он туда случайно – по жребию после избрания квестором в Риме. И как новичок в военном деле, да еще из аристократов, был встречен демократически настроенными боевыми офицерами Мария не слишком дружелюбно. Однако ему удалось очень быстро преодолеть их предубеждение. Любопытно выслушать по этому поводу свидетельство Саллюстия. Я прошу читателя отметить одну важную, уже тогда проявившуюся особенность поведения Суллы – стремление завоевать благодарность и симпатии простых солдат.

«И вот Сулла, – пишет Саллюстий, – как уже было сказано, прибыв с конницей в Африку, то есть в лагерь Мария, поначалу неопытный и несведущий в военном деле, в короткий срок стал очень искусен в нем. Кроме того, он приветливо заговаривал с солдатами, многим по их просьбе, а иногда и по собственному почину оказывал услуги, сам же неохотно принимал их и воздавал за них быстрее, чем отдают долг; он ничего не требовал ни от кого и старался, чтобы больше людей было у него в долгу. То шутливо, то серьезно говорил он с людьми самого низкого звания; в трудах, походе и караулах неизменно участвовал и при этом не задевал доброго имени консула или иного уважаемого человека, как бывает при дурном честолюбии. Он только не терпел, чтобы кто-нибудь превзошел его в советах или в делах, сам же очень многих оставлял позади. Этими своими качествами и поведением он быстро приобрел величайшее расположение Мария и солдат». (Саллюстий. Югуртинская война. 96, 1-4)

Потом, как мы помним, он, командуя конницей, отличился в сражении, и с тех пор его авторитет в войске был прочно установлен. Не лишено интереса здесь же привести и общую характеристику, которую Саллюстий дает личности Суллы. Он пишет:

«Сулла принадлежал к знатному патрицианскому роду, к его ветви, уже почти угасшей ввиду бездеятельности предков. В знании греческой и латинской литературы он не уступал ученейшим людям, отличался огромной выдержкой, был жаден до наслаждений, но еще более до славы. На досуге он любил предаваться роскоши, но плотские радости все же никогда не отвлекали его от дел; правда, в семейной жизни он мог бы вести себя более достойно. Он был красноречив, хитер, легко вступал в дружеские связи, в делах умел необычайно тонко притворяться. Был щедр на многое, а более всего на деньги. И хотя до победы в гражданской войне он был счастливейшим из всех, все-таки его удача никогда не была большей, чем его настойчивость, и многие спрашивали себя, более ли он храбр или более счастлив». (Там же. 95; 3,4)

Я думаю, что по поводу храбрости Суллы можно высказаться вполне уверенно. Достаточно вспомнить описанное в предыдущей главе его посольство к Бокху Отправиться без охраны в лагерь известных своим коварством туземцев и, находясь рядом с расположением отряда Югурты, требовать его выдачи римлянам! Для этого надо было обладать железными нервами. Нет, личной храбрости Сулле было не занимать. Когда уже в Греции при очередном столкновении с полчищами Митридата войско римлян начало отступать, Сулла схватил боевой значок легиона и ринулся с ним навстречу врагам, крикнув солдатам: «Если на родине вас спросят, где вы покинули своего вождя, отвечайте: при Орхомене». Пристыженные воины бросились за ним в отчаянную контратаку и одолели неприятеля.

В характеристике Саллюстия отметим упоминание о щедрости Суллы. А между тем мы знаем, что он был небогат. Несомненно, что при наличии еще и вкуса к роскоши, к богемной жизни его самолюбие от недостатка средств весьма страдало. В частности, и по этой причине, наверное, он так ревниво отнесся к попытке лишить его командования на обещавшей быть прибыльной войне в Азии. И тем не менее Сулла не превратился в корыстолюбца. Когда в его руках оказались и все богатства римской казны, и множество конфискованных имуществ, он легко отдавал и растрачивал все это так, что закончил свою жизнь человеком по-прежнему небогатым.

По-видимому, Сулла обладал чрезвычайно сильной волей и мог в любых обстоятельствах вполне владеть собой. Так, например, когда он, 55-летний прославленный полководец, вернулся победителем Митридата и уже в Италии сокрушил всех своих противников, ему случилось от 23-летнего Гнея Помпея услышать дерзкие слова: «Люди больше интересуются восходящим светилом, чем заходящим». Однако он не только не наказал мальчишку, а предоставил ему желанный, но формально противозаконный триумф и даже (я полагаю, не без иронии) наименовал «Помпеем Великим». Зато другого, причем одного из лучших своих военачальников Офелла, которому он в значительной мере был обязан победой над марианцами, Сулла за ослушание приказал убить тут же, на форуме. В первом случае он предпочел сдержаться, так как мог не опасаться дерзкого юношу, хотя и не вполне простил его до конца своих дней. Заботу о сыне завещал не ему, а Лукуллу. Во втором же случае Сулла счел возможным дать волю своему гневу, так как было полезно и своевременно преподать наглядный урок всем недовольным его политической реформой командирам. Плутарх не слишком лестно пишет, что... «крутой нравом и мстительный от природы, Сулла ради пользы умел сдерживать гнев, уступая расчету». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Сулла. XII) Эти несколько штрихов, обрисовывающих личность Суллы, мне хотелось добавить к рассказу о той части его биографии, которая в предыдущей главе «перекрылась» с биографией Мария. Теперь мы обратимся к главным событиям его жизни. Напомню все же, что к этому моменту у Суллы за плечами войны с Югуртой и кимврами, Союзническая война и бурный год его консульства, когда он сначала бежал из Рима от молодцов Сульпиция Руфа, а потом вернулся туда во главе своих легионов, с которыми теперь, в качестве проконсула и главнокомандующего, направлялся в Грецию на войну с Митридатом.

Царь расположенного в восточной части черноморского побережья нынешней Турции крошечного Понтийского царства Митридат VI Эвпатор в начале I века до Р.Х. сумел подчинить себе туземные народы Колхиды, низовьев Кубани, северных берегов Азовского и Черного морей, Крым, обширное Боспорское царство. Используя практически неограниченные людские и материальные ресурсы завоеванных территорий, он сформировал и обучил по македонскому образцу огромное войско. А затем начал расширять свои владения на юг – за счет государств Малой Азии, находившихся под протекторатом Рима. На какое-то время он был остановлен и даже оттеснен обратно Суллой еще в 93-м году, когда тот был пропретором в Киликии – небольшой римской провинции на южном, средиземноморском побережьи Малой Азии. После возвращения Суллы в Рим понтийский царь возобновил свою агрессию.

В 90-м году сенат направил в провинцию Азия (западная часть Малой Азии) бывшего консула Мания Аквилия. Войска он с собой не привел, так как в это время разгоралась Союзническая война в Италии, и полномочий начать войну с Митридатом не имел. Тем не менее, опираясь на римский отряд, уже находившийся в провинции, и сумев вовлечь в свою авантюру западного соседа Митридата, царя Вифинии Никомеда, Аквилий начал военные действия против Понтийца. В 88-м году он был разбит, бежал на остров Лесбос, был выдан Митридату и казнен. Чтобы насытить алчность Аквилия, которая была побудительной причиной его неуместной военной активности, царь повелел влить ему в горло расплавленное золото.

И коренное население, и эллины приморских городов Малой Азии восторженно встречали понтийского царя. Встречали как освободителя от римского владычества, которое вследствие бессовестного ограбления азиатов публиканами и наместниками Рима давно уже воспринималось как тяжкое бремя.

Затем в Азию пришли известия о междоусобной борьбе в Италии и о том, что ожидавшееся прибытие грозного Суллы откладывается на неопределенное время. Это окончательно укрепило решимость Митридата. С восточной жестокостью он повелел в один день умертвить всех италиков-торговцев и публиканов, находившихся в попавших под его власть городах. Трупы их было велено бросить на съедение птицам, имущество конфисковать и половину отдать убийцам, а половину прислать царю. Соучастием в этом преступлении Митридат, кстати, привязывал к союзу с ним покоренные народы и города. Было убито более восьмидесяти тысяч безоружных мужчин, женщин и детей.

Армия понтийского владыки насчитывала в то время не менее 250 тысяч пехотинцев и сорока тысяч всадников, не считая союзных ему войск армянского царя Тиграна. Флот царя безраздельно господствовал в Эгейском море. Вся северная часть Малой Азии и большинство прилегающих к ней островов подпали под его десницу. На этих землях были учреждены сатрапии. Однако расположенные на малоазиатском побережье Эгейского моря греческие города объявлены были свободными. Свою столицу Митридат перенес в Пергам. Окрыленный успехом, он задумал присоединить к своей державе и саму Грецию. Сухопутное войско царя через Фракию и Македонию, а морской десант через остров Эвбею вторглись на Балканский полуостров и овладели западной его частью. В это же время в Афинах тираническую власть захватил некий Аристон – демагог, бывший раб, а затем преподаватель эпикурейской философии, сделавший ставку на поддержку Митридата. (Замечено, что из рабов получаются нередко самые убежденные, а главное – самые ретивые философы.)

Положение Рима становилось серьезным. Италийское восстание еще не вполне окончилось – многие районы, особенно в Апеннинских горах, в Самнии, оставались в руках повстанцев. Демократическая революция в Риме была едва подавлена и угрожала вспыхнуть с новой силой. И вот теперь Эллада, значительная часть Македонии, Эгейское море и, что важнее всего, Малая Азия – главный источник доходов римского государства – находились в руках могучего и свирепого врага. Свою армию Сулла мог использовать для разрешения только какой-нибудь одной из этих трех проблем. Он выбрал последнюю – возвращение Риму Азии. Впрочем, этот выбор был фактически предрешен. Набранное именно для азиатской войны войско рвалось в сулящий наживу восточный поход, и вряд ли было возможно длительное время использовать его по другому назначению.

Весной 87-го года Сулла высадился на западном побережье Греции. У него было пять легионов, то есть около 30 тысяч войска, ни одного военного корабля и практически не было денег, так как все, что с немалым трудом после Союзнической войны было собрано для этого похода, пришлось в связи с междоусобицей истратить еще в Италии. Так что волей-неволей приходилось рассчитывать только на конфискации у местного населения.

Сулла начал действовать чрезвычайно энергично: пересек с запада на восток почти весь полуостров, в Беотии дал сражение полководцу Митридата Архелаю, разбил его и вскоре овладел всей Грецией, кроме Афин и Пирея, где укрылись Архелай и Аристон. Взять город штурмом не удалось, началась его осада. Ввиду того, что Афины получали подкрепления и снабжались морем через Пирей, эта осада затянулась на всю зиму. Сулле пришлось на месте строить громоздкие осадные сооружения. Для этой цели он приказал (быть может, скрепя сердце) вырубить знаменитые пригородные рощи Академии и Лицея. Лишь 1 марта 86-го года ему удалось приступом взять Афины.

Тем не менее положение Суллы становилось все тяжелее. Без поддержки с моря нечего было и думать об экспедиции в Азию против основных сил Митридата. Еще зимой он направил одного из своих лучших офицеров, Лициния Лукулла, на Родос и в Александрию с заданием добыть корабли. Однако денег по-прежнему не было. Хотя Сулла и конфисковал сокровища храмов Зевса в Олимпии, Аполлона в Дельфах и Асклепия в Эпидавре, все эти деньги ушли на содержание войска во время осады Афин. Вследствие неурядиц и междоусобных войн в Италии авторитет Рима настолько упал, что египетский двор вежливо, но решительно отказал Сулле в помощи военными кораблями. А в это время в Риме произошел переворот Цинны. Решением народного собрания Сулла был отстранен от командования войском и объявлен вне закона. Его дом в Риме был разрушен до основания, имения разграблены, а семье еле удалось скрыться и бежать из Италии. Вместо Суллы главнокомандующим азиатской армией был назначен демократический консул Марк Валерий Флакк, который во главе двух дополнительных легионов уже направлялся в Грецию.

Правда, солдаты Суллы оставались ему верны, и он мог поначалу игнорировать свое отрешение от должности. Сказалась его дальновидная политика в отношениях с собственным войском. Трезво оценивая ненадежность ситуации в Риме, Сулла с самого начала сделал ставку на обеспечение преданности лично ему каждого воина. Для этого он, помимо всегдашней заботы о солдатах, готов был воспользоваться и любыми дополнительными средствами, в первую очередь наиболее простым и эффективным из них – поощрением корыстолюбия своих воинов. С самого начала экспедиции в Грецию Сулла предоставил им право безнаказанного грабежа местного населения. Несмотря на все свои эллинистические симпатии, он после взятия Афин, как я уже упоминал, отдал город солдатам на резню и разграбление. Это была рискованная игра. Войско становилось все более недисциплинированным, готово было ослушаться даже своих офицеров, и только главнокомандующий, благодаря своей воле, военному авторитету, сочетанию строгости и потачек, умел не только справляться с этим распущенным воинством, но и постепенно привязать его к себе восхищением и благодарностью.

Митридат сам выручил Суллу из трудного положения. Недовольный падением Афин, он приказал стотысячной армии, находившейся в Македонии под командой одного из его сыновей, двинуться в поход на Римлянина. Куда разумнее было бы дать Сулле сначала столкнуться с Флакком. Но понтийский царь успел возгордиться и ждать не хотел. В марте 86-го года его полчища близ греческого города Херонеи атаковали втрое меньшее по численности римское войско. Но воюют не числом!.. Военный талант Суллы ярко проявился в этом сражении. К примеру, он применил в нем весьма необычные для военных действий в открытом поле фортификационные приемы: фланги своего войска защитил от обходного маневра вражеской конницы рвами, а вдоль фронта воздвиг ряд столбов, спрятанных за первой линией воинов. Во время атаки боевых колесниц врага воины отступили за эти столбы, и наткнувшиеся на препятствие колесницы оказались добычей римских лучников и пращников. Но решающую роль в сражении сыграли стойкость и выучка римской пехоты, а также стремительная атака конницы, которую вел сам Сулла. Битва окончилась полным разгромом армии понтийцев.

После победы Сулла прошел с войском на север в Фессалию, куда уже прибыл Флакк. Был момент, когда две римские армии стояли друг против друга и сражение между ними казалось неизбежным. Но главнокомандующий популяров вскоре убедился, что солдаты Суллы вопреки решениям, принятым в Риме, готовы сражаться за своего победоносного полководца. Учтя невыгодное для него соотношение сил и увидав, что многие из его авангарда вступают в общение с солдатами Суллы и ради более высокой оплаты перебегают на его сторону, консул популяров решил уклониться от сражения. Он поспешил увести свои два легиона на север в Македонию, чтобы через Фракию и Дарданеллы идти в Азию на самого Митридата. Сулла не стал преследовать Флакка, полагая выгодным выполнить часть работы по разгрому понтийского царя руками своего политического противника. Кроме того, он был рад избежать кровопролитного столкновения между двумя римскими армиями, дальновидно предвосхитив момент, когда новоприбывшее войско само перейдет на его сторону. Сулла возвратился в Афины, где провел зиму 86-85 года.

Здесь, пожалуй, уместно процитировать горькое замечание Плутарха, который по поводу того, что Сулла ради подкупа своих солдат обирает греческие храмы, сравнивает его и римских полководцев нового времени с освободителями Греции Титом Фламинином и Луцием Эмилием Павлом:

«Да, но ведь они, – пишет Плутарх об этих последних, – в согласии с законом распоряжались людьми воздержанными, привыкшими беспрекословно повиноваться начальствующим, и сами, обладая царственной возвышенностью духа, соблюдали умеренность в расходах, ограничивались скромными и строго определенными тратами, а лесть войску почитали более позорной, нежели страх перед врагом. Теперь же полководцы добивались первенства не доблестью, а насилием, и, нуждаясь в войске больше для борьбы друг против друга, чем против врагов, вынуждены были, командуя, заискивать перед подчиненными и сами не заметили, как, бросая солдатам деньги на удовлетворение их низменных потребностей и тем покупая их труды, сделали предметом купли-продажи и самое родину, а желая властвовать над лучшими, оказались в рабстве у худших из худших».

И добавляет тут же:

«...едва ли не главным виновником, положившим начало этому злу, был Сулла, который, чтобы соблазнить и сманить тех, кто служил под чужою командой, слишком щедро оделял своих солдат. Тем самым он развращал и чужих воинов, толкая их на предательство, и своих, делая их людьми безнадежно распущенными». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Сулла. XII)

Весной 85-го года, пока армия Флакка еще совершала свой долгий кружной путь к Пергаму, Митридат направил морем в Грецию еще одно войско, решительно приказав ему уничтожить римлян. Битва разыгралась близ Орхомена в Беотии – неподалеку от того места, что и первое сражение. И вновь значительный численный перевес был на стороне азиатов. Кроме того, на этот раз понтийский командующий действовал более успешно. В какой-то момент римляне дрогнули. Вот тогда-то Сулла и совершил свой отчаянный бросок вперед со значком легиона в руках, о котором я упомянул в начале этой главы, и таким образом решил исход сражения в свою пользу.

После этой победы ситуация существенно изменилась. Греция была освобождена окончательно. За прошедших два года Лукуллу в сирийских приморских городах и на Кипре удалось добыть корабли и составить из них боеспособную эскадру. Ее пополнили военные суда, построенные по приказу Суллы в портах Северной Греции. Переправа через Геллеспонт (Дарданеллы) была обеспечена. Сплоченная и закаленная в боях армия Суллы могла начать поход в Азию.

Между тем войско популяров успешно продвигалось к Пергаму. Правда, командовал им уже не консул Флакк. Благодаря интриге одного из своих старших офицеров, некоего Фимбрии, он был смещен солдатами, а затем и убит. Гай Фимбрия, демагог самого низкого пошиба, во всем потакал разнузданному войску, но военное дело, в отличие от Флакка, знал хорошо и командовал толково. В неожиданном для противника ночном бою он наголову разбил армию второго сына понтийского царя и в конце лета 85 года подошел к его новой столице. Митридату удалось бежать на Лесбос. Вскоре он предложил римлянам начать переговоры о мире. В другой ситуации Сулла потребовал бы безоговорочной капитуляции или постарался бы добить и казнить царя, истребившего 80 тысяч мирных италиков. Но на это ушел бы не один год, а следовало думать о скорейшем возвращении в Рим и о войске Фимбрии, с которым до того надо было как-то покончить. Поэтому Сулла от своего имени устно договорился с Митридатом о мире на очень умеренных условиях. Царь должен был уйти из всех захваченных в Малой Азии областей, отдать часть флота и уплатить три тысячи талантов контрибуции. В ходе этих переговоров Митридат пытался предложить Сулле помощь против популяров в Риме, но это предложение было с презрением отвергнуто.

Хотя Митридат принял все продиктованные ему условия мира, Сулла переправил свое войско через пролив и двинулся к Пергаму, где находился Фимбрия. Когда превосходившая по своей численности, дисциплине и боевому опыту армия Суллы стала лагерем против лагеря популяров, солдаты Фимбрии начали в большом количестве перебегать к Сулле, а когда их полководец в отчаянии отдал приказ о сражении, они отказались его выполнять. Фимбрия был проходимец, но не трус. Он отверг предоставленную ему Суллой возможность бежать и покончил с собой. Войско его перешло под начальство Суллы.

Еще год он оставался в Малой Азии и Греции для их обустройства. Ненадежные легионы Фимбрии Сулла решил оставить в провинции Азия под началом одного из своих офицеров. Самые видные приверженцы Митридата и виновники массовых убийств италиков были казнены. Население провинции было обязано выплатить все накопившиеся за пять лет недоимки и еще двадцать тысяч талантов контрибуции. Для ее взыскания и для прочего устроения как самой провинции Азия, так и граничащих с ней зависимых от Рима государств там оставался Лукулл.

После отдыха на удобных зимних квартирах Сулла со своим войском отплыл на 1600 кораблях от берегов Малой Азии в Грецию, чтобы затем переправиться в Италию. Предварительно он послал в сенат отчет о своих походах и сражениях, словно ничего не зная об отставке. Это было недвусмысленным предупреждением о предстоящей реставрации. Известие об окончании войны в Азии и, следовательно, предстоящем возвращении Суллы сильно встревожило популяров, в первую очередь самого Цинну. В течение двух лет после смерти Мария он оставался во главе государства – фактически в качестве тирана, так как дважды, не спросив согласия народа, назначал себя и своих сообщников консулами. Разумеется, были отменены все постановления Суллы, принятые перед его отъездом в Грецию, и восстановлен закон Сульпиция о распределении италийских союзников Рима и вольноотпущенников по всем римским трибам. К 84-му году равные с римлянами права получило почти полтора миллиона новых граждан. Отдельно стоит отметить, что Цинне удалось достигнуть соглашения с воинственными горцами Самния, населявшими южную часть Апеннин. Самниты добивались не столько римского гражданства, сколько своей полной независимости от Рима и потому еще не сложили оружия после Союзнической войны. Еще, в угоду плебсу, Цинной были на три четверти сокращены все частные долги. Вот, пожалуй, и все. Диктатура Цинны опиралась главным образом на италиков, опасавшихся, что олигархия может вновь лишить их гражданских прав, а также на поддержку большинства провинций, кроме Азии и Македонии, находившихся под властью Суллы.

В начале 84-го года, когда в Риме стало известно о заключении мира с Митридатом, Цинна решил было воспрепятствовать возращению Суллы в Италию. Он набрал войско, с которым намеревался переправиться в Грецию, чтобы встретить своего врага там. Но приказ отправиться в плавание в неблагоприятное время года вызвал бунт недисциплинированных новобранцев, в результате чего Цинна был убит.

Весной 83-го года 40-тысячное войско Суллы высадилось в порту Брундисия, на самом юге Италии. Никто не попытался помешать высадке. В своем первом послании сенату Сулла требовал лишь наказания по суду зачинщиков насилий, совершенных марианцами, решительно отказывался от террора и твердо обещал сохранить за новыми гражданами обретенные ими политические права. Он даже заставил всех своих солдат поклясться, что те будут относиться к италикам как к согражданам и друзьям. Однако популяры в Риме да и большинство италиков не поверили Сулле. Они вспоминали его жестокость, проявленную в Союзнической войне. Перед их глазами проходили сцены недавней расправы бандитов Мария с олигархами. Им казалось, что у них нет иного выбора, кроме отчаянного сопротивления победителю Митридата. Пожалуй, эту точку зрения разделяло и большинство народа. Вот как описывает настроение того момента Аппиан:

«Сулла шел в Рим, питая жесточайшую, хотя и скрываемую вражду против своих врагов. Римляне, остававшиеся в городе, хорошо знавшие нрав Суллы и помнившие его прежний штурм и захват Рима, были в страхе при мысли об изданных против Суллы декретах, о разрушении его дома, о конфискации его имущества, об убийстве его друзей, о случайном спасении его потомства. Они считали, что середины для них нет – либо победа, либо окончательная гибель. Поэтому в страхе они примкнули к консулам против Суллы, послали в Италию за войском, продовольствием, деньгами; как бывает всегда во время крайней опасности, были проявлены тут большая энергия, огромное рвение». (Аппиан. Гражданские войны. I, 81)

Возможно, римляне ошибались. Во всяком случае, ошибались италики, ибо, даже разгромив и уничтожив впоследствии своих врагов, захватив неограниченную власть в Риме, Сулла не лишил их новообретенных гражданских прав. Он был слишком хорошим политиком и патриотом Рима, чтобы недооценивать важность сохранения надежного союза с италийскими общинами и племенами. Возможно, что террор действительно не входил в первоначальные намерения Суллы, ведь, одержав в начале своего похода на Рим бескровную победу над одним из противостоявших ему консулов, он отпустил и консула, и его офицеров под честное слово, что те прекратят борьбу с ним, и даже отрядил конвой всадников для их охраны. И только после того как это обещание было вероломно нарушено, Сулла, как он потом неоднократно утверждал, принял решение быть беспощадным к своим политическим противникам. А может быть, это была лишь уловка, чтобы ослабить их сопротивление.

Страх перед неминуемой расправой Суллы в Риме и опасения италиков обеспечили возможность мобилизовать против него огромную армию – более чем сто тысяч солдат. Победоносная азиатская война получила неожиданное если не для самого Суллы, то для его воинов продолжение на земле Италии. Это было обидно и несправедливо. Разве не они в кровопролитных сражениях разгромили полчища варваров? Не они ли вернули Риму его владения на Востоке? Они заслужили триумфальные венки, а их встречают мечи! И чем дольше и упорнее будет военное сопротивление армий популяров, тем сильнее будет нарастать озлобление солдат и военачальников Суллы.

Войско популяров было первоначально разбито на две консульские армии, во главе которых стали только что избранные консулы Гай Норбан и Луций Сципион. Оба они могли соперничать друг с другом только мерой своей бездарности в качестве военачальников. Кое-какое подкрепление получил и Сулла. Кроме рассеянных по стране изгнанников-оптиматов, к нему в лагерь явилось и несколько дельных офицеров, перешедших от популяров. Они немедленно получили назначения.