Текст книги "Римская история в лицах"

Автор книги: Лев Остерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 81 страниц)

«Не менее удивительно также и то, – продолжает Аппиан, – что он не побоялся сделать это после того, как в веденной им войне было истреблено более 100 000 цветущего населения, после того, как он убил и изгнал из числа своих врагов 90 сенаторов, до 15 консулов, 2600 так называемых всадников... причем у многих из всех этих лиц имущество было конфисковано, тела многих из них выброшены без погребения. Сулла, не побоявшись ци оставшихся в Риме, ни изгнанников, ни тех городов, которых он лишил цитаделей, стен, укреплений, денег, привилегий, объявил себя частным человеком. Столько было в этом человеке смелости, такое сопутствовало ему счастье! Говорят, когда Сулла сложил с себя власть, он прибавил на форуме, что если кто-нибудь потребует, он готов дать ответ во всем происшедшем; что он отменил ликторов для себя, отставил своих телохранителей и в течение долгого времени один, лишь со своими друзьями, появлялся среди толпы, которая и теперь еще смотрела на него со страхом...» (Там же. I; 103, 104)

Вскоре после того Сулла уехал из Рима в свое поместье близ Неаполя и оставался там в течение двух лет до самой своей внезапной смерти. Мотивы его отречения от власти для историков всех времен, от античности до наших дней, остаются загадкой и служат пищей для самых различных домыслов. Послушаем дальше того же Аппиана, хотя мне его объяснение не кажется убедительным. Он пишет так:

«Причина, почему Сулла пожелал стать из частного человека тираном и из тирана обратиться снова в частного человека, и после этого проводить жизнь в сельском уединении, заключается, на мой взгляд, в том, что он за всякое дело брался с пылом и проводил его со всей энергией. Сулла переехал в свое поместье в Кумах, в Италии, и там в тишине развлекался рыбной ловлей и охотой не потому, что он остерегался вести жизнь частного человека, проживая в городе, и не потому, что он не чувствовал в себе достаточно силы для новых предприятий. Он находился еще в цветущем возрасте и обладал полным здоровьем. В Италии к его услугам были 120 000 человек, недавно служивших под его начальством и теперь получивших от него большие подарки, обильные земельные наделы; в его распоряжении были в Риме 10 000 корнелиев и прочий народ, принадлежавший к числу его сторонников, преданный ему, страшный для других. Все они, как действовавшие раньше вместе с Суллой, видели свою безопасность в том, чтобы он долго жил. Мне кажется, Сулла пресытился войнами, властью, Римом, и после всего этого полюбил сельскую жизнь». (Там же. I, 104)

Итак, попросту говоря, все надоело. Что-то не верится! В Азии терпеливо провел четыре года, а в Риме уже через два стало невмоготу? Еще в прошлом году развивал колоссальную законотворческую деятельность, и вдруг все будто оборвалось – уехал в деревню. Нет, так не бывает! Здесь скрыта какая-то цель, какое-то решение.

А может быть, раскаяние в преступлениях? Или неизлечимая болезнь, породившая безразличие, – ведь умер, едва достигнув шестидесяти? Послушаем свидетельства Плутарха. Он сообщает, что еще за десять дней до смерти к Сулле обратились знатные граждане находившегося по соседству города Путеолы с просьбой помочь разрешить возникший в городе конфликт. И он составил для них закон об управлении городом. Значит, не надоело! А накануне смерти, узнав, что некий магистрат этого города в связи с известием об опасной болезни Суллы не возвращает долг казне, он вызвал должника к себе в спальню и велел слугам его удавить. Так что версия с раскаянием тоже не проходит. Болезнь же его, по всем сведениям, была неожиданной и скоротечной. Аппиан утверждает, что Сулла увидел во сне, будто его зовет к себе его гений, в тот же день поспешно составил завещание, к вечеру заболел лихорадкой и ночью умер. По данным Моммзена, еще за два дня до смерти Сулла писал свою автобиографию, когда вдруг у него пошла кровь горлом. Увы! Эта автобиография утеряна. Быть может, она бы пролила свет на загадку добровольного ухода от дел грозного диктатора.

Похороны Суллы были грандиозны. Естественно предположить, что это было продиктовано страхом перед его ветеранами. Однако при внимательном чтении нижеследующего описания Аппиана остается впечатление, что такое объяснение отчасти и справедливо, но недостаточно. Впрочем, судите сами.

«Тело Суллы, – пишет Аппиан, – провезено было по всей Италии и доставлено в Рим. Оно покоилось в царском облачении на золотом ложе. За ложем следовало много трубачей, всадников и прочая вооруженная толпа пешком. Служившие под начальством Суллы отовсюду стекались на процессию в полном вооружении, и по мере того как приходили, они тотчас выстраивались в должном порядке. Сбежались и другие массы народа, свободные от работы. Пред телом Суллы несли знамена и секиры, которыми он был украшен еще при жизни, когда был правителем. Наиболее пышный характер приняла процессия, когда она подошла к городским воротам и когда тело Суллы стали проносить через них. Тут несли больше 2000 золотых венков, поспешно изготовленных, дары от городов и служивших под командой Суллы легионов, от его друзей. Невозможно исчислить другие роскошные дары, присланные на похороны. Тело Суллы, из страха перед собравшимся войском, сопровождали все жрецы и жрицы по отдельным коллегиям, весь сенат, все должностные лица, с отличительными знаками их власти. В пышном убранстве следовала толпа так называемых всадников и отдельными отрядами все войско, служившее под начальством Суллы...

...Бесконечное количество было трубачей, игравших по очереди печальные похоронные песни. Громкие причитания произносили сначала по очереди сенаторы и всадники, далее войско, наконец, народ. Одни истинно скорбя по Сулле, другие из страха перед ним – и тогда они не меньше, чем при его жизни, боялись и его войска, и его трупа...

...Когда труп Суллы был поставлен на кафедре на форуме, откуда произносятся речи, надгробную речь держал самый лучший из тогдашних ораторов, потому что сын Суллы, Фауст, был еще очень молод. После того наиболее сильные из сенаторов подняли труп на плечи и понесли его к Марсову полю, где хоронили только царей. Траурный костер был окружен всадниками и войском». (Там же. I; 105, 106)

В начале этой главы я процитировал два мало схожих между собой суждения о личности Суллы маститых специалистов-античников. Главное расхождение в них, как мне кажется, касается мотивов деятельности этого в высшей степени неординарного персонажа римской истории.

«Полное отсутствие политического эгоизма – и только оно одно – дает Сулле право быть поставленным наравне с Вашингтоном», – писал в середине прошлого века Моммзен. «Холодный и методичный в расчетах честолюбец», – столетие спустя утверждает Борде. Изложенные выше факты позволят, я надеюсь, читателю решить для себя, какое из эти суждений ближе к истине. Лично мне кажется, что первое. Действительно, добровольный отказ от неограниченной власти как-то не вяжется по крайней мере с обычным понятием честолюбия. Я думаю, что Сулла действительно ставил перед собой патриотическую в его понимании задачу восстановления могущества Рима в форме Республики, безраздельно управляемой, согласно древней традиции, сенатской аристократией. Для необратимого решения этой задачи он счел необходимым физически уничтожить оппозицию такому управлению. Тем более, что оппозиция была представлена не массами граждан и даже не такими бескорыстными и достойными защитниками их интересов, как братья Гракхи, а беззастенчивыми, с его точки зрения, демагогами, эгоистами и тиранами вроде Сатурнина, Главции, Мария, Цинны и их приспешников.

Кстати сказать, бесчеловечное, с нашей точки зрения, решение Суллы не должно было выглядеть таковым в те суровые времена. Вспомните о нередко практиковавшемся поголовном истреблении жителей захваченных во время войны городов. Да и масштабы террора, развязанного Суллой, были, как мы видели, скромнее, чем чередовавшиеся до него взаимные расправы олигархов и популяров. И неизвестно еще, какого размаха достиг бы маятник этих расправ, если бы Сулла не остановил его качание и не избавил Рим от нараставшей, как снежный ком, анархии.

Все это так, и цели, которые он, по-видимому, ставил перед собой, заслуживают определенного уважения. Но средства!

Полное пренебрежение нормами нравственности, существовавшими, несмотря на отмеченную жестокость, в определенных рамках и для древнего мира, равно как и равнодушное хладнокровие, с каким он направлял и наблюдал свои расправы, заставляют в какой-то мере согласиться с мнением того же Борде, утверждающего, что Сулла «презирал и государственные учреждения, и людей». Пожалуй, придется даже признать, что именно это спокойное попрание общепринятых нравственных основ общественных взаимоотношений явилось наиболее серьезным вкладом Суллы в эволюцию общественно-политической жизни Рима. Действительно, впервые в его истории доносительство и убийство политических противников с такой циничной откровенностью оплачивалось наличными деньгами. С неведомым до той поры бесстыдством имущество жертв тут же продавалось с молотка. А гнусное зрелище окровавленных голов, наваленных кучей на плитах римского форума! И, наконец, проскрипции – дьявольское изобретение, породившее отвратительную охоту на людей. А вокруг всего этого – бесчинство разнузданной солдатни, стихия насилия, разбоя, грабежей и убийства граждан, вовсе не причастных к политической борьбе. Да, после Суллы уже все было возможно! Через сорок лет проскрипции будут повторены Октавианом и Антонием в еще более отвратительном виде.

О преступлениях, совершенных в молодости Октавианом, ставшим впоследствии императором Августом, забудут настолько, что вплоть до наших дней будет принято царствующие особы почтительно именовать «августейшими». А имя Суллы останется в памяти бесчисленных поколений синонимом злодейства. И это можно понять. Кто интуитивно, кто сознательно, но все люди воспринимают долгую предысторию своего времени как непрерывную борьбу добра и зла, подлости и благородства, справедливости и произвола – того, что многие религии приписывали божественному и сатанинскому началам в душе каждого человека и, как следствие этого, в поведении сообщества людей. И каждая значительная победа в этой борьбе сказывалась не только на образе жизни ее современников. То ли изменением путей и скорости общественной эволюции, то ли возникновением новой практики и традиции взаимоотношений, то ли просто своим опытом и примером, но каждая такая победа отражалась на судьбе всех грядущих поколений.

В действиях Суллы, несмотря на его, в общем-то, благие цели, сатанинское начало восторжествовало. Ему принадлежит честь если не открытия, то открытого утверждения и использования в политической практике государства таких аспектов психологии человека, которые до того времени считались постыдными. Он был первым на этом, увы, впоследствии торном пути, потому Каинова печать легла навеки на его чело.

Ну, а непосредственные результаты? Спасла ли Рим жестокая хирургическая операция, осуществленная Суллой? Кстати, я думаю, что он считал эту операцию оконченной, свою миссию выполненной и удалился от дел ради того, чтобы освободить поле деятельности для воскрешенной, как он надеялся, сенатской республики. Внезапная смерть избавила Суллу от разочарования в связи с крушением этой надежды. В следующей книге этой Истории мы увидим, как очень скоро Рим и Италия окажутся ввергнутыми в пучину продолжительной и жестокой гражданской войны. Мы увидим, что, как ни парадоксально, эта война явится детищем самого Суллы, ибо вести ее будут не различные социальные слои римских граждан, а честолюбивые полководцы, опирающиеся на лично им преданные войска. Более того, некоторые из них, например уже знакомый нам Гней Помпей, будут прямо ссылаться на опыт Суллы.

Злая ирония судьбы состоит в том, что Сулла продал душу дьяволу понапрасну, ради призрачной цели. Построенный им на грязи и крови карточный домик обречен был рухнуть незамедлительно после его смерти. Мы, правда, еще встретимся в стенах сената с несколькими яркими и сильными личностями, но в целом сенатское сословие во все последующие годы окажется столь же недееспособным, своекорыстным и продажным, как во времена Мария и Суллы, и будет деградировать дальше. Ход истории невозможно обратить вспять. Развращенная излишествами богатства, погрязшая в слабостях и пороках, давно утратившая верность суровым идеалам своих предков, которыми она, тем не менее, не переставала кичиться, сенатская аристократия окажется неспособной нести бремя управления раскинувшимся на полмира римским государством.

Еще менее будет соответствовать грандиозности этой задачи архаичная и окостеневшая структура римской демократии, пригодная лишь для управления жизнью городской общины. В муках гражданской войны неизбежно должна будет появиться на свет императорская власть, подминающая под себя равно аристократов и демократов. Именно для нее опыт Суллы, помимо его воли, послужит в свое время ценным подспорьем.

Заканчивая первый период истории Древнего Рима, уместно хотя бы очень кратко отметить наиболее существенные результаты эволюции римского государства за более чем четыре века существования Республики.

Во-первых, произошло колоссальное увеличение территории и народонаселения римского государства. То, что начиналось как небольшая городская община, включило в свой состав на правах полного гражданства всю Италию и ряд римских колоний вне ее. А в качестве подчиненных Риму завоеванных провинций и зависимых сопредельных государств – почти все страны огромного средиземноморского бассейна.

Во-вторых, к концу описанного периода совершенно определенно выявилось несоответствие государственного устройства Республики ее новому положению как по отношению к другим народам, так и внутри нее самой.

Народные собрания (комиций) в Риме, некогда воплощавшие законодательную власть и избирательную волю римского народа, потеряли всякий смысл. Собравшиеся на форуме несколько десятков тысяч человек, по большей части люмпенов, не могли представлять ни власть, ни волю приблизительно миллиона полноправных римских граждан, проживавших вдали от города.

То же самое относится к избиравшимся на этих собраниях народным трибунам. Тем более что после реформ Суллы их реальное влияние и возможность законодательной инициативы были почти сведены на нет.

Сенат – некогда мозговой центр и средоточие римской государственности, а еще того важнее, римской традиции, достоинства и системы жизненных принципов – теперь полностью утратил свой авторитет, на котором только и основывались в прежние годы его влияние и власть. Эта утрата происходила постепенно, где-то с начала II века до Р.Х., когда в результате контакта с деспотичным и изнеженным Востоком сенатское сословие обрело вкус к роскоши, расточительству, разврату и устремилось к источникам быстрого обогащения, не только растеряв по дороге суровую римскую нравственность, но и опустившись до взяточничества и казнокрадства. Вливание, которое сделал Сулла, не улучшило качественного состава сената. В него вошли знатные всадники и приближенные диктатора, развращенные ничуть не меньше тех, кто и ранее заседал в сенатской курии.

Консулы и преторы уже не рассматривали свои магистратуры как высокую честь и выражение доверия народа, обязывающего к величайшей ответственности. Теперь это были лишь ступени к будущему наместничеству, сулившему верное обогащение.

Подданные Рима в его провинциях, обложенные сверх меры налогами и всевозможными поборами, страдали не только от произвола и вымогательства аристократов-наместников, но и от грабительских процентов на ссуды и отсрочки платежей, за которыми им поневоле приходилось обращаться к римским откупщикам-публиканам. Ясно, что при таком управлении провинции нищали и деградировали, а между тем они были основным источником поступления денег в римскую казну.

Вымогательства наместников в провинциях, так же как хищения и злоупотребления подрядчиков, откупщиков общественных работ и государственных пошлин в самой Италии, оставались безнаказанными благодаря откровенной коррумпированности сначала всаднических, а потом и сенатских судов.

В качестве третьей особенности заключительной фазы эволюции римской Республики следует отметить быстрое падение ранее незыблемого уважения к закону Да и о какой законности можно было говорить, если споры на форуме решались дубинами или мечами, неприкосновенных народных трибунов убивали, солдаты бесчинствовали в городе, куда закон запрещал им даже входить, а диктатор, присвоив права народного суда, одним своим словом приговаривал сотни граждан к смерти?

Весьма заметным результатом развития римской Республики явились и произошедшие в ней социальные сдвиги. Я уже упоминал, что широкое использование рабского труда в крупных землевладениях вело к разорению крестьян-собственников, к постепенному исчезновению среднего по достатку слоя граждан – гаранта стабильности любого государства, а в Риме еще и основы его военного могущества. Земельная реформа Тиберия Гракха и расселение ветеранов Суллы несколько восполнили ряды крестьянства, но это были разовые акции, и возможностей для их повторения в Италии явно не было. А между тем процесс обнищания сельского населения продолжался. Очень многим из ветеранов Суллы в условиях конкуренции с крупными рабовладельческими хозяйствами не удалось даже закрепиться на своих участках, и они были вынуждены вскоре их продать. Бурными темпами шла имущественная поляризация в Риме и других городах Италии. Баснословно богатели крупные собственники – всадники и сенаторы. Последние больше не стеснялись заниматься коммерцией, а закон, некогда запретивший им это, был всеми забыт. В их руках сосредоточились доходы от сельскохозяйственных угодий по всей Италии, ростовщические проценты на монополизированный капитал, торговая прибыль со всего государства и весьма значительная часть государственных доходов через аренду и откуп. Впрочем, некоторые из олигархов, чаще всего молодые наследники, проматывали свои состояния, залезали в долги и пополняли собой авантюрно-опасный и даже криминогенный контингент горожан. Рядом с ними грозно разрасталась масса беспокойных и наглых люмпенов, непрерывно требующих бесплатного хлеба и зрелищ. Для всех этих новых категорий граждан Республики была характерна идеология паразитирования и глубокое падение нравов – различное по формам своего проявления в разных имущественных слоях, но всюду одинаково тлетворное.

Наконец, чрезвычайно существенным фактором стало коренное изменение характера римского войска. Конечно, в случае большой войны в него призывали и крестьян, возвращавшихся после окончания военных действий на свои поля. Но ядро армии составляли профессионалы, в большинстве своем из неимущих граждан, добровольно завербовавшихся в ее ряды на многие годы. Их отечество находилось внутри ограды военного лагеря, их согражданами были только те, с кем они рубились плечом к плечу, в боевых порядках легиона. Постоянное местопребывание назначено им было вне Италии, а весь уклад лагерной и походной жизни, все грубые удовольствия, какие им сулила военная служба в мирное время, деньги, что им удавалось отложить на старость, и, наконец, добыча, какой они могли поживиться на войне, не говоря уже о шансах остаться в живых – все зависело исключительно от таланта, удачи и расположения к ним их полководца. Только его власть они признавали, а если случалось под его командой совершить длительную и успешную военную кампанию, то только ему были преданы душой и телом.

Глубокий кризис республиканского государственного устройства и обособление армии создали предпосылки для установления военной диктатуры. Примитивно-коллегиальная форма управления огромным государством доказала свою неэффективность. Форма представительной (парламентской) власти еще не появилась на свет. Оставалось одно – возврат к монархии, но в новом качестве. Не к той царской власти, что на заре существования Рима предполагала все-таки акт народного избрания или выражения доверия, а к единовластию, опирающемуся на грубую военную силу.

Сулла достаточно наглядно показал, как это делается. И хотя сам он еще был в плену традиционных представлений о возможности «хорошей» сенатской республики и потому не захотел сохранить за собой неограниченную власть, его опыт бесспорно лег в основу будущей трансформации римского государства. Однако эта трансформация для своей необратимости требовала изживания многовековой республиканской традиции в сознании всего общества. Между тем нет ничего более инерционного, чем историческая традиция. Она изживается относительно быстро только в пожаре гражданской войны. Насущная необходимость коренного и безотлагательного изменения старого государственного устройства, с одной стороны, и его искусственное укрепление, совершенное Суллой, – с другой, обусловили неизбежность жестокой гражданской войны в Риме. Знакомство с ее главными персонажами ожидает читателя в следующей книге нашей истории.