Текст книги "Римская история в лицах"

Автор книги: Лев Остерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 81 страниц)

В Сирии Адриан увидел совсем иную картину. В столице провинции, Антиохии, кипела жизнь. Пестрая, разноликая толпа торговцев, ремесленников, солдат и воров, богачей и нищих заполняла улицы, оглашая их гортанными криками на множестве языков (хотя преобладал все же местный греческий диалект). Базары ломились от разнообразных товаров. Собирались и разгружались караваны, уходившие и возвратившиеся из далекой Индии и Китая. Объехав всю страну, Адриан с удовольствием отметил ухоженность полей, хорошее состояние дорог, строительство и обустройство городов. После умиротворения этого благодатного края и организации местного самоуправления, произведенных почти два века назад великим Помпеем, после обуздания императорами дома Флавиев произвола наместников и откупщиков Сирия расцветала. Римская организация и греческая культура, дополняя друг друга, приносили обильные плоды мира и благосостояния. Некоторые из местных советников с тревогой говорили ему о тайных сборищах секты христиан. Но их малочисленность и отталкивающий фанатизм явно не представляли серьезной опасности для дальнейшего прогресса этой, пожалуй, самой благоустроенной провинции Рима.

В течение года Адриан готовит и заполняет воинские склады, принимает и размещает прибывающие легионы. Затем приезжает Траян со своим штабом и многочисленной свитой. Императора сопровождают Плотина и племянница Матидия. Хотя брак Адриана не ладился, теща под влиянием Плотины относится к нему хорошо. Император одобрил действия своего наместника, произвел смотр легионам и отправил экспедиционный корпус в Армению. Остальное войско под его командой стало выдвигаться к верховьям Евфрата. Армения была захвачена без труда. На зиму Траян вернулся в Антиохию, а весной 115-го года отбыл к войску, которое стало спускаться вниз по течению реки. Парфянская война началась. В ту зиму общение с императором было дружественным, но не более. Как и ожидал Адриан, ему было приказано обеспечивать нужды армии, оставаясь в глубоком тылу Единственным успехом за это время было назначение Аттиана (под влиянием Плотины) главным советником императора, а затем и префектом претория. Вскоре бывший опекун Адриана прибыл из Рима – преторианцы участвовали в кампании – и через Антиохию проследовал к действующей армии. Встреча с Аттианом ободрила Адриана. Однако связь между Антиохией и войском была нерегулярной. В течение года с большими опозданиями доходили вести сначала об успешном продвижении римлян на юг, потом о взятии Вавилона, Селевкии и парфянской столицы Ктесифена. Вместе со всеми Адриан радовался успехам римского оружия, но в глубине сознания упорно пряталась тревога. Сообщения о решительном сражении не было. Военный опыт наместника подсказывал ему, что парфяне избрали тактику отступления с арьергардными боями, чтобы завлечь Траяна в глубь своей необъятной территории. Остановиться нельзя, закрепиться негде. Когда кончатся запасы продовольствия, снабжение огромной армии, далеко ушедшей от плодородного побережья и морских путей в пустыню, станет невозможным. Неподалеку за Тигром, вдоль всего нижнего течения реки протянулась мощная горная цепь. Пытаться преследовать парфян в горах – безумие. Следующую зиму Траян потратил на безрезультатную осаду расположенной посреди пустыни неприступной крепости Асра. Адриан понимал, что действия императора продиктованы уже не стратегическим замыслом, а упрямством...

Весной вспыхнуло новое восстание иудеев. Банды иерусалимских зелотов перерезали сухопутные пути доставки хлеба в армию из Египта. В Сирии было спокойно, но другие арабские страны, терпевшие большой ущерб из-за прекращения караванной торговли, в любую минуту могли присоединиться к мятежу. Траян снарядил карательную экспедицию против иудеев, но вынужден был признать неудачу своего похода. Римское войско возвратилось на правый берег Евфрата. Опасения Адриана оказались не напрасными. Сначала Дакия, теперь Парфия! Пагубность политики завоеваний подтвердилась...

Долгими зимними вечерами, отдыхая от суеты дневных забот, один в огромном дворце сирийских царей, Адриан предавался воспоминаниям и размышлениям. Погасив светильники, допоздна засиживался у очага в мрачноватом покое. Рассеянно следил за синими огоньками, пугливо пробегающими по тускло мерцающей груде углей. Из темных углов зала подступали видения. Германия... Рим... Истерзанная войнами Дакия... Бешеные наскоки свирепых сарматских конников... То чудились голоса боевых товарищей, солдат его легиона, то оживали в памяти неторопливые, проникнутые древней мудростью беседы под сенью афинских портиков. И всякий раз его мысли обращались к туманному будущему Империи. Странные мысли, не подобающие наместнику провинции всемогущего Рима...

Недопустимо, думал Адриан, постоянно воевать на дальних окраинах государства. Это истощает силы, отрывает от земли многие тысячи крестьян. Следует не только отказаться от расширения владений Рима, но и уйти из тех диких краев, где его власть и влияние удерживаются только силой оружия. Вернуть земли, захваченные у парфян, уйти из Армении, стран Малой Азии и Ближнего Востока. Кроме приморских областей, уже воспринявших влияние греческой культуры, начавших освоение римских порядков и латинского языка. Уйти из зарейнской Германии. Быть может, и из Дакии, хотя при этом возникнут большие проблемы с возвращением колонистов. Основой внешней политики Империи пусть будет вооруженный мир. Божественный Август понимал необходимость прочного мира для процветания Рима. Он сумел договориться с парфянами, увел войско из Германии. Впрочем, в одном Август ошибался: он хотел оставить приграничные провинции в принудительном подчинении Риму, сохранить обложение их данью. Такой мир будет непрочным, а положение римлян в этих провинциях – ненадежным. Оставшиеся в сокращенных границах Империи народы должны получить равные права с италиками, почувствовать себя добровольными подданными единого для всех государства. Римское гражданство надо постепенно, но неуклонно расширять. Сначала на тех, кто пожелает вступить в ряды войска, потом и на все остальное население провинций. В годы смертельной опасности все римляне выходили на стены древнего Города, чтобы отразить нашествие врага. Империя должна стать как бы огромным городом, граждане которого готовы защищать себя и своих детей на его границах. Дома и храмы города заменит единый для всех порядок, основанный на многовековом опыте Римского государства. В новых масштабах должно возродиться гражданское ополчение. Тогда никакие орды варваров не смогут вторгнуться в пределы обновленной римской империи. Национальные особенности сохранятся, но латинский язык будет играть роль могучего средства сближения народов. Не военные трофеи и ограбление покоренных соседей – мысленно возражал своим оппонентам Адриан. Торговля позволит использовать ресурсы огромного государства и станет источником благосостояния римлян. Всю империю надо покрыть сетью дорог, не уступающих италийским. Возрожденная культура Греции в сочетании с опытом римской цивилизации постепенно преобразуют ныне дикие провинции да и саму Италию. В обозримом будущем Рим не сможет освободиться от позора рабства. Но приток новых рабов прекратится. Дети нынешних постепенно будут обретать свободу. Следует уже сейчас учить римлян уважать человека в рабе...

Странные мысли! Вряд ли бы их одобрил император, лелеющий мечту о повторении похода Александра Македонского...

Жарким майским днем в Антиохию неожиданно прибыл Траян в сопровождении Аттиана, своего врача Критона и женщин. Император ехал верхом, но посадка была странной. Поводья он держал в левой руке, а правая безжизненно висела вдоль тела. Лицо его изменилось чрезвычайно. Казалось, что он страшно постарел, хотя в стиснутых челюстях и складках у рта читались прежняя воля и упрямство. Критон и Матидия помогли ему подняться по лестнице и уложили в постель. Плотина рассказала Адриану, что три недели назад у императора случился временный паралич. Он с трудом мог говорить и едва шевелил правой рукой и ногой. Потом почти оправился. Но Критон настоял на возвращении в Рим. По его словам, аравийская жара могла вызвать повторение приступа, быть может, с еще более тяжелыми последствиями.

На следующее утро император пригласил Адриана к себе. Он сидел в глубоком кресле, был спокоен, но более обычного сдержан и суров.

– Плотина рассказала тебе о моей болезни? – спросил он.

– Да, – ответил Адриан.

– Критон настаивает на длительном отдыхе. Быть может, зря, но я не хочу рисковать. Впереди трудный поход. Войско останется здесь. Часть его будет держать оборону на Евфрате, остальные отойдут сюда для отдыха. Потом ты их сменишь. За зиму я пополню провиантские склады и проведу новый набор. Ранней весной приведу еще десять легионов. В Гельвеции из горцев сформирую отряды разведчиков-проводников.

Траян замолчал, как бы в последний раз обдумывая то, что собирался еще сказать. Молчал и Адриан.

– Я назначаю тебя главнокомандующим, – продолжал император. —Твои недоброжелатели из моего штаба возвратятся в Рим. Я знаю, ты не одобряешь эту войну, но сделаешь все, как надо... – Император опять умолк на мгновение. – И не обманешь меня. Мне не случилось всерьез заняться философией, и я, кажется, не скрывал, что не очень-то одобряю твою приверженность учениям древних греков.

Но, насколько я понимаю, предательства эти учения не допускают. Чего не могу сказать о моих полководцах. Если болезнь затянется...

Траян снова умолк. Адриан видел, что он еще не все сказал, и, скрывая волнение, ждал продолжения неожиданной откровенности. После долгой паузы, как бы преодолев внутреннее сопротивление, Траян спросил:

– Как бы ты поступил на моем месте? Ушел бы из Парфии? Адриан понял, что выбор преемника императора зависит от его ответа. Но обмануть Траяна, которого так уважал и кому стольким был обязан, он не мог. Удастся ли его переубедить? Или хотя бы заставать усомниться? В эту критическую минуту жизни Адриан вдруг решился на полную откровенность.

– Да, – ответил он, – я ушел бы из Парфии и из Армении. Быть может, из Дакии тоже. И вообще отказался бы от всяких новых завоеваний. Империя слишком велика. Мы не можем без конца содержать наемные армии на ее дальних границах.

– Но варвары не прекратят своих попыток вторжения, – возразил Траян. – Чтобы их изгонять, все равно придется держать легионы наготове. Лучше уж, чтобы они находились близ границ.

– Не обязательно регулярные легионы, – возразил Адриан. Он заговорил быстро, торопясь изложить Траяну свою обдуманную в последние месяцы стратегию. – В Азии мы можем создать заслон из союзных нам царств. В Европе вдоль всей линии обороны по Дунаю и Рейну через каждые десять миль расположить небольшие, но хорошо укрепленные лагеря. Двух сотен будет достаточно. Соединить их рвами, палисадами и хорошими дорогами. Легионы набрать из местных жителей, предоставив им сразу права римского гражданства. В мирное время легионеры пусть крестьянствуют на прилежащих землях. Зимой расчищают дороги от снега. В каждом лагере будет постоянно дежурить одна сменная когорта. Она будет высылать конные разъезды на дороги и тренировать своих солдат. Выстроить высокие башни, на верхушках которых можно разводить костры. Ночью их будет видно из двух соседних лагерей – и так по всей цепи. Заслоняя и открывая огонь, можно условными сигналами сообщить о начавшемся вторжении. Легионеры со своим оружием немедленно соберутся в условленных местах и с разных сторон двинутся на врага. В мирное время не нужно будет их кормить и платить жалованье. Как было в старину, когда Рим оборонялся от воинственных соседей и галлов...

Адриан умолк, напряженно вглядываясь в выражение лица Траяна. Тот молча выслушал и неодобрительно покачал головой.

– Я ожидал чего-то подобного, – сказал он. – Поэтому не усыновил тебя, как собирался раньше. Такая политика будет означать конец Рима. Он растворится в огромной массе провинциалов. Ведь дети тех легионеров будут римскими гражданами. Да и все другие, не вступившие в легионы, потребуют того же. Ты думаешь, что они воспримут наши обычаи и законы? Боюсь, что наоборот – навяжут нам свои...

Траян надолго задумался, затем произнес решительно:

– Пока жив, я буду укреплять могущество Рима и силой заставлю его врагов уважать наши границы, которые постараюсь отодвинуть еще дальше. Возможно, что не назначу преемника. Не вижу, кто бы это мог быть. Пусть его изберет сенат. Если ты сумеешь убедить сенаторов... Но я не хочу способствовать тому, что считаю пагубным для Империи. Спасибо за откровенность, – добавил он устало. – Мое решение о командовании войском остается в силе. Я не сомневаюсь в твоей верности своему долгу... и мне. Ступай. Я должен отдохнуть...

Разговор этот продолжения не имел. Возможно, что и протекал он не совсем так. Хотя наверняка состоялся, а последующие события позволяют думать, что предложенная реконструкция недалека от истины. Через несколько дней император взошел на корабль, отплывающий в Италию. Достигнуть ее берегов ему было не суждено... Все, что известно о смерти Траяна и провозглашении нового императора, изложено в начале главы. Теперь я могу начать рассказ о двадцати с лишним годах его своеобразного правления.

Итак, умер император-воин, воскресивший традиции республиканской доблести и простоты. Ему наследовал тоже воин, но не любящий войну, разносторонне образованный правитель, гуманист, поклонник красоты. Посмотрим, как сложится его правление. В начале главы я упомянул, что многие в Риме, особенно среди сенаторов, сомневались в подлинности усыновления Адриана, что свидетельствовало о его непопулярности в кругах столичной аристократии. Кроме обычной зависти, это было связано с некоторыми особенностями характера нового императора. Будучи исключительно одаренным человеком, он не только гордился своими талантами, но был ревнив и не терпел чьего-либо превосходства. С простолюдинами и солдатами Адриан был всегда прост, доступен и доброжелателен. Но с людьми своего круга мог порой проявлять обидное высокомерие и язвительность. Вот что пишут древние авторы о давно умершем императоре (но к сорока годам характер человека уже вполне определяется, и мы вправе отнести их замечания к началу правления Адриана).

«Он был переменчив, – утверждает Виктор, – многообразен, обладал сложным характером, был как бы рожден властелином пороков и добродетелей (то есть свободно проявлял те и другие. – Л.О.), умел искусно направлять движения ума, удачно скрывая в своем характере то завистливость, то мрачность, то резвость... Он притворно показывал сдержанность, доступность, милосердие, наоборот, скрывал свою жажду славы, которой постоянно пылал. Он был очень остер и задирист, но в равной мере искусно парировал серьезные слова, шутку, брань: на стихи он отвечал стихами, на изречения – изречениями, так что казалось, что он все заранее обдумал». (Аврелий Виктор. Извлечения о жизни и нравах римских императоров. XIX, 6)

Поскольку в те времена писать стихи и представлять себя ценителем и знатоком искусства было модно, Адриан мог обидеть многих. Возникали опасения, что его правление окажется деспотичным. И хотя сенат не посмел отказать в подтверждении последней воли Траяна, представленной его вдовой, атмосфера в Риме была чревата заговором. Пользуясь отсутствием Адриана в Риме, военачальники Траяна усиленно подогревали сомнения по поводу усыновления. Спартиан утверждает, что четверо бывших консулов – Нигрин, Цельз, Пальма и Лузий – даже намеревались убить Адриана сразу по его прибытии в столицу Верный Аттиан сообщил об этом в Антиохию. (Император вынужден был задержаться на Востоке. Путем разумных уступок территории и предоставления независимости Армении ему удалось добиться заключения мира с Парфией. Потребовалось время и для того, чтобы окончательно успокоить иудейских мятежников. Затем императору пришлось отправиться в Дакию, чтобы отразить угрозу нового вторжения сарматов.) Префект претория предлагал упредить заговорщиков. Неизвестно, получил ли он согласие Адриана или действовал на свой риск и страх, но все четверо были убиты преторианцами, когда находились вне Рима. Спартиан пишет, что эти убийства они совершили по приказу сената и против воли Адриана. Но тут же оговаривается, что так утверждает сам Адриан в своем жизнеописании (до нас не дошедшем). И тут же продолжает:

«Поэтому, чтобы опровергнуть в высшей степени неблагоприятное для него мнение, будто он позволил убить одновременно четырех консуляров, Адриан немедленно вернулся в Рим... Чтобы положить конец толкам о себе, он по прибытии произвел раздачу народу в двойном размере, несмотря на то, что в его отсутствие каждому было уже выдано по три золотых. Принеся в сенате извинение за то, что было сделано, он клятвенно обязался не наказывать ни одного сенатора без постановления сената». (Элий Спартиан. Жизнеописание Адриана, VII, 1-4)

Ввиду безусловной поддержки легионов и верности преторианцев, Рим находился в полной власти императора. Клятве его мало кто поверил. Многие сенаторы да и рядовые граждане старшего поколения вспоминали правление Домициана и трепетали от страха. Адриану пришлось приложить немало усилий, чтобы рассеять эти опасения.

«Не упуская из виду ничего, что могло доставить ему расположение, – продолжает Спартиан, – он простил частным должникам императорского казначейства как в Риме, так и в Италии неисчислимые суммы, которые за ними числились, а в провинциях также огромные суммы остававшихся недоимок, а чтобы еще больше укрепить общее спокойствие, он велел сжечь на форуме божественного Траяна долговые расписки. Имущество осужденных он запретил забирать в свою частную казну, зачисляя все суммы в государственное казначейство. Мальчикам и девочкам, которым еще Траян назначил питание, он сделал щедрые надбавки. Состояние сенаторов, которые разорились не по своей вине, он пополнил до размеров, полагающихся сенаторам, в соответствии с количеством их детей, причем очень многим он без задержки выдавал средства с таким расчетом, чтобы их хватило до конца их жизни. Не только его друзьям, но и большому количеству людей из широких кругов его щедрость открывала путь к исполнению почетных должностей. Поддерживал он и некоторых женщин, выдавая им деньги на прожитие. Он устроил гладиаторские бои, продолжавшиеся непрерывно в течение шести дней, и в день своего рождения выпустил тысячу диких зверей». (Там же, VII, 6-12)

И далее:

«Адриан отправился в Кампанию и облегчил положение всех ее городов своими благодеяниями и щедротами, вызывая к себе дружеские чувства со стороны всех лучших людей. В Риме он часто присутствовал при исполнении преторами и консулами их служебных обязанностей, принимал участие в пирах друзей, посещал больных по два и три раза в день, в том числе – некоторых всадников и вольноотпущенников, утешал их, поддерживал своими советами, всегда приглашал на свои пиры. В сущности, он во всем поступал как частный человек». (Там же, IX, 6-9)

Аттиана Адриан сместил с должности префекта претория, заменив его другим своим сторонником, тем самым возложил ответственность за убийство четырех консуляров на своего бывшего опекуна (возможно, согласовав с ним эту акцию, поскольку вскоре провел его в сенат).

«Процессов по обвинению в оскорблении величества он не допускал. Наследств от незнакомых ему людей не принимал, равно как и от знакомых, если у них были дети... Он запретил господам убивать рабов и предписал судьям (а не самим господам. – Л.О.) выносить приговор, если рабы того заслужили. Он запретил продавать без объяснения причин раба или служанку своднику или содержателю гладиаторской школы. Расточителей своего имущества, если они были правоспособны, он приказывал сечь в амфитеатре, а затем отпускать. Рабочие тюрьмы для рабов и свободных людей он упразднил». (Там же, XVIII, 4-9)

Своих вольноотпущенников и рабов император держал в строгости, не позволял влиять на себя. К участию в государственном управлении не допускал. Помощников и сотрудников императорской канцелярии он набирал среди всадников, нередко – провинциалов. Новый слой крупных чиновников теперь формировался из полноправных граждан.

Постепенно Рим успокоился. Сенат вполне искренне предложил Адриану весь набор высоких императорских титулов. Он от всего отказался, включая и желанное звание отца отечества. Его он хотел заслужить в собственных глазах, осуществив преобразования, которые задумал еще в Антиохии. Первые шаги в этом направлении надлежало сделать в Галлии и Германии. Туда он вскоре и отправился.

Сначала необходимо было восстановить воинскую дисциплину и боевую подготовку давно бездействовавших легионов. И лишь потом начинать их пополнение за счет местного населения. По опыту Дакии Адриан знал, что одной только строгости недостаточно, чтобы подтянуть солдат. Следовало их увлечь собственным примером, пробудить дух соперничества.

«Любя больше мир, чем войну, – записывает Спартиан, – он тем не менее упражнял воинов, как будто война была неминуемой, действуя на них примером собственной выносливости. Сам среди их манипулов он исполнял обязанности военного начальника, с удовольствием питаясь на глазах у всех лагерной пищей, то есть салом, творогом и поской (напиток из воды, уксуса и сбитых яиц), по примеру Сципиона Эмилиана, Метелла и своего приемного отца Траяна. Многих он наградил, некоторым дал почетные звания для того, чтобы они могли легче переносить его суровые требования... На всех прочих он оказывал влияние примером своей доблести, проходя вместе с ними в полном вооружении по двадцати хмиль. В лагерях он велел разрушить помещения для пиров, портики, закрытые галереи и художественные сады. Он часто надевал самую простую одежду, перевязь его меча не была украшена золотом, застежки военного плаща были без драгоценных камней, только его палаш заканчивался рукояткой из слоновой кости. Он посещал больных воинов там, где они были размещены на постой; сам выбирал места для лагеря. Жезл центуриона он давал только людям сильным и имевшим хорошую репутацию, трибунами он назначал только тех, у кого выросла настоящая борода и чьи благоразумие и лета могли придать вес званию трибуна. Он не позволял трибунам брать от солдат какие-либо подарки, устранял повсюду всякие признаки роскоши, наконец, улучшил их оружие и снаряжение». (Там же, X, 1-7)

Командиры легионов получили ясные распоряжения о строительстве опорных лагерей и дорог («лимес») вдоль всего течения Рейна. Ветеранам было разрешено жениться на местных женщинах. Адриан обещал, что дети, рожденные в таких браках, будут римскими гражданами. Потом разрешил набор в легионы молодежи из близлежащих поселений. Этим молодым варварам было гарантировано получение гражданства по окончании срока службы. Право наследовать земельные участки родителей за ними сохранялось. Так Адриан начинал подготовку системы самообороны. Аналогичные распоряжения император еще раньше дал легатам верхнедунайских провинций и Дакии (уйти из нее он все же не решился).

Уважение и преданность солдат, которые Адриан сумел завоевать в Дакии и на Востоке, теперь окружали его и здесь, на севере. Спартиан свидетельствует, что «он был очень любим воинами за свою исключительную заботу о войске и за то, что по отношению к ним он был очень щедр». (XXI) Самоличную инспекцию войск по всем границам Империи Адриан впоследствии производил регулярно в течение всего своего правления. Постоянно следил за снабжением их провиантом и деньгами для своевременной выплаты жалованья солдатам. Это не только обеспечивало боеспособность войск, но поддерживало любовь и преданность легионеров императору в такой мере, что он без опасений мог по нескольку лет не появляться в Риме. Впрочем, сие вовсе не означало, что Адриан выпускал управление государством из своих рук. В Риме оставался Совет императора, составленный им из самых доверенных лиц. Совет руководил работой департаментов: финансового, юридического, императорских распоряжений, по делам прошений на его имя и других. Особое ведомство занималось личным имуществом и казной императора. Возглавлявшие департаменты сенаторы и всадники постепенно утрачивали свои сословные отличия, сливаясь в один слой имперской служилой аристократии. Внутри департаментов создавались отделы со своим «штатом» высокооплачиваемых чиновников.

Но вернемся к началу правления Адриана.

В Германии император пробыл около года. Затем перебрался в Британию. Там проблема защиты южной, колонизированной части острова от набегов воинственных соседей с севера решалась просто. В наиболее узком месте, где расстояние от моря до моря составляет всего восемьдесят миль, легионеры, по указанию императора, соорудили сплошную стену. Остатки ее сохранились до наших дней. После Британии Адриан посетил Галлию и Испанию. В обеих провинциях нельзя было не заметить благодатное влияние длительного мира. Потом он переправился через пролив на северо-западное побережье Африки. Волнения в Мавретании (Алжир) затухали. Император вскоре отплыл в Рим.

Однако надолго задержаться в столице ему не пришлось. Поступили донесения о серьезных инцидентах на Востоке. Похоже было, что парфянский царь Озрой намерен возобновить войну с Римом. Не теряя времени, Адриан отправился к границам Парфии. С собой он взял маленькую дочь владыки. (Траян захватил ее в Вавилоне чуть ли не в колыбели и как заложницу отправил в Рим.) Через посредников удалось договориться о встрече «на высшем уровне». Она состоялась на левом берегу Евфрата. Еще до начала переговоров, в знак доброй воли Адриан передал царю его дочь и сообщил о намерении вернуть священный золотой трон, увезенный в Рим Траяном. Как оказалось, агрессия Озроя против римлян была продиктована страхом. У парфянского владыки возникли династические трудности, и он хотел убедиться, что римляне не воспользуются ими для новой попытки вторжения. Адриану удалось развеять эти опасения. Был заключен мирный договор, сохранивший силу до конца дней императора.

На всех границах Империи установился прочный мир. Совет и администрация в Риме успешно справлялись с делами управления государством. Адриан мог себе позволить потратить годы на организацию экономики и общественной жизни римских провинций. Ведь в процветании провинций император видел залог могущества и благосостояния Рима. Особое внимание он уделял благоустройству провинциальных городов, строительству дорог и мостов. Его сопровождала целая армия архитекторов, инженеров, декораторов, землеустроителей. Он руководил проектированием и начинал сооружение общественных зданий, водопроводов, бань по римскому образцу, контролировал состояние финансов, вершил суд, присутствовал на военных учениях. Одновременно с этим Адриан удовлетворял свою необыкновенную любознательность. По свидетельству Спартиана:

«Он страстно любил путешествия: со всем тем, о чем он читал относительно разных мест по кругу земель, он хотел познакомиться, увидав своими глазами. К холоду и жаре он был вынослив настолько, что никогда не покрывал головы». (Там же, XVII, 8-10)

В общей сложности за время своего двадцатилетнего правления Адриан не менее десяти лет провел вне Рима. В этот раз его маршрут начался с Малой Азии. Он посетил Каппадокию, Галатию, Вифинию. Затем переправился в Европу. Прошел Фракию, Македонию, всю Северную Грецию и надолго задержался в своих возлюбленных Афинах. Это путешествие длилось четыре года. Помимо природы, архитектуры, обычаев городской и сельской жизни в странах, которые он проходил, императора живо интересовали философия и религия разных народов. Он старался проникнуть в глубинный, скрытый смысл восточных культов, изучал обряды, подолгу беседовал со жрецами. В Греции разыскивал и благоговейно рассматривал памятники древней культуры. Завязывал дружбу с художниками, философами и астрономами. В Афинах начал большие работы по расширению и благоустройству города, заложил строительство великолепного храма Зевса Олимпийского, руководил спортивными играми, был посвящен в древние таинства Элефсинских мистерий. Из Греции поплыл в Сицилию, взобрался на Этну, чтобы с ее вершины любоваться восходом солнца, и, наконец, вернулся в Рим.

В долгом и безмятежном путешествии Адриана сопровождал юноша Антиной, грек по происхождению, с которым он познакомился в Вифинии. Поразительная красота Антиноя в глазах императора-эстета представлялась живым воплощением гармонии. Адриан горячо полюбил мальчика, и тот, видимо, отвечал ему взаимностью. Однако этому не суждено было продолжаться долго. Спустя несколько лет, во время путешествия вместе с Адрианом по Египту, Антиной утонул в Ниле. Романтическая легенда утверждает, что утопился. Будто бы от египетских прорицателей он узнал, что, принеся в жертву свою жизнь, сможет продлить дни императора, которому было уже за пятьдесят. После его смерти Адриан учредил культ Антиноя – культ совершенной красоты. Об этом свидетельствуют многие сохранившиеся статуи юноши. Характер любви императора к Антиною впоследствии послужил пищей для множества домыслов и догадок. От интимной близости (однополая любовь в античном мире была распространена) до платонического поклонения, подобного тому, какое описано Томасом Манном в повести «Смерть в Венеции». Французская писательница, член Академии Маргарет Юрсенар в своих «Мемуарах Адриана» с глубоким волнением описывает любовь императора к прекрасному юноше и горе его утраты. Кстати, в отличие от многих исторических романов, изложение фактов биографии императора в книге Юрсенар опирается на тщательное изучение античных источников. Интересен и жанр имитации исторического документа. Известно, что Адриан оставил свое жизнеописание, до нас не дошедшее. Впрочем, античные авторы пишут об Антиное довольно скупо и невразумительно, что оставляет простор для воображения романиста. Так, например:

«Об Антиное, – сообщает Спартиан, – идет разная молва: одни утверждают, что он обрек себя ради Адриана, другие выдвигают в качестве объяснения то, о чем говорят его красота и чрезмерная страсть Адриана. Греки, по воле Адриана, обожествили Антиноя и утверждали, что через него даются предсказания...» (Там же, XIV, 8)

Но это все позднее. А пока, после своего первого длительного пребывания на Востоке, Адриан на три года остается в Риме. Он занят, в частности, реализацией обширных планов строительства в столице. Форум Траяна Адриан продолжил дальше – за его колонну: добавил к нему храм, посвященный покойному императору. По собственному проекту выстроил грандиозный храм Венеры и Ромы (богини Города). Проводя обширные восстановительные работы, Адриан не проявил обычного для властителей тщеславия: