355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Остерман » Римская история в лицах » Текст книги (страница 42)
Римская история в лицах
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 20:05

Текст книги "Римская история в лицах"


Автор книги: Лев Остерман


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 81 страниц)

Наконец – и это особенно важно отметить – свое образование и необычайное развитие ума Клеопатра, конечно же, получила еще в девичестве, до встречи с Цезарем. Действительно, ее он оставил в Египте реально и единолично правящей государыней, да еще в нелегкую пору только что подавленной смуты. Вряд ли в последующие семь лет у нее было много времени для самообразования. Так что знание многих иностранных языков и «редкая убедительность речей», о которых пишет Плутарх в биографии Антония, должны были удивить и Цезаря. Итак, кое-что об интеллекте и характере Клеопатры мы теперь знаем. Хорошо бы еще раскрыть содержание замечания Плутарха о том, что «красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда».

Перед нами фотография монеты с профилем Клеопатры. Эта женщина красива? По-моему, да! Восточной, дикой, орлиной красотой. Сравнение, пускай не оригинальное, приходит сразу при взгляде на благородную линию изгиба тонкого, точеного носа. Только видится не пленник зоопарка, а властитель горных вершин, застывший на высокой скале – темным, четким профилем, на фоне ярко-синего неба, – повернув внимательный глаз в сторону непрошеного гостя. Чистая, ровная линия лба, густые брови, а под ними огромные глаза в глубокой впадине, ограниченной снизу четким выступом скулы. Это серебро, но каким-то чудом глаза живут. В них – ум, и жадная любознательность, и живость характера, и сила затаенной чувственности. Ироническая улыбка прячется в углу рта. Волевой, но не тяжелый, нежно округленный подбородок.

Закрыв подпись под фотографией, я показывал этот профиль нескольким женщинам и спрашивал: «Она – глупенькая? Пустая? Флегматичная, бесстрастная, холодная?» «Нет-нет, ни в коем случае, как раз наоборот!» – следовал неизменно возмущенный ответ. «Можно ли в такую женщину влюбиться без памяти? – спрашивал я у мужчин. Все соглашались, что можно. Ну, а Цезарь? Есть ли основание предполагать, что египетская царица произвела на него сильное впечатление? Светоний не слишком уважительно пишет о Цезаре, что «на любовные утехи он, по общему мнению, был падок и расточителен». Ну что же? Мы не моралисты. Нам сейчас важнее свидетельство того, что Цезарь не был холоден и равнодушен к прекрасному полу. Светоний добавляет: «Он был любовником многих знатных женщин...» и даже приводит некий перечень. Изучив его внимательно, легко убедиться, что все перечисленные связи могли иметь место только до отбытия Цезаря в Галлию. Впрочем и там, несмотря на сплошную войну, он тоже, по-видимому, «не пренебрегал»! Хотя это, конечно, уже были женщины не его круга. Во время галльского триумфа, согласно традиции подшучивать над полководцем, солдаты Цезаря распевали двустишие:

«Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника.

Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии». (Светоний)

Супружеская верность? Он женился на Кальпурнии перед самым отъездом на войну и за прошедшие с тех пор одиннадцать лет лишь дважды (весной и зимой 49-го года) по нескольку дней побывал дома. Такова в любовном плане предыстория встречи Цезаря с Клеопатрой.

А может ли вообще мужчина в пятьдесят три года влюбиться без памяти? Конечно, может! В этом возрасте чисто физическое влечение уже не имеет такой всепоглощающей силы. Но когда оно возникает на фоне удивления, восхищения, благодарности – за понимание, умную беседу, обращение, которое, согласно Плутарху, «отличалось неотразимой прелестью»... И вообще, после бесконечной вереницы дней, проведенных в походе или в палатке, среди солдат – добрых соратников, но людей грубых и примитивных, – часы, посвященные изысканной беседе с умной, обаятельной молодой женщиной, являли собой контраст воистину пленительный. А мы знаем, что Цезарь был отнюдь не солдафон, но человек большой культуры, знаток и ценитель прекрасного. Быть может, в этом и таится хотя бы часть разгадки. Такая женщина, как Клеопатра, могла заставить Цезаря потерять голову!

Ну, а факты? Мало ли что могла. А может быть, ничего и не было (как в пьесе Бернарда Шоу)? Нет, было! По всем свидетельствам древних, вскоре после отъезда Цезаря из Египта Клеопатра родила сына, которого назвала Цезарионом, и во всеуслышанье объявила, что это сын Цезаря. А вдруг обманула? Кое-кто еще тогда, после смерти Цезаря, высказывал сомнения на этот счет. Впрочем, сомнения могли быть и не вполне искренними. Здесь ведь вмешивается политика. Шутка ли – единственный сын Юлия Цезаря?!

Лично я не вижу основания для сомнений. Клеопатра родила через пару месяцев после отъезда Цезаря. До этого она в течение полугода неотлучно находилась рядом с ним в осажденном дворце, потом плавала по Нилу. То, что они близки, было всем хорошо известно. Иначе Клеопатра не осмелилась бы говорить об отцовстве Цезаря. Мог ли у него во дворце оказаться соперник? Вряд ли! Я думаю, что со стороны Цезаря все было слишком всерьез. Последняя любовь – блаженство и безнадежность, как сказал поэт. Вряд ли какой-нибудь дерзкий юноша из окружения Цезаря посмел бы стать на его пути. Да и вряд ли сумел бы. Я думаю, что Клеопатра тоже любила Цезаря. Как можно не увлечься такой личностью?

Итак, первая часть нашего расследования закончена: любовь сыграла свою роль в загадочном двухмесячном «египетском интермеццо» Юлия Цезаря. Но только ли она одна? Быть может, еще и просто необходимость отдохнуть, расслабиться после двух с половиной лет непрерывного напряжения, в котором он находился после того, как перешел Рубикон? А то и еще проще: естественное желание немного оттянуть возвращение на поля гражданской войны, необходимость которой крайне тяготила Цезаря.

Наконец, еще одна догадка. Цезарь должен был понимать, что ничем не вынужденная задержка в Египте будет воспринята его противниками как признак слабости. Это заставит их всех собраться в Африке под знаменами Метелла Сципиона, чтобы не оказаться в стороне от победы. Наем солдат в африканские легионы шел главным образом из туземного населения. Если удастся без больших потерь разгромить эти легионы и нумидийцев Юбы (Цезарь мог надеяться на боевой опыт своих ветеранов), то не будет пролито италийской крови. А это очень важно для строительства нового государства. Что же касается полководцев, сенаторов и всей республиканской элиты, которая соберется вокруг Сципиона и Катона, то он их всех помилует и тем обезоружит. Это уже трезвый расчет! Мог он соседствовать с любовью, с сильным увлечением женщиной? Думаю, что мог. Великие люди, наверное, мыслят и чувствуют не по нашим ограниченным меркам.

Читатель наверняка заметил (с осуждением или одобрением?), что я уже не раз позволял себе немного пофантазировать по поводу впечатлений и мыслей моих героев, приписать им некие рассуждения, даже целые монологи. К этому всегда были какие-то основания: либо в виде сочинений (трактаты Цицерона, записки Цезаря), которые было бы громоздко и скучно цитировать, либо в последующих поступках этих героев. О единственном безмятежно счастливом, хотя и очень кратком, отрезке жизни Юлия Цезаря – путешествии к верховьям Нила – нам не известно ничего. Автора «Александрийской войны», наверное, с собой не взяли. Сам Цезарь об этом путешествии никаких воспоминаний не оставил, Клеопатра – тоже.

Я сейчас думаю не об идиллии неторопливого плавания в обществе любимой женщины мимо живописных берегов плодородной нильской долины. Мне хотелось бы знать, какие мысли посещали Цезаря, когда на продолжительных стоянках они с Клеопатрой осматривали величественные и странные памятники древних царств. Какое впечатление на него произвели великие пирамиды в Гизе, аллея сфинксов, храмы Мемфиса, Абидоса, Фив, Луксора, колоссы Мемнона? Эти бесконечные странные рельефы и изображения людей, идущих и глядящих в сторону, между тем, как их торс повернут к зрителю!? Люди с головами льва, шакала, сокола, или змеи? Раскрашенные маски саркофагов! Что рассказывали Цезарю египетские жрецы? Что думал он, приобщаясь к этой глубочайшей старине, по сравнению с которой даже основание Рима было лишь вчерашним днем? Уносился ли мысленно с потоком времени в столь же далекое будущее Италии, Рима? Мечтал ли, чтобы его имя прозвучало в этом бесконечно далеком будущем, как сейчас в полутьме храмов и гробниц звучали имена Хеопса, Аменхотепа, Эхнатона или Рамсеса? Не рискну фантазировать... .

В начале лета 47-го года Цезарь наконец покинул Египет. Неизвестный автор «Александрийской войны» с подкупающей откровенностью излагает позицию Цезаря по отношению к этой стране и ее правителям:

«Взяв с собой 6-й легион, состоявший из ветеранов, он оставил в Александрии все прочие, чтобы новые цари укрепили этим свою власть, ибо они не могли обладать ни любовью своих подданных, как верные приверженцы Цезаря, ни упрочившимся авторитетом, как возведенные на трон несколько дней тому назад. Вместе с тем он считал вполне согласным с достоинством римской власти и с государственной пользой защищать нашей военной силой царей, сохранивших верность нам, а в случае необходимости той же военной силой карать их. Покончив со всеми делами и устроив их указанным образом, он отправился сам сухим путем в Сирию». (Александрийская война, 33)

Цезарь идет в Малую Азию, где он считает необходимым остановить Фарнака прежде, чем вернуться в Италию для возобновления противоборства с полководцами Помпея. По дороге он улаживает местные конфликты и встречается с некоторыми оказавшимися в Азии видными помпеянцами, решившими обратиться к его милосердию. В частности, он прощает и приближает к себе Гая Кассия, за которого просит Брут, перешедший, как мы помним, на сторону Цезаря сразу после Фарсалы. Главари будущего рокового заговора против Цезаря, Брут и Кассий, занимают высокое положение в его ближайшем окружении.

Сражение с войском Фарнака произошло 2 августа. У Цезаря было значительно меньше солдат, чем у его противника, – всего четыре легиона, из которых три местных и только один, порядком поредевший, 6-й легион ветеранов. Однако сплоченность, отвага и боевой опыт солдат именно этого легиона решили исход ожесточенной рукопашной схватки. Армия Фарнака была разгромлена, лагерь взят штурмом, а сам он едва сумел спастись бегством. О своей победе Цезарь сообщает в Рим (в частном письме) тремя вошедшими в поговорку словами: «Пришел, увидел, победил». (По латыни это звучит еще лучше: «Veni, vidi, vici»). После этого он отправляет 6-й легион кратчайшим путем в Италию, а сам решает вернуться в Рим через Афины.

В конце сентября 47-го года Цезарь высаживается на юге Италии, в Таренте. Прямая дорога к Риму идет на северо-запад. Но он делает небольшой крюк на восток, чтобы заглянуть в Брундисий. Возможно, для инспекции флота, а, может быть, и для того, чтобы встретиться с Цицероном, который до сих пор пребывает там. Кстати, как он? Мы с ним расстались почти год назад, когда он только что вернулся из Греции. 17 декабря того же 48-го года он писал из Брундисия в Рим Аттику:

«Антоний прислал мне копию письма Цезаря к нему, в котором говорилось, что он слыхал, будто бы Катон и Луций Метелл прибыли в Италию, чтобы открыто находиться в Риме. Что он на это не согласен – как бы от этого не произошло каких-либо волнений. Что в Италию не допускается никто, кроме тех, чье дело он сам расследовал. И об этом было написано более резко. И вот Антоний в письме просил меня извинить его: он не может не повиноваться этому письму...

О, многочисленные и тяжкие оскорбления! ... Говорили, что я должен был уехать вместе с Помпеем. Его конец уменьшил порицание за неисполнение этого долга. Но самое большое сожаление вызывает то, что я не поехал в Африку. Я руководствовался следующим соображением: вспомогательными войсками варваров, принадлежащих к самому лживому племени, защищать государство не следует, особенно против войска, часто побеждавшего. Этого, быть может, не одобряют: ведь, по слухам, многие честные мужи приехали в Африку. ...если они будут упорствовать и достигнут победы, то что будет со мной, ты предвидишь. Ты скажешь: «А что с ними будет, если они будут побеждены?» Удар более почетный. Это и терзает меня». (Письма Марка Туллия Цицерона. Т. 2, №416)

Последовавшие за этим восемь месяцев безвыездного пребывания Цицерона в Брундисий были, наверное, самыми мрачными в его жизни. Его мучают раскаяние, сомнения, страх и угрызения совести. Он одинок, все от него отвернулись. Теренция осталась в Риме. С братом Квинтом Цицерон в ссоре. Положение Цезаря в Египте неясно. Будущее затаилось в непроглядной мгле. Только в разгар лета 47-го года в Брундисий стало известно, что Цезарь в Азии. В начале августа (о, радость!) гонец вручает Цицерону письмо от него.

Теренции в Рим. (Брундисий, 12 августа 47-го года)

«Наконец мне вручено довольно благожелательное письмо от Цезаря, а сам он, говорят, прибудет скорее, чем полагают. Выеду ли я навстречу ему или буду ожидать его здесь, сообщу тебе, когда решу». (Письма... Т.2, №441)

Самолюбие Цицерона отступило, я полагаю, без особой борьбы. Он выехал навстречу Цезарю. Плутарх так описывает эту встречу

«Цицерон двинулся ему навстречу, не столько отчаиваясь в спасении, сколько стыдясь на глазах у многих подвергать испытанию великодушие своего победоносного врага. Однако ни словом ни делом не пришлось ему унизить свое достоинство. Едва лишь Цезарь увидел Цицерона, который шел далеко впереди остальных встречающих, он соскочил с коня, поздоровался и довольно долго беседовал с ним одним, шагая рядом. С тех пор Цезарь относился к Цицерону с неизменным уважением и дружелюбием...» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Цицерон, XXXIX)

Теренции в Рим. (Венусий, 1 октября 47 г.)

«В Тускульскую усадьбу думаю приехать либо в ноны, либо на следующий день. Пусть там все приготовят. Со мной, возможно, будет несколько человек, и мы, полагаю, задержимся там на более долгий срок. Если в бане нет ванны, пусть устроят.

Пусть приготовят и прочее, необходимое для питания и здоровья». (Письма... Т. 2, № 447)

Ну, если дело дошло до ванны, значит, все в порядке. Последуем же за Цезарем в Рим, куда он, не теряя больше времени, уже прибыл.

Все беспорядки и столкновения в столице немедленно прекратились. Антония Цезарь от управления делами в Риме отстранил, но и сам сложил с себя полномочия диктатора, которыми практически не воспользовался. Зато воспользовался другой привилегией, дарованной ему сенатом (с перепугу) одновременно с диктатурой, а именно: предлагать Народному собранию, без согласования с сенатом, кандидатуры консулов, преторов и других должностных лиц государства, кроме народных трибунов. В результате двое его ближайших помощников были избраны консулами на оставшиеся три месяца 47-го года. Прочие посты в администрации тоже оказались, по преимуществу, в руках цезарианцев. Своими людьми пополнил Цезарь и убыль самого сената. Таковы были плоды поспешной капитуляции сенаторов после смерти Помпея. И это еще не все! Тогда же Цезарю было дано право в течение ближайших пяти лет ежегодно выставлять свою кандидатуру на консульских выборах, право объявлять войну и заключать мир без санкции сената и народа, а также пожизненное право восседать на скамьях народных трибунов и вместе с ним – священная неприкосновенность. И уже как курьез выглядит тогда же принятое решение сената о назначении триумфа Цезарю после грядущей победы над нумидийским царем Юбой. Впрочем, не такой уж курьез! Это решение фактически расценивало предстоящее столкновение с армией помпеянцев в Африке как войну с варварами, что очень устраивало Цезаря. Таким образом, он мог торжествовать победу над сенатом по всем пунктам...

И тут налетела гроза! С совсем неожиданной стороны: взбунтовались легионы ветеранов, в числе которых был и любимый Цезарем 10-й легион. Точнее, они уже бунтовали в момент появления его в Риме. Недовольство ветеранов зрело давно. Еще в конце прошлого года Антоний привел их из Греции в Италию и разместил близ Капуи. Солдаты ожидали наград, обещанных перед сражением под Фарсалой, выделения земельных участков и законного увольнения. Но денег, как мы помним, у Цезаря не было, за тем и отправился в Египет), наделить солдат землей или уволить без него никто не мог. Началось возмущение. Антоний специально ездил из Рима в Капую, чтобы успокоить солдат, но эффект его поездки был непродолжительным.

Уже находясь в Азии, Цезарь распорядился перевести ветеранов в Сицилию. Они не подчинились. Двух посланцев, прибывших из столицы с этим распоряжением, прогнали. Двух других убили и двинулись к Риму. Когда туда прибыл Цезарь, легионы уже стояли непокорным лагерем на Марсовом поле. Если Цезарь и привез какое-то количество денег из Египта и Азии, то они были нужны для обеспечения экспедиции в Африку. Государственная казна была пуста – награды следовало отложить до победы над помпеянцами и Юбой. Увольнять ветеранов Цезарь не собирался. Только на их опыт и боевую мощь мог он надеяться в предстоящих трудных сражениях. Положение опять (в который раз!) – стало критическим. Для впечатляющего описания того, как Цезарь сумел разрешить этот кризис, не пожалев места, предоставим слово Аппиану

«Цезарь, узнав это, послал (в Сицилию. – Л.О.) другой легион солдат, которые по приказанию Антония охраняли город... Сам же, несмотря на то, что все боялись и увещевали его остерегаться нападения со стороны войска, в то время как войска еще продолжали волноваться, весьма храбро направился к ним на Марсово поле без всякого о том предуведомления и показался на трибуне. Солдаты с шумом, но без оружия, сбежались и, как всегда, увидев внезапно перед собой своего императора, приветствовали его. Когда он их спросил, чего они хотят, они в его присутствии не осмелились говорить о вознаграждении, но кричали, считая требование, чтобы их уволили, более умеренным, надеясь лишь, что, нуждаясь в войске для предстоящих войн, Цезарь с ними будет говорить и о вознаграждениях. Цезарь же, к изумлению всех, нисколько не колеблясь, сказал: «Я вас увольняю». Когда они были еще более этим поражены и когда настала глубокая тишина, Цезарь добавил: «И выдам все обещанное, когда буду справлять триумф с другими войсками». Когда они услышали такое неожиданное для себя и одновременно милостивое заявление, ими овладел стыд, к которому присоединились расчет и жадность. Они понимали, что если они оставят своего императора в середине войны, триумф будут справлять вместо них другие части войск, а для них будет потеряна вся добыча с Африки, которая, как они полагали, должна быть велика. К тому же, будучи до сих пор ненавистны врагам, они станут теперь ненавистны также и Цезарю. Беспокоясь и не зная, что предпринять, солдаты совсем притихли, дожидаясь, что Цезарь им в чем-нибудь уступит и под давлением обстоятельств передумает. Цезарь, со своей стороны, тоже замолк, и когда приближенные стали увещевать его что-нибудь сказать еще и не говорить кратко и сурово, оставляя войско, с которым столь долго он вместе воевал, он в начале своего слова обратился к ним «Граждане» вместо «Солдаты». Это обращение служит знаком, что солдаты уже уволены со службы и являются частными людьми. Солдаты, не стерпев этого, крикнули, что они раскаиваются и просят его продолжать с ними войну. Когда же Цезарь отвернулся и сошел с трибуны, они с еще большей стремительностью и криками настаивали, чтобы он не уходил и наказал виновных из них. Он еще чуть-чуть задержался, не отвергая их просьбы и не возвращаясь на трибуну, показывая вид, что колеблется. Однако все же взошел на трибуну и сказал, что наказывать из них он никого не хочет, но огорчен, что и десятый легион, который он всегда предпочитал всем другим, принимал участие в мятеже. «Его одного, – сказал он, – я и увольняю из войска, но и ему я отдам обещанное, когда вернусь из Африки. Когда война будет закончена, я всем дам землю, и не так, как Сулла, отнимая ее у частных владельцев и поселяя ограбленных с ограбившими рядом, так что они находятся в вечной друг с другом вражде, но раздам всем землю общественную и мою собственную, а если нужно будет, и еще прикуплю». Рукоплескания и благодарность раздались от всех, и только десятый легион был в глубокой скорби, так как по отношению к нему одному Цезарь казался неумолимым. Солдаты этого легиона стали тогда просить метать между ними жребий и каждого десятого подвергнуть смерти. Цезарь при таком глубоком раскаянии не счел нужным их больше раздражать, примирился со всеми и тут же направил их на войну в Африку». (Аппиан. Гражданские войны, II, 92-94)

Цезарь начал африканскую экспедицию в конце декабря 47-го года. Перед отъездом из Рима он провел избрание консулами на 46-й год себя и своего легата Марка Лепида. Антония, в наказание за беспутство, он в Африку не взял.

Решив начать войну, Цезарь действует со своей обычной стремительностью. Он скачет в Сицилию и, хотя там находится всего шесть легионов, из которых пять – новобранцы, он, как только позволяет погода, грузится на корабли и отплывает в Африку. Ситуация в какой-то мере аналогична той, что была при переправе в Грецию против Помпея. Метеллу Сципиону, конечно, известно, сколь недостаточны силы Цезаря в Сицилии, и он никак не ожидает, что тот решится с ними, да еще в зимнее время, перебраться на африканский берег и начать боевые действия. Восемь легионов пехоты Сципиона находятся на зимних квартирах в городе Утика, примерно в 200 километрах от того места, где высаживается Цезарь. Правда, высаживается он всего с тремя тысячами солдат – остальные транспорты с войском разметала по морю зимняя непогода. Но и помешать высадке некому. А тем временем легионы ветеранов из Рима быстрым маршем идут в Сицилию.

Дальнейшее развитие военных действий описано в мемуарах другого неизвестного автора (наверное, тоже офицера Цезаря), озаглавленных «Африканская война». Я не собираюсь пересказывать все перипетии этих действий, но хочу указать общий стратегический план Цезаря на первом этапе войны. Хотя заплутавшие в море суда одно за другим прибывают к месту высадки, сил у него все равно мало. Тем не менее, Цезарь не остается в пассивном ожидании подкреплений. Пока не подошло основное войско Сципиона и армия Юбы, он смело маневрирует (не слишком удаляясь от берега), вступает в стычки с конными отрядами противника, которыми командуют Лабиен и Петрий. Он это делает для того, чтобы «обстрелять» новобранцев, с которыми прибыл, разведать местность и обеспечить войско провиантом. Одновременно на берегу идет строительство хорошо укрепленного лагеря, где можно будет отсидеться до прибытия ветеранов (флот он отослал в Сицилию), когда численное преимущество противника станет чересчур большим. Возводится мощный палисад, устраиваются мастерские, где куют копья и наконечники для стрел.

Стратегия рискованная. Конница Лабиена и Петрия многочисленна, мобильна и хорошо знакома с местностью. Во время одного из рейдов Цезарь попадает в окружение и в течение всего дня с трудом обороняется. Едва ему удается вырваться из кольца, как подходит еще один отряд вражеской кавалерии. Новобранцев охватывает паника, и они бегут к лагерю. Это поражение, ввиду предстоявшего прибытия ветеранов, не имело решающего значения. Но враги могли настигнуть и убить или захватить в плен самого Цезаря. Однако, уверенные в своих силах, они, если верить Аппиану, решили приберечь славу победы для главнокомандующего и прекратили преследование. Легионы Сципиона подошли, и Цезарь надолго укрылся в своем лагере. Вскоре ожидалось прибытие нумидийской армии. Тогда, ввиду малочисленности защитников лагеря, Сципион мог попытаться взять его штурмом. Но не успел Юба со своим войском добраться до места, как получил известие о том, что его сосед, царь мавретанский, вторгся в Нумидию и захватил ее столицу. Юба повернул обратно. Сципион на штурм не решился. Началась осада. Запасов продовольствия в лагере не было. Но в середине января прибыл транспорт с хлебом и почти одновременно с ним первые два легиона ветеранов. Через некоторое время приплывают еще два легиона (включая 10-й). Царь Юба, отразив агрессию соседа, снова подходит к Сципиону. Но теперь соотношение сил таково, что о штурме лагеря не может быть и речи. Цезарь считает, что, несмотря на все еще сохраняющееся численное превосходство противника, можно ему дать сражение в открытом поле. Он выводит всю свою армию из лагеря, но теперь уже Сципион отсиживается за валом. Цезарь не собирается его осаждать. Ввиду оскудения полученного ранее запаса продовольствия он уходит к тем городам, где рассчитывает обеспечить снабжение своего войска. В этом тоже есть некий стратегический расчет, на который указывает автор «Африканской войны»: «Цезарь сделался озабоченнее, медлительнее и осторожнее, – пишет он, – и оставил свою прежнюю быстроту, с которой он привык вести войны. И неудивительно: в его распоряжении были войска, привыкшие воевать в Галлии в открытом поле, с людьми прямыми и отнюдь не коварными, которые боролись храбростью, а не хитростью. Затем он должен был старательно приучить своих солдат самим разбираться в обманных, коварных и хитроумных приемах врагов и определять, что делать и чего избегать. Поэтому чтобы они скорее это усвоили, он старался не задерживать легионы на одном месте и под видом добывания провианта перебрасывал их туда и сюда, так как был убежден, что неприятельские войска ни на шаг не уйдут от него». (Записки Юлия Цезаря и его продолжателей. Африканская война, 73)

Действительно, войска Сципиона и Юбы следуют за армией Цезаря. Противники маневрируют, чтобы обеспечить наиболее выгодную позицию в приближающемся решительном сражении. Наконец, 6 апреля 46-го года это сражение происходит близ города Тапс. Тем же автором подробно описана расстановка сил, начало и ход сражения, в котором Цезарь одержал решительную победу. Не буду останавливаться на подробностях самой битвы, но отмечу два момента. Первый. Несмотря на благоприятно сложившуюся ситуацию (Сципион был застигнут врасплох), Цезарь не хотел начинать сражение. Быть может, он вообще надеялся выиграть эту войну без кровопролития, психологически, уповая на легендарную славу, свою и своих ветеранов. Быть может, надеялся, что наемное войско помпеянцев дрогнет и начнет распадаться? Так это или нет, но, несмотря на настоятельные просьбы своих легатов, он медлил отдать приказ о наступлении. Но вдруг на правом фланге раздался сигнал трубы – как видно, трубач не вынес ожидания, а, может быть, его принудили солдаты. Когорты рванулись в атаку. Увидав, что остановить воинов уже невозможно, Цезарь отдал пароль («счастье») и поскакал в бой.

Второй момент, для Цезаря новый, неожиданный. Когда сражение было уже явно проиграно, часть солдат Сципиона... Но послушаем очевидца:

«Отчаявшись в своем спасении, они засели на одном холме и оттуда, опустив оружие, по-военному салютовали мечами победителю. Но это мало помогло несчастным: озлобленных и разъяренных ветеранов не только нельзя было склонить к пощаде врагу, но даже и в своем войске они ранили или убили несколько видных лиц... Поэтому многие римские всадники и сенаторы в страхе удалились с поля сражения, чтобы и их не убили солдаты... И вот упомянутые солдаты Сципиона, хотя и взывали к Цезарю о помиловании, были все до одного перебиты у него самого на глазах, сколько он ни просил собственных солдат дать им пощаду». (Там же, 85)

Быть может, перед мысленным взором Цезаря встали смутные, страшные картины грядущего самоуправства буйной солдатни на улицах и площадях Рима, смещений и убийств императоров, подлой торговли их высоким саном? И уж наверное смехотворными, потерпевшими полный крах показались ему тогда политика милосердия и все его усилия во избежание кровопролития в гражданской войне...

В тот же день войско Цезаря разгромило нумидийцев Юбы, захватив их лагерь, и овладело еще одним, отдаленным лагерем Афрания. Потери противника только убитыми превысили 10 тысяч человек (по другим данным, 50 тысяч). Легионы Цезаря понесли незначительный урон. Судьба наиболее видных помпеянцев сложилась так: Афраний и Сципион пытались бежать в Испанию, но туда не добрались. Афраний был убит по дороге, а Сципион, избравший морской путь, захвачен б плен и покончил с собой. Юба и Петрий надеялись укрыться в резиденции Юбы, Заме, где находились жена и дети царя. Но жители города заперли перед ними ворота. Ни одна община не решилась принять беглецов. Они тоже покончили жизнь самоубийством, избрав для этого не совсем обычный способ. Сначала сразились между собой насмерть, а затем победитель приказал рабу убить его. Испании удалось достичь Лабиену и обоим взрослым сыновьям Помпея, Гнею и Сексту.

Город Тапс, подле которого происходило сражение, поначалу капитулировать отказался. Цезарь оставил три легиона для его осады, а сам поспешил с войском к последнему оплоту помпеянцев в Африке – хорошо укрепленному городу Утика. Не штурмовать его торопился Цезарь. Комендантом города был Катон. Цезарь надеялся, что, узнав о поражении Сципиона и Юбы, горожане задержат и передадут ему Катона. И он сможет его помиловать! Сохранение одной этой жизни в глазах римлян могло заслонить преступное убийство сотен сдавшихся в плен воинов под Тапсом.

Известие о полном разгроме армии помпеянцев было привезено в Утику бежавшими с поля боя всадниками за несколько дней до подхода легионов Цезаря. Получив это известие, Катон попытался организовать оборону. Он собрал граждан города и всех находившихся в нем римлян. Гражданам он предложил отпустить на волю рабов и всем вместе стать на стенах, чтобы дать отпор неприятелю. Но кроме трехсот римских купцов, ссудивших деньгами Сципиона, и сенаторов – врагов Цезаря – никто и слышать не хотел об обороне. Да и какой смысл было терпеть тяготы осады, если ждать помощи было неоткуда. Некоторые горожане намеревались задержать сенаторов, чтобы передать их Цезарю. Утика была обречена. Катон это понял и не стал больше настаивать на ее защите. Мужественно, как подобает римлянину, он решил распорядиться своей судьбой. Подарить Цезарю возможность помилования он не пожелал. Вот как описывает Аппиан трагический финал многолетней борьбы этого яростного защитника сенатской республики с будущим всевластным правителем Рима:

«...началось невольное общее бегство. Катон никого не удерживал, но всем из знатных, кто у него просил корабли, давал их. Сам он остался в совершенном спокойствии, и утикийцам, обещавшим ему, что будут за него ходатайствовать еще раньше, чем за себя, смеясь ответил, что он не нуждается в примирении с ним Цезаря. Он, Катон, убежден в том, что Цезарь это прекрасно знает. Перечислив все свои склады и о каждом из них выдав документы утическим правителям, Катон к вечеру принял ванну и, сев за ужин, ел, как он привык с тех пор, как умер Помпей (сидел, а не возлежал возле стола. – Л.О.). Он ничего не изменил в своих привычках, не чаще и не реже, чем всегда, обращался к присутствовавшим, беседовал с ними относительно отплывших. ... И отправляясь ко сну, Катон также не изменил ничего из своих привычек, кроме того только, что сына своего обнял более сердечно. Не найдя у постели обычно там находящегося своего кинжала, он закричал, что его домашние предают его врагам, ибо чем другим, говорил он, сможет он воспользоваться, если враги придут ночью. Когда же его стали просить ничего против себя не замышлять и лечь спать без кинжала, он сказал весьма убедительно: «Разве, если я захочу, я не могу удушить себя одеждой или разбить голову о стену, или броситься вниз головой, или умереть, задержав дыхание?» Так говоря, убедил он своих близких выдать ему его кинжал. Когда он его получил, он попросил Платона и прочел его сочинение о душе («Федон». – Л.О.). Когда он окончил диалог Платона, то, полагая, что все, которые находились у его дверей, заснули, поразил себя кинжалом под сердце. Когда выпали его внутренности и послышался какой-то стон, вбежали те, которые находились у его дверей. Еще целые внутренности врачи опять вложили внутрь и сшили разорванные части. Он тотчас притворился ободренным, упрекал себя за слабость удара, выразил благодарность спасшим его и сказал, что хочет спать. Они взяли с собой его кинжал и закрыли двери для его спокойствия. Он же, представившись будто он спит, в молчании руками разорвал повязки и, раскрыв швы раны, как зверь разбередил свою рану ... пока не умер. Было ему тогда около 50 лет, и славу имел он человека самого непоколебимого в следовании тому, что он признавал правильным, а следовал он справедливому, должному и прекрасному, не только в своем поведении, но и в помыслах, выявляя исключительное величие души». (Аппиан. Гражданские войны. II; 98, 99)


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю