Текст книги "Римская история в лицах"

Автор книги: Лев Остерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 81 страниц)

Будет довольно тебе трех слов, чтоб выиграть дело:

Не оправдает закон, но оправдает судья».

Любовь в мироощущении Овидия занимает столь важное место, что еще до окончания хвалебного гимна ей в «Элегиях», чем обычно ограничиваются лирические поэты, он задумывает написать, я бы сказал, научную по тому времени историю любви. Это цикл из пятнадцати воображаемых посланий героинь античной мифологии к покинувшим их возлюбленным. Здесь, конечно же, фигурируют воспетые Вергилием Дидона и Эней. Затем хорошо известные по греческим мифам: Пенелопа и Одиссей, Федра и Ипполит, Ариадна и Тесей, Медея и Ясон и еще десять пар, менее знакомых современному читателю, но бывших на слуху у любого мало-мальски образованного римлянина той поры. Цикл был назван «Героиды» и увидел свет где-то в конце века. Процитирую два коротких фрагмента из послания Федры Ипполиту (в переводе С. Ошерова). Драма этой отвергнутой любви известна по трагедиям Еврипида и Расина, до сих пор занимающим почетное место в театральном репертуаре.

...

«Брачные узы я рву не по склонности к низким порокам;

Ведь безупречна моя слава, спроси хоть кого.

Тем тяжелее любовь, чем позже приходит, – и сердце,

Сердце горит, и в груди тайная рана болит.

20 Больно быкам молодым, в ярмо запряженным впервые,

Из табуна приведен, конь не выносит узды;

Так и любовная боль невтерпеж непривычному сердцу,

И невподъем для души этот невиданный груз.

25 Ловок в пороке лишь тот, кто пороку научится юным.

Горше любить, коль придет в поздние годы любовь.

Скажут: мачеха лечь в объятья пасынка хочет;

130 Пусть не смущают тебе душу пустые слова!

Благочестивый страх был хорош в Сатурновы веки,

Нынче он устарел, скоро умрет он совсем.

Благочестивым лишь то, что приятно нам, сделал Юпитер,

И при супруге-сестре[8]8
  Имеется в виду Юнона – сестра и супруга Юпитера.


[Закрыть] стало дозволено все.

...

Во 2-м году от Р.Х. появляется знаменитая «Наука любви» Овидия. В трех книгах собраны изложенные возвышенным, но слегка ироничным поэтическим языком практические советы, уловки, маленькие хитрости для влюбленных, домогающихся обладания предметом своей любви. Первые две книги предназначены для мужчин, третья – для женщин. Овидию уже сорок пять лет. Он давно не повеса. Примерно в это время он женится на вдове из хорошего рода, счастлив, любит дочь, держит радушно открытый дом в Риме. У него множество друзей, он, бесспорно, первый поэт Вечного Города. Но страстное любовное чувство по-прежнему является для него объектом почти религиозного поклонения. Естественно, что он берет на себя роль заботливого наставника молодых людей, только вступающих на стезю любви. Каждая из трех книг не сборник стихотворений, а один обширный трактат. Вот некоторые отрывки (в переводе М. Гаспарова):

Из книги 2-й (для мужчин)

«Но ни коричневый вепрь, застигнутый в яростном гневе,

Молниеносным клыком рвущий ретивых собак,

375 Ни над сосущими львятами мать их, безгривая львица,

Ни под неловкой пятой змейка, таящая яд, —

Так не бывают страшны, как страшна, услыхав об измене,

Женщина в гневе своем: сердцем и взглядом горя.

...

Но не подумай, что мой приговор: «Будь верен единой», —

Боже тебя сохрани! Это и в браке невмочь.

Нет; но резвяся, умей таить свои развлеченья.

390 Ежели грех за душой, – право, молва ни к чему.

И не дари подарков таких, чтобы стали приметой,

И постоянного дня не отводи для измен,

И, чтоб тебя не сумели застичь в знакомом приюте.

Разным подругам для встреч разное место назначь.

395 А сочиняя письмо, перечитывай каждую строчку:

Женщины видят в словах больше, чем сказано в них.

...

Сколько, однако, греха не скрывай, всего ты не скроешь;

Но и попавшись врасплох, все отрицай до конца.

410 Будь не более ласков и льстив, чем бываешь обычно:

Слишком униженный вид – тоже признак вины.

Но не жалей своих сил в постели – вот путь к примиренью!

Что у Венеры украл, то вороти ей сполна.

...

435 Женщины есть и такие, кому наша преданность в тягость:

В них угасает любовь, если соперницы нет.

Изнемогает порою душа, пресытившись счастьем,

Ибо не так-то легко меру в довольстве хранить.

Словно огонь, в горенье свои растративший силы,

Изнемогая, лежит, скрывшись под пеплом седым.

440 Но поднеси ему серы – и новым он пламенем вспыхнет,

И засияет опять ярко, как прежде сиял.

Так и душа замирает порой в нетревожимой лени:

Острым кресалом ударь, чтоб разгорелась любовь!

445 Пусть изведает страх, пусть теплая станет горячей.

Пусть побледнеет в лице, мнимой измены страшась!

...

Мне бы такую любовь, чтоб, ревнуя, меня не жалела,

Чтобы ногтями рвалась и к волосам, и к щекам,

Чтобы взглянула – и в плач, чтобы яростным взором сверкала,

Чтоб ни со мной не могла, ни без меня не могла!

455 Спросишь, а долго ли ей о тебе стенать и метаться?

Нет: подолгу томясь, слишком накопится гнев.

Ты ее пожалей, обвей ее белую шею.

Пусть она, плача, к твоей жаркой приникнет груди;

Слезы уйми поцелуем, уйми Венериной лаской —

460 Так, и только так, миром закончится брань.

Вволю побуйствовать дай, дай ненависть вылить воочью

И укроти ее пыл миром на ложе утех.

Там – согласия храм, там распря слагает оружье,

Там для блага людей в мир рождена доброта.

...

Я ненавижу, когда один лишь доволен в постели.

(Вот почему для меня мальчик-любовник не мил)

685 Я ненавижу, когда отдается мне женщина с виду,

А на уме у нее недопряденная шерсть;

Сласть не в сласть для меня, из чувства даримая долга, —

Ни от какой из девиц долга не надобно мне!

Любо мне слышать слова, звучащие радостью ласки,

690 Слышать, как стонет она: «Ах подожди, подожди!»

Любо смотреть в отдающийся взор, ловить как подруга,

Изнемогая, томясь, шепчет: «Не трогай меня!»

Этого им не дает природа в цветущие годы,

К этому нужно прийти, семь пятилетий прожив.

695 Пусть к молодому вину поспешает юнец торопливый —

Мне драгоценнее то, что из старинных амфор.

...

Но наконец-то вдвоем на желанном любовники ложе:

Муза, остановись перед порогом любви!

705 И без тебя у них потекут торопливые речи,

И для ласкающих рук дело найдется легко,

Легкие пальцы отыщут пути к потаенному месту,

Где сокровенный Амур точит стрелу за стрелой.

Но не спеши! Торопить не годится Венерину сладость:

Жди, чтоб она, не спеша, вышла на вкрадчивый зов.

Есть такие места, где приятны касания женам;

720 Ты, ощутив их, ласкай: стыд – не помеха в любви.

Сам поглядишь, как глаза осветятся трепетным блеском,

Словно в прозрачной воде зыблется солнечный свет.

Нежный послышится стон, сладострастный послышится ропот,

Милые жалобы жен, лепет любезных забав!

725 Но не спеши распускать паруса, чтоб отстала подруга,

И не отстань от нее сам, поспешая за ней:

Вместе коснитесь черты! Нет выше того наслажденья,

Что простирает без сил двух на едином одре!

Вот тебе путь, по которому плыть, если час безопасен,

730 Если тревожащий страх не побуждает: «Кончай!»

А пред угрозой такой – наляг, чтобы выгнулись весла,

И, отпустив удила, шпорой коня торопи.

Из книги 3-й (для женщин)

«Божий дар – красота; и если прикинуть без лести,

То ведь придется признать: дар этот есть не у всех.

105 Нужен уход красоте, без него красота погибает,

Даже если лицом схожа с Венерой самой.

Если красавицы давних времен за собой не следили,

Были причиной тому грубые вкусы мужей.

Ежели толстый хитон случалось надеть Андромахе,

110 Что из того? У нее муж был суровый боец.

Разве могла бы жена, разубравшись, предстать пред Аяксом,

Перед Аяксом, чей щит семь покрывали быков?

Век простоты миновал. В золотом обитаем мы Риме,

Сжавшем в мощной руке все изобилье земли.

115 На Капитолий взгляни; подумай чем был он, чем стал он:

Право, как будто над ним новый Юпитер царит!

Курия стала впервые достойной такого сената, —

А когда Татий царил, хижиной утлой была.

Фебу и нашим вождям засверкали дворцы Палатина

120 Там, где прежде поля пахотных ждали волов,

Пусть другие поют старину, я счастлив родиться

Ныне, и мне по душе время, в котором живу!

Не потому, что земля щедрей на ленивое злато,

Не потому, что моря пурпуром пышным дарят,

125 Не потому, что мраморы гор поддаются железу,

Не потому, что из волн крепкий возвысился мол, —

А потому, что народ обходительным стал и негрубым.

И потому, что ему ведом уход за собой.

Так не вдевайте же в уши себе драгоценные камни,

130 Те, что в зеленой воде черный находит индус;

Не расшивайте одежд золотыми тяжелыми швами —

Роскошь такая мужчин не привлечет, а спугнет.

Нет, в красоте милей простота. Следи за прической —

Здесь ведь решает одно прикосновенье руки!

135 И не забудь, что не все и не всех одинаково красит:

Выбери то, что к лицу, в зеркало глядя, проверь».

И далее еще почти на семьсот стихов практических советов, к которым я отсылаю заинтересованных читательниц, а сам ограничусь лишь четырьмя заключительными строчками, которые завершают и всю трилогию:

«Кончено время забав – пора сойти с колесницы,

810 На лебединых крылах долгий проделавшей путь.

Пусть же юноши вслед напишут и нежные жены

На приношеньях любви: «Был наставник Назон!»

На беду это «наставление» увидело свет в крайне неудачный момент. В том же 2-м году от Р.Х. император Август, желая продемонстрировать свою верность им же самим продиктованному закону о прелюбодеяниях, отправил в ссылку собственную дочь, Юлию старшую. Овидий оказался в затруднительном положении. Во все времена диктаторы требовали от подданных выражения лояльности и раскаяния в тех случаях, когда их поступки или высказывания противоречили высшей воле. Каяться поэт не стал, но чтобы как-то поправить дело, написал еще один поэтический трактат, названный «Лекарство от любви». В его начале Овидий объявляет:

«Слушайте, люди, меня, укротите опасные страсти,

И по прямому пути вашу пущу я ладью.

70 Был вашей книгой Назон, когда вы любить обучались, —

Ныне опять и опять будь вашей книгой Назон.

Я прихожу возвестить угнетенному сердцу свободу —

Вольноотпущенник, встань, волю приветствуй свою».

Далее следуют советы. Сначала общего характера: забыть празднолюбивую лень, которая есть «почва и корм для вожделенного зла», заняться делами и прочее. Затем на пятьсот строк идет целый набор жестоких рекомендаций мужчине, каким образом обратить свое увлечение и желание в отвращение к женщине, которая была их причиной. Некоторые из этих советов настолько натуралистичны, что я не рискую их здесь повторить (нуждающиеся да обратятся к первоисточнику!) Но кое-что более скромное покажу (в переводе М. Гаспарова):

Например:

«Очень бывает полезно застичь владычицу сердца

В ранний утренний час, до наведенья красы.

Что нас пленяет? Убор и наряд, позолота, каменья;

Женщина в зрелище их – самая малая часть.

345 Впору бывает спросить, а что ты, собственно, любишь?

Так нам отводит глаза видом богатства Амур.

Вот и приди, не сказавшись: застанешь ее безоружной,

Все некрасивое в ней разом всплывет напоказ.

Впрочем, этот совет надлежит применять с осмотреньем:

350 Часто краса без прикрас даже бывает милей.

Не пропусти и часов, когда она вся в притираньях:

Смело пред ней появись, стыд и стесненье забыв.

Сколько кувшинчиков тут, и горшочков, и пестрых вещичек,

Сколько тут жира с лица каплет на теплую грудь!

355 Запахом это добро подобно Финеевой[9]9
  Пищу фракийского царя Финея пачкали своим пометом гарпии – духи бури, изображавшиеся в виде полуптиц-полуженщин.


[Закрыть] снеди:

Мне от такого подчас трудно сдержать тошноту.

Дальше я должен сказать, как в лучшую пору Венеры

Может быть обращен в бегство опасный Амур.

Многое стыд не велит говорить; но ты, мой читатель,

Тонким уловишь умом больше, чем скажут слова.

360...

Стыдно сказать, но скажу: выбирай такие объятья,

Чтобы сильнее всего женский коверкали вид.

Это нетрудная вещь – редко женщины истину видят,

А в самомненьи своем думают: все им к лицу.

410 Далее ставни раскрой навстречу свободному свету,

Ибо срамное в телах вдвое срамней на свету.

А уж потом, когда за чертой сладострастных исканий

В изнеможении тел, в пресыщении душ,

415 Кажется, будто вовек уж не сможешь ты женщины тронуть

И что к тебе самому не прикоснется никто. —

Зоркий взгляд обрати на все, что претит в ее теле,

И заприметив, уже не выпускай из ума».

(Всего – на восемьсот с лишним строк).

После такого вынужденного отступления Овидий вовсе оставляет любовную тему. Он обращается к преданьям римской старины и к связанной с ними религиозной традиции, которая была чрезвычайно богата праздниками. В году их насчитывалось не менее пятидесяти четырех. Они были посвящены не только богам, но и выдающимся событиям прошлого, и освящению особо почитаемых храмов, и началу определенных сельскохозяйственных работ, и многому другому. Овидий задумал написать в стихотворной форме «Фасты» – календарь всех римских праздников, где каждому была бы посвящена отдельная элегия. Фасты должны были состоять из двенадцати книг – по числу месяцев в году. Успел он написать только шесть. Вот, для примера, из 2-й книги (в переводе Ф. Петровского) элегия, посвященная Квириналиям – дню (17 февраля) смерти и чудесного вознесения Ромула на небо, где он стал новым богом под именем Квирин (отсюда римляне – квириты). Поэт, будто очевидец, дает живое, яркое описание легендарного события. (Точность пересказа легенды можно сопоставить с ее изложением по Титу Ливию в 1 главе 1-го тома):

«Место есть, что в старину называлось Козье Болото.

Как-то случилось, что там, Ромул, судил ты народ.

Спряталось солнце, и все облаками закрылося небо,

И полился проливной ливень тяжелый из туч.

495 Гром гремит, все бегут, небо, треснув, сверкает огнями;

И на отцовских конях взносится царь в небеса.

Скорбь наступила, отцов обвиняют облыжно в убийстве;

Так и решили бы все, кабы не случай один.

Прокул Юлий однажды из города шел Альбы Лонги.

500 Ярко светила луна, факел тут был ни к чему.

Вдруг неожиданно вся задрожала слева ограда;

Он отшатнулся и встал, волосы дыбом взвились.

Чудный, превыше людей, облаченный царской трабеей,

Ромул явился ему, став посредине пути,

505 И произнес: «Запрети предаваться скорби квиритам,

Да не сквернят моего плачем они божества.

Пусть благовонья несут, чтя нового бога Квирина,

Помня всегда о своем деле – веденьи войны».

Так повелел и от глаз сокрылся он в воздухе легком.

510 Прокул сзывает народ и объявляет приказ.

Богу возводится храм, его именем холм называют

И учреждаются тут праздника отчего дни».

(Каковы поэтические образы! Например, «факел тут был ни к чему»!)

А вот забавный эпизод из 5-ой книги «Фастов». Речь здесь идет о продувных бестиях – мелких торговцах, по большей части из вольноотпущенников:

«Возле Капенских ворот струятся Меркурия воды,

Силе божественной их, если угодно, поверь.

675 К ним приходят купцы, подоткнувши рубахи, и урной,

Чинно ее окурив, черпают воду себе.

Ветку лавровую здесь омочив, окропляют товары

Все, что должно перейти после продажи к другим;

Волосы также свои кропят они с этой же сетки,

680 Так возвышая в мольбе голос, привыкший к лганью:

«Смой вероломство мое былое и прежнее, смой ты

Лживые речи мои, что говорил я вчера!

Если я ложно божился тобой или всуе, надеясь,

Что не услышат меня, если Юпитера звал,

685 Или других богов иль богинь обманывал ловко, —

Быстрые ветры пускай ложь всю развеют мою!

Но широко да отворится дверь моим плутням сегодня

И не заботятся пусть боги о клятвах моих.

Ты только прибыль мне дай, меня порадуй прибытком

690 И покупателя дай мне хорошенько надуть!»

Громко смеется Меркурий, с небес услыхав эти просьбы,

Вспомнив, как сам он украл у Аполлона коров».

Примерно одновременно с Фастами Овидий начал работу над своей знаменитой поэмой «Метаморфозы» в пятнадцати книгах. Ее он успел в основном закончить. Содержание поэмы – пересказ в форме связного повествования более двухсот греческих мифов, в каждом из которых кто-либо из людей или небожителей превращается в растение (вспомним, к примеру, миф о Нарциссе), животное, реку или звезду. Вряд ли имеет смысл здесь цитировать эти пересказы. Тем более что поэма недавно переиздавалась на русском языке (в переводе С. Шервинского) большим тиражом.

В 8-м году от Р.Х., как мы помним, Август за развратное поведение сослал свою внучку, Юлию младшую. В том же году, как гром с ясного неба, такая же кара обрушилась на Овидия. Он сослан на берег далекого Понта (Черного моря) в маленький основанный греками городок Томы, расположенный примерно, там, где сейчас находится румынский город Констанца. Для римлянина это был край земли. Что явилось причиной столь сурового наказания? То ли старая вина, которую Август усматривал в сочинении «Науки любви», всплыла вновь в связи с изгнанием Юлии младшей? То ли Овидий совершил какой-то проступок или был нежелательным свидетелем проступка той же Юлии и не сообщил о нем? Ответа нет. В послании Августу из ссылки Овидий не раз намекает на свою невольную вину, «причинившую боль» Августу. Но что это было? Читатель может попытаться догадаться сам, внимательно прочитав отобранные мной несколько фрагментов.

Поэт очень тяжело переживал изгнание. Свое отчаяние он изливает в пяти книгах «Скорбных элегий» и четырех сборниках «Писем с Понта» (переводы С. Шервинского, Н. Вольпин, С. Ошерова и А. Парина). Первая книга элегий почти целиком написана во время долгого зимнего путешествия к месту назначения. Вот зарисовка в пути:

Книга 1-я, элегия 11-я

«Все до последней строки, что прочтешь ты в книжечке этой,

Было написано мной в трудных тревогах пути.

Видела Адрия[10]10
  Адриатическое море.


[Закрыть] нас, когда средь открытого моря

Я в ледяном декабре дрог до костей и писал.

5 После, когда, покинув Коринф, двух морей средостенье,

Переменил я корабль, дальше в изгнанье спеша,

Верно, дивились на нас в Эгейских водах Киклады[11]11
  Острова в Эгейском море.


[Закрыть]:

«Кто там под свист и вой в бурю слагает стихи?»

Странно теперь и мне самому, как при этом смятенье

10 Духа и гневных вод гений мой все ж устоял!

Оцепененье ли чувств иль безумие этому имя,

Легче в привычных трудах делалось мне на душе.

...

Дней коротких лучи уловляя, игрушка пучины,

Я пишу, а волна хлещет мне прямо на лист.

40 Развоевалась зима и, напрасно грозя, негодует,

Что не страшится поэт, пишет и пишет стихи».

Возможно, климат на побережье Черного моря за два тысячелетия сильно изменился, или мысль о ссылке гиперболизировала мрачное впечатление, но в письме к жене («Письма с Понта», Кн. 1) Томы выглядят крайне неприютно:

«Здесь не бывает весны, венком цветочным увитой,

Здесь не увидишь в полях голые плечи жнецов,

Осень в этих местах не приносит кистей винограда, —

Холод безмерный всегда держится в этой земле.

15 Море оковано льдом, и в глубинах живущая рыба

Часто ходит в воде словно под крышей глухой.

Даже источники здесь дают соленую влагу, —

Сколько ни пей, от нее жажда сильнее томит.

Чахлых деревьев стволы возвышаются в поле открытом

20 Редко, и видом своим морю подобна земля.

Птиц голоса не слышны. Залетев из дальнего леса,

Разве, что в море одна пробует горло смочить.

Только печально полынь в степи топорщится голой, —

Горькая жатва ее этому месту под стать».

Книга 2-я Скорбных элегий целиком представляет собой упомянутое мной послание Августу, по существу дела – мольбу о помиловании. Вот обещанные фрагменты:

«О злополучный, не стань я жертвой недавних событий, —

Мне правосудье твое не угрожало ничем.

Случай меня погубил, и под первым натиском бури

В бездне морской потонул течи не знавший корабль.

100 Нет, не одною волной меня опрокинуло, – воды

Хлынули все на меня, ринулся весь океан.

О, для чего провинились глаза, увидевши нечто?

Как на себя я навлек, неосторожный, вину?

105 Раз невзначай увидал Актеон нагую Диану:

Дичью для собственных псов стал из-за этого он.

Значит, невольной вины не прощают всевышние людям,

Милости нет, коли бог даже случайно задет.

Ибо в горестный день, когда совершил я ошибку,

Рухнул пусть небольшой, но незапятнанный дом.

110...

Две погубили меня причины: стихи и оплошность,

Мне невозможно назвать эту вторую вину.

Я не таков, чтобы вновь бередить твои раны, о Цезарь!

Слишком довольно, что раз боль я тебе причинил.

210 Но остается упрек, что я непристойной поэмой

Как бы учителем стал прелюбодейной любви.

Значит, способен порой божественный ум обмануться

И со своей высоты малое не разглядеть.

...

На попеченье твоем и Рим, и законы, и нравы,

Коими жаждешь всех ты уподобить себе.

235 Отдых тебе не знаком, который даруешь народам,

Ибо ради него частые войны ведешь.

Буду ли я удивлен, что среди подобных занятий

Времени нет у тебя шалости наши читать?

Ах, когда бы ты мог на час оказаться свободным,

Знаю, в «Науке» моей ты не нашел бы вреда.

240 Книга моя, признаюсь, не отмечена строгостью важной

И недостойна тобой, принцепс, прочитанной быть.

Все же не стоит считать, что она, противно законам,

Римских женщин могла б низким вещам обучать.

Чтобы тебя убедить, кому предназначена книга,

245 В первой книге прочти эти четыре стиха:

«Прочь, от этих стихов, целомудренно-узкие ленты,

Прочь, расшитый подол, спущенный ниже колен!

О безопасной любви я пишу, о дозволенном блуде,

Нет за мною вины и преступления нет».

Еще два небольших фрагмента из «Скорбных элегий»:

Книга 5-я, элегия 12-я

«Здесь, где не водится книг, где никто меня слушать не станет,

Где не понять никому даже значения слов.

55 Всюду чуждая речь, звериные, дикие звуки,

Возгласы ужаса здесь слышны на каждом шагу.

Кажется, сам я уже вконец разучился латыни:

Знаю сарматский язык, с гетом[12]12
  Народы, жившие на северо-западных берегах Черного моря и низовьях Дуная.


[Закрыть] могу говорить.

Но не могу утаить: воздержанью суровому в ссылке

60 Не научилась еще тихая Муза моя.

Часто пишу я стихи, но их прочитавши, сжигаю.

Стынет кучкой золы плод упражнений моих.

Больше стихов не хочу, но пишу против собственной воли

65 И потому предаю все сочиненье огню.

Крошечной доле стихов, которые хитрость иль случай

Уберегли от огня, к вам удается дойти.

О, если б был поумней беззаботный учитель и прежде

Я догадался бы сжечь строчки «Науки» своей!»

Книга 3-я, элегия 3-я (написано жене во время болезни – чужою рукой)

«Если, однако, мой рок мне сужденные сроки исполнил

30 И подошел уже час ранней кончины моей, —

Ах, что стоило б вам над гибнущим сжалиться, боги,

Чтобы хотя б погребен был я в родимой земле.

...

Если б с телом у нас погибали также и души,

Если бы я весь, целиком, в пламени жадном исчез!

60 Но коль в пространство летит возвышенный, смерти не зная,

Дух наш и верно о том старец самосский учил,

Между сарматских теней появится римская, будет

Вечно скитаться средь них, варварским манам чужда.

65 Сделай, чтоб кости мои переправили в урне смиренной

В Рим, чтоб изгнанником мне и после смерти не быть.

Не запретят тебе: в Фивах сестра, потерявшая брата[13]13
  Антигона.


[Закрыть],

Похоронила его, царский нарушив запрет.

Пепел мой перемешай с листвой и толченым амомом

70 И за стеной городской тихо землею засыпь

Пусть на мрамор плиты взглянув мимолетно, прохожий

Крупные буквы прочтет кратких надгробных стихов:

«Я под сим камнем лежу, любовных утех воспеватель,

Публий Назон, поэт, сгубленный даром своим.

75 Ты, что мимо идешь, ты тоже любил, потрудись же,

Молви: Назона костям пухом да будет земля».

К надписи слов добавлять не надо: памятник создан, —

Книги надежней гробниц увековечат певца.

Мне повредили они, но верю: они и прославят

80 Имя его и дадут вечную жизнь их творцу.

Ты же дарами почти погребальными маны супруга,

Мне на могилу цветов, мокрых от слез, принеси, —

И, хоть огонь превратил мое тело бренное в пепел,

Благочестивый обряд скорбная примет вдова.

85 О, написать я хотел бы еще, но голос усталый

И пересохший язык мне не дают диктовать.

Кончил. Желаю тебе – не навеки ль прощаясь, – здоровья,

Коего сам я лишен. Будь же здорова, прости!»

Август умер, но ждать снисхождения от мрачного Тиберия не приходилось. Овидий надеялся на благородство Германика, который направлялся в восточные провинции. Но не дождался и умер в 18-м году после Р.Х. Не суждено было исполниться и последнему желанию поэта – чтобы его прах был захоронен у стен Рима. Овидия похоронили в Томах...

В Молдавии, в глуши степей

Вдали Италии своей.