Текст книги "Римская история в лицах"

Автор книги: Лев Остерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 81 страниц)

ТОМ II
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

Глава I
Помпей и Лукулл

Уважаемый читатель, следует предупредить тебя, что в этой книге, в отличие от 1-го тома, мне не удастся так же четко выстроить изложение исторического материала вокруг рассказов о судьбах отдельных знаменитых граждан древнего Рима. История Римской Республики растянулась на добрых пять веков. В ее «постлегендарный» период, на котором главным образом было сосредоточено наше внимание, одна яркая и сильная личность сменяла другую, как бы передавая из рук в руки эстафету лидерства в Риме. С деяниями этих лидеров легко было связать весь ход истории зрелой Республики, посвятив каждому из них отдельную главу.

Цепь гражданских войн, через которые пролегал трудный переход от Республики к Империи, укладывается примерно в полвека. На этом отрезке времени появляются почти одновременно несколько очень крупных фигур римской Истории. Достаточно назвать имена Помпея, Цицерона, Цезаря, Антония и Августа (при этом список лиц, достойных нашего внимания, далеко не исчерпан). Поэтому вынесение в названия глав этой книги определенных имен достаточно условно. Признаюсь, оно продиктовано стремлением автора сохранить конструкцию, которую вполне естественно будет использовать и в следующем томе, где в оглавлении появятся имена римских императоров. Впрочем, и здесь, выбирая название главы, я старался отдать предпочтение тому из выдающихся современников, кто в этот момент оказывался на авансцене исторических событий.

Имя Помпея уже упоминалось в самом конце предыдущей книги. Сразу после возвращения Суллы из Азии 23-летний Гней Помпей привел к нему три легиона солдат. Он их набрал на севере, в Пицене, где находились обширные владения его отца, снарядил на свои средства и провел с боями чуть ли не через всю Италию. Будущий грозный диктатор уважительно и с благодарностью назвал его при встрече «императором» (то есть победоносным полководцем. Напомню, что в ту эпоху слово «император» имело только такое значение). Легионы Помпея сыграли важную роль в обеспечении успеха похода Суллы на Рим. Затем юному императору была поручена ответственная миссия ликвидации остатков разгромленной армии «популяров» в Сицилии и Африке. Блестяще справившись с этой задачей, Помпей, впервые в Римской истории, еще не став сенатором, был удостоен торжественного триумфа. Сулла великодушно-иронически нарек его еще и «Магном», то есть «Великим». Это прозвище (уже без всякой иронии) сохранилось за Помпеем на всю жизнь. Кстати, двухлетнее пребывание вне Италии счастливо избавило его от соучастия в кровавом терроре, развернутом в эти годы Суллой.

Плутарх в биографии Помпея с явной симпатией несколькими штрихами набрасывает портрет молодого человека: «В юности Помпей имел довольно привлекательную внешность, которая располагала в его пользу прежде, чем он успевал заговорить. Приятная наружность соединялась с величием и человеколюбием, и в его цветущей юности уже предчувствовались зрелая сила и царственные повадки. Мягкие откинутые назад волосы и живые блестящие глаза придавали ему сходство с изображениями царя Александра». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Помпей, II)

Историк не называет Помпея красавцем. Судя по сохранившимся (правда, более поздним) скульптурным портретам, черты его крупного лица: низкий лоб, большой и широкий нос, массивный подбородок, – можно назвать мужественными, но не красивыми. Вместе с тем, хранящийся в Ватиканском музее мраморный бюст оставляет впечатление какой-то разлитой в этих чертах горечи недоумения или даже неуверенности в себе. Судя по всему, это – портрет Помпея в пожилые годы (в юности-то ему самоуверенности было не занимать. Вспомним хотя бы цитированный в первом томе его дерзкий ответ Сулле по поводу триумфа). Добавлю еще, что Помпей был высокого роста и атлетического телосложения. Отличную физическую форму ему удалось сохранить до конца дней. Даже готовясь к своему последнему, роковому сражению, он сам показывал новобранцам приемы ратного дела. По свидетельству того же Плутарха:

«Личный пример полководца имел громадное влияние на мужество воинов. Они видели, как пятидесятивосьмилетний Помпей Магн то состязался пешим в полном вооружении, то верхом, на полном скаку, ловко вытаскивал и вновь вкладывал в ножны меч, то в метании дротика показывал не только необыкновенную точность попадания, но и такую силу броска, что даже многие из молодых воинов не могли его превзойти». (Там же, XIV)

Несомненно, сохранить такую форму Помпею помогло то, что он никогда не был склонен к излишествам, которым предавались многие аристократы. Когда он уже был в зените славы и построил в Риме великолепный театр, то рядом велел пристроить для себя дом – до того скромный, что тот, кто стал его владельцем после Помпея, войдя в него впервые, с удивлением спросил: «Где же обедал Помпей Магн?»

Плутарх утверждает, что юный Помпей пользовался любовью сограждан. Он перечисляет его личные качества, служившие тому основанием: «...умеренный образ жизни, любовь к военным упражнениям, убедительность в речах, честный характер, приветливое обращение, так что никто не был менее его назойливым в своих домогательствах, никто не умел более приятно оказывать услуги нуждающемуся в них». (Там же, I)

Это перечисление относится к ранней молодости Помпея. После трех лет войны под руководством Суллы он, быть может, и не утратил приветливости, не научился назойливости, но, несомненно, обрел твердость характера, а главное – взлелеял свое честолюбие.

Гней Помпей родился в 106-м году до Р.Х. Его отец, знаменитый полководец Страбон, заслужил всеобщее осуждение и даже ненависть своим ненасытным корыстолюбием. Однако Гней, по-видимому, отца любил. Он с юных лет находился при войске под его началом. Когда однажды солдаты возмутились против своего командующего, юный Гней сумел удержать их от насильственных действий. Для воинов он был скорее «сын полка», чем сын полководца. Страбон умер в 86-м году, пораженный ударом молнии, и двадцатилетний Помпей уехал в свое наследственное имение в Пицене. Спустя три года неправедно нажитое богатство отца позволило Гнею укомплектовать те три легиона, с которыми он прибыл к Сулле.

Пополнив полученные ранее впечатления от знакомства с молодым Гнеем Помпеем, перейдем к событиям, которые начали разворачиваться после смерти диктатора. Вполне естественно, что в Риме, да и по всей Италии, стали подниматься из праха остатки антисулланской оппозиции. Либерально настроенные аристократы, оттертые от власти приближенными Суллы, ратовали за восстановление демократических порядков. Родственники казненных требовали возвращения конфискованных земель. Сословие «всадников» было недовольно исключением из суда присяжных. Недовольство знатных поддерживал и плебс – ведь Сулла отменил почти бесплатные раздачи хлеба и сильно урезал права народных трибунов. Власть и влияние укомплектованного Суллой сената подрывались. Надвигалось смутное время. Хотя пока что не раз отмеченные нами консерватизм и законопослушание римлян позволяли сенатскому сословию удерживать свои позиции. Более серьезная угроза для преемников Суллы заявляла о себе за морем, в Испании. Она именовалась Квинт Серторий.

Это имя уже мелькнуло в первом томе, в конце главы, посвященной Марию. Там речь шла о ликвидации под руководством Сертория банды бывших рабов, служивших для полубезумного старика орудием его кровавой мести. Упоминалось, что Серторий был, наверное, единственным талантливым римским офицером, перешедшим на сторону Цинны. К развернутому тем террору он был, бесспорно, не причастен. Добавлю теперь, что это был опытный и прославленный полководец. Еще 20-летнего юношу отметил Марий во время войны с кимврами. Спустя десять лет, уже в должности военного трибуна, он успешно воевал в Испании и, наконец, своей энергией и отвагой отличился в «Союзнической» войне 90-88-х годов.

Затем Серторий добивался избрания в народные трибуны, но этому помешал Сулла, быть может, ревновавший к его военной славе. Что и привело Сертория в лагерь популяров. Когда Цинна был убит, Сулла двинулся к Риму, а высланные против него консулы продемонстрировали свою полную бездарность. Серторий понял, что их дело проиграно. В конце 83-го года он вновь уехал в Испанию, в надежде превратить эту страну в убежище для противников Суллы.

Уважительным отношением к местной аристократии, пресечением вымогательства римских чиновников и отменой постоя войск в городах ему удалось расположить к себе испанцев. Спустя два года Сулла послал в Испанию регулярное войско. Серторий был вынужден бежать в Мавретанию (северо-западная Африка). Там он принял непосредственное участие в междоусобной борьбе, возглавив военные силы тех, кто сражался с инсургентами. Добившись победы, Серторий проявил чрезвычайную умеренность: он передал мавретанцам все захваченные им города и деньги, довольствуясь только тем, что они сами решили ему уплатить.

Прослышав о военных талантах и бескорыстии Сертория, лузитанцы, населявшие юго-западную часть Испании, пригласили его к себе в качестве главнокомандующего (они не без основания опасались дальнейшей экспансии римлян, уже владевших северными и восточными областями полуострова). Объединив под своей командой отважных лузитанцев, воинов некоторых соседних племен, а также римских эмигрантов, Серторий сумел создать организованную по римскому образцу немногочисленную, но очень мобильную и сильную армию. Действуя методами партизанской войны, он в течение трех лет (уже после смерти Суллы) разбил одно за другим четыре римских войска, несмотря на их многократное численное превосходство. И это при том, что общее руководство борьбы с Серторием осуществлял Метелл Пий – знаменитый и заслуженный, хотя уже очень немолодой, полководец.

В 76-м году римский сенат вынужден был отправить в Испанию новое большое войско под командованием Гнея Помпея Великого. Ситуация представлялась настолько опасной, что ему на неопределенный срок предоставили полномочия (империй) проконсула, хотя он еще не был консулом. Помпей домогался этого назначения. Прежние победы принесли ему славу, но славу лишь одного из лучших генералов великого Суллы. По соизволению диктатора ему был дарован и триумф. Теперь честолюбивый молодой человек хотел доказать Риму, что он и сам, без чьего-либо покровительства, может заслужить высшие воинские почести. Неудачи прославленного Метелла выгодно подчеркнули бы его, Помпея, победу над Серторием. А в ней он не сомневался! Даже вложил в эту экспедицию свои личные, уже порядком поистраченные в начале сулланской кампании средства (в отличие от других офицеров Суллы, Помпей вовсе не нажился на проскрипциях, да его, как мы помним, и не было тогда в Италии).

Однако молодой полководец недооценивал своего многоопытного противника. Пользуясь знанием местности, Серторий искусно маневрировал. Его войско то появлялось неожиданно, то, в случае неудачи, как будто разбегалось во все стороны так, что командующий чуть ли не в одиночестве должен был по горным тропам уходить от преследования. Но -затем он неожиданно вновь оказывался во главе сильного отряда. Устраивал засады, совершал обходные маневры, отрезал пути снабжения продовольствием. Его войско росло так же быстро, как ранее рассеивалось. И вот он уже навязывал римлянам битву на выгодных для себя условиях. Сражения проходили с переменным успехом. Надо отдать должное Помпею: он был не только полководцем, но и умелым, отважным воином. И в Испании, и во многих последующих военных кампаниях он не раз принимал непосредственное участие в сражении, подавая пример бывалым легионерам. И все же по истечении года успехи римских легионов в Испании были более чем сомнительны. Метеллу и Помпею даже пришлось отвести войска через Пиренеи на отдых в Галлию. Кончились и деньги. Пришлось настоятельно просить их у сената.

В течение еще почти двух лет военные действия продолжались столь же безуспешно. Не исключено, что испанская война завершилась бы на этот раз плачевно для римлян, но спасла вездесущая зависть (вот что надо бы ввести в руководство по военному искусству!). В окружении Сертория росла слепая ревность к его успехам и могуществу. Возник заговор, душой которого был Перперна – один из бывших военачальников популяров, которого Помпей почти десять лет тому назад выгнал из Сицилии. Серторий был предательски убит. Перперна попытался занять его место, но большинство испанцев покинуло самозванца, изъявив покорность римлянам. В первом же бою войска, оставшиеся под командой Перперны, были разбиты наголову, а сам он попал в плен к Помпею. Так неожиданно благополучно, хотя и без особой славы, завершилась испанская кампания. Впрочем, в самом конце ее, если верить Плутарху имел место эпизод, который, как мне кажется, добавляет к чести Помпея больше, чем это могла бы сделать победа над Серторием:

«И этот последний удар судьбы, – пишет историк, – Перперна не перенес так, как подобает полководцу. У него в руках была переписка Сертория, и он обещал Помпею показать собственноручные письма бывших консулов и других наиболее влиятельных в Риме лиц, которые призывали Сертория в Италию, утверждая, что там многие готовы подняться против существующих порядков и совершить переворот. Но Помпей повел себя не как неразумный юноша, а как человек зрелого и сильного ума, и тем самым избавил Рим от великих опасностей и потрясений. Поступил он так: собрав послания и письма Сертория, он все предал огню, и сам не читая их, и другим не разрешив, а Перперну немедленно казнил... (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Серторий, XXVII) Я думаю, что помимо государственных интересов, поступок Помпея был продиктован чувством чести и отвращением к интриге.

Упорядочив дела в Испании, Помпей в конце 72-го года вернулся с войском на родину Тем временем критическая ситуация возникла в самой Италии. По всей стране полыхало восстание гладиаторов и рабов под руководством Спартака. Нельзя сказать, что оно было совершенно неожиданным. Рабов в стране было слишком много. Эксплуатировали их – нещадно. Особенно в рудниках, да и в сельской местности тоже. Грозные предупреждения прозвучали в конце предыдущего века из Сицилии, где восстания рабов дважды выливались в затяжные и кровопролитные войны. Но то – Сицилия, а на этот раз восстание (в 73-м году) вспыхнуло в одной из наиболее оживленных областей самой Италии – в большом и богатом городе Капуя.

Началось оно со сговора о побеге из местной школы гладиаторов, хозяин которой отличался особенной жестокостью. Сговор был раскрыт, но семидесяти восьми гладиаторам все-таки удалось бежать. Они укрылись на склонах Везувия. Вожаком избрали фракийца Спартака, отличавшегося выдающейся физической силой, отвагой и умом. К несчастью, эти превосходные качества сочетались с излишней мягкостью характера, что для командующего буйной армией рабов впоследствии обернулось роковым недостатком. Но пока что посланные против беглецов местные полицейские силы были разбиты и разоружены. Такая же участь постигла трехтысячный отряд римского претора Глабра. Он запер гладиаторов на плато, откуда не было другого выхода, кроме узкой тропы. Но они сплели из лоз дикого винограда длинные лестницы, спустились по крутым отвесам, вышли в тыл осаждавшим и обратили; не ожидавших нападения римлян в бегство. После этого к мятежникам стали во множестве стекаться местные рабы, главным образом пастухи – народ крепкий и бывалый. Войско Спартака быстро росло. В том же году он в нескольких сражениях разгромил еще более крупный отряд претора Вариния.

Осознав меру опасности, сенат, как на одну из труднейших войн, выслал против повстанцев обоих консулов с их армиями. Одного из них мятежники разбили, второго – обошли. К Спартаку сбегались рабы уже со всей Италии. Под его командой теперь было более пятидесяти тысяч человек. С такими силами он мог бы идти на Рим. Но, отлично понимая безнадежность длительной войны против римлян, Спартак вел свое войско на север, к Альпам, намереваясь покинуть Италию. Попытка наместника Цизальпинской Галлии остановить армию рабов окончилась его полным разгромом. Путь к альпийским перевалам был открыт. Вот тут-то и сказалась недостаточная твердость характера Спартака. Еще на пути от Капуи до Северной Италии он не сумел пресечь грабежи и бесчинства, которые беглые рабы с понятным ожесточением учиняли в имениях своих вчерашних хозяев. Теперь оказалось, что грабители вошли во вкус, уверовали в свою силу и не желают уходить из Италии. Они принудили своих начальников и самого Спартака повернуть обратно на юг.

Об этом стоит поразмыслить. За Альпами рабов ждала свобода. Разделившись на вооруженные отряды по направлениям следования, они могли вернуться к себе на родину: в Галлию, Македонию, Сирию, на просторы скифских степей. Они предпочли остаться в Италии. Почему?

Я рискну подвергнуть сомнению, казалось бы, бесспорный тезис: «Рабы мечтают о свободе». Не о свободе, а в лучшем случае – о «воле», понимаемой как произвол. Свобода – понятие общественное. Она предполагает свободу всех, а значит, соперничество или сотрудничество, но в любом случае – труд и признание законов, запрещающих произвол. Изуродованная рабством психология не приемлет такой свободы. Раб легко становится грабителем, насильником и трудно – землепашцем и гражданином. Он научился ненавидеть труд и завидовать всевластию господина. Ненависть и зависть – родимые пятна раба. Его помыслами владеет жажда мести за перенесенные унижения. Чтобы стать свободным, надо убить в себе раба. Это труднее, чем убить своего господина.

Между тем, не на шутку перепуганный сенат счел за лучшее поступиться формальностями и, отозвав консулов, поставил во главе всего римского войска претора Марка Красса – одного из лучших полководцев Суллы (и давнего соперника Помпея). Прибыв к войску, Красс суровыми мерами восстановил его дисциплину и боеспособность. В связи с одним случаем бегства с поля боя он для пятисот беглецов даже назначил децимацию (кстати, в военно-уголовном законодательстве европейских государств децимация сохранялась до середины прошлого века. В России она была отменена лишь в 1868 году!). После этого Красс повел свое войско на повстанцев.

Спартак благоразумно уклонился от сражения и прошел на самый юг Италии. Оттуда он с помощью пиратов рассчитывал перебраться в Сицилию, чтобы поднять на восстание многочисленных сицилийских рабов. Пираты обманули, и подошедший вскоре Красс запер его в самом «носке» итальянского «сапога». Римский полководец приказал своим солдатам вырыть глубокий ров поперек всего полуострова (длиной в 55 километров) и вдоль него возвести стену. Наступила зима. Припасы у осажденных подошли к концу. Снежной и бурной ночью Спартак засыпал на малом участке ров хворостом и, прежде чем римляне заметили, успел перевести через него значительную часть своего войска. Красс вынужден был снять блокаду и последовать за Спартаком.

Вот в этот-то драматический момент и прибыл в Италию Помпей. Красс ранее писал сенату о необходимости вызвать войско из Испании. Теперь он об этом сожалел. Ему стало известно о раздоре в лагере повстанцев, и он мог рассчитывать справиться с ними сам. Он понимал, что в случае участия в заключительных сражениях Помпея вся слава достанется победителю Сертория. Красс форсировал военные действия. Сначала ему удалось разгромить отделившуюся от основной массы часть рабов. Вскоре и сам Спартак под давлением своих воинов вынужден был дать решительное сражение. Плутарх сообщает, что перед началом битвы к нему подвели коня, но он убил его, говоря, что в случае победы получит много хороших коней, а в случае поражения не будет нуждаться и в своем. Так и случилось. Сражение было проиграно, рабы бежали, Спартак пытался пробиться к Крассу, но это ему не удалось. Окруженный со всех сторон, он сражался до тех пор, пока не пал мертвым. Восстание гладиаторов и рабов было подавлено. (Поразительно могущество литературы! Ну кому известно имя Евна – руководителя первого восстания сицилийских рабов, которого римляне не могли одолеть в течение шести лет?! А бессмертное имя Спартака носят сотни спортивных клубов во всем мире, скандируют тысячи болельщиков на футбольных матчах. И все благодаря сентиментальному роману Джованьоли!)

Все же Помпею удалось сделаться соучастником этой «великой победы» римского оружия. Отряд примерно из шести тысяч рабов сумел оторваться от Красса и уйти на север. Здесь он наткнулся на испанское войско Помпея, спешившее к театру военных действий. Рабы были окружены, схвачены и распяты на крестах вдоль всей дороги от Капуи до Рима. Помпей поспешил донести сенату, что Красс разбил гладиаторов в открытом бою, а он, по его выражению, «вырвал победу с корнем».

Гней Помпей был, бесспорно, отважным воином и недурным полководцем. Вспомним, как он проявил себя, воюя на стороне Суллы. Но ему еще и порядочно везло! Сертория, конечно же, измотал Метелл, а слава победы досталась Помпею. Теперь ему без больших усилий удалось разделить успех с Крассом. Особой щепетильностью он, видимо, не отличался – да и редко кто из полководцев ею страдал! К тому же жаркий туман честолюбия мешал, надо полагать, ему разглядеть изъяны своих победных реляций. А римский плебс избрал молодого полководца (еще даже не сенатора!) своим кумиром и готов был рукоплескать ему по любому поводу.

Сенат начал опасаться Помпея, подозревая его в намерении стать преемником Суллы. Однако под давлением народа он вынужден был назначить триумф за победу в Испании. В 35 лет – уже второй триумф! Заслуги Красса отцы-сенаторы отметили скромнее – овацией, то есть пешим триумфальным шествием более низкого ранга. Самолюбие победителя Спартака было уязвлено. Здесь уместно чуть ближе познакомиться с Марком Крассом, поскольку его дальнейшая судьба будет сплетаться с судьбами Гнея Помпея и Юлия Цезаря.

Марк Лициний Красс родился в 115-м году и, следовательно, был на девять лет старше своего соперника. Отец Марка занимал высшие посты государства: консула, наместника в Испании и цензора. За усмирение очередного восстания испанцев он удостоился триумфа. Но был небогат (видно, честный и достойный был человек, если не разбогател, будучи победителем и наместником. Однако добрые дела не пропадают! Спустя десять лет признательность испанцев спасет жизнь его сына. Об этом – чуть позже). Наверное, гордость Марка страдала от ограничений, налагавшихся скромным достатком семьи. Юноша был честолюбив и очень рано сумел оценить могущество денег. Возможно, что именно по этой причине, они играли такую важную роль в его последующей жизни.

Плутарх укоряет Красса за недостойную жажду наживы, а мы бы вполне могли назвать его первым в истории «предпринимателем» крупного масштаба. «Первоначальный капитал» он нажил на дешевых распродажах конфискованного имущества во время проскрипций Суллы (не очень-то благородно. Но коммерция и благородство нечасто идут рядом даже в наш просвещенный век!). Затем, в связи с непрестанными пожарами в Риме, он стал скупать обгоревшие руины и участки земли под ними. Обучил более пятисот рабов – строителей и архитекторов. Восстанавливал и строил дома с таким размахом, что постепенно добрая половина жилых зданий Рима стала принадлежать ему. Он их продавал или сдавал внаем. Доходы вкладывал в покупку земли и серебряных рудников. Себе, между прочим, построил только один дом – отнюдь не дворец! Зато на широкую ногу поставил дело подготовки рабов высокой квалификации: писцов, чтецов, поваров и домоправителей. Такие рабы ценились очень высоко. Сам наблюдал за их обучением. Ко времени восстания Спартака состояние Красса оценивалось в сорок пять миллионов денариев. Это – огромная сумма. Марк стал, наверное, самым богатым человеком в Риме.

Притом он не был ни мотом, ни скрягой. Жил относительно скромно, но был щедр, дом держал для всех открытым. Плутарх свидетельствует: «На обедах его приглашенными были преимущественно люди из народа, и простота стола соединялась с опрятностью и радушием более приятными, чем роскошь». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Красс, III) Но и промотавшиеся аристократы хорошо знали дорогу к этому дому. Красс давал деньги взаймы, часто без процентов, строго взыскивал возврат в срок, а неаккуратных должников лишал кредита. Таким образом он расширял свое влияние в нобилитете. В народе Марк старался завоевать популярность не только благотворительными обедами, но и своей обходительностью со всеми без различия звания и положения.

«Не было в Риме, – пишет Плутарх, – такого безвестного и незначительного человека, которого он при встрече, отвечая на приветствие, не назвал бы по имени». (Там же). Впрочем, не только такими «популистскими» приемами старался Красс добиться расположения римского народа. Упорными упражнениями в красноречии он завоевал славу одного из лучших ораторов. Римляне это ценили. Тем более что Красс брался безвозмездно защищать в суде трудные дела, от которых отказывались иные знаменитые ораторы. Был он, к тому же, хорошо образован, сведущ в истории и не чужд философии. Он уже дошел до ранга претора и теперь, после подавления восстания рабов, надеялся подняться на высшую ступень почета – стать консулом. И вот Помпей – давний соперник, баловень судьбы, любимец плебса – явился в последний момент, чтобы похитить у него лавры с таким трудом одержанной победы!.. Но я должен вернуться немного назад и рассказать, каким образом впервые пересеклись жизненные пути Красса и Помпея.

Когда Цинна и Марий, как это описано в первом томе нашей истории, после своего возвращения в Рим учинили кровавую расправу над аристократами, в числе их жертв были брат и отец Красса. Брат был убит, а отец покончил с собой. Марк, которому в ту пору было 28 лет, бежал в Испанию. Испанские друзья спрятали его от глаз шпионов Мария и Цинны в пещере, где он пробыл около года (сплетник Плутарх утверждает, что, отнесясь сочувственно к молодости Красса, в дополнение к его собственным слугам друзья прислали в пещеру двух красивых прислужниц-испанок). Из своего убежища Марк вышел только после смерти Цинны. Возвращаться в Рим было все еще опасно. Во главе многочисленного отряда «эмигрантов» Красс через Африку перебрался в Грецию к Сулле. Воевал храбро, заслужил уважение и доверие будущего диктатора. После высадки в Италии тот ему поручил ответственную миссию: пройти на север, в земли племени марсов, набрать там войско и действовать в тылу у армий популяров. Марк справился с этим заданием весьма успешно. Затем, в решающей битве у стен Рима ему было поручено командование правым флангом, где сулланцы и одержали победу, так как левый фланг, несмотря на присутствие там самого Суллы, вынужден был с большими потерями отступить. С той поры и началось соперничество Красса и Помпея (об успехах последнего в качестве полководца Суллы упомянуто в начале этой главы, а также в последней главе 1-го тома).

Далее их дороги временно разошлись. Помпей воевал в Сицилии и Африке, а Красс закладывал фундамент своего богатства. После смерти Суллы Помпей убыл на войну с Серторием. Слава его росла, а у Красса возрастал капитал. Оба пользовались популярностью в народе. Но по римским понятиям, военная слава Помпея котировалась куда выше, чем благодеяния и услуги Красса (да и когда рядом с богатством не бродила зависть?). И вот теперь, когда жизненные пути соперников вновь скрестились, Помпей отнимал у Красса плоды его нелегкой победы над Спартаком.

Сенаторы с тревогой ожидали – распустит ли Помпей войско? Он заявил, что сделает это после триумфа, который откладывался до прибытия в Италию второго эшелона испанской армии под командованием Метелла. Тогда и Красс (скорее всего – по согласованию с сенатом) объявил, что не распустит войско до тех пор, пока Помпей не распустит свое. Логики в этом не было никакой, но смысл был. Сенат хотел сохранить силу, которую можно было бы противопоставить Помпею, если тот попытается установить новую диктатуру в Риме. Было совершенно очевидно, что народ изберет Гнея Помпея консулом на следующий, 70-й год. Это избрание шло вразрез с законом, поскольку Помпей еще не занимал ни одной младшей должности. Тем не менее, вряд ли было возможно ему помешать. В свое время народ так же выбрал консулами Сципиона и Мария (демократия порой выходит из-под контроля властей!). Теперь сенаторам надо было хотя бы провести вторым консулом Красса. Но и это возможно только при поддержке Помпея. Крассу самому придется просить своего соперника о рекомендации собранию народа, так как отношения сената с победителем Сертория натянутые (едва согласились на триумф). Просить и горько, и обидно, но упускать благоприятный момент нельзя – ведь Марку уже сорок пять.

Как это нередко бывает, и подозрения сената, и опасливая ревность Красса были лишены основания. Далее мы сможем не раз убедиться в том, что Помпей честолюбив, но простодушен. Помыслов о диктатуре он не питал никогда. Ему хотелось славы, восхищения и любви римского народа. На протяжении своей жизни он это признание заслужил и получил сполна.

Полудетское или, скорее, актерское пристрастие Помпея к успеху у зрителей проявилось, между прочим, в забавном эпизоде, относящемся к моменту его избрания в консулы. Формально Помпей все еще принадлежал к сословию всадников. А всадникам полагалось по истечении установленного законом срока военной службы являться на форум со своим конем (для его осмотра) и докладывать цензорам о том, как и под чьим начальством они служили, какие подвиги совершили. Каждому, в зависимости от его поведения, присуждалась похвала или порицание.

Срок военной службы кончился и у Помпея. Смешно было бы напоминать об этом прославленному полководцу, триумфатору и новоизбранному консулу! Но он сам не пожелал отказаться от столь роскошного театрального эффекта. В день, когда происходил парад и отчет всадников, в их череде перед многочисленной толпой зрителей неожиданно показался и консул. Вот как описывает Плутарх эту сцену:

«Цензоры Геллий и Лентул восседали тогда на своих креслах в полном облачении, и перед ними проходили всадники, подвергавшиеся цензу. Среди этих всадников показался и Помпей: он спускался на форум, имея на себе знаки отличия своей должности и ведя под уздцы своего коня. Когда Помпей приблизился настолько, что цензоры могли его видеть, он приказал ликторам расчистить дорогу и повел лошадь к возвышению, на котором сидели власти. Среди изумленного народа воцарилось молчание, а у цензоров это зрелище вызвало смешанное чувство почтительного уважения и радости. Затем старший из них спросил: «Помпей Магн, я спрашиваю тебя, все ли походы, предписанные законом, ты совершил?» Помпей отвечал громким голосом: «Я совершил все походы, и все под моим собственным начальством». После этих слов раздались ликующие крики народа, которые уже невозможно было прекратить. Цензоры встали со своих мест и проводили Помпея домой в угоду согражданам, которые, рукоплеща, следовали за ними». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Помпей, XXII)