355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Остерман » Римская история в лицах » Текст книги (страница 5)
Римская история в лицах
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 20:05

Текст книги "Римская история в лицах"


Автор книги: Лев Остерман


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 81 страниц)

Согласие достигнуто. Сенатское постановление предписывает децемвирам немедленно сложить с себя полномочия, а Великому понтифику провести избрание народных трибунов. Децемвиры отправились на форум и, как пишет Тит Ливий, при всеобщем ликовании сложили с себя полномочия.

Войско и плебеи возвращаются в город. Избраны десять трибунов, в их числе Вергиний и Ицилий. Затем происходит избрание консулов с правом апелляции на их решения. Консулами, естественно, избирают Валерия и Горация. Они проводят закон о том, что решения трибутских комиции отныне будут обязательными для всего римского народа, а также постановление, предписывающее копии всех решений сената доставлять плебейским эдилам (помощникам трибунов) в храм Цереры. Весь комплекс законов, разработанный децемвирами, вырезают на двенадцати медных досках. В этих законах, между прочим, еще сохраняется долговое рабство и подтверждается запрещение браков между патрициями и плебеями. «Законы 12-ти таблиц» были утверждены собранием народа в 449-м году до Р.Х.

Децемвиров, кроме Аппия Клавдия, не наказывают, но изгоняют из города, а Аппия Вергиний, пользуясь правом трибуна, арестовывает и привлекает к суду. Видя ненависть и возбуждение всего народа, Аппий Клавдий, не дожидаясь суда, кончает с собой.

Валерий и Гораций срочно набирают войско. Воспрявшие духом римляне разбивают сначала эквов, потом сабинян.

Ближайшие после того годы отмечены столкновениями между народными трибунами и патрицианской молодежью, по поводу чего Тит Ливий меланхолически замечает:

«Трудно, защищая свою свободу, соблюсти меру, пока под видом сохранения равенства кто-то хочет возвыситься, чтоб угнетать другого, пока люди пугают других, у чтоб не бояться самим, пока, отражая обиду, мы причиняем ее другим, как будто этот выбор между насилием и страданием неизбежен». (Там же. 65)

Вторая половина V века прошла под флагом борьбы плебеев – на этот раз уже состоятельных плебеев, – за гражданское равноправие с патрициями. Главное значение, конечно, имело право быть избранными на государственные должности: консула, цензора и диктатора, а также в состав жреческих коллегий. Но особенно чувствительно уязвляло плебеев запрещение браков между двумя сословиями. Средства же в этой борьбе были те же, что и ранее: решения сената и распоряжения консулов, с одной стороны, и трибунское вето – с другой. Она продолжалась добрых полтораста лет. Медленно, шаг за шагом отвоевывали себе плебейские лидеры право на равные с патрициями власть и почет. Мы не будем следовать за перипетиями их борьбы – это скучно. Но, чтобы все-таки представить себе чувства тех, чьим потомкам предстояло вместе с отпрысками древних патрициев составить элиту города Рима, дадим слово трибуну Канулею. Вот (в передаче Тита Ливия) его речь, обращенная к народу в 445-м году – в самом начале этого упорного противоборства:

«Я и прежде, квириты, не раз замечал, как гнушаются вами патриции, считая вас недостойными жить с ними в тех же самых стенах единого Города; теперь это мне совершенно ясно – с такой яростью ополчились они на наши предложения, в которых нет ничего иного, кроме напоминания о том, что мы – их сограждане и хоть разный у нас достаток, но отечество – то же самое. Предлагаем же мы всего две вещи. Первое: мы требуем права на законный брак, которое обычно предоставляется и соседям, и чужеземцам: ведь даже побежденным врагам мы даруем право гражданства, которое куда как важней. Второе: мы не требуем ничего нового, а лишь домогаемся того, что и так уже принадлежит народу римскому, – права вверять власть тому, кому он сам пожелает. Почему же в ответ они подняли такую бурю, почему чуть ли не нападают на меня в сенате, почему готовы дать волю рукам и осквернить насилием освященный неприкосновенностью сан трибуна? Если римскому народу будет дано право свободно выбирать тех, кому хочет он вверить консульские полномочия, и плебей, достойный высшей, самой высокой должности, не будет лишен надежды ее получить, то неужели не устоит Город? Да разве вопрос, быть ли плебею консулом, равнозначен тому, как если бы в консулы предлагался раб или отпущенник? Чувствуете ли вы теперь, каково их к вам презрение? Будь это возможно, они отняли бы у вас и вашу долю дневного света; их бесит уже то, что вы дышите, что подаете голос, что имеете человеческий облик, и вот – боги милостивые – они объявляют, что нечестиво делать плебея консулом». (Тит Ливий. История Рима. Т. 1, IV, 3)

Нечестивость здесь упомянута не случайно. Главным возражением патрициев было то, что плебеев римская религия (а значит, сами Боги!) не допускает к птицегаданиям. Далее Канулей с горечью говорит:

«...запрет и отмена законных браков между патрициями и плебеями преследует лишь одну цель – унизить плебеев. В самом деле, почему вам тогда не запретить законные браки между богатыми и бедными? То, что везде и всюду было частным делом каждого – кому в какой дом приводить жену, из какого дома приходить за женой мужу, – вы забиваете в колодки надменнейшего закона, грозя расколоть граждан и сделать из одного гражданства – два. Вам осталось только нерушимо постановить, чтобы плебей не селился рядом с патрицием, не ходил по одной с ним дороге, не участвовал в общем застолье, не стоял на одном форуме». (Там же. 4)

В этом же году запрет на смешанные браки был отменен, и плебеи получили право быть избранными «военными трибунами с консульской властью». Это своеобразный компромисс. Право командования и даже право жизни и смерти подчиненных на войне, но без права совершения ауспиций. Любопытно, что еще в течение нескольких лет народ и на эти должности выбирал патрициев.

Перечень дат завоевания плебеями прав на занятие одной за другой всех магистратур не многим обогатил бы наше изложение. Отметим лишь, что примерно столетие ушло на овладение всеми «светскими» государственными постами, и еще полстолетия прошло, прежде чем было законодательно разрешено плебеям совершать ауспиции в качестве авгуров. К началу III века до Р.Х. плебеи добились практически полного равенства в гражданских правах с патрициями. В сенате уже давно плебейские роды заседали с патрицианскими. Богатая верхушка плебейского сословия слилась с патрицианской аристократией в одну «благородную элиту» (нобилитет).

Но вернемся на столетие назад – к концу V века до Р.Х.

Камилл

В 406-м году начинается очередная, но, в отличие от всех предыдущих затяжная (на 10 лет!) война с близлежащим по другую сторону Тибра богатым этрусским городом Вейи. В ходе этой войны впервые сенатским постановлением вводится жалованье солдатам и соответственно сбор средств для этой цели – сначала добровольный, а затем и принудительный, в виде военного налога. Также впервые римляне не снимают осаду города зимой. Однако победить упорство вейентов не удается. Другие этрусские города приходят на помощь осажденным, ситуация осложняется.

В 396-м году сенат принимает решение о назначении диктатора. Выбор падает на Марка Фурия Камилла. Опытный полководец, он казнями пресекает далеко зашедшее разложение осаждающего войска. Прекратив пустые случайные стычки с неприятелем, он заставляет всех воинов, разбив их на шесть смен, днем и ночью рыть подкоп под стены города. Вейенты этого не замечают. И наступает роковой для них день. Камилл начинает штурм крепости. Все ее защитники, поднявшись на стены, отражают натиск неприятеля. А тем временем римляне через подкоп выходят им в тыл. Вспыхивает паника. Ворота крепости распахиваются, и город наполняется римскими воинами. Его защитники капитулируют. Начинается избиение горожан... И вот уже все оставшиеся в живых жители города проданы в рабство, а его богатства разграблены солдатами и подошедшим из Рима простонародьем. Камилл вскоре слагает с себя диктаторские полномочия.

В течение двух последующих лет идет борьба между беднейшими плебеями и патрициями за обладание обширными близлежащими землями вейентов. Плебеи требуют их раздела. Они намерены и сами переселиться в опустевшие Вейи. Патрициям едва удается добиться отклонения закона о переселении. Зато приходится согласиться на подушный раздел между плебеями всей захваченной земли. Каждому желающему нарезано в собственность почти по два гектара. Победителя же вейентов, Камилла, как это нередко случается, римская толпа «отблагодарила» клеветой. Один из трибунов вызвал его в суд из-за вейской добычи. Оскорбленный полководец удалился в добровольное изгнание, «...моля бессмертных богов, чтобы неблагодарный город, которым он был безвинно обижен, как можно скорее пожалел о нем». (Тит Ливий. История Рима. Т. 1, V, 32) И действительно, ждать пришлось недолго.

В 391-м году в Рим пришло известие, что галлы осадили расположенный километрах в ста пятидесяти к северу этрусский город Клузий. Еще со времен Тарквиния Древнего несколько воинственных галльских племен, одно за другим, перевалив через приморские Альпы, захватили обширные земли в Северной Италии по обе стороны реки Пад (нынешний По). Впоследствии эта область будет именоваться Цизальпинской Галлией. В начале IV века до Р.Х. умножившимся галльским переселенцам не стало хватать земли и они начали продвигаться к югу. Клузийцы были наслышаны о многочисленности и военной мощи галлов и потому отправили послов в Рим с просьбой о помощи. Римляне не были связаны никаким союзом с Клузием и в помощи отказали. Но все же они посылают трех знатных юношей к галлам спросить, по какому праву те напали на мирных клузийцев. Галлы отвечают, что их право в оружии и что для храбрых мужей нет запретов. Жители Клузия, мол, имеют больше земли, чем могут обработать, – пусть поделятся добром, а не то галлы отнимут ее силой. В начавшемся вскоре сражении горячие римские послы, в нарушение всех норм международных отношений, принимают участие, и один из них убивает галльского вождя. Возмущенные галлы шлют в Рим посольство с требованием выдачи юношей.

Римляне, упоенные недавней победой над вейентами и не осведомленные о военной мощи галлов, не только в оскорбительной форме отказываются удовлетворить их законное требование, но еще и избирают нарушителей военными трибунами с консульской властью. Тогда галлы оставляют Клузий и стремительным маршем идут на Рим. Наспех собранное римское войско выступает им навстречу. Примерно в двадцати километрах от города, у впадения в Тибр речки Аллия два войска встречаются. У галлов большое численное преимущество. Римляне растягивают фронт, но галлы все равно его обходят. Не начав сражения, римляне обращаются в бегство. Большая часть воинов, в панике побросав оружие, переплывает Тибр и укрывается в Вейях. Остальные бегут в Рим. В тот же вечер (18 июля 390 г. до Р.Х.), не встретив сопротивления, галлы подходят к городу. К своему удивлению, они находят городские ворота незапертыми, а на стенах не видно его защитников. Опасаясь ловушки, галлы останавливаются на ночлег.

А тем временем в Риме «...ни той ночью, ни на следующий день, – пишет Тит Ливий, – люди уже не напоминали тех трусов, что бежали при Аллии. Не было никакой надежды защитить город оставшимися столь малыми силами, и потому римляне решили, что способные сражаться юноши, а также самые крепкие из сенаторов должны вместе с женами и детьми удалиться в Крепость и на Капитолий, свезти туда оружие, продовольствие и оттуда, с укрепленного места, защищать богов, граждан и имя римское. Фламину и жрицам-весталкам поручили унести как можно дальше от резни и пожара общественные святыни, чтобы о почитании богов было забыто не раньше, чем сгинет последний из почитателей. Если грозящее Городу разрушение переживут Крепость и Капитолий, обитель богов, если уцелеет боеспособная молодежь и сенат, средоточие государственной мудрости, то можно будет легко пожертвовать толпой стариков, оставляемых в Городе на верную смерть. А чтобы чернь снесла это спокойнее, старики – триумфаторы и бывшие консулы – открыто заявляли, что готовы умереть вместе с ними: лишние люди, не способные носить оружие и защищать отечество, не должны обременять собою воюющих, которые и так будут во всем терпеть нужду». (Тит Ливий. История Рима. Т. 1, V, 39)

Остальная масса граждан, в большинстве своем плебеи, непригодные к военной службе, перешли по мосту через Тибр и бросились в близлежащие города или рассеялись по соседним деревням.

«Между тем в Риме, – продолжает Ливий, – были закончены все приготовления к обороне Крепости, какие могли быть предприняты в подобных обстоятельствах. После этого все старцы разошлись по домам и стали ждать прихода неприятеля, душою приготовившись к смерти. Те из них, кто некогда занимал курульные (высшие государственные. – Л.О.) должности, желали умереть, украшенные знаками отличия своей прежней счастливой судьбы, почестей и доблести. Они воссели в своих домах на креслах из слоновой кости, облачившись в те священные одежды, в коих вели колесницы с изображениями богов или справляли триумфы. Некоторые передают, будто они решили принести себя в жертву за отечество и римских квиритов и будто сам Великий понтифик Марк Фабий произнес над ними посвятительное заклинание.

За ночь воинственность галлов несколько приутихла. Кроме того, им не пришлось сражаться, не пришлось опасаться поражения в битве, не пришлось брать Город приступом или вообще силой – поэтому на следующий день они вступили в Рим без злобы и рвения. Через открытые Коллинские ворота они добрались до форума, обводя глазами храмы богов и крепость, которая одна имела вид изготовившейся к отпору. На тот случай, если из Крепости или Капитолия совершат вылазку против разбредшихся воинов, галлы оставили небольшую охрану, а сами кинулись за добычей по безлюдным улицам. Одни толпой вламывались в близлежащие дома, другие стремились в те, что подальше, как будто именно там и собрана в неприкосновенности вся добыча. Но потом, испуганные странным безлюдьем, опасаясь, как бы враги не задумали какого подвоха против тех, кто блуждает поодиночке, галлы начали собираться группами и возвращаться на форум и в кварталы по соседству. Дома плебеев там были заперты, а знатных – стояли открытыми, и тем не менее они входили в них чуть ли не с большей опаской, чем в закрытые. С благоговением взирали галлы на тех мужей, что восседали на пороге своих домов; кроме украшений и одежд, более торжественных, чем бывает у смертных, эти люди походили на богов еще и той величественной строгостью, которая отражалась на их лицах. Варвары дивились на них, как на статуи. Рассказывают, что в этот момент один из стариков, Марк Папирий, ударил жезлом из слоновой кости того галла, который вздумал погладить его по бороде (а тогда все носили бороды). Тот пришел в бешенство, и Папирий был убит первым. Другие старики также погибли в своих креслах. После их убийства не щадили уже никого из смертных, дома же грабили, а после поджигали». (Там же. 41)

Я не склонен разделять патриотические восторги по поводу военных побед наших предков и числа убитых ими врагов. Но все-таки это дорогого стоит – иметь право вообразить в истории своего народа опустевший город и стариков в торжественных одеяниях, восседающих в ожидании жертвенной смерти!

В течение нескольких дней с высоты Капитолийского холма воины и сенаторы в отчаянии наблюдали как пожары и разрушения уничтожают Рим. Однако галлам не удалось выманить римлян из крепости, и они решили ее штурмовать. Штурм не удался. Склоны холма были слишком круты, и римляне, хотя их было мало, легко сбрасывали вниз карабкавшихся по скалам галлов. Было решено взять защитников крепости измором. Но оказалось, что и для самих галлов в городе нет продовольствия, – его запасы погибли в огне пожаров. Из соседних же деревень хлеб успели свезти и укрыть за стенами Вейи. Часть войска отправляется за провиантом в отдаленные окрестные города. На свою беду фуражиры оказываются вблизи Ардеи, где как раз находится Камилл. Он уговаривает ардеян, союзников Рима, не отсиживаться за стенами, а воспользоваться беспечностью галлов и напасть ночью на их неохраняемый лагерь. План Камилла удается – горстка ардеян под его командой устраивает сущую резню в лагере растерявшихся спросонья галлов.

Эта дерзкая акция заставляет римлян, укрывшихся в Вейях, вспомнить об обиженном полководце. Они уже оправились от понесенного поражения и горят желанием смыть с себя позор. В Вейи все эти дни стекаются воины, рассеявшиеся по окрестностям после злосчастной битвы, прибыло и подкрепление из Лация. Не хватало только полководца. Со всеобщего согласия было решено пригласить из Ардеи Камилла.

Но тут вмешиваются римская дисциплинированность и почитание законов. Диктатора может назначить только сенат, а он в Риме, окруженный на Капитолии. Казалось бы, какая бессмыслица считаться с этим законом на краю гибели государства! Но для римлян это не так. Последующий рассказ Тита Ливия, быть может, легендарен, но представьте себе, какую роль эта легенда играла во всей последующей истории Рима. Итак, предоставим ему слово:

«Проникнуть через вражеские посты было делом рискованным – для этого свершения предложил свои услуги отважный юноша Понтий Коминий. Завернувшись в древесную кору, он вверил себя течению Тибра и был принесен в Город, а там вскарабкался по ближайшей к берегу скале, такой отвесной, что врагам и в голову не приходило ее сторожить. Ему удалось подняться на Капитолий и передать просьбу войска на рассмотрение должностных лиц. В ответ на нее было получено распоряжение сената, согласно которому Камилл, возвращенный из ссылки куриатными комициями, немедленно провозглашался от имени народа диктатором; воины же получали право выбрать полководца, какого пожелают. И с этим вестник, спустившись той же дорогой, поспешил обратно. Отряженные в Ардею послы доставили Камилла в Вейи». (Там же. 46)

Далее у Тита Ливия следует знаменитый эпизод, когда гуси спасли Рим, точнее, крепость на Капитолии. Быть может, обнаружив следы дерзкого юноши, галлы решают подняться на холм по его пути – наверняка плохо охраняемом из-за своей крутизны. «Под покровом ночи, – пишет Тит Ливий, – они сперва выслали вперед безоружного лазутчика, чтобы разведать дорогу, а потом полезли наверх уже все. Там, где было круто, они передавали оружие из рук в руки; одни подставляли плечи, другие взбирались на них, чтобы потом вытащить первых; если было нужно, все подтягивали друг друга и пробрались на вершину так тихо, что не только обманули бдительность стражи, но даже не разбудили собак, животных столь чутких к ночным шорохам. Но их приближение не укрылось от гусей, которых, несмотря на острейшую нехватку продовольствия, до сих пор не съели, поскольку они были посвящены Юноне. Это обстоятельство и оказалось спасительным. От их гогота и хлопанья крыльями проснулся Марк Манлий, знаменитый воин, бывший консулом три года назад. Схватившись за оружие и одновременно призывая к оружию остальных, он среди всеобщего смятения кинулся вперед и ударом щита сбил вниз галла, уже стоявшего на вершине. Покатившись вниз, галл в падении увлек за собой тех, кто поднимался вслед за ним, а Манлий принялся разить остальных – они же, в страхе побросав оружие, цеплялись руками за скалы. Но вот уже сбежались и другие римляне, они начали метать стрелы и камни, скидывая врагов со скал. Среди всеобщего обвала галльский отряд покатился к пропасти и рухнул вниз». (Там же. 47)

В легенде есть еще одна любопытная деталь: несмотря на скудость продовольственных запасов, по единодушному решению всех воинов, в награду Марку Манлию каждый из них принес по полфунта полбы и по кварте вина. Кроме того, к его имени стали добавлять почетное прозвище «Капитолийский».

Таким образом, атака галлов отбита, но голод все неумолимее терзает защитников крепости. Однако и галлам приходится несладко. В опустошенном пожарами городе их тоже одолевает голод, непривычная, удушливая жара, косят болезни. Уже нет сил хоронить умерших – трупы нагромождают без разбора и сжигают. Начинаются переговоры о мире. «День за днем, – повествует Ливий, – воины вглядывались вдаль, не появится ли помощь от диктатора, и в конце концов лишились не только еды, но и надежды. Поскольку все оставалось по-прежнему, а обессилевшие воины уже чуть не падали под тяжестью собственного оружия, они потребовали или сдаться, или заплатить выкуп на любых условиях, тем более что галлы ясно давали понять, что за небольшую сумму их легко будет склонить к прекращению осады... Военный трибун Квинт Сульпиций и галльский вождь Бренн согласовали сумму выкупа, и народ, которому предстояло править всем миром, был оценен в тысячу фунтов золота. Эта сделка, омерзительная сама по себе, была усугублена другой гнусностью: принесенные галлами гири оказались фальшивыми, и когда трибун отказался мерить ими, заносчивый галл положил еще на весы меч. Тогда-то и прозвучали невыносимые для римлян слова: «Горе побежденным!» (Там же. 48)

В последний момент появляется войско из Вей, и сам Камилл поднимается на Капитолий. Ливий продолжает:

«Но ни боги, ни люди не допустили, чтобы жизнь римлян была выкуплена за деньги. Еще до того, как заплачено было чудовищное вознаграждение, когда из-за пререканий отвешивание золота прекратилось, неожиданно появился диктатор. Он приказал, чтобы золото убрали прочь, а галлов удалили. Когда те стали упираться, ссылаясь на то, что действуют по договору, он заявил, что последний не имеет законной силы, поскольку был заключен уже после того, как он был избран диктатором, без его разрешения, должностным лицом низшего ранга. Камилл велел галлам выстраиваться для битвы, а своим – сложить походное снаряжение в кучу и готовить оружие к бою. Освобождать отечество надо железом, а не золотом, имея перед глазами храмы богов, с мыслью о женах, детях, о родной земле, обезображенной ужасами войны, обо всем том, что священный долг велит защищать, отвоевывать, отмщать!» (Там же. 49)

Сражение разыгрывается сначала в самом Риме. Галлы терпят поражение и уходят. Римляне их преследуют. В следующем сражении, уже в десяти километрах от города, галлы разбиты наголову, и Камилл с триумфом возвращается в Рим. Сенат просит его сохранить диктатуру до конца года – в городе после ухода галлов началось великое смятение, которое только авторитет диктатора-освободителя может прекратить. Дело в том, что народные трибуны подбивают толпу оставить руины города и вместо его восстановления переселиться в недавно завоеванные, полупустые Вейи.

Сенаторы и Камилл уговаривают плебеев не делать этого, так как боги, если их бросят в городе, жестоко накажут римлян, а перенести их освященные на своем месте храмы невозможно. Кроме того, оставление города покроет римлян позором поражения. Камилл в сопровождении всего сената является в Народное собрание и обращается к нему с пространной речью. Вот небольшой ее фрагмент:

«Неужели вы допустите до такого бесчестья, до такого поношенья только оттого, что вам лень строиться? Пусть в целом городе не осталось никакого жилья, которое было бы лучше и удобнее, чем знаменитая лачуга зиждителя нашего (Ромула. – Л.О.), не лучше ли ютиться в хижинах, подобно пастухам и селянам, но средь отеческих святынь и родных пенатов, нежели всем народом отправиться в изгнание? Наши пращуры, пришельцы и пастухи, за короткий срок выстроили сей город, а ведь тогда на этом месте не было ничего, кроме лесов и болот, – теперь же целы Капитолий и Крепость, невредимы стоят храмы богов, а нам лень отстроиться на погорелом. Если бы у кого-нибудь одного из нас сгорел дом, он бы возвел новый, так почему же мы всем миром не хотим справиться с последствиями общего пожара?» (Тит Ливий. История Рима. Т. 1, V, 53)

Камиллу удается убедить народ. Сенат отверг предложенный трибунами закон о переселении. Всем было дано право ломать камни где угодно, рубить лес и строиться с одним условием – закончить постройку за один год. Издержки строительства малоимущим помогало покрыть государство. И Рим, действительно, поднялся из пепла в течение одного года. Правда, застроился он как попало, безо всякой планировки. Так, что даже клоаки, проведенные в свое время под улицами, оказались под частными домами (где они, надо полагать, пребывают и ныне).

Несмотря на государственные субсидии, о которых упоминает Ливий, по его же признанию, строительство заставило многих малоимущих римлян по уши влезть в долги. Этим-де решил воспользоваться герой обороны Капитолия, Марк Манлий Капитолийский. Движимый завистью к славе Камилла он (если верить трактовке Тита Ливия), хотя и сам патриций, стал возмущать народ против патрициев, утверждая, что те припрятали общественное золото, собранное для откупа от галлов, а его бы хватило, чтобы оплатить все долги. Для того чтобы выставить себя благодетелем народа, Манлий объявляет о продаже своего имения и заявляет, что намерен выкупать граждан, осужденных на долговую кабалу. Назначенный в ту пору (в связи с очередной войной) новый диктатор публично требует, чтобы обвинитель назвал имена похитителей золота и указал, где оно хранится. Манлий уклоняется от ответа – похоже, что свое обвинение он высказал наобум. Диктатор приказывает схватить недавнего спасителя отечества и заточить в тюрьму.

Комментарий Тита Ливия к этой акции любопытен, как еще одно свидетельство удивительного законопослушания римлян. Ливий пишет: «Ничей глаз, ничей слух не мог вынести ужас происходящего. Но государство, полностью повинующееся законной власти, установило для себя нерушимое правило: перед лицом диктаторской силы ни народные трибуны, ни сам простой народ не осмеливались ни глаз поднять, ни рта раскрыть. Зато известно, что когда Манлий был ввергнут в темницу, то большая часть простого народа облачилась в скорбную одежду, многие отпустили волосы и бороды, и угрюмые толпы бродили у входа в тюрьму». (Там же. Т. 1, VI, 16)

Вскоре за отсутствием состава преступления Манлий был освобожден. Он идет «ва-банк» – энергично сплачивает вокруг себя недовольных, призывает плебеев сообща выступить против патрициев, тем более что диктатор уже сложил свои полномочия и мятежники могут не опасаться скорой расправы. Сенаторы, в свою очередь, принимают меры. Они сговариваются с двумя народными трибунами, чтобы те привлекли Манлия к суду по обвинению в стремлении к царской власти. Беспочвенность этого обвинения, несмотря на явную антипатию к Манлию, признает и сам Тит Ливий. Он пишет:

«Что же, когда наступил день суда, было поставлено в вину подсудимому (кроме многолюдных сходок, мятежных речей, щедрот и ложного обвинения), что относилось бы собственно к делу о стремлении к царской власти? Этого я не нахожу ни у одного писателя». (Там же. 20)

Но тут же добавляет: «Не сомневаюсь, что обвинения были немалыми».

И вот, наконец, любопытное описание обстоятельств самого суда:

«Народ созван был по центуриям на Марсовом поле, и, как только обвиняемый, простирая руки к Капитолию, обратил мольбы от людей к богам, трибунам стало ясно, что, если они не освободят взоры людей, осыпанных его благодеяниями, от этого памятника его славы, справедливые обвинения не найдут места в их душах. Итак, отсрочив день суда, назначили народное собрание в Петелинской роще за Флументанскими воротами, откуда Капитолий не виден. Там, наконец, обвинение победило, и суд скрепя сердце вынес суровый приговор, не желанный даже для судей... Трибуны сбросили его с Тарпейской скалы: так одно и то же место стало памятником и величайшей славы одного человека и последней его кары...

Такой конец, – завершает свой рассказ Ливий, – обрел муж, чье имя, родись он не в свободном государстве, было бы прославлено». (Там же)

Упоминанием о свободном государстве Ливий дает понять, что верит в стремление Манлия к царскому венцу.

Спустя семнадцать лет после казни Манлия, в 367 году с севера Италии снова стали надвигаться полчища галлов. На этот раз римляне были не столь легкомысленны. Снаряжается большое войско. Во главе его вновь становится многоопытный Марк Фурий Камилл – он уже в пятый раз назначен диктатором. Решающее сражение римляне выигрывают сравнительно легко и тем навсегда останавливают движение галлов к югу.

Ближайшие соседи Рима теперь должны склониться перед его военным могуществом. Они не только не посмеют более нападать на римлян, но будут искать союза с ними. Перед Римом открывается заманчивая перспектива распространить свое влияние в сторону плодородной Кампанской долины и еще дальше на юг – к расположенным на берегу Тарентинского залива богатым греческим колониям: Фуриям, Гераклее и Таренту. К осуществлению этой перспективы римляне приступают спустя еще четверть века. Сначала приходится преодолеть сопротивление латинян. Оно длится более двух лет. В результате некоторые города Лациума полностью разрушены, зато жители тех городов, которые вовремя капитулировали или перешли на сторону римлян, приняты в число римских граждан, хотя и без права участия в голосованиях (так называемое латинское право).

Капуя легко становится добычей римлян. Но затем они сталкиваются с воинственными племенами самнитов. Спустившись незадолго до того с Апеннинских гор на равнины западного побережья Италии, самниты уже успели прочно там закрепиться. Три самнитских войны (343—341, 328—312 и 310—304 годы) в подробностях описаны Титом Ливием. Нам эти подробности неинтересны, хотя некоторые эпизоды заслуживают того, чтобы их процитировать. К концу IV века до Р.Х. сопротивление самнитов сломлено, и римляне вплотную придвигаются к южной оконечности Италии.

Над греческими колониями нависла угроза римского владычества. Своей армии у греков не было. В случае необходимости они прибегали к услугам наемников. Однако против столь грозного противника, как Рим, необходимо было заручиться более сильной поддержкой, и италийские греки обращаются к своим сородичам. Они приглашают к себе Пирра, царя Эпира – государства, расположенного на ближайшем, западном берегу Греции.

В 279 году до Р.Х. происходит решительное сражение римлян с греками. Это сражение войдет в поговорку как «Пиррова победа». Действительно, эта победа стоила эпирскому царю так дорого, что делала положение его войска в чужой стране ненадежным. Пирр предлагает римлянам мир, дружбу и союз, но при условии включения в него и италийских греков. В этом случае он готов без выкупа возвратить многочисленных римских пленных. Сенат заколебался, но был пристыжен бывшим цензором, старым и уже слепым Аппием Клавдием, которого сыновья привели в курию. Кстати, этот Аппий Клавдий был полной противоположностью своего предка – децемвира. Он покровительствовал неимущим плебеям. Осуществленные им грандиозные по тем временам постройки – мощеная дорога из Рима в Капую, первый водопровод – имели, в частности, своей целью дать плебеям работу. Итак, пристыженный Аппием сенат отказался от предложений Пирра. Царь было двинул свое войско на Рим, но не дошел и остался зимовать в Кампании. Потом его соблазнила Сицилия, где умер правитель – отец одной из Пирровых жен. По возвращении в Италию в 275-м году Пирр нашел там сильное и реорганизованное римское войско. Первое же сражение с римлянами было проиграно, и царь почел за лучшее отплыть восвояси. Спустя три года, несмотря на отчаянное сопротивление, римляне овладели Тарентом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю