Текст книги "Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 105 (всего у книги 133 страниц)

Ему снова рукоплескали и забросали цветами на поклонах, долго не отпускали. Просто не верилось, он жив! После сплетен о том, что никогда уже Андрей не сможет играть, после страшных разговоров о менингите, о том, что он стал неузнаваем, неизлечимо болен.

Глаза огромные, синие, очень печальные. Но он жив и играет по-прежнему…»

Если Андрей Миронов в те дни благополучно покинул больничные покои, то другой известный актер – Олег Борисов – наоборот, туда угодил: его положили в Институт переливания крови. В последнее время актер испытывал слабость, его шатало из стороны в сторону, все время клонило в сон. Сам он считал, что просто перетрудился в театре, но врачи были более категоричны – нужно срочное переливание крови. Актера уложили в палату № 12, из окна которой открывался унылый вид: облезлая стена и ржавые трубы. О своих тогдашних впечатлениях Олег Борисов оставил в дневнике следующие воспоминания:

«Посадили завтракать с тремя женщинами. Как они говорят, «будем столоваться вместе». Они ходят со своими кружками и своим чесноком. Я говорю им: «Здрасьте. Я из двенадцатой». Они: «Очень приятно. А мы из пятой». Пытаюсь шутить: «Хорошо, что не из шестой». Они юмор не поняли, отвечают настороженно: «Вы что, хотите в шестую перелечь? Так там тоже женщины…»

После обеда зашел главврач, оттянул мои веки, ужаснулся и спросил: «Сколько?» Я ответил: «Сорок девять. И лет, и гемоглобина». – «Будем повышать. Придется полежать месяц, а то и полтора». Меня это не обрадовало: Новый год, значит, здесь…»

В эти же дни заболел и Олег Даль, который снимается в фильме «Экипаж». Как мы помним, съемки проходят в тяжелых условиях: в тесном салоне самолета, стоящего «на приколе» в ремонтном ангаре во Внуково. На дворе стоят сильные морозы, и единственное спасение в таких условиях – стакан водки после съемок. Вот Даль и «завелся». В итоге 22 декабря он не смог приехать на съемки и появился на съемочной площадке только месяц спустя.

А теперь перенесемся в город Шахты Ростовской области, где проживает один из самых жестоких маньяков современности – учитель Андрей Чикатило. Мы помним этого человека по предыдущему повествованию, но тогда он совершал невинные поступки – приставал к малолетним девочкам. Так продолжалось до 22 декабря 1978 года, когда Чикатило совершил свое первое убийство. Его жертвой стала 9-летняя Лена Закотнова.

Эту красивую и общительную девочку маньяк приметил месяц назад на улице. Подойдя к ней, он предложил ей пластинку жвачки, на которую любой советский ребенок был охоч. Поскольку Чикатило внешне выглядел как вполне добропорядочный мужчина, никаких подозрений у девочки он не вызвал. В течение месяца она периодически общалась с ним и брала у него жвачку. Когда она рассказывала об этом своим подружкам-одноклассницам, те даже ей завидовали: им такую жвачку никто не дарил.

В пятницу, 22 декабря, отучившись в школе, Лена отправилась домой. Но пока шла, заметила невдалеке ледяную горку и решила покататься. Каталась она примерно час, после чего внезапно вспомнила, что в пять часов у нее назначена очередная встреча с дедушкой, который угощает ее жвачкой. Они встречались на трамвайной остановке «Трампарк» на Советской улице. Там обычно Чикатило давал девочке жвачку и минут десять разговаривал с ней, расспрашивая о ее житье-бытье. На этот раз поначалу было все, как обычно: маньяк передал Лене очередную пластинку «чуингама» в яркой обертке, спросил, как прошел день в школе. А потом неожиданно предложил пойти к нему в гости. Девочка заколебалась, поскольку родители предупреждали ее, чтобы она ни в коем случае не общалась с незнакомыми людьми, тем более не ходила к ним домой. Но этот дедушка был ей уже хорошо знаком, тем более он пообещал ей передать у себя дома целую пачку вкусной жвачки. И она согласилась. Их путь лежал в мазанку маньяка, которую он держал вдали от своей городской квартиры. Что было дальше, много позже расскажет сам маньяк (заранее прошу у читателя прощения за шокирующие подробности):

«Мы зашли в мою мазанку. Я включил свет, как только закрыл Дверь, и сразу навалился на нее, подмяв под себя, повалил на пол. Девочка испугалась, закричала, а я стал зажимать ей рот руками, срывать с нее нижнюю часть одежды, оголяя тело, расстегнул пальто. Она вырывалась, но против меня ничего не могла поделать, так как я лег на нее, прижав всем телом. Спустив с себя брюки, я стал водить половым членом по ее промежности, но эрекция полового члена не наступала, и мне не удавалось ввести его ей во влагалище. Но желание удовлетворить себя затмило весь мой рассудок, и мне хотелось любым путем совершить это… Ее крики возбудили меня еще больше. Лежа на ней и покачиваясь, как бы имитируя половой акт, я достал нож и стал наносить ей удары… У меня произошло сымявыделение… Руками я залез вовнутрь половых органов, хотелось все рвать и трогать. Она хрипела, я ее душил, и это принесло какое-то облегчение. Когда я понял, что убил девочку, встал, оделся и решил избавиться от трупа…»

На дворе было уже темно (около восьми вечера), поэтому на окраинной Межевой улице никого уже не было. Взвалив легкое тельце жертвы себе на плечо, маньяк отнес его на берег речушки Грушевки и сбросил в воду. Туда же полетел и портфель девочки. Остальное, рассудил маньяк, сделает течение.

А теперь вновь вернемся в Москву, где продолжается хоккейный турнир на приз газеты «Известия». В те самые минуты, когда в городе Шахты происходило леденящее душу убийство, во Дворце спорта в Лужниках игрался решающий матч – СССР – ЧССР. У обеих команд было равное количество очков – по 6, однако у советских хоккеистов была лучшая разница забитых и пропущенных шайб, поэтому их вполне могла устроить и ничья. Поэтому игроки чехословацкой сборной с первых же минут устроили нашим настоящую головомойку. В итоге за 50 минут игры чехи заколотили в наши ворота три безответные шайбы. Практически у всех, кто наблюдал за игрой с трибун Дворца и по телевизору, уже не оставалось сомнений в том, что кубок уедет в Чехословакию. Как вдруг…

Наши проснулись на 51-й минуте, когда 20-летний дебютант советской сборной Сергей Макаров распечатал-таки ворота противника. Советская сборная встрепенулась и пошла на решительный штурм. Соперники явно этого не ожидали, видимо, убаюканные крупным счетом. И вот уже Валерий Васильев сокращает разрыв до минимума – 3:2. Трибуны Дворца спорта ожили, раздалось знаменитое «Шайбу! Шайбу!». Но чехословацкие хоккеисты буквально каменной стеной встали у своих ворот, думая теперь только об одном: во что бы то ни стало удержать победный счет. А наши продолжали атаковать. И такая жажда победы была в их действиях, такой азарт их охватил, что устоять перед их натиском было просто невозможно. Тем более в их родных стенах. Короче, за 58 секунд до финальной сирены капитан нашей сборной Борис Михайлов забил решающую шайбу в ворота гостей. Счет стал ничейным, но эта ничья была равнозначна для наших хоккеистов победе. Приз «Известий» в очередной раз достался советской сборной.

И еще одно событие, датированное 22 декабря, хотелось бы упомянуть: в тот день завершилась работа над альманахом «Метрополь». Как мы помним, идея его создания пришла более года назад двум писателям: Василию Аксенову и Виктору Ерофееву. Оба были недовольны тем, что их произведения не принимают родные издательства, и надумали разрешить эту проблему созданием независимого альманаха, в котором должна была печататься «отверженная литература». Тем более что таких, как они, «отверженных» в писательском стане было предостаточно, а, значит, недостатка в авторах быть не могло. В итоге под их знамена согласились встать: Андрей Битов, Фазиль Искандер, Инна Лиснянская, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Евгений Попов и др. Каждый из перечисленных авторов предоставил «Метрополю» несколько своих произведений, которые не имели никакого отношения к антисоветчине, но не прошли цензуру по каким-то чиновничьим претензиям. Один экземпляр составители альманаха собирались предложить Госкомиздату, другой – ВААПу. То есть с их стороны не было никакой «фиги» по отношению к государству, все было по-честному. Как вспоминает В. Ерофеев: «Вся работа была, в общем-то, весельем, потому что никто не думал о каких-то зубодробительных последствиях. Да и не думалось и не хотелось думать. Было ощущение того, что делается что-то настоящее, реальное; ощущение того, что происходит жизнь…»

И вновь вернемся в городок Шахты Ростовской области. 24 декабря там было найдено, тело Леночки Закотновой. Его обнаружили случайные прохожие, проходившие утром по Грушевскому мосту. К месту происшествия тут же приехала милиция. Естественно, стали опрашивать свидетелей, но что те могли сказать: да, обнаружили тело, но кто эта девочка, никто ответить не мог. Помог случай, вернее целых два. Сначала неподалеку от моста был найден портфель Лены, по содержимому которого была установлена личность жертвы. А затем в милицию пришла гражданка Гуренкова, которая сообщила, что два дня назад видела погибшую живой в компании с– каким-то мужчиной. В руках незнакомец держал сумку, из которой торчали бутылки. «Описать внешность незнакомца сможете?» – спросил Гуренкову следователь. «Кажется, могу», – последовал ответ. И женщину свели с художником Владимиром Бельмасовым, который с ее слов набросал портрет незнакомца. Глянув на него, Гуренкова воскликнула: «Ох, похож». Рисованный портрет мужчины сфотографировали, снимок размножили и раздали милиционерам. Машина розыска заработала.

25 декабря был закончен монтаж фильма «Д’Артаньян и три мушкетера». Теперь картину предстояло показать директору Одесской киностудии Геннадию Збандуту, после чего тот должен был дать свое «добро» на показ его в Госкино. Как вдруг… Рассказывает режиссер фильма Г. Юнгвальд-Хилькевич:

«Ночью я заканчиваю монтаж и утром показываю ее директору. Приходит Збандут, я заряжаю картину, и вдруг все распадается, вся синхронность летит кувырком. И ничего не понять – кто чего говорит? Текст звучит невпопад, актеры рты, как рыбы, открывают.

Тамара – монтажер – берет картину на монтажный стол и видит: во многих местах вырезано по два кадрика. Я, взбешенный, мчусь домой к киномеханику. А у него целая гора этих кадров. В общем, не выдержал я и дал ему по зубам…

И так дал, что кольцо папино золотое в лепешку сплющилось. А механик был огромного роста, гораздо выше меня, здоровый такой. Получился нокаут. Его мать написала на меня «телегу», хотела в суд подать. Но меня Збандут защитил. Когда они явились к нему в кабинет, он им сказал:

– И правильно, судите его. Только я подаю в суд встречный иск на возмещение убытков, которые нанес студии ваш сын. А это порядка ста тысяч рублей (по тем временам сумма немалая). И вам придется все это вернуть.

Истцы быстро забрали заявление. Так что я был спасен…»

Продолжаются съемки фильма «Место встречи изменить нельзя». В течение последних двух месяцев съемочная группа работала в Одессе, после чего в конце декабря вновь приехала в Москву, чтобы здесь снять один из кульминационных эпизодов картины – засаду на Фокса в ресторане. Местом съемок выбрали ресторан «Центральный», что на улице Горького, время съемок – две ночи с 25-го на 26-е и с 26-го на 27-е декабря. Поскольку бюджет фильма был строго лимитирован, а массовка требовалась большая, было решено привлечь к работе всех своих знакомых. Так, в кадре оказались: дочь Георгия Вайнера Наталья (в будущем Дарьялова), сын Вадима Туманова Владимир (оба они сидели за столиком с Жегловым), администратор Владимир Гольдман (подвыпивший посетитель ресторана), жена бизнесмена иранского происхождения Бабека Серуша Наталья Петрова (она играла официантку Марианну, которую Фокс выбрасывал в окно). В роли последней должна была сниматься профессиональная актриса, но она в самый последний момент заболела. Времени на поиски практически не было (съемки-то ночные), поэтому Высоцкий и вспомнил про жену своего приятеля Серуша, которая: а) была симпатична, б) имела актерские навыки (выпускница Института иностранных языков, она несколько лет назад снялась у самого Александра Птушко в фильме «Руслан и Людмила» в роли Людмилы). Позвонили ей домой на Речной вокзал, но та стала отказываться: дескать, это так неожиданно, да и поздно уже (на часах было около 12 ночи), а мне еще голову мыть, собираться. А кроме того – муж запретил ей сниматься. «А если мы мужа твоего уговорим, согласишься?» – спросил Высоцкий. «Ну, если уговорите…» – ответила Наталья.

Высоцкий немедленно позвонил Серушу и спросил: «Ты почему жене сниматься запрещаешь, деспот?» Серуш удивился: «Ничего я ей не запрещаю». Высоцкий сразу потеплел: «Ладно, ты где находишься? Я сейчас за тобой заеду, и мы вместе поедем за Натальей». Так и сделали. Но когда они были на месте, Наталья заявила: «Я буду сниматься только в том случае, если Бабек будет рядом». Что делать? Пришлось Серушу тоже ехать в «Центральный». По дороге Наталья спросила: «А что за сцена-то, где я буду сниматься?» «Да ерунда, а не сцена, – ответил Высоцкий. – Будешь играть официантку. Делов всего на пару минут». Что это была за «ерунда», мы теперь с вами знаем. Сцену эту снимали до шести утра.

26 декабря в «Комсомольской правде» была опубликована заметка С. Шачина под названием «Форвард за бортом». Речь в ней шла о судьбе талантливого хоккеиста ЦСКА и национальной сборной Бориса Александрова. Как мы помним, в начале этого года он в очередной раз нарушил спортивный режим, и тренер армейцев Виктор Тихонов сослал его в Липецк, в команду СКА МВО. Поскольку команда эта играла в первой лиге, имя Александрова выпало из поля зрения его поклонников. А их у него за эти годы появилось предостаточно: играл-то он в лучших командах, да и как играл – залюбуешься. Поэтому в центральные газеты хлынул поток писем с просьбами сообщить, куда пропал знаменитый форвард. Ответила на эти письма только «Комсомолка»: форвард, мол, за бортом, причем по собственной вине. В заметке рассказывалась вся подноготная конфликта Александрова с ЦСКА, которая до этого от большинства болельщиков была скрыта. Упоминались его грубость на льду, плохие отношения с товарищами по команде, сообщалось даже об уголовном деле, которое было заведено на Александрова по факту уличного хулиганства. Короче, читатель узнал шокирующие подробности из жизни своего кумира. Заканчивалась публикация следующими строчками: «Спортсмен оказался эгоистом. И эгоизм погубил в нем спортсмена». Это была последняя крупная статья про Бориса Александрова в советской прессе.

В тот же день в Театре на Таганке состоялся третий прогон спектакля «Преступление и наказание». На него специально пришел Иннокентий Смоктуновский, который играл роль Порфирия Петровича в одноименном фильме Льва Кулиджанова. Увидеть Смоктуновского на репетиции никто из таганковцев не ожидал. А он отсидел весь прогон и затем подошел к Валерию Золотухину. Последний затем записал в своем дневнике их диалог:

«– Здравствуйте, очень рад видеть вас (это – Смоктуновский. – Ф. Р.). Кажется, нам с вами предстоит работать вместе, сниматься (речь идет о фильме «Маленькие трагедии», где у Золотухина роль Моцарта, у Смоктуновского – Сальери. – Ф. Р.). Но, скажу вам откровенно, я вашу пробу страшно разругал. Угостите меня сигареткой. Нет у вас? Ну позвольте, я вашу несколько раз курну? Ну вот. Когда мне сказали о вас как о Моцарте, я очень обрадовался. Я вас люблю как артиста, индивидуальность, но то, что я увидел на экране, страшно разругал. Швейцеры – замечательные, милые люди, но… понимаете, ведь он – гений… Гений, понимаете? Как ты да я… немного помоложе. Вот, как хорошо вы на меня смотрите… А так что-то на вас нацепили, какие-то побрякушки… Разрешите, я еще курну?.. Я вас не обидел? Вы не сердитесь на меня?

– Что вы. Я вас люблю и когда хорошо, и когда плохо.

– Да, вы знаете, меня стоит, право, и когда удачи, и неудачи… я… в общем, хороший… и добрый, так что вы не сердитесь.

Подошел Высоцкий:

– Иннокентий Михайлович, я испугался, увидев вас в зале. Ведь это всего лишь третья репетиция у меня… Как вы замечательно выглядите. Подтянутый, в такой спортивной форме…»

Сразу после репетиции Высоцкий отправился в ресторан «Центральный», но не насыщения ради, а по служебной необходимости: там продолжились ночные съемки фильма «Место встречи изменить нельзя».

Продолжаются съемки «Осеннего марафона». После небольшой паузы, возникшей 25–27 декабря из-за болезни одной из главных героинь – Марины Нееловой, которая играла любовницу Бузыкина Аллу, – съемки благополучно продолжились. 28 декабря, в 3-м павильоне «Мосфильма», снимали сцены в декорации «квартира Аллы» с участием Нееловой и Олега Басилашвили.

В тот же день в Москве скончалась киноактриса Вера Алтайская. Она пришла в кино в конце 30-х годов, окончив актерскую школу «Мосфильма». Играла преимущественно комедийные роли, причем почти сплошь отрицательные. Уверен, что большинству читателей это имя ничего не говорит, однако стоит мне назвать несколько ролей, сыгранных этой актрисой, как у вас тут же всплывет в памяти ее лицо. Она сыграла главную злодейку со смешной фамилией Шкапидар в фильме «Евдокия» (1961), злобную мамашу дебильной Марфушки в сказке «Морозко» (1965). Вообще в последние годы Алтайская снималась исключительно в сказках, переиграв в них всех возможных злодеек: «Марья-искусница», «Снежная сказка», «Королевство кривых зеркал». Умерла актриса сравнительно молодой: она не дожила пяти месяцев до своего 59-летия.

Еще более молодым ушел из жизни в тот же день украинский писатель и кинорежиссер Гелий Снегирев – ему было чуть больше сорока. Снегирев был известным правозащитником и некоторое время назад был обвинен в антисоветской пропаганде и отправлен в колонию. Там его и настигла смерть. По свидетельству очевидцев, умер известный диссидент не своей смертью, а был умерщвлен. То ли уголовниками, то ли сотрудниками КГБ.

29 декабря Высоцкий отыграл Хлопушу в спектакле «Пугачев» и отправился на концерт в город Железнодорожный Московской области. Концерт проходил в тамошнем ДОХе № 6. Высоцкий спел 17 песен и ни разу не сбился. Только один раз его вывели из себя какие-то зрители, которые в момент исполнения им песни уходили куда-то из зала. Когда они вернулись обратно, Высоцкий выдал по их адресу следующую тираду:

«Вот мне любопытно: если бы вы достали билет на «Бони М», скажем, – они стоят рублей по сто, кажется, за билет, – интересно, кто-нибудь из тех, которые выходили и приходили, ушел бы хоть на минуту, нет? За свой рупь бы остался… Мне-то это не важно, – у меня все равно есть люди, для которых я работаю. И поначалу, когда я начал вести свою программу и просил оставить свет в зале, мне показалось, что все-таки у нас установится доверие, атмосфера. И с большей половиной так оно и случилось. Но я скажу товарищам, которые вставали посередине песни и уходили: мне очень вас жаль. Потому что через некоторое время – запоздало – вы очень захотите услышать то, что здесь было. А вы уже пропустили, больше никогда не услышите. Это жалко…»

Продолжаются съемки блокбастера «Москва слезам не верит». После того как в середине декабря был снят один из самых смелых (по меркам советского кино) эпизодов – соблазнение Рачковым Катерины, – группа в течение десяти дней работала в декорации «квартира профессора» (25-го там были отсняты последние эпизоды). Затем три дня в съемках был перерыв, после чего началась работа в другой декорации – «квартира Володи». Напомню, что Володей звали любовника Катерины (до Гоши), которого играл Олег Табаков. С его участием был снят еще один крамольный эпизод – любовная встреча Володи и Катерины. Эпизод снимали 29 декабря в 8-м павильоне поздно вечером, поскольку именно в это время все руководство студии благополучно отбывало по домам и можно было не бояться взбучки. И все равно эту сцену из фильма в последующем вырежут. Как вспоминает сам В. Меньшов:

«Я хотел свидание Катерины с любовником, которого играет Табаков, сделать более плотским, чем сцена ее соблазнения, когда она была еще девочкой и не знала, что и как. Они с Табаковым стояли друг перед другом и судорожно, быстро раздевались, бросались друг на друга. Это вызвало такую бурю негодования, хотя что там: она оставалась в комбинации, он в трусах. И жаль, что пришлось убрать, потому что я хотел, чтобы было видно в Катерине женщину – не девочку, но мать… Ничего особенного в этой сцене не было, кроме страстного поцелуя и бурного раздевания, хотя само нетерпение было гораздо сексуальнее, чем если бы мы показали сам акт, потому что оба прямо с ума сходили. Взрослая женщина, взрослый мужчина – нормальные отношения…»

В тот же пятничный день 29 декабря, в те самые минуты, когда Табаков и Алентова набрасывались друг на друга, по ТВ состоялась премьера передачи, которой суждено будет стать одной из самых популярных. Речь идет о передаче Молодежной редакции ЦТ «Веселые ребята». Это был конкурс пародий на различные явления жизни, которые придумывали и исполняли молодые актеры. Поскольку пародии действительно были смешными, к тому же исполнялись под популярные ритмы эстрады, успех у передачи был огромный, особенно среди молодежной аудитории. На общем фоне скучающего советского ТВ это было очередным глотком свежего воздуха (как и появление «Вокруг смеха», «Спор-клуба» и ряда других передач).

В городе Шахты Ростовской области милиция ищет маньяка, убившего второклассницу Лену Закотнову. За те несколько дней, когда в речке Грушевке был найден труп девочки, сыщикам удалось насобирать множество улик. Так, у забора дома № 25, что находился поблизости от мазанки Чикатило, были найдены следы крови, которые принадлежали убитой (на этом месте маньяк клал тело жертвы на землю, чтобы отдохнуть). Кроме того, в доме № 24 была найдена свидетельница, которая показала, что вечером 22 декабря, возвращаясь домой из кино, видела, как в мазанке ее соседа Чикатило горел свет. Она тогда еще удивилась: надо же, сосед допоздна засиделся (тот вечерами редко появлялся в мазанке, предпочитая бывать там днем). Короче, у сыщиков были все основания вызвать Чикатило на допрос и поинтересоваться, что он делал вечером 22 декабря в мазанке, рядом с которой была обнаружена кровь убитой девочки. И его вызвали, причем не одного, а с женой. На том допросе выяснилось сразу несколько любопытных деталей. Во-первых, оказалось, что Чикатило купил мазанку, не сказав об этом ни слова своей жене (та еще скандал ему закатила прямо на допросе). Следователю бы спросить, для каких таких целей Чикатило понадобилось покупать мазанку втайне от жены, но он этот факт решил почему-то не педалировать. Не придал он значения и другому факту: Чикатило наотрез отказался от того, что вечером 22 декабря был в своей мазанке, а слова соседки, заявившей, что у него в окнах горел свет, назвал поклепом либо заблуждением: мол, померещилось женщине. И еще один вопиющий просчет допустило следствие: гражданке Гуренковой, которая днем 22 декабря видела Лену Закотнову в компании с мужчиной, Чикатило даже не показали. Случись это, она без всякого сомнения узнала бы в нем незнакомца, фоторобот которого был разослан всем милиционерам.

Объяснение всем этим несуразностям все же было: дело в том, что на тот момент у следствия уже появился реальный подозреваемый, на которого и упало главное подозрение в убийстве. Это был некто Александр Гуренков, который проживал в том же Межевом переулке, что и Чикатило. Парню не повезло, что называется, по всем статьям: его дом стоял к реке ближе, чем мазанка Чикатило, плюс он был судим, да не за какую-нибудь кражу или хулиганство, а за… изнасилование и убийство. Короче, видимо, самому дьяволу было угодно, чтобы Чикатило остался на свободе.

Известные артисты Вахтанг Кикабидзе и Нани Брегвадзе перед самым Новым годом приехали на гастроли в Сухуми. Их концерты пользовались большим успехом, но речь я хочу повести не об этом. Дело в том, что оба они узнали там о себе такое… Рассказывает В. Кикабидзе:

«Нани мне там говорит: «Знаешь, здесь есть одна старая гадалка, зовут ее Лили. Правда, она уже в возрасте и никого не принимает, но мои друзья обещали устроить с ней встречу». Короче говоря, Лили нас приняла, очень обрадовалась, нам был устроен прекрасный обед. Потом в другой комнате она приступила к гаданию Нани. Через какое-то время, смотрю, выходит Нани в полном потрясении: «Слушай, она такие вещи мне сказала… Я и представить себе не могла, что такое возможно!» И вдруг Лили мне говорит: «Хотите, я вам тоже погадаю? Если, конечно, не боитесь…» Я, конечно, стою, виду не подаю, но сейчас могу признаться, что в ее глаза смотреть мне было очень трудно. Все время отводил глаза, заставлял себя смотреть на нее через силу. Словом, усадила она меня на стул, взяла мою руку в свои и, как сейчас помню, начала говорить следующее, внимательно вглядываясь в мой ноготь: «У тебя вскоре случится очень серьезная болезнь, ты будешь на грани жизни и смерти. Но не волнуйся, проскочишь. Еще у тебя будет новая работа. Но там, в том доме, куда ты придешь со своими новыми проектами, тебя не примут, и ты пойдешь в другое место. Но потом, по окончании этой своей работы, ты получишь очень много похвал. И те, которые поначалу тебя не примут, будут перед тобой извиняться».

Сказанное ею мне показалось не внушающим доверия. Я во все это, честно говоря, не врубился, не воспринял всерьез. А Лили добавляет: «Есть у тебя что-нибудь такое, на чем бы я могла поставить свой знак, чтобы он всегда был при тебе?» Ну достаю я свое филармоническое удостоверение, протягиваю ей, и она пишет на нем какие-то непонятные каракули…»

О том, каким образом сбылись пророчества Лили, я расскажу чуть позже, а пока продолжим знакомство с событиями декабря 78-го.

В Москве установились такие холода, что кровь стынет в жилах, – аж сорок (!) градусов ниже нуля, а по области и все сорок пять. Даже ртутные термометры замерзли. За прошедшие 100 лет то были самые сильные холода в столице. Как писали газеты, холод этот был вызван вторжением на материк очень холодного воздуха с Атлантики. Объяснение, конечно, правильное, но москвичам от этого было не легче. Гражданку Франции и жену Владимира Высоцкого Марину Влади судьба в те дни занесла в Москву (приехала 24 декабря), и она испытала эти холода на себе. Вот как она об этом вспоминает:

«Приближается Новый, 1979 год. В нашей новой квартире батареи едва теплые и совершенно не греют. Везде, кроме кухни, где весь день горит плита, просто костенеешь от холода. На градуснике за окном минус сорок. Мы не снимаем стеганых курток, шапок и меховых сапог. Окна заледенели и покрылись причудливыми геометрическими узорами. Из дома мы не выходим.

И вот однажды вечером мы слышим сначала какой-то шум на улице, а подойдя к окну, видим, как, отражаясь на кафельной отделке соседнего дома, пляшут высокие языки пламени. Ты выходишь на лестничную площадку, возвращаешься через несколько минут взбудораженный и говоришь, что во дворе происходит нечто невообразимое. Мы бросаемся на улицу. Из всех домов выходят закутанные до самых глаз люди. Все кричат, особенно женщины – их ясные сильные голоса выделяются на фоне общего шума. Нам удается разобрать обрывки фраз: «Так больше невозможно! Изверги! Позор! Все спалим!» И правда, пламя уже пожирает доски, которые люди с остервенением вырывают из забора на стройке. В первый и единственный раз в жизни я видела московскую толпу, с яростью демонстрирующую свое негодование. Во многих домах уже совсем не топили – лопнули котлы. Старики и дети свалились с воспалением легких. Ситуация трагичная, потому что в новых домах нет ни печей, ни вспомогательной системы отопления, а электрообогреватели уже давным-давно исчезли из магазинов. Некоторым удалось отправить детей "к бабушкам и дедушкам в деревню, где в любую стужу в избах тепло. Но не у всех есть такая возможность, и гнев нарастает.

Уже не осталось больше досок, которыми можно было бы поддержать костер, некоторые грозятся начать жечь деревянные двери подъездов, другие стараются снять шины у машин со стройки, и все это начинает напоминать бунт. Приезжает милиция. Толпа недовольно шумит, рассыпается, постепенно расходится, и вскоре мы остаемся почти одни. С замерзшими лицами, со склеивающимися от мороза ноздрями, с заиндевевшими бровями мы возвращаемся домой после того, как нам было категорически предложено «освободить площадку».

Это длилось всего несколько минут, но результат не замедлил сказаться. Ночью были посланы специальные бригады для ремонта лопнувших котлов, и назавтра все поздравляли друг друга. Без вчерашнего случая, говорили, никто бы ничего не сделал…»

Новый год Высоцкий и Влади встречали в тесной компании своих друзей у себя в квартире на Малой Грузинской, 28. Среди гостей был и сценарист Эдуард Володарский, на участке которого, как мы помним, Высоцкий строит свою дачу. Однако в ту новогоднюю ночь их разговоры шли совсем не о строительстве: Высоцкий внезапно предложил Володарскому написать совместно сценарий по рассказам своего хорошего знакомого генерала Виталия Войтенко. Судьба этого человека была настолько драматична, что буквально сама просилась на экран. Вот как об этом вспоминает Э. Володарский:

«Во время войны Войтенко угодил в плен и попал в лагерь на юге Германии. Лагерь был расположен высоко в горах, там имелся завод; где немцы производили ФАУ и первые реактивные самолеты. Был тогда Войтенко старшим лейтенантом, летчиком. Вместе с тремя солагерниками он бежал из лагеря, а война в тот момент кончилась. И вот четверо бывших военнопленных разных национальностей, ошалев от радости освобождения, живут в свое удовольствие на одной заброшенной вилле, потом перебираются на другую, на третью, никак не могут надышаться вольным воздухом. Но в то же время новые сложности жизни встают перед ними. Американский военный патруль принимает их за переодетых эсэсовцев и пытается арестовать. В драке они убивают сержанта и скрываются. Военная полиция начинает их разыскивать. И вот Войтенко и его друзья, только успевшие ощутить вкус свободы, вновь оказываются в положении преследуемых, вновь отовсюду им грозит опасность. И в то же время в душе каждого горит желание скорее вернуться на родину…»

Итак, Высоцкий с женой встретили наступление 1979 года у себя дома. А как же другие?

Актер Олег Борисов волею судьбы вынужден был встретить наступление 1979 года в больнице, в одиночной палате. На душе было тоскливо, хотя накануне к нему приходили жена с сыном и украсили палату живой елочкой. Она хоть и скрасила одиночество актера, но вернуть ему ощущение праздника так и не смогла.