Текст книги "У свободы цвет неба (СИ)"
Автор книги: Эгерт Аусиньш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 65 страниц)
– О как... – сказал в потолок Виктор Саамо.
– Что удивительно, – продолжил граф, не реагируя на реплику, – так это то, что Полина Юрьевна, высказав все, что она думала по поводу небрежности с ее документами и вообще с соблюдением режима, в дальнейшем до самого суда тщательнейшим образом выполняла все обязанности, которые на нее были возложены. И в отношении воспитанников интерната при резиденции наместника, и в отношении Алисы. Не пытаясь протестовать или нарушать регламенты. Более того, она и от нас требовала их неукоснительного соблюдения. И в итоге как раз к окончанию имперской проверки Алиса оказалась в состоянии пережить повторную инициацию. Хотя их отношения с Полиной Юрьевной, к сожалению, пострадали, и довольно сильно. Объясниться после этого они не имели возможности, началась подготовка к процессу, а в Исанисе участникам слушаний запретили общаться друг с другом.
– И она все равно доказывала невиновность Алисы на суде... – проговорила Ленчик.
– Да, – подтвердил Дейвин. – И доказала блестяще. Относительно себя самой у нее, кажется, были другие планы. Крайне неудобные и невыгодные князю, всей империи, лично государю, Академии, да и кому угодно. Валентин Аркадьевич, ты мне в прошлый раз многое объяснил, спасибо. Через неделю после того разговора... или около того, сейчас не припомню, прости, так вот после того разговора Алиса столкнулась с Исианом Асани у меня в приемной и потеряла сознание. Я не уверен, что сам на ее месте отреагировал бы иначе, учитывая все сказанное. Полина Юрьевна в это время уже проходила дознание в Исюрмере, и наблюдатель от Саэхен признала, что недостаточно компетентна для выполнения своих обязанностей. Мы и миссия Саэхен пришли к согласию о том, что Исиан Асани будет лучшим из возможных наблюдателей. Я не могу сказать, что я полностью спокоен за Полину Юрьевну, но бросить свои обязанности сейчас я не могу: фауна, сами понимаете, не будет ждать, пока мы наиграемся в политику. Прирезать Полину Юрьевну или убить магически он не даст, пытать не позволит, а большего не сделал бы и я.
– Яблок нет, берите перец, – прокомментировал Саамо.
– Типа того, – усмехнулся граф.
– Ну что же, – сказала Лейшина, прикурив от окурка следующую сигарету. – По крайней мере, теперь понятно, чего хочет этот ваш магистр.
– Если ты думаешь, что у него планы получить Полину Юрьевну себе, то ты права, – подтвердил Дейвин.
– А что еще тут можно думать? – заметил из кресла-мешка Виктор Саамо. – Так облить дегтем репутацию человека можно только с одной целью: чтобы ему деться от тебя, красивого, было некуда. И ведь сработает, что характерно. Уже к вечеру можно ждать новой волны помоев.
– Почему к вечеру? – ответила Ленчик. – Уже наверняка понеслось.
Лейшина внимательно посмотрела на Дейвина.
– Ты сейчас не в Приозерск?
Он улыбнулся:
– Рассчитываешь на встречу с князем?
– Знаешь, да, – сказала она, – очень. И нагло надеюсь на ваши технологии, чтобы попасть домой до полуночи. Нам еще вопросы готовить к завтрашней пресс-конференции с этим вашим Эрве.
– Ну пойдем, – согласился граф, – порвем наместнику день на тряпки.
– И он согласится? – скептически хмыкнул Валентин.
Да Айгит посмотрел на него без улыбки:
– Валентин Аркадьевич... Князь мечтал посадить их в лужу около сотни лет. Как же он может не согласиться принять помощь в таком вопросе? Марина Викторовна, проверь карманы, шаг пятнадцать секунд, общее полторы минуты, жду в своем кабинете.
Портал он поставил точно в дверном проеме. Валентин, глянув в молочно-белое окно, в котором исчез сааланец, качнул головой и сказал:
– Позер...
Гранд Витара осталась ждать хозяина через улицу от входа в парадную Марины Лейшиной. Вместе с коммом Дейвина да Айгита.
Разговор с Димитри у Марины вышел какой-то невнятный. Вернувшись назад в сопровождении Дейвина через каких-то полтора часа в мрачном и безнадежном настроении, она закрыла за графом дверь и вернулась в свой «конференц-зал». За время ее отсутствия Глюк и Валентин успели смотаться в «Колобок» за пирожками, солянкой и картофельной запеканкой и заварить чай на всю компанию.
– Ну, что привезла, Мариша? – спросил Валентин.
– Не знаю, Валя, – ответила Лейшина.
– А точнее? – спросил он с обычной успокаивающей интонацией. – Ты солянку-то бери.
– Солянку сами ешьте, там сто пудов ветчина, – вздохнула Марина.
– А запеканка, думаешь, с говядиной? – хмыкнул байкер.
– Уверена, – ответила она. – Свиной фарш светлый.
– А. Ну сама смотри. Так что насчет конкретики?
– Насчет конкретики у нас карт-бланш на любые вопросы, потому что погоды они не делают. Алису саалан в любом случае будут переводить в свое гражданство, поскольку законы для мага есть только в их законодательстве и в наше правовое поле их не пропишешь, хоть на британский флаг порвись.
– А маг, по их мнению, должен соблюдать закон? – уточнил Валентин, и в глазах его загорелся нехороший огонь.
– По моему мнению тоже, – кивнула она, орудуя вилкой, – как и любой другой человек.
– А, – кивнул он. – То-то ты больше десяти лет нас тут привечаешь.
– Так, – сказала она раздраженно, – давай-ка закрывать эту тему.
– Как скажешь, – невозмутимо ответил он, мешая чай в кружке. – А про Полю что?
– А Полю они тащат сразу в четыре стороны. И в крае остаться у нее шансов не до фига в любом случае. Эрве намерен зашкварить ей репутацию окончательно за завтрашнюю пресс-конференцию, и единственное, что мы можем сделать, это помешать ему. Но есть еще Вейен да Шайни, и у него на нее совсем другие планы. Что до самого Димитри, у него личные планы в отношении Поли есть, но другого характера. Он, по крайней мере, не намерен ей объяснять, с кем она будет спать, а с кем нет. И что самое поганое, какие-то планы есть у их императора, который там вообще джокер в колоде, бог из машины и воплощение непредсказуемости.
– И что, узнать ее мнение, конечно, никто из них не собирается? – спросил байкер.
– Конечно, нет, зачем? – безнадежно сказала Марина. – Это же аристократические игры, и они в них всю жизнь играют. Мы против них деточки, им по две сотни лет, сволочам. Их лет, не наших. Да Айгит из них самый молодой, ему на наш счет сотни полторы годиков. У них план построить ситуацию так, чтобы ей было не дернуться с намеченного ими курса. Кто лучше играет в этот покер, тот и молодец. Знаешь, как ее развели на серию разговоров с магистром этой их Академии после следствия? Под обещание разрешить инициировать наших ребят, сирот из интерната при резиденции. Дать им быть магами.
Виктор Саамо одним движением встал из кресла-мешка и положил руку на плечо Марины.
– Давайте вопросы готовить. Завтра надо в форме быть, еще выспаться не помешает перед этой милой беседой.
После пресс-конференции досточтимый Эрве, отпиваясь чаем у директора интерната, задумчиво улыбался, говоря, что не видел настолько хвойного и чешуистого народа никогда и нигде за всю свою жизнь. Он успел договориться с правозащитниками края о взаимодействии с императорской судейской коллегией и пообещать краю еще один визит, более длительный. А заодно заверить журналистов и правозащитников в том, что мистрис Бауэр благополучна, но действительно очень нужна для выяснения некоторых деталей, уже не имеющих отношения к расследованию, и пообещать дать ей возможность вернуться в край хотя бы на несколько дней. Выразив между делом недоумение по поводу беспокойства о ней и рассказав об условиях, предоставленных женщине, в умеренно позитивных эпитетах. Подразделение Медуницы, вышедшее на дежурство, его не заинтересовало, а вот интернат он осмотрел очень внимательно и целый час потратил на беседу с воспитанниками. После чаепития он продиктовал секретарю директора разрешение обучать Искусству воспитанников этого учебного заведения, поставил подпись на листе, выплюнутом принтером, и отбыл. Князь должен был появиться в Исанисе через день и как можно быстрее вернуться в край вместе с мистрис Бауэр и наконец-то готовым вердиктом о ее полной невиновности по обвинению в незаконных занятиях Искусством. Академии предстояло платить за все. Разумеется, намечалась драка за каждый рубль будущих выплат, но эти детали уже ничего не меняли. И судя по настроению досточтимого Эрве, он все равно считал, что уходит назад за звезды в выигрыше.
На следующий же день князь, проходя в школьное крыло на конфиденцию, слышал, как первые подростки, введенные в Источник, делятся впечатлениями в холле.
– Ну и ничего страшного, – говорил юноша, минуту назад хваставшийся, что его инициировал "лично сам господин граф да Айгит". – Неприятно, конечно, как в крапиве вывалялся, но минут через сорок уже нормально.
Второй, крестник Айдиша, возражал ему:
– У всех по-своему, похоже. Я вот на месте ощущений никаких не помню, зато потом чуть полкухни не сожрал.
Третья, час назад введенная в Источник досточтимой Эрие, только пожала плечами:
– Да ну, ничего особенного, сквозняк и сквозняк. – И звонко чихнула.
Проходя мимо, Димитри сказал ей тоном, не допускающим возражений:
– Марш в госпиталь.
– Да, господин маг, – она шмыгнула носом, неуклюже изобразила полупоклон и направилась в названную им сторону.
Войдя в приемную директора, Димитри на ходу улыбнулся Айне, секретарю, и приоткрыл дверь кабинета Айдиша.
– Ты свободен, досточтимый?
– Жду тебя, князь, проходи, устраивайся. Хочешь чай или что-нибудь еще?
– Нет, Айдиш. Сегодня нет. Давай поговорим.
– Давай говорить, Димитри. Что ты принес мне?
– Все сразу, Айдиш, – Димитри вздохнул и сел в предложенное кресло. – Давно такого не было, чтобы я не мог отличить чувства от мыслей и понять, что во мне говорит и о чем, но сейчас это так.
– Тогда начни с того, что уже во рту, и продолжай, пока не исчерпаешь все принесенное. Потом обсудим.
Закончив, князь понял, что говорил почти час. И что за это время он ни разу не взглянул на досточтимого, а смотрел в основном в потолок, положив затылок на подголовник кресла.
– Вот это я и принес, досточтимый, – сказал он, наконец посмотрев на Айдиша. – И я не знаю, что мне с этим делать.
Айдиш кивнул, поднялся и принялся заваривать чай.
– Я предвидел это, – сказал он со странной интонацией, – еще когда отправилась первая экспедиция. Если уж на то пошло, Димитри, я счел более безопасным для себя присоединиться к первому рейду и остаться здесь, чем участвовать во всем, что заваривалось в Исюрмере тогда. Вейен... он уже тогда чувствовал, что если клан не сможет быстро приобрести дополнительное влияние, да Шайни начнут терять. А с ними и Академия, как ты понимаешь. Дело даже не в том, что ддайг избавились от ящеров со своей стороны предгорий и они переселились на нашу сторону. Скорее, в том, что у любого развития наступает момент, когда рост превращается в цветение, а цветение в завязи. А если этого не случается, дерево падает на землю, квам бесится, а рыба выпрыгивает на берег. Да Шайни пережили фазу роста и цветения, а плода не завязалось. Дед решил, что упавшее дерево может продолжить расти лежа, и создал партию войны. Я предпочел убраться оттуда.
Айдиш принес чайник, поставил на стол две кружки, разлил напиток с ароматом хвои, лимона и ванили и отошел к шкафу за печеньем. Димитри с некоторым удивлением смотрел, как он ходит по кабинету и носит предметы в руках. Досточтимый наконец сел в свое кресло, взял в руки чашку с чаем, вдохнул аромат напитка, отставил чашку и продолжил говорить.
– Димитри, я был так рад, когда увидел здесь Унрио. Но... Если в Аль Ас Саалан есть кто-то, кого можно назвать воплощением партии войны, то это Вейлин. Унрио подчинялся ему полностью, хотя страдал от этого неимоверно. Все, кого этот крысий выкормыш Вейлин натащил сюда, были еще тупее его. Зато абсолютно верны... – Айдиш горько вздохнул, – нет, не Академии. Вейену. Причем там, где он не просил и не ждал их верности. И их не смущало воровать у него за спиной, пороча его.
Досточтимый помолчал, глядя в чашку. Молчал и князь.
– Знаешь, я даже рад, что все рухнуло, – проговорил наконец Айдиш. – По крайней мере теперь этот дурацкий узел развязался. Я не знаю, что будет с да Шайни теперь, и очень рад, что Унрио получил отказ от дома.
– А что же будет теперь с Академией? – спросил изумленный князь.
Айдиш отнял руки от чашки и сделал неопределенный жест.
– Академия и без да Шайни не пропадет, поверь. У досточтимого Эрве есть целых три новых перспективных разработки. То, что он получил у Полины, он полагает едва не бесценным, и тут он прав, на это император денег даст, даже если их совсем не будет. То, что он увидел здесь, в крае, дает ему возможности свободно отсеивать всех, кого до сих пор держали в монастырях только из-за верности Академии. Да, перспективы реорганизации неотменяемы, но свежая кровь уже пришла. Пока что их четверо, к осени будет не меньше сорока. За третьим сокровищем магистр еще вернется сюда.
– И что же это? – Димитри был заинтригован.
– Он хочет, – улыбнулся Айдиш, – найти здесь танец не хуже, чем тот, что ты показал на приеме у государя.
Димитри мимо воли засмеялся. Потом посерьезнел снова.
– Выглядит очень обнадеживающе, но Айдиш... он же еще даже последствия сотворенного здесь его людьми не оценивал.
– Я не знаю, почему это его не беспокоит, – сказал досточтимый медленно. – Но его ведет Поток. Надеюсь, что все будет к лучшему, как магистр и чувствует.
– Да... – задумчиво произнес князь. – Я шел на конфиденцию, а попал на малый государственный совет. Но спасибо тебе, досточтимый. Пожалуй, это лучшее, что ты мог сделать для меня сегодня. Делать нечего, так или иначе, завтра я отправляюсь забирать оттуда Полину и ее вердикт. Пьевра-мать, Айдиш, эта история затянулась больше чем на год по местному счету. Я не представляю, что скажу, если меня спросят под запись. Надеюсь, Эрве действительно придет сюда опять и сам будет отвечать прессе на все вопросы.
Унриаль позвал меня на урок в самом начале июня. Дату я не запомнила, но вишни отцвели даже в Приозерске, и уже вовсю белела рябина и вонял боярышник. На стадион я пришла еще по свету. Унриаль был уже там, сидел на поставленной боком мишени для метания дротиков и коротких копий. Кроме него я издалека заметила еще одну фигуру, сперва мне показалось, стоящего человека. Но приглядевшись, я поняла, что он вытащил ростовой сааланский учебный манекен. Эти манекены у них были для всего: с ними отрабатывали рукопашный бой, работу с сетью и петлей, их расставляли, как статистов, для отработки каких-то действий в группе или с группой, ими изображали убитых и раненых на учениях, и даже читали им стихи, если язык не поворачивался прочесть свой опус живым слушателям. Говорят, с ними даже танцевали. Эта штука могла довольно устойчиво стоять на ногах, снабженных тремя шарнирами, изображающими суставы. Больше того: из-за специальным образом закрепленного утяжелителя в области таза от сильного толчка манекен мог шагнуть вперед, назад или вбок, хотя и довольно неловко, и еще умел махать руками, в которых были не шарниры, а веревки. Вместо шеи у манекенов тоже был шарнир. Чем-то эти штуки напоминали человечков из ИКЕА, игрушки моего детства. Мы их раскрашивали в разные цвета, изображая одежду, и наносили на головы разные узоры, типа прически. Этот раскрашен не был. Зато на нем имелись вмятины и засечки разных форм. Он был ветеран. Я подошла и поздоровалась с да Шайни.
– Начнем еще раз сначала, – предложил Унриаль, кивком ответив на мое приветствие. – Я попробую объяснить тебе саму идею этого занятия. Встань за моим левым локтем и смотри, что я буду делать. Но еще внимательнее слушай.
Я кивнула.
– В жизни, – сказал он, – нам приходится вести невероятное множество разговоров, и далеко не все из них происходят в словах.
Идея была не новой, но я решила согласиться. Он сделал жест левой рукой, показывая, что намерен сказать очевидную и скучную вещь. А в правой у него уже был деревянный меч.
"Он же не колдует!" – мелькнуло у меня в голове. Он, кажется, обрадовался.
– Вижу, ты начинаешь кое-что понимать. Слушай дальше. Цель любого разговора – заставить оппонента принять твою точку зрения.
Я было дернулась возразить, но передумала. В конце концов, передо мной был сааланец и он учил меня тому, что знал сам. У них разговаривают так. И если уж подумать хорошо, мы ведь так и общались все эти годы, с самого присоединения. Сначала они внушали нам свое, теперь мы вносим им в сознание нашу точку зрения. Они пока не понимают, как можно иначе, и не скоро поймут. У них впереди столетия проб и ошибок, еще одно мое возражение мало что изменит, и я здесь не за тем. Он заметил сложное выражение на моем лице, кивнул:
– Потом обсудим. Хорошо, что ты промолчала. – И сразу же продолжил. – Если оппонент настаивает на своем слишком упорно, можно заставить его пережить эмоцию, которая ему не понравится. Возможно, в другой раз мысль, которой он придерживался, будет ему менее приятна, и ему будет проще прислушаться к твоей позиции.
Он учил меня насилию. Будь я сайхом, я ушла бы сразу же. И долго отмывалась от омерзения. Но я не была больше сайхом. Мой Дом изгнал меня и лишил Дара. То, что я имела сейчас, было вручено мне императором Аль Ас Саалан.
– Тебе сложно? – спросил Унриаль да Шайни, развернувшись ко мне. – Мне подождать, пока ты сможешь слушать?
– Боюсь, – сказала я осторожно, – тут есть дырка в логике. Ну то есть я ее вижу.
– Да? – он улыбнулся с невероятно обаятельной иронией. – И какая же?
– Смерть и правда дает очень сильные эмоции, но вот внести мертвому оппоненту в голову свою точку зрения пока еще никому не удавалось, – говоря это, я думала, а не отведут ли меня за ухо к ближайшему досточтимому и не скажут ли, что я одной фразой заработала расстрел. А Унриаль только сочувственно кивнул.
– Да, кому, как не тебе знать об этом на собственном опыте... Но я хотел сказать не то, что ты поняла. Да, бывает так, что ты убиваешь на дуэли или в бою, но это, как бы тебе сказать... – он почесал кончик носа, выбирая слова, – это должно быть справедливым, понимаешь?
– Нет, – честно сказала я.
Он поочередно поднял брови, потом опустил. И вдруг задал ошарашивающий вопрос.
– Алиса, ты никогда не задумывалась над вопросом, почему стрелять в спину считается подлостью?
– Эээ... – сказала я.
– Или ты не считаешь это неприемлемым? – уточнил он.
– Конечно, нет! – сказала я. Поняла, что сказала двусмыслицу и срочно поправилась. – Это неприемлемо, конечно. Но я не знаю, почему так, я просто так чувствую.
Унриаль указал на меня пальцем и торжествующе сказал:
– Вот! Значит, выстрел – это тоже разговор. Только очень короткий.
– Ну, наверное, – согласилась я осторожно.
– Можно ли считать, что если люди идут стрелять друг в друга, они уже все друг другу сказали?
– Да, – немного подумав, ответила я. – Если стреляют, то сказано уже все, причем давно.
– Отлично! – обрадовался он. – А теперь представь, что у тебя нет времени доносить свою позицию. И бросаться оскорблениями тоже нет времени. Но ты можешь сделать нечто, что будет не хуже оскорбительных слов и даже вернее.
– В морду дать? – предположила я уныло. – Так это дикость.
Он засмеялся.
– До морды, девочка, еще надо дотянуться.
– Так обезьяны взяли в руки палки и начали первый философский диспут со смертельным исходом, – резюмировала я.
– Про обезьян я ничего не знаю, – признался да Шайни, – но смотри, что можно сделать с человеком при помощи меча. Встань снова за мой левый локоть и смотри на болвана.
Я послушно переместилась, отойдя на шаг, чтобы не болтаться у него под рукой. Да Шайни сделал короткий жест, манекен взмахнул руками и горестно сгорбился.
– Каким он выглядит? – спросил меня Унриаль
– Грустным, наверное, – я пожала плечами, присмотрелась. – Да, грустным.
Да Шайни сделал второй неуловимый жест деревянным мечом, и манекен поменял позу.
– А теперь?
Болван стоял почти прямо, только руки висели вперед, и голова была чуть наклонена к груди.
– Обижен? – предположила я, не слишком надеясь на успех.
Но Унриаль, посмотрев на манекен, согласился со мной:
– Пожалуй, что так. – И сделал еще один жест.
Незавершенный шаг вперед я все-таки заметила. А вот что он сделал рукой, опять не поняла. Голова манекена запрокинулась назад, а руки повисли вперед еще сильнее.
– Неужели страх? – догадалась я.
– Нет, девочка, – мой инструктор покачал головой. – Это горе. А страх выглядит вот так, – и он снова стремительно и незаметно ткнул манекен мечом куда-то в пояс. Болван слегка согнул колени и чуть присел.
– Обалдеть, – сказала я совершенно искренне. Этот театральный этюд мне очень понравился.
– Ну, если ты этого так хочешь, то пожалуйста, – он снисходительно улыбнулся, разрешая мне обалдеть. – Но мне кажется, ты все еще не поняла идею. Вот что я хочу сказать. – Он отложил меч и пошел по песку периметра стадиона рядом с гаревой дорожкой. Я шагнула вслед за ним, только потом поняв, что сделала, а он размеренно шел вперед, продолжая свою лекцию. – Представь себе, что перед тобой тот, кто портил тебе жизнь, а у тебя в руках... допустим, длинная палка. И ты можешь вот так, как я тебе сейчас показал, заставить его пережить все, что он тебе устроил, но быстро, в считаные минуты вместо дней и недель. А только после этого дать ему как следует, например, по голове, чтобы он запомнил, что с тобой так было нельзя делать даже один раз.
Я добросовестно попыталась представить себе, как я гоняю палкой по стадиону кого-нибудь. И поняла, что не вижу никого, с кем я бы хотела так поступить. Дейвин извинился и делает все, что в его силах, чтобы все стало если не как раньше, то хотя бы как надо. Князь честно тащит все обязательства, которые взял на себя – перед краем, передо мной, перед Полиной даже. Унриаль был, по большому счету, виноват не больше тех смертников, которые, взяв мои материалы из сети, устраивали саалан похохотать ценой своей жизни. Я попыталась еще раза три, результат вышел тот же. Вместо образа врага было белое овальное пятно.
Да Шайни посмотрел на меня, не прекращая идти.
– Сейчас ты скажешь, что тебя никто не обижал, – вздохнул он, – и гонять палкой тебе некого.
– Нет, не угадал, – возразила я, вдруг поняв, что происходит в моей голове. – Просто первое, что я услышу, показав палку, – это вопрос "за что?".
Он остановился и развернулся ко мне. И был очень серьезным, когда заговорил.
– А вот за такое, девочка, надо убивать. На месте, без разговоров и без пощады. А если побежит – догнать и убить. Этому я и постараюсь тебя научить.
Вейен да Шайни предпринял еще одну попытку договориться с мистрис Бауэр. Ради этого он даже согласился терпеть присутствие сайха, при условии, что тот не станет мешаться в разговор. Этот навязчивый тип наотрез отказался предоставить маркизу возможность для частного разговора с мистрис, а на вопрос «почему» начал плести сущую бессмыслицу про уже завершенное дознание. Развлечения из-за этого пришлось выбирать вовсе не такие, как маркиз собирался изначально. Он-то хотел устроить ей милый день с прогулкой по зимнему саду при его особняке, с обедом на крытой террасе, с катанием на повозке по столице – в общем, создать условия для того, чтобы прикосновение и откровенный разговор были естественными и ожидаемыми. Вместо этого они сперва ходили по открытым залам Старого дворца, рассматривая гобелены и витражи, успевшие Вейену надоесть хуже водорослевого супа, потом пошли в библиотеку, где мистрис вместе с сайхом созерцали свитки со стихами и карты земли Аль Ас Саалан. Затем Вейен предложил пообедать и отвел мистрис и ее сопровождающего в таверну, где обещали живую музыку ее земли. Хотя бы здесь ему повезло, праздничное меню еще не убрали. Более того, хозяин предложил им совершеннейшую экзотику из-за звезд: леща с гречневой кашей и похлебку из белых грибов. Мистрис, однако, не проявила к пище своей земли никакого интереса, а выбрала пресный пирог с овощами и сыром и десертную тарелку с фруктами и орехами. Сайх попросил только чай. Вейен пожал плечами и заказал себе рыбу в морском соусе. «Бывают же дни, когда у людей просто нет аппетита, – решил он, – и стоит попробовать скрасить вечер галантной беседой». Тему маркиз выбрал так, чтобы расположить мистрис если не к ответной откровенности, то хотя бы к какой-то симпатии к нему. Он начал рассказывать ей историю своей семьи. Она выразила вежливый интерес и даже начала задавать вопросы. Маркиз говорил легко и охотно. Свою бабушку он любил и восхищался ею, особенно историями времен ее молодости, до Ледового Перехода. Ради этой встречи он и припомнил одну из любимых своих историй.
– Тот род носит странное имя, – рассказывал он, с легкой полуулыбкой глядя слегка мимо собеседницы. – Они Тангариэли. Одни из немногих, оставшихся на Прозрачных Островах. Вероятно, так и живут там до сих пор, и вряд ли бедствуют.
– Там же, судя по вашим преданиям, нельзя жить? – спросила мистрис.
– Кому нельзя, – заметил Вейен, – те и ушли. А Тангариэли не видели в случившемся никаких проблем. Они были в особых отношениях с кем-то из старых богов. Бабушка предпочитала не вдаваться в эти подробности, ей и так хватало рисков. Но некоторые вещи я понял даже ребенком.
– Зачем же она поддерживала это общение? – удивилась Полина. Сайх, к счастью, молчал и смотрел на музыкантов.
– Она у них работала, – объяснил маркиз. – Была их алхимиком. В Ледовый Переход она ушла не столько от холодов и голода, сколько от своих работодателей. В их доме ей не пришлось бы голодать, но обстановка была довольно напряженной.
Мистрис кивнула, выражая понимание. Он возразил улыбкой и пояснил:
– Отношения в той семье были не самые простые – кого зарежут, кого отравят, кого оклевещут... доверять нельзя было никому, даже своему отражению в зеркале.
Мистрис приподняла брови, выражая уважение к серьезности ситуации. Маркиз легким кивком поблагодарил и продолжил:
– Она показывала мне их замок. Иллюзию, конечно. Если хочешь, я повторю ее на столе.
Полина неопределенно улыбнулась. Вейен, решив, что это согласие, поднял руку над столом. Над скатертью, прямо поверх тарелок, воспарило здание в стиле высокой готики, но не кирпичное, а как бы выплавленное из обсидиана, с темно-красными воротами и мостом черной меди перед ними. Замок поочередно открывал коридоры с загадочными потайными ходами и залы со странными гобеленами. Один гобелен Вейен решил показать поближе. На нем была изображена женщина с кошачьей головой. Она сидела на пороге клетки с распахнутой дверцей, одетая в светлое платье в викторианском стиле, закрывающее ей ноги до кончиков туфель. Между ушами у нее красовалась небольшая золотая диадема. Руки, вполне человеческие, эта кошачья леди сложила на коленях самым благопристойным образом, а ее огромные ярко-зеленые глаза с тоской смотрели вдаль. Клетка стояла на невысокой дорической колонне посреди пустыни. Пустыня на гобелене простиралась до самого горизонта. Под колонной на одном колене стоял рыцарь. Голова у него была вполне человеческая, и сам он был в общем скорее человек. В доспехах светлого металла, с длинными темными волосами, рассыпавшимися по плечам. С разноцветными грифоньими крыльями и львиными лапами вместо ног. По крайней мере, вместо одной ноги, на колене которой он стоял.
– Этот гобелен – одна из самых важных реликвий семьи, его история связана с особым даром старых богов Тангариэлям, – говорил Вейен, пока Полина продолжала рассматривать иллюзию.
Кайма гобелена была сделана из черно-белых карт со сложными сюжетами, которые объединяли четыре символа: посохи, диски, кубки и мечи. С кромок мечей стекали черные капли, собираясь в небольшие лужицы, аккуратно вышитые по нижней кромке.
– Особый дар? – повторила мистрис с вопросительной интонацией.
Вейен улыбнулся, продолжая держать иллюзию.
– Старые боги вручили саалан два дара: сайни, для тепла души и помощи, и квамов, для пропитания и прочих нужд. Тангариэли получили в дар своих собственных животных. Это гатты.
Он приблизил коридор, и Полина увидела в нем огромного кота размером с рысь, силуэт которого слегка размывался в полумраке и казался не вполне отчетливым. Она вопросительно взглянула на маркиза. Вейен улыбнулся еще раз, чуть загадочнее.
– Тебе не показалось. Бабушка так и рассказывала про них. Мол, идет гаттэ по коридору, заворачивает за угол, а моргнешь – и нет ни гаттэ, ни угла. Коридор прямой в этом месте, без поворотов, и тайных ходов тоже нет. Гатты умели говорить на нашем языке, но у них, конечно, был и свой. Бабушка мне рассказывала и даже пыталась научить немного, но я был мал и не запомнил. Они предупреждали ее по-своему, когда ей грозила опасность. И даже научили прятать в свои отсутствующие норы какие-то небольшие вещи и разрешали их там хранить. Она мне рассказывала про кинжал, который был серьгой в ее ухе, когда хранился у гатт. А взятый в руку, становился оружием.
– А зачем алхимику кинжал? – спросила Полина.
– С одной стороны, – мягко, почти вкрадчиво проговорил Вейен, – алхимик – лицо ценное, разбирающееся в ядах и разных потусторонних ритуалах с привлечением темных сил и духов из других миров. Со стороны другой, при таких отношениях в семье есть масса желающих именно это ценное лицо устранить, дабы не дать осуществиться планам, ломающим собственные расчеты желающего.
Полина приподняла брови и некоторое время молчала.
– Интересный подход, – проговорила она наконец.
– О да, – согласился Вейен. – Вполне в стиле той семьи были, например, такие политические интриги. Брат выдает сестру за правителя соседней территории. Не дружественного, нет. Именно за того, с кем семья постоянно конфликтует по межевому вопросу. Целью брака заявляется укрепление отношения и прекращение конфликтов. Но! – Вейен на секунду поднял палец вверх, и иллюзия на столе дрогнула и поплыла. Маркиз подхватил ее, восстановил призрачный темный замок, продолжая говорить. – Кожа новобрачной смазана медленно действующим ядом, он входит в состав косметического ежедневного средства – мыла или масла для кожи, неважно. У мужа этот яд вызывает симптомы специфической болезни, которой подвержены только некроманты, причем не слишком удачливые. А яд составлен так, что воздействует только на супруга. Любовники и любовницы жены не могут от него пострадать.
