Текст книги "У свободы цвет неба (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 65 страниц)

   – Что скажете, мои милые?

   Жена Вейена Эйне пожала плечами.

   – Она так и не обратилась ни к кому по имени. Хорошо держится, даже если слышала Зов, виду не подала.

   Подруга маркиза Линнен, подумав, высказалась:

   – Зови ее еще, она забавная.

   Вейен кивнул, обнимая женщину:

   – Да, и не раз.

   Подруга подалась к нему:

   – Будешь с ней спать? Один? Без нас?

   – Я еще не решил, – усмехнулся маркиз, – но она так смешно пугается...

   Не то чтобы Вейен да Шайни любил увядающие цветы и вчерашние фрукты. Но тут был вопрос принципа. Эта женщина должна была стать его любовницей раньше, чем Димитри да Гридах получит ее благосклонность. По нему было видно, что он пытался, но не преуспел, хотя шансы у него все еще были. Вейен хотел пересечь ему путь. А потом пусть она дружит с этим пиратом сколько угодно, так будет даже полезнее да Шайни. И если она упрется и откажется признать свой Дар, проживет все равно именно столько, сколько будет полезна и интересна.

   Следующий день Полины прошел так же, за исключением вечера. Подъем, гигиенические процедуры, завтрак, переход в другое помещение, кажется, по ту сторону залива, беседы с досточтимыми на непонятные темы до обеда, потом не менее непонятный разговор с Вейеном да Шайни. Затем полдник с ним же и прогулка по городу. Завершение дня было еще менее приятным, чем предыдущий вечер. Сперва она порадовалась: маркиз не привел ее в свой дом. Они ужинали в какой-то таверне. Но к досаде Полины, таверна была с русской музыкой, представляющей золотые стандарты блатного шансона времен ее ранней юности пополам с дворовыми песнями. Развлекали публику седеющая девочка и лысеющий мальчик, оба лет на пять постарше ее самой. Судя по некоторым мелким деталям поведения с публикой, оба были областными, не из крупного города. Кусок шел Полине в горло с некоторым трудом. Еще пришлось подождать отдельный счет, потому что сперва коробочку с нанесенной на крышку цифрой подали только маркизу, и ей пришлось спросить официанта, не обсчитался ли он, и напомнить, что гостей было двое.

   Полина уговаривала себя не фиксироваться на этом, постоянно вспоминая, что маркиз наверняка старался найти обстановку, похожую на привычную ей, и не его вина, что нашлось только вот это. Перед сном она долго справлялась с досадой и раздражением при помощи псалтыря и все равно засыпала с трудом.

   А утром третьего дня Жехар не постучал в дверь, и Полина проспала лишний час, засунув ноги под живот забравшемуся на кровать Чаку. Проснулась она, когда солнце не только встало, но и успело через окно осветить ее постель. Почему-то это ее почти испугало. Она поднялась рывком и пошла приводить себя в порядок. Сайни завозился, просыпаясь. Когда она вернулась, он уже расчесывал шерсть на животе обеими лапами.

   – Лин, завтрак?

   – Да, Чак. Немного.

   Сайни выбежал за дверь, но тут же вернулся.

   – Лин, там за тобой. Пришел звать кушать в город.

   Полина кивнула, быстро оделась и вышла в холл. Разумеется, там был Вейен да Шайни. Он с интересом оглядел ее и спросил:

   – Эта одежда... ты нашла ее здесь?

   – Нет, – ответила она, – привезла с собой. Я хожу в этом зимой обычно.

   – Так не одеваются у вас, – возразил он.

   – Да, правда, – ответила она. – так чаще ходят наши соседи, живущие в Прибалтике.

   На ней были юбка и жилет из пальтового сукна, и куртка с капюшоном, переделанная из офицерской шинели.

   – Почему? – вопрос маркиза казался бы вежливым, но необходимость догадываться о его смысле портила впечатление.

   – Почему я так одета? – уточнила она.

   Ждать реакции пришлось почти десять секунд. Наконец, он соизволил кивнуть.

   – Мне так удобно, – объяснила Полина.

   Он даже не кивнул в ответ. Просто развернулся и пошел к двери. Женщина осталась стоять посреди холла. Маркиз, подойдя к двери, неодобрительно покосился на нее.

   "Ага, – поняла она. – Ждал, что я пойду за ним".

   Она догнала его, и они вместе вышли в парк. Удовольствие от утреннего холодного воздуха с еле заметной острой ноткой прелых листьев Полина все же получила, но других радостей за весь день ей почти не перепало. За завтраком маркиз очень подробно и даже настойчиво расспрашивал ее о том, как ей понравился город и как она могла бы устроить здесь свою жизнь. Полина, сочтя вопрос умозрительным и не видя в нем никакой связи с расследованием, призвала на помощь фантазию и начала действительно размышлять на тему и строить версии. Получилось неплохо. После того как ее воображение иссякло, Вейен да Шайни перечислил ей варианты, которых она не увидела, хотя они напрашивались. За этой беседой они успели закончить завтрак и просидеть в пустой таверне еще сколько-то. Наконец, Полина посмотрела за окно, пытаясь определиться с временем суток. Вейен тут же встал и направился к выходу. Полина оставила на столе деньги за свой завтрак и пошла его догонять. У дверей он обернулся, увидел ее в шаге позади и вышел. Дверь, правда, все-таки придержал.

   До обеда они ходили по городу в этом странном формате, и Полина пыталась понять предложенную ей роль. К обеду она поняла, чего маркиз от нее ждет. Идеального следования, как если бы они танцевали. Роль действительно была ей знакома, но... нет. Не с ним. Не так. Не в этих обстоятельствах. И до сих пор никто из саалан не ждал этого от нее, хотя ее положение было весной еще хуже, а прав на такие ожидания, хоть, например, у Дейвина да Айгита, было больше.

   Обедать маркиз привел ее в дом к какому-то из своих вассалов, который был в отъезде, но в доме жил его милый друг. Он и следил за хозяйством. Лично он ничем не был обязан маркизу да Шайни, но ради благополучия друга принял его сюзерена вместе со спутницей, позаботился о них, развлек, был мил, вежлив и очень старался понравиться обоим. Полина отдыхала в его обществе до самого конца трапезы. По Вейену было видно, что он терпит это без особого удовольствия, но и без возражений.

   После обеда маркиз повел ее на службу в столичный храм, и это было интересно. Правда, Полина понимала не все слова, но общие мысли улавливала, периодически вспоминая Алисин трактат о культе Потока и исламе. После окончания проповеди она увидела очень красивый и сложный ленточный хоровод в исполнении монахов храма. Зрелище развлекло ее. Она даже почувствовала какое-то доверие к сложившимся обстоятельствам. Поймав себя на мысли о том, что, возможно, все не так и плохо, она покосилась на браслет на своей левой руке. Один вид темной некрасивой полосы перечеркнул эту мысль меньше чем за секунду. Увидев, что маркиз встал со скамьи, женщина поднялась и пошла за ним.

   Выйдя из храма, Вейен нашел таверну для полдника, заказал что-то на двоих и сказал Полине:

   – Давай наконец обсудим твое будущее.

   – Не понимаю, – честно сказала она.

   Маркиз ответил ей немного грустным взглядом, исполненным терпения.

   – Ты не удивила меня. Хорошо, я объясню.

   Она положила запястья на край стола, очередной раз укоризненно покосившись на браслет, и приготовилась слушать. Он взял прибор, отрезал кусок сладкого пирога, прожевал, посмотрел на нее снова.

   – Ты не ешь. Не нравится пирог?

   – Жду объяснений, – сказала она доброжелательно.

   – Ничего ужасного я не предлагаю, – сказал он легко. – Мы просто закончим полдник и пойдем ко мне. Сперва беседовать, потом ужинать, после, если захочешь, к нам присоединится... кто-нибудь из тех, кого ты видела вчера. Если ты не любишь так, останемся вдвоем. Твои вещи можно забрать и завтра.

   Полина молчала секунд десять, собирая слова.

   – Это законно? – спросила она наконец.

   – Да, вполне, – подтвердил он. – Более того, тебе это будет выгодно. Став твоим другом, я смогу защитить тебя от неизбежных, хм, трудностей в процессе следствия. Сама понимаешь, что не имея оснований заботиться о тебе, я буду вынужден подойти к рассмотрению твоего случая со всей строгостью.

   – Не понимаю, – медленно проговорила Полина, – как это отражено в праве саалан.

   Вейен выпрямился и посмотрел ей в глаза несколько сверху.

   – Право саалан – это да Шайни. А да Шайни – это я. Ешь. И думай. Не обязательно отвечать тотчас же.

   Сорваться с места в конфликт Полине помешало любопытство. Оно победило омерзение, которое она, оказывается, чувствовала к маркизу уже не первый час и, кажется, не первый день. И на фоне вдруг осознанного чувства она неожиданно поняла, что конфликт, оказывается, гораздо ближе, чем она решила думать. И что она знает об этом с первого дня, с той короткой сцены в холле Старого дворца, во время которой они не обменялись ни словом. И что за ее любопытством стоит еще одно знакомое ей чувство – очень старый холодный и упрямый гнев. Она взяла нож и вилку, отрезала кусочек пирога, прожевала и проглотила.

   – Нравится? – тут же спросил он.

   Полина задумалась. Вкус еды она, конечно же, не чувствовала и вообще предпочла бы сейчас чашку пуэра, а не вот это все.

   – Не знаю, – сказала она без выражения. – Новое...

   – Потом поймешь, – согласился маркиз. И продолжил рассказывать о выгодах, которые ей станут доступны, стоит только принять его предложение.

   Список у него получился очень длинный. Начинался он с избавления от допросов и, что еще важнее, магических исследований Полины и ее возможностей. А заканчивался жизнью в доме маркиза на всем готовом, начиная с еды и заканчивая платьем, и, конечно, полной свободой в выборе занятий – из тех, что Вейен да Шайни одобрит, разумеется.

   Полина механически жевала пирог, чувствуя фактуру творога и фруктов, но не вкус, и думала. Очень быстро.

   Устроить скандал было только способом провалить все сразу и показать себя дурой без тормозов, действительно нуждающейся в опеке. Причем, в понятие "устроить скандал" для Вейена да Шайни, похоже, входил любой отказ, обоснованный собственным мнением, принципами, этикой, да хоть эстетическими пристрастиями, наконец.

   Согласиться было еще одним способом провалить к чертовой матери всю свою жизнь, начиная со дня развода, даже раньше. Со дня, когда участковый гинеколог заперла ее в кабинете, чтобы удержать до приезда скорой, и унесла с собой ее трусы и колготки для страховки. Это согласие значило бы для нее, что не стоило дергаться еще тогда, и отправляло в помойку почти три десятка лет ее жизни одним коротким жестом.

   Обосновать отказ ей следовало так, чтобы, с одной стороны, его нельзя было списать на ее капризы, неосведомленность и иные формы несостоятельности, а с другой стороны, он ни в коем случае не должен выглядеть оскорблением.

   Полина доела примерно половину порции, пока пришла к решению. Поняв, что скажет, она отложила прибор, промокнула рот салфеткой и сделала два глотка фруктового отвара, поданного к полднику.

   – Маркиз, как бы там ни было, я хочу поблагодарить тебя за предложенную заботу, потраченное время и доброе отношение.

   Он улыбнулся, опустив приборы на край тарелки.

   – Нет?

   – Нет, – подтвердила она, постаравшись вложить в голос нужную дозу сожаления. – Я хочу, чтобы ты понял верно. Это не потому, что ты мне не понравился. Признаться, я даже не думала об этом, поскольку мои женские и человеческие интересы сейчас не имеют значения.

   – Вот как? – Вейен да Шайни иронично приподнял брови.

   – Да, так, – повторила она. – Моя судьба была решена еще весной, и эти... у вас прошло чуть больше полугода, кажется? У нас почти год.

   – Не знаю, о чем ты, – качнул он головой, – не отвлекайся и не отвлекай меня. Объясняешь, так объясняй.

   – Да, прости, – согласилась она. – Так вот, с нашей весны до конца нашей зимы у меня было время донести свое мнение о том, что именно ваши делали у нас и почему. Если сейчас я приму твое покровительство, то откажусь от своих слов и предам свою землю. Я здесь не за этим.

   – Политика, – кивнул маркиз. – Что же, это мне по крайней мере понятно. Но если бы обстоятельства сложились иначе?

   – Зависит от того, какими они были бы, – Полина улыбнулась и пожала плечами. – Как я могу говорить о том, чего не знаю?

   – Я понял, – произнес он отстраненно. – Что же, вопрос задан и ответ получен. В рамках маленькой любезности, из хорошего отношения к тебе, скажу – собери вещи с вечера, завтра тебя переведут в Исюрмер. Собираться второпях неудобно...

   – Благодарю тебя, – сказала она с улыбкой. Затем слегка склонила голову, но сделала это так, что маркиз принял этот жест за полноценный поклон и слегка улыбнулся в ответ.

   – Просто помни, что всегда можно сказать "я передумала", хорошо? Тебе будет тяжело, и может быть, ты даже забудешь этот вечер, но я спрошу тебя еще по крайней мере дважды.

   – И за это я тоже благодарна, – ответила она серьезно.

   – Не стоит того, – прохладно ответил он. – От крыльца пойдешь по улице налево до площади, там за часами войдешь в проулок, попадешь на другую улицу, она приведет к набережной. По набережной придешь к Старому дворцу. Завтра увидимся в Исюрмере.

   Через два с лишним часа Полина наконец оказалась в своих комнатах. Чак посмотрел на нее и отошел в угол.

   – Лин, ты злишься?

   – Да, Чак, очень, – признала она. – Но сейчас выкупаюсь и перестану.

   – Не на меня? – уточнил сайни из угла.

   – Нет, – улыбнулась Полина невольно.

   – Плохие люди, длинный день? – спросил Чак, подходя.

   – Да, маленький.

   Она протянула ему руку и ощутила пожатие прохладной сухой лапы, похожей на детскую ладошку.

   – Ужин, Лин? – предложил сайни.

   – Ужин, Чак, – согласилась она. – И горячее пить.

   – Хорошо. Я принесу. Иди купаться.

   Встав под слой горячей воды, Полина с чувством высказалась по-русски. Ни одного печатного слова, включая предлоги, в ее почти двухминутной тираде не было. Продышавшись в тепле и слегка поправив настроение, она еще мельком подумала, вытираясь, что по сравнению с весной расклад почти управляем, по крайней мере пока, и значит, толком ничего еще даже не начиналось. Потом вспомнила: завтра этапируют в Исюрмер, их местный Ватикан. Видимо, там-то все и будет.

   Она вышла в комнату. Чак уже привез тележку с ужином, на ней стоял большой чайник горячего чая, горшочек под крышкой и тарелка, накрытая тонкой глиняной миской. Рядом с тарелкой стояла кучка мисочек со сладкими соусами. Полина погладила сайни:

   – Чак хороший.

   – Лин, кушать, пока теплое, – забеспокоился он.

   Полина послушно повернулась к тележке, сняла крышку с горшочка. В нем был густой рыбный суп со сливками. На тарелке под миской обнаружилась горка оладьев. Все это было очень кстати, и съелось легко и с удовольствием. Чак вылизал посуду перед тем, как увозить ее.

   – Возвращайся, малыш, – сказала она, – будем говорить.

   Он вернулся через несколько минут, как обычно, когда увозил или уносил что-то, серьезный, почти грустный. Сел перед ней столбиком, сложив лапы на застежке жилета, уставился на нее темно-лиловыми бусинами глаз.

   – Чак, нам надо собрать мои вещи сейчас. Завтра утром я уеду.

   – Я знал, – сказал он грустно. – Ты пахла прощанием, когда вошла.

   – Дружить всегда, ты помнишь? – улыбнулась она. – Все мои песенки теперь твои. И твист.

   – Да, Лин, – он подошел, положил морду ей на колени. – Дружить всегда. Петь и танцевать, как ты. Быть немножко, как ты. Расстаться, но быть вместе. А если вернешься, найду тебя по запаху.

   – Если ты найдешь меня, Чак, – улыбнулась она, – мы споем вместе снова. И станцуем.

   – Хорошо, – сайни мигнул двумя глазами сразу. – Давай собирать тебя в путь.

   – И вот еще что, Чак.

   – Да, Лин?

   – Завтра утром не провожай меня. Как будто я ушла и вернусь, хорошо? Чтобы тебе не плакать, и мне не расстраиваться.

   – Хорошо, Лин. Я уйду в гнездо, когда взойдет малая луна. Но немножко посплю с тобой, можно?

   – Конечно, можно, Чак. А теперь давай соберем мои вещи, пока есть время.

   Пока Полина шла в Старый дворец, приводила себя в порядок, ужинала, а потом объяснялась с сайни и собиралась, маркиз Вейен да Шайни успел перейти по порталу в Исюрмер, прождать час, пока магистр вернется из храма Потока, обсудить с ним разные незначащие мелочи, поужинать и перейти к обсуждению судьбы Полины Бауэр.

   – Ну что, Эйе? – спросил магистр. – Решила она что-нибудь?

   – Да, Эрве, – улыбнулся маркиз. – Она считает свое дело политическим и намерена пойти до конца. Моя защита ей не нужна.

   Магистр вздохнул.

   – Жаль, Эйе, я надеялся.

   – Я сделал все, что мог, Эрве, – Вейен пожал плечами.

   Сделал маркиз не все. Как светский следователь, он должен был предложить подследственной принять защиту Академии, но этот ее выбор не входил в его интересы. Говорить об этом магистру он не стал. В конце концов, Эрве достаточно подставлял его своей глупостью и нерасторопностью.

   – Значит, она уверена, что пройдет следствие благополучно? – уточнил магистр.

   – Не сказал бы, – возразил маркиз. – Похоже, ее собственная судьба ей совершенно неинтересна. Представь, Эрве, она даже не согласилась побыть со мной ночь, хотя мой дом гораздо удобнее Старого дворца.

   – Значит, шар правды и дознание? – снова вздохнул магистр.

   – Шар правды? – переспросил маркиз. – Эрве, ты недостаточно наслушался от нее в суде? Всякий раз, когда ей давали шар в руки, из-под ее языка сплошным потоком начинали сыпаться иголки. По крайней мере, я так это чувствовал.

   – Да, это были неприятные минуты, – согласился магистр. – Но что тогда, Эйе?

   Маркиз да Шайни улыбнулся.

   – Просто доверься мне. Как и всегда.

   Утром, когда Жехар постучал в дверь комнат Полины, Чака там уже не было. Она поднялась, крикнула: «Сейчас выхожу», – оделась, провела расческой по волосам, сунула ее в боковой карман сумки, подхватила багаж на плечо и вышла.

   – Уже готова? – уточнил нобиль.

   – Да, – она коротко развела руками.

   Он кивнул, молча поставил портал, плотно взял ее за руку выше локтя и шагнул в мутную белизну вместе с ней. "Как в облако", – успела подумать она и вышла в холле здания. Там ее ждала позавчерашняя досточтимая.

   – В лабораторию, – сказала она Жехару, снимая сумку с плеча Полины. – Маркиз уже там.

   Полина послушно шла рядом с нобилем, удерживающим ее за плечо, невольно сравнивая движение с переходами по коридорам "Крестов" с наручниками на руках, и пыталась зацепиться за что-нибудь взглядом. Как назло, не попадалось ничего достойного внимания. Как и весной.

   Открыв дверь лаборатории, Жехар подтолкнул ее вперед, а сам остался в коридоре. Полина сделала шаг, увидела Вейена да Шайни, смотрящего прямо ей в глаза, успела заметить каких-то досточтимых в комнате, и мир в ее глазах сошелся в точку.

   Женщина кульком осела на пол. Досточтимый Эрве поморщился.

   – Маркиз, можно было и поаккуратнее.

   – Эрве, ты помнишь мою версию? – невозмутимо отозвался Вейен да Шайни.

   – Ну да, но... – начал было магистр – и осекся, встретив улыбку бывшего друга и наставника.

   – Эрве, ты собрался увидеть руку, не снимая перчатки? Я же сказал, доверься мне.

   – Как хочешь, – неожиданно холодно ответил досточтимый Эрве. – У тебя три дня.

   – С каких пор ты ставишь мне сроки, Эрве? – полюбопытствовал маркиз.

   – Это дело на личном контроле государя, – напомнил ему магистр. – И ответа он ждет от меня. А ты – светский следователь.

   Вейен ответил ему очень саркастичным полупоклоном.

   – Хорошо, досточтимый. Я приложу все силы, чтобы успеть.

   Эта сцена удивительно точно совпала по времени с беседой виконтессы Асаны да Сиалан и маркиза Айриля да Юна о перспективах работы с клубом «Последние рыцари». По счету Озерного края, оба события имели место девятого апреля.

  24 Долг и честь

   Десятого апреля Дейвин посмотрел на календарь, увидел там понедельник и решил, что проведет этот день в резиденции. Он не смог решить сразу, выходной ли это все еще или уже больничный, но с самого утра знал, что обязательно нужно сделать. Обязательным делом первого же свободного промежутка времени он счел визит к мерину Болиду. Так, определяясь с остальными планами, граф и пошел в сарай, где был оборудован денник. Конь сперва сделал вид, что не видит Дейвина, потом вообще ушел в дальний угол денника. Да Айгит чувствовал себя довольно глупо, пытаясь дозваться его.

   – Обиделся. Вас долго не было, господин маг. Звери такого не любят, а кони особенно. Я читал, они обидчивые.

   Дейвин посмотрел Зрением, не поворачивая головы. Ну так и есть. Мальчик Сережа. Тот самый, рванувшийся в драку с одноклассником, высмеявшим при нем Искусство и магов. Граф повернулся и с интересом посмотрел на подростка. Нескладный, костистый, длинноногий и длиннорукий, темные волосы, белая кожа... и бирюзовые сполохи, окаймленные алым, над макушкой.

   – А ты? – чуть улыбнулся он, спрашивая. – Ты тоже обидчивый?

   Подросток скорбно кивнул головой:

   – Да. И нервный. И память долгая.

   Дейвин сам не знал, что им двинуло в ту минуту. Возможно, мелодии, а главное – слова, всего лишь пару суток назад истязавшие его больше двух часов. Возможно, память о себе в этом же возрасте и о своих школьных драках. Быть может, было и что-то еще.

   – Долгая память – это хорошо, когда собираешься долго жить, – сказал он, внимательно глядя на подростка. – Особенно когда в твоих руках большие возможности и власть.

   Тот вспыхнул, почти до слез, и отвернулся:

   – Зачем вы?.. Мне же уже отказали. Олесю забрали, а мне сказали – перерос, уже поздно, опасно для жизни.

   – Опасно, – подтвердил да Айгит. – Правда, мне показалось, что ты не робкий. Прыгун, конечно, был не настоящий, иллюзия, но атаковал его один ты.

   Мальчик смотрел на него смущенно и независимо, а над его плечами полыхало бирюзовое с алым зарево.

   – Ну тут ведь как, – пожал он плечами, – или убьет, или нет. Но попробовать-то стоило.

   И Дейвин да Айгит решился.

   – Айдиш меня вряд ли поймет, – сказал маг. – Но я не буду спрашивать. Пойдем пробовать.

   Он в два движения поставил портал, крепко взял мальчишку за руку и сказал.

   – Шагаем вместе, когда я скажу "три". – И, сосчитав до трех, шагнул в портал вместе с подростком.

   В храме Потока на острове было пусто. Храмовый Источник тихо сиял, отбрасывая блики на стены и пол.

   – Нам сюда, – указал Дейвин на вертикальный столб света, неотличимый от солнечного луча и пока невидимый подростку.

   Сережа, не раздумывая ни секунды, сделал шаг в указанном направлении.

   – Меня подожди, герой, – усмехнулся Дейвин, в один шаг поравнялся с мальчиком, снова взял его за руку и вошел с ним в Источник.

   – ...радуга... – тихо и удивленно сказал мальчик, озираясь.

   Судя по виду Сережи, он вовсе не собирался умирать. Поток принял его, как свою часть, усилил и выровнял ауру, и сейчас играл разноцветными бликами на лбу и скулах мальчика. Разумеется, видеть это можно было только Зрением, зато очень ясно и четко.

   – Да, радуга, – согласился Дейвин. – Она в Источнике всегда. Но хватит на первый раз. Пойдем.

   Мальчик вышел из Источника, попытался переступить через магическую нить на полу, запутался в ногах и пошатнулся. Дейвин поддержал его за плечо.

   – Господин маг?

   – Что?

   – А Олеся... она так тоже видит?

   – Да, – подтвердил граф с улыбкой. – Теперь вы оба так будете видеть. Всегда. Но пойдем признаваться. Готовься к скандалу, парень.

   Скандала, однако, не было. Айдиш, посмотрев на ученика с порога кабинета, укоризненно сказал:

   – Я считал тебя благоразумным человеком, Дейвин.

   – Я тоже так о себе думал, Айдиш, – невозмутимо согласился граф.

   Айдиш посмотрел на воспитанника.

   – За расписанием дополнительных занятий подойдешь завтра. Сейчас иди к себе и привыкай к восприятию заново.

   Сережа вопросительно посмотрел на графа. Тот пожал плечами.

   – Тебя проводить? Впрочем, зачем я спрашиваю. Айдиш, где его комната?

   – Второй этаж, прямо по коридору до зимнего сада, там направо, пятая дверь, – сказал директор подчеркнуто ровно. Затем встал, выглянул в приемную к секретарю. – Айне, свяжись с Идженом, пусть он передаст князю, что я прошу о встрече.

   Дейвин усмехнулся про себя. Естественно и очевидно, что теперь, когда все сделано, любые слова досточтимого будут речами об уплывших рыбах. А вот сообщить сюзерену о нарушении вассалом принятого регламента – это серьезно. И мальчик не виноват: в конце концов, решение принимал не он, а взрослый человек и внелетний маг. Ему и отвечать. Но обречь этого мечтателя прозябать, так никогда и не увидев красоты Потока, Дейвин не мог. Он считал, что достаточно и одиннадцати малышей, увезенных за границу края из-за небрежности и легкомыслия досточтимых. Этим детям уже никогда не увидеть мир целиком, со всеми нитями и струями, невидимыми зрением смертного. Но вообще-то, досточтимым следовало спросить если не их самих, то их родителей, хотят ли они своим детям такой судьбы. А подросток, готовый рискнуть жизнью ради чуда, имел право хотя бы на несколько минут этой красоты, тем более что платить цену он был готов и сам сказал это половину местного года назад. И поскольку об инициации Сережа просил именно Дейвина, ему и следовало выбирать. И принимать ответственность за свое решение тоже должен был он, ведь мальчик свой выбор сделал еще осенью.

   Отведя Сережу отлеживаться и пользуясь свободным промежутком, Дейвин написал Евгению. В письме было все на свете, начиная с суда и заканчивая выездом с байкерами, и заняло оно восемь экранов текста. А потом он вернулся к Болиду, захватив с собой на всякий случай сушек. Гнедой поганец как раз демонстрировал свой характер Унриалю. Тот тоже был предатель и злодей, поскольку забыл бедную лошадку на целых два месяца. Ради этой демонстрации он даже соизволил повернуться к Дейвину мордой. Правда, так и не подошел.

   – Ах, так, – сказал Унрио. – Значит, ты теперь меня не любишь. Тогда я сяду здесь и буду сидеть до темноты.

   Дейвин покосился на него с улыбкой.

   – Пойдем-ка лучше пить чай. А ты, Болид, стой тут один и жди кого-нибудь другого, раз мы тебе не нравимся.

   Забрал Унрио и действительно ушел, делая вид, что не слышит возмущенного фырканья за спиной. Во дворе их поймал Вася-повсюду.

   – Булька с вами не пошел, да? Ну оно и понятно, вас же долго не было.

   – Не пошел, – кивнул Дейвин. – Погуляешь с ним?

   – За тем и иду, – как о чем-то само собой разумеющемся ответил Вася.

   – Вот и славно, – сказал граф и повернулся идти.

   – Господин маг! – позвал подросток.

   Дейвин повернулся, вопросительно посмотрел.

   – За Сережу спасибо, – вдруг сказал Вася. – А то он с осени извелся весь.

   – За себя он сам поблагодарит, – улыбнулся Дейвиин. – А тебе ведь, наверное, тоже хочется?

   Задав вопрос, он с удивлением увидел, что на лице Васи написалось очень четкое "нет", как мальчик ни пытался быть вежливым.

   – Я бы лучше, – сказал он, – в школу полиции. Только после интерната вряд ли возьмут.

   Дейвин ответил на его сомнение уверенной усмешкой.

   – Это мы еще посмотрим, – сказал он весело, – кто кого и куда возьмет или не возьмет. Но туда можно только с аттестатом о полном среднем образовании, насколько я помню.

   – Четыре года еще, – кивнул Вася. – Но ничего. Четыре года – это недолго. Не вся жизнь. Спасибо, господин маг.

   Дейвин кивнул и повернулся к Унрио.

   – По-моему, пора обедать. Составишь компанию?

   После обеда граф да Айгит пошел к сюзерену получать заслуженную трепку. И услышал о себе много неприятного. По мнению Димитри, Дейвин после отъезда Евгения Ревского из края стал подпадать под влияние окружения так же быстро, как самые непослушные из недомагов. Князь помянул Медуницу и Агнис да Сиварес, высказался про вредное влияние боевиков на графа и наконец спросил, что Дейвин планировал делать, получив труп в Источнике.

   Терять графу было нечего, и он решил подражать Медунице до конца. На свой, разумеется, лад. Он изобразил гримасу, похожую на непроницаемость Валентина, капитана "Последних рыцарей", и сказал:

   – Во-первых, мой князь, по крайней мере я получил бы аргумент для всех остальных. Их там, – он кивнул за окно в сторону школьного крыла, – больше одного. Думаю, пятерки три. А во-вторых, я сразу знал, что в случае неудачи похороню его как героя. В лучшей лодке, какая только найдется. Храбрость заслуживает уважения.

   Димитри в ответ взглянул на Дейвина бешеными глазами и некоторое время сверлил его взглядом в упор, слегка наклонив голову. Дейвин отвечал невозмутимой вежливой полуулыбкой. В конце концов Димитри резко отвел глаза и отрывисто сказал:

   – Иди.

   – Мой князь, – поклонился Дейвин. Встал и вышел.

   На его счастье, досточтимой Хайшен еще не было в Новом мире. Дознаватель Святой стражи была даже не в своем монастыре. Она остановилась в Исюрмере и готовила отчет о следствии в колонии. Ей еле удалось пропихнуть в группу следователей по делу Полины одну досточтимую из отряда, собранного для работы в крае. Досточтимую звали Агуане. Она выглядела милой молчаливой девочкой и казалась совершенно безобидной, если не смотреть ей в глаза. О том, что взгляд ее выдает, она знала, поэтому предпочитала смотреть в документы или в стол. На самый плохой случай – в сцепленные руки. Хайшен получала от нее отчеты Зовом в каждом перерыве, как только Агуане отходила из допросной поесть или на молитву.

   В первый день в Исюрмере Хайшен думала, что магистр совершенно зря послушал маркиза да Шайни. И что лучше ему было сразу отдать распоряжение начинать второе расследование и определять формат выплат, а заодно инициировать переговоры с краем. И ставить целью переговоров убедить край принять хотя бы часть возмещения не деньгами, а произведенными товарами и трудом граждан метрополии. Но уже к первому вечеру, после четвертого отчета от Агуане, дознаватель поняла, что ситуация выглядит плохо и может развиться в настоящую проблему. Империя еще может потерять край. А вместе с новой колонией – и Академию. Для Хайшен, искренне верной клятвам, ничего хуже не было. И не только потому что она, Хайшен из семьи да Кехан, отказавшаяся подписать брачный договор с маркизом да Шайни, теряла свое убежище. С ней вместе теряли убежище все маленькие маги, забранные в монастырские интернаты из семей, подобных семье да Гридах, все смертные вдовы магов, погибших, исполняя долг перед империей, все дети пастухов и рыбаков, упавшие в Источники и выжившие, но необученные, и все дети Нового мира, забранные от перепившихся и мертвых родителей или отданные своими непутевыми матерями в руки досточтимым ради сохранения малышам жизни и будущего.

   Водка в гаражах на Славы закончилась на третий день, остальное – на четвертый, как Айриль и оценил. Выпив примерно половину припасенной минералки и разобрав телефоны из ведра, проснувшиеся решили заглянуть в интернет и посмотреть хотя бы, утих ли срач и прекратили ли их склонять по всем падежам. Наткнулись, однако, на вторую волну воплей по поводу того, что байкеры продались сааланцам с потрохами. Выли, разумеется, диванные воины и комнатные стратеги. Народ пошарил глазами по загашникам, перебросился парой реплик и убедился в очевидном. Продолжить было нечем.