Текст книги "У свободы цвет неба (СИ)"
Автор книги: Эгерт Аусиньш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 65 страниц)
Макс, услышав это, аж привстал, потом сел за стол обратно и ответил:
– Нет, Лиса, сперва мы закончим с обедом. А то я даже загадывать не берусь, когда мы сегодня поужинаем. Сейчас вернемся в резиденцию, вытащим Синана из библиотеки и спустимся в лабораторию для первой проверки, а потом будем получать разрешение на опыт в Лебяжьем.
Я послушно пихнула в рот пирожок, еще не понимая, что моя жизнь сделала очередной крутой вираж уже почти целую минуту назад. У меня всегда был талант протупить все, что только можно, а потом пытаться увернуться от перспектив расхлебывать последствия. Второе ни разу не удалось, кстати. А когда казалось, что почти удалось, выходило только хуже. Тоже ведь своего рода гениальность. И когда мы порталом прыгнули в резиденцию, я все еще размышляла по большей части о том, насколько моя внезапная идея вообще применима, чем о том, что это вообще значит в практическом приложении. И когда мы ковырялись в модели, я тоже смотрела на ситуацию чисто теоретически, отчасти забавляясь тем, что Макс принимает меня вполне всерьез, как напарника и коллегу, а для Синана я что-то вроде вундеркинда, решающего в песочнице теорему Ферма, не сняв подгузник. Соображать что-то о значимости случившегося я начала только тогда, когда наш отряд сняли с дежурства и отправили в оцепление вокруг зоны отчуждения. Только нас не выбирали по жребию, а за остальных командиры сааланским обычаем бросали кости. И их маги остались с ними, а я со старшими магами отправилась в Зону, ловить этот самый спонтанный портал ненулевой протяженности.
Уже находясь за периметром, я все еще не понимала смысла и силы своей заявки полностью. И даже когда эта чертова дыра, ничуть не похожая на обычный портал, возникла прямо у нас перед глазами и оттуда дунуло горячим воздухом с запахом ржавчины, а я закричала: "Макс, давай!" – стянула края прорехи и попыталась запихать их внутрь, как делала это в восемнадцатом году на расстоянии нескольких километров, – что было, конечно, ошибкой, – я все еще не понимала, что делаю. А потом понимать стало некогда, потому что нас с ним втянуло в портал и выплюнуло с той стороны. Вот только тогда, стоя на серо-ржавом песке чужого мира и озираясь вокруг, я и осознала сразу все. И что с нашего разговора в кафе на Седьмой линии прошел почти месяц. И что я приняла участие в эксперименте в зоне отчуждения. И что этот эксперимент согласован с наместником. И что мы сейчас своими глазами видим мир, откуда приходит к нам фауна. И что, вообще-то, будет классно убраться отсюда как можно быстрее. В первую очередь создателю модели, способному применить к ней данные, полученные во время натурного опыта. То есть Максу, который стоял рядом со мной на сером песочке и смотрел на меня с обычной мягкой иронией. Я тоже улыбнулась.
– Ну что, – заявила бодро. – Порталы отсюда ведут только в Зону, иначе мировое сообщество Земли верещало бы уже, как укушенное. Так что ищем следующую дыру и возвращаемся.
– Вот именно что ищем, – согласился он. – Они в одном месте два раза подряд не появляются.
– Ну тогда пошли? – спросила я. – Только куда?
Макс пожал плечами.
– Пока, наверное, прямо. Потом поймем.
И мы пошли прямо.
Пейзаж оказался довольно однообразным: песок серо-рыжего цвета, в нем редкие гряды камней, явно обитаемые. Знакомиться с обитателями не пошли – мы с ними и так были слишком хорошо знакомы. Макс, правда, заикнулся, что надо бы проверить их на разумность – чисто для порядка. Но я мрачно покосилась на него и напомнила, что за десяток лет контактов никакого интереса к нам, кроме гастрономического, они не проявили, так что с их разумности, даже если она реально присутствует, толку немного. Небо мира оборотней было в какой-то белесой дымке, так что парило, как перед грозой, было жарко, потно и хотелось пить.
Первый портал мы нашли только к ночи, и Макс, обсчитав его, выяснил, что пропускная способность для двух тел общей массой больше центнера недостаточна. Такие крупные дырки, как втянувшая нас, похоже, образовывались не каждый раз. И эта была маловата даже для меня. Ну да оно и понятно, оборотни все-таки имели среднюю массу килограммов сорок – по прикидкам, конечно, точно-то их никто не взвешивал, взвешивали останки в утилизационных пакетах, прямо на месте отстрела, и массогабаритные реконструкции. Но поскольку твари выскакивали группами, у нас были приличные шансы найти окошко в размерчик для двоих, пробыв тут достаточно долго. И вот это последнее было совершенно лишним. Поэтому, кое-как переночевав на песочке на коленях друг у друга по очереди, с утра мы пошли дальше, на этот раз направо. К возникшему в полдень порталу мы тупо не добежали, а еще один пропустили, отдыхая после рывка. Сообразив, что бегать за порталами, не имея запаса еды и воды, довольно глупо, мы договорились идти помедленнее и смотреть повнимательнее. И перед закатом были вознаграждены появлением буквально в десяти метрах от нас дыры, способной вместить Макса. Тогда-то я на него впервые в жизни и наорала. Он решил, что первой надо отправить меня. Я ответила матом, для понятности, и добавила пару пожеланий, подтолкнув его к порталу. Он зыркнул на меня и нырнул туда. А я пошла по песочку дальше. И пилила весь остаток дня, ночь и день, и только следующей ночью, часа через три после заката, увидела дыру, способную переместить меня обратно. Но занять ее не успела: три мелких оборотня выскочили из-под камней, и я замерла, надеясь не привлечь их внимания. Когда портал закрылся, я еще пару часов шла в резвом темпе, создавая между собой и грядой камней с ее обитателями устраивающую меня дистанцию. А потом села на песок, то есть повалилась, где стояла, и некоторое время осознавала, что пока еще цела, не сожрана и даже не понадкусана, руки-ноги на месте и магический резерв позволяет не сдохнуть от жажды еще около ста часов. И уж час-то на вполне оправданную истерику у меня всяко есть, только высаживать на нее резерв – полная глупость. Поэтому я просто сидела на песочке, тупо глядя в пространство, и пыталась успокоиться, пока не увидела, что прямо передо мной приглашающе раскрылась дыра. Я даже вставать не стала, просто сиганула в нее кувырком с песка. И выкатилась в прохладную болотную водичку родного мира, под привычное серовато-белесое небо, судя по траве, уже пролившееся дождем час или два назад.
В резиденцию меня возвращали под конвоем из двоих магов, осмотренную от макушки до пяток магически и физически, в "тигре" Асаны да Сиалан и с кем-то из местных баронов в роли водителя. Я, сидя между магами, то принималась нервно хихикать, вспоминая первую поездку к Димитри, то пыталась справиться с дрожью. Набор событий был тот же, только навыворот. Раздевали и переодевали меня на месте, сразу за границами зоны отчуждения, и князь не сам пришел за мной, а меня везли к нему. От кофе в машине я отказалась: побоялась расплескать. Да и потом... ну что я, еще четыре часа не потерплю? Тем более до Источника тянуться недалеко. Прямо из машины меня проводили в кабинет наместника. Димитри смерил меня мрачным взглядом.
– То ли высечь, то ли наградить... Я так и не решил. Иди восстанавливайся. И будь добра, сделай так, чтобы эту неделю я тебя не видел и не слышал о тебе ничего нового. Ты меня очень сильно рассердила.
– Можно подумать, я нарочно, – вздохнула я, выходя.
– Да лучше бы нарочно, – ответил он, отвернувшись. Видимо, и правда злился.
Иван Кимович Рудой в кои веки принимал наставника на своей территории – в рабочем кабинете. Подполковник в отставке был в пиджачной паре с галстуком, похоже, приобретенной еще до присоединения, и в цинично-желчном настроении.
– Приплыли, Ваня, – сказал он. – Оппозиция займет в новом правительстве не меньше шестидесяти процентов мест, и первое, что с нас спросят, – это окончание процесса реабилитации. А у нас две ситуации, одна другой краше, и обе повесят на ведомство. А за ними список, которого хватит на пожизненное при первой попытке вернуться из-за звезд домой для всех, кого наместник так красиво убрал из-под удара.
– Батя, с Медуницей пусть сами разбираются как хотят. По нашим спискам она не проходила, в отличие от Бауэр.
– Да они-то разберутся... – вздохнул старик. – А вот с Бауэр придется договариваться нам.
– А с ней-то что теперь? – не понял Рудой. – Формально реабилитирована, компенсацию от императора приняла...
– Не понимаешь? – коротко глянул на него Батя.
– Нет, – честно признал Рудой.
– Хорошо, тогда попробуй представить себе, что она вернулась и снова пишет в сети. Причем не школу свою на коленке, а просто мемуарчики. Допустим, решила сравнить следственные процессы там у них и тут у нас с точки зрения обвиняемого. Представил?
Иван Кимович крякнул и потер рукой затылок. Старик сухо усмехнулся и невозмутимо добавил:
– Это я еще не говорю о ее собственном взгляде на компенсацию от императора и ту коллизию с ддайг, из-за которой она сейчас находится в их сельве.
– Бать, но ты же сам сказал, что возвращаться она не планирует, – окончательно растерялся Иван Кимович.
– Ваня, это работает не на нас. И даже не на наместника. Это работает только на нее, поэтому нужно уговорить ее вернуться. Если бы она мирно сидела в их столице или в сааланском городе на новом континенте, Дегейне, то и бог бы с ней. Но она же опять на острие внимания. И опять изображает полное отсутствие интереса к общественному мнению о себе. Сам понимаешь, что это значит?
– К ней пойдут за интервью, – обреченно произнес Рудой. – И содержание будет зависеть от того, кто к ней пойдет и с чьим заказом. А у нас тут и так...
– Вот именно, – кивнул Батя. – Ищи того, кто лично ей не примелькался, и пусть возвращают ее в край под любым предлогом. Но добровольно, Ваня. Добровольно, понимаешь меня?
– Ну да, – понуро кивнул Рудой. – А то опять выбрыкнет, и будет по результату так, что лучше бы и не начинали.
– Не в том дело, Ваня. Эти дикари все до одного эмпаты. А что они с животными и растениями делают, тебе лучше не видеть. Бауэр у них за живого идола, так что малейший нажим, давление – и поминай как звали. Хоронить будет некого, без шуток и метафор.
– Я понял, – окончательно помрачнел Рудой.
Когда Эгерт отправился в Дегейну снова, а это было в середине лета, он опять присоединился к группе землян, но в этот раз она была очень маленькой, не больше пяти человек. Переводчиками опять были Нимеан и Кесеш. А сопровождали они, кроме Эгерта, который был далеко не основной фигурой в экспедиции, важную гуманитарную миссию. Миссия состояла из двух врачей и одного конфликтолога. Четвертым был молодой полицейский, направленный для выяснения ряда формальных вопросов к госпоже Бауэр. Осторожные расспросы о сути и цели его миссии он пресек безразличным движением плеча и одним словом: «Послали...» Эгерт решил быть навязчивым и уточнил, что пославшие не определили миссию как секретную, и значит, присутствовать при разговоре журналисту можно.
Устраивались в этот раз при храме. Поселение, в котором ддайг забрали Полину Юрьевну, отошло им по договору с вице-императором, а для нужд саалан аборигены расчистили площадку под жилой поселок прямо у стен храма. Сейчас он активно строился, между новыми, не успевшими потемнеть домами пахло свежим деревом и срезанной травой. Домики напомнили Эгерту украинские мазанки, да снаружи и были ими. Четыре столба, подпирающих крышу, устланную ветками и высушенной травой, стены на плетеном каркасе, обмазанные глиной и ею же покрашенные в кремово-белый цвет. Внутри отличия были более заметны. Сложенные из камня куполообразные очаги на высоких фундаментах и постели из войлока на нескольких слоях жердей, положенных друг на друга, развеивали атмосферу повестей Гоголя. Но дома для переселенцев уже были готовы и строились новые. Люди все еще переживали свое чудесное спасение от мучительной смерти и благодарили своего пророка за благополучное избавление от беды. Они даже успели раскопать и засеять огороды, так что голодная зима им не грозила. Подумав это, Эгерт одернул себя: какая зима, тут же экваториальный пояс. Не все ли равно, когда сеять и когда снимать урожай.
Экспедицию поселили в одном из свободных домов, будущие обитатели которого еще только должны были прибыть на корабле, шедшем с Герхайма. Врачи Кирилл и Борис, оглядевшись, оптимистично определили место жительства как "почти курорт". Конфликтолог Марк, хмыкнув, витиевато выругался и, задрав голову к своду, вопросил крышу, почему именно он собирает собой всю новую и малоизвестную болезнетворную флору. Кесеш отреагировал немедленно и совсем не дружелюбным тоном:
– Не бойся заболеть здесь ничем, кроме того, что сам привез с собой из-за звезд.
Обстановку разрядил полицейский Богдан.
– Кесеш, – спросил он, – а сколько до того места идти? И когда выходим?
Переводчик повернулся к нему с каменным выражением лица.
– Вы не пойдете пешком. Вас перенесут маги. Мы отправимся, когда они придут.
Как более опытный приключенец, Эгерт счел себя вправе выступить с предложением.
– Тогда, наверное, плотно есть не стоит? После таких переходов может слегка мутить, и голова, бывает, кружится...
– Да, – подтвердил Кесеш. – Маги уже вышли из храма и идут сюда, я их слышу.
И действительно, журналист едва успел закончить заряжать пленку в ФЭД, когда в домик экспедиции вошли две девушки, по-саалански милые и улыбчивые, в одинаковых бирюзовых брючках и светло-голубых туниках. Цвета вроде бы были такими же, как у личной гвардии наместника в крае, но по характерным складкам на материале Эгерт узнал лен. Девушки представились стандартными сааланскими именами, с улыбками спросили, готовы ли господа путешественники к выходу и, получив утвердительный ответ, сразу же вышли. Врачи подхватились раньше всех, конфликтолог с полицейским рванули за ними, а Эгерт завозился, убирая фоторукав в рюкзак, и получил улыбку, полную удивления. Зато в портал он пошел первым, сразу за одной из магесс, показывая пример остальным. Вслед за ним вышел слегка зеленоватый полицейский, судорожно вдохнул и кротко сказал: "Хорошо, что не ели". За ним вышли врачи, за врачами – конфликтолог со скорбным лицом. Доктор Борис, глянув на него, немедленно достал из кармана карамельку и протянул страдальцу. Полицейский завистливо вздохнул.
– Карамельки нет, – отреагировал доктор Кирилл. – Есть сигареты. В целом вредно, но от тошноты спасет.
– Не курю, – вздохнул полицейский.
После шестого скачка голова немного шла кругом даже у Эгерта, привычного к перелетам и не подверженного морской болезни.
– Последний прыжок остался, – сладкими голосами уговаривали магессы. – Совсем коротенький, вы даже не почувствуете.
– Коротенький? – радостно спросил доктор Кирилл. – Тогда мы пешочком, оно для здоровья полезнее.
– И фотографии будут! – подхватил инициативу Эгерт.
Улыбки магесс увяли, но возражений не последовало. Четырехчасовой пеший переход после скачков через порталы показался скорее прогулкой, так что в ддайгский город экспедиция вошла в хорошем настроении. Улыбался даже конфликтолог. Это их всех и спасло. Городская стража была совершенно невидима, пока экспедиция не пересекла черту, отделяющую поселение от окружающего редколесья. Но стоило землянам шагнуть в город, им вышли навстречу. Правда, копья держали на отлете, а не совали их под подбородок пришлым.
Кесеш уже здоровался, представлял соплеменникам врачей и Марка, одновременно что-то рассказывая такое, от чего половина стражниц сочувственно косились на землян, другие не скрывали усмешек. Врачи озирались по сторонам, Кирилл уже успел подмигнуть кому-то из женщин-ддайг, Борис блаженно уставился в небо, любуясь облаками, и ддайг чуть не с умилением наблюдали за ним. Наконец переводчик сказал: "Пойдемте вас устраивать" – и повел их куда-то через город. Марк разочарованно глянул на магесс, уже ставивших портал.
– Мы придем за вами на шестой день, – сказала вторая из них, обернувшись от белесого тумана, в который ей предстояло шагнуть, чтобы выйти за десяток с лишним километров отсюда.
С полицейским, точнее, с его родом занятий и целью визита возникло больше всего сложностей. Ддайг долго не понимали ни концепции контроля порядка, когда все уже случилось, ни идеи совместной жизни в одном и том же поселении людей, соблюдающих общие правила, и тех, кто правил не соблюдает и не собирается. После того, как удалось донести это, настала очередь объяснять, что может быть нужно человеку, представляющему такую охрану порядка, от мертвой, да еще и ушедшей из поселения. Полицейский офицер вытер вспотевший лоб и начал лекцию о системе учета гражданских состояний. Через пять фраз уже знакомая Эгерту Ранай схватилась за голову совершенно буквально и очень темпераментно.
Объяснив с грехом пополам общие принципы паспортного учета и контроля, офицер перешел к положению приемной дочери Полины Юрьевны. Он объяснял, что порядок должен быть восстановлен, у дочери гражданки края должно быть гражданство, документы, право на образование, медицинскую и юридическую помощь, право на труд, на участие в выборах и прочие не менее важные права. Его слушали с полчаса. Эгерт делал пометки в блокноте и отчаянно жалел об отсутствии диктофона. Кесеш, переводя, был королем ситуации. Но минута его настоящей славы началась тогда, когда Хтош сделал полицейскому знак "подожди", выставив руку ладонью вперед, и обратился к переводчику напрямую. После этого Эгерту показалось, что он попал в оркестровую яму в момент настройки инструментов всем оркестром сразу: ддайг желали что-то выяснить у Кесеша. Все одновременно.
– Они его не порвут? – озабоченно спросил полицейский у журналиста.
– Не должны, – ответил Эгерт. – Он для них ценен, хоть они его и изгнали.
– Хорошо бы, – вздохнул офицер. – А то как мы без него...
– Богдан, а почему с этим поручением отправили вас? – решился спросить Эгерт.
– А кого еще? – риторически вопросил офицер. – Из свободных на городском уровне есть только я, не территориалов же посылать. Они, конечно, будут рады, но на земле сейчас работы и так хватает, а это чисто процедурный вопрос.
– Офицеры, работающие на уровне города, очень редко бывают настолько свободны, – качнул головой журналист.
Он предположил, что слышит довольно неуклюжее вранье, и, указав на несоответствие, надеялся получить более стройную версию, пригодную для статьи, но услышал совершенно неожиданное для себя.
– Изначально планировалось, что я буду работать с сааланскими курсантами, их уже трое в ведомственном университете. Ориентируясь на их демократичность, было предположено, что им будет проще общаться с человеком, который за них разберется в сложностях нашей субординации. Но оценка была не вполне верна, и в реальной ситуации они предпочитают обращаться адресно к тому, кто конкретно занимается нужным им вопросом, проходя мимо субординации, как будто ее и вовсе нет. Моя должность оказалась излишней, а отпустить из города обратно в район меня отказались. Вот, отправили сюда...
– Офицер, – сказал Кесеш, наконец разобравшись с соотечественниками. – Можешь идти решать ваши вопросы. Хтош разрешил. Айма и Ургеш проводят тебя.
– Нас, – поправил Эгерт. – Я должен сфотографировать это и записать разговор.
Полицейский одарил его далеко не радостным взглядом. Кесеш, даже не кивнув, развернулся к двум ддайгским мужчинам и что-то им пропел на своем языке. Те, еле обернувшись на Эгерта и его собеседника, двинулись вперед. Пришлось поторопиться за ними. Путь до знакомого пригорка занял едва ли полчаса. Госпожа Бауэр сидела на одном из камней и смотрела куда-то вдаль. Офицер полиции решительно направился к ней, Эгерт двинулся за ним. Полицейский поднялся на холм, встал напротив женщины, кашлянул, привлекая ее внимание. Она чуть приподняла подбородок.
– Здравствуйте, Полина Юрьевна, – сказал офицер. – Я следователь по особо важным делам Богдан Шубин.
– Я вас совсем не помню, – задумчиво произнесла она.
– И неудивительно, – кивнул офицер Богдан Шубин. – Я единственный из всего отдела не занимался вашим делом в двадцать седьмом году. Рылом тогда не вышел. Сейчас приехал вас повидать и задать пару несрочных вопросов. Не обижают вас тут?
– Меня? Тут? – Полина Бауэр приподняла брови и вежливо улыбнулась. – Хорошая шутка, господин офицер.
Богдан Шубин откашлялся снова.
– Рад, что вам весело. Полина Юрьевна, я могу обсудить с вами формальности?
На лицо женщины как будто упала тень.
– Давайте попробуем.
– Вам надо оформлять опекунство официально, а это можно сделать только в крае, вы понимаете?
– Во-первых, не опекунство, а усыновление, Богдан... простите, не запомнила отчество.
– Матвеевич, – вздохнул офицер.
– Да, Богдан Матвеевич, усыновление я оформлю, но сперва мы с дочерью закончим устанавливать отношения с ее народом. Менять ей национальность я не намерена, да это и невозможно.
– Понял, – коротко кивнул полицейский. – Объяснение напишете?
– На чем? – вопрос женщины был полон искреннего интереса.
Полицейский молча достал из сумки, висевшей на его плече, папку и шариковую ручку.
Полина Юрьевна взяла протянутое, положила лист на папку и принялась писать.
В ГУВД Санкт-Петербурга Шубину Богдану Матвеевичу. Объяснение.
В связи со сложной ситуацией, возникшей между дальними родственниками моей приемной дочери Полины, и связанными с этим затруднениями в выезде из города их проживания прошу отсрочить оформление документов об усыновлении ее мной на шесть месяцев от сегодняшнего числа.
Полина Юрьевна Бауэр
– Какое сегодня число? – спросила она, повернувшись к Эгерту.
– Должно быть шестнадцатое июля, – ответил журналист растерянно. – Отправлялись четырнадцатого и ночевали.
– Поставлю семнадцатое на всякий случай, – решила женщина вслух и отдала лист.
Полицейский аккуратно поместил объяснение в папку, поблагодарил, попрощался, да и пошел с холма.
– Вы больше точно ничего от нее не хотите? – спросил Эгерт.
Богдан пожал плечами:
– А что еще я могу от нее хотеть? Все, что было в моих силах, я сделал. Объяснение у меня на руках. Возвращаться она не хочет, да и кто бы на ее месте хотел?
– Но служебные интересы... – заикнулся журналист.
Полицейский пожал плечами.
– Я работаю. Служат... кто служил, те дослужились уже. До перевода в Исанис. А у меня родители не молоденькие и сестра со зрением минус восемнадцать. Им на местной диете не выжить, а без меня там будет не лучше, чем со мной тут.
– Спасибо, я понял, – кивнул Эгерт. – Действительно спасибо, Богдан.
Госпожа Бауэр наблюдала этот разговор с безразличным интересом, точно таким же, с каким следила за бабочками, порхавшими над холмом, пока не подошли полицейский с журналистом.
– Полина Юрьевна, что вы думаете насчет интервью? – спросил он.
– Не хочу, – улыбнулась женщина.
– Интервью не хотите или думать не хотите? – уточнил Эгерт.
– Продолжать разговор не хочу.
– Гм... Исчерпывающе, спасибо. До новых встреч.
Она даже не кивнула, когда журналист поднялся с камня, на котором сидел, и пошел к спуску с холма.
Остальные пять с половиной длинных сааланских дней в городе ддайг ушли на другие дела. И дела эти Эгерт счел куда более привычными и приятными. Он фотографировал и протоколировал медицинскую миссию. Следующий после появления день запомнился знакомством с местной кухней. Ддайг не ели отваров мяса, рыбы и грибов, за исключением случаев ранений или болезни, и считали бульоны сильнодействующими и опасными лекарствами. И еще они не знали соли. Зато в изобилии пользовались пряными и острыми приправами. Доктор Кирилл, зацепив плоской ддайгской ложечкой предложенные мелко нарезанные коренья и плоды в соусе, изменился в лице. Он мужественно прожевал и проглотил все, попросил воды и закончил с трапезой. Доктор Борис, поглядев на коллегу, сослался на состояние здоровья и обошелся за общим столом запасенными крекерами и конфетами. Эгерт, любивший и знавший настоящую кухню юго-восточной Азии, был удивлен другим. Плоская ложка из дерева оказалась у ддайг единственным, кроме личного ножа, столовым прибором.
Весь второй день ушел на обсуждение разницы между лечебной традицией ддайг и Земли, и в разговоре Эгерт почти не участвовал, только конспектировал его сперва, но потом бросил свое занятие, поняв, что об этом есть кому написать и без него.
На третий день ддайг через Кесеша осторожно поинтересовались у землян, почему те не спят днем. После недолгих, но заинтересованных расспросов выяснилось, что дневной сон аборигены континента считают средством от "весенней" или "боевой" болезни, поражающей все поселение одновременно и заставляющей жителей сорваться с места в степь искать кровавых развлечений. Других средств от этой хвори у них не было, а имевшееся далеко не всегда было достаточным, но "спал ли ты этим днем" оказалось у ддайг настолько же расхожим выражением, насколько у китайцев устоялось "ели ли вы сегодня рис". О слабых по малому или пожилому возрасту было принято заботиться, предлагая совместный сон, чтобы разделить сновидение. Этого Эгерт не понял, но предпочел поверить, списав на особенности культуры и припомнив прошлый визит.
Утром четвертого дня гостей проводили в святая святых – к грядкам с растениями с Земли. Эгерту даже позволили сфотографировать этот огород, больше напоминавший полянку, на которой все росло вперемешку. Судя по виду растений, им не было от этого плохо.
День пятый прошел в спорах о том, кто пойдет за звезды с ответным визитом и не будет ли это слишком большим доверием саалан. Наконец, решили отложить вопрос до встречи с вице-императором. Только пять раз спросили, действительно ли нет возможности переправиться за звезды без саалан – и успокоились окончательно.
На шестой день Эгерт, как последний новичок, маялся, экономя кадры, и все равно без конца фотографировал. И наконец вспомнил, куда все эти дни тянули его детские ассоциации. Комикс ElfQuest, утащенный отцом через все эмиграции так же, как сам Эгерт волок свой драгоценный журнал, пригодившийся через столько лет Инге Сааринен, и несколько альбомов репродукций по миру Толкиена. Лесные всадники, вот кого напомнили ему ддайг. Только без волков и немножко, совсем чуть-чуть, маньяки.
Макс закончил моделировать портал с ненулевой протяженностью за два дня до солнцестояния. Закончил не один, понятное дело. В выделенной ему лаборатории работал целый консилиум, начиная с Синана да Финея и заканчивая какими-то крутыми магами из университета Исаниса, исследовавшими купол еще в девятнадцатом году. Я тоже была в команде, хотя, на мой взгляд, толку от меня было не больше, чем от доски для записей. Троица из университета, который, оказывается, весь поместился в южном крыле Старого дворца, куда меня и пригласили приезжать при первой возможности, была другого мнения и считала мои предложения дельными, а меня саму – «талантливой девочкой». Предложения, может, и правда были дельными, но я-то знала, и Макс понимал, что это не талант, а просто сайхская выучка в сочетании с навыками пилота дальней разведки. И даже объяснить это я попыталась. Два раза. Дейвину и Унриалю. Но услышана не была ни одним из них. Первый сказал мне, что где бы я ни взяла навыки, применение их в другой области жизни уже само по себе талант. Второй обсмеял меня с ног до головы и заявил, что если мне так нравится прибедняться, он может меня пустить жить к своим сайни, их у него уже пятеро, правда, все мальчики, так что полноценного гнезда пока нет, но это дело времени. Только если я соглашусь, придется мне вместе с ними участвовать в репетициях, а потом и выступать на улицах на потеху публике. Я так охренела, что забыла свое мнение о себе и напросилась посмотреть на них. И не пожалела.
Сайни Унриаль поселил в городской квартире около Пяти углов. Совсем точно – на улице Правды. Для их выступлений определили место в пешеходной зоне Большой Московской около памятника Достоевскому: и от дома близко, и от машин защищено. Из всего, что делали сайни, для меня оказалось новым только их умение говорить по-русски бегло и почти без акцента. И не только говорить. Петь с их речевым аппаратом нереально, но с декламацией стихов под свист и гудение партнеров по номеру они вполне справлялись. И стихи были не самые простые. Саша Черный, Северянин, вроде что-то из Вертинского... Я догадалась: Унриаль да Шайни отрывался, как мог, собирая для сайни программу. Тем более что узнать в нем бывшего наместника края было бы трудновато даже при очень большом желании. Он выглядел как сааланец, пародирующий сааланца. На нем были ржавые в коричневую подпалину броги – не сааланские, наши, местные, – желтые, как желток, жойс, морковного цвета эннар и розовая, как лепестки шиповника, люйне. Цвет грисса я побоялась даже представить себе. Образ завершал шейный платок клубничного цвета. Отросшие волосы Унриаль стянул в хвост и закрепил резной деревянной заколкой. Накрашен он тоже был как довольно жестокая карикатура на сааланца. Суть номера заключалась в том, что "его большие мыши", как представил их парень, тершийся возле площадки, устанавливая микрофон, делали для него все: таскали ему кофе и пирожки, убирали за ним посуду и развлекали его чтением стихов под музыку, которую сами же и создавали, и объяснением их смысла. Потом он им типа надоедал, и они сбегали от него танцевать твист, отходя на полметра в сторону. А Унриаль, напоказ пожав плечами, доставал из кармана двух белых крыс и начинал возиться с ними. Крысы тоже выполняли трюки – бежали к шляпе для сбора денег и с купюрами в зубах поднимались с земли на одежду хозяина по вытянутой ноге, по команде становились на его плечи и даже передразнивали сайни, танцующих твист. В общем, ничего такого, что сааланец, хоть и не обладающий Даром, не мог бы донести животному как пожелание. Но для здешних выглядело, конечно, очень впечатляюще. Особенно когда со стороны Кузнечного переулка приехала девушка на лошади и под аккомпанемент сайни станцевала вместе со своей кобылой вальс. Потом к микрофону снова вышел парень, видимо, организатор, и задвинул речь про экологию и гуманное обращение с животными, которые гораздо лучше реагируют на ласку, чем на палку. Я успела заметить подтянувшихся для следующих выступлений артистов: девушку с вороном и парня с тремя собаками. Но это было не так интересно, и мы ушли.
