Текст книги "У свободы цвет неба (СИ)"
Автор книги: Эгерт Аусиньш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 65 страниц)
Утром в холле, дожидаясь энца Гайяма, объяснявшегося с охранницей да Шайни, Марина Лейшина присмотрелась к женщине повнимательнее: что-то было неправильным в ее облике. Мона Арель была одета в темно-синий и розовый. Два цвета, насколько она помнила статьи Ревского, значили дворянское достоинство, приобретенное в браке, но и вторая мона, опекавшая Алису, Мейра, тоже носила два цвета, а эта выглядела как-то не так. Разглядев наряд Арель, Лейшина сказала вслух: «О как». На женщине было розовое платье вполне земного покроя, отлично посаженное по фигуре. А поверх него мона надела традиционный сааланский синий эннар. По возрасту розовый ей был уже в самый раз, седины у нее хватало, и кожа начинала выцветать, но мона все равно была ошеломительно красива. Наконец, Гайям, закончив с ней объясняться, весело махнул Марине рукой:
– Я свободен, пойдем! – и спрыгнул с галереи вниз, не тратя времени на пересчет ступенек ногами. Марина с трудом удержала лицо.
В городе было шумно и полно землян и разговоров о них: прибыли журналисты освещать предстоящий процесс. Все таверны предлагали зимнюю еду – похлебки и пироги. Попробовав тесто, Марина поняла, что проблем с религиозными ограничениями у нее тут не возникнет: эти ребята делили выпечку не только на сладкую и сытную, но и на пышную, то есть на закваске, и тонкую, то есть пресную. На рынке торговали соленым, вяленым, сушеным, моченым, копченым провесным и копченым дымным, засахаренным и всем подряд. Это не считая тканей, шерсти, разнообразной утвари и украшений. Энц Гайям оказался прекрасным гидом и рассказывал истории районов города, улиц, домов и площадей, не умолкая. По-русски. Выглядел он еле-еле на тридцать, но Марина уже успела понять, что судя по всему, глазам верить не стоит, и большую половину своего возраста этот парень куда-то спрятал. Цветной каймы на его одежде не было, зато в волосах он носил желтую ленту.
В таверне, куда они зашли пообедать, его, кажется, знали все, от подавальщицы до последнего посетителя. С ними он трещал на сааланике так же бойко, как с Мариной на ее родном языке. Она не утерпела и спросила его, откуда такие познания.
– Купил по случаю, – подмигнул он ей, не отрываясь от тарелки с похлебкой. – Вы тут не первые из Нового мира и вряд ли последние. До вас я водил хаатских купцов, аристократов с южного побережья, капитанов с Островов... да кого только не сопровождал. Появились вы, теперь можно будет работать и с вами. Вам, как и всем, надо будет ходить и ездить по столице, выяснять, где поесть, как переночевать, как купить необходимое. Вы будете искать помощь и найдете меня и таких, как я.
– Это твоя работа? – спросила Марина, допивая травяной чай.
– Сопровождать приезжих? – улыбнулся он, отодвигая тарелку. – Да, и это тоже.
– А еще что ты делаешь?
Он подмигнул еще раз, все с той же яркой улыбкой, и не стал отвечать.
До вечера Марина успела побывать с ним и на набережной, пустой и ветреной, и на пестром и шумном рынке, и на площади, где выступали жонглеры, и в еще одной таверне, где маг показывал иллюзии. Правда, из таверны они довольно быстро ушли, потому что смотреть дурную копию приключений Тома и Джерри ей было скучно. В храм Потока она не пошла, и энц Гайям предложил возвращаться домой, чтобы ей завтра не выглядеть усталой.
Полина за это же время обошла парк в компании энца Жехара. Он выглядел немолодым и был очень спокойным и молчаливым. Соотечественницы, похоже, не находили его красивым, судя по поведению двух его коллег. И мона Мейра, и мона Арель смотрели на него, как на сайни – дружественное существо, не имеющее пола и гендера. У него были правильные черты лица, хорошая осанка и ровный благозвучный голос. С Полиной он вел себя равнодушно-вежливо, она отвечала тем же, и ее это вполне устраивало. На темно-коричневом эннаре энца Жехара единственной яркой деталью оказалась бирюзовая кайма. Смотрелось, на взгляд Полины, довольно идиотски, но она постаралась не обращать внимания на эту мелочь.
В парке листья успели не только облететь, их уже смели и убрали, так что представить себе, как выглядели эти кроны, Полина не смогла. Обратив внимание на перевернутые плоские плетеные корзины под деревьями, лежащие то там, то тут, она спросила провожатого:
– Там цветы?
– Да, – кивнул он, – уже спят.
– Что за воротами? – спросила Полина.
– Набережная, – ответил энц Жехар. – Хочешь посмотреть?
– Да.
Набережная была строгой, изящной и совершенно безлюдной. Порт с нее выглядел красивой сказочной картинкой с корабликами, а дворцовый парк – рисунком акварелью и тушью. Впечатление от прогулки портил только резкий холодный ветер, дувший вдоль побережья. Полина довольно быстро начала зябнуть и сказала своему провожатому, что хочет вернуться.
В своих апартаментах она попыталась согреться в горячей ванне, потом, так и не победив озноб, попросила своего сайни, Чака, добыть второе одеяло. Он принес какой-то яркий плед, укрыл ее и лег ей на ноги. Греясь, она продремала до ужина. Энц Жехар коротко спросил ее, все ли в порядке, когда Чак привез тележку с едой, она утвердительно кивнула и закрыла дверь.
– Чак хороший, – поблагодарила женщина своего нового приятеля.
Он обрадовался и уткнулся мордой ей в колени.
– Дружить-дружить?
– Дружить, – подтвердила Полина.
Вечер весь потратился на то, чтобы согреться, и больше она не выходила из комнаты. А утром, попытавшись выйти в холл, встретила у двери энца Жехара, и он сказал, что пока у нее есть время до начала заседания, лучше заняться подготовкой к нему или размышлениями, потому что в холл до заседания все равно нельзя, а можно будет только вечером. Полина кивнула и закрыла дверь. Ей показалось, что прошло часа три, когда он постучал ей в дверь снова. За это время она успела позавтракать, почитать, одеться, собрать все, что хотела взять с собой, посмотреть в окно, снова почитать и поболтать с Чаком для тренировки в сааланике.
Если вам скажут, что в путешествии в другой мир, за звезды, самое страшное – это огромные зубастые ящеры и ядовитые рептилии, не верьте. Самое страшное – таможенный досмотр перед входом в портал. Он у саалан проходит в два этапа. Сначала их техник осмотрит вас, потом вы предъявите для осмотра багаж. Если вы случайно забыли в кармане любой прибор на батарейках или аккумуляторах, петарду, газовый баллончик или шокер, каждый предмет вам укажут и попросят предъявить все по очереди. Запрещенные к провозу вещи отложат в пакет, его подпишут вашим именем и оставят в хранилище храма. Потом вас вместе с багажом поставят на весы. Если совокупный вес превысит центнер, придется доплатить за каждый лишний килограмм пять тысяч рублей. Будьте готовы к тому, что с той стороны звезд вы окажетесь без электробритвы, зубной щетки на батарейках, часов, диктофона, цифровой камеры, фитнес-браслета и уймы вещей, привычных как воздух, зато с очень большим грузом важных и не слишком удобных предметов. Например, пленочные камеры немногим тяжелее цифровых, а вот объективы, трепетно лелеемые владельцами, весят очень даже ощутимо. Легкую, но так быстро заканчивающуюся фотопленку мы распределяли из расчета по три килограмма на каждого участника экспедиции, включая и тех, кто не вез фотокамеру. Фотокорреспонденты везли с собой около десяти килограммов невероятно дорогого груза: винтажные камеры прошлого века и объективы к ним. Нам, журналистам, пришлось выучить стенографию и скоропись, чтобы попасть в эту экспедицию: стук печатной машинки недопустим в зале суда, даже если бы ее удалось протащить в портал вместе с запасом лент и бумаги. Нам остались только записи в блокнот. Авторучки проносить в портал не запрещено.
После выхода из храма с той стороны вас встретит доброжелательный и улыбчивый местный гид – скорее всего, дружный с досточтимым, поддерживающим портал. Он покажет вам отель и таверну и поможет найти носильщика. Кстати, носильщик не будет человеком. Это похожее на бобра разумное существо, сайни. Скорее всего, сайни, несущий ваш багаж, попробует остаться с вами на все время вашего пребывания, но соглашаться на это не стоит. Угостите его чем-нибудь вкусным – фруктом, половинкой пирожка или жареным орехом, – и он пойдет искать следующего человека. А в отеле будут свои сайни, один из них и станет вас опекать. Сайни в столице саалан много, столько же, сколько и людей.
Жизнь столицы Аль Ас Саалан, Исаниса, совершенно не похожа на нашу. Идея записи каждого слова, сказанного в суде, для открытой публикации, привела жителей столицы в восторг. Мы все не по разу ответили на вопросы о нашей работе, о назначении газеты и журнала как явления, о телевидении и радио. Кстати, свои версии TV здесь есть. Их обеспечивают техники саалан. Нам объяснили, что на процессе в зале ратуши галерея будет поделена между нами и ними поровну, чтобы они могли провести трансляцию процесса для столицы.
И о ящерах. Их в городе почти не бывает, за этим строго следит гвардия империи, вооруженная длинными мечами и топорами. С гвардейцами дежурят дворяне-офицеры, приданные к отрядам. Но предосторожности предпринимаются привычно и постоянно: все повозки крытые, и крыша нависает над упряжными животными, чтобы летающие рептилии не могли напасть на омнибус или возчика с грузом. Паромобили, встреченные нами в столице, тоже с большими крышами и ярко раскрашены. Все пять. Все это делается, чтобы отпугнуть ящеров.
В Саалан к людям, даже незнакомым, очень доброжелательны. Точно так же, как к сайни. Симпатизируют тут и квамам, упряжным и вьючным животным. Здесь не любят ящеров, мелких ядовитых рептилий, а еще море и морских обитателей. Но охотно едят все, что удается добыть в воде, начиная с водорослей и заканчивая рыбой. Большую часть добытого в море составляют съедобные моллюски. Это основная пища обычных горожан Исаниса – не считая молочных продуктов, выпечки и фруктов. И наша тоже, конечно, пока мы здесь.
Добродушие местных жителей не отменяет политической вовлеченности. Предстоящим процессом живо интересуются все, начиная с рыночных торговцев и заканчивая дворянами. И все спрашивают, насколько заинтересованы и вовлечены в процесс мы сами и наши читатели. Взять интервью, не оказавшись под перекрестным огнем встречных вопросов и мнений, практически нереально. Мы отшучиваемся, как можем, и спрашиваем в ответ.
Наместника Озерного края в столице империи знают мало. Он направлен в край с другого континента, Ддайг, где у империи тоже есть территории. Димитри да Гридах пользуется уважением, но достаточно формальным, в отличие от его заместителей. Дейвин да Айгит, как оказалось, живая легенда страны и лучший воин империи, а Асана да Сиалан известна как прекрасный охотник на ящеров и очень заботливая владелица своих земель. Кстати, увидев в столице свинью, везущую повозку, с сайни на месте возчика, я, просмеявшись, спросила гида, энца Бренна, кто автор идеи. Он очень серьезно ответил, что продуктовая курьерская служба из восьми повозок основана виконтессой да Сиалан и принадлежит ей. А расспросить о подробностях я не успела: была засыпана вопросами о предстоящем процессе. Пришлось признаваться, что ничего не знаю и как раз за этим приехала. Лицо собеседника стало несчастным, он так надеялся узнать что-то новое. Таких, как энц Бренн, в Исанисе около полумиллиона, а во всей империи Аль Ас Саалан – миллионов десять, по подсчетам Академии Аль Ас Саалан. И все хотят знать, как сложатся отношения Нового мира (нашего с вами) и империи, их родины.
Пока я ужинала в таверне фруктовым пирогом и травяным чаем, ко мне подошло человек семь – просто спросить, что я сама обо всем этом думаю, и многие ли со мной согласны с нашей стороны звезд. Когда я спросила их, а что думают они и чего бы они хотели как итога, все сказали примерно одно. Что они хотят прекращения ссоры и быть понятыми. Хотят ли они понять нас? Узнаем уже завтра.
Татьяна Кожевникова, для Комсомольской Правды, 23.02.2028.
Димитри не любил Старую ратушу. С ней были связаны два эпизода его жизни из числа самых неприятных. Первый магистр Академии саалан окончил свою жизнь именно в этих стенах, а сам Димитри однажды провел тут несколько часов с шаром правды в руках. Сейчас он сидел в свидетельском кресле первого ряда и ждал начала процесса. Справа от него расположился Дейвин да Айгит, за ним задумчиво изучал обстановку Макс Асани. По другую руку от князя оглядывал пришедших Айдиш, за ним устроился Унрио, рядом с которым сидела женщина из службы Старого дворца, опекавшая его. Князь скользил взглядом по залу, дожидаясь появления главных представителей второй стороны. Пока на противоположном ряду кресел сидел только Стас Кучеров. Мельком глянув на Унрио, Димитри подумал: вот они, законы светской жизни в действии – всего десяток дней назад молодой маркиз рассказывал, как старую сплетню, один из самых тяжелых моментов жизни князя, а сегодня его собственная жизнь становится частью салонных разговоров этой зимы в самое неудачное для него время.
Сплетен и пересудов было не избежать совершенно точно. Собравшиеся и входящие в зал представители столичной аристократии, получившие места в зале Старой ратуши, были поражены видом маркиза. Принеси князь его скелет в зал и положи на стол Совета, это не вызвало бы большего шока, чем появление того дряхлого старика, в которого превратился за восемь лет в Новом мире молодой да Шайни, едва миновавший пору юности. Даже то, что искра его жизни еле тлеет и это видно всем, не так пугало, как его вид. Унрио, впрочем, держался мужественно и испуганных косых взглядов в свою сторону, казалось, не замечал.
Журналисты Нового мира, рассаживающиеся на галерее, удивлялись другому: до сих пор им не доводилось одновременно видеть столько юных, свежих и не тронутых временем лиц сильных мира сего. Косметическая медицина Земли, в том числе хирургия, могла многое, но по сравнению с восстанавливающей силой Потока это выглядело жалкими попытками закрасить разрушения краской.
Наконец, из Старого дворца прибыли и представители Озерного края. С галереи защелкали фотоаппараты: пользуясь световым шаром, созданным кем-то из магов, корреспонденты фиксировали начало процесса. Димитри видел, как собрана и сосредоточена Марина Лейшина, заметил он и испуганные глаза Алисы. Он послал ей ободряющий взгляд и глянул на Полину. Та рассматривала потолочные балки зала и чему-то улыбалась.
Судебная коллегия занимала свои места. Среди выбранных жребием оказался и дед Хайшен, герцог да Кехан. Димитри наклонил голову, приветствуя его, и получил в ответ короткий теплый взгляд. Пять герцогов и семь князей выбраны были, чтобы слушать это дело. Судьей выпало быть тринадцатому, им стал князь да Гранна. Все правила были соблюдены строго: нечетное число, больше десятки и меньше трех пятерок. Но посмотрев на состав суда, князь понял, что Академия твердо намерена защищаться всеми доступными средствами. Кроме Аизо да Кехана, в той или иной мере связаны с Академией были все. Семья да Кехан оказалась единственной, соблюдающей правило отсечения родственных и иных близких связей после принятия обетов. Все остальные высшие церковные чины этим пренебрегали более или менее открыто. У Димитри не было никаких причин сомневаться в честности выбора, но результат смотрелся странно.
Императорский совет в полном составе разместился на северной части кресел, чтобы видеть и истцов, и ответчиков одинаково хорошо. Димитри мельком глянул туда, заметил Вейена да Шайни и сразу же отвернулся, еще раз мысленно поблагодарив Полину за уроки.
Полина, повернув голову, спросила Жехара:
– Здесь собирается парламент?
– Парламент? – переспросил он. – У нас нет такого совета. Тут заседает городской магистрат, собираются советы гильдий, проходят общие собрания королевского совета и Академии, и два или три раза в год назначается большой государственный совет. А само здание принадлежит городскому магистрату, они построили его для себя. Остальные арендуют у них залы, этот и малый, он в другом крыле.
– Благодарю, – Полина наклонила голову, давая понять, что разъяснение ее устраивает, и повернулась к центру зала.
Там уже занимали свои места за столом Совета судьи, и с минуты на минуту можно было ждать объявления начала процесса. А, нет, поняла она, все-таки сперва озаботились формальностями. Приглашение переводчиков, подтверждения доверия к ним представителей сторон, все эти совсем не лишние мелочи. Только какое тут к черту доверие, когда один из них в сером, а второй в цветах да Шайни. О, князь заявил отвод тому, который в рыжем и розовом, сейчас позовут другого. Этот в коричневом эннаре с кирпичной и оранжевой тесьмой. Разница невелика, решила она. Но тут же вспомнила, что это лицо она мельком видела в резиденции, и значит, причина отвода была в опыте или качестве работы первого переводчика. Наконец, все признали, что готовы и можно начинать. К столу судей пригласили Марину Лейшину. Объявлял приглашение переводчик, так что по-русски прозвучало идеально.
Марина поприветствовала суд, потом собравшихся – и начала речь. Она заявила иск к империи за причиненный ущерб экономике края, культурным ценностям и человеческому потенциалу. Затем перешла к деталям. Первыми прозвучали сводки МЧС за восемнадцатый и девятнадцатый годы о ликвидации аварии, об эвакуации, о подготовке противоэпидемиологических мероприятий, которые, к счастью, не потребовались, но были проведены с соответствующими затратами. Затем она упомянула уничтожение уникальных культурных ценностей мирового значения – подробно, с цитированием писем и статей из международной прессы. И наконец, подняла вопрос о репрессиях. Эта последняя ее справка слушалась как бесконечный некролог по людям, бывшим сердцем города и края и значившим для культуры и искусства не меньше, чем погибшие здания и коллекции музеев. Королевский совет успел впасть в задумчивость, заскучать, испугаться и начать раздражаться, а Марина дважды охрипла и трижды попросила воды, пока озвучивала иск.
Наконец, она произнесла: "У меня все, уважаемый суд", – и ее отпустили на место. Коллегия начала совещаться. Прямо за столом, не смущаясь полного зала свидетелей.
Половина реакций зала ни Полине, ни Марине доступна не была. Стас сидел и ждал, пока обстоятельства явят себя сами, и это было, пожалуй, лучшее, что он мог сделать. Алиса чувствовала, что обстановка довольно напряженная, но у нее хватало ума не вертеть головой по сторонам. А вот Дейвин отлично видел, что Муан да Горие с нехорошим прищуром смотрит на Вейена да Шайни, и заметил, как внимательно Брайда да Алгей слушает речь Лейшиной, разглядывая людей Нового мира, в том числе журналистов на галерее. И не только они показали отношение к происходящему. Присутствующие в зале определялись с точкой зрения на вопрос. Кто-то сочувственно смотрел на князя, кто-то избегал встречаться глазами с Вейеном да Шайни, некоторые бросали осуждающие взгляды на Унриаля. Не проронив ни слова, знать империи советовалась. От судейского стола доносились негромкие реплики на сааланике, переводчик молчал.
Наконец, суд заявил, что иск будет рассмотрен – ради сохранения третьей точки для Аль Ас Саалан.
Пока Марина Лейшина заявляла иск, а суд обсуждал, будет ли он принят, в Озерном крае праздновали День защитника Отечества. Охотники и ветконтроль встретили праздник на работе, как и часть полиции. «Последние рыцари» занимались ремонтом гаражей. А во Фрунзенском РУВД Айриль добивался продвижения материала. Дежурный вяло отговаривался тем, что хулиганы пока не дали внятных объяснений своих действий, а Дагрит да Шадо занят и не может их допросить. Кончилось все тем, что Айриль пообещал ему дождаться, пока эти олухи выйдут из отдела, и спросить их обо всем самостоятельно. После этого он попытался выйти на улицу. Ему тут же предложили подождать, не торопиться и не беспокоиться, журнал почитать и даже чай. Дагрит да Шадо освободился через каких-то четверть часа. Увидев Айриля, он скривился:
– А, да Юн... что там у тебя? Твои бандиты получили по заслугам и пришли жаловаться?
– Ты не хочешь заниматься этим? – Айриль был сама невозмутимость. – Хорошо, я свяжусь с графом да Онгаем, пусть решает он.
Дагрит скрипнул зубами и пошел брать объяснения. Через два часа, опросив даже не всех задержанных, он уже вынужден был звонить в ГУВД с докладом и получать инструкции. Еще через час в отделе был следователь из города. А вечером Айриля пригласили на беседу, и оперуполномоченный объяснил ему, что кроме хулиганских действий вменить пока ничего невозможно, а по новым практикам, существующим в крае, поместить этих деятелей под стражу тоже нельзя. Дагрит присутствовал при разговоре молча, но не скрывал удовольствия.
– Хорошо, – сказал маркиз да Юн. – Тогда я вынужден решать проблему сам. В конце концов, ущерб нанесен моей курьерской службе.
Дагрит да Шадо не смолчал.
– Ты что, хочешь сказать, что намерен сам наказать обидчиков? – хмыкнул он, не скрывая насмешки.
– Я не закон, чтобы их наказывать, – спокойно ответил Айриль. – Но объяснить им, что не стоит повторять таких визитов, смогу. Я брал уроки у Вейена да Шайни и думаю, что справлюсь с этой задачей.
Дагрит побагровел и вытаращил глаза.
– Ты хочешь сказать, что Онтра оплатила тебе практику у старика да Шайни?
– Я хочу сказать, – светски улыбнулся Айриль, – что маркиз Вейен со мной занимался в зиму перед выпуском, с листопада до весеннего солнцеворота. А все остальное – дело семьи да Юн.
Вернувшись после заседания в Старый дворец, Полина обнаружила, что Чак лежит, уткнувшись носом в ее постель.
– Чак, ты здоров? – спросила она.
– Да, – вздохнул он, – и нет.
– Что с тобой?
– Я понял, что ты когда-нибудь уедешь навсегда, к себе за звезды, и я не смогу больше дружить с тобой, – грустно сказал сайни.
Полина посмотрела ему в мордочку. Вдоль носа легли две заметные мокрые дорожки.
– Сможешь, – уверенно сказала она. – Не плачь об этом.
– Но как? – сайни всплеснул лапами, как человек. – Ты же уедешь! А потом и запах твой истает. Как я буду знать, что ты есть?
– Я оставлю тебе подарки, и у тебя будет что-то, что как бы немного я.
– Вещи тоже недолго хранят запах, – вздохнул сайни. – Это не поможет.
– Подарить вещь, конечно, не поможет, – согласилась женщина. – Но есть что-то понадежнее запаха.
– Что же? – сайни поднял голову и посмотрел на Полину довольно скептически.
– Музыка, – ответила она. – Все сайни умеют свистеть и гудеть. А я люблю петь. Да, я уеду. Но мои песенки останутся тебе в подарок.
– Да! Правда! – он обрадовался и даже заплясал на месте, перебирая лапами. – Там, внизу, где огонь, есть китар, я не смогу его принести, но если ты пойдешь туда, то можно играть и петь там.
– Хорошо, – улыбнулась она. – Спроси энца Жехара, есть ли там кто-то, и если никого нет, мы выйдем.
Чак убежал, через минуту в дверь заглянул Жехар и сказал:
– Мистрис, вы можете спуститься в холл, я послежу, чтобы кроме вас там никого не было.
Китар, сааланская гитара, в зале действительно был. Красивый, странного зеленоватого дерева с ярко-вишневыми вставками и грифом цвета меда. Полина взяла инструмент в руки, пробежала пальцами по струнам, Чак присел у ее ног и превратился в неподвижный столбик со ждущим взглядом. В камине еще горел огонь, рыжие блики плясали на полированных досках пола, и россыпь звонких нот в пустом холле, казалось, добавила тепла воздуху и стенам.
"На пряничные крыши, на карамельный град, обрушился однажды волшебный снегопад" – вплелись слова в россыпь звуков, и сказка для сайни началась. Энц Жехар сидел на ступенях лестницы на галерею, кажется, с трубкой в зубах, и дожидался, пока его подопечная закончит свое странное занятие. На галерее стоял энц Гайям и слушал так же внимательно, как Чак. Наверное, даже внимательней, ведь он-то знал русский, в отличие от сайни. Сказка закончилась, потом завершилась и мелодия. Сайни, вытянувшись столбиком, бегло просвистел куплет, не допустив ни одной ошибки, и Полина, улыбнувшись, подтвердила:
– Да, Чак. Именно так.
Бережно отставив инструмент обратно к стене, она пошла к лестнице на галерею. Энц Жехар учтиво поднялся и развернулся на ступенях, пропуская ее. Энц Гайям исчез за своей дверью до того, как Полина успела подняться на галерею.
В апартаментах женщина погладила сайни по переносице и сказала:
– Завтра снова. А сейчас я буду читать.
– Хорошо, – моргнул довольный Чак. – Я пойду за ужином. – И действительно убежал, насвистывая новую песенку.
Второй день слушаний по процессу «Озерный край против империи» начался с сюрприза всем собравшимся. Князь Димитри, выйдя к столу Совета, попросил судей быть его свидетелями и, получив их согласие, публично, при всей столичной знати, произнес полное отречение от старых богов, соответствующее всем требованиям Академии. Присутствующие недоумевали, внимая раскатывающимся по залу древним словам клятвы.
"Сим словом отрекаюсь от старых господ и владык, ведомых и неведомых мне, и всех их дел, и всех даров, известных и неизвестных мне, и всего служения им, совершенного мной явно и тайно, ведомо и неведомо, и всего их искусства, и всей их гордости".
Когда князь Димитри закончил говорить, по залу пронесся волной общий вздох, вырвавшийся у всех присутствующих одновременно.
Князь да Гранна, не скрывая своего удивления произошедшим, объявил перерыв в заседании на два часа. Все разошлись по тавернам. За тарелкой сырных оладьев Полина пыталась узнать у изумленного энца Жехара смысл этого ритуала. Он долго размышлял, прежде чем ответить. Потом спросил:
– Зачем тебе знать это? Это между ним и Академией.
– У нас в обычае, – легко ответила Полина, – есть похожие свидетельства веры, и я хотела знать, не должна ли я произносить что-то подобное, прежде чем начать говорить.
– Это дело твоей веры, – ответил ее страж.
После оладьев принесли фрукты и новый чайник чая, и энц Жехар учил Полину есть какой-то микроананас, распадавшийся на дольки с семенами внутри. Вкус долек был похож на апельсиновый крем. Потом он учил ее сааланской игре с цветными камешками, а она показывала ему, как играть в коробок. Не то чтобы они были сильно рады обществу друг друга, но эти два часа надо было куда-то деть. А раскладывать камни и кидать коробок по столу всяко лучше, чем сидеть, глядя мимо спутника в стену. Наконец, эти два часа, больше похожие на два с половиной, а то и на полных три, закончились, и они вернулись в ратушу.
Димитри как раз готовился выйти к столу Совета, перелистывая какие-то бумаги. Полина пришла не последней, сразу после нее в зал очень быстро вошла запыхавшаяся Алиса и ее мона, обе розовые от быстрой ходьбы. Как только они заняли места, да Гранна пригласил к столу Димитри.
Князь говорил так же долго, как Марина Лейшина днем раньше. Его рассказ содержал всю историю его правления краем с дня появления в качестве легата императора и заканчивая прошедшим январем. Когда он рассказывал о первой зиме, Полина заметила, что некоторые из присутствующих в зале начали морщиться и шевелиться, и на лицах этих людей был написан заметный, хотя и очень вежливый, протест. "Партия войны, – поняла она, – думали, что обойдется, и сейчас начнут рассказывать, что все не так страшно и было". А потом остановила себя: "Звезда моя, а мы ведь не дома и не можем знать, что они будут делать, так что остановись-ка на том, что им не нравится услышанное, и давай просто понаблюдаем".
Димитри тем временем попросил суд выслушать графа да Айгита, да Гранна предложил ему подождать решения, и суд начал совещаться. Совещались они недолго – минут десять, по оценке Полины, – и решили, что слушать будут. Видимо, надеясь сократить выступление графа в последующие дни. Дейвин вышел к столу и в зале стало так тихо, что был слышен шорох бумаги на галерее: журналисты Земли вручную стенографировали процесс. Граф докладывал технические характеристики купола, описывал параметры гнезд фауны, говорил о феноменах в зоне отчуждения вокруг ЛАЭС, потом перешел к теме безлидерного сопротивления. Во время речи князя публика переглядывалась и перешептывалась, а тут подобралась и притихла. Описав общую структуру Сопротивления в крае, граф перешел к их результатам. Некролог получился только немногим менее внушительный, чем у Марины Лейшиной. Но Дейвин не остановился и на этом, а зачитал все преступления погибших, не подлежащих из-за коррупции судебному преследованию до аварии.
Князь да Гранна уточнил, есть ли у графа да Айгита доказательства сказанного, достаточные для судебной коллегии. Дейвин, помолчав несколько секунд, ответил: "Не с собой, прикажите послать за шкатулкой, или я предоставлю завтра". Да Гранна, поблагодарив его, отпустил на место едва ли не взглядом и произнес, обращаясь к Димитри: "Продолжай, князь". И Димитри продолжил, удивив Полину до онемения и вызвав у Лейшиной понимающую улыбку. Он зачитал документ, который вошел в материалы процесса как "Письмо двадцати". Это письмо написали бывшие вассалы да Шайни, присягнувшие князю как наместнику края. В документе они рассказывали о том, что делали до прибытия легата и как пытались смягчить последствия аварии для города. В конце письма были, конечно, просьбы о прощении к старому маркизу и просьбы учесть их работу как часть возмещения ущерба, нанесенного империей краю. Это письмо подписали да Онгай, да Макай и те немногие прочие, к кому у Сопротивления не было вопросов. Всего подписей было двадцать, и князь огласил все имена.
Полина заметила, что присутствующие в зале начали поворачивать головы куда-то к креслам боковой стены зала, северной, как ее назвали энц Жехар и мона Арель. Там сидел молодой на вид человек с красивыми четкими чертами лица и холеными локонами ниже плеча. Его изящные сухие руки покойно лежали на подлокотниках кресла, а лицо не выражало ничего особенного, хотя он знал, что на него смотрит больше половины присутствующих. Полина осторожно глянула на него из-под ресниц раз, потом другой. Да, неуловимое сходство между ним и Унриалем да Шайни могло указывать на родство. А все цвета клана в его одежде подтверждали, что это его глава. Значит, вот так и выглядит старый маркиз да Шайни, всесильный дед Унриаля и Айдиша, отправивший двух внуков в экспедицию, из которой они могли не вернуться. Красив, молод, элегантен. Как и положено внелетнему магу и кавалеру двора. Он слушал письмо совершенно спокойно. Всем видом он показывал, что его люди поступили правильно, они защищали интересы сюзерена, как бы их действия ни выглядели. Все видели, что у него нет никаких претензий и даже вопросов к авторам письма.
