Текст книги "У свободы цвет неба (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 65 страниц)

 29 Что оставит ветер

   Дома, который мог бы принадлежать Полине Юрьевне Бауэр, Эгерт так и не увидел, хотя обошел все поселение с ФЭДом. Хтош всячески выказывал удовольствие от того, что поселение фотографируют, и раз пять спросил Димитри, будут ли у него копии картинок, сделанных этим искусственным глазом. Эгерт фотографировал ддайг, самих по себе и с рептилиями, офицеров экспедиции самих по себе и вместе с ддайг, Хтоша и Димитри, Димитри с экспедицией и ддайгский город. И конечно, Сердце Сагайдана. Озеро оказалось не очень глубоким, с пологим дном, только на некотором расстоянии от берега открывавшем значительную глубину, и хорошо прогревающимся. В нем, как обнаружилось при подходе к воде, жили большие ленивые рыбы, любившие солнечное тепло настолько, что, поднявшись к поверхности, они могли показать спину из воды. На их спинных плавниках отдыхали бабочки, заодно закусывая какими-то мелкими водными тварями, прикрепляющимися к рыбьей чешуе и спинным плавникам. Сами рыбы паслись в водорослях у прибрежных камней.

   – Еда? – спросил Эгерт Кесеша, кивая на группу рыб.

   – Нет, – ответил тот. – Украшение.

   Эгерт, глянув в видоискатель, увидел классический пейзаж в корейском стиле.

   – Красиво, – похвалил он искренне.

   Кесеш кивнул, так и не улыбнувшись.

   – Глубже живут плохие рыбы. Страшные. Для них эти – еда. Мы для них тоже еда.

   – Убить? – предложил Эгерт.

   – Мы не можем, – ответил Кесеш ровно и вежливо.

   – Попросить саалан убить? – предположил журналист.

   Кесеш, показалось, чуть отстранился, отвечая.

   – Если Хтош решит. Тут не моя кровь и не моя вода.

   – А что за письмо он прислал на стреле? – спросил журналист, отчасти чтобы сменить тему.

   – Спроси кого-нибудь из них, – пожал плечами переводчик.

   – Хорошая мысль, – заметил Эгерт, поправив очки. – Пойдем обратно. Попробую, действительно, спросить.

   Кесеш посмотрел на него, как на ненормального. Эгерту было не привыкать. Такие взгляды – часть любой работы в горячей точке. Журналиста в таких местах опекают, как могут, но его задача – находиться там, где штатскому быть не положено, задавать неудобные вопросы и фотографировать то, на что нормальным людям нельзя смотреть. Просто затем, чтобы это не повторялось. И риски наравне с людьми войны – не более чем издержки профессии. Он улыбнулся переводчику, убрал ФЭД в чехол и шагнул от воды в сторону ддайгского города.

   Бродя по поселению в поисках Димитри, Эгерт увидел множество интересных сцен. Переговорщика все-таки пустили поговорить с Полиной Бауэр. Они сидели на траве друг напротив друга шагах в двух, в одинаковых позах, напоминающих что-то из йоги, а рядом с ними стояла, внимательно наблюдая за беседой, пара ддайгских воинов. Для разнообразия, женщин, вооруженных копьями. Эгерт взглядом спросил разрешения и, получив согласие, сделал пару снимков. Уже позже, рассматривая проявленные пленки, он заметил штаны по колено под кружевным подолом ддайгского кожаного платья Полины Юрьевны.

   Несколько ддайг разглядывали офицера экспедиции, снявшего футболку, чтобы облиться водой, и расспрашивали, какое оружие оставляет такие круглые небольшие шрамы. Нимеан с несчастным лицом переводила объяснения – подробные, с дальностью, мощностью, убойной силой, скорострельностью и прочими параметрами. Ддайг внимательно слушали с непроницаемыми лицами. Офицер крутил в руках футболку и, судя по выражению лица, мечтал натянуть ее на себя, но прерывать исследование не решался. Журналист сфотографировал и это, выразив взглядом сочувствие соотечественнику.

   У гостевого очага, сделанного специально для экспедиции, пили чай с крекерами и рассуждали.

   – То есть вообще он согласен, что помощь нужна?

   – Помощь от саалан им не нужна, а из-за звезд – почему бы не взять...

   – Хуже всего для Димитри, кажется, то, что депрессию ей они реально лечат.

   – Лечат? Депрессию? В этих условиях?

   – Представь себе. И, с крупными шансами, вылечат, судя по тому, что Елисей увидел. Но для Димитри это стыд невозможный, как и то, что переговоры с ддайг будет курировать и организовывать консультант от ОВД края.

   – Мнда? Нет, я даже готов допустить, но как им это удается?

   – Я тебе ничего не скажу, я не психиатр, можно будет наших поспрашивать, когда вернемся, может, что и объяснят.

   – Мне вот еще что интересно. Как-то они ее допросили, не спровоцировав ни сердечного приступа, ни ухудшений. А судя по их реакции на нас и на Димитри, они в курсе всей истории их, кхмгм, отношений.

   – Ты же их видишь. Они поголовно эмпаты. Задав вопрос, они ловят всю гамму эмоций. Думаю, так было и с ней, только ей милостиво разрешили "ладно, не отвечай", поняв, что ей трудно. Элементарно же.

   – Некоторыми вопросами ее можно было и упокоить, как он выразился...

   – Не теми, ответы на которые нужны Хтошу.

   – Вопросы про дела за звездами Хтошу и правда вряд ли интересны.

   – Конечно, неинтересны. Ему интересно, как от нас получить долгую жизнь и здравый рассудок даже весной, и все. Поэтому нас тут не только терпят, но и место выделили. А все остальное, что его интересует, касается непосредственно Димитри и способа на него надавить. Способов, точнее.

   – Ну, насчет места... Димитри сказал, что они тут навсегда, так что вряд ли мы у них последние гости. Когда-то им все равно пришлось бы делать гостиницу. У ддайг она, похоже, выглядит вот так.

   – Итого, коллеги. Наш наниматель в печали оттого, что контроль за ситуацией уплывает у него из рук. Нас тут хотят независимо от него. Причем хотят настолько неудобно для него и для нас, что непонятно даже, кому хуже. Кажется, все-таки нам.

   Эгерт отошел на несколько шагов, поймал в видоискатель всю группу и, сделав вид, что все это время выбирал ракурс, отснял четыре кадра.

   Димитри и Хтош стояли рядом и смотрели куда-то в редколесье, перебрасываясь короткими фразами на ддайгском языке, как хорошие приятели. Увидев их вместе, Эгерт отвесил неопределенный короткий полупоклон и молча показал на фотоаппарат – мол, не возражают ли высокие договаривающиеся стороны. Стороны не возражали, и Эгерт начал делать серию кадров с приближением. Примерно на третьем щелчке затвора он вдруг понял, что напоминает ему эта пара. Древний ролик с Ютуба про встречу орла и кота на одной и той же плетеной ограде: "Обычнo я охочусь на живoтных твоего размера, но не на таких, как ты". – "Обычно я oхочусь на таких живoтных, как ты, но не твоего размера". Сдержать улыбку журналисту не удалось.

   – Чему вы улыбаетесь, Эгерт? – спросил Димитри по-русски.

   – Кадр удачный. И вообще вся серия. Если бы еще сохранилось то письмо из шнуров, которое вам прислали на стреле, Димитри...

   – Сохранилось, – кивнул вице-император.

   – Вы можете взять его в руки?

   – Могу, – улыбнулся Димитри, – но не здесь.

   – Жаль, я хотел сфотографировать вас обоих с этим посланием... Кстати, а что там написано?

   Ничто не может быть настолько действенным, как вовремя примененная доза наивной прямоты. Димитри перевел для Хтоша вопрос, и вожак ддайг уставился на Эгерта неподвижным взглядом. В его глазах читалось нечто неопределимое. Эгерту не доводилось видеть подобных взглядов у людей, но в его юности были встречи с одним котом. Эгерт гостил в доме, где этот кот обитал, и каждый раз, когда гость принимал ванну, кот открывал дверь в ванную комнату и входил, чтобы убедиться, что человек сам и по доброй воле ложится в воду. Вспрыгнув на бортик ванной, кот ухитрялся прикоснуться лапой к мокрой коже, оставшись совершенно сухим, и изумленное презрение в его глазах сменялось торжеством. Выполнив ритуал, кот уходил – разумеется, не закрывая за собой дверь. Изумленное презрение, такое же, как у кота при виде человека, сделавшего себя мокрым по собственной воле, излучал и Хтош. Повернувшись к Димитри, он задал какой-то вопрос на своем языке. Тот, засмеявшись, ответил и обернулся к Эгерту.

   – Он спрашивает, все ли люди за звездами настолько безрассудны. А письмо... пойдемте, действительно, сфотографируете меня с ним. Почему бы и нет? Заодно и переведу вам его. Только спросим Хтоша, не хочет ли он принять участие.

   Вожак ддайг, узнав, что собрались запечатлеть его послание к Димитри, разумеется, тоже захотел присоединиться. Шнур-письмо лежал свернутым на камне, отмечающем край центральной площади селения. Никаких улиц, разумеется, не было и в помине, зеленые полусферы, заменявшие ддайг дома, располагались хаотично тут и там.

   – Димитри, а вы можете спросить Хтоша, как они планируют дальше развивать город? – попросил Эгерт.

   Вице-император, улыбаясь чему-то, передал вопрос. Ддайгский вожак засмеялся сухо и дробно и ответил. Димитри перевел:

   – Это еще не город, а только лагерь. Город вырастет не сразу. Года за четыре или пять.

   – Так быстро построят? – удивился Эгерт.

   – Они не будут строить, – качнул головой вице-император. – В письме Хтош сообщил мне, что он теперь король Сагайдана, и значит, им не придется таскать камни и бревна, возиться в глине и песке, чтобы создать себе дом. Их дома просто вырастут, как растут деревья или кораллы. Прочесть вам все письмо, Эгерт?

   – Сперва фото, если можно, – ответил журналист. – А после этого я возьму блокнот и запишу все точно.

   Димитри и Хтош встали по сторонам от камня, на котором лежал шнур-письмо, и привычно посмотрели на макушку Эгерта, как на предыдущей серии кадров. Потом Эгерт попросил сааланца взять в руки шнур и растянуть его. В длину письмо оказалось чуть меньше метра. Этот кадр и стал чуть позже заставкой к репортажу об установлении дипломатических отношений между саалан и ддайг.

   – Все? – спросил вице-император с усмешкой. – Эгерт, вы закончили, или мне еще постоять тут?

   – Вроде бы закончил. В смысле, с фотографиями, кажется, закончил. Но что же в этом письме, Димитри? Надеюсь, я не слишком бестактен со своим вопросом?

   Вице-император качнул головой, двинул бровью и ответил:

   – Не особенно. Это деловое письмо, и оно адресовано мне, как старшему из всех саалан, находящихся в землях Ддайг. Не по возрасту, а по положению, хотя и старше меня по возрасту тут тоже никого нет.

   Эгерт молча достал блокнот и вопросительно глянул на респондента.

   – Основной шнур зеленый, и это значит, что письмо говорит о событиях на определенной территории – плато Сагайдан, где мы с вами теперь и находимся. Это известие от группы – видите второй шнур, привязанный к первому, Эгерт? Он сплетен из трех оттенков красного. Это знак "группа в походе". Заметьте, Эгерт, имеется в виду не военный поход. В ином случае кроме красного цвета был бы использован еще и синий. Узлы на шнуре – число участников похода. Ддайг считают, как и мы, пятерками. Здесь, как видите, двенадцать узлов.

   – Димитри, но здесь не шестьдесят человек... – Эгерт осторожно прикинул населенность будущего города. – Здесь не меньше двух сотен!

   – Совершенно верно, – сухо улыбнулся наместник. – Сюда пришли ддайг, ушедшие на Сагайдан от усобиц в дельте Сагай и к югу от нее. Те, кто уже был на плато, когда Хтош пошел к Сердцу Сагайдана, теперь тоже здесь. Остальные... – Димитри усмехнулся, – остальные придут позже. Но вернемся к посланию. Второй шнур совсем короткий, зеленый. На нем сообщение о том, что в пути были встречены люди саалан – видите этот белый шнур, Эгерт? Это потому, что Аль Ас Саалан – страна Белого Ветра. Как-нибудь я расскажу вам эту историю... Итак, ддайг встретили людей саалан, числом пять пятерок и одного, и распрощались с ними. Не расправились – в этом случае в узлы была бы продета синяя нить, – а именно распрощались. Отпустили. Мы с вами знаем, что не бесплатно, но для ддайг это подразумевается по умолчанию, ведь жизнь – штука хрупкая, и если человек настолько не дорожит ей, чтобы оказаться на пути следования вооруженного отряда, то он своей жизни уже не хозяин. Если ему нечем откупиться, конечно. И, как видите, к шнуру привязан еще один, голубой. Ддайг считают, что у жизни именно этот цвет. Не будем спорить с ними об эстетике, содержание нам важнее. На шнуре три узла, обратите внимание, Эгерт Урмасович. И в них пропущена вторая бирюзовая нить. Кто-то торговался с ордой, простите, с отрядом по ддайгскому обычаю, предлагая жизнь за жизнь, и выкупил всех, кто попался ддайг под, кхм, горячую руку. А вот эта кисточка из четырех нитей красного цвета на конце шнура говорит нам о том, что двое из троих участников сделки продолжили путь с отрядом. Последний шнур на основном, как видите, синего цвета. И это, Эгерт, мнение Хтоша и его людей о Полине Юрьевне. Они не считают ее живой. О чем мне и сообщили в письме со свойственной этому народу прямотой. Бирюзовая нить, скрученная с синей – это Поля, приемная дочь Полины Юрьевны. Она ддайг, причем из группы племен, лидером которых Хтош и является. Что там вышло у ее матери с сородичами, теперь уже не столь важно. Девочка оказалась у меня и прожила в моем доме несколько лет на положении воспитанницы, пока не встретила Полину Юрьевну и не попросилась к ней в дочки. Поскольку нить девочки связана с некоей, судя по узлам на шнуре, мертвой женщиной, вручившей "дар жизни" главе отряда, это родство ддайг признают. Алый с зеленым – это цвета Хтоша, он так подписался, но желтая нить, вплетенная в его шнур, обозначает его новый статус. Солнце Сагайдана. Он объявил себя королем в этом письме. А теперь, Эгерт, запишите это все, а я расскажу Хтошу, о чем мы с вами так долго беседовали.

   И он действительно развернулся к ддайгскому вождю, объявившему себя королем. Некоторое время они говорили по-ддайгски, потом перешли на сааланик, в котором Эгерт был, увы, не сильнее попугая. Наконец, Эгерт увидел, как эти двое, соприкоснувшись ладонями, смотрят друг другу в глаза, совершенно очевидно завершая разговор. Хтош еще сказал что-то напоследок, отчего выражение лица Димитри стало задумчивым и немного грустным. Вице-император произнес слово благодарности на сааланике – "грамеро", – и Хтош ушел, оставив их вдвоем.

   – Хотите знать, что он сказал мне, Эгерт? – услышал журналист.

   – Димитри, конечно хочу. Если только это не ваша личная тайна.

   – Личную тайну вам я и сам не предложил бы... Он сказал, что моя дружба – очень тяжелая ноша. Но теперь, когда под его ногами весь Сагайдан, он, может быть, и не упадет под этим грузом. И сказанное совершенно не комплимент мне, Эгерт.

   Журналист не знал и четверти перипетий, случившихся за предыдущие десять лет.

   – Я потом спрошу вас об этом подробно, Димитри. С каждым часом я все больше уверяюсь в том, что репортаж об экспедиции действительно необходим, но его совершенно недостаточно. Нужна книга.

   – Я с вами согласен, Эгерт. Книга – очень хорошая мысль. Пишите.

   Вице-император отпустил журналиста одним взглядом – правда, очень доброжелательным. И Эгерт пошел через становище ддайг обратно к офицерам экспедиции.

   Дом Полины Юрьевны Бауэр он увидел по дороге. И зеленой полусферой, образованной полым внутри кустом, этот дом не был. Строго говоря, и дома-то никакого не было. Была небольшая полянка в редколесье, поросшая невысокой жесткой травой, в ней виднелись несколько крупных камней – красных с желтыми прожилками, – а между ними высился небольшой плоский холм, размером от силы метра три. На холме был расстелен цветной ддайгский войлок, похожий на тонкий матрас. И на этом войлоке лицом в небо, закрыв глаза, лежали две женщины. Они как раз и заняли почти всю длину холма, расположившись ногами в разные стороны и соприкасаясь при этом только виском и ухом. Одной из женщин и оказалась Полина Юрьевна, а вторая, очень молодая, была явно сородичем Хтоша. Эгерт сделал несколько кадров, обнаружил, что пленка кончилась, и убрал фотоаппарат в чехол. Если отснятое проявится, у саалан всегда можно будет спросить, что это значит. И даже если они не знают об этом конкретном обычае, ничего страшного. Экспедиция явно будет не единственной, возможности выяснить смысл того, что осталось на пленке, еще представятся. Гораздо интереснее был вопрос, как на самом деле обустроено жилье сакральной мертвой. Открытый всем ветрам холм – это очень пафосно, но судя по тому, что вокруг отнюдь не пустыня, дожди здесь не редкость. А если не дожди, то туманы точно. Не может же вся эта зелень тащить воду из подземных резервуаров и потоков. Эгерт хмыкнул про себя и принялся обходить холм. Загадка оказалась проще апельсина. С обратной стороны холма имелся вход внутрь, под траву. Пять ступенек, выложенных мелкими камешками, вели в небольшой естественный грот, заходить и даже заглядывать в который Эгерт не счел верным. Не сейчас. Позже.

   Журналист завершил спонтанный обход вокруг холма и направился к гостевому очагу, где экспедиция уже завершала обед. Там он застал довольно напряженную беседу. Сосновский пытался добиться у переводчика ясных и однозначных, с его точки зрения, ответов о возможностях ддайг. Кесеш отмалчивался, отворачиваясь от самых прямых вопросов, и дергал кончиком уха, как раздраженный кот. Офицеры сочувственно смотрели на переводчика. Эгерт, в общем, тоже ему сочувствовал, но по другим причинам.

   Переводчик из местных в подобной экспедиции никогда не бывает достаточно свободным, чтобы выбирать работу самостоятельно, он в лучшем случае делает то, что ему предложили, а в худшем – хватается за то, что нашел. Каким конкретно был случай Кесеша, Эгерт даже думать не хотел, слишком много печальных подробностей уже оказалось на виду. При всей сложности и противоречивости отношений между саалан и ддайг, Кесеш оказался человеком Димитри – если, конечно, расширять понятие "человек" до неприличия. При всей неоднозначности положения Димитри в Озерном крае, Кесеш был при нем там. Из этих двух фактов напрашивался простой вывод: ддайг этого парня не просто не считают своим. Он сейчас жив только потому, что тут, кроме Димитри, еще и экспедиция из-за звезд, которая, не желая того, оказалась аргументом в борьбе ддайгских кланов за власть. Но положению Кесеша было трудно позавидовать: для Хтоша и его сородичей он был хуже чем мертвым, для саалан оставался ддайг, а для землян оказался источником неоценимых сведений об обычаях своего народа и деталей отношений саалан и ддайг.

   Когда Эгерт подошел к лагерю, вся незавидность судьбы переводчика успела проявиться в событиях. Артема Сосновского было уже не остановить. С ним случилось худшее, что может произойти с офицером в поле: он захотел понять природу новой опасности и ее масштабы. И ящерицы Кесеша его не убедили. Для того, чтобы получить адекватное представление о явлении, с которым отряд Сосновского столкнулся, Артему нужно было одно из двух – понять место Кесеша в иерархии ддайг и уровень его доступа к возможностям или увидеть что-то более убедительное, чем демонстрация у храма. Первое было нереально, насколько Эгерт понял ддайг. Заставив Кесеша вслух признать свое положение, по опыту Эгерта, Сосновский имел все шансы остаться без переводчика в течение часа. Ддайг, похоже, находились на том уровне развития культуры, который уже включает в понятие защиты чести самоубийство от позора. Поэтому Эгерт сделал недопустимое для военкора в экспедиции – влез в разговор офицера и переводчика.

   – Кесеш, – спросил журналист, – а как ты думаешь, насколько племя Хтоша уже освоилось тут?

   Переводчик посмотрел на него почти с благодарностью.

   – Думаю, хорошо освоились. Будут делать город.

   – С ними можно поговорить об этом?

   Кесеш неопределенно пожал плечами.

   – Можно, если тебе не страшно.

   Но с разговором Эгерт не успел. Та ддайгская девушка, Ранай, подошла к гостевому очагу. Сама. И сама обратилась к переводчику. И даже не проявила пренебрежения, чему Эгерт удивился отдельно. Кесеш некоторое время слушал ее, потом обратился к землянам.

   – Ранай по нашему обычаю спала около мертвой, – сказал он, – и видела нечто, чего не поняла. Можете вы разъяснить это?

   Сосновский, отчасти обрадованный возможностью сменить тему ни к чему не ведущего и явно неприятного разговора, пожал плечами:

   – Может, и можем. Пока не услышим, не узнаем.

   – Сон мертвой был о городе на морском берегу, как саланешская Дегейна.

   – Дегейна не на берегу моря, – удивился аналитик Александр.

   – Да, – кивнул Кесеш, – до моря еще немного реки и два озера. Так же, как в городе из сна их мертвой. Когда вода приходит, Дегейну не заливает: воду принимают гавани. В том городе из сна мертвой озеро было одно, а реку перегораживали стеной, в которой была дверь для воды и кораблей.

   – Плотиной, – поправил офицер Павел.

   – Плотина? – переспросил Кесеш. – Хорошо, я запомню. Городом правил король, как Хтош. Он владел ключом от плотины и носил его на груди. Однажды ночью дочь короля украла ключ у отца, пока он спал, открыла плотину и утопила город. Никто не выжил, кроме них двоих, а ее отец бросил в море к остальным.

   – Это Полина Юрьевна видит такие сны? – спросил аналитик Анатолий.

   Кесеш пожал плечами.

   – Мы не строим плотин. Но Ранай хочет знать, зачем эта женщина так сделала и чем перед ней провинились ее собратья.

   Эгерт немного подождал – вдруг кто-то из офицеров экспедиции знает, как Лютеция стала Парижем и куда делся Ис, французский Китежград. Разумеется, пауза длилась и становилась все более тягостной. Журналисту пришлось подать голос.

   – Есть несколько мнений об этом, Кесеш. Самая известная гласит, что женщина – ее звали Дахут, кстати, а ее отец носил имя Градлон – была одержима злым духом, желавшим смерти всему городу. Есть другая. Согласно ей, у Дахут был любовник, и ее отец не одобрял эту связь, поэтому мужчина его дочери не мог проникнуть в город иначе как ночью через плотину. Когда Дахут открывала ему путь, то ли оба не ждали, что начнется шторм, то ли она решила спасти ему жизнь, чтобы он не погиб в море во время штормового прилива. А третья, самая малоизвестная и нелюбимая, говорит, что Градлон хотел сам лечь с Дахут и мечтал устранить конкурента, потому и запер плотину до того, как лодка любовника дочери прошла через нее.

   Кесеш слушал внимательно, не шелохнувшись. Когда Эгерт замолк, переводчик развернулся к своей соплеменнице и заговорил по-ддайгски. Ранай, выслушав его, что-то воскликнула и всплеснула руками. Кесеш тоже выглядел удивленным, да и офицеров экспедиции, похоже, слегка снесло.

   Переводчик повернулся к Эгерту:

   – Так они жили на самом деле, и этот город был?

   Эгерт, протирая очки, признался:

   – Я не знаю. Но говорят, что именно Градлон основал город Кемпер, он стоит и до сих пор. А Бретань, страна, где это все было, теперь часть другой большой страны, Франции, но люди Бретани и теперь хранят легенду о том, что колокола Иса, утонувшего города, под водой звонят перед штормом, как и когда город еще стоял над морской водой, а не под ней.

   Выслушав это, Ранай задумчиво улыбнулась какой-то хищной улыбкой и сказала несколько фраз.

   – Это не три мнения, – перевел Кесеш ее слова. – Это одно и тоже мнение, она говорит, целое, но поделенное на части. Дахут – хорошее имя, сказала, похоже на наши имена. Она говорит, назовет так дочь, когда родит.

   Аналитик Анатолий отвернулся и потянулся за флягой. Эгерт первый заметил, что Кесеш снова оборачивается к Ранай. Они не сказали друг другу ни слова, но по медленно расцветающей на губах ддайгской девы новой улыбке, не менее хищной, чем первая, журналист вдруг понял, что лучшее, что он может сделать сейчас – принять устойчивое положение. Он опустился на колени, успел потянуться к рюкзаку с пленками и рукавом для перезарядки, и в этот момент земля под ним качнулась. Со звоном посыпались миски, ложки, котелки, зачертыхались люди, теряя равновесие. Эгерт вцепился руками в землю, прижав коленом рюкзак и дожидаясь, пока землетрясение кончится. Оно продолжалось целых десять бесконечных минут. Когда земля под журналистом перестала ходить ходуном, он первый подал голос – и нечаянно разрядил обстановку.

   – Все? – спросил он, найдя взглядом Сосновского. – Я могу перезарядить фотоаппарат?

   Вокруг грянул хохот. Смеялся, сидя на земле с вытянутой ногой, офицер Руслан. Хохотал, забыв об ушибленном локте, Павел. Бросив опекать огонь, утирал выступившие от смеха слезы вечный костровой Елисей. Анатолий, опираясь на Олега и глядя на Эгерта, крутил головой и повторял: "Турист! Турист!" Сосновский, с усилием улыбнувшись, проговорил: "Надеюсь, что можешь".

   – Ранай говорит, все, – раздался голос Кесеша. – Она сказала, что у вас очень видно главенство и надо поправить место у гостевого очага, чтобы все сидели по достоинству. Старший выше всех, младшие ниже. Вот, поправила.

   – Землетрясением? – с усмешкой уточнил Сосновский.

   – Это не земля двигалась, – ответил переводчик. – Корни под камнями.

   Усмешка Сосновского примерзла к лицу и испарилась. Он глянул на хрупкую – казалось, взглядом переломить можно – Ранай, смерил взглядом Кесеша, задумчиво посмотрел куда-то вглубь ддайгского поселения.

   – Скажи ей спасибо, – сказал офицер тяжело. И, отвернувшись, принялся распоряжаться по лагерю.

   Получив все возможные зачеты и убедившись, что до сентября я совершенно свободна, я решила перекусить до возвращения в резиденцию. Есть вещи, которые лучше делать хотя бы на относительно сытый живот. Вот доклад начальству об учебных успехах, например. На Первой линии значок вилки с ложкой можно было увидеть почти на каждом доме, но я выбрала другую вывеску: чашку на блюдце с тремя вертикальными волнистыми линиями над ней – типа пар. Надпись на вывеске гласила: «Кофе и пирожок. Круглосуточно». Я вошла, прошла к прилавку с витринкой и вместо перекуса получила знатный флешбэк. На витринке стояли в четыре яруса совершенно одинаковые подносы с совершенно одинаковыми пирожками. Различались только цифры, выжженные на корочке, от «ноль один» до «тридцать шесть». Девица за кассой, голубая от недосыпа, монотонно оттарабанила: «От одного до восемнадцати картофельно-льняное тесто, от восемнадцати до двадцати семи сдобное, от двадцати семи до тридцати шести творожное, начинки по номерам на табло над кассой, напитки там же, на комбо специальная цена, выгода десять процентов».

   Зов Максу я послала сразу же. Вот так вот просто: "Привет, мне кажется, ты должен это видеть" – и картинку. Ответ меня даже не удивил. Он прислал мне на чарр сообщение. "Лиса, не ешь это!!!" – вот что там было. Выйдя наружу, я огляделась, закурила, убедилась, что вокруг меня все еще Питер, а не Каменный Язык, которого, кстати, больше и нет вообще, выдохнула и написала Максу, что мне бы и в голову не пришло там есть. Просто показать хотела. А то мне, честно говоря, скучно.

   А заскучать было с чего. Охотников перевели на новый режим: вахтовые дежурства в Ломоносовском районе. Там спешно доделывали новую базу, куда стаскивали все оборудование из Павловска и Шушар, полусотни заезжали туда попарно на три недели, потом на две недели уезжали отдыхать. До нашего дежурства оставалось еще дней десять, и я с непривычки совершенно не знала, чем себя занять. Князь ушел за звезды, Асана разрывалась между своим графством и краем, мрачный Дейвин одной рукой гонял и строил полицию, другой изредка выдавал нам то пышек, то шишек и обещал новое начальство вместо виконтессы, то есть уже почти графини. Макс пропадал в лаборатории, с остальными сайхами видеться не слишком-то хотелось, но пару раз я помогла на реставрационных работах в Эрмитаже – просто потому что не хотела терять зря время и возможности. Эгерт тоже куда-то пропал. Всем резко стало не до меня, а мне было некуда себя деть. За прошедшие с конца сессии четыре дня мне раз пять предложили пьянку, раза три – переспать, пару раз – пойти позагорать и разок – скататься в Лаппеенранту. Но Эгерта там не было, а опция "надраться" доступна и в Приозерске: выйди за ворота, пройди шестьсот метров – и гвардейский бар "Три кольца" к твоим услугам. И даже с караоке. Только Полины там больше не бывает. Марина Викторовна... Не заикаясь о том, что к ней было не пробиться из-за повешенной на "Свет в окне" подготовки к заявленным референдумом выборам президента края, ей выедали мозг московские, минские и страсбургские наблюдатели. А поодаль вились журналисты, которых было не отогнать, особенно после официального заявления Лейшиной, что ее имени в списке кандидатов не будет. Виктор Саамо и Лена Рубинчик, Ленчик, моя знакомая еще по "Детям пепла", зашивались не меньше Лейшиной, так что ввалиться к ним туда с заявкой типа "привет, ну как вы тут, а то у меня день свободный", было дурацким ходом даже на уровне идеи. Но никаких более здравых версий программы на остаток дня так и не образовалось. Зов с картинкой из пирожковой я послала от нечего делать. И когда Макс появился прямо на углу Первой линии и Среднего, не удивилась, а обрадовалась.

   – Ты точно это не ела? – спросил он озабоченно.

   – Я похожа на дуру? – хмыкнула я в ответ и осеклась. После всего, что со мной случилось со дня аварии, ответ не выглядел настолько однозначным. – Хорошо, Макс, я спрошу иначе. Я похожа на умственно отсталую?

   – Уже нет, Лиса, – примирительно улыбнулся он. – Уже нет.

   – Ну хоть это радует, – выдохнула я. – Но перекусить я все-таки собиралась, так что если хочешь, можешь составить компанию.

   – У меня были рабочие планы... – засомневался Макс. – Впрочем, знаешь, давай и правда перекусим, а заодно я тебе расскажу, что делаю. Две головы лучше одной.

   Куда можно пойти поесть в городе в компании с сайхом? Только в веганское кафе. Оно было минутах в пятнадцати пешком, на углу Большого проспекта и Седьмой линии. Тыквенный суп-пюре с семечками, рис с чечевицей и овощами, пирожки с яблоками и корицей – и наконец-то треп обо всем и ни о чем. Я так и не помню, с чего мы начали, но к середине второго блюда обсуждали уже нечто вполне конкретное. А именно модель купола и спонтанно возникающие порталы, из которых появлялась фауна. Макс описывал трудности с моделированием, я слушала, чертя пальцем по столу неведомо что, и вдруг открыла рот и вместо того, чтобы положить в него еще одну ложку риса с чечевичной подливой, неожиданно для себя самой произнесла:

   – Послушай, Макс. Если оно реагирует на импульс с задержкой и не моделируется простыми портальными заклятиями, то это не портал структурно. Но поскольку через это можно пройти насквозь и выйти с другой стороны, то функционально оно все-таки портал. Из чего следует очевидный вывод, что в отличие от портала это имеет некую внутреннюю протяженность, не равную нулю. Со всеми следствиями разницы.