Текст книги "У свободы цвет неба (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 65 страниц)

   – Дэн, дед написал мне. Я расстроен еще и этим.

   – Вот как? Поделишься?

   Унриаль да Шайни пожал плечами.

   – Почему бы и нет? Он, в общем, верен себе. В этот раз слов было без одного две семерки. "В доме да Шайни нет места смертным, но для христианина мы сделаем исключение".

   – Мда, – Дейвин слегка скривился, – сочувствую, Унрио. Будешь писать ответ?

   – Знаешь, не стану. Писать ему подробное объяснение унизительно, а два слова не отличаются от отсутствия ответа, то и другое значит "нет".

   – Понимаю, – кивнул Дейвин. – Хочешь выпить?

   – Хочу, – кивнул да Шайни. – Но не могу, ты же помнишь. Пойду спать так. Спасибо, что выслушал.

   Полина шла за Димитри по улице Исаниса. Князь молчал и выглядел погруженным в какие-то не слишком веселые мысли. Полина отчасти радовалась тому, что не надо поддерживать разговор, отчасти досадовала на то, что ее опять куда-то ведут неизвестно зачем и там наверняка снова придется что-то говорить, отвечать на какие-то вопросы и принимать какие-то решения. Она бы с удовольствием вернулась в холл гостевого крыла Старого дворца прямо сейчас и провела час или полтора, молча глядя в огонь камина. Нобили охраны, кажется, были несколько разочарованы тем, что она не обратила внимания на китар и вообще вечерние развлечения не возобновились, но вопросов не задали. После того как у Гайяма кончился контракт, энцы и моны стали немногословны и старались все необходимое передать с сайни. Чак каждый вечер убегал на час-другой на рыночную площадь, и тогда его заменял Юц. Он не пытался спать рядом с Полиной или трогать ее волосы, но был неподалеку, и стоило ей пошевелиться, как он поднимал голову и внимательно смотрел на нее, ловя слово или жест. Все это было почти хорошо, но слишком мало. Все время кто-то чего-нибудь хотел, приходилось открывать рот, что-то говорить, куда-то идти, с кем-то встречаться. А она так устала, что даже дно залива ей казалось сейчас хорошим местом: там, по крайней мере, она больше никому ничего не будет должна.

   – Мы пришли, – сказал князь.

   Полина вздрогнула и посмотрела на него. Они остановились напротив старого здания с затейливым декором на фасаде. Полина присмотрелась. Особняк не выглядел жилым, но Димитри уверенно поднялся на крыльцо и подошел к двери.

   – Ключ у тебя, – сказал он.

   Полина молча протянула ему этот самый ключ, размером почти с фруктовый нож.

   – Нет, – Димитри покачал головой. – Ты должна сделать это сама.

   Она пожала плечами и молча вставила ключ в замочную скважину. Пошевелив кольцо ключа, повернула его в замке. Дверь начала открываться на нее. Полина отступила на полшага и посмотрела на князя.

   – Не хочешь войти и осмотреться? – спросил он.

   – А зачем? – не поняла она.

   – Например, из любопытства, – предположил Димитри.

   – А если нет? – спросила Полина.

   Князь пожал плечами и улыбнулся. Улыбка вышла несколько принужденной.

   – Ну дверь-то ты уже открыла, почему бы и не войти?

   – Манипулятор из тебя сегодня... – пожала она плечами. – Ты, похоже, не в ударе.

   По его лицу прошла тень.

   – Да, правда. Так что, войдешь или как?

   Внутри было пыльно. И пусто. Витражи давно осыпались, и в холл нанесло снега. Похоже, это случалось не в первый раз, судя по состоянию досок пола.

   – Это все чинится за сотню дней и не слишком дорого обойдется, – заметил князь.

   – Наверное, – ответила Полина.

   – Полина, – вздохнул Димитри. – Он твой теперь, этот дом. Вердикт тебе вручат после разговора с досточтимым Эрве, да даже если бы ты и отказалась с ним встречаться, все равно решение уже составлено, и оно в твою пользу.

   – Какая связь? – поморщившись, спросила она.

   Князь с тоской обвел глазами холл особняка, где они стояли.

   – Это часть компенсации тебе за ущерб.

   – Зашибись, – сказала она по-русски. И продолжила, тоже на русском. – А хозяева этого дома где? Я не спрашиваю про владельцев, он давно пустой, но наследники у них наверняка есть.

   – Спасибо за мнение о моем народе, дружок, – неожиданно горько усмехнулся Димитри. – Мы, конечно, заслужили, но ты все-таки слишком откровенна.

   – Я устала, – тихо сказала Полина. – Устала, хочу спать и... ладно, неважно.

   – У хозяйки этого дома не было наследников, – тяжело проговорил князь. – Она приходилась мне приемной дочерью. Я был скверным отцом.

   Полина молча посмотрела на него. Взгляд был безнадежным и невыразительным.

   Димитри сделал шаг к ней.

   – Дружок... на празднике у государя ты сделала то, что хотела бы смочь она. Но ей, к сожалению, не было суждено. Государь вручил тебе ключ, и это, пожалуй, лучшее, что могло случиться с ее домом. Он строился для хозяйки салона. Тут найдется место и для танца, и для беседы, и для библиотеки, и для всего, что ты захочешь... – Он осекся, увидев слезы в ее глазах. – Прости. Ты устала. Я слишком задумался и предался воспоминаниям. С этим можно было подождать. Я провожу тебя. Пойдем. – Он вышел на крыльцо, дождался, пока Полина запрет дверь, поставил портал и шагнул в молочно-белую мглу.

   Шагнув за ним через десять секунд, она оказалась в знакомом холле Старого дворца. Прошла на галерею, вошла в свои комнаты, села на кровать и прислонилась спиной к стене. Минут через сорок встала, положила на стол ключ, который все это время держала в кулаке, сняла платье, села обратно на постель, подумала, легла и уснула.

   Димитри, посмотрев, как она идет мимо него походкой деревянной куклы, вздохнул и отправился в свой особняк. Исиан ждал его в холле.

   – Вы закончили? – спросил он.

   – Нет, – Димитри качнул головой и двинулся вверх по лестнице.

   Сайх пошел за ним.

   – Ее бумаги все еще не готовы?

   – Хуже того, – произнес Димитри, открывая дверь кабинета. – Ей предстоит еще несколько разговоров с магистром Академии.

   – Но ведь расследование уже закрыто? – уточнил Исиан.

   – Да, – подтвердил князь. – Но Эрве нашел способ получить свое. Тебе придется присутствовать при этих беседах.

   – Конечно, Димитри, – Исиан улыбнулся одними глазами. – Я знаю, что с ними делать, если они решат перейти грань допустимого.

   – Хорошо, – князь устало кивнул, посмотрел на сайха тоскливо и тревожно и добавил. – Я завтра назад в край. Потом вернусь, но... Исиан, постарайся не наделать мне больше проблем, чем у меня уже есть.

   – Постараюсь, Димитри, – очень серьезно пообещал сайх.

   Полина начала разговор с магистром Академии с вручения подарка.

   – Я подозревала, что найду здесь кого-то, кому захочу оставить кое-что на память обо всей этой истории, – сказала она и положила на стол янтарный инклюз с мотыльком.

   Досточтимый Эрве протянул руку и, взяв каплю света с насекомым внутри, внимательно ее рассмотрел.

   – Забавный курьез, – улыбнулся он. – И, наверное, редкий.

   – Считается редким, верно, – подтвердила Полина. – Но ничего курьезного я здесь не вижу. Насекомое, попавшее в смолу, обычно так и заканчивает свою жизнь. Это лишь пример закона природы в действии.

   – Очень хорошо, что ты сказала эти слова о законах природы, – заметил магистр. – Так мне будет легче задать вопросы, ради которых я позвал тебя.

   – Я готова ответить на них, – сказала она.

   Досточтимый Эрве улыбнулся. От атаки этой скульты он благополучно ушел, теперь можно было свободно спрашивать все, что ему было интересно. А интересно было многое. Как всегда и бывает в публичном разбирательстве, самые важные вещи не были сказаны. Их-то он и надеялся выяснить в этом разговоре.

   – Раз так, давай начнем. Тот серый ветер, о котором Хайшен говорила в докладе, что он такое? Что ты знаешь о его природе? Кстати, давай-ка присядем, разговор будет долгим.

   – О природе этого явления я не знаю почти ничего, – ответила женщина, послушно садясь в указанное ей кресло.

   Магистр опустился в кресло напротив.

   – Однако ты и другие долгое время предпринимали какие-то меры к его обузданию, пока могли. И достаточно успешно.

   На лице мистрис появилась тень улыбки, которая могла выглядеть как извинение, будь она чуть больше проявлена.

   – У меня есть только предположения, – сказала она. – А так... мы просто делали то, что у нас принято делать. Как могли и как умели в сложившихся обстоятельствах.

   – Что вы делали, я знаю, – кивнул Эрве. – Это есть в докладах Вейлина, в отчете Хайшен, в деле Тивера да Фаллэ и даже в письмах Унриаля да Шайни из края. Я хочу знать, зачем вы это делали.

   – Чтобы не получить то, что вы получили прошлой осенью, – с легким недоумением произнесла Полина. И, подумав, уточнила. – По нашему счету.

   – Хорошо, – Эрве наклонил голову, принимая ответ. – Откуда вы знали, что такое может случиться?

   – Из опыта, – ответила она. – О нем не принято говорить, но это рано или поздно узнают все, причем своим собственным путем.

   – Каким был твой? – быстро спросил магистр.

   – Довольно обыденным, по сравнению с тем, что было вынесено на суд, – задумчиво сказала Полина. – Погибла моя одноклассница. Попала под машину на перекрестке незадолго до дня рождения.

   – Это важно? – уточнил Эрве.

   – Да, мы празднуем. Из-за этого все и получилось. Мы жили в соседних парадных, гуляли в одном дворе. А через неделю я шла из школы после продленки и в сумерках увидела ее в этом дворе на нашем с ней обычном месте, где мы встречались. Я удивилась, осмотрела двор, увидела, что кроме нас с ней никого нет, и спросила, что она тут делает, если ее похоронили три дня назад. А она сказала, что родители выкинули ее игрушки и вещи, и никакого пирога на день рождения ей не будет, а мама обещала. Родители у нее и правда были так себе.

   – Что было дальше? – спросил магистр мягко.

   Полина пожала плечами.

   – Для начала, я залезла в мусорный бак, вытащила оттуда ее зайца и принесла домой в своем школьном портфеле. На следующий день пошла в букинистический магазин и купила на деньги, данные мне на завтрак, кулинарную книгу. Мама посмеялась, что вот, мол, хозяйка растет, скоро можно замуж выдавать, а я днем позже сделала для Тани пирог с яблоками, пришла с ним в школу и сказала, что кто со мной поедет сегодня к ней на могилу, тот как бы ее поздравит с днем рождения. Пошло половина класса примерно. И некоторые учителя. А ее родители не пришли. Я оставила там ее игрушку, остальные дети собрали деньги и купили цветов. Пирог мы разделили на всех, ее кусок остался там, на земле.

   – И потом? – спросил Эрве.

   – На другой вечер я нашла на нашем месте во дворе цветок, – чуть замедленно сказала Полина. – Там рос одуванчик и цвел. Первого октября.

   – Когда обычно цветут эти цветы? – зачем-то уточнил магистр Академии.

   – Последние отцветают в начале осени, а октябрь – средний ее месяц, – проговорила Полина. – Таня любила одуванчики. Говорила, что они как бы знак, что учеба скоро кончится и будет лето.

   – И что было дальше? – Эрве надеялся разговорить женщину, но понял, что не преуспеет.

   – С кем? – спросила она.

   – Например, с тобой, – улыбнулся магистр.

   – Таню я больше не видела. В классе ее быстро забыли, уже к зиме. Ее родители начали пить и ссориться, мать зарезала отца следующим летом, и ее осудили. В их квартиру въехали другие люди, странная пара с собакой. А я пошла заниматься спортом.

   – А когда ты в следующий раз увидела мертвых? – спросил Эрве.

   – Больше не видела, – ответила женщина.

   – Хорошо, – сказал магистр, скрыв досаду. – Каким был твой следующий опыт в вашей традиции?

   – Стандартный, – казалось, ей наскучил разговор и она продолжает его только из вежливости. – Смерть бабушки.

   – Я могу выглядеть невежливым, – мягко сказал Эрве, – но все же хотел бы подробностей.

   Мистрис посмотрела на него так, как будто он попросился к ней в спальню. Но заговорила.

   – Бабушка была матерью матери, – сказала она. – Отношения между ними были так себе. Поэтому когда бабушка заболела, мать отправила к ней меня, ухаживать. Я была уже довольно взрослая, почти восемнадцать, но не сообразила, почему вдруг запрет на общение отменен. Я пробыла у нее десять дней, все ждала, что она начнет поправляться. И все это время пыталась сделать, чтобы ей было полегче.

   – И как? Удалось? – спросил магистр осторожно.

   – Да, – женщина равнодушно пожала плечами.

   – Как именно?

   – У нее были старые пластинки и проигрыватель. Я нашла и включила. Мы вместе слушали музыку ее юности. Потом она заснула. Утром я вызвала скорую, а потом участкового врача, чтобы зафиксировали смерть. Сидела, пока ее не забрали, потом завесила зеркало и зажгла свечу, у нас так положено, потом со справкой поехала на кладбище, договорилась обо всяких там технических вопросах. Посреди всего пришла подруга бабушки и мне хоть немного помогла советом и добрым словом, потому что я, конечно, была сильно растеряна и не все знала. Похороны, поминки, вот это все. Мать практически не участвовала.

   – И что было после того, как вы завершили ритуал? – Досточтимый Эрве понимал, что он в шаге от заветной двери, но ключ был еще не у него в руках, и магистр двигался щенячьими шагами, чтобы неверная тропа не обрушилась.

   Женщина посмотрела на него недоуменно.

   – Послушайте. Вы ковырялись в моем сознании месяц, неужели этого нет в протоколах?

   Эрве улыбнулся и развел руками.

   – Мы искали не это. То, что ты рассказываешь, – частная жизнь семьи. Нарушений ваших обычаев в этих воспоминаниях не было замечено, поэтому мы не записывали эти эпизоды в рабочие тетради.

   – В таком случае, о чем мы говорим сейчас? – спросила она. В ее голосе Эрве услышал то ли скуку, то ли раздражение.

   – О сером ветре, – напомнил он. – Почти три десятка убитых, восемь из которых были магами, – это серьезно. Я пытаюсь понять, что это такое, и все еще надеюсь на твою помощь. Ты согласна продолжать?

   Она молча пожала плечами.

   – Так что же было после того, как ты завершила ритуал? – он повторил вопрос.

   – Ритуал у нас завершается на сороковой день после смерти, – ответила женщина.

   Эрве непроизвольно приподнял бровь.

   – И все это время проводятся какие-то действия, имеющие отношение к смерти?

   – Конечно, – ответила она.

   – Но что можно делать столько времени? Прости, если я бесцеремонен, но я действительно не понимаю.

   – Дел довольно много, и все они должны быть сделаны для того, чтобы жизнь умершего человека была должным образом завершена, а все его обязательства и отношения закрыты.

   – Как это? – ситуация запутывалась все больше и больше. – Как могут отношения остаться незакрытыми, человека же уже нет!

   Мистрис Бауэр посмотрела на него печально.

   – А что, тут у вас смерть человека снимает и финансовые обязательства тоже?

   – Нет, конечно, – признал Эрве. – Истребовать долги и завершение сделок можно с родных умершего. Не все, разумеется. Император прощает долги ушедшим за Грань. И мы, Академия, тоже. Но долг равному или менее обеспеченному должен быть выплачен.

   – Но в любом случае для того, чтобы финансовые отношения были завершены, об этом следует оповестить, или у вас не так? – уточнила она.

   – И у нас так, – подтвердил Эрве. – По-моему, это нормально.

   – У нас нужно так же точно известить всех, кто может ждать от человека звонка, письма, визита или каких-то других форм контакта. Сообщить его работодателю и наемным работникам о том, что он больше не может продолжать отношения. Известить дальнюю родню.

   – Ну да, но это всего лишь благородный жест, – сказал магистр. – Зачем включать это в ритуал?

   – Я полчаса назад рассказала тебе историю про пирог ко дню рождения, который пришлось готовить мне, – сказала женщина, и в ее голосе Эрве услышал все ту же скуку.

   – Подожди, – сказал он. – Поправь меня, если я ошибусь, но ты хочешь сказать, что ваши мертвые могут прийти требовать этого от живых?

   – Это еще не самый плохой случай, – кивнула Полина.

   – Расскажи про плохой, – решительно сказал магистр.

   Женщина грустно улыбнулась и взглянула вверх, явно припоминая что-то.

   – Мать всегда говорила ей, чтобы она берегла себя и носила резиновые сапоги, чтобы не замочить ноги. Кроме того, она говорила ей: "Чтоб ты провалилась". Будучи хорошей девочкой, она была в резиновых сапогах, когда упала с моста. Это из одной книги, досточтимый Айдиш ее тоже знает. А в моей собственной практике были случаи самоубийства, передававшегося по наследству от деда к отцу и от отца к сыну на определенном году жизни и определенным способом. Вот умеренно скверные варианты. Мне продолжать, или этого довольно?

   – Напоминает какие-то дары наших старых богов, – Эрве качнул головой.

   – Нет, – легко и безразлично сказала мистрис. – Это люди делают с людьми. Боги тут ни при чем, ни ваши, ни наши.

   – Значит, есть что-то, что делают и боги?

   Женщина неопределенно улыбнулась.

   – В каком смысле "делают"... Древние боги – это абстракция, сделанная людьми для людей и из людей.

   – Как это – сделанная из людей? – насторожился Эрве.

   Она посмотрела на него внимательно и печально.

   – Представляю, что вы себе вообразили. Но нет, не так.

   – Откуда ты знаешь, что я себе представил? – уточнил он.

   – Достопочтенный Вейлин был достаточно откровенен весь предыдущий месяц. Да и остальные дознаватели тоже. А у меня все в порядке с памятью. Нет, наши старые боги не имели привычки одеваться в мертвые тела, намеренно оставленные для них. Кстати, я все еще не представляю, как можно провернуть подобный трюк.

   – Трюк... – тихо повторил донельзя удивленный магистр.

   – Да, трюк, – повторила женщина, – потому что все, что делается якобы богом, делается всегда людьми ради него. Было только одно исключение.

   – Иисус из Назарета, – слегка скептически кивнул Эрве.

   – Да, – тон женщины был серьезен и спокоен. – Он сам прошел весь путь до конца, оставшись при этом человеком и учителем. Поэтому и остался единственным примером, который невозможно перерасти. А у наших языческих богов другие законы развития. Все они возникли, какое-то время были, потом перестали существовать и были забыты. Они все сперва были безобразны и безлики, желали разрушения и крови. В те времена, если человек творил определенные непотребства, по характеру того, что он сотворил, определяли, какой бог завладел его рассудком. Затем у богов появились образы животных, потом человеческие тела.

   – Человеческие образы? – предположил магистр.

   – Нет, именно тела, – возразила мистрис. – С головами животных и птиц. И только после этого у богов появились человеческие лица. А с ними и способности делать нечто прекрасное, недоступное человеческому уму и человеческим рукам. На самом деле, по-прежнему все то, что им приписывали, было деяниями людей, просто эти деяния настолько выходили за пределы представимого, что для того, чтобы признать их, люди приписывали сделанное богам. А делали это люди, во имя богов. Или даже не во имя, а богам это посвящали другие и позже. Но я все это говорила Хайшен, неужели она не рассказала вам?

   – Я здесь один, – дружелюбно сказал магистр. – Не считая тебя, конечно. То, что она писала, я прочел. Сейчас я хочу услышать это от тебя. Итак, боги обрели человеческие лица. Что было дальше?

   – Дальше люди победили их, появились герои. Так называется человек, способный совершить нечто, что по силам только богу, и сравняться с ним. Это очень непростая задача. Некоторое время таких людей приравнивали к богам, но потом их становилось все больше и больше, и наконец богами стали называть правителей. Как раз тогда и пришел Иисус.

   – И почему же он так важен? – спросил Эрве, изо всех сил пряча усмешку. – Чем он отличается от других героев?

   Полина вздохнула.

   – Тем, что он не герой. Он не спорил с богами и не соревновался с ними. И не ставил себе цели быть равным богу. Он был любимым сыном бога и при этом человеком с начала и до конца, человеком и остался, уйдя к отцу в вечную жизнь. И все, что он делал, делалось не ради мирской власти, а ради людей. Чтобы показать пример того, что так вообще-то можно. Ровно настолько можно, насколько сможет сам человек. А бог, единый, а не какой-то из многих, был и остается его отцом. И существует еще в третьей форме, свободного духа, который может быть повсюду, где сочтет нужным.

   – И здесь? – уточнил Эрве.

   – Здесь он есть несомненно, мы же говорим о нем, – как о чем-то естественном сказала мистрис.

   – В какой форме? – немедленно уточнил Эрве, оглядывая кабинет, и вздрогнул. Инклюз на столе неожиданно поймал солнечный луч и засиял нестерпимым золотым блеском. Тень мотылька отразилась на потолке и стала огромной, сравнявшись размером с открытой книгой на столе магистра, занимавшей половину столешницы.

   Полина, проследив взгляд досточтимого, пожала плечами.

   – Например, в этой. Или нет. Откуда мне знать. Может быть, он – те слова, которые мы сейчас о нем говорим. Дело же не в форме.

   – А в чем? – с интересом спросил Эрве.

   – А в том, что всякая душа, которая не летит к нему, как мотылек на свет, становится серым ветром, про который ты спрашивал. И неважно, при жизни или после смерти. Точнее, если это случается при жизни, смерть обычно вопрос времени, и очень недолгого.

   – Я не знаю твоего бога, – медленно сказал Эрве. – Значит ли это, по-твоему, что я должен вскоре после нашего разговора перестать жить и стать этим ветром?

   – Я не уверена, что ты его так уж и не знаешь, – ответила Полина. – Возможно, именно его ты называешь Потоком.

   Эрве задумался на несколько ударов сердца.

   – Подожди... Ты сказала – существует еще в третьей форме. И в ней присутствует здесь. Но каковы тогда первая и вторая?

   Женщина глубоко вздохнула. Потом поморщилась и прижала два пальца к виску. Эрве терпеливо ждал, и в конце концов Полина заговорила, постоянно прерываясь, чтобы собрать слова.

   – Это, – она с усилием зажмурилась на мгновение и снова открыла глаза, – сложно. Как точно все это сказать – самый сложный вопрос моей веры. О нем люди спорили веками, – Полина вздохнув, опустила взгляд на миг, потом посмотрела прямо в глаза магистру. – Ты это, похоже, уже знаешь, но я все равно повторю. Люди Земли убивали друг друга в этих спорах. Не боги, не проклятые существа, люди, сами, считая, что лучше знают... – она опять замолкла, собираясь с силами или набираясь храбрости. – Тем не менее. – Ее голос стал немного тверже. – Первая форма Бога, в Которого мы верим – это Отец, Творец всей Вселенной. "Он был, когда ничего не начало быть". Эту форму нельзя себе представить.

   – Был он, и не было еще ничего другого? И из него появилось все? Действительно похоже на Поток... – проговорил Эрве.

   – Не "из него появилось", а "он создал", – уточнила она, – но чем это отличается, мы сами не знаем. Вторая форма Бога – сам Иисус Христос.

   – Но ты сказала, что он человек и любимый сын твоего бога? – Эрве слушал очень внимательно, следя за логикой произносимого.

   – Да, Его сын, человек. И сам Бог, одновременно, – Полина вздохнула. – Я говорила, что это сложно. Именно об этом много спорили. И стали говорить, что Иисус Христос есть Человек и Бог, сочетающий в себе природу и волю человеческую и Божественную, не-слитно, не-раздельно, – мистрис очень искусственно сочетала сааланские корни. Получалось более-менее понятно, хотя такие слова вряд ли нашлись бы в свитках библиотеки Академии. – Именно потому, что он Человек и Бог, он мог принять за всех людей смерть. Подлинную смерть. И через три дня – вернуться к жизни.

   – Но если он вернулся к жизни, где он теперь? Ты сказала – ушел к отцу, значит, он умер еще раз? – переспросил Эрве.

   – Нет. Мы верим, что он вознесся на небо прямо человеком, в теле. Только не спрашивай меня, где это тело сейчас, этого вообще никто не знает... – Полина вздохнула глубже обычного и тяжело оперлась на подлокотник кресла, искривив спину и почти повиснув на локте.

   – В таком случае, – решил магистр, – на сегодня достаточно, продолжим позже.

   – Почему бы не закончить сегодня? – спросила мистрис.

   – Ты так сильно хочешь домой, за звезды? – удивился Эрве. – Мне казалось, у тебя там сложности.

   – Какие именно сложности? – уточнила она, выпрямившись.

   – Ну, все эти слухи, сплетни... – он неопределенно повел рукой в воздухе. – Это же неприятно. Кроме того, где сегодня говорят, там завтра могут и сделать.

   – Покинуть резиденцию наместника я не смогу, даже получив вердикт, – заметила женщина ровным тоном. – Сперва его нужно заверить в суде края. Пока это не сделано, я все еще считаюсь поднадзорной и не могу покидать территорию, определенную мне для пребывания.

   – В таком случае какая тебе разница, где находиться? – улыбнулся магистр примирительно. – Вердикт я выдам, как только мы закончим.

   – Вот поэтому я и предлагаю закончить сегодня, – сказала мистрис. В ее голосе, казавшемся спокойным, Эрве услышал нехорошие металлические нотки.

   – Мне кажется, – осторожно сказал он, – что мы с тобой обсудили примерно половину необходимого. У меня на сегодня были другие дела, и я не готов менять планы.

   – А как насчет моих планов? – спросила она холодно. – Я уж не говорю о планах людей, которые покинули край из-за репрессий, устроенных достопочтенным Вейлином, и не упоминаю тех, кто не успел или не смог уехать и расстался с жизнью из-за его политики. Кстати, как насчет планов ваших людей, погибших в ночь шторма в крае?

   Эрве вздохнул.

   – По крайней мере, на обед прерваться нужно в любом случае.

   – Да? – женщина с интересом взглянула ему в лицо. – Ты правда так думаешь?

   – Ты хочешь сказать, что не согласна продолжать разговор? Даже зная, что речь идет о судьбе детей, которых ты учишь? – спросил он, удерживая ее взгляд.

   – Я просто не понимаю, почему бы не закончить сегодня, – ответила она.

   – Мне кажется, – сказал он с мягким укором, – тебе не так интересны эти дети и их судьба, как ты показывала до сих пор.

   Ответом была тень улыбки, напомнившая ему движение скульты в воде, еле заметную радужную тень в прозрачной толще, обещающую большую боль.

   – А мне кажется, что тебе больше не о чем спрашивать и ты зачем-то тянешь время.

   Эрве действительно рассчитывал обсудить услышанное с Вейеном. Но услышав слова мистрис, он обиделся, сам толком не поняв, на кого именно. Может быть, на Вейена, отказавшего в поддержке. Может быть, на Димитри, вытащившего на суд внутренние дела Академии и семьи да Шайни, как будто нельзя было решить все сложности спокойным обсуждением в Исюрмере. Возможно, на императора, поставившего неоправданно жесткие сроки.

   – О, мне очень даже есть о чем спросить тебя, – сказал он неторопливо. – Я хотел бы знать, почему этот твой бог, который человек, помог преступнику в водах залива, но не помог тебе здесь. Я хотел бы понять, почему эта помощь подана руками не менее преступными, чем руки получавшего ее. А заодно и то, почему ты согласилась со смертным приговором, покорилась расследованию и терпела его почти месяц, хотя это не самая приятная процедура на свете, а вот сейчас жалеешь мне еще одной встречи. И я хочу знать, связано ли это с твоим богом, или ты снова делаешь нечто, что не понравится ему. И еще мне интересно, как он, аскет и философ, посмотрел бы на то, что ты делала вместе с князем Димитри на приеме у государя, а до этого на Островах. И почему он терпит то, что в вашем городе статуи старых богов стоят в главном городском саду и во многих других местах. Они ведь проиграли? Так зачем ему это соседство?

   Он вдохнул было, чтобы продолжить, но осекся, посмотрев на женщину. Она сидела в кресле, заслонив лицо рукой, и плечи ее тихонько, почти незаметно дрожали. "Неужели плачет?" – подумал он и присмотрелся, готовясь смягчать разговор. Но нет. Она смеялась. Тихонько, почти незаметно, но когда убрала руку от лица и взглянула на него, смех еще кипел в ее глазах.

   – Боюсь, что на все вопросы, которые ты задал, и на те, которые еще можешь задать, отвечать тебе должна не я, а хотя бы тот монах, который пришел сюда свидетельствовать за меня. Он бы справился лучше. Но я попробую. Хотя бы попробовать я должна. Тем более что на все эти вопросы ответ один.

   – Вот как? – хмыкнул Эрве.

   – Да, – подтвердила она, – ты спросил одно и то же раз пять, не меньше. Так вот, если говорить понятными тебе словами, то Он хочет от нас только одного. Чтобы мы были настолько хороши, насколько хорошими были задуманы Творцом. Ради этого Он пришел, этому учил, это показывал и ради этого пожертвовал своей жизнью. Любыми кривыми путями можно идти, лишь бы к Нему в себе и в других. Старые боги тоже хороший способ разметить путь, если ты не собираешься останавливаться и идешь от Ареса к Посейдону, а от Посейдона – к Гермесу, и так пока не доберешься до Зевса и не поймешь, что дорога продолжается, а обнаружив себя Гераклом или Персеем, не пойдешь дальше, к человеческому в себе, которое выше страстей, обожествленных из слабости перед ними.

   – О Пророк, – мимовольно выдохнул Эрве, – как же красиво.

   Некоторое время он молчал, глядя прямо перед собой, занятый своими мыслями. Молчала и женщина в кресле напротив. Наконец, он сказал:

   – Ты была права. Второй день – это слишком много и безобразно мало. Решение этой задачи потребует не меньше нескольких лет твоего постоянного присутствия в Исюрмере.

   – Моего? – она удивленно посмотрела на него. – Нет, это задача саалан и решать ее должны саалан. Вы все равно наткнулись бы на это, причем очень скоро. И выбора у вас нет, вы ее в любом случае решите, это только вопрос времени и количества потерь. Мы-то справились...

   – Но на твою помощь я могу рассчитывать? – спросил магистр, вложив в голос все обаяние, которое только нашел в себе.

   – Ты намерен сам этим заниматься? – ответила мистрис вопросом на вопрос.

   – У тебя другие планы? Ты знаешь, кто это сделает лучше? – улыбнулся он.

   – Да, знаю, – уверенно сказала она.

   – Кто же?

   – Досточтимый Айдиш, досточтимая Хайшен, князь Димитри да Гридах, граф Дейвин да Айгит. Если им потребуется моя помощь, я, конечно, буду помогать, пока смогу.

   – Хорошо, – кивнул он. – В таком случае я буду ждать вас пятерых в Исюрмере после весеннего солнцеворота. Там и обсудим работу. Вердикт будет готов через четыре дня.

   – Так долго? – спросила она.

   Эрве улыбнулся:

   – Завтра у меня встреча с вашей прессой, потом мы будем обсуждать с князем часть необходимых дел, после этого я смогу заняться вердиктом. Ты же понимаешь, что от него зависит не только твоя судьба?

   Полина кивнула.

   – В таком случае, – сказал он, – жди вызова в канцелярию государя. Пока можешь располагать собой в полной мере, только не уезжай из города.