Текст книги "Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 73 страниц)

Потери англичан были незначительными. Некоторые купцы и возчики были убиты при попытке увести свои повозки подальше от развернувшегося сражения. По крайней мере, один из клерков, охранявших наличность, был убит. Но отряд сопровождения остался цел. С отрядом Ла Ира дела обстояли гораздо хуже. Он потерял от 300 до 400 человек, то есть четверть своего состава. Основное количество потерь пришлось на шотландский корпус. Самым известным погибшим стал Стюарт-Дарнли. Его тело было впоследствии вынесено с поля боя и захоронено в Орлеанском соборе, где до самой Революции происходили мессы за упокой его души. Его потомки были натурализованы во Франции как сеньоры д'Обиньи из Берри и сражались во французских армиях вплоть до XVII века. Битва при Рувре-Сен-Дени стала известна как Сельдевое сражение – по названию рыбы, которой было нагружено большинство повозок. Шел Великий пост, и сельдь пользовалась спросом[335]335
  Journ. siège, 36–44, *169–70; Chron. Pucelle, 265–9; Journ. B. Paris, 230–3; Basset, Chron., 227–8; Monstrelet, Chron., iv, 310–14; Waurin, Cron., iii, 253–9; Monstrelet, Chron., iv, 311–14; Cagny, Chron., 137–9; Héraut Berry, Chron., 130–2; Brut, ii, 435. Дата отъезда, наличные: BN Fr. 4488, pp. 664–5, 673. Стюарт: Bower, Scottichron., viii, 294; E. Cust, Some account of the Stuarts of Aubigny in France (1891); Ditcham (1978), 227 (Мессы).


[Закрыть].

Сельдевое сражение было незначительным по сравнению с великими битвами войны, но оно произошло в трудный для Дофина и его советников момент и повергло всех в глубочайшее уныние. Через неделю после сражения, 18 февраля, главные дофинистские капитаны в Орлеане, включая графа Клермонского, Луи де Кулана, Ла Ира и Потона де Сентрая, покинули город, чтобы встретиться с Дофином и его Советом в Шиноне. Это была мрачная встреча. Вина за неудачу при Рувре, по всей видимости, лежала в основном на графе Клермонском и Лафайете, которые сначала приказали отряду Ла Ира ждать их, а затем медлили с подходом, пока не стало слишком поздно. Граф Клермонский вскоре после этого уехал Бурбонне, забрав с собой своих людей. Позднее Лафайет был снят с должности маршала. По общему мнению, Орлеан, скорее всего, должен был пасть. Нелегко было представить, как можно восстановить положение. Было известно, что Маргарита Шотландская не прибудет во Францию в текущем году, как и 6.000 шотландских солдат, которых король Яков I обещал прислать с ней. Патрик Огилви, принявший командование шотландцами во Франции после гибели Стюарта-Дарнли, по словам шотландского хрониста Уолтера Боуэра, был человеком "острого ума, возвышенной речи и мужественного духа, небольшого роста, но благородным и надежным во всех отношениях". Однако в его распоряжении было всего 60 латников и 300 лучников, что составляло менее половины численности шотландского корпуса за полгода до этого. Что касается войск в Орлеане, то в сражении была потеряна примерно десятая часть их численности, и в течение последующих шести недель их количество продолжало сокращаться, поскольку люди погибали в стычках или выводились для службы в поле. К концу марта 1429 г. в городе оставалось всего 1.000 человек. Доходы еще продолжали поступать, и гарнизону выплачивали хотя бы часть причитающегося жалованья. Но денег на содержание еще одной полевой армии не было. Заемные средства Дофина были исчерпаны. Резервов не было. В какой-то момент генеральный сборщик налогов признался жене, что у него в руках всего четыре экю. Последний шанс освободить Орлеан, сказал он ей, упущен[336]336
  Порицание: Journ. siège, 50–2; Héraut Berry, Chron., 131. Войска: 'Comptes dépenses', 162–8, 187–92, 197. Финансы: Bouillé, 99; 'Comptes dépenses', 162–98; Proc. N., iv, 60.


[Закрыть].

В долине Луары началась паника. Поступали сообщения о том, что высокопоставленные лица покидают Дофина и пытаются заключить мир с англичанами. В Шиноне были возобновлены планы отступления в Лионне и Дофине. В замке Карла Орлеанского в Блуа и в его особняке в Сомюре слуги собирали книги, гобелены и документы его администрации, чтобы перевезти их в Ла-Рошель для безопасного хранения. Ходили слухи, что Дофин подумывает о том, чтобы покинуть Францию и отправиться в изгнание в Кастилию. Почти наверняка они были ложными, но сам факт их распространения многое говорит о настроениях того времени[337]337
  Waurin, Cron., iii, 253; *Leroux de Lincy, 62–3; AN KK269, fols. 52vo–53 (Блуа); Pius II, Comm., i, 381; Basin, Hist., i, 6–8.


[Закрыть].

Перед отъездом из Орлеана на военный совет в Шиноне граф Клермонский заверил горожан, что вернется с подкреплениями и продовольствием, чтобы пополнить истощающиеся городские запасы. Это было нереальное обещание, и когда стало ясно, что его не удастся выполнить, моральный дух орлеанцев пал. К концу февраля 1429 г. они потеряли надежду и решили начать переговоры с противником. По словам обычно хорошо информированного Папы Пия II, именно Карл Орлеанский в письме к городским властям предложил им отдать себя под защиту герцога Бургундского. Вероятно, перед тем как высказать это предложение, Карл переговорил с самим Филиппом. Во всяком случае, орлеанцы последовали его совету. В начале марта делегация в составе Потона де Сентрая и двух видных горожан покинула город, чтобы лоббировать его интересы перед Филиппом находившимся во Фландрии. Они должны были убедить герцога в несправедливости нападения на владения военнопленного и предложить перемирие, распространяющееся на все владения Карла. Вероятно, Филипп уже пришел к такому мнению, а если нет, то его легко было убедить. В любом случае он собирался отправиться в Париж для переговоров с регентом и другими английскими лидерами и согласился поднять этот вопрос перед ними. Сентрай вернулся в Орлеан для переговоров с офицерами Дофина, а двое его коллег отправились с Филиппом в Париж[338]338
  Journ. siège, 52, 65, *397–8; Pius II, Comm., i, 380–1; Chron. Pucelle, 270; Chartier, Chron., i, 65. Дата: Journ. siège, 69–70, *281 (35 дней до 17 апреля).


[Закрыть].

Филипп Добрый прибыл в Париж 4 апреля 1429 года. Через несколько дней приехал Потон де Сентрай в сопровождении представителей Дофина. Он привез с собой предложение, рассчитанное на то, чтобы затронуть рыцарскую честь Филиппа и его самолюбие, а также вбить клин между ним и герцогом Бедфордом. Сентрай предложил сдать Орлеан самому Филиппу, чтобы тот удерживал его в качестве залога в ожидании политического урегулирования между Дофином и англичанами. При этом должно было быть объявлено перемирие, распространявшееся на Орлеанский апанаж. Доходы от него предполагалось поделить поровну между герцогом и англичанами. Кроме того, Орлеан предлагал выплатить англичанам 10.000 экю в качестве репарации на расходы по осаде. Филипп принял эти предложения как свои собственные и надавил на герцога Бедфорда. По его словам, война не имела никакого отношения к Карлу Орлеанскому. Будучи военнопленным, он не в состоянии защищать свои владения и имеет право на защиту.

Столкнувшись с таким неприкрытым давлением, Бедфорд проявив свойственный ему такт ответил,  что герцогство Орлеанское является апанажем герцога, но оно также является фьефом французской короны и он был поражен, услышав от герцога Бургундского, который обязан был отстаивать права Генриха VI, что кто-то еще должен владеть завоеванными территориями во Франции. На чьей же стороне выступает Филипп? Прежде чем принять окончательное решение, Бедфорд удалился, чтобы проконсультироваться со своим Советом. Советники были возмущены не меньше, чем сам герцог. По их словам, правительство потратило на осаду огромные средства и потеряло изрядное количество лучших людей. Город находился на грани падения, и регент скоро сможет выдвинуть свои условия. Зачем же отступать сейчас? Герцог Бедфорд согласился. Он не согласился с тем, что ему следует "расставлять силки в кустах только для того, чтобы птички достались кому-то другому". Рауль ле Саж выразился более грубо, сказав, что мы уже прожевали блюдо, зачем же давать его проглотить герцогу Бургундскому? Во время этих обменов мнениями Сентрай и его товарищи по делегации ждали, когда их допустят к регенту. Но они так и не были допущены. Бедфорд принял их только для того, чтобы договориться о сдаче города английским военачальникам, на что они ответили, что не имеют никаких инструкций для обсуждения подобных вопросов. На том переговоры и закончились. Потон де Сентрай вернулся в Орлеан вместе с делегатами от горожан.

Филипп Добрый был в ярости от упущенной возможности и оскорбления в свой адрес. Он послал вместе Сентраем под Орлеан своего герольда, чтобы тот приказал всем, кто находится в его повиновении, покинуть осаду. Неизвестно, сколько человек, расположившихся вокруг Орлеана, покинули осаду в результате этого приказа, но учитывая, что Филипп отменил сбор значительной армию, которую он когда-то намеревался привести на Луару, эффект от этого распоряжения, вероятно, был в значительной степени символическим. Бургундский гарнизон Сюлли отошел к Ниверне. Некоторые отряды добровольцев покинули осаду, но вряд ли они были достаточно многочисленны, чтобы существенно изменить ситуацию[339]339
  Journ. B. Paris, 233; Monstrelet, Chron., iv, 317–19; Morosini, Chron, iii, 18–22; Waurin, Cron., iii, 266–70; Chartier, Chron., i, 65; Chron. Pucelle, 270; Journ. siège, 69–70, *217, 280. Сюлли: Chron. Pucelle, 308–9.


[Закрыть].

В течение марта и апреля 1429 г. англичане удвоили свои усилия по преодолению сопротивления города. Герцог Бедфорд перенес свою штаб-квартиру из Шартра в Корбей на Сене, в пределах быстрой досягаемости и Парижа и Орлеана. Туда же был вызван очередной отряд норманнских дворян. Они стали прибывать в значительных количествах. Расходы на содержание армии Бедфорда возросли до 40.000 ливров в месяц, и эта цифра должна была еще больше увеличиться по мере прибытия подкреплений из Нормандии. За последние шесть месяцев регент уже получил две налоговые субсидии от нормандских Штатов и один от нормандской церкви, что в номинальном исчислении составило 270.000 ливров (30.000 фунтов стерлингов). Он убедил Папу, вместо того чтобы просто подтвердить десятину церковного обложения обычным способом, удвоить ее, на что Мартин V с радостью согласился в обмен на право оставлять треть десятины для себя. Со стороны духовенства раздались вопли протеста, и сборщикам десятины было оказано некоторое сопротивление. Еще большее негодование вызвал приказ Бедфорда о том, что все чиновники двуединой монархии во Франции должны предоставить в долг правительству четверть своего жалованья под страхом лишения полугодового жалованья[340]340
  Бедфорд, вызов: BN Fr. 4488, pp. 627, 628, 631–2, 646, 714; *Boucher (1892), 288–93; Compte armée, 193–204. Финансы: Beaurepaire (1859) [2], 29–37, *168–71; Luce (1878) [2], 303–5; *Boucher (1874), 22–3, 105–6.


[Закрыть].

Вокруг Орлеана англичанами были построены пять новых фортов. Линия траншей на северо-западе была усилена строительством трех бастид с гарнизонами, которые англичане прозвали "Лондон", "Руан" и "Париж". На их валах были размещены мощные артиллерийские батареи. Еще одна бастида была построена на развалинах церкви Сен-Лу на северном берегу выше по течению от города, чтобы контролировать русло реки. Это окончательно остановило приток грузов в город через речной порт Сен-Луп на противоположном берегу. Позже, после того как небольшое стадо животных был успешно переправлен через Луару у деревушки Сен-Жан-ле-Блан, там тоже была построена бастида, чтобы перекрыть и этот путь. В Корбее герцог Бедфорд уже строил далекоидущие планы. Он надеялся, после падения Орлеана, привезти Генриха VI, которому уже исполнилось семь лет, во Францию для коронации и получения оммажа от своих французских подданных. Юного короля должна была сопровождать огромная армия для продолжения победоносной войны. Морская экспедиция из Англии должна была окончательно положить конец действиям дофинистского гарнизона из Мон-Сен-Мишель[341]341
  Journ. siège, 57–8, 60, 68, 69, 72; Monstrelet, Chron., iv, 319–20; Dubois, 188–93, 255–61. Планы Бедфорда: PPC, iii, 322; BN Fr. 4488, pp. 644, 660.


[Закрыть].

"Никто на земле, ни король, ни герцог, ни принцесса Шотландии не могут спасти Францию, – заявила Жанна д'Арк несколькими неделями ранее, – только я одна могу ее спасти"[342]342
  Proc. N., i, 290.


[Закрыть].

Глава VI.
Жанна д'Арк: от Домреми до Реймса, 1429 год.

Недолгая государственная карьера Жанны д'Арк длилась всего два года – от ее первого появления при дворе Дофина в Шиноне в возрасте 17-и лет в феврале 1429 года до казни за богохульство и ересь в Руане в мае 1431 года. Ее военные кампании длились менее половины этого срока: от кампании по освобождению Орлеана, начавшейся в апреле 1429 г., до ее пленения при осаде Компьеня в мае 1430 г. Жизнь Жанны стала предметом двух тщательных судебных разбирательств: на процессе в Руане, который привел к ее казни, и четверть века спустя – в ходе расследования, проведенного после окончательного поражения англичан и завершившегося ее посмертным оправданием в 1456 году. Жанна была единственным свидетелем на первом суде, но на посмертном дознании показания дали более 120 свидетелей, знавших ее в разные периоды жизни. Благодаря подробным записям этих процессов мы знаем о Жанне д'Арк больше, чем о любом другом человеке ее сословия и времени. Однако многое в этих материалах тенденциозно. Оба процесса носили ярко выраженный политический характер. Показания Жанны на суде давались в ответ на вопросы, тщательно сформулированные квалифицированными теологами и инквизиторами, чтобы вписать ее в общепринятые юридические или религиозные категории. У политиков, в свою очередь, были свои стереотипы. Обеим сторонам было выгодно представить Жанну как обладательницу сверхъестественных способностей. Для дофинистов она была орудием Божьего искупления избранного народа. Англичанам и их французским союзникам, напротив, нужно было принизить моральную силу ее побед, показав, что они были делом рук дьявола. Вопрос о том, была ли она орудием Бога или Сатаны, а может быть, не более чем харизматическим лидером, стал спорным политическим вопросом. Папа Пий II, писавший через три десятилетия после ее смерти, признался, что не может определиться. Но Пий был итальянцем, интеллектуалом и прагматичным политиком. Мало кто из современников смотрел на карьеру Жанны столь же отстраненно. Уже через несколько дней после ее первого появления в Шиноне вокруг ее истории начал формироваться налет мифа. "О ее рождении и жизни рассказывают много чудесных вещей, как будто это правда", – писали церковники, назначенные для рассмотрения ее дела менее чем через шесть недель. Как с отвращением заметил один парижский клирик, в ее честь были отслужены мессы, сделаны портреты и статуи в течение нескольких недель после освобождения Орлеана, "как будто она уже была причислена к лику блаженных"[343]343
  Pius II, Comm., i, 387; *Proc. Q., iii, 392 (цитата); Brut, ii, 439 (написано в 1430 году); 'Réponse d'un clerc parisien', 173–4; Proc. C., i, 5–9, 260.


[Закрыть].

Жанна не знала даты своего рождения, но сказала своим судьям, что, по ее мнению, ей было 19 лет. Она родилась в Домреми в Лотарингии, вероятно, в начале 1412 г., в разгар гражданских войн во Франции и за три года до первого вторжения Генриха V во Францию. Ее отца звали Жак Дарк, но она никогда не называла себя Жанной д'Арк. В Лотарингии девочки традиционно назывались по фамилии матери. Дома ее называли просто Жаннеттой, а после отъезда ко двору Дофина – Жанной. На протяжении всей своей публичной карьеры она называла себя La Pucelle, Дева, что означало молодую девушку в возрасте от полового созревания до замужества. Легенда превратила ее в пастушку, поскольку это соответствовало тому образу, который сложился у людей. В Евангелии от Луки рождение Христа впервые было открыто пастухам, а они, согласно христианской традиции, были кроткими, невинными, любящими и открытыми для Божьих откровений. "Будьте пастырями Церкви Божией", – наставлял своих последователей святой Павел. Но Жанна не была пастушкой. Ее отец был крестьянином. Как и другие жители деревни, он был крепостным, дворян Бурлемонов, сеньоров Домреми. У него было собственное небольшое хозяйство с крупным рогатым и тягловым скотом. Но, по ее собственному признанию, Жанна редко ухаживала за животными. Ее научили шить и прясть, и на суде она назвала свою профессию как швея[344]344
  Proc. C., i, 40, 41, 46, 65, 126, 181; Proc. N., i, 259–60, 261, 389–90; Luce (1886), pp. xxiii – xxv.


[Закрыть].

Домреми располагалось на западном берегу реки Мёз, которая в начале XV века обозначала северо-восточную границу Франции. Этот регион представлял собой сложную и нестабильную мозаику разрозненных владений и пересекающихся юрисдикций, которые в последнее время приобретали все большее политическое значение. Северная часть Домреми принадлежала замку Вокулер, важной пограничной крепости в 12-и милях ниже по реке, которая в прошлом была традиционным местом встречи королей Франции и германских императоров. Вокулер принадлежал графству Шампань и являлся частью королевских владений Франции. Остальная часть деревни, где жила семья Жанны, относилась к герцогству Бар. Герцогство включало в себя разрозненные земли по обе стороны границы, но Домреми принадлежал Франции. За рекой Мёз главной местной властью был герцог Лотарингии. Лотарингия была франкоязычным герцогством Священной Римской империи, но ее герцоги уже более века находились в политической орбите Франции. Другие региональные власти – епископы Меца, Туля и Вердена, а также графы Водемон, Саррбур и Сальм – занимали двусмысленное положение между Империей и Францией, а также между Ланкастерами и Валуа.

Бургундские герцоги были более удаленными, но и более влиятельными властителями. Они имели жизненно важные интересы в этом регионе, поскольку через него проходил один из основных путей сообщения между Бургундией и Нидерландами. Герцоги боролись здесь за влияние на протяжении многих лет. Они были тесно связаны с герцогами Лотарингии и рядом мелких владык региона, как французских, так и немецких, а их главным соперником здесь был Анжуйский дом. Иоланда Анжуйская происходила по материнской линии из рода герцогов Барских. В 1419 г. ей удалось добиться впечатляющего успеха. Ее родственник Луи, кардинал Барский и епископ Шалон-сюр-Марн, неожиданно унаследовал герцогство Бар в 1415 г. после гибели двух братьев и племянника в битве при Азенкуре. Иоланда уговорила кардинала усыновить ее второго сына, десятилетнего Рене Анжуйского, и назначить его своим наследником. Примерно в то же время Карл II, герцог Лотарингский, не имевший законных сыновей, согласился, чтобы Рене женился на его старшей дочери и унаследовал герцогство Лотарингское. Герцоги Анжуйские были главными из принцев сторонников Дофина. Поэтому эти сделки представляли серьезную угрозу для бургундских герцогов и, косвенно, для их английских союзников. Бургундские герцоги приложили немало усилий, чтобы втянуть Лотарингию и Бар в политическую орбиту Англии. В 1422 г. Карл Лотарингский принес оммаж Генриху V и присоединился к договору, заключенному в Труа. В апреле 1429 г., на завершающем этапе осады Орлеана, Рене, которому уже исполнилось 20 лет и который уже владел герцогством Бар, по совету тестя последовал его примеру и скрепил печатью документ с обещанием присягнуть на верность Генриху VI. Этот акт был совершен по доверенности в начале мая и подтвержден самим Рене в июне[345]345
  Schnerb (1993), 3–24; Lacaze (1981), 147–52; Lecoy (1875), i, 70–1, *ii, 217–19 (обещание Рене).


[Закрыть].

Англичане занимали большую часть королевского бальяжа Шомон, к которому, с 1421 года, относился Домреми. У них было три крупных гарнизона: в замке Куаффи и городах Монтиньи-ле-Руа (современный Валь-де-Мёз) и Ножан-ле-Руа (современный Ножан-ан-Бассиньи). В конце 1420-х годов всеми тремя пунктами командовал йоркширский рыцарь сэр Томас Гаргрейв, ветеран Азенкура и Вернёя. В течение нескольких лет позиции англичан в этом регионе оспаривали компании Ла Ира и его протеже. Но к 1425 г. большинство партизан Дофина было вытеснено из Шампани. Долина реки Мёз оставалась единственным районом к северу от Сены, где еще сохранялись важные дофинистские гарнизоны. В августе 1428 г. англо-бургундская армия под командованием Жана де Люксембурга вторглась в эту долину и разгромила все гарнизоны, кроме Вокулера, который остался единственным оплотом дофинистов в этом регионе. В крепости под командованием лотарингского дворянина Роберта де Бодрикура, друга и советника Рене Анжуйского и верного сторонника Дофина, имевшего хорошие связи при его дворе, находился многочисленный гарнизон, противостоявший наступающим англо-бургундцам. Вокулер и Роберт де Бодрикур стали объектами постоянной партизанской войны, которую вел Антуан де Вержи, губернатор Шампани и капитан Лангра при Генрихе VI[346]346
  Luce (1886), lxi – lxii, clviii – clix, *184, 191–2, 195–7, 198, 202, 205, 211–12, 217–19, 222–5, 226–8, 234, 249, 317–18; Champion (1906), 14–22; Toureille (2013), 999–1000. Гаргрейв: BN Fr. 4484, fols.149–151vo. Жан де Люксембург: 'Chron. Cordeliers', BN Fr. 23018, fol. 480vo; BN Fr. 4484, 73vo–105, 160–161vo. O Гаргрейвe: Curry & Ambühl, 191, 207, 209, 213, 226, 322 n.692, 366 nn. 1003, 1004.


[Закрыть].

Домреми находился далеко от Парижа и Буржа, но не был захолустьем. Его жители постоянно жили под угрозой войны. Компании рутьеров, слабо связанных с тем или иным местным правителем, заполонили Барруа. В нескольких милях от их домов проходили конные рейды французского гарнизона из Вокулера и английских гарнизонов из Монтиньи и Ножана. Отряды Антуана де Вержи вторглись в этот район, преследуя Роберта де Бодрикура. Сам Домреми, по крайней мере, один раз был сожжен, а от его церкви остались одни руины. Жанне было одиннадцать лет, когда ее двоюродный брат, живший в нескольких милях от нее, был убит пушечным ядром, выпущенным по церкви, куда он бежал в поисках спасения. В том же году жители деревни были обязаны выплачивать pâtis Роберту де Саррбуру, сеньору де Коммерси, который в то время был дофинистским партизаном. Отец Жанны был одним из тех, кто поставил свою подпись под договором. Два года спустя компания савойских рутьеров, состоявших на службе у герцога Бургундского, увела из деревни весь скот. Когда Домреми подвергался угрозам, жители бежали со своим скотом на близлежащий остров на реке Мёз или укрывались в обнесенном стеной городе Нёшато, расположенном в шести милях от него. Угроза исходила как от дофинистов, так и от бургундцев. Как и большая часть северной Франции, Домреми не принял ничью сторону. Но по настроениям это была арманьякская деревня. Там был только один бургундский житель, и Жанна сказала своим судьям, что с удовольствием обезглавила бы его, "если бы на то была воля Божья". Ее ярость против бургундцев разделяли и соседи. Молодые люди уходили драться с бургундцами из деревни Максей, расположенной за рекой, и возвращались оттуда в крови. Это была война в миниатюре. Новости о широкомасштабном конфликте проникали в Домреми разными путями. Их разносили купцы, проповедники и другие путешественники проезжавшие по старой римской дороге из Лангра в Верден, которая проходила в трех милях от деревни, или получали в Нёшато, важном рыночном городе, чьи торговые связи простирались во Францию, Германию и Нидерланды. У местных дворян были свои осведомители. Капитан Вокулера поддерживал постоянную переписку с двором Рене Анжуйского. В Домреми знали о военных перипетиях Буржского королевства, о злодеяниях Изабеллы Баварской, на которую возлагали вину за заключение договора в Труа, о пленении Карла Орлеанского в Англии, об обещании шотландского короля прислать во Францию свежую армию, об осаде Орлеана[347]347
  Luce (1886), pp. lxiii – lxv, lxxi – lxxiv, lxxx – lxxxviii, *93, 97–100, 107, 142, 192, 198, 202, 211, 222, 225, 234, 275–9, 316–18; Proc. N., i, 258, 290, 296, 298; Proc. C., i, 46, 48, 50–1, 63–4, 128–9, 163; Nouv. Recherches, 15.


[Закрыть].

Жанна д'Арк была умной, уверенной в себе и внятно излагающей свои мысли молодой девушкой, обладавшей твердым характером, но не имевшей формального образования. Один проницательный свидетель, хорошо к ней относившийся и имевший возможность наблюдать ее вблизи, описал ее как "очень простую и невежественную женщину". Она говорила по-французски с ярко выраженным лотарингским акцентом. Возможно, в последние месяцы жизни она научилась читать, но в начале своей общественной карьеры она была, безусловно, неграмотна. Она подписывала свое имя крестиком, а иногда и отпечатками пальцев. "Я не знаю ни А, ни Б", – сказала она церковникам, допрашивавшим ее после первого выступления в Шиноне. Свою крепкую веру она усвоила от матери, но с возрастом у нее развилась сильная религиозная и эмоциональная чувствительность, которая была в значительной степени ее собственной. Жанна посещала все службы в церкви Домреми, и не только воскресную мессу. Она часто молилась. В церкви она преклонялась перед распятием и образом Богородицы. Она исповедовалась и причащалась несколько раз в неделю в то время, когда большинство мирян причащались только раз в год на Пасху. Те, кто наблюдал ее в Шиноне, рассказывали, что она была очень эмоциональна, легко переходила от скорби и радости. Во время молитвы или принятия Евхаристии она обильно проливала слезы. Как и многие другие святые женщины того времени, Жанна страдала анорексией, которая иногда рассматривалась как явный признак святости и часто ассоциировалась с экстатическими и мистическими переживаниями[348]348
  Proc. N., i, 208, 368, 378, v, 145–7, 253–4, 262, 263, 264, 271, 283, 305, 308, 309, 327–30, 362, 368, 387, 390–1, 399, 403–4, v, 120, 145–7; Proc. C., i, 41; Chron. Pucelle, 231, 285, 295; Perceval de Boulainvilliers in *Proc. Q., v, 120; Greffier de La Rochelle, 'Rel.', 337.


[Закрыть].

Летом 1425 г., когда Жанне было тринадцать лет, в саду отцовского дома в Домреми она пережила сильное духовное потрясение. Ей показалось, что она увидела яркий свет со стороны приходской церкви и услышала "голос, исходящий от Бога, который звал ее". В последующие месяцы это повторялись часто, возможно, два-три раза в неделю, то в саду, то в поле, то в лесу неподалеку. Источник голоса постепенно становился все более ясным в ее сознании и Жанна пришла к убеждению, что с ней говорит ангел, которого она со временем идентифицировала как архангела Михаила, командира небесного воинства и покровителя дела Дофина. Она представила его таким, каким видела в местных церквях: красивым, молодым, крылатым, в белом одеянии, с мечом на поясе. Позже появились и другие голоса: архангел Гавриил, затем святая Екатерина и святая Маргарита, которые были объектами местных культов в окрестностях Домреми. Подобные случаи хорошо описаны в истории христианства и других религий. Современная психология показала, насколько сильно на сенсорное восприятие влияют предшествующие ожидания и убеждения. Совсем иными были ожидания и убеждения людей в замкнутых сообществах позднесредневековой Европы, где почти все переживалось под влиянием глубокой религиозной веры и вездесущности Бога. Не нужно быть верующим человеком, чтобы согласиться с тем, что Жанна д'Арк искренне верила в реальность своих голосов и видений, придававших им телесную форму. "Я видела их своими глазами, так же ясно, как сейчас вижу вас", – сказала она судьям на суде.

Сначала голоса давали ей только духовные указания. Но позже они приобрели более явный политический оттенок, что, возможно, было связано с нарастающей нестабильностью и жестокостью жизни в Лотарингии военного времени и ухудшением политического положения Дофина. Жанна верила, что голоса – это посланники Бога, повелевающие ей идти к Дофину и изгнать англичан из Франции. Со временем повеления становились все более конкретными. Первоначально ее миссия заключалась в том, чтобы привести Дофина в Реймс для коронации. После того как англичане осадили Орлеан, голоса говорили Жанне, что она – орудие Бога, способное снять английскую осаду. Они обещали направлять и поддерживать ее в этой миссии и предсказали, что англичане будут разбиты, а Карл VII останется в живых и будет править всем своим королевством. Возможно, это было связано с неприятием авторитета родителей. Жанна решила уйти из дома, не предупредив их и отвергла жениха, которого они ей подыскали. Она дала частный обет девственности – утверждение женской самостоятельности в мире, где главенствовали мужчины, и посвящение своей жизни Богу в глазах христианской традиции, которая отвергала сексуальность как нечистоту. Вскоре Жанна приобрела репутацию святой женщины. Слава о ней распространилась. Она даже достигла ушей герцога Лотарингского[349]349
  Proc. C., i, 47–9, 63, 67, 71–5, 75, 83–4, 85, 87, 88–9, 91–2, 123–5, 126–7, 161–6, 176–8. Об ожиданиях и иллюзиях: P. C. Fletcher and C. D. Frith, 'Perceiving is Believing: a Bayesian approach to explaining the positive symptoms of schizophrenia', Nature Reviews Neuroscience, x (2008), 48–58. Репутация: Luce (1886), cxcvii – cxcviii; Proc. C., i, 49; Proc. N., i, 290, 296.


[Закрыть].

То, что 17-летняя девушка, утверждающая, что она напрямую общается с Богом и его святыми, должна была восприниматься всерьез, как в Лотарингии, так и позже в Шиноне, казалось ее современникам не столь удивительным, как сейчас. Отношение средневековых людей к чудесному отражало то отношение к миру природы, которое исчезло из канона европейской мысли начиная с XVII века. Бог и природа не существовали в разных плоскостях. Мир не был упорядочен безличными силами или законами природы, отражающими эмпирический опыт. Он в любой точке управлялся прямым действием божественного провидения. За каждым событием, великим или малым, стояла воля Бога. В этом свете чудесное становилось нормальным, простым проявлением изменчивых замыслов Бога. Общепринятой верой современников было то, что гражданские войны во Франции и победы англичан указывали на глубокий разрыв между Богом и французским королевством, спровоцированный грехами Франции. В это верила и сама Жанна, о чем она рассказала судьям на своем процессе. Пророки и провидицы были симптомами кризиса. Люди искали духовных героев, спасителя безупречной чистоты и добродетели, который утихомирит божественный гнев и избавит их от последствий грехов, как это сделал сам Христос. Эпоха тревоги, пессимизма и насилия, политической нестабильности и поражений была восприимчива к мифам об искуплении[350]350
  Грех: Proc. C., i, 170. Спасители: см. напр., Gerson, De puella aurelianensi (Oeuvres, ix, 665); и Pierre de Versailles in Thes. novus anecd., i, 1723–37, и Coville, 220–2.


[Закрыть].

Жанна следовала по уже хорошо проторенному пути. В прошлом веке святые Бригитта Шведская и Екатерина Сиенская привлекли внимание всей Европы своими призывами против папского раскола и предсказаниями бедствий, если грехи, приведшие к этой катастрофе, не будут искуплены. Аналогичные призывы исходили и от целого ряда более ортодоксальных деятелей. Многие из них были женщинами, как правило, молодыми, бедными и необразованными, что было важной составляющей их привлекательности. Они были образцами чистоты в развращенном мире. Мария Авиньонская (псевдоним Мари Робине), которая в конце XIV века добилась приема у Папы и королевы Франции предсказывая всевозможные бедствия, была необразованной крестьянкой из Гаскони. Как и Жанна, она утверждала, что была направлена божественными голосами. Они говорили ей: "Иди и ищи короля Франции". Парижский теолог Генрих Лангенштейн, писавший в конце XIV века, считал, что в его время подобные эсхатологические откровения участились, и все современные свидетельства, как правило, подтверждают это. По его мнению, это было продуктом политического и социального распада, признаком скорого прихода антихриста, который должен был предшествовать второму пришествию[351]351
  Vauchez (1982), 160–4; Vauchez (1987), 239–64, 280–1; Vauchez (1990), 580–6; Blumenfeld-Kosinski, 323–4.


[Закрыть].

Королевская династия Франции занимала особое место в апокалиптической литературе того времени. Как никакие другие европейские монархи, короли Франции разработали общественную мифологию своего царствования. Она наделяла их сакральным статусом и священническими полномочиями. Их особые отношения с Богом символизировали коронация, помазание елеем, дар излечения от золотухи прикосновением, память о Святом короле Людовике и ритуальными обрядами при дворе. Популярный миф гласил, что они станут королями Четвертой империи – благословенного Богом рода правителей, которые в последние дни мира изгонят нечестивцев, вернут христианам Святую землю и оснуют мировую империю. Бедствия Франции XIV–XV веков вызвали появление целой череды провидцев и пророков, объявивших, что им поручено донести слово Божие до ее королей. Некоторые из них имели влиятельных политических покровителей, как, например, францисканка Колетта из Корби, которую поддерживал Жак де Бурбон, граф де Ла Марш, или дворянка-прорицательница Жанна-Мария де Майе, также тесно связанная с францисканцами, которая до своей смерти в 1414 г. была ставленницей Анжуйского дома и была широко известна как арманьякская святая. В хрониках того времени можно проследить не менее двадцати подобных личностей, некоторые из которых несли послания, удивительно похожие на послания Жанны. Несомненно, были и другие, чьи краткие явления на политической сцене остались незамеченными[352]352
  Bloch, 51–86; Krynen (1993), 345–76; Beaune (1985), 77–206; Beaune (2004), 92–7, 109–11, 230–2; Lewis (1968), 81–4; M. Reeves, The Influence of Prophecy in the Later Middle Ages. A Study in Joachimism (1969), 300–2, 320–31, 341–3; Pisan, Ditié, 31 (ll. 121–8); Vauchez (1987), esp. 230–5; Martin de Bois-Gautier, 'De venerabili vidua ac virgine Maria de Mailliaco', para. iv. 30, Acta Sanctorum, March, iii (1668), 743; Luce (1886), ccxxx – ccxxxv.


[Закрыть].

Именно в качестве провидицы в этой традиции Жанна д'Арк впервые появилась на публике. Она "объявила себя пророчицей, говоря: Воистину произойдет то-то и то-то", – писал современный парижский хронист. Ее молодость, простота и скромное происхождение ставили Жанну в ряд классических святых женщин-искупительниц. Она была "ангелом божьего воинства, – писал один из ранних почитателей, – посланным для искупления Его народа и восстановления Царства". Как и Жанна-Мария де Майе, ее послание носило откровенно политический характер. Жанна выступала против регента Франции, англичан и их французских сторонников и была не единственной, даже в свое время. У нее было как минимум три соперницы, каждая из которых ассоциировалась с оппозицией англичанам. Среди них были прорицатель Пьеррон Бретонец, спутник Жанны по походам, проповедовавший ее слова на захваченной англичанами территории вплоть до ареста и сожжения на костре в Париже; некий Вильгельм Пастух, молодой провидец из Жеводана, который, подобно Жанне, ездил с войсками; и Екатерина из Ла-Рошели, которая ходила из города в город, призывая людей сдавать золото и серебро на нужды Дофина, и которую Жанна осудила как мошенницу и велела ей "идти домой и заниматься домашними делами". Есть некоторые свидетельства того, что все трое были подготовлены к своей роли одним и тем же странствующим францисканским монахом, называвшим себя братом Ришаром, человеком неопределенной ортодоксальности с сильными симпатиями к дофинистам, который в конце концов истощил терпение даже своих покровителей[353]353
  Journ. B. Paris, 236, 236, 259–60, 271–2; 'Notices et extraits', 65; Gélu, De la venue de Jeanne, 157 (para. 125). Cf. 'Chron. Tournai', 406; Monstrelet, Chron., iv, 434–5; Arch. Reims, Statuts, i, 604–5n; Proc. C., i, 104–5, 116 ('Убирайтесь домой').


[Закрыть].