Текст книги "Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия (ЛП)"
Автор книги: Джонатан Сампшен
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 73 страниц)
Обе армии встретились 2 июля у Бюльневиль, замка на старой дороге из Нёшатель в Нанси, примерно в двадцати пяти милях к югу от Водемона. Сэр Томас Гаргрейв принял общее командование войсками, расположив их в соответствии с классической английской тактической доктриной. Союзники соорудив полевые укрепления заняли позиции на возвышенности с лучниками и артиллерией на флангах. Кавалеристам обеих Бургундий, которые хотели вести рыцарский бой верхом, было твердо сказано, что этого делать нельзя. Барцы и лотарингцы первыми начали лобовую атаку в пешем строю. Сражение длилось не более четверти часа. Армия Рене была рассеяна в первые же мгновения. Бургундская кавалерия села на коней и три часа преследовала противника по равнине. Более 2.000 человек было убито и несколько сотен взято в плен. Среди погибших был и сам Барбазан, который советовал не идти в лобовую атаку. Рене Анжуйский попал в плен к оруженосцу из Эно и был продан своему заклятому врагу Филиппу Бургундскому[521]521
Monstrelet, Chron., iv, 453–4, 459–65; Le Fèvre, Chron., ii, 259, 261–2; Héraut Berry, Chron., 147–50, 431; Vigneulles, Chron., ii, 224; 'Chron. St-Thiébault', cols. lvi – lvii; *Chauvelays, 277–80; L&P, ii, 530; Schnerb (1993), 40–2, 89–94, *135–6, 138, 154, 155.
[Закрыть].
Битва при Бульневиле несколько смягчила проблемы герцога, но нисколько не уменьшила его недовольство англичанами. В начале мая 1431 г. Квентин Менар, один из офицеров Филиппа Доброго, прибыл в Вестминстер, чтобы обсудить военную ситуацию с кардиналом Бофортом и английским Советом. Менар привез с собой ультиматум в котором говорилось, что если до конца июня англичане не согласятся поддержать оборону владений герцога своими войсками и за свой счет, Филипп прибегнет к "другим мерам" для защиты своих интересов. Упоминание о "других мерах" не осталось незамеченным министрами Генриха VI. Это была едва завуалированная угроза начать прямые переговоры с Карлом VII и выйти из войны. Ни Бофорт, ни английский Совет в Вестминстере не хотели идти на такой риск. Они передали ультиматум Филиппа советникам короля в Руане, которые придерживались того же мнения. Несмотря на финансовые и военные трудности, они согласились отправить Жана де Люксембурга с 1.800 человек для поддержки обороны северных владений Филиппа. Но они признали себя неспособными помочь герцогу в Бургундии[522]522
*Plancher, iv, PJ nos. 76–6; AD Nord B1942, fols. 131vo–132; Monstrelet, Chron., v, 8–11.
[Закрыть].
На самом деле Филипп уже начал переговоры с Карлом VII, не дожидаясь истечения срока его ультиматума. Пока Менар находился в Вестминстере, камергер герцога Жан де Ла Тремуй, сеньор де Жонвель, обсуждал в Шиноне со своим братом Жоржем возможность заключения длительного перемирия, первоначально ограниченного восточной Францией. В сентябре они договорились о двухлетнем перемирии, которое распространялось на Бургундию и Шампань. Через три месяца, в декабре 1431 г., Рено де Шартр отправил посольство в штаб-квартиру Филиппа в Лилле и договорился о шестилетнем перемирии, охватывающем все фронты. Условия включали оговорку, позволявшую Филиппу выполнить свои договорные обязательства перед англичанами. Но это мало что значило, поскольку единственным твердым военным обязательством Филиппа было обещание, данное в Амьене в 1423 г., предоставить 500 солдат в случае необходимости. Однако существовало секретное соглашение, которое фактически не позволяло Филиппу брать на себя более серьезные обязательства перед англичанами. Если бы эти условия были соблюдены, то на практике они положили бы конец военному сотрудничеству между Бургундией и Англией. Филипп это прекрасно понимал. За день до скрепления документа печатью он уведомил своего союзника о своих условиях и предложил объяснение. Англичане не прислали ему необходимых войск и не оплачивали его армию. Герцог не мог больше нести расходы на оборону своих владений и заранее предупредил союзников о возможных последствиях. По его мнению, война должна была закончиться. Это было письмо человека, который всегда признавал свои политические обязательства перед английским правительством, но никогда не рассматривал войну как совместное предприятие. Герцог Бедфорд ответил ему в столь же резких выражениях и это стало началом длительного периода охлаждения отношений между союзниками[523]523
BN Fr. n.a. 7627, fols. 378–400vo; AD Côte d'Or B1647, fols. 82–82vo; Boutiot, ii, 528 (date); *Plancher, iv, PJ nos. 79, 90, 91, 95; L&P, ii, 196–202; Rég. délib. Troyes, 284.
[Закрыть].
Спасло англо-бургундский союз в 1431 г. то, что ни одна из сторон заключивших перемирие не смогла добиться его соблюдения от своих партизан. Представители Карла VII даже откровенно признали это. Их господин, по их словам, "использовал в своих войнах только чужаков, которым он отдал сельскую местность, и в этом вопросе они ему не подчинялись". Министры французского короля говорили то же самое о солдатах герцога Бургундского. В перечне своих жалоб на нарушение бургундцами перемирия в Пикардии они указали на эту проблему. Офицеры Филиппа не могли обеспечить дисциплину среди солдат, не занятых на оплачиваемой службе. Тот факт, что перемирие не связывало англичан никакими обязательствами, усугублял ситуацию. Ряд бургундских капитанов просто объявили себя на английской службе и продолжили борьбу. Особенно сильно пострадало герцогство Бургундское. На южной границе герцогства компании находившиеся под номинальным командованием графа Клермонского продолжали действовать в Шароле и Маконне, как будто ничего не изменилось. На восточной и северной границах Бургундии наступление рутьеров, начатое Ла Тремуем годом ранее, продолжалось с неослабевающей яростью. Один из капитанов Ла Тремуя, небезызвестный Жак д'Эспайли (Forte-Épice) в новогоднюю ночь 1431 г. с 200 воинами перебрался через стены Аваллона. Налетчики разграбили город и оставались в нем почти два года, разместив вспомогательные гарнизоны по всей северной Бургундии, угрожая Осеру, Тоннеру и Везле. Крупные отряды иррегулярных войск укрепились в Краване, в близлежащем замке и городе Маи, а также в обнесенном стеной городе Шабли. Доходы герцогства сократились на большей части этого региона[524]524
Использование рутьеров: L&P, ii, 253; BN Fr. n.a. 7627, fol. 435. 'English service': e.g. Monstrelet, Chron., iv, 41–2, v, 26–7. Рейды: Monstrelet, Chron., v, 62–3, 70; Le Fèvre, Chron., ii, 280–3; *Chastellux, 402; Bossuat (1936), 134–5, 185–7; Bazin, 169–72, 177–8. Forte-Épice: BN Coll. Bourgogne 29, fols. 26, 144, 330vo; AD Nord B1948, fol. 337vo–341vo; AD Côte d'Or B1651, fol. 78–78vo, 79–79vo.
[Закрыть].
* * *
2 декабря 1430 г. Генрих VI, которому через четыре дня должно было исполниться девять лет, подошел к стенам своей столицы через равнину Сен-Дени. Стоял холодный день, на земле лежал густой иней. Король восседал на белом коне, одетый в золотисто-голубую мантию и черную суконную шапку. Впереди ехали четыре рыцаря с его мечом и короной, сопровождаемые целым сонмом герольдов и трубачей. Молодого короля сопровождали французский канцлер Луи де Люксембург, кардинал Бофорт, герцог Бедфорд, епископ Алнвик, молодой герцог Йорк, графы Уорик, Арундел, Солсбери и Стаффорд, а также большая толпа французских капитанов, епископов и чиновников. Парижане тщательно продумали прием короля. Несмотря на окружающую бедность, горожане не пожалели средств, чтобы сделать его как можно более эффектным. Муниципалитет для этого заложил почти весь годовой доход. Купеческий прево встретил королевскую кавалькаду на равнине между Парижем и Сен-Дени. За ним следовали все ведущие горожане официального Парижа: магистраты, командиры городского ополчения, советники Парламента и Счетной палаты, сотрудники правительственных учреждений и государственного секретариата, факультетов Университета – все в парадных мантиях и шапочках, соответствующих их должностям.
Улица Сен-Дени, ведущая от ворот Сен-Дени к Шатле, была королевской дорогой средневекового Парижа, местом прибытия и отбытия армий и посольств, императоров, принцев и королевских невест, традиционным маршрутом радостных вступлений, которыми каждый король Франции отмечал свое восшествие на трон, и государственных похорон, которые ожидали его в конце царствования. Улица была переполнена народом. Когда процессия Генриха VI въезжала в город, представители городских гильдий по очереди шли рядом с ним, держа над его головой голубой шелковый балдахин, расшитый золотыми геральдическими лилиями. У церквей стояли священнослужители в облачении и со святыми реликвиями в руках. Через определенные промежутки устраивались представления, пантомимы, мистерии и живые картины. Взятого в плен провидца Гийома Пастуха привезли из его камеры в Руане, связанного веревкой, и выставили на обочине дороги – это было его последнее появление на публике перед тем, как его по тихому утопили в Сене. На помосте перед Шатле, перед тем как процессия достигла Моста Менял, было выставлено изображение короля-ребенка, над которым возвышались две короны – Англии и Франции, с одной стороны стояли актеры, изображавшие герцога Бургундского и главных капитанов, которые подносили ему меч Франции, а с другой – герцога Бедфорда, кардинала Бофорта и ведущих английских дворян, которые подносили меч Англии. Генриха VI отвели во дворец на острове Сите для осмотра священных реликвий и в Отель Сен-Поль для встречи с его бабушкой, Изабеллой Баварской, почти забытой фигурой из трагического прошлого Франции, после чего он удалился в расположенный напротив Отель де Турнель. Окружавшие его люди были слишком обеспокоены неспокойной обстановке Парижа, чтобы позволить ему долго оставаться на виду у своих подданных. На следующее утро юного короля перевезли в безопасный Венсенский замок, где он оставался в течение следующих двух недель[525]525
Coll. doc. Angleterre, 239–48; Waurin, Cron., iv, 3–8; Monstrelet, Chron., v, 1–4; Brut, ii, 458–61; Journ. B. Paris, 274–6; Fauquembergue, Journ., iii, 25–6; G. L. Thompson (1991), 199–204, *243–6. Судьба Гийома: Le Fèvre, Chron., ii, 264.
[Закрыть].
Генрих VI был коронован в соборе Нотр-Дам 16 декабря 1431 года. Под вратами собора был сооружен высокий помост, к которому вела широкая лестница, покрытая синей тканью, расшитой золотыми геральдическими лилиями. Король прошел по нефу с двумя коронами – английской и французской, которые несли перед ним. Поднявшись по лестнице, он сел на трон в центре помоста. Генрих VI поклялся защищать привилегии французской Церкви и управлять своими французскими подданными с мудростью и милосердием. Он был помазан на царство святым елеем. Королевские регалии были привезены из сокровищницы аббатства Сен-Дени. Ему были вручены шпоры и государственный меч, затем кольцо, скипетр и держава. В конце церемонии король был усажен на трон, держа в руках английскую корону, на его голову была возложена французская корона, а кардинал провозгласил: "Да здравствует король".
Хронисты сообщали, что церемония проходила по обряду принятому в Англии, а не во Франции. Это не соответствует действительности, но, вероятно, большинство людей считало именно так. В качестве чина службы использовался коронационный чин Карла V, тщательно измененный, чтобы исключить упоминание города Реймс и его архиепископа. Но ошибка хронистов была показательной, поскольку мало что было сделано для того, чтобы уважить чувства французов и соответствовать идеологии двуединой монархии. Права епископа Парижского на проведение церемонии были узурпированы кардиналом Бофортом, который настоял на том, чтобы провести ее самостоятельно. Каноники Нотр-Дам были возмущены, когда один из чиновников унес золотой кубок, из которого король пил вино для причастия, вместо того чтобы оставить его в соборной сокровищнице, как того требовала традиция (позже он был возвращен после неприличной перепалки). Месса, последовавшая за церемонией коронации, была исполнена английскими хористами Королевской Капеллы, возможно, в прекрасной полифонической обработке (Missa da gaudiorum premia), которую, как считается, написал Джон Данстейбл в честь бракосочетания родителей короля и заключения договора в Труа. Традиционный порядок церемонии предусматривал присутствие двенадцати пэров Франции и государственных чиновников, но единственными пэрами были епископы Бове и Нуайона. Герцог Бургундский, старший пэр Франции, находился в Лилле, где вел переговоры с канцлером Карла VII о шестилетнем перемирии. Позднее он утверждал, что не одобрял эту церемонию, поскольку она вредила перспективам всеобщего мира, на который он возлагал надежды. Герцог Бретонский, номинально являвшийся английским союзником, также отсутствовал. Его участие поставило бы под угрозу его попытки поддерживать отношения с обеими сторонами. Роли шести светских пэров Франции, судя по всему, исполняли английские дворяне. Коннетаблем Франции, в чьи обязанности входило передавать государственный меч в руки короля, был англичанин Хамфри, граф Стаффорд. Другие англичане заняли большинство почетных мест, как в соборе, так и на государственном пиру, который состоялся во дворце. Коронационный пир оказался публичной катастрофой. Для представителей муниципалитета, советников Парламента и представителей Университета не было зарезервировано мест. Они были вынуждены сидеть вместе с простыми торговцами в глубине зала, где им подавали подпорченное мясо, приготовленное за четыре дня до начала пира и признанное негодным для более высокородных гостей. Даже больные из Отель-Дьё (Божий дом), традиционно посещавшие церемонию коронации для получения милостыни, заявили, что их плохо обслужили[526]526
Lebigue, 322–37, *343–60; Waurin, Cron., iv, 9–11; Monstrelet, Chron., v, 4–6; Journ. B. Paris, 277–8; Chartier, Chron., i, 131; Martial, Poésies, i, 128–9; Brut, ii, 461; Basin, Hist., i, 178. Музыка: C. Wright, Music and Ceremony at Notre Dame of Paris, 500–1550 (1989), 206–17. Неодобрение Филиппа: Isabelle of Portugal, Corr., no 28 [5].
[Закрыть].
"Всем этим заправляли англичане, которые не позаботились о чести праздника", – сетует городской хронист. Они сделали для находившейся в упадке торговли предметами роскоши меньше, чем средний буржуа, выдававший замуж свою дочь. "Воистину, никто не мог сказать об этом ни одного доброго слова". Кроме англичан. Они, по крайней мере, были довольны. Это было сделано "достойно, со всей торжественностью, которая только может быть сделана и предписана", – говорили они себе. Тем не менее, эта церемония явно не достигла своей главной цели – доказать французам законность двуединой монархии. Ни одна из традиционных коронационных милостей не воспоследовала. Не было амнистировано ни одного пленного. Налоги нисколько не уменьшились. Король председательствовал на официальном заседании Парламента, в окружении английских дворян и, хотя он мог изъясняться на прекрасном французском языке, обращался к советникам кратко и по-английски. На следующий день после Рождества от имени юного короля было обнародовано цветистое послание, в котором он восхвалял Париж и заявлял, что чувствует себя там так же уютно, как римские императоры в Риме. Затем весь двор отправился в Руан, а оттуда в Кале. Вместе с ним отправилось большинство крупных лордов, приехавших с ним во Францию в 1430 году. 16 февраля 1432 г. все они отплыли в Англию[527]527
Journ. B. Paris, 274, 278; Brut, ii, 461; Fauquembergue, Journ., iii, 29; BN Fr. n.a. 7627, fol. 324–335 (письмо); Monstrelet, Chron., v, 6. Лорды: PPC, iv, 113, 127.
[Закрыть].
* * *
В Лондоне Генриху VI был оказан шикарный прием. Блэкхит был переполнен, когда мэр и олдермены вышли на Олд Кент Роуд, чтобы его встретить. От Лондонского моста до Ладгейта улицы были заполнены ликующими толпами. Представления устроенные по этому поводу были более политизированы, чем все то, что можно было увидеть в Париже. На Лондонском мосту гиганты, в сопровождении геральдических зверей, с мечами Англии и Франции провозглашали, что они усмирят врагов короля. В Чипсайде декорации замка были обрамлены фигурами Эдуарда Исповедника и Людовика Святого, а разукрашенное генеалогическое древо показывало происхождение Генриха VI от королевских домов обоих королевств.
Король вернулся в Вестминстер, где уже разразился политический кризис, о котором он, должно быть, знал даже в своем юном возрасте. Причиной его стала непримиримая враждебность Хамфри, герцога Глостера, к кардиналу Бофорту и его стремление установить свою личную власть над правительством Англии после почти двух лет, в течение которых Бофорт руководил политикой обоих королевств. Свои планы Хамфри вынашивал уже несколько месяцев. Но они приобрели новую остроту в связи с перспективой возвращения короля и советников, которые были с ним во Франции. Оружием герцога стал статут XIV века praemunire, принятый для противодействия притязаниям папства на международную юрисдикцию в церковных делах. Он запрещал ввозить в Англию папские буллы без разрешения и под угрозой конфискации. Считалось, что Бофорт получил папскую буллу, освобождавшую его как кардинала и папского легата от юрисдикции архиепископа Кентерберийского. В то же время Глостер подготовил для своего соперника обвинения в измене, которые, хотя и не были использованы, получили широкую огласку. Его целью было разорить Бофорта в финансовом отношении и лишить его политического влияния, которое в основном основывалось на его богатстве. Глостер надеялся заручиться поддержкой широких масс, утверждая, что конфискованное имущество Бофорта позволит финансировать войну, не прибегая к введению парламентских налогов[529]529
Harriss (1988), 214; L&P, ii, 450 (Заявление Глостера в 1440 году).
[Закрыть].
В конце ноября 1431 г. герцог Глостер убедил Совет санкционировать расследование в отношении Бофорта. Весть об этом, видимо, дошла до кардинала в Париже, когда он собирался возглавить церемонию коронации в соборе Нотр-Дам. Его первым побуждением было держаться подальше от Англии, пока буря не уляжется. При возвращении в Англию он сопровождал Генриха VI до Кале, а затем откланялся, сославшись на то, что Папа вызвал его в Римскую курию. Но пока король находился в Кале, пришло известие, которое изменило его мнение. В ночь на 6 февраля герцог Глостер обнаружил четыре огромных сундука, в которых находились все нажитые Бофортом богатства: золотая и серебряная посуда, слитки и монеты, которые ночью грузили на корабль в Сандвиче, чтобы отвезти их владельцу на континент. Для вывоза этих ценностей требовалось специальное королевское разрешение, которое Бофорт не позаботился получить. Глостер конфисковал сундуки от имени короля. Без своего богатства Бофорт не мог ни содержать себя на континенте, ни сохранять политическое влияние в Англии. Теперь ему не оставалось ничего другого, как вернуться и бороться за свое положение.
Сначала Бофорт удалился ко двору Филиппа Доброго во Фландрии, где мог следить за развитием событий в Англии. Из Гента он обратился с письмом к потенциальным союзникам в Англии и сообщил им, что обвинения против него необоснованны и что он выступит перед Парламентом, "чтобы узнать причины, по которым меня так странно унижают, и объявить себя человеком, который не заслужил такого обращения". Тем временем Глостер принялся за уничтожение сети друзей и клиентов Бофорта. 25 февраля он воспользовался полномочиями полученными от короля, чтобы уволить всех союзников Бофорта с занимаемых должностей и заменить их своими друзьями. Когда один из старых членов совета, Ральф, лорд Кромвель, пожаловался на то, что это произошло без уведомления и вопреки установленным правилам, ему ответили, что достаточным основанием является то, что "милорду Глостеру и другим присутствующим в Совете было угодно, чтобы это было сделано"[530]530
Harriss (1988), 214–16, 217–18; *Sharpe, iii, 374–5; Parl. Rolls, xi, 17–18 [17].
[Закрыть].
После чистки устроенной Глостером обновленный Совет созвал Парламент. Предполагалось, что именно в нем состоится разборка Глостера с кардиналом. Герцог рассчитывал на легкую победу. Но когда 12 мая сессия открылась, он обнаружил, что перестарался. Вычищенные ранее офицеры и советники сидели на скамьях вместе со своими друзьями и союзниками. Многие из лордов служили во Франции и знали цену заслугам Бофорта. Другие были личными поручителями по его займам и начали беспокоиться о последствиях его разорения для их собственного состояния. Когда в июне Бофорт сам прибыл из Фландрии, его друзья горой встали на его защиту. Кардинал выступил в Парламенте и со своего места среди лордов призвал каждого, кто обвинит его в измене, выступить с обвинением и обосновать его. Блеф Глостера был раскрыт. Он спешно стал совещаться с лордами. В конце концов договорились, что король объявит с трона, что Бофорт не обвиняется ни в какой измене и что он, Генрих VI, считает его своим верным подданным. Палата Общин обратились к королю с просьбой отменить предписание о расследовании. Совет испугался и 3 июля заключил сделку с кардиналом. Предписание было отменено, а все судебные процессы против него прекращены. Сокровища Бофорта были возвращены ему в обмен на заем в 6.000 фунтов стерлингов на войну во Франции и залог в размере 6.000 фунтов стерлингов до принятия решения о попытке их незаконного вывоза. Сделанные у него займы на сумму 13.000 марок (8.667 фунтов стерлингов) должны были быть погашены из средств очередной парламентской субсидии в приоритетном порядке по отношению ко всем остальным долгам. Но, несмотря на провал своей затеи, Глостер одержал одну заметную победу. Совет по-прежнему состоял из его выдвиженцев, а Бофорт исключен из состава. Это позволило герцогу в течение следующего года главенствовать в правительстве Англии[531]531
Parl. Rolls, xi, 13–17 [14–16]; Foed., x, 516–19; Harriss (1988), 221–2.
[Закрыть].
* * *
Во Франции герцог Бедфорд возобновил свои полномочия регента, как только Генрих VI сел на корабль в Кале. Парижская и лондонская феерии отодвинули на задний план насущные проблемы, с которыми теперь предстояло столкнуться. Несмотря на двухлетнее пребывание короля во Франции с самой многочисленной английской армией со времен Генриха V, стратегическое положение Англии принципиально не изменилось. Урок коронационной экспедиции заключался в том, что перед лицом возрожденной монархии Валуа временного усиления было недостаточно. Оккупация северной Франции потребовала бы непрерывных усилий более крупных сил в течение более длительного времени, чем Англия могла выдержать. Англичане никогда не смогли бы восстановить контроль над жизненно важными речными долинами, в то время как такие города, как Орлеан, Компьень и Лувье, были способны противостоять им в течение нескольких месяцев. В серии писем, адресованных королю в Англию, муниципалитет Парижа выразил свое мнение в резких выражениях. Присутствие короля, по их мнению, породило большие надежды, которые не оправдались. Политический кредит Англии был израсходован. Люди почувствовали себя брошенными, когда Генрих VI вернулся в Англию с большей частью своей армии. Их преданность его делу, заявляли парижане, была вознаграждена лишь нищетой и страданиями. Это мнение совпадало с мнением герцога Бургундского. Для того чтобы дом Ланкастеров воспринимался всерьез, ему необходимо было создать во Франции гораздо более крупное постоянное военное присутствие[532]532
AN PP 2398, pp. 935–7; Coll. doc. Angleterre, 248–9, 250–1.
[Закрыть].
После отъезда короля численность английских войск, находившихся в распоряжении регента, сократилась до 5.000 ― 5.600 человек, то есть примерно до того уровня, который был до его прибытия. Англичане долго размышляли над тем, как лучше разместить эти войска. Существовавшая система вывода войск из гарнизонов для службы в поле достаточно хорошо работала, когда англичане вели наступательные действия, как это обычно происходило до 1429 года. Но она оказалась неспособной защитить контролируемую территорию от угрозы сразу с нескольких направлений. Англичане были вынуждены перейти к оборонительной стратегии, сосредоточив почти все имеющиеся силы в более чем сорока королевских гарнизонах. Это чрезвычайно затрудняло вывод армии в поле. Только отвлечение от намеченной цели крестоносной армии Бофорта позволило противостоять войскам Карла VII после катастрофы при Пате. Правительство регента усвоило этот урок. В последующие годы оборона Нормандии была реорганизована с целью создания более крупных полевых армий. В 1429 г. Бедфорд ввел систему creus (увеличения), позволявшую варьировать численность отдельных гарнизонов в зависимости от ситуации. Крупные гарнизоны усиливались дополнительными войсками, размещавшимися в них для "проживания и размещения", которые в любой момент могли быть выведены для службы в полевых армиях. Они находились под командованием региональных капитанов в течение длительного времени, как правило, с весны по октябрь. В начале 1430-х гг. региональными капитанами обычно были граф Арундел и Роберт, лорд Уиллоуби. Они командовали крупными мобильными резервами, способными оперативно вмешаться в критические моменты. Новая система была официально закреплена в правилах службы гарнизонов, введенных осенью 1434 г., но действовала она уже некоторое время до этого. Весной 1432 г., после возвращения Генриха VI в Англию, треть английских войск, находившихся в Нормандии, была переведена на службу в поле. Через год более половины из них несла такую службу в различных частях герцогства[533]533
Численность: L&P, ii, 205–6 (3.600 в гарнизонах); Foed. Supp. D, 391, Joubert, Docs. Maine (1889), 261–3 (1.200 человек в полевой армии Уиллоуби). Свита Бедфорда насчитывала "по меньшей мере" 800 человек (L&P, ii, 542), но некоторые из них могли служить в войсках Уиллоуби. Реорганизация: Newhall (1940), 124–30; Curry (1985), i, 240–4, 254, 256, 265–6, 267–70 (Профессор Карри считает, что это была новая система, введенная в 1434 году); Foed. Supp. D, 391; 'Doc. inéd. Maine', 261–3; L&P, ii, 257–8. Региональные капитаны: BN Fr. 26055/1724 (Руан и южные границы Босе, январе 1432 г.), Fr. 26056/1965 (северная граница Нормандии и Пикардия, декабрь 1432 г.), Foed. Supp. D, 404 (между Сеной, Луарой и морем, май 1433 г.); BN Fr. 26056/1905 (Кан, Котантен и Алансон, сентябрь 1432 г.), Foed. Supp. D, 403–4 (северная граница Нормандии и Пикардия, апрель 1433 г.).
[Закрыть].
Ограничивающим фактором для всех действий англичан во Франции были деньги. Финансовая администрация в Нормандии работала в условиях нарастающих проблем. Расходы на оборону герцогства покрывались в основном за счет периодически выделяемых Штатами Нормандии субсидий. В принципе, Штаты стремились покрывать все расходы на оборону герцогства. В периоды максимальной военной активности их субсидии могли быть очень большими. В 1431 г., когда военная активность была на пике, Штаты собирались не менее трех раз и выделили в общей сложности 410.000 ливров – самую большую сумму, которую они когда-либо выделяли за один год. Однако Штаты чутко реагировали на экономические условия и жалобы населения. После отъезда короля они вернулись к прежней схеме предоставления меньших субсидий, как правило, номинальной стоимостью от 160.000 до 200.000 ливров в год. Хорошее представление о состоянии финансов Нормандии (за исключением Мэна) дает бюджет, составленный для герцога Бедфорда его нормандскими бухгалтерами в конце 1433 года. Со времени кризиса 1429 г. администрация вложила свои активы в герцогстве и увеличила постоянные доходы правительства почти на 30%, до 180.000 ливров в год. В текущем году Штаты вотировали субсидию в размере 160.000 ливров, в результате чего общий доход составил 340.000 ливров. Расходы же составили 377.622 ливра, из которых около двух третей приходилось на содержание армии в Нормандии. Таким образом, бухгалтеры предполагали дефицит в размере около 40.000 ливров[534]534
Allmand (1983), 177; Rowe (1931) [2], 557; L&P, ii, 547–9, 559–65. Сравнение с 1429 годом: BN Fr. 4488, pp. 17–56.
[Закрыть].
В первой половине 1430-х годов Нормандия, вероятно, еще могла практически самостоятельно финансировать свое правительство и оборону. Но она не могла финансировать правительство и оборону остальной части ланкастерской Франции. В результате французских завоеваний налоговые поступления за пределами Нормандии сократились до нуля, за исключением значительных доходов города Парижа и нескольких городов в Пикардии, таких как Амьен и Абвиль. Это создавало серьезные проблемы для правительства регента, которое продолжало выплачивать жалованье английским гарнизонам, но не могло оплачивать ни гражданских служащих, ни местные войска, находившиеся на его содержании. Английские советники в Руане, во время пребывания там короля, пытались найти средства на содержание местных войск, но не проявляли особого сочувствия к требованиям государственных служащих. Когда в октябре 1430 г. советники Парламента пожаловались на то, что их жалованье задерживается уже два года, им ответили, что есть более срочные задачи. В феврале 1431 г. они все еще ничего не получили и объявили забастовку. Бедфорд, вернувшись к своим полномочиям, занял более гибкую позицию по отношению к этой группе людей, чей статус и влияние никогда не были должным образом оценены английскими советниками. Он согласился сделать жалованье Совету и Парламенту первой статьей доходов Франции. Но даже это стало возможным только благодаря резкому сокращению числа судей и офицеров, состоящих на государственной службе. В других ведомствах наблюдалась та же смесь неплатежей и равнодушия. Когда в ноябре 1431 г. Большой Совет рассматривал состояние государственных финансов, он распорядился продать все конфискованные земли, находившиеся в руках правительства, чтобы погасить часть растущих задолженностей. Однако Большой Совет понимал, что это не более чем временная заплатка. В долгосрочной перспективе, по мнению членов Совета, даже самые высокие налоги, взимаемые в Нормандии в течение многих лет, и "огромные суммы", поступающие в настоящее время из Англии, не позволят надежно защитить ланкастерскую Францию[535]535
PPC, iv, 93–4; Foed., x, 568–9; Foed. Supp. D, 404–5; PRO E403/703, m. 15 (21 июля); BN Fr. n.a. 1482/122; PPC, iv, 163,187. Задолженность: Fauquembergue, Journ., ii, 364–7, 369–71, iii, 3–4, 36–7, 75–9. Обзор: Boulet, 503–13; AN Coll. Lenoir xxi, 282–6, xxii, 217–18.
[Закрыть].
Проблема "огромных сумм" из Англии становилась актуальной по обе стороны Ла-Манша. После возвращения Генриха VI в Англию начался затяжной финансовый кризис. Коронационная экспедиция стала самой дорогостоящей кампанией царствования. Ее стоимость, включая расходы на передовой отряд сэра Джона Кларенса и субсидии, выплаченные герцогу Бургундскому, составила более 170.000 фунтов стерлингов. В обычных условиях расходы на английские армии ограничивались авансами, выплаченными людям в Англии, и расходами на их доставку. Расходы на армии во Франции покрывались за счет казначеев Руана и Парижа. Но на этот раз английскому казначейству пришлось оплатить большую часть расходов, понесенных во Франции. Нормандия внесла лишь около 40.000 фунтов стерлингов, а остальная часть ланкастерской Франции – вообще ничего. В последний год коронационной экспедиции сундуки с английской монетой регулярно загружались на корабли в Кенте и Сассексе и перевозились через Ла-Манш для доставки офицерам короля в Руан или Дьепп. Эти сундуки ознаменовали начало значительного переноса бремени войны с французских на английские доходы[536]536
Ratcliffe, 40–1, 46–65, 66, 72, 76–9. К этим суммам следует добавить 19.632 фунта стерлингов за займы, выданные Бофортом во Франции, но погашенные в Англии: Harriss (1988), 403 (nos. 15, 17, 20–2). Денежные перевозки: PRO E403/696, m. 10 (16 ноября), m. 17 (8 марта); E403/698, m. 10 (18 июля); E404/306, 340; E403/709, m. 7 (26 мая); PPC, iv, 108, 112–13.
[Закрыть].
В начале 1431 г. Совет в Вестминстере решил, что нет иного выхода, кроме как рассматривать жалованье английского корпуса во Франции и 1.800 местных солдат, находившихся на английской службе, как плату из доходов Англии. Новая политика никогда не проводилась систематически, поскольку доходы Англии не соответствовали поставленной задаче. Однако для выполнения наиболее срочных обязательств были сделаны крупные перечисления. Жан де Люксембург получал свое жалованье из английских средств. Из этого же источника получала жалованье его армия, собравшаяся в июле 1431 года. Его двоюродный брат, бастард де Сен-Поль, командовавший важным гарнизоном на Марне у Мо, также получал жалованье из Англии. В последующие месяцы английские доходы использовались от случая к случаю, чтобы залатать дыры в финансировании операций за пределами Нормандии, когда бедствие грозило обернуться катастрофой. Однако высокий уровень прямого налогообложения, достигнутый в 1428–1431 гг., вызвал в Англии протест и налоговое истощение, а неспособность добиться военного перелома породила общий скепсис в отношении реальной ценности этих жертв. Как признал новый канцлер Джон Стаффорд, епископ Батский, в своей вступительной речи к Парламенту в мае 1432 г., англичане в последнее время "жили в длительных и постоянных лишениях". Все, что Палата Общин могла предоставить в этом году, – это половинную субсидию взамен поземельного налога предыдущего года, который оказался неподъемным. Новых денег не было. Поскольку государственные займы обычно обеспечивались будущими налоговыми поступлениями, они тоже иссякли. В течение трех лет после возвращения короля из Франции доходы резко сократились, а объем заимствований уменьшился до менее чем половины от прежнего среднего уровня[537]537
'Chron. Mon. S. Albani', i, 55; Parl. Rolls, xi, 8 [4], 11, 53–4 [11, 50]; Steel, 459–60; PPC, iv, 93–4. John of L.: PPC, iv, 44; PRO E403/691, m. 22 (12 апрель); E101/52/35. Сен-Поль: PRO E101/52/35; BN Fr. 20327, fol. 150. Cf. PRO E404/49 (9); Foed. Supp. D, 402.
[Закрыть].
Финансовую ситуацию усугубило неуклюжее меркантилистское законодательство. Так называемый Закон о разделе (Partition Act) был принят Парламентом в 1429 году и вступил в силу в следующем году. Этот закон был попыткой решить растущую проблему экспорта слитков драгоценного металла и монет. Война имела важные последствия для платежного баланса Англии. Приходилось вывозить значительные объемы серебра в кошельках английских солдат или в сундуках, предназначенных для военных казначеев во Франции. Это было возможно только потому, что Англия являлась крупным экспортером сырья, в частности шерсти, и имела положительное сальдо торгового баланса, что традиционно делало ее получателем серебра. Из этого профицита и складывались расходы на войну во Франции. Однако континентальные покупатели английской шерсти все чаще платили за товар континентальной монетой того же номинала, но более низкого качества. Большая часть этой некачественной монеты была изготовлена на монетных дворах Филиппа Смелого в Нидерландах, которые успешно конкурировали с английскими монетными дворами за счет уменьшения в монетах доли серебра. Плохие деньги вытесняли хорошие. Закон о разделе попытался решить эту проблему, обязав иностранных купцов, покупающих шерсть или пряжу в Кале (единственном разрешенном пункте продажи), платить за них слитками серебра, а продавцов – отвозить не менее трети вырученных денег на монетный двор Кале для переплавки и чеканки английской монеты. Для обеспечения соблюдения закона товары должны были продаваться по фиксированной цене, установленной компанией Стейпл, и продавцам запрещалось продавать их в кредит. Эти изменения привели в замешательство торговлю, которая традиционно функционировала на основе того, что только часть цены оплачивалась наличными, а остальная часть – векселями на различных условиях. Этот неявный кредит был необходим для финансирования текстильной промышленности Фландрии и Нидерландов. Кроме того, новые правила позволили компании Стейпл в Кале действовать как картель, взвинчивая цены на шерсть до невиданных высот. Закон вызвал возмущение в Нидерландах и привел к длительному спаду в текстильной промышленности континента в результате чего объем английского экспорта шерсти в 1429–1433 гг. резко сократился. Таможенные поступления, которые на протяжении десятилетий были основой финансов английского правительства, за тот же период сократились вдвое[538]538
Parl. Rolls, x, 425–30 [59–66]; Lloyd (1977), 260–3; Power, 79–90; Munro (1970), 225–36; Munro (1972), 95–8; Cartul. Estaple, i, 569 (цитата); Hanserecesse, i, 133–6. Проблема с серебром: Spufford, 96–100; Munro (1970), 228–32. Экспорт: England's Export Trade, 123. Доходы: https://www.esfdb.org/Table.aspx?resourceid=11404 и графически в Ormrod (1999) [1], 162 (Fig. 8.3).
[Закрыть].
