Текст книги "Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 73 страниц)

Столкнувшись с противодействием такого масштаба, Жаклин нуждалась в защитнике. Она обратилась за помощью к семье своей матери. В то время Иоанн Бесстрашный был занят гражданской войной во Франции, но его наследник Филипп, управлявший владениями семьи в Нидерландах, воспользовался шансом их расширить. Приобретение этих трех имперских графств стало бы впечатляющим успехом и расширило бы владения Бургундского дома от северной границы Франции до Ваттовогго моря[15]15
  Ваттовое море (Ваттенмеер; нем. Wattenmeer, нидерл. Waddenzee, дат. Vadehavet, зап.-фриз. Waadsee) – прерывистая череда ваттов (мелководных морских участков) у берегов Нидерландов, Германии и Дании, часть акватории Северного моря, ограниченная цепью Фризских островов (Примечание переводчика).


[Закрыть]. Филипп завладел юной наследницей и сразу же обручил ее со своим кузеном, болезненным четырнадцатилетним Иоанном IV, герцогом Брабантским. Этот брак был неоднозначным с юридической точки зрения. Супруги приходились друг другу двоюродными братом и сестрой, и их союз требовал специального разрешения от Папы. Император, категорически возражавший против дальнейшего расширения владений Бургундского дома на территории империи, всеми силами добивался отказа в выдаче такого разрешения. Папа Мартин V под давлением обеих сторон сначала дал разрешение, затем отменил его и, наконец, восстановил, но только после того, как брак был торжественно заключен в Гааге в марте 1418 года.

Их союз стал личной и политической катастрофой. Жаклин считала своего нового мужа физически неполноценным, финансово несостоятельным и политически наивным. Иоанн же, в свою очередь, считал Жаклин властной и требовательной и питал к ней острую неприязнь. В феврале 1419 г. Филипп при посредничестве мужа Жаклин и ее дяди заключил мирный договор, по которому Иоанн Баварский признал права Жаклин на графства Голландия и Зеландия и отказался от собственных претензий в обмен на денежную компенсацию. Однако этот титул превратился в пустой звук в результате ряда необдуманных сделок, которые Иоанн Брабантский заключил от имени Жаклин, несмотря на ее возражения. Он уступил сопернику важные части южной Голландии, а затем и вовсе заложил ему оба графства. Иоанн Баварский был допущен к владению всей территорией графств, якобы в качестве регента Жаклин. В апреле 1420 г. в Брюсселе между супругами произошла скандальная сцена, закончившаяся тем, что Иоанн разрыдался, а Жаклин ушла и вскоре вообще уехала. Стремясь спасти свою мечту об объединении Эно, Голландии и Зеландии под властью своей семьи, Филипп Бургундский попытался насильно склонить графиню к возвращению к мужу. Но он явно перестарался. В марте 1421 г. Жаклин бежала в Кале, а оттуда в Англию. Вскоре выяснилось интересное обстоятельство, оказалось что ее побег был организован Генрихом V. Король выслал эскорт конных лучников для ее защиты в пути и оплатил ее расходы по переезду в Англию. Сразу после прибытия Жаклин возбудила разбирательство в папском суде с целью аннулирования своего брака. "Она хотела получить свободу и следовать своим наклонностям, – писал официальный бургундский хронист со свойственным ему женоненавистничеством, – и отдала свое тело другому мужчине". Как и другим высокородным дамам, Жаклин была уготована роль пешки в политической игре за брак, наследство и власть. Но в отличие от большинства из них, она была способной и энергичной женщиной, решившей взять свою судьбу в свои руки[16]16
  Cartul. Hainaut, iv, 78–9, 85–6, 94–9, 109–12, 199–201, 271, 310–11, 318, 580, 592, 599; Groot Charterboek, iv, 521–30, 545–8, 549; Dynter, Chron., iii, 345–8, 357–8, 363–4, 388–9, 414–15; Monstrelet, Chron., iii, 280, iv, 26–8; Chastellain, 'Chron.', i, 170, 211. И см. Algemene geschiedenis Nederlanden, iii, 230–2; Janse, 115–38, 163–91; Gysels, 416–25. Роль Генриха V: Foed., x, 67–8; PRO E403/649, m. 3 (2 мая).


[Закрыть].

Зачем Генриху V понадобилось официально вмешиваться в семейную ссору, в которой он не был явно заинтересован, далеко не ясно. Канцлер Филиппа Доброго Николя Ролен считал, что Генрих V намеренно планировал брак между Хамфри и Жаклин, чтобы удовлетворить свои территориальные амбиции в Нидерландах. Однако маловероятно, что Генрих V мог пойти на такой шаг, который сделал бы Филиппа Бургундского его врагом в то время, когда от его сотрудничества зависели планы короля во Франции. Вероятно, ближе к истине объяснение самой Жаклин, согласно которому король действовал из личного сочувствия к ее беде. Показательно, что Хамфри только после смерти Генриха V, выждав несколько дней объявил о своей помолвке с Жаклин. Поспешность была характерна для этого человека. Он даже не стал дожидаться, пока Папа Римский аннулирует ее существующий брак. Остальным английским советникам должно было быть очевидно, что если герцог Глостер получит контроль над правительством Англии, то он будет использовать его ресурсы для утверждения притязаний своей жены в Нидерландах. Этот брак отвлек бы людей и деньги от войны во Франции и подорвал бы союз с Бургундией. Вероятно, это было главной причиной того, что претензии Глостера на регентство не нашли поддержки. Генри Бофорт стал лидером фракции в Совете, которая стремилась их сорвать. Это послужило началом злобной вражды между этими двумя людьми, которая до конца их жизни будет разделять английское правительство[17]17
  'Avis du chancelier Rolin', 131–2; *Löher (1865–7), i, 47.


[Закрыть].

В начале ноября 1422 г. похоронная процессия Генриха V, медленно проследовавшая через Нормандию и Пикардию, достигла Англии. Вместе с катафалком ехали вдовствующая королева, герцог Эксетер и большинство ведущих дворян, сражавшихся вместе с Генрихом V во Франции. 5 ноября, когда в Вестминстерском дворце впервые собрался Совет в полном составе, Глостер сделал заявку на власть. Он возражал против составленного официального поручения, наделявшего его правом открывать Парламент, поскольку в нем говорилось, что он обязан этой властью Совету, а не пользуется ею сам, как старший пэр Англии. Но жалоба осталась без внимания. У членов Совета по очереди спрашивали их мнение и ни один из них не поддержал позицию Глостера. Бремя недавней истории тяжким грузом лежало на этих людях. Глостер мог стать еще одним Джоном Гонтом, чья попытка стать королем Кастилии подорвала военные действия во Франции в 1370–1380-х годах. Существовали и более широкие проблемы. Неприязнь к людям, монополизировавшим государственные должности, была давней традицией в Англии. Она омрачила старость Эдуарда III и привела к краху правительство Ричарда II. Советники опасались передавать вице-королевские полномочия одному человеку, особенно если этим человеком был герцог Глостер[18]18
  PPC, iii, 6–7.


[Закрыть].

В кулуарах уже было принято решение. Члены Совета решили отказаться от регентства вообще. Когда через четыре дня после заседания Совета в Вестминстерском дворце открылся Парламент, Генри Чичеле, архиепископ Кентерберийский, в своей вступительном слове предложил, чтобы полномочия короны осуществлялись представительным Советом. Лорды, в чьи обязанности входило решение этого вопроса, поручили изучить прецеденты прошлых лет и проконсультировались с юристами. Они пришли к выводу, что требования Глостера "ничем не обусловлены, не основаны ни на прецедентах, ни на законах страны", но признали, что покойный король вполне мог намереваться сделать Глостера регентом. Но, по их мнению, Генрих V не имел права распоряжаться правительством иначе, чем в соответствии с законом, а английское право ничего не знает о опеке или других подобных концепциях римского права. Лорды согласились с мнением своих лидеров, что полномочия короля должны быть переданы Совету, правящему коллективно. По сути, это был регентский Совет. Чтобы власть не попала в руки какой-либо группировки, должны были осуществляться постоянные правила, которые требовали наличия кворума на каждом заседании и большинства голосов при принятии любого важного решения. Герцог Бедфорд должен был стать "покровителем и защитником королевства" и возглавлять Совет, когда он находился в Англии. В качестве ублажения самолюбия Глостера, ему предоставили право исполнять эти обязанности, когда Бедфорд находился во Франции, но лорды тщательно объяснили, что они не наделяют его никакими вице-королевскими полномочиями. Однако Глостер не смирился с поражением и представил меморандум, в котором мнение лордов отвергалось как юридически и исторически несостоятельное. Он ссылался на авторитет Палаты Общин, которая, по его мнению, должна была наделить его значительно больших полномочий, чем эти. Но его возражения были отклонены. 5 декабря 1422 г., после трехнедельных препирательств, лорды объявили свое окончательное решение. Глостер был вынужден подчиниться. Он, несомненно, надеялся, что отлучки Бедфорда во Францию будут частыми и достаточно продолжительными, чтобы оставить всю полноту власти в его руках. Но и в этом его ждало разочарование. Когда вскоре после этого лорды объявили состав нового Совета, оказалось, что в нем главенствуют братья Бофорты и их приближенные, а также люди, имеющие самое непосредственное отношение к ведению войны во Франции, чьи приоритеты во многом совпадали с приоритетами герцога Бедфорда[19]19
  Parl. Rolls, x, 13 [5], 23–4 [22–33], 26 [26], 61 [1], 347–9 [24–7].* Chrimes, 102–3; PPC, iii, 13–18, 233–4 (цитата); Foed., x, 261. О советниках, Griffiths (1981), 22–3; Harriss (1988), 118–21.


[Закрыть].

* * *

Англия XV века была державой с населением около двух с половиной миллионов человек. Кроме того, она могла использовать население Уэльса и, иногда, Ирландии, которые были отдельными княжествами под властью короны. Англия была менее промышленно развита, чем Нидерланды, и менее населена, чем Франция или даже та ее часть, которая признавала власть Дофина. Страна, как и вся Европа, пострадала от сильной депопуляции во время эпидемий предыдущего века. Ее население продолжало сокращаться, хотя и более медленными темпами. В 1422 г. Англия находилась в тисках затяжного сельскохозяйственного спада, продолжавшегося с небольшими перерывами с 1370-х годов. Предыдущие годы были трудными, а последующие будут еще хуже: заброшенные поля, снижение цен на сельскохозяйственную продукцию, сокращение ренты, падение стоимости земли, дефицит и дороговизна рабочей силы. Эти изменения хоть и были постепенными, но от этого не менее разрушительными. Они привели к значительному перераспределению богатства от землевладельцев к наемным работникам. "От плуга никто не выигрывает, кроме того, кто ежедневно прикладывает к нему свои руки", – писал историк XVII века о семье Беркли из замка Беркли, изучив счета их владений за этот период[20]20
  J. Smyth, Lives of the Berkeleys, ed. J. Maclean, ii (1883), 6.


[Закрыть]. Особенно сильно пострадали дворяне и зажиточные джентри. Некоторые из них смогли сохранить свое состояние благодаря успешной военной карьере, умелому управлению поместьем, слиянию с другими землевладельческими семьями или беспардонному использованию политической власти. В целом же власть землевладельцев, традиционной основы английского военно-политического общества, снижалась.

Длительные войны между государствами в конечном счете являются состязаниями в экономической мощи. В серии французских войн, начавшихся в конце XIII века, главным преимуществом Англии была развитая государственная машина, позволявшая королям более эффективно, чем противникам, распоряжаться ограниченными ресурсами страны. Способность королей собирать налоги, набирать войска и реквизировать корабли была впечатляющей. Граф де Сен-Поль, проведший несколько лет (XIV век) в качестве военнопленного в Англии, был, конечно, не единственным, кто "удивлялся, как англичане смогли собрать силы для достижения тех завоеваний, которые они имели". Но эта система зависела от авторитета и личности короля, и прежде всего от его отношений с дворянством. Дворяне были капитанами его армий, рекрутами его войск и его главными кредиторами, они часто служили годами, прежде чем получить жалованье. Кроме того, дворяне фактически являлись промежуточным звеном в управлении самой Англией. В мире, где влияние и статус были главными инструментами политической власти, именно развитые сети клиентелы и взаимной зависимости, поддерживаемые дворянством и крупными землевладельцами, обеспечивали базовый уровень общественного порядка в английских графствах.

Однако в конечном итоге это шаткое равновесие зависело от их общей потребности в благосклонности монарха. Проницательный северянин Джон Хардинг сказал о Генрихе V, что его тень падала на всю Англию, даже когда он вел кампанию во Франции.  В преклонном возрасте, оглядываясь на его правление, он считал, что способность короля поддерживать порядок внутри страны была "руками и головой" всех его внешних завоеваний. Подтверждением мнения Хардинга является внезапное возрождение ряда старинных аристократических распрей, как только весть о смерти Генриха V достигла Англии. В течение нескольких лет нового царствования Совету удавалось сдерживать худшие проявления этого возобновившегося беззакония. Но в силу природы вещей советники никогда не могли полностью заменить твердую руку умершего короля. В более отдаленной перспективе институты английского государства захлестнет волна разбоя, пиратства и войн аристократов  – классических симптомов политического распада и социальной обособленности[21]21
  Froissart, Chron., vii, 321 (Сен-Поль); *Kingsford (1912), 745 (Хардинг). Распри: E. Powell, Kingship, Law and Society. Criminal Justice in the Reign of Henry V (1989), 266–7; Griffiths (1981), 128–47; Carpenter (1992), 372, 377–88; Bellamy, 7–9, 27–9 и далее.


[Закрыть].

Финансовый крах стал первым симптомом бедственного положения Англии. Существовавшая система государственных финансов хорошо служила стране, но она не могла сравниться с расходами на содержание постоянной оккупационной армии во Франции. К моменту смерти Генриха V постоянные доходы английского правительства составляли около 67.000 фунтов стерлингов в год. Из них около трети составляли "обычные" доходы короля, то есть доходы от земельных владений короны, доходы от отправления правосудия и доходы от феодальных прав того или иного рода. Остальные доходы короны поступали от таможен, которая на протяжении многих лет была их крупнейшим источником. Они включали в себя различные пошлины, взимаемые в основном с экспорта, которые предоставлялись королям в качестве постоянного дополнения к их доходам, а также субсидию на шерсть, или мальтот ("дурной налог"), – дополнительную экспортную пошлину на шерсть, которая зависела от регулярных парламентских субсидий, но стала рассматриваться как постоянный налог. Из финансовых отчетов, представленных Парламенту в мае 1421 г., следовало, что постоянные доходы короля полностью поглощались расходами на содержание королевского двора, повседневное управления Англией и Ирландией, содержание гарнизонов в Кале и на шотландской границе, а на военные действия во Франции не оставалось вообще ничего[22]22
  Foed., x, 113–15 (15.066 фунтов стерлингов дохода от королевского домена, май 1421 г.), Somerville, i, 187, 188 (в среднем 6.400 фунтов стерлингов с герцогства Ланкастер  за 1413–22 гг.); Ormrod (2013), 208 (Таблица 1) (45.800 фунтов стерлингов с таможни за 1421–22 гг.). В ведомости не учтены расходы на двор, строительные работы, артиллерию, корабли, дипломатию и недоимки. Только на содержание двора с 1 октября 1421 г. по 31 августа 1422 г. было израсходовано 24.389 фунтов стерлингов: PRO E101/407/7.


[Закрыть].

Проблемы преемников Генриха V были гораздо серьезнее. Во-первых, им досталось тяжелое долговое наследство умершего короля. Генрих V оставил после себя массу неоплаченных долгов на погашение которых ушло более двадцати лет. Недостаток средств покрывался частично за счет обычных поступлений с королевских владений в течение следующего десятилетия, а частично – из доходов герцогства Ланкастер, которые были переданы в руки доверенных лиц, обязанных оплачивать долги короля и содержать его вдову. В результате на наследственные доходы нового короля легло тяжелое бремя, от которого он освободился только в 1440-х годах. Кроме того, за семь лет интенсивных военных действий накопились гораздо более крупные государственные долги. Их общая сумма не может быть определена, но некоторые примеры дают представление об их масштабах. Задолженность за Азенкурскую кампанию 1415 г. погашалась еще в 1430-х годах, а некоторые долги оставались непогашенными и десятилетие спустя. Джон Холланд, граф Хантингдон, попавший в плен в битве при Боже в 1421 г., утверждал, что задолженность по военному жалованью перед ним и его свитой составила более 8.000 фунтов стерлингов, а также 1.000 фунтов стерлингов в качестве приза за захват нескольких генуэзских караков в 1416 г. В начале нового царствования задолженность по жалованью только перед гарнизонами Кале и прилегающих к нему фортов превышала 30.000 фунтов стерлингов. В последние годы жизни Генриху V удавалось поддерживать денежные выплаты только за счет займов под будущие доходы и накопления неоплаченных долгов[23]23
  Somerville, i, 199–205, 207–8; Roskell (1954), 113–20. Задолженность: Stratford (2013), 157, 165, 168–9; PRO E364/66, m. 1d; Parl. Rolls, x, 172–3 [34]. Кале: Rot. Parl., iv, 159 (май 1421); 12.557 фунтов стерлингов, выплаченных с тех пор казначею Кале, похоже, не были потрачены на погашение задолженности, PRO E364/59, mm. 3–3d; PPC, iii, 55–6. Cf. Sumption, iv, 730, и см. Fig. 1.2 in Ormrod (1999) [2], 35.


[Закрыть].

Более серьезным, поскольку его последствия сказывались дольше, было снижение таможенных поступлений. Эта проблема существовала еще с последних лет правления Эдуарда III, но при Генрихе VI она достигла критических масштабов. Основной причиной этого стало развитие английской суконной промышленности, поглощавшей постоянно растущий сбыт шерсти, которая в противном случае была бы экспортирована. Уже в 1370-х гг. жена Чосера из Бата производила сукно, которое "не уступало тканям из Ипра и Гента". К 1422 г. готовые ткани обогнали сырую шерсть на экспорте Англии. Восточная Англия и Котсуолд, где находились основные центры сукноделия, стали самыми богатыми регионами страны, а их прекрасные дома и церкви и по сей день служат наглядными памятниками процветания этого ремесла. Однако для короны это было несомненным несчастьем. Английские короли могли облагать экспорт шерсти столь высокими налогами, потому что страна была единственным значительным источником высококачественной шерсти-сырца в Северной Европе. Но английские сукна испытывали жесткую конкуренцию со стороны суконной промышленности Фландрии и Брабанта и не могли облагаться по сопоставимым ставкам, чтобы не погубить торговлю. Результат проблемы был налицо. В "золотой век" английских государственных финансов, в 1350-х годах, таможенные сборы в хороший год приносили более 100.000 фунтов стерлингов, но в 1422 г. поступления составили всего 45.800 фунтов стерлингов а десятилетие спустя упали ниже 30.000 фунтов стерлингов. Это не только уменьшило доходы короля, но и резко сократило его возможности по получению займов, поскольку отчисления от регулярного потока таможенных поступлений традиционно являлись наиболее привлекательным способом их обеспечения. Меркантильные интересы были широко представлены в Палате Общин, которая не была настроены на помощь королю. Субсидия на шерсть была предоставлена Генриху V пожизненно, но первый Парламент в царствование его сына не стал продлевать ее более чем на два года, да и то по сниженной ставке[24]24
  Ormrod (1999) [1], 161 (Таблица 8.2); Ormrod, The Reign of Edward III (1990), 207 (Таблица 4); Ormrod (2013), 187, 208 (Таблица 1); Parl. Rolls, xi, 107 [24]; ESFDB [http://www.esfdb.org/table.aspx?resourceid=11771]; Parl. Rolls, x, 21–2 [19]; R. Schofield, 'The geographical distribution of wealth in England, 1334–1649', Econ. H. R., 2nd series, xviii (1965), 483–510.


[Закрыть].

Английское правительство не имело доступа к долгосрочным кредитам. Войны Эдуарда I и Эдуарда II, а также первые кампании Эдуарда III финансировались в основном за счет крупных итальянских банковских домов. Однако итальянцы обожглись на этом, когда король объявил дефолт, а их преемники ушли с рынка кредитных услуг. После этого кредит доверия у государства никогда не был настолько хорош, чтобы поддерживать амбициозную программу внешних заимствований. Генрих V и Генрих VI почти полностью переключились на займы у своих подданных. Их заимствования были краткосрочными и предназначались для удовлетворения потребности в денежных средствах в критические моменты, поэтому не являлись пополнением государственных ресурсов. Деньги выдавались на срок от нескольких недель до нескольких месяцев под залог будущих доходов или под залог драгоценностей коронны. Значительная часть долга должна была быть погашена за счет последующих заимствований, иногда у тех же самых кредиторов. Самым крупным кредитором был чрезвычайно богатый Генри Бофорт. В течение следующих двадцати четырех лет он одолжил короне более 180.000 фунтов стерлингов. Другие крупные суммы были взяты в долг у синдиката купцов из Кале (около 87.000 фунтов стерлингов за время правления), лондонской корпорации (более 56.000 фунтов стерлингов), отдельных лондонцев (около 50.000 фунтов стерлингов), попечителей герцогства Ланкастер (около 42.000 фунтов стерлингов), итальянских купцов в Англии (16.000 фунтов стерлингов), архиепископ Кентерберийский (более 14.000 фунтов стерлингов), а также многочисленных муниципальных и религиозных корпораций и частных лиц в графствах (около 40.000 фунтов стерлингов).

Во времена правления Генриха V Парламент начал практику выдачи королю разрешений на займы в счет будущих налоговых поступлений в пределах установленного лимита. Первоначально правительство имело право лишь предвосхищать уже одобренные налоги. Но в 1421 г. Парламент начал разрешать заимствования до определенных сумм под доходы от налогов, которые еще не были предоставлены. Эта практика продолжалась на протяжении всего правления Генриха VI и стала важной особенностью английских государственных финансов.

Государственные займы были дорогими, даже при первоклассном обеспечении. Проценты были деликатной темой из-за церковного запрета на ростовщичество, однако они были почти повсеместной коммерческой практикой. Хорошо осведомленный советник и судья сэр Джон Фортескью, в 1460-х годах, писал, что Генрих VI обычно платил от 25 до 33% по своим займам, "и таким образом становился все беднее и беднее, поскольку ростовщичество и мошенничество увеличивают бедность того, кто берет в долг"[25]25
  Parl. Rolls, ix, 137 [10], 233–4 [9]; 272–8 [17], x, 104–5 [26], 237–8 [20], 294–5 [17], 385–6 [23]; Fortescue, Governance, 118. Кредиторы: Kleineke, 6, 22–3; Barron (1970), App. XLV; Steel, 193, 251, 252–3, 260. Интересы: McFarlane (1947), 59–68.


[Закрыть].

Единственным надежным решением было регулярные налоги вотированные Парламентом. Парламентские субсидии были непопулярны и политически проблематичны. Возражения носили отчасти принципиальный, отчасти практический характер. Принципиальным возражением было старое мнение о том, что обычные расходы правительства должны покрываться за счет личных средств короля, существовавшее в сознании людей еще долго после того, как перестало быть реалистичным. Парламентские субсидии рассматривались как разовые чрезвычайные налоги. Они предназначались только для случаев "очевидной необходимости", как правило, для ведения войн по защите королевства, когда общины были обязаны поддержать короля своими кошельками. Практическая проблема заключалась в том, что парламентские субсидии представляли собой прямые налоги, взимаемые в стандартной пропорции от стоимости движимого имущества – десятой части в городах и пятнадцатой части в деревне, согласно оценке, датируемой 1334 годом. По расчетам, стандартная субсидия составляла около 37.000 фунтов стерлингов, или 52.000 фунтов стерлингов, если она дополнялась субсидией от духовенства, как это обычно делалось. В 1334 г. население страны было больше, а географическое распределение богатства – совсем другим. Столетие спустя некоторые районы страны испытывали реальные трудности со сбором причитающихся сумм. Налоги приходилось платить наличными, которые было трудно найти в экономике, все еще частично основанной на бартере, где серебряная монета была в дефиците. В первые годы войны Англия была довольно развитым налоговым государством, но неспособность ввести налог с продаж, подобно французским aides (эдам), привела к окостенению системы, и к XV веку налоговая база слабо соотносилась с реальными ресурсами страны. Окрыленный своими победами, Генрих V смог наложить на своих подданных более тяжелое бремя, чем любой король до него или в течение многих последующих лет. Но к концу его правления представленные в Парламенте общины уже были сыты по горло. В октябре 1419 г., на фоне растущих признаков налогового истощения, они прямо заявили представителям короля, что, хотя они готовы платить за оборону Англии, они не будут больше голосовать за введение налогов для поддержки войны во Франции. За исключением единственной субсидии, предоставленной Генриху V в конце 1421 г., они придерживались этой линии в течение девяти лет, до 1428 г. В результате, на фоне упадка таможенных сборов, ежегодные доходы английского правительства из всех источников сократились почти вдвое по сравнению с тем, чем пользовался Генрих V[26]26
  Ormrod (2013), 207–15; Parl. Rolls, ix, 233–4 [8–9]. Общее сокращение, оцениваемое по квитанциям у Ramsay, i, 321, ii, 266.


[Закрыть].

Безразличие Палаты Общин к финансовым затруднениям правительства было симптомом более общего отстранения английского общества от участия во французской войне. После заключения договора в Труа Англия и Франция номинально находились в состоянии мира. Палата Общин придерживалась мнения, что английские налоги не должны использоваться для поддержки гражданской администрации Франции или для оплаты военных операций в этой стране. Она рассматривала продолжающуюся борьбу с Дофином как внутренний кризис французского государства, а не как английское национальное предприятие. Судя по всему, большинство англичан были с этим согласны. Но они не совсем заблуждались. После того как Нормандия была оккупирована, герцог Бургундский стал союзником, а Бретань – нейтральной, у Англии больше не было врага на противоположном берегу Ла-Манша. Граница Франции Валуа находилась более чем в 200 милях, по реке Луара. У Дофина было мало кораблей и не было атлантических портов, кроме Ла-Рошели в Пуату. Дофинистский гарнизон все еще держался за крепость Ле-Кротуа в устье Соммы, окруженную вражеской территорией, но французы так и не смогли разместить там флот, и в любом случае дни их пребывания в крепости были сочтены. В результате французские морские набеги на английское побережье и английское судоходство практически прекратились. Что касается союзников Франции – Шотландии и Кастилии, то они предоставили важные контингенты в армии Дофина во Франции, но ни одна из этих стран не хотел нападать на Англию напрямую. Северные границы Англии затихли на пять лет, а Кастилия, хотя и была готова предоставлять транспорты для шотландских отрядов, переправлявшихся во Францию, отказалась от крейсерских войн и возобновила активные торговые связи с Англией[27]27
  Childs, 46, 48–50.


[Закрыть].

Патриотический пыл, поддерживавший предприятие Генриха V, к моменту его смерти уже угасал. В некоторых регионах, например в Ланкашире, еще сохранялась старая традиция военной службы во Франции. Лондон и Восточная Англия также были важными местами вербовки английских армий. Однако на большей части территории Англии правительство испытывало трудности с набором войск для службы за границей. В новое царствование эти трудности усилились, особенно среди дворянства и крупных землевладельцев, которые были опорой прошлых континентальных экспедиций. Их вклад был важен не только сам по себе, но и потому, что сети их клиентов и зависимых людей в английских графствах были основным источником солдат. Большинство из них воевали не за деньги, а за статус. Честь служить под началом короля всегда была самой большой приманкой, и военная служба была путем к королевской благосклонности даже тогда, когда король не присутствовал в армии лично. Почти четыре пятых парламентских пэров служили в армии, сопровождавшей Генриха V во Францию в 1415 г., но король-младенец, чье благорасположение контролировалось его Советом, никогда не смог бы сравниться с Генрихом V. Только половина пэров сопровождала восьмилетнего Генриха VI во Францию в 1430 г., а число служивших в менее важных кампаниях было гораздо меньше[28]28
  Bell, Curry, et al., 38, 41–2.


[Закрыть].

Эти проблемы отражали глубокие изменения в английском обществе, которое постепенно становилось демилитаризованным. Латники традиционно набирались из дворянства и джентри, и с ранних лет обучались сражаться верхом на лошади с копьем и мечом. Дворяне всех рангов продолжали прислушиваться к воинским идеалам, которые по-прежнему являлись признаком статуса, но высокий уровень участия, достигнутый во времена правления Эдуарда III и Генриха V, так и не был повторен при их преемниках. Каждым отрядом, сражавшимся при Азенкуре, командовал опоясанный рыцарь. Однако число мужчин, желающих стать рыцарями, снижалось на протяжении многих лет. После кратковременного улучшения ситуации в правление Генриха V, при его сыне этот спад стал еще более заметным. Капитаны, как правило, собирали свои отряды с числом рыцарей значительно меньше того, что было указано в контрактах на службу. К 1430-м годам во всей Англии насчитывалось, вероятно, не более 250–300 английских рыцарей. Меньше половины из них когда-либо служили во Франции, и только несколько человек служили несколько раз. В 1434 г., когда был проведен опрос, во Франции находилось всего 29 английских рыцарей из примерно 6.000 солдат. Размышляя об окончательном провале английского оружия, сэр Джон Фастольф, переживший последние годы существования ланкастерской Франции, объясняет его отказом знатных семей от традиций рыцарского воспитания. Люди, "происходившие из благородных семей и рожденные для ношения оружия как сыновья рыцарей, эсквайры и другие представители дворянской крови", теперь посвящали себя юриспруденции и другим "ненужным делам". В середине 1430-х гг. Совет жаловался, что "мало капитанов, как рыцарей, так и оруженосцев, которые хотят служить". Их число приходилось восполнять за счет привлечения людей более низкого происхождения. Это были "бедняки", о которых писал герольд Николас Аптон, люди, "ставшие благородными в результате службы в войнах Франции, благодаря собственной мудрости, силе, доблести или другим достоинствам, которые облагораживают человека". Однако даже при наличии более широкой социальной базы для рекрутирования доля латников в английских армиях в период правления Генриха V постоянно снижалась. Баланс обычно восполнялся за счет лучников, которые были более многочисленны и дешевы. Стандартное соотношение численности латников и лучников составляло один к трем. Но по мере продолжения войны это соотношение постепенно уменьшалось, достигнув в последние годы английской оккупации соотношения один к пяти-шести или даже больше[29]29
  Bell, Curry, et al., 58–61, 75–7, 83–4, 96–9, 273; Curry (1985), i, 103–8, i, App. I; Curry (1994) [2], 46–7; Bogner, 29–31; HoC 1422–61, i, 333–41; S. M. Wright, 8–10; Acheson, 39, 41–2; Payling (1991), 73–7; Carpenter (1992), 59–73, 85; PPC, v, 90–1 ('лишь немногие…'); Worcester, Boke of Noblesse, 77; Upton, De studio militari, 257–8. Азенкур: Powicke (1969), 374.


[Закрыть].

Тактика ведения войны смягчала эти изменения. Большинство кампаний XIV века представляли собой шевоше (chevauchées), предполагавшие быстрое и разрушительное продвижение через вражескую территорию, длившееся не более нескольких месяцев. Война же XV века была иной. Это была осадная война, требующая постоянной оккупационной армии. Служба в основном проходила в гарнизонах и требовала длительного пребывания во Франции. Большинство ведущих капитанов, все главные командиры гарнизонов и многие их более скромные коллеги были кадровыми военными, которые проводили во Франции годы и даже десятилетия. Наиболее успешные из них получали земельные наделы или должности в Нормандии. Но такая служба мало привлекала людей, у которых были свои интересы и свои владения дома.

Поскольку английские армии все больше набирались из низших социальных слоев, а мужчины проводили долгие годы за границей, военное сообщество во Франции и политическое сообщество дома отдалились друг от друга. Исчезли ветераны, игравшие столь заметную роль в политике графств Англии XIV в. и заполнявшие скамьи Палаты Общин. В первых Парламентах царствования Генриха VI почти половина рыцарей графств хотя бы раз служила во Франции во времена его отца. У некоторых военная карьера началась еще в 1380-х годах. В последующие годы число людей с военным опытом, служивших мировыми судьями или заседавших в Парламенте, постепенно сокращалось. Спикером Палаты Общин неизменно становился крупный землевладелец, представлявший одно из графств, и, как правило, он был опоясанным рыцарем, но из десяти человек, занимавших этот пост в первые два десятилетия нового правления, только один имел хоть какой-то военный опыт. Равнодушие Палаты Общин к мечтам правительства о завоеваниях, вероятно, отражало позицию населения в целом. Английские хроники этих лет на удивление мало говорят об этом. Франция стала казаться далеким миром[30]30
  Bell, Curry, et al., 92–4, 113–14, 129; HoC 1386–1421; HoC 1422–61, i, 327–31; Roskell (1954), 93–4. Сэр Джон Тиррелл (Speaker, 1427, 1431, 1437) служил во Франции в 1417 и 1431 гг.: HoC 1386–1421, iv, 684, 685.


[Закрыть].

* * *

Мало кто в Англии понимал, насколько сложным было положение англичан во Франции. На момент воцарения Генриха VI его власть признавало чуть менее половины французского королевства. В нее входили герцогство Гиень на юго-западе и все провинции к северу от долины Луары, за исключением Анжу и Мэна. Однако ланкастерская Франция представляла собой не монолитный блок, а политическое лоскутное одеяло (Карта I). Кале был военной и торговой колонией, форпостом Лондона, населенным англичанами, где господствовала могущественная корпорация английских купцов, компания Стейпл. В целом район Кале считался экстерриториальным анклавом Англии: "за границами этого королевства", как выразился один из французских налоговых чиновников Генриха VI[31]31
  Inv. AC Amiens, ii, 42.


[Закрыть]. Родовые земли английского королевского дома в герцогстве Гиень, ныне сведенном к скромной части провинции Гасконь, были географически удалены, экономически уязвимы и находились под постоянной угрозой со стороны дофинистских провинций на ее границах. Владения Бургундского дома, герцогства Бретань и Лотарингия представляли собой автономные княжества, правители которых были скорее союзниками, чем подданными, причем не всегда надежными. Париж и Иль-де-Франс, Пикардия, Шампань, Гатине и Босе управлялись английским регентом через старые административные структуры Французского королевства. В них служили французские чиновники, большинство из которых были обязаны своей карьерой и преданностью бургундским герцогам. Только Нормандия находилась под прямым английским контролем, в администрации которой преобладали английские чиновники, и английская оккупационная армия.