Текст книги "Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 73 страниц)

Что касается обещанных английских подкреплений, то ни одно из них, кроме злополучного отряда Кириэлла, не прибыло вовремя. Граф Стаффорд появился только после того, как Филипп стал отступать. Отряды из Кале, похоже, вышли слишком поздно. Льюис Робесар и Томас Бофорт с 500–600 человек дошли до Конти, к югу от Амьена, но при попытке переправиться через реку Эвуассон были атакованы и разбиты гораздо более крупными силами под командованием Потона де Сентрая. Робесар, который отказался бежать, поскольку был рыцарем Ордена Подвязки, был убит. В последних числах декабря 1430 г. советники Филиппа встретились с главными английскими военачальниками в Амьене. К ним присоединился епископ Кошон. Встреча, видимо, была весьма напряженной. Союзники согласились, что от похода необходимо отказаться. Филипп представил англичанам счет. По подсчетам его бухгалтеров, он должен был получить еще 113.000 ливров, которые англичане ему не выплатили. На второй неделе декабря герцог в раздраженном состоянии вернулся в Брабант, где и провел большую часть зимы[486]486
  Monstrelet, Chron., iv, 420–8; 'Chron. Cordeliers', BN Fr. 23018, fol. 504–504vo; Le Fèvre, Chron., ii, 192–7; Chastellain, 'Chron.', ii, 130–42; Itin. Philippe, 88–91. Английские подкрепления: Monstrelet, Chron., iv, 427–8; PPC, iv, 72; Le Fèvre, Chron., ii, 194–5; Lannoy, Oeuvres, 457–8. Томас Бофорт: BL Add. Chart. 11671, 11672; BN Fr. 20327, fol. 150. Амьен: Inv. AC Amiens, iv, 130; AD Nord B1942, fols. 85vo–86; Itin. Philippe, 88–91.


[Закрыть].

* * *

Драма Жанны д'Арк разыгрывалась на втором плане во время осады Компьеня. Она недолго оставалась в Болье, но находясь там, попыталась бежать. Она заперла своих охранников в комнате и проскользнула через щель в деревянной перегородке. Но ее задержал привратник. В результате в начале июня 1430 г. ее перевели в другую крепость Жана де Люксембурга – Боревуар, расположенную дальше на север, на границах епископства Камбре. Боревуар до нашего времени не сохранился, если не считать обломков одной башни, но путешественник XVII века описывал его как "массивную крепость, мощно выстроенную и сильно укрепленную"[487]487
  Proc. C., i, 107, 155–6; Journel, 51.


[Закрыть].

Точный правовой статус Жанны был неясен. Она сдалась в плен одному из сторонников Жана де Люксембурга. Если она была военнопленной, то являлась собственностью Жана, и он имел полное право отпустить ее за выкуп или продать кому-либо по своему усмотрению. Согласно же английской практике, это право имело ряд важных исключений. Король мог претендовать на любого пленника высокого ранга, захваченного людьми, находящимися на его службе. В Нормандии сложился особый принцип, согласно которому служители королевской юстиции могли требовать выдачи пленника, который должен был отвечать по уголовному обвинению. Разбойники, условно освобожденные и другие сомнительные лица часто требовались к выдаче норманнским чиновникам Генриха VI, даже если те были захвачены в ходе обычных военных действий. Но Жанна была захвачена в Бовези офицером герцога Бургундского, и ни английская, ни нормандская практика здесь не действовала. Существовал определенный авторитет, согласно которому Генрих VI как король Франции имел право выкупить любого пленника стоимостью 10.000 ливров и более, но английский Совет поначалу отказывался признать, что Жанна стоила столько, опасаясь, что им придется заплатить.

Еще одну сложность добавляли претензии Церкви. Церковь обладала исключительной юрисдикцией в отношении ереси и других преступлений против веры, таких как колдовство и богохульство. Ответственность за борьбу с этими преступлениями несли епархиальный епископ и Священная канцелярия инквизиции – рыхлое учреждение, состоявшее в основном из монахов-доминиканцев и получавшее свои полномочия непосредственно от Папы Римского. В 1430 г. должность инквизитора Франции занимал настоятель доминиканского ордена в Париже. Его полномочия были делегированы генеральным викариям, назначаемым в каждую епархию. Через три дня после пленения Жанны Мартин Биллорель, генеральный викарий Парижской епархии, обратился к герцогу Бургундскому с письмом, в котором сообщал, что Жанна подозревается в целом ряде преступлений, "попахивающих ересью". По его словам, долг каждого христианина любого ранга – содействовать пресечению подобных преступлений. Он призвал отправить Жанну под охраной в Париж, чтобы там ее судила инквизиция.

За этой инициативой стоял Парижский Университет, видным членом которого был сам Биллорель. В 1430 г. Университет был лишь тенью себя прежнего: "Увы, он сильно уменьшился по сравнению с прежней славой", как он признавался в откровенном обращении к Папе. Бургундские репрессии после 1418 г. исключили из его рядов всех видных арманьяков и превратили его в агрессивного сторонника Бургундского дома и, как следствие, ланкастерских королей. Интерес к Жанне д'Арк усиливался политическими последствиями ее дела. Но это была не только политика. Университет оставался хранителем религиозной ортодоксии и высшей инстанцией в вопросах вероучения. Он принимал самое активное участие в преследовании колдовства, проявляя пристальный интерес к брату Ришару и Пьеррону Бретонскому. Даже для аскетически аполитичного церковника религиозные последствия утверждения Жанны о том, что она напрямую говорит с Богом, были тревожными. В 1431 г. в письме к Папе доктора Университета выражали сожаление по поводу "всплеска новых пророков, объявляющих об откровениях от Бога и его святых", которые являются проводниками хаоса и предвестниками социальной дезинтеграции, предшествующей концу света[488]488
  Ambühl (2017) [1], 1048–59; Proc. C., i, 8–9, 433, ii, 403, iii, 5; *Basin, Hist. (Q.), iv, 103–4; Journ. B. Paris, 259, 270–1. Об Университете: Denifle and Chatelain, 4–9.


[Закрыть].

Совет Генриха VI не был инициатором вмешательства Биллореля и не приветствовал его. Советники не хотели судить Жанну д'Арк в политически нестабильной обстановке Парижа. Но они были полны решимости судить Жанну так или иначе и считали, что у них есть все основания для преследования ее в обычном уголовном суде как предательницу и разбойницу. Однако в показательном процессе по обвинению в ереси и колдовстве перед церковным судом имелись очевидные пропагандистские преимущества. Ее осуждение Церковью произвело бы впечатление, превосходящее все, чего мог бы добиться обычный уголовный суд. Если бы ее победы были признаны делом рук сатаны, их моральное воздействие на обе стороны было бы сведено на нет. Поэтому англичане решили вырвать Жанну из рук Жана де Люксембурга и не были склонны вступать с ним в правовые споры.

Человеком, которого они наняли для суда над ней, был Пьер Кошон. Насколько известно, Кошон не имел личного опыта участия в инквизиторских процессах. Но он был опытным юристом и был близок к Университету, активным членом которого он когда-то был. Кошон был также политически надежен, являясь самым видным и влиятельным после Луи де Люксембурга французским членом Большого Совета. Однако главное преимущество Кошона заключалось в более узком юридическом плане. Он был епископом Бове и Жанна была захвачена в плен в его епархии. Формально он мог претендовать на юрисдикцию по ее делу. Кошон понимал политическую деликатность дела Жанны и важность того, чтобы судебный процесс выглядел достойно в глазах внешнего мира. Он должен был быть процессуально безупречным. На одном из первых процессуальных совещаний Кошон заявил своим коллегам, что намерен одновременно "служить королю и вести прекрасный судебный процесс"[489]489
  Monstrelet, Chron., iv, 443–4; Proc. N., i, 418.


[Закрыть].

14 июля 1430 г., когда Филипп Добрый еще находился под Компьенем, Кошон явился в его штаб-квартиру. Филипп был окружен своими советниками и капитанами, включая Жана де Люксембурга. Епископ от имени Генриха VI и церкви передал официальное распоряжение о выдаче Жанны д'Арк. По его словам, она была обвинена в колдовстве, идолопоклонстве и вызывании демонов и не имела права на статус военнопленной. Тем не менее, король по своей щедрости согласился выплатить Жану де Люксембургу 6.000 франков за пленницу, а также назначил пожизненную пенсию оруженосцу, которому она сдалась. Жан де Люксембург оставил это послание без комментариев. В течение следующих двух недель он вел жесткую торговлю. В итоге англичане были вынуждены заплатить 10.000 ливров, и теперь корона могла претендовать на нее по праву. В августе Штаты Нормандии собрались в Руане и вотировали налог в 120.000 ливров, часть которого предназначалась для покупки "Жанны ла Пюсель, обвиненной в колдовстве, военнопленной, командовавшей армией Дофина". В ожидании трудоемкого процесса оценки и сбора денег выкуп за Жанну был выплачен кардиналом Бофортом[490]490
  Proc. C., i, 9–10; Proc. Q., v, 178–81, 191–2, 194–5; Beaurepaire (1859) [2], 40–1; BN Fr. 20327, fol. 150 (Бофорт).


[Закрыть].

Когда Жанне сообщили, что она должна быть передана англичанам, она бросилась с вершины башни в сухой ров Боревуара, упав с высоты около шестидесяти футов. Так и не удалось выяснить, была ли это попытка самоубийства или бегства. Ее собственные показания на этот счет неоднозначны. Она была контужена, сильно ушибла спину и почки. Некоторое время она не могла передвигаться. Но к сентябрю 1430 г. она достаточно окрепла, чтобы ее отвезли в Аррас, где она была передана англичанам в обмен на деньги. В начале ноября Жанну отвезли в прибрежную крепость Ле-Кротуа в устье Соммы, которая часто использовалась для содержания важных государственных пленников, а для доставки ее в Руан был собран военный эскорт.

23 декабря 1430 года Жанну привезли в город, где ей предстояло провести остаток своей жизни. За ее содержание отвечал граф Уорик. Ее должны были держать в церковной тюрьме, но она была ненадежна, а Уорик хотел быть уверен, что узница не сбежит и не покончит с собой. Поэтому ее отвезли в замок в северной части Руана – символ английской власти в городе и резиденцию нормандской администрации. Для ее содержания была специально изготовлена железная клетка. Но вскоре от ее использования отказались и перевели в камеру, которая теперь известна как Tour de la Pucelle. Это была большая, холодная и скудно обставленная камера на верхнем этаже башни, освещенная лишь двумя бойницами, выходящими на поля. Здесь Жанна была прикована цепями и ножными кандалами к тяжелой деревянной балке, и за ней круглосуточно наблюдала команда из четырех английских тюремщиков под руководством рыцаря королевского двора. Никому не позволялось посещать ее или разговаривать с ней без особого разрешения. По свидетельству участников посмертного расследования, Уорик жестоко расправлялся с каждым, кто пытался помочь Жанне или дать совет, или даже произнести хоть слово в ее защиту. Жанне пришлось пройти через все испытания в одиночку. Ее физическое и психическое здоровье пошатнулось. Она пережила длительные периоды депрессии, несколько приступов лихорадки и гастроэнтерита. Уорик позаботился о том, чтобы ей была оказана самая лучшая медицинская помощь, которую могли предоставить врачи того времени. Один из них сказал, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она умерла естественной смертью; король заплатил за нее высокую цену, чтобы она была публично осуждена и сожжена. 3 января 1431 г. Жанна была официально передана епископу Кошону для проведения экспертизы и суда, хотя все это время она оставалась под стражей своих английских тюремщиков. Жанна не питала иллюзий относительно своей участи. Она сказала Жану де Люксембургу, посетившему ее в камере, что "хорошо знает, что эти англичане предадут меня смерти, потому что они думают, что после моей смерти они смогут завоевать королевство Франция"[491]491
  Proc. C., i, 14–15, 42, 87, 107, 143–5, 153, 161; 'Chron. Cordeliers', BN Fr. 23018, fol. 498vo; Proc. N., i, 181–2, 197, 201, 206, 219, 222, 231, 239, 348, 349, 351, 356–7, 405, 418, 419, 420, 430–1, 445, 468; Rég. Tournai, ii, 336; PRO E101/408/9 (эскорт в Руан); Beaune (2004), 456.


[Закрыть].

Инквизиционный суд был громоздким процессом, регулируемым сложными процессуальными нормами канонического права и накопленной за два столетия практикой. Желание Кошона устроить "прекрасный суд" сделало его еще более обременительным. Согласно каноническому праву, предполагаемые еретики должны были предстать перед судом, состоящим из епархиального епископа и соответствующего инквизитора, действующих совместно. Трибунал, который должен был судить Жанну, состоял из епископа Кошона и Жана ле Местра, настоятеля доминиканского монастыря в Руане и генерального викария инквизитора Франции по этой епархии. Из этих двух людей Кошон принял в процессе самое активное участие и был вовлечен в него на протяжении всего времени. Он проводил процедурные заседания в своих собственных апартаментах недалеко от собора и часто вмешивался в ход слушаний. Присутствие Ле Местра было необходимо для  придания процессу легитимности, но в целом он был пассивным участником. О его происхождении и симпатиях известно очень мало, но ясно, что он не слишком охотно участвовала в этом действе. Ле Местр сказал одному из нотариусов, которому было поручено вести протокол, что "не одобряет все это дело и делает все, что может". Важную роль сыграл третий участник процесса. Это был прокурор Жан д'Эстиве, парижский юрист-каноник и официальный прокурор епархии Бове. В отличие от Кошона, чьи манеры были хотя бы внешне беспристрастными, Эстиве не пытался скрыть свою ненависть к Жанне. Ярый бургиньон, он был агрессивным обвинителем. Во время допросов в камере он в лицо называл Жанну "шлюхой" и "дрянью". Даже граф Уорик был вынужден предупредить его, чтобы он следил за своим языком.

Необычно то, что помимо двух судей и прокурора на заседании присутствовал многочисленный и непостоянный состав заседателей. На первом открытом заседании присутствовало 42 заседателя, а в судебном процессе в то или иное время участвовало более сотни. Большинство из них были канониками собора или нормандскими священнослужителями, многие имели богословские или юридические степени. Также присутствовала делегация из шести докторов Парижского Университета, которые были одними из самых активных участников. Некоторые из заседателей были тесно связаны с ланкастерской администрацией. Например, особенно активным заседателем был Жиль де Дюремор, аббат Фекана, участник многих дипломатических миссий герцога Бедфорда и один из самых усердных членов Большого Совета. Только три заседателя были коренными англичанами. Уильям Хэттон – гражданский юрист, служивший в секретариате Генриха V во Франции, а теперь – в секретариате Генриха VI. Двое других были оксфордскими богословами, принадлежавшими к королевской капелле.

Ощутимую враждебность к Жанне во время процесса вряд ли можно объяснить случайным присутствием англичан. Все ведущие участники процесса были коренными французами. В политическом отношении они были бургиньонами еще до того, как стали англичанами. Большинство из них были людьми, пропитанными ядом гражданских войн во Франции, сделавшими карьеру благодаря смене династии, осуществленной Филиппом Добрым и Генрихом V в 1420 году. Прежде всего, это были церковники, заинтересованные в подавлении несанкционированных и неортодоксальных откровений. Они разделяли нарастающую истерию по поводу колдовства и чародейства, которая была характерна для Европы во время суда над Жанной. Как и большинство людей их сословия, они испытывали настоящий ужас перед ересью, которая представлялась им коварным ядом, способным заразить все население и разрушить религиозный и политический порядок, как это сделали гуситы в Богемии и лолларды в Англии[492]492
  Кошон: Proc. C., i, 22, 25. Ле-Местр: Proc. C., i, 27–32, 118–20; Proc. N., i, 419, 430–1, 441. Estivet: Proc. N., i, 349, 351, 438. Оценщики: Proc. C., i, 21, 32. Полный список см. ib., ii, 383–425, и Beaurepaire (1890). Участие англичан: Proc. Q., 196–201, 202–9; Proc. N., i, 503–7; Proc. C., ii, 392, 404, 421. О Дюреморте: Boulet, 332. О Хаттоне: Otway-Ruthven, 154, 169. Капелланы: Emden, i, 360–1, 1514–15 (Джон Карпентер и Ричард Прат.


[Закрыть].

Инквизиционное разбирательство обычно инициировалось самим трибуналом, который имел право принимать к сведению общеизвестные факты. Епископ Кошон открыл процесс, объявив, что слова и поступки Жанны являются "общеизвестными". Последующее разбирательство проходило в два этапа. Сначала было проведено предварительное изучение фактов, известное как processus preparatorius, в ходе которого были сформулированы предварительные обвинения. Только после этого можно было приступать к вызову обвиняемой и ее допросу. На основании собранных материалов и ответов обвиняемой составлялось официальное обвинение, которое предъявлялось обвиняемой и предлагалось поочередно признать или отвергнуть его. После этого трибунал переходил ко второму этапу – собственно судебному разбирательству, называемому processus ordinarius. Обвинитель должен был доказать неопровержимыми фактами все обвинения, которые обвиняемый отвергал[493]493
  Proc. C., i, 1–3, iii, 61–2, 69–73; Poirey, 95–6.


[Закрыть].

Юридической основой процесса против Жанны д'Арк было то, что репутация обвиняемой была печально известной. Формально, таким образом, на предварительном этапе не требовалось никаких доказательств. Однако Кошон решил все равно собрать доказательства, чтобы подкрепить версию обвинения. Поиск уличающих материалов уже был начат Советом короля. Советники поручили местным чиновникам собрать улики в Лотарингии и, возможно, в других местах. Первые шесть недель процесса были посвящены оценке этих материалов и допросу свидетелей. В итоге ни одно из полученных сведений не было использовано, и ни одно из них не сохранилась. Как рассказали несколько свидетелей на посмертном дознании 1455–56 годов, это произошло потому, что ничего из этого не уличало узницу. Более того, одного из свидетелей обвинили в том, что он был тайным арманьяком, а другому отказали в компенсации расходов, когда он не смог представить ничего полезного для обвинения. Поэтому в конце концов Кошон решил действовать на основании известных фактов и показаний одной лишь Жанны. 20 февраля 1431 г. она была официально вызвана в трибунал на следующее утро[494]494
  Proc. C., i, 22–4, 24–6, 29, 36–7; Proc. N., i, 293, 301–3, 462–3.


[Закрыть].

В восемь часов утра 21 февраля 1431 г. Жанну вывели из ее камеры в башне и повели через двор на первое публичное заседание трибунала в замковой часовне. Страшная атмосфера была описана четверть века спустя в показаниях, данных одному из официальных нотариусов в ходе посмертного расследования. Жанну привел бальи и усадил перед прокурором и судьями, а также перед шеренгой заседателей, нотариусов и клерков. Вокруг них собралась большая и шумная толпа зрителей, которые постоянно галдели и часто прерывали ее ответы. В результате последующие слушания, хотя они и были якобы публичными, были перенесены в небольшую прихожую большого зала, а у дверей стояли два английских солдата, ограничивавшие туда доступ. Позже слушания были вновь перенесены, на этот раз в камеру Жанны в башне, где было место только для судей и избранной группы заседателей. Однако даже в этих более уединенных условиях атмосфера, видимо, была гнетущей. Хотя трибунал был почти полностью французским, английское присутствие ощущалось повсюду. Руан был ланкастерским городом. Судебные заседания проходили в крепости, которую занимал английский король и его двор. Ее дворы и башни были заполнены английскими солдатами. Заключенную повсюду сопровождала английская охрана. Англичане оплачивали все расходы, связанные с проведением процесса, включая зарплату и расходы судей, прокурора и делегатов Парижского Университета. Они также обязались возместить всем участникам процесса любые неблагоприятные последствия для них лично. Несколько французских секретарей Генриха VI присутствовали на слушаниях, записывая интересующие Совет моменты. Граф Уорик постоянно находился в кулуарах[495]495
  Proc. C., i, 32, 109–10, 121, 129, 142, 154, 164, 181; Proc. N., i, 416–18, 423.


[Закрыть].

В течение двенадцати заседаний Жанну д'Арк допрашивали о ее убеждениях, детстве и воспитании, голосах, прибытии в Шинон, мужской одежде, участии в военных кампаниях 1429 и 1430 годов. Процедура, несомненно, была несправедливой, хотя и не более, чем инквизиторские процессы в целом. Она выгодно отличалась от обычного уголовного процесса, который в этот период мог быть чрезвычайно упрощенным. В случае с Жанной заседания длились от трех до четырех часов в первой половине дня и часто продолжались после небольшого перерыва во второй половине дня. Допрос был неустанным, физически и психически утомительным, а иногда и тенденциозным. Время от времени заседатели вмешивались, давая совет заключенному или предлагая не отвечать на тот или иной вопрос, но Кошон грубо отчитывал их, заставляя держать язык за зубами. Как заметил сам Кошон, судьи и заседатели были людьми, сведущими в богословии и юриспруденции, в то время как Жанна не имела ни малейшего представления о подобных вещах. Тем не менее каноническое право ограничивало использование защитника подсудимым. Только после окончания допросов, когда трибунал приступил к самому процессу, ей была предложена профессиональная помощь, и то лишь из числа заседателей. Жанна ответила, что будет довольствоваться советом Божиим.

Несмотря на все эти трудности, невозможно читать подробный протокол допросов Жанны, не поражаясь ее уму, силе характера и присутствию духа. Она отказалась поклясться говорить правду, лишь оставив за собой право не отвечать на некоторые вопросы. На первых слушаниях она не хотела обсуждать свои видения. Она ни за что не хотела рассказывать о своих личных беседах с Карлом VII и умело избегала большинства расставленных ей риторических ловушек. Она дала несколько резких ответов и имела свой взгляд на то, какие вопросы следует задавать. Жанна говорила: "Это не имеет никакого отношения к вашему делу", или "Загляните в свои записи, и вы увидите, что я уже отвечала на этот вопрос", или "По одному вопросу, добрые господа", или просто "Следующий вопрос?". Ее ответы редко становились аргументами в пользу обвинения. Создавалось впечатление, что это женщина, искренне верящая в свои голоса и свою миссию. Вынужденная быть сама себе адвокатом, она оказалась хорошим адвокатом. Трибунал был явно обескуражен ее прямотой и откровенностью[496]496
  Proc. C., i, 32–142 passim, 189–90; Proc. N., i, 419, 421, 432. Адвокаты: Poirey, 101.


[Закрыть].

26 марта 1431 г. трибунал приступил к собственно судебному процессу – processus ordinarius. Он начался с закрытого заседания судей и некоторых заседателей, на котором Жан д'Эстиве представил список из не менее чем семидесяти статей, которые он обязался доказать. Статьи Эстиве обвиняли Жанну в колдовстве, ворожбе, лжепророчестве, вызывании бесов, суеверии и магии, ереси, расколе, святотатстве, идолопоклонстве, вероотступничестве, богохульстве, мятеже, разжигании войны, пролитии крови, ношение мужской одежды, нарушение церковной дисциплины, совращение людей всех сословий – от принцев до простых людей – на путь нечестия, узурпация воли Бога, побуждению людей к поклонению и почитанию самой себя. Это было огульное обвинение, приукрашенное деталями, которые не имели под собой никаких оснований ни в показаниях Жанны, ни в других материалах дела. Пожалуй, самым поразительным в нем было то, что он не предполагал, что Жанна выдумала свои голоса или сопутствующие им видения. Напротив, предполагалось, что они были подлинными, но дьявольскими. На следующий день, 27 марта, слушания перенесли в прихожую Большого зала, где ей поочередно предлагались статьи для ответа "да" или "нет". В течение трех дней она отвечала на каждую из них, отрицая либо всю статью, либо тенденциозность ее формулировок[497]497
  Proc. C., i, 184–289.


[Закрыть].

Вскоре стало ясно, что судьям не нравится подход Эстиве. В первых числах апреля они подготовили новую подборку из двенадцати статей, написанных в менее экстравагантных выражениях и в значительной степени основанных на ответах Жанны на перекрестном допросе. Они были почти полностью посвящены ее голосам и видениям. Считалось, что она доверилась им, не посоветовавшись с родителями или уважаемыми церковниками, которые могли бы предупредить ее об опасности. И, доверившись им, она стала носить мужскую одежду и вступила в борьбу с англичанами, кощунственно ссылаясь на волю Бога (Jhesu Maria) в подтверждение своих действий. Печально известное первое письмо Жанны, адресованное герцогу Бедфорду и английским капитанам под Орлеаном, стало главным пунктом нового обвинительного заключения, как и прежнего.

Новые обвинительные статьи, безусловно, доказать было легче. Но они породили свои собственные проблемы для судей. Кошон опасался придать процессу слишком явный политический характер. Но от политики нельзя было уберечься. Суть голосов Жанны заключалась в том, что англичане должны быть изгнаны из Франции. Поэтому вопрос о том, были ли эти голоса истинными или ложными, божественными или дьявольскими, неизбежно становился политическим вопросом. В конечном итоге речь шла о легитимности двуединой монархии. Судьи Жанны не могли считать ее голоса истинными, не признавая божественного характера ее миссии. Однако даже если допустить, что голоса были ложными, в чем судьи и заседатели должны были убедиться, оставалось много трудностей. Далеко не очевидно, что Жанна была вовлечена в ересь. Перед лицом этих проблем Кошон проявил несвойственную ему нерешительность. Он решил представить обвинительные статьи на рассмотрение двадцати двум известным ученым-теологам. Их мнение было однозначным. Они единодушно заявили, что голоса и видения Жанны были ложными и что у нее не было веских оснований верить в них. Либо она их выдумала, либо они были делом рук дьявола. В любом случае, заявили они, ее вера в них является преступлением против христианской веры. Судьи были склонны с этим согласиться, но не были достаточно уверены, чтобы действовать на этом основании. Они решили собрать дополнительные мнения и передать вопрос в Парижский Университет для вынесения решения. Доктора высказали одинаковое мнение, но с разной степенью убежденности, хотя в целом Университет недвусмысленно осудил обвиняемую. Некоторые из опрошенных богословов были столь же категоричны. Другие же считали вопрос сложным и неопределенным и отвечали на него с большой долей колебания. Один из них считал, что вопрос настолько сложен, что решение не должно приниматься до тех пор, пока он не будет передан на рассмотрение Папы Римского, а это предложение могло бы поставить крест на всей процедуре[498]498
  Proc. C., i, 289–327, 352–74.


[Закрыть].

Тем временем Кошон предпринимал настойчивые попытки избежать решения вопроса, пытаясь убедить Жанну признать свои ошибки и отречься. С политической точки зрения публичный акт отречения Жанны был бы столь же ценен для англичан и их французских сторонников, как и ее казнь. В течение последующих дней Кошон отправил несколько эмиссаров, чтобы те уговаривали ее в камере. В конце концов, он даже пришел сам. В другой раз он попробовал применить трюк, который полностью соответствовал инквизиторской процедуре и рекомендовался в стандартных учебниках по этому предмету. Он использовал "наседку". Один из заседателей был помещен в соседнюю с камерой Жанны камеру под видом сапожника из Лотарингии, вошел к ней в доверие и попытался заставить ее оговорить себя, пока Кошон и Уорик подслушивали.

Когда все эти попытки не увенчались успехом, были испробованы другие методы. 2 мая Жанну привели в Большой зал замка – самое просторное помещение, где ее публично наставлял парижский профессор теологии Жан де Шатийон. Его напутствие было тонким. Он перевел вопрос из плоскости истины или лжи в плоскость авторитета. По его словам, долг каждого доброго христианина – подчиниться авторитету Божьей Церкви. Отказ от этого сам по себе является ересью и расколом. Готова ли она подчиниться руководству трибунала? Она была непоколебима. "Больше вы от меня ничего не добьетесь", – сказала Жанна. Тогда ее спросили, готова ли она подчиниться власти Папы Римского. "Отведите меня к нему, – ответила она, – и я скажу ему все прямо". Через неделю ей пригрозили насилием. Ее отвели в Большую Башню, служившую одновременно зданием суда и тюрьмой, и сказали, что ее будут пытать, если она не признает своих ошибок. Привели палача, чтобы показать ей инструменты, которые будут использоваться. Она ответила, что не станет говорить ничего другого, а если ее будут пытать, и под пытками она в чем-либо признается, то все это будет бесполезно, так как она откажется от своих слов, как только пытка закончится. Судьи отступили. Пытки были разрешены каноническим правом в инквизиционном процессе, но современники возражали против такой практики, в том числе и некоторые заседатели. Они считали, что это дискредитирует процесс в глазах общественного мнения. По общему мнению, у них и так было достаточно оснований для обвинения, и пытки ничего не дадут[499]499
  Proc. C., i, 327–52; Proc. N., i, 420–1, 437–8. Уловки: Poirey, 100. Большая Башня: Lardin (2012), 63.


[Закрыть].

Противники Жанны уже были нетерпимы к задержке в процессе. Парижский Университет направил Кошону и Генриху VI письмо, в котором убеждал их в том, что настало время довести дело до конца. Это письмо, по-видимому, было решающим. Последняя попытка склонить ее к отречению была предпринята 23 мая. В ее камеру вошла группа заседателей во главе с Луи де Люксембургом, канцлером Франции Генриха VI. Жанне были зачитаны двенадцать статей. Ей было сказано, что судьи убеждены в ее виновности и если она не откажется от своих слов, ее сожгут. Один из парижских богословов попытался убедить ее в глупости дальнейшего сопротивления. Жанна ответила, что "стоит за все, что сказала и сделала". Она не отреклась бы от своих голосов, даже если бы костер был готов и палач ждал ее[500]500
  Proc. C., i, 354–8, 374–85.


[Закрыть].

В каноническом праве судьба осужденной еретички зависела от того, отреклась ли она от своей ереси. Если она отрекалась, то, как правило, назначалась епитимья. В более серьезных случаях епитимья заключалась в бессрочном заключении на хлебе и воде, как правило, в церковной тюрьме. Если она не отрекалась или, отрекшись, возвращалась к своей ереси, то наказанием была смерть. Теоретически церковные трибуналы не выносили смертных приговоров. Это было несовместимо с духовным статусом их судей. Вместо этого формальное вынесение приговора происходило по устоявшемуся ритуалу. Осужденную приводили в публичное место, где произносилась проповедь, в которой описывались ее грехи и в назидание собравшимся объяснялось, за что она была осуждена. Затем проповедник трижды призывал ее отречься от ереси. По окончании проповеди инквизитор зачитывал официальный приговор, согласно которому она должна была быть "отпущена на светскую руку" с лицемерной молитвой о пощаде. Дальнейшее происходило автоматически. Светский судья без промедления приговаривал ее к смертной казни и сжигал на костре, а церковники поспешно покидали место казни, чтобы не быть замешанными в этом.

24 мая 1431 года Жанну д'Арк в тумбреле[501]501
  Тумбрель – двухколесная повозка, обычно предназначенная для перевозки одной лошади или коровы. Первоначально тумбрель использовали для сельскохозяйственных работ и в частности для переноской навоза. Самым печально известным их применением была доставка на казнь заключенных на гильотине во время Французской революции (Примечание переводчика).


[Закрыть] провезли по улицам Руана к кладбищу бенедиктинского аббатства Сент-Уэн, самому большому открытому месту в городе, где собралась многотысячная толпа. Здесь были сооружены два больших помоста. На одном из них сидели судьи, окруженные примерно сорока церковными сановниками, в том числе главными заседателями суда, а также их капелланами, нотариусами и клерками. Среди них выделялись главные английские и французские советники Генриха VI: кардинал Бофорт, Луи де Люксембург, епископ Нориджский Алнвик, Жан де Маи, епископ Нуайонский и президент Счетной палаты Парижа, и Роберт Жоливе, аббат Мон-Сен-Мишель. На другом помосте находились бальи Руана и светские чиновники. Жанну отвели на третий, малый, помост, где в одиночестве стоял парижский богослов Гийом Эрар, который должен был произнести проповедь. Палач уже ждал, а кол и костер были приготовлены в другом месте, так как казни не могли проводиться на освященной земле. Эрар произнес обычную для таких случаев проповедь. Он говорил о том, что каждый христианин обязан следовать учению Церкви, и перечислял все способы, с помощью которых Жанна своими поступками и убеждениями отделилась от Церкви. Он не пытался скрыть политический характер преступлений Жанны и проклял дело короля Валуа. В фразе, которую некоторые слушатели вспомнили четверть века спустя, он заявил, что "благородный дом Франции всегда был без пятен и упреков". Ни один истинный король Франции не мог рассчитывать на поддержку колдуна и еретика, как это сделал Карл VII. Когда Эрар закончил, между проповедником и Жанной произошла короткая перепалка, в ходе которой она защищала честь Карла VII, а затем попыталась, но слишком поздно, обратиться к Папе Римскому. Обращение было отклонено, так как Эрар трижды призвал ее к покаянию. Каждый раз в ответ он получал молчание.