Текст книги "Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 73 страниц)

Главной причиной таких удручающих цифр стали военные разрушения. До заключения договора в Труа за эти регионы велись десятилетние войны. Большая часть земель была заброшена жителями и превратилась в поросшие деревьями и кустарником поля. Хронист Тома Базен, учившийся в Париже в 1420-х годах, вспоминал, что, путешествуя по равнинам северной Франции, он видел вокруг запустение, насколько хватало глаз. По его словам, от Луары до Соммы земля представляла собой море зарослей, за исключением островков безопасности вокруг обнесенных стенами городов и замков. Единственными признаками жизни были бродячие животные, брошенные на произвол судьбы.

Помимо бедности, существовала проблема власти. Монархия Валуа, достигшая апогея, могла вводить налоги без согласия подданных, по одному лишь королевскому ордонансу. Англичанам не хватало политического капитала и административной инфраструктуры, чтобы делать это в регионах, где их власть всегда была неустойчивой. Во всей Европе основным средством легитимации налогов были национальные или региональные ассамблеи. Англичане эффективно использовали их в Нормандии, но в договорных провинциях не было действующей системы представительских собраний. За все время правления Генриха VI было проведено только одно задокументированное заседание Генеральных Штатов ланкастерской Франции в Париже в октябре 1424 г. и одно возможное заседание в Амьене в начале того же года. Практиковалось взимание местных налогов для проведения конкретных военных операций в тех регионах, которых они непосредственно касались. Так, осада дофинистского оплота Ле-Кротуа в 1424 г. частично финансировалась за счет тальи, взимавшейся в городах долины Соммы. Расходы на кампанию в Шампани в 1426 и 1427 гг. покрывались в основном за счет репараций, взимаемых с городов Шампани. Париж регулярно выделял деньги на кампании против дофинистских отрядов, действовавших в прилегающих речных долинах. Как правило, в этих случаях происходил определенный процесс переговоров и согласований. По крайней мере, один местный налог на оборону был санкционирован собранием провинциальных Штатов Шампани. Другие тщательно согласовывались с отдельными городами и поселками. Эти специальные процедуры вряд ли можно назвать системой, а доходность редко покрывала стоимость соответствующей операции. Налоги, взимавшиеся в ходе кампаний в Шампани в 1426 и 1427 годах, покрывали лишь около 60% расходов. Остальное покрывалось за счет отвлечения доходов из Нормандии. Как жаловался граф Саффолк в 1425 г., денег никогда не хватало на выплату жалованья армии Жана де Люксембурга. Он был склонен списать эту проблему на расточительство и некомпетентность казначея, брата Жана, Луи. Но правда заключалась в том, что необходимых доходов не было. Их не хватало даже на оплату обычных государственных расходов. Правительство Бедфорда неоднократно не выплачивало жалованье судьям и чиновникам, что не раз грозило остановить государственную деятельность[49]49
  Basin, Hist., i, 84–8. Estates-General: L&P, ii, 32–7; BN Fr. 26047/362; 'Doc. assemblée d'états', 361–9. Ле-Кротуа: Inv. AC Amiens, ii, 25, iv, 100, 103; Ledieu, 360–1, 388–9, 391, 406–7. Шампань: BN Fr. 4484, fols. 9–10vo, 18, 19–19vo; BN Fr. 7626, fols. 412–413vo; Boutiot (1870–80), ii, 473–4; Rowe (1927), 436–8. Париж: Favier, Contribuables, 5. Саффолк: *Desplanques, 73. Жалованье: Fauquembergue, Journ., ii, 75–6, 106, 121, 137–8, 149–50, 177–8, 181–2, 194–5, 224–5, 228, 364–7; Boulet, 272–6, 293–8.


[Закрыть].

В результате финансовых затруднений парижского правительства бремя финансирования войны легло в основном на налогоплательщиков Нормандии. Нормандия была одним из самых богатых и плодородных регионов Франции, "прекрасным герцогством, могущественным и богатым, – восторгался главный герольд Карла VII, – землей пшеницы, домашнего скота, пышных лесов, омываемых бесчисленными ручьями, и обильных садов яблонь и груш". До начала гражданских войн на долю Нормандии приходилось от 10 до 40% доходов французской короны, больше, чем на долю любого другого региона. Она пострадал от физических разрушений меньше, чем другие провинции, но, тем не менее, войны нанесли свой урон. Записи о приходских налогах свидетельствуют о сильном обезлюдении, поскольку жители бежали перед войсками, унося с собой все, что могли унести. Однако к 1422 г. видимость порядка была восстановлена, и беженцы начали возвращаться. Герцогство, которое было лучше защищено, чем остальная часть ланкастерской Франции, стало островком относительного мира и процветания на фоне окружающего запустения, пережив кратковременный экономический ренессанс, продолжавшийся до 1430-х годов. Население выросло примерно на четверть. Благодаря череде хороших урожаев восстановилось производство сельскохозяйственной продукции. Для городов это были тучные годы, возможно, лучшие за все столетие. В карманы английских солдат и чиновников потекли денежные потоки. Торговля портов переживала подъем после глубокой депрессии времен гражданской войны, поскольку восстанавливались старые торговые связи с Англией и Нидерландами. В Дьеппе, наиболее известном случае, число судов, использующих порт, возросло с 67 в год битвы при Азенкуре до 269 десять лет спустя. Быстро развивались текстильные кварталы Руана. В отличие от Парижа с его депрессивными рынками недвижимости и труда, в 1420-х годах в городе наблюдался резкий рост доходов от ремесла, арендной платы и продажи недвижимости[50]50
  Héraut Berry, Description, 47–8; Rey, Le domaine du Roi (1965), 81–9, 97–9; Bois, 61–2, 95 (график 7), 117–21, 290–3, 295–9; Mollat (1952), 25–51; Allmand (1983), 155–63; Le Cacheux, lxi – xcviii; Cailleux (2006), 247, 258 (figs 2, 3). Дьепп: Lardin (2005), 180 (Таблица 1); Mollat (1979), 137. Обратите внимание на увеличение налогов, связанных с торговлей, то есть налога с продаж и габеля: BN Fr. 4485, pp. 26–48 (14 месяцев, 1423–25); BN Fr. 4488, pp. 31–48 (12 месяцев, 1428–29). Ср. расписки виконта де Л'О из Руана: *Beaurepaire (1856) [2], 422–77.


[Закрыть].

Нормандии суждено было стать дойной коровой ланкастерской Франции. Английские короли завладели нормандскими владениями королей Валуа и их различными государственными правами, такими как конфискации, доходы от отправления правосудия и доходы от чеканки монет. В дополнение к тяжелым постоянным налогам – quatrième с продаж и габелю с соли – местные гарнизоны взимали налог, известный как guet, который теоретически был альтернативой сторожевой службе в местах, где имелся профессиональный гарнизон. Провинциальные Штаты Нормандии из года в год, а иногда и несколько раз в год, созывались для согласования введения чрезвычайных налогов (aides) на случай войны. В 1420-х гг. на долю чрезвычайных налогов приходилось не менее половины нормандских доходов английских королей. Кроме того, для финансирования местных военных операций созывались ассамблеи, представлявшие отдельные районы. Все эти налоги, за исключением guet, управлялись сетью местных сборщиков, виконтов и соляных greniers, унаследованных Генрихом V от королей Валуа. Сбор налогов всегда происходил с задержками, а доход от каждого налога обычно был меньше его номинальной стоимости – проблемы, характерные для средневекового управления финансами. Тем не менее, в целом англичанам удалось обложить герцогство значительными суммами. К моменту воцарения Генриха VI чистые доходы правительства от Нормандии составляли около 292.000 ливров в год. Эти доходы шли в основном на содержание постоянного военного контингента. В 1424 г. английская армия в герцогстве и на завоеванных территориях обходилась от 22.000 до 25.000 ливров в месяц, что оставляло очень мало средств для покрытия обычных государственных расходов. Как отметил Совет в Руане осенью 1425 г., "было общепризнанно, что доходы должны быть увеличены, если мы хотим продолжать управление этим королевством и удовлетворять потребности войны". По мере усиления военного давления и снижения доходов с других провинций Бедфорд выжимал все больше и больше из своих нормандских подданных, и к концу десятилетия герцогство стало приносить в его казну около 424.000 ливров. Это более чем в три раза превышало доходы остальной ланкастерской Франции[51]51
  Doucet (1926) [1], 286–96; BN Fr. 26048/481 (октябрь 1425) (цитата). Показатели приведены в годовом исчислении из PRO E364/61, mm. 2d–4d (Алингтон); BN Fr. 4485, p. 145 и примечания на покрытие расходов на оборону; BN Fr. 4488, p. 199. Ассамблеи: Rowe (1931) [2], 556–9; Rowe (1927), 441–5, 451–4, 456–7. Guet: Baume (1998), 276–7, 279; Chave, 148.


[Закрыть].

* * *

Английская военная организация во Франции была основана на очень гибкой системе взаимодополняющих друг друга гарнизонов. Эта схема видна на Карте II. Спинным мозгом английской оборонительной системы была река Сена между Парижем и морем. Сам Париж защищали его жители, для чего в каждом районе города были организованы дозоры. Единственным постоянным английским подразделением был гарнизон Бастилии, насчитывавший, вероятно, около 80 человек. Небольшие отряды занимали сторожевые башни и форт Сен-Виктор, контролировавший вход в город со стороны реки. Английские гарнизоны находились также в пригородах, в Венсене и в башнях укрепленного моста через Сену в Пон-де-Шарантоне. К западу от столицы скопление городов с гарнизонами обозначало восточную границу завоеванной территории: Сен-Жермен-ан-Ле, Пуасси, Понтуаз и Мант. В начале правления и в течение двух лет, которые Генрих VI провел во французском королевстве в 1430 и 1432 годах, в Руане была сосредоточена основная часть войск. На западе при впадении в море Сена образовывала широкий эстуарий, охраняемый с двух берегов портами-близнецами Арфлёром и Онфлёром, которые были укреплены в начале 1420-х годов. На северной границе Нормандии основная линия обороны проходила по дороге из Парижа в Дьепп, которую контролировали крупные крепости Жизор, Гурне, Нёшатель, Торси и Арк. Кроме того, важный гарнизон находился в Э, в устье реки Брель, которая обозначала северную границу герцогства. Однако основные силы англичан были сосредоточены на незащищенной южной границе Нормандии. Вдоль дороги Париж – Шербур тянулась линия мощных гарнизонов городов и замков, а еще южнее – цепь холмов от Дрё до Авранша. Наиболее значительными из них были Верней, Фалез, Вир, Алансон, Френе и Донфрон, которые изначально были построены англо-норманнскими королями XI–XII вв. для защиты тогдашней границы[52]52
   Для этого параграфа см. фундаментальный труд которым является диссертация Anne Curry (1985), ii, App. III; Curry, (1994) [2], 54. Крепости: *Nichols; Thompson (1991), 93–4; L&P, ii, 538, 539. Руан: 'Paiements et quittances', nos. 678; Cron. Norm., 48; Cochon, Chron., 344; Massey (1994), 271–2; Curry (1994) [2], 54–8. Арфлёр: BN Fr. 4485, pp. 361; BL Add. Chart. 323; BN Fr. 26048/543, 546, 26049/611. Онфлёр: BN Fr. 4485, pp. 151–2; BL Add. Chart. 323, 3582.


[Закрыть].

В 1422 г. в Нормандии и завоеванных землях насчитывалось сорок четыре королевских гарнизона. Большинство из них занимали цитадели, интегрированные в оборонительные системы городов. Их капитаны назначались регентом на год, начиная с Михайлова дня (29 сентября), хотя капитанам более высокого ранга обычно разрешалось исполнять свои обязанности через заместителей. Капитаны и их заместители почти всегда были англичанами, а иногда валлийцами или гасконцами. Они были ключевыми фигурами в английских военных действиях и обладали широкими полномочиями, высоким статусом, а в некоторых регионах – большими возможностями для обогащения. Некоторые из них назначались на должность из года в год и приобрели значительные познания о контролируемых районах. Осенью традиционно проводился анализ численности гарнизона. Каждый капитан получал на год вперед определенное количество латников и лучников, причем часть из них должна была быть конной, а часть – пешей. Численность варьировалась от 200 до 300 человек в крепостях, расположенных на небезопасных границах герцогства Алансонского и Мэна, до десятка и менее в местах, удаленных от границы. В общей сложности на момент вступления Бедфорда в должность регента в нормандских гарнизонах служило около 3.300 человек, а в первый год его пребывания в должности их число возросло до 4.000. Как и их капитаны, почти все они были англичанами, хотя по мере того, как набор на родине становился все более трудным делом, возникала тенденция к заполнению вакансий коренными нормандцами, брабантцами или пикардийцами – общим термином для франкоговорящих жителей севера, независимо от того, были ли они выходцами из Пикардии. За пределами Нормандии и завоеванных земель данные по гарнизонам более скудны. Но мы знаем, что в 1425 г. Большой Совет содержал еще 12 гарнизонов, поддерживаемых за счет доходов парижской казны, в дополнение к гарнизонам, живущим за счет местного населения. Королевские замки были наглядным символом двуединой монархии. Под их стенами под звуки труб произносились прокламации. На их башнях развевались флаги с крестом Святого Георгия. Над воротами красовались резные и ярко раскрашенные королевские гербы. Гарнизоны помогали бальи поддерживать порядок в своих округах, пресекая разбой, патрулируя дороги и речные пути и обеспечивали сопровождение королевских чиновников. Они собирали разведывательную информацию и передавали ее в другие гарнизоны и советникам в Париже и Руане. Они были центрами местного самоуправления, проводниками и символами власти короля. Но главная их функция заключалась в том, чтобы служить первой линией обороны против врага и людским резервом, из которой можно было набирать полевые армии[53]53
  Curry (1985), i, 209, 344–58, ii, App. II (общее количество скорректировано с учетом гарнизонов, о которых не сохранилось записей, исходя из предположения, что численность была такой же, как и 29 сентября 1423 г., как записано в BN Fr. 4485); Curry (2014). Местные войска: Bell, Curry, et al., 249–59; Newhall (1940), 113–22. Гарнизоны за пределами Нормандии: BN Fr. 32510, fol. 368; L&P, ii, 538–9; Thompson (1991), 93–4 (Крепости).


[Закрыть].

Помимо королевских замков, еще несколько сотен крепостей защищались местными жителями или частными гарнизонами. Некоторые из них выполняли обычную сторожевую службу, другие были вольнонаемными отрядами на английской или бургундской службе. В Нормандии некоторые крепости были заняты английскими владельцами, получившими их на условиях несения военной службы. Несколько частных замков занимали стратегически важные позиции. Танкарвиль, стоявший на высоком отроге скалы в устье Сены, был, пожалуй, самым значительным из них. После английского завоевания Танкарвиль был конфискован у наследников виконтов Мелёна и передан семье Грей из Хетона из Нортумберленда. Они владели им на условиях содержания гарнизона из 45 человек. Однако маловероятно, что Греи выполнили свои обязательства по содержанию гарнизона, и в тот единственный раз, когда замок подвергся нападению крестьянских повстанцев в 1435 г., он был взят без труда. Многие другие частные крепости оказались столь же ненадежными. Небольшие города, обнесенные стенами, и частные замки служили защитой для жителей и убежищем окрестного населения, но они были неспособны противостоять длительной осаде. Их стены, как правило, были древними и охранялись малым числом солдат[54]54
  Baume (1988), 393–5. Танкарвиль: *La Roque, iv, 1473–4; Massey (1987), 339–44, 356.


[Закрыть].

В начале 1420-х годов от четверти до трети войск, находившихся на довольствии ланкастерского правительства, не были приписаны ни к одному гарнизону. Эти люди составляли ядро любой английской полевой армии. Большинство из них входило в военные свиты ведущих английских дворян во Франции. Один только герцог Бедфорд содержал военную свиту из 400 человек, которая сопровождала его повсюду. Графы Солсбери и Саффолк также имели большие личные свиты в дополнение к гарнизонам, находившимся под их командованием. То же самое позднее произошло с графом Уориком и герцогом Йорком. Главные должностные лица нормандской администрации и окружные бальи также имели в своем распоряжении небольшие мобильные силы для личного сопровождения и в качестве тактического резерва. Однако для более крупных операций приходилось привлекать конные контингенты из гарнизонов. Как правило, для этих целей использовалось до половины общей численности гарнизона, но бывали случаи, когда приходилось идти на больший риск и сокращать гарнизоны до минимума, чтобы обеспечить людьми полевую армию. Однако даже с отрядами из гарнизонов ланкастерская администрация во Франции редко могла собрать более 3.000 человек для службы в поле. Чтобы справиться с серьезным кризисом, приходилось обращаться к другим местным источникам солдат. Англичане, получившие в Нормандии земельные наделы в обмен на военную службу, теоретически могли за свой счет предоставить еще 1.400 человек, хотя на практике среди них было много тех кто не хотел служить и не отвечал на призыв. В Нормандии также обосновался целый мир безработных английских солдат, которые не были приписаны ни к какому гарнизону или свите. Эти люди, в основном дезертиры или те, кто отслужил свой срок и решил остаться, были известны как "люди, живущие за счет земли". Они представляли собой еще один важный резерв военных кадров, которые могли быть привлечены к службе в случае необходимости. В Париже и главных городах набирались городские ополчения, как правило, арбалетчики и пехотинцы. Дворяне, французские или английские, владевшие землями в герцогстве, могли быть призваны на службу в любое время, и многие из них исправно являлись. Объявление арьер-бана распространяло эту обязанность на всех трудоспособных мужчин, как знатных, так и не знатных, но, как показал опыт, это привело к появлению большого количества не проявляющих к войне никакого энтузиазма солдат[55]55
  Личные свиты: BN Fr. 4485, pp. 147–8, 149, 307 (Бедфорд, Саффолк, Солсбери); BN Clair. 139/13, 112 (Уорик); BN Fr. 26062/3085, 26063/3212, 26064/3421 (Йорк). Судя по всему, крупные дворяне должны были содержать свои военные свиты за счет своих норманнских фьефов. Военное жалованье выплачивалось из государственных доходов только во время некоторых операций и, как правило, до определенного предела. В результате они не полностью отражены в бухгалтерских документах. Земельные пожалования: Wylie and Waugh, iii, 74–5, 240–1; CCR 1422–9, 449–50; Curry (1985), 185–7. Живущие за счет земли: Curry (1996), 216–20; Curry (1985), ii, 178; Bossuat (1936), 291–2. Города: Curry (1988) [1], 254–5. Служба дворян: Curry (1985), ii, App. IX; Curry (1988) [1], 242–4; Allmand (1983), 192–3.


[Закрыть].

Герцог Бедфорд не сразу понял, что даже при таком пополнении английская армия во Франции недостаточно сильна для проведения крупных наступательных операций. Все бремя должно было лечь в основном на Англию. Уже через несколько дней после вступления в должность регента Бедфорд отправил в Англию Луи де Люксембурга в сопровождении нескольких коллег по Большому Совету и делегации города Парижа. Их задачей было объяснить членам Совета в Вестминстере, что без подкреплений из-за Ла-Манша война не может быть продолжена. Луи прибыл в Вестминстер в конце января 1423 года. Он убедил английский Совет направить во Францию Томаса Бофорта, герцога Эксетера, и Томаса Моубрея, графа-маршала Англии, во главе экспедиционного отряда численностью более 1.400 человек. Прецедент был создан. В дальнейшем экспедиционные армии численностью от 800 до 2.500 человек из года в год весной отплывали из гаваней Кента, Сассекса и Гемпшира для усиления английской армии во Франции. Они служили по краткосрочным контрактам, как правило, на шесть месяцев. В течение этого срока им выплачивалось жалованье из английских доходов, а также оплачивались расходы на перевозку. Некоторые из них добровольно оставались на службе за счет жалованья от военных казначеев Руана или Парижа, чтобы восполнить большие потери и убыль людей, которые были почти постоянными. Ежегодные экспедиционные армии из Англии были существенным исключением из принципа, согласно которому французские владения короля должны быть финансово самодостаточными. В первые пять лет нового царствования на экспедиционные армии из английских доходов тратилось в среднем около 8.300 фунтов стерлингов в год. Это составляло более 12% от английских доходов правительства в то время, когда Парламент постоянно отказывался выделять субсидии на войну во Франции. В 1420-х гг. Казначейство все же всегда было в состоянии своевременно оплачивать экспедиционные армии наличными деньгами. Но это достигалось лишь за счет создания проблем на будущее: займы на обременительных условиях, невыплаты старых долгов и откладывания других важных расходов на потом[56]56
  Curry (1985), i, 168–71; Ratcliffe, 8, 11–12, 15, 19–20, 21, 23–4. Переговоры, 1423 г.: Monstrelet, Chron., iv, 133–4; PRO E101/322/3; PRO E 28/39; E403/658, m. 13.


[Закрыть].

Важнейшим вопросом для военной администрации Англии в Нормандии была дисциплина, которая зависела от регулярной выплаты  жалования. В принципе, солдаты, находящиеся на жаловании у короля, получали хорошее вознаграждение. Получая шиллинг в день, латник мог заработать за год больше, чем доход с небольшого поместья в Англии. Лучник, служивший в гарнизоне, получал шесть пенсов в день, что в два раза меньше, чем у квалифицированного каменщика, работавшего на стенах. Существовали и натуральные льготы. Гарнизонные войска бесплатно размещались в королевских замках. Кроме того, существовала перспектива законного (и незаконного) грабежа. В Руане образовалась сложная военно-административная структура, в обязанности которой входило следить за тем, чтобы войскам своевременно выплачивалось причитающееся. Но администрация всегда функционировала на грани финансового кризиса, и нередко случались перебои с выплатой жалованья.

В начале регентства герцог Бедфорд столкнулся с серьезным дисциплинарным кризисом. За внезапной отменой "тяжелой руки" Генриха V и истощением военной казны последовали несколько месяцев политической неопределенности. Не получившие жалованья солдаты дезертировали или занимались мародерством. Капитаны, не обращая внимания на субординацию, покидали свои посты. Широко распространились известия об изнасилованиях, грабежах, кражах скота и вымогательствах со стороны гарнизонных войск. Герцог Бедфорд назначил судебную комиссию для расследования этих фактов и наказания виновных. Штаты Нормандии удалось убедить проголосовать за специальную субсидию для покрытия долгов, которые не были выплачены в последние месяцы правления Генриха V и в первые месяцы регентства. Подобные кризисы в 1420-е годы были редкостью. Не было сколько-нибудь крупных мятежей, а дезертирство еще не стало серьезной проблемой. Но по мере ухудшения военной ситуации в последующее десятилетие и накопления финансовых проблем дисциплина стала нарушаться все чаще[57]57
  Ставки оплаты: Curry (1985), i, 211 (сравнить BN Fr. 26287/73 по строительным расценкам в 1435 г.). Кризис 1422–23 гг.: *Chéruel, ii, 85–91; L&P, ii, 34–5.


[Закрыть].

Подобные проблемы были характерны для всех средневековых солдат, но для англичан в Нормандии они стояли особенно остро. Падение дисциплины не только подрывало военную эффективность армии как инструмента войны, но и грозило отравить отношения между английским правительством и его нормандскими подданными. Как лаконично заметили советники Генриха V, регулярная выплата жалованья была крайне необходима, "что должно быть непременно сделано, иначе… Нормандия будет потеряна для него". Герцог Бедфорд прекрасно понимал все это. В декабре 1423 г. он дополнил военные ордонансы своего брата, которые в основном касались полевых операций, издав дисциплинарный кодекс для гарнизонов. Он регламентировал назначение и полномочия командиров гарнизонов и капитанов свит и ставил их в подчинение королевским бальи и судьям. Гарнизонные войска должны были проживать в своих замках, а не в жилых домах в городе или в окрестностях. Их слуги, пажи и вооруженные варлеты подчинялись военной дисциплине, даже если они не состояли на службе у короля. Солдаты должны были платить за все, что брали, и им строго запрещалось жить за счет земли. Грабежи, поборы за защиту (pâtis), выкупы и несанкционированные налоги (традиционные способы обеспечения потребностей солдат при задержке жалованья) были запрещены на территории, находящейся под английским управлением. Ордонанс Бедфорда было приказано провозгласить под звуки труб во всех бальяжах Нормандии.

Правда, и, возможно, неизбежно, реальность так и не оправдала обещаний. Но ордонанс был не просто декларацией о намерениях. Обязательства вносились в контракты капитанов, которые приносили присягу. Военные суды рассматривали дела нарушителей. Капитаны должны были подтвердить, что они не взимали pâtis и не брали провиант без оплаты, прежде чем им могли быть засчитаны законные доходы от войны. В крупные гарнизоны назначались "контролеры", которые проверяли отчетность капитанов и сообщали о нарушениях. Часто проводились инспекции, на которые приглашались местные жители для изложения своих претензий королевскому комиссару. Жалобы рассматривались со всей беспристрастностью, даже если предполагаемым нарушителем был один из великих капитанов того времени. Меры, принятые Бедфордом, не положили полного конца злоупотреблениям и бесчинствам, но важно то, что мы знаем о них в основном из записей о мерах, принятых в отношении виновных. За грубейшие нарушения дисциплины выносились приговоры о возмещении ущерба, штрафах, конфискации лошадей и снаряжения, тюремном заключении и даже иногда казни. Но как правило, большинство нарушений дисциплины оставались незамеченными. Ясно лишь то, что во времена Бедфорда современники хорошо отзывались об английской военной дисциплине. Даже министры Дофина признавали, что в английских армиях она поддерживалась лучше, чем в их собственных[58]58
  *Rowe (1931) [1], 201–8. Curry (1999); Allmand (2000); Newhall (1924), 222–8, 230–6; Baume (1998), 277–8; Roles normands, no 653; PPC, ii, 351 (цитата). Контроллеры: Curry (1985), i, 245. Отчетность: BN Fr. 4485, p. 134. Инспекции: Baume (1998), 276–7. Мнение современников: Journ. B. Paris, 83; Chron. R. St-Denys, v, 556; Juvénal, Écrits, i, 312–17, 408.


[Закрыть].

Английская военная машина в Нормандии зависела от исключительного поколения полководцев. Большинство из них были кадровыми военными, долгое время служившими в Нормандии и научившимися своему делу еще при Генрихе V. В начале правления Генриха VI два графа, Солсбери и Саффолк, более или менее постоянно находились во Франции. Томас Монтагю, граф Солсбери, был главным английским полководцем 1420-х годов. К моменту воцарения Генриха VI Солсбери было тридцать четыре года, и всю свою взрослую жизнь он был солдатом. Он сражался вместе с герцогом Кларенсом во Франции в 1412 г., с Генрихом V при Арфлёре и Азенкуре в 1415 г. и с герцогом Бедфордом в морском сражении у Арфлёра в следующем году. В 1417 г. он переправился в Нормандию вместе с армией вторжения и получил важные командные посты при осаде Руана и в Нижней Нормандии. Будучи генерал-лейтенантом короля в Нормандии во время краткой поездки Генриха V в Англию в 1421 г., он в основном отвечал за восстановление положения после катастрофического поражения герцога Кларенса при Боже. Солсбери был вспыльчивым и недипломатичным человеком. Он открыто ссорился с герцогом Бургундским, а его отношения с герцогом Бедфордом часто были, можно сказать, сложными, но для тех, кто служил под его началом, он был героем. Один из них, хронист Жан де Ваврен, считал его "самым искусным, хитрым и удачливым капитаном, который существовал на протяжении двух последних столетий".

Как и многие из тех, кто служил во Франции, Солсбери на родине испытывал финансовые трудности. Когда ему было 12 лет, его отец был линчеван толпой во время восстания против Генриха IV, а титулы и имущество семьи были конфискованы. Хотя в 1421 г. приговор был отменен в знак признания военных заслуг самого Томаса, его графство было одним из самых бедных в Англии. Он редко упускал возможность заработать на войне, занимал непримиримую позицию в отношении выкупов, зорко следил за добычей и тщательно берег свои доходы. Как и многие успешные военные капитаны, он был настойчивым истцом. Граф Саффолк однажды пошутил, что Солсбери "больше беспокоился о своих деньгах, чем о своей жизни". Но у того были на то основания. Война сделала его известным человеком, богатым и уважаемым. Генрих V возвел его в графы дю Перш, с доходом, который теоретически был таким же, как и с его английских владений. Бедфорд добавил к этому земельные и имущественные пожалования, включая роскошный особняк в Париже. Жалованье Солсбери, своего рода дискреционная награда за заслуги, выплачиваемая капитанам в дополнение к обычному военному жалованью, было выше, чем у кого-либо другого[59]59
  Warner (1998), 146–53; *Desplanques (1867), 72 (joke). Совет: Boulet, 475. Характер: Waurin, Cron., iii, 247–8. Доходы, пожалования: Doc. Paris, 249–50; AN JJ172/269, 578, JJ173/293, 299; English Suits, 128, 141–2, 148–9; Sauval, iii, 317.


[Закрыть].

Уильям де ла Поль, граф Саффолк, был на десять лет моложе Солсбери и не снискал такой же военной репутации. Его посвящение в рыцари произошло в 1415 г., когда он участвовал в кампании при Азенкуре. Как и Солсбери, он, вероятно, начал военную карьеру по финансовым причинам. Уильям неожиданно унаследовал графство в возрасте 19 лет после того, как его отец погиб при осаде Арфлёра, а старший брат – месяцем позже при Азенкуре. Но он был еще несовершеннолетним, и его графство было отягощено правами двух вдов. Поэтому его возвращение во Францию вместе с Генрихом V в 1417 году, было логичным. Так случилось, что к 1419 году обе вдовы умерли, и к двадцати трем годам Саффолк смог полностью распоряжаться землями графства. К тому времени он приобрел обширные владения в Нормандии и почувствовал вкус к дипломатии и войне. В течение двенадцати лет он непрерывно служил во Франции. Ему поручались крупные региональные командования и он был назначен адмиралом Нормандии. При Генрихе V он стал одним из богатейших землевладельцев на полуострове Котантен. Бедфорд сделал его графом де Дрё с еще одним крупным фьефом в долине реки Эвр. Очевидно, король был более высокого мнения о Саффолке, чем о Солсбери, и в значительной степени полагался на него как на политического и дипломатического советника, а также как на полевого командира[60]60
  Castor (2000), 83–5; ODNB, xliv, 732–3; GEC, xii, 443–7; Massey (1987), 12–13, 14, 78–9, 116 (пожалования).


[Закрыть].

После двух графов самым близким к герцогу Бедфорду человеком был, пожалуй, сэр Джон Фастольф. Фастольф известен как предполагаемый прототип для шекспировского Фальстафа, но у него не было ничего общего с буйным пьяницей из Генриха IV и Виндзорских насмешниц. Его история была типичной для того сочетания покровительства вышестоящего и таланта, на котором так часто строилась успешная военная карьера. Его семья была из среды мелкого дворянства в Норфолке. Фастольф обратил на себя внимание своего первого важного покровителя, герцога Кларенса, когда служил в его свите в Ирландии в 1408 году. В 1412 г. Фастольф последовал за Кларенсом во Францию, где ему было поручено важное командование в Гаскони. В 1415 г. он сражался при Арфлёре и был отправлен по болезни домой, но позже вернулся и служил в его гарнизоне. В 1417 г. он участвовал в завоевании Нормандии, где привлек внимание старшего представителя клана Бофортов, Томаса, герцога Эксетера, который назначил его своим лейтенантом в Арфлёре, а позже – первым английским капитаном Бастилии в Париже. Но главный успех пришел к Фастольфу в 1422 г., когда после возвращения Эксетера в Англию он поступил на службу к герцогу Бедфорду. Он быстро поднялся на службе у Бедфорда и уже через несколько месяцев стал его главным стюардом, а затем постоянным членом Большого Совета, став вторым английским капитаном, принятым в него.

К этому времени Фастольф уже стал забывать о своем незнатном происхождении. Но богатство никогда не притупляло его инстинктов стяжателя. Еще до смерти Генриха V он начал неуклонный процесс самообогащения, который привел его к накоплению собственности в Восточной Англии, Саутварке и Нормандии и к состоянию, сравнимому с состоянием многих пэров королевства. Однако главным мотивом его жизни, возможно, были не деньги, а время и усилия, которые он тратил на их получение и управление ими. Фастольф наслаждался азартом и трудностями войны. Когда он поступил на службу к Бедфорду, ему было уже за сорок, но он продолжал принимать активное участие в военных действиях вплоть до 1438 г., когда ему было уже около 60-и лет. Его документы, сохранившиеся благодаря его многолетнему помощнику Уильяму Вустеру, свидетельствуют о том, что он был не просто жестоким воякой, постоянно жаждавшим наживы. До самого конца, когда возраст и горечь от поражения подточили его суждения и люди перестали прислушиваться к нему, он был проницательным и вдумчивым советником, хорошо разбирающимся в стратегии[61]61
  Кларенс: CPR 1408–13, 41; BL Add. Chart. 66, 1403. Арфлёр: PRO E101/46/24, m. 3, E101/44/30 (2), m. 7, E101/47/39, E101/50/26; PRO E36, p. 34. Крепость: PRO E364/74, m. 7d. Отчеты: L&P, ii, 575–97, 718–30. Служба у Бедфорда: BN PO 1101 (Фастольф)/2; L&P, ii, 414, 535; Boulet, 332, 475; Massey (1987), 27, 99–100. Последняя сохранившаяся запись о нем относится к марту 1438 г.: BN Fr. 25774/1309, 1310. Богатство: McFarlane (1957) [1], 104–7. Взгляды: Worcester, Boke of Noblesse, 41.


[Закрыть].

За пределами узкого круга доверенных военных, окружавших регента, из года в год в главных сражениях войны, появилась группа компетентных и находчивых капитанов. Они разбогатели в тучные 1420-е годы, прежде чем наступили поражение и упадок. Роберт, лорд Уиллоуби, сражался при Азенкуре и служил во Франции с небольшими перерывами с 1417 по 1438 год. Уиллоуби не был великим полководцем как граф Солсбери, но он был надежным человеком, о росте репутации которого можно судить по увеличению его свиты. За первые семь лет его службы она увеличилась в три раза. Вероятно семейные связи, и обусловили выбор его карьеры, но был интерес и в хорошем материальном вознаграждение. Уиллоуби получил щедрые денежные и земельные пожалования от герцога Бедфорда и за полтора десятилетия ловких сделок создал значительную империю недвижимости в Париже. Норфолкский рыцарь сэр Уильям Олдхолл, еще один ветеран Азенкура, начал свою карьеру в качестве рыцаря двора герцога Эксетера. В составе свиты герцога он сражался при Азенкуре и Руане, а до 1449 г. занимал ряд должностей и командовал в Нормандии. Ноттингемширский рыцарь сэр Томас Ремпстон сражался при Азенкуре, затем вернулся во Францию в 1417 г. и оставался там почти на протяжении всей войны. Почти наверняка он приехал во Францию, спасаясь от финансовых затруднений на родине. Его семейные владения в Англии были обширны, а владения его жены – еще больше, но и те и другие были обременены правами на вдовий удел очень долгоживущих родственниц. В течение нескольких лет после своего приезда он, должно быть, почувствовал, что выбор был оправдан. Ремпстон заработал грозную репутацию в опасном юго-западном пограничье Нормандии и получил там солидное земельное пожалование. Томас, лорд Скейлз, который был моложе этих людей более чем на десять лет, прибыл во Францию в 1417 г. в возрасте восемнадцати лет, а к двадцати трем годам уже командовал 400 человек в двух важнейших гарнизонах южной границы. Он также останется в Нормандии почти до конца[62]62
  Уиллоуби: ODNB, lix, 423–4; Thompson (1991), 135. Его компания: Livius, Vita, 32; PRO E403/666, mm. 3–4 (29 мая). Олдхолл: Roskell (1961), 89–91; English suits, 298–9; Worcester, Itin., 355. Ремпстон: Payling (1991), 59–62; HoC 1386–1421, iv, 192–4; ODNB, xlvi, 459–61. Скейлз: PRO E101/51/2, m. 12; PRO C76/104, m. 18; BN Fr. n.a. 1482/18; ODNB, xlix, 175–6. Скейлз родился в 1399 году: Cal. Inq. P. M., xxi, nos. 260, 672.


[Закрыть].