Текст книги "Новая философская энциклопедия. Том третий Н—С"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 143 страниц)

329

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ системного подхода и нередко ведет к созданию новой научной дисциплины. Противопоставление предмета (Gegenstand) объекту (Objekt) впервые предложил в 1904 австрийский философ Р. Амезе– дер; А. Мейнонг связал это различение с теорией интенцио– нальности Ф. Брентано и построил свою «теорию объектов» (Gegenstandstheorie), в которой трактовал предмет как акт данности объекта в переживании. Подобное понимание стало исходным для феноменологии Гуссерля, который, однако, поставил во главу угла уже не сами предметы, но «интендирую– щее» их сознание. В обшегносеологическом плане противопоставление предмета и объекта является относительным. Основное отличие предмета от объекта заключается в том, что в предмет входят лишь главные, наиболее существенные (с т. зр. данного исследования) свойства и признаки. В логике под предметом (индивидуумом) понимается элемент некоторого класса, а также субъект в его соотнесенности с предикатом. Лит.: Горский Д. П. Вопросы абстракции и образование понятий. М., 1961; Смирнов Г. А. К определению целостности идеального объекта. – В кн.: Системные исследования. Ежегодник 1977. М., 1977; Косарева Л. Л/. Предмет науки. Социально-философский аспект проблемы. М., 1977; Юдин Э. Г. Системный подход и принцип де-

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ (греч. лроорюцос лат. praedestinatio или praedeterminatio) – в религиозных системах мышления исходящая от воли Божества детерминированность этического поведения человека и отсюда – его «спасения» или «осуждения» в вечности. Поскольку с точки зрения последовательного монотеизма все существующее в конечном счете определяется волей Бога, всякая монотеистическая теология по необходимости должна считаться с идеей предопределения (ср. религиозный фатализм ислама, образ ветхозаветной «Книги жизни» с именами избранников Яхве – Исх 32: 32—33; Пс 68: 29; Дан 12:1 и др.). При этом концепция предопределения вступает в противоречие с учением о свободе воли и ответственности человека за его вину, без которого невозможна религиозная этика. В истории христианства полемика вокруг предопределения была обусловлена не столько потребностями устранения логических противоречий вероучения, сколько борьбой двух конкурирующих типов религиозной психологии: с одной стороны, индивидуалистические и иррационалистические переживания безнадежной виновности и безотчетной преданности Богу, с другой – догматический рационализм церкви, строящей свои обещания спасения на юридических понятиях «заслуги», которую верующий приобретает через повиновение церкви, и «награды», которую она может ему гарантировать. Мотив предопределения в Евангелиях имеет преимущественно оптимистический характер и выражает уверенность адептов новой религии в своем избранничестве и призвании (напр., Мф 20: 23, Ин 10: 29). Религиозный аристократизм гностиков потребовал резкого разделения на «тех, кто от природы сродни небесам» и «тех, кто от природы сродни плоти» ( Quispel G. An unknown fragment of the Acts of Andrew, – Vigiliae Christianae, 1.10,1956, p. 129—48). Спекулятивную разработку идеи предопределения дают Послания ап. Павла (Рим 8: 28—30; Еф 1: 3—14 и, особенно, 2 Тим 1: 9), связывая ее с новой концепцией благодати (харц) и перенося акцент на иллюзорность самостоятельных нравственных усилий человека («Что ты имеешь, чего бы не получил?» – 1 Кор 4: 7). Именно эта акцентировка доминирует у Августина, умозаключающего от пессимистической оценки нормального состояния человека к необходимости благодати, которая выводит его и: тождества самому себе и тем «спасает»; эта благодать не может быть заслужена и обусловливается лишь свободным произволением Божества. Формула Августина «дай, что повелишь, и повелевай, что пожелаешь» (da, quod iubes et uibe quod vis) («Исповедь», Х, 31) вызвала протест Пелагия, противопоставившего ей принцип свободной воли. Хотя реально пелагианство могло апеллировать лишь к практике монашеского «подвижничества», оно реставрировало некоторые черты античного героизма (человек самостоятельным усилием восходит к Божеству). Несмотря на неоднократные осуждения пелагаанства церковными инстанциями, полемика не прекратилась и в 5—6 вв. (августинизм отстаивали Проспер Аквитанский, Фульгенций и Цезарий из Арля, пелагианство – Фауст из Риеца). Постановление собора в Оранже (529) подтвердило авторитет Августина, но не смогло добиться реального усвоения церковью идеи предопределения. Проблематика индивидуалистического религиозного переживания, жизненно важная для Августина, теряет на время всякое значение: религиозность раннего средневековья исключительно церковна. Характерно, что паулинистско-августиновское понятие благодати в 6 в. адикально переосмысляется: из личного переживания она становится эффектом церковных «таинств». Церковь стремилась осмыслить себя как институцию универсального «спасения», в рамках которой любой верующий через подчинение ей может заслужить потустороннюю награду; если она во имя своих притязаний посягала на важный для христианства тезис о вечности загробного воздаяния (учение о чистилище, легенды об избавлении церковью душ из ада), то в земной жизни для непреложного предопределения заведомо не оставалось места. Восточная церковь, над которой не тяготел авторитет Августина, была особенно последовательна: уже Иоанн Златоуст подменяет понятие «предопределение» понятием «предвидение» (rcpayvoaic) Бога и тем сводит на нет тенденцию этического иррационализма. За ним идет крупнейший авторитет православной схоластики, оказавший влияние и на средневековый Запад, – Иоанн Дамаскин: «Бог все предвидит, но не в предопределяет». Православная церковь восстанавливает: правах догмы учение Оригена о намерении Бога спасти всех (но без вывода о том, что все действительно спасутся, как учил Ориген). На Западе попытка Готшалка (ок. 805 – ок. 865) обновить учение о предопределении в форме доктрины «двойного» предопределения (gemma praedestinatio – не только к спасению, но и к осуждению) признается еретической. В системе Иоанна Скота Эриугены учение о «простом» предопределении (simplex praedestinatio – только к спасению) обосновывалось отрицанием (в неоплатоническом духе) сущностной реальности зла; это решение проблемы вело к пантеистическому оптимизму и также было неприемлемо для церкви. Зрелая схоластика относится к проблеме предопределения с большой осторожностью и без глубокого интереса. Бонавеюпура предпочитает давать формулировки об «изначальной любви (praedilectio) Бога как об истинной причине моральных достижений человека. Фома Аквинский также учит о любви Бога как истинном источнике морального добра, в то же время подчеркивая момент свободного сотрудничества человечес-

330

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ кой воли с божественной благодатью. Схоластика избегает проблемы предопределения к осуждению. Религиозный индивидуализм Реформации обусловил повышенный интерес к проблеме предопределения. М. Лютер возрождает паулинистско—августиновский стиль религиозного психологизма, оценивая католическую концепцию «заслуги» как кощунственное торгашество и выдвигая против нее теории несвободы воли и спасения верой. Еще дальше идет Ж. Кальвин, отчетливо выразивший буржуазное содержание Реформации: он доводит учение о «двойном» предопределении до тезиса, согласно которому Христос принес себя в жертву не за всех людей, но только за избранных. Жестокое пренебрежение к обреченным, контрастирующее с традиционной жалостью к кающемуся грешнику, характеризует вытеснение феодальной патриархальности в отношениях межцу людьми сухой буржуазной деловитостью. Доктрина Кальвина встретила сопротивление приверженцев голландского реформатора Я. Арминия, но была официально принята на синоде в Дорте (1618—19) и на Вестминстерской ассамблее (1643). Православие реагировало на протестантские доктрины предопределения, продемонстрировав на Иерусалимском соборе 1672 верность своим старым взглядам о воле Бога к спасению всех; этих взглядов православная церковь держится и поныне. Католическая контрреформация пошла по линии отталкивания от августиновской традиции (в 17 в. был случай издания сочинений Августина с купюрами мест о предопределении); особенно последовательными в этом были иезуиты, противопоставившие крайний моральный оптимизм суровости протестантов. Иезуит Л. Молина решился до конца заменить идею предопределения учением об «условном знании» Бога (scientia condicionata), о готовности праведников свободно сотрудничать с Ним; это знание и дает Божеству возможность «заранее» награждать достойных. Тем самым понятия заслуги и награды были универсализированы, что отвечало механическому духу контрреформационной религиозности. Современные католические теологи (напр., Р. Гарригу-Лаг– ранж) защищают свободу воли и оптимистическое понимание предопределения: многие среди них настаивают на том, что человек может добиться спасения и не будучи к нему предопределенным. При этом в рамках современной неосхоластики продолжается полемика между ортодоксально-томистским и иезуитским пониманием предопределения. Отношение либерального протестантизма кон. 19 – нач. 20 в. К проблеме предопределения было двойственным: идеализируя августиновский религиозный психологизм, он критически относился к. «наркотическим» (выражение А» Гарнака) элементам последнего, т. е. прежде всего к пессимистической концепции предопределения. Более последовательна в своей реставрации архаической суровости раннего протестантизма современная «неоортодоксия» в ее германо—швейцарском (К. Барт, Э. Бруннер) и англосаксонском (Р. Нибур) вариантах. Настаивая на абсолютной иррациональности и притом индивидуальной неповторимости «экзистенциальных» взаимоотношений Бога и человека (по словам К. Барта, «отношение именно этого человека к именно этому Богу есть для меня сразу и тема Библии, и сумма философии»), «неоортодоксия» с логической необходимостью тяготеет к кальвинистскому пониманию предопределения. Будучи специфическим продуктом религиозного мировоззрения, понятие «предопределение» служило в истории философии логической моделью для постановки таких важных общефилософских проблем, как вопрос о свободе воли, о согласовании детерминизма и моральной ответственности и т. п. Лит.: Friehoff С. Die Pradestinationslehie bei Thomas von Aquino und Calvin. Freiburg (Schweiz), 1926; Garrigou-Lagrange R. La predestination des saints et la grace. P., 1836; Hygren G. Das Pradestinationsproblem in der Theologie Auguslins. Gott., 1956; Rabeneck J. Grundzuge der Pradestinationslehie Molinas. – «Scholastik», 1956, 31 Juli, S. 351—69. С. С. Аверинцев

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ В

АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ (араб, кала') трактуется, как правило, как общее знание Бога или Первоначала о вещах, тогда как «судьба» (кадар) понимается как развертывание этого общего предустановления в единичном, временном сущем. Идея божественного предопределения ясно заявлена в Коране, одним из основных тезисов исламского вероучения является утверждение о том, что все в судьбе людей, благо и зло – исключительно от Бога. Для коранического понимания предопределения и судьбы важна их связь с идеями «меры» (кадр) и «предразмерения» (такдар), что имеет прямое продолжение в философской трактовке предопределения. Если понятия предопределения и судьбы нейтральны в отношении оппозиции благо—зло, то в термине «промысел» ('инайа) подчеркивается исключительно благой характер предопределения, поскольку Бог устанавливает наилучший порядок из возможных. Философскую разработку получили понятия предопределения и судьбы, но не промысла. Важнейшие импликации для понимания предопределения имел вопрос об автономии человеческой воли и действия, разрабатывавшийся в мутазилизме. Мутазилиты, считавшие «могущество» (кудра; см. Действие) человека полностью независимым от Бога, тем самым признавали человека истинным действователем, не зависящим ни от какого внешнего предустановления. Человека, совершающего «предразмеренное» (мукаддар) действие, они называли «творцом» так же, как и Бога. Придерживающиеся этой позиции кадариты (от кадар – судьба) считали джабаритами (от джабр – принуждение) всех, кто не признавал абсолютную независимость человеческой способности к действию. В более умеренной трактовке кадаритами считали всех, кто признавал у человека наличие «могущества», неважно, произведенного самим человеком или Богом, которое влияет на совершение действия. С этой точки зрения джабаритом является лишь тот, кто вообще не признает могущество человека и считает, что действует только Бог, а не человек. Предложенная ал—Аш'арй компромиссная позиция опирается на разрабатывавшееся в мутазилизме понятие «присвоение» (касб): человеческая способность к действию сотворяется Богом, и благодаря ей он «присваивает» действия, также сотворенные Богом. Однако в этом учении непроясненным остается статус самого присвоения как действия. В арабоязычном перипатетизме признается абсолютная «вертикальная» причинная обусловленность, связывающая любое единичное сущее с Первопричиной, и допускается вероятность случайности в «горизонтальном» развертывании временного существования, хотя такая случайность может быть лишь видимостью, создаваемой нашим незнанием дальних причин (см. Причина). Эта концепция позволяет Ибн Сине истолковать предопределение как знание об общем, которым обладает Первоначало бытия, и связать «судьбу» с горизонтальной линией существования. В суфизме происходит переосмысление понятий предопределения и судьбы в связи с тем, что вечное и временное понима-

331

ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКАЯ ЭТИКА ются не как вертикально подчиняющее начало и подчиненное следствие, а как равнозначимые стороны двуединого миропорядка. Под предопределением подразумевается вечност– ное, божественное «суждение» (хукм) о вещах. Однако оно не выступает как однозначно предопределяющее, поскольку само определено не чем иным, как определяемыми нм вещами. Поэтому «судьба», под которой понимается «временное развертывание» (тавкит) вещей, представляет собой не более чем самореализацию мира. В этой связи переосмысляется и понятие «возможное» (см. Возможность), положенное арабо– язычными перипатетиками в основание онтологии: существование и несуществование, составляющие две его стороны, понимаются в состоянии «угвержденности» в вечностной стороне миропорядка не как абсолютно равнозначные, но как имеющие виртуальное предпочтение одна перед другой в зависимости оттого, появится или нет каждое конкретное сущее во временной стороне миропорядка; т. о., предопределение совершенно соответствует судьбе, и оба они зависят от того, какова сама предопределяемая ими вещь. С этой точки зрения расхождение между позициями кадаритов и джабари– тов не представляется противоречием, поскольку лишь выражает различие равновозможных описаний одного и того же соотношения между вечностным и временнь!м. А. В. Смирнов

ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКАЯ ЭТИКА – специфическая подсистема общественной нравственности (см. Прикладная этика) и социальной этики, отчасти совпадающая с трудовой моралью и с особым сектором профессиональной морали. В своем существенном и специфическом содержании связана с предпринимательством как типом хозяйствования, который возникает в раннеиндустриальной цивилизации в эпоху первоначального накопления капитала и основывается на частной собственности, товарно-денежных отношениях и экономических свободах. В отношении к прибыли у предпринимателя превалируют продуктивно-творческие, а не потре– бительско—распределительныемотивыпобуждения.Какпро– явление особого этоса хозяйственного поведения и «духа капитализма» предпринимательство исследовалось M. Вебером, В. Зомбартом, Э. Трёльчем, Г. Шмоллером, Т. Парсонсом и др. Сложившийся благодаря этим исследованиям образ предпринимательства отличался от развивавшегося в классической политэкономии, которая рассматривала экономические процессы и «экономического человека» изолированно друг от друга. Такой человек трактовался в качестве вполне автономной личности, эгоиста, иногда «разумного» (см. Эгоизм разумный), и расчетливого рационалиста. Социология и теоретическая этика, отчасти и современная экономическая теория стремятся преодолеть разрыв экономических процессов и личностного фактора. «Экономический человек» – а предприниматель оказывается таковым в первую очередь – не может не считаться с социальными, в т. ч. и нравственными, нормами. В случае, когда эти нормы пригашаются не из подражания или приспособления, а убежденно, возникает предпринимательская этика, а вся сумма жизненных установок, ценностных ориентации, соответствующей мотивации образует профессиональный этос хозяйствования. Предпринимательская деятельность, рыночный способ обретения дохода, осуществляемый в рамках законодательства и при соблюдении правил «честной игры», имеют в моральном отношении положительное значение, т. к. в этом случае деятельность предпринимателя общественно полезна, а предпринимательский доход связан с его организационными и творческими усилиями, с платой за компетентность, понимание конъюнктуры, бремя риска и индивидуальной ответственности. Из этого не следует, что эффективность и польза всегда нравственно оправданны. Более того, стратегически эффективное само зависит от соблюдения предпринимателями правил «честной игры» как условия личной долгосрочной успешности и общественной эффективности. Именно в этом смысле «выгодно быть этичным». Экономисты не единодушны в своих суждениях по данному вопросу. Так, М. Фридмен и его школа полагают морально допустимыми поступки предпринимателей, если они ориентированы на достижение прибыли и не вступают в конфликт с правовыми ограничениями. В то же время Ф. Хайек и его последователи считают, что нормы и правила «честной игры», стандарты экономического поведения не должны истолковываться ситуативно, ибо имеют характер безусловного поведения. Правовые обязательства предпринимателя (уплата налогов, выполнение контрактов, долговых обязательств, обеспечение определенных условий труда и мер по экологической безопасности, требований добросовестной конкуренции, убережение деловой репутации и т. п.) получают дополнительное значение в качестве морального долженствования, без которого одна только правовая регуляция оказывается недостаточным барьером от противоправного и аморального поведения. Кроме вполне естественного стремления к эффективности и прибыли у предпринимателя есть и другие мотивы активности, имеющие нравственный смысл: стремление к самореализации, к независимости от опеки различного вида, склонность к благотворительности. Предпринимательская этика регулирует и отношения между предпринимателями в различных ответственных сообществах – ассоциациях, гильдиях, корпорациях. Эти отношения предусматривают как отстаивание конкурентных позиций, так и солидаристские связи, кооперативно-организационные программы деятельности. Последние строятся на принципах равенства, доверия, взаимоуважения, взаимопомощи и ответственности. Исследования предпринимательской этики и бизнеса велись с начала 20 в. и получили наибольшее развитие в последние десятилетия, что выразилось в издании значительного числа фундаментальных и популярных работ, специальных журналов, формировании сети исследовательских центров, проведении множества региональных конференций и даже мирового конгресса (1996). Особый интерес представляют исследования национальной специфики духа предпринимательства, культурно-региональныхмоделей предпринимательского этоса, в которых обнаруживается всякий раз различная, чаще всего асимметричная конфигурация базовых ценностей. В России такие исследования пока ограничиваются изучением социокультурных предпосылок предпринимательской этики. В отличии от Запада, где в фундаменте предпринимательской этики находился менталитетсредневековых городов, этос буржуа и особенно этика гфотестантизма, в России ее духовными истоками могли оказаться только служебные этосы сословного общества, которые содействовали становлению таких важных для предпринимательской деятельности моральных качеств и черт характера, как верность дохну, принятие аскезы и бремени государственных обязанностей, упорство в труде, дисциплинированность и т. п. Вместе с тем те же этосы задерживали выработку существенных для этики предпринимательства формул частной жизни, личного успеха, достоинства, персональной ответственности, порождали перекосы в

332

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЕ сторону этатизированного сознания, духа подданничества – в ущерб гражданской самостоятельности. На характер предпринимательской этики как составной части культурной идентичности страны повлияла специфика дореволюционной, советской и, особенно, постсоветской модернизации. Лет.: Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследование по истории морали. М., 1987; Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. – Избр. произв. М., 1990; Этика бизнеса: межкультурные аспекты. М., 1992; Будь лицом: нравственные ценности гражданского общества, т. 1—2. Томск, 1993; Зомбарт В. Буржуа: Эподы по истории духовного развития современного экономического человека. М., 1994; Козловски Я. Этика капитализма. Эволюция и общество. СПб., 1996; РихА. Хозяйственная этика. М., 1996; EtzioniA. The Moral Dimension. Towards the New Economics. N.Y.—L., 1990; Ethical Theory and Business, ed., T. L. Beauchamp, N. E. Bowie. Englewood Cliffis, N. J., 1979; Donaldson T. The Ethics of International Business. N. Y.-Oxf., 1989; Huber R. M. The American Idea of Success. Pushcart, 1987; De George R. Business Ethics. N. Y, 1996. В. И. Бакштановский, Ю. В. Согомонов

ПРЕДСКАЗАНИЕ – суждение о пока не известных либо еще не существующих явлениях, процессах, событиях. В зависимости от оснований предсказания делятся на рациональные и иррациональные. Рациональные предсказания основываются на определенных знаниях и способах их практической реализации, соответствующих принятым в обыденной практике или в науке нормам и правилам рационального рассуждения и деятельности. Успех или неудача рационального предсказания повышает или понижает ценность принятых оснований, способствует накоплению конструктивного опыта. Таковы, напр., предсказания колебаний погоды, поведения живых существ и т. п. по народным приметам или научные предсказания о существовании ранее не известных космических объектов, химических элементов и их свойств, геологических новообразований или деструкции, политических и экономических явлений и т. п., опирающиеся на знания об объективных закономерностях природы и общества, на данные измерений и экспериментов, на логические и математические выводы и пр. В отличие от рациональных иррациональные предсказания «основываются» на экстраординарных, уникальных способностях предсказателя («озарение», «откровение», «ясновидение», «провидческий дар», «сверхрациональная интуиция» и пр.). Успех или неудача иррационального предсказания влияет лишь на степень доверия к этим способностям, на авторитет предсказателя. Наиболее общие типы предсказаний в науке: гипотетико– дедуктивное предсказание (на основе принятой теории и формулируемых в ней законов осуществляется предсказание явлений, логически выводимых изданного основания: напр., на базе небесной механики Ньютона строилось и затем было подтверждено предсказание Леверье и Адамса о существовании планеты Нептун); предсказание на основе индукции (экстраполяция индуктивных обобщений, полученных в некоторой ограниченной области исследования за пределы этой области); предсказания, основанные на моделировании возможных процессов. A Я Порус

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЕ – один из важнейших элементов, определяющих сущностные характеристики современной теории политической демократии (см. Демократия представительная). Понятие «представительство» используется во многих значениях. Напр.* говорят о представительстве такого-то государства или международной организации, партии или движения, дипломатическом представительстве и т. д. Но в своем первоначальном и наиболее распространенном в политическом лексиконе значении «представительство» подразумевает принцип делегирования определенной группой лиц, партией, классом конкретному человеку, организации, органу полномочий для отстаивания своих интересов в структурах власти. В таком понимании идея представительства имела ключевое значение для формирования таких принципов современной демократии, как политический плюрализм, разделение властей, парламентаризм, выборность высших должностных лиц государства и т. д. В частности, партии политические и институт выборов возникли именно в качестве инструмента реализации принципа представительства. Следует отметить, что в таком значении во времена античности и средневековья сам принцип представительства был неизвестен. Он начал формироваться в 17—18 вв. Главная заслуга в его разработке принадлежит таким известным политическим мыслителям, как Дж. Локк, Ш. Л. Монтескье, A* de Токвиль, Дж. С Милль и др. В принципе политического представительства органически переплелисьдве важнейшие идеи представительной демократии: с одной стороны, идея, согласно которой ни один человек не вправе править другим человеком без согласия последнего, с другой – идея о том, что, поскольку каждый отдельно взятый индивид не в состоянии непосредственно участвовать в управлении государством, интересы различных категорий населения могут быть представлены в системе власти особыми уполномоченными, которым делегированы соответствующие прерогативы. Просветительская идея равенства всех людей по своей природе предполагала, что избранные представителисмогутза1ш<щатьиреализовыватьинтересына– родалучше, чем сам народ. Отом, насколько большое значение придавалось принципу представительства, свидетельствует, напр., тот факт, что Дж. Медисон рассматривал его в качестве синонима республиканизма. С самого начала развернулись поиски оптимальных путей и механизмов реализации представительства. Как считал Монтескье, люди, как правило, знают интересы и проблемы своего населенного пункта, города, региона лучше, чем интересы и проблемы др. регионов страны. Поэтому представителей во властные органы целесообразнее избирать не от всей страны в целом, а от отдельных городов или местностей, организованных в избирательные округа. В Англии утвердилась т. н. теория фактического представительства, суть которой состояла в том, что члены парламента представляют не просто отдельные слои и группы населения, а всю совокупность нации в целом. Поэтому для сторонников этой позиции не имело значения, как, из числа кого и где они избираются. Причем для вигов, которые сформулировали эту теорию, было характерно убеждение, что члены парламента, будучи избраны, не должны зависеть от своих избирателей. Обосновывая такой тезис, Э. Бёрк настаивал на том, что парламент должен быть не неким «конгрессом послов от различных и враждебных интересов», а форумом представителей всего английского народа, руководствующихся стремлением реализовать «общее благо». В период Французской революции эта идея стала известна под названием национального представительства. Ее сторонники считали, что поскольку суверенитет принадлежит не отдельно взятым гражданам, а нации в целом, то совокупность депутатов законодательного собрания представляет всю нацию в целом. Де-

333

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ путаты, выражая волю нации, осуществляют мандат, предоставленный им нацией, а не отдельными группами избирателей. В дополнение к данной идее в США была выдвинута идея географического представительства, в соответствии с которой члены законодательного собрания избираются в качестве представителей определенной территории, напр., вфедератив– ных государствах – представителей субъектов федерации. В

США компромисс между этими двумя формами представительства отразился в структуре законодательного собрания – Конгресса, состоящего из двух палат – сената, члены которого избираются в качестве представителей штатов независимо от численности их населения, и палаты представителей, члены которой избираются от избирательных округов, составляемых в зависимости от численности населения. На протяжении 19—20 вв. идея представительства в обеих названных разновидностях стала важной интегральной частью теории демократии. Значимость идеи представительства помимо всего прочего состоит в том, что она позволила расширить пространственные рамки демократической и республиканской форм правления. Т. н. демократия прямая, которой был чужд принцип представительства и которая предусматривала участие всех взрослых граждан в принятии сколько-нибудь важных решений, была возможна в сравнительно небольших сообществах, таких, как древнегреческие полисы, где численность населения составляла примерно 10 тыс. человек. Очевидно, что в современном национальном государстве, в котором численность населения достигает десятков, а то и сотен миллионов человек, такая модель решительно противопоказана. Именно институт представительства сделал возможным формирование республиканской или демократической формы правления в масштабах национального государства. Лит.: Чичерин Б. Н. Народное представительство. М., 1858; BurchA. H. Representation. L., 1972; Mill S. Consideration on Representative Government. L., 1861; Pitkin H. F. The Concept of Representation. Berkeley eal, 1967. К. С. Гаджиев

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ – наглядный чувственный образ предметов и ситуаций действительности, данный сознанию, и, в отличие от восприятия, сопровождающийся чувством отсутствия того, что представляется. Различают представления памяти и воображения. Наиболее известны визуальные представления. Существуют также и представления осязательные (играющие особую роль в жизни слепых), слуховые, обонятельные и др. Представления могут относиться к индивидуальному предмету или событию, но могут быть и общими. При этом степень их общности может быть весьма различной. Философию представления интересовали в двух отношениях. Во-первых, как яркое выражение специфического внутреннего мира сознания. Считалось, что в отличие от ощущений и восприятия, которые всегда относятся субъектом (может быть, и ошибочно) к внешней реальности, представления существуют как особые идеальные образования, обладающие собственным содержанием, которому может что-то соответствовать в действительности, а может и не соответствовать. В любом случае содержание представления с этой точки зрения непосредственно дано, в нем нельзя усомниться как в факте сознания. В рамках такого понимания представления – это что-то вроде картин, размещенных в галерее индивидуального сознания. Субъект имеет непосредственный доступ к этим картинам, может их рассматривать, разглядывать «внутренним взором» – это и есть интроспекция. (В философии И. Канта и А. Шопенгауэра представление понимается предельно широко – как включающее все содержание сознания.) Во-вторых, представления анализировались в философии с точки зрения их роли в получении знания о мире. Философы—эмпирики (Д. Локк, Д. Беркли, Д. Юм, Э. Кондильяк, Э. Мах и др.) считали, что именно представления обеспечивают возможность мышления. Согласно их взглядам, все содержание знания дано в ощущении и восприятии. Но мышление имеет дело с такими предметами, которые выходят за эти рамки. Этот факт можно объяснить, считали они, только учитывая существование представлений, которые есть не что иное, как следы, «копии» прошлых восприятий, и которые отличаются от вызвавших их восприятий только большей расплывчатостью и неустойчивостью. Известно, напр., что математика имеет дело с такими предметами, которые не только не даны в ощущении и восприятии, но не могут быть также и представлены. Так, напр., нельзя представить «треугольник вообще», который не был бы либо равносторонним, либо разносторонним, один из углов которого может быть либо косым, либо прямым, либо тупым и т. д. Однако теоремы геометрии доказываются именно для «треугольника вообще». Беркли видит решение этой проблемы в том, что представление какого-то конкретного треугольника играет роль представителя всех других треугольников. Т. о., понятое представление (содержание которого в этом случае становится значением соответствующего слова) начинает играть роль понятия. Мышление с этой точки зрения есть не что иное, как сравнение и анализ различных восприятий и комбинирование представлений. Философы-рационалисты (Р Декарт, Б. Спиноза, Гегель, неокантианцы и др.) подчеркивали принципиальное отличие представлений от понятия, приводя примеры таких понятий, которые нельзя представить ни в общем, ни в конкретном виде: мнимые числа и бесконечность в математике, понятия истины, блага, красоты и др. Мышление с этой точки зрения не имеет дела с представлениями. Экспериментальное изучение мышления, предпринятое в нач. 20 в. Вюрцбургской школой в психологии, существенно подтвердило это мнение: было выяснено, что многие процессы мышления не сопровождаются никакими наглядными образами. В 20 в. философский и психологический анализ представлений изменил многое в их традиционном понимании. Л. Витгенштейн, а затем Дж. Райл подвергли критике взгляд на представления как на «картины», находящиеся во внутреннем мире сознания. Во-первых, неясно, кто может воспринимать эти «картины». В случае обычного восприятия предметов реального мира или даже настоящих картин субъект использует свои органы чувств, доставляющие ему сенсорную информацию. Однако как можно воспринимать «внутренние картины», обитающие только в мире сознания? Какие органы чувств можно использовать в этом случае? И кому принадлежат эти органы? Во-вторых, очень существенно, что настоящие картины могут рассматриваться. Это рассмотрение может выявить в них такие детали, которые не были ясны в начале процесса их восприятия. Напр., если мы имеем дело с изображением (картиной или фотографией) тигра, то можно пересчитать количество полос на его теле. Однако мы принципиально не можем вглядываться в наши представления, поэтому вопрос о том, сколько полос имеет тело представлен-