сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 75 страниц)
— В чем смысл делать это человеком? — спросила я. Я видела недостатки его предложения: если я буду слишком долго ждать обращения, то в конце концов рядом с Эдвардом буду выглядеть женщиной, падкой на молоденьких мальчиков, учитывая, что он был обращен в 17 лет и до сих пор выглядит на этот возраст. Некоторые причины смерти Элис не может заранее предсказать или оградить меня от них — например, маньяк с нестабильной психикой или типа того. Мои воспоминания и опыт, которые я накоплю за то время, пока не стану вампиром, будут постепенно забываться (или даже, учитывая пример амнезии Элис, они могут вообще пропасть). Вольтури могут узнать обо мне и, раздраженные моим статусом осведомленного о вампирах человека, силой обратить меня в неподходящий момент.
Удивительно, но Эдвард не отклонил вопрос и не стал давать туманный ответ.
— Время, — ответил он. — Возможно, тебе удастся вернуться в школу после трех летних месяцев на адаптацию — но может случиться так, что нет. А слово "нет" подразумевает ситуацию, когда мы обнаруживаем, что ты кого-то убила, так что торопиться здесь вряд ли разумно. В частности, тебе придется избегать членов своей семьи. Даже после того, как мы убедимся, что людям безопасно находится рядом с тобой, изменения будут слишком заметны. Ты будешь выглядеть по-другому, двигаться по-другому, не захочешь есть человеческую еду или выходить на солнце — все это люди, которые хорошо тебя знают, подметят с легкостью. Если кто-либо будет чересчур любопытен, достаточно для того, чтобы что-то раскопать, нам придется обратить и его, хочет он того или нет, или же прятать от Вольтури, причем очень хорошо, чтобы они не убили его — непрактично, как ты должна понимать.
— Это все? — спросила я, когда решила, что он закончил.
— Это причины, которые ты можешь счесть вескими, — ответил он.
Я нахмурилась — нехороший знак, если учитывать, какие причины сам Эдвард считал стоящими упоминания или не стоящими его — но не стала дольше на него давить.
— Ладно, — сказала я. — Тогда как тебе такой распорядок по времени? Ты и я объявим всем, что мы встречаемся, — может быть, завтра я расскажу Джессике, а она потом — всей школе. Мы закончим этот год как самая образцовая, тошнотворно-неразлучная парочка во вселенной.
Я закрыла глаза, мысленно рисуя, как должен развиваться сценарий дальше, и продолжила:
— Мы рассказываем, что ваша семья собирается перебраться на лето в Европу, и я еду с вами. Карлайл уже выглядит подозрительно юным для заявляемого им возраста — вряд ли вы планируете оставаться здесь дольше; думаю, что вы собираетесь разделиться, когда закончите школу. Мы могли бы на самом деле поехать в Европу или куда-либо еще, в зависимости от того, насколько любопытным покажется нам Чарли и как вероятно, что нам придется доказывать наши слова — скорее всего, Чарли будет нашей самой большой проблемой, поскольку он интересуется моей жизнью и имеет возможности для выяснения всех обстоятельств. Как только мы прибываем туда, куда собирались, ты обращаешь меня и я начинаю адаптацию — если кто-то спросит меня в эти три дня, то я "заболела".
— Я могу поддерживать контакты со своей семьей по электронной почте и телефону. Возможно, получится найти вебкамеру с плохим качеством изображения и использовать ее в комнате с плохим освещением, чтобы родные не заметили, что я внезапно изменила цвет кожи и глаз. Тогда я сообщу им, что мы убежали, чтобы тайно пожениться и теперь собираемся на целый год отправиться в супер-долгое свадебное путешествие. Этого должно хватить, поскольку Элис видела меня с глазами новорожденного вампира рядом с людьми, и при этом я не пила их кровь. Потом я поступлю в колледж в таком месте, куда моим родителям будет трудно добраться, возможно в Австралии (если нужно, подделаем документы об окончании старшей школы), и продолжу общение с родителями через электронные средства связи. Мы будем посылать фотографии, где нас будет трудно разглядеть и/или где мы подредактируем изображения так, чтобы я выглядела нормально, и мы оба выглядели бы на свой возраст.
Я открыла глаза. На лице Эдварда была смесь из удивления, надежды и отчаяния.
— Ну? — сказала я.
— Ты собираешься рассказать всей школе, что мы пара? — спросил он.
— Если я собираюсь пройти обращение, это все равно в конце концов произойдет, — ответила я. — И это придаст правдоподобности всей истории. Не могу же я рассказать Джессике все подробности, если хочу, чтобы она осталась жива.
— Интересно, что ты так заинтересована стать вампиром сама, но не хочешь изменить всех известных тебе людей, — с хитрецой сказал Эдвард.
— Это не так, — ответила я. — Было бы замечательно, если бы Джессика, Анжела, Чарли, Рене и все прочие могли бы жить вечно. Но мне нужно предупредить их заранее, с чем это все связано, чтобы быть последовательной. Я не могу заранее быть уверенной, что они согласятся со мной. А если я им расскажу, и они не захотят стать вампирами, то их придется прятать от Вольтури вечно, или же и меня и их убьют за разглашение тайны. Я бы тогда рисковала своей жизнью, чтобы заставить кого-то выбирать между преждевременной смертью или потенциально нежелательной жизнью вампира. Есть ли у меня на это право?
Эдвард кивнул, разочарованный, что найденная им трещина в моей логике оказалась мнимой.
— Скорее всего, Элис видела, что сама идея стать вампиром мне понравится, и поэтому все мне рассказала, — сказала я, оправдываясь. — И думаю, что было бы хорошо потратить время на рассмотрение того, сможет ли она проверить возможные реакции нескольких любимых людей, хотя я уже могу предположить, что мои родители откажутся. Однако я также подозреваю, что если бы ваш ковен внезапно утроился в размерах, Вольтури бы расценили это как своего рода попытку захвата власти. Я определенно не хочу, чтобы они считали нас своими соперниками или типа того. Так что это в любом случае было бы небезопасно делать.
(Я не хотела, чтобы Вольтури думали, что я пытаюсь захватить власть. Возможно, у меня и будут такие планы — но, похоже, они в качестве наказания обычно уничтожали виновного и крайне тщательно следили за секретностью. И Эдвард не был защищен от способностей Аро, их телепата — а я могла иметь такую защиту. Любые подобные планы, которые я могу разработать должны оставаться в безопасности в моей голове, начальные шаги прятаться под другими явными причинами, пока они не будут готовы претвориться в жизнь.)
— Осталась только одна причина, которой я не знаю, — сказала я, — и которая может иметь прямое отношение к делу — это проблема Розали, о которой ты упоминал. Как думаешь, поделится ли она со мной или позволит тебе рассказать?
— Возможно, — сказал Эдвард с надеждой. — Я пойду поговорю с ней.
Он вскочил с места и исчез, взбежав вверх по ступенькам.
========== Глава 8: Будущее ==========
Эдварда не было примерно минут пятнадцать, и я провела это время, записывая разработанный план с некоторыми незначительными улучшениями. Я знала, что Эдвард сможет запомнить все до мельчайшей детали, но я не хотела консультироваться с ним каждый раз, когда что-нибудь забуду.
Я как раз набрасывала на полях блокнота примерный список возможных мест назначения в Европе и не только, когда Розали и Эдвард спустились по лестнице. Она выглядела недовольной, но в целом мирно настроенной, Эдвард же тщательно сохранял нейтральное выражение лица. Он остановился у подножия лестницы, посмотрел, как она подходит ко мне и пошел обратно — предположительно из-за мысли кого-то из них, что разговор будет достаточно личным. Высокие каблуки Розали цокали по паркету, пока она шла ко мне и усаживалась рядом.
— Если верить Эдварду, он не рассказывал тебе, что привело к... этому, — мягко сказала Розали, показав на свое совершенное белое лицо. Я кивнула. — Это не очень хорошая история, — предупредила она, — и счастливого конца у нее нет. Я постараюсь по возможности сократить ее.
На дворе стоял 1933 год, времена Великой Депрессии. Розали было восемнадцать, и она жила в Рочестере с родителями и двумя братьями. Она была прекрасна. Даже будучи человеком, она обладала совершенной красотой. Депрессия не сильно коснулась ее семьи — ее отец работал в банке и был защищен от финансовых неурядиц, поэтому у Розали было достаточно возможностей, чтобы просто бродить по городу в замечательных нарядах, и считать, что все бедные люди, которых она встречала, сами виноваты, что попали в такое положение. Она рассказывала о своей жизни так, словно это была настоящая сказка — она была прекрасной, счастливой принцессой, у которой были свои желания, и она имела все основания верить, что они сбудутся. Соответственно, в один прекрасный день сын нанимателя ее отца начал за ней ухаживать. Она продолжала рассказ, подробно описывая суету при планировании шумной свадьбы и его привычку посылать ей по букету роз каждый день, так что ее дом был переполнен ими, а от нее всегда исходил аромат лепестков роз.
Только один раз Розали позавидовала кому-то: ее подруга, которая вышла замуж совсем юной, в семнадцать лет, уже через год родила ребенка — прелестного мальчика с милыми ямочками на щечках и темными кудряшками. Они не были защищены от экономических трудностей так же хорошо, как семья Розали. Родители Розали никогда бы не подумали позволить ей выйти замуж за плотника, как это сделала ее подруга, хотя сын банкира им вполне подошел. Но подруга Розали была счастлива в браке и у нее был прелестный ребенок. Так что Розали тешила себя мысленными картинами своих собственных светловолосых детей, которые должны были скоро появиться, играющих на газоне вокруг ее дома.
Рассказ Розали казался загодя отрепетированным, как будто она тщательно обдумала все детали, и то, как она будет их описывать, с какой интонацией и какие слова при этом подбирать. Все казалось зыбким и далеким, то ли воспоминанием, то ли заученным наизусть рассказом.
Она намекнула, но не рассказала подробно про несчастливый конец своей сказки, который она обещала.
Но я была вполне способна понять, что произошло.
Ее жених и несколько его друзей напились, подстерегли ее на пути домой и изнасиловали, после чего, истекающую кровью, оставили умирать.
И тогда ее нашел Карлайл, разбитую и окровавленную, лежащую на середине улицы под неурочным апрельским снегом. Он принес ее домой и обратил — хотя, как заметила Розали, Эдвард возражал против этого (он думал, что она слишком заметна, — так объяснила Розали его поведение; а если до этого он встречал ее лично, то сомневаюсь, что она произвела на него благоприятное впечатление). Между ее криками (которые, как она сказала мне, никак не облегчают боль превращения), они объяснили ей, чем она становится; когда превращение закончилось, она поверила им.
Розали выбрала этот момент, чтобы сказать мне:
— Знаешь, а я ведь почти так же чиста как Карлайл. Лучше чем Эсме, и в тысячу раз превосхожу Эдварда. Я никогда не пила человеческой крови, — в ее голосе ощущалась гордость.
— Почти?..
— Я убила их, — сказала она самодовольно, и я поняла, о ком она говорит — о тех, кто напал на нее. Я не могла ее за это осуждать. — Но я была осторожна, чтобы не пролить их кровь. Я знала, что не смогу удержаться и не хотела, чтобы хоть что-то от них было во мне.
Она описала их смерть в подробностях, которые я сочла несколько излишними, хотя и не пыталась остановить ее. Рассказала, как оставила жениха напоследок, надеясь, что он узнает об остальных смертях и проживет последние дни в страхе. Учитывая, что она нашла его в комнате без окон, с дверьми, похожими на двери банковских хранилищ, а также то, что при нем было два вооруженных охранника — которых она тоже убила — так и вышло. Она украла свадебное платье, которое надела специально для этого случая, чтобы выглядеть более драматично. Но и в его случае она не пролила крови и не пила ее.
Теперь у меня была причина поверить в то, что все Каллены, за исключением Карлайла, раньше убивали людей. Был ли он единственным исключением? Если только он из всей семьи воздерживался, это тоже соответствовало бы утверждению "не все мы убивали людей". Возможно, у семьи Денали дела обстояли получше. Но здесь был Карлайл, и ни Розали, ни Эдвард никогда не убивали под влиянием минутного импульса. И, по видениям Элис, я хорошо справлялась с ходом адаптации. Может быть, я справлюсь. Если не почувствую уверенности в том, что я в порядке, когда стану вампиром и познаю жажду, просто буду избегать непосредственных контактов с людьми.
— Надеюсь я не напугала тебя, — сказала Розали после того, как завершила свой подробный рассказ об убийстве семи человек (ее жених, четверо его друзей, двое охранников).
— Спасибо, что рассказала свою историю, — ответила я. — не думаю, что у меня есть серьезная причина бояться тебя, если ты об этом.
Розали кивнула.
— Понимаешь, почему я считаю, что ты должна остаться человеком? — спросила она.
Я задумалась над ее историей и над тем, какое отношение к моей ситуации, по мнению Розали, она имеет. Меньше всего было оснований полагать, что она ценит человеческую уязвимость, которую можно было наблюдать в ее истории. Не похоже, что она сожалеет о своих убийствах, за которые я едва ли могла ее винить. Так что получается…
— Вампиры не могут иметь детей? — я неуверенно сделала вывод. И у Розали никогда не будет любимых светловолосых детей, играющих на лужайке рядом с домом...
— Верно, — мягко сказала она. — Ты знаешь, откуда появился Эмметт? Я спасла его от медведя, который порвал его, и принесла домой к Карлайлу — я думала, что не смогу удержаться и не убить его, если попытаюсь обратить самостоятельно. У него темные кудри… ямочки… как у сына моей подруги. Я не хотела, чтобы он умер. Я ненавидела эту жизнь, и была достаточно эгоистична, чтобы просить Карлайла все равно спасти его. И мне повезло. Эмметт — это все, что я могла бы желать, если бы я знала себя достаточно, чтобы пожелать нужного мне. И я ему тоже нужна. Так что здесь… я признаю, это сработало лучше, чем я надеялась. Но мы всегда будем только вдвоем. Мы никогда не сядем вместе где-нибудь на террасе, седые и окруженные внуками.
— Ты молода, Белла, — внезапно сказала она с жаром, быстро переключаясь с ностальгии по тому, чего у нее никогда не было и не могло быть. — Ты не знаешь, чего ты захочешь через десять лет. Через двадцать. Через сто. Не надо, не надо так ударяться в крайности и делать необратимый выбор уже сейчас. Понимаешь? У тебя есть все, чего я хочу — я бы отдала все, чтобы быть тобой и иметь твой выбор, но ты выбираешь неправильно!
Я медленно кивнула. Я никогда особо не задумывалась о детях. Они казались чем-то вроде туманной будущей возможности, которая могла бы быть реализована при некоторых благоприятно сложившихся обстоятельствах. Но Розали была права: как бы хорошо я себя не знала сейчас, я не могла знать, чего захочу в двадцать или в тридцать лет — в независимости от того, человеком я буду или вампиром. И судя по всему, превращение в вампира делало невозможным беременность, которую многие женщины желали столь сильно, что, если не могли забеременеть сами по медицинским показаниям, то тратили тысячи долларов на...
Ох.
Существовало же очевидное решение.
— Карлайл — врач, — ответила я. — Он может взять у меня несколько яйцеклеток до моего обращения и заморозить их. Позже, когда я стану вампиром и если я захочу детей, я просто прибегну к суррогатному материнству. Ты права, Розали, я не знаю, не сменю ли свое мнение по поводу этой идеи. Ты права, что я молода и на самом деле не думала об этом, хотя должна была. Отлично, что ты поделилась со мной своей историей и помогла мне понять, насколько это важно. Теперь,у меня есть выбор, и я могу составить план, в который войдет получение необходимых мне в будущем ресурсов. И когда-нибудь, возможно, я смогу сделать тебя тетей.
Розали выглядела совершенно ошарашенной. Не знаю, почему. Она же училась на врача — конечно, я не знаю, насколько давно это было, но с тремя врачами в семье они иногда должны были обсуждать достижения медицины за последние десятилетия. Существование самой технологии не могло так ее ошеломить. Возможно, ее еще никто никогда не благодарил за хороший совет, и это ее так поразило? Возможно, то, что, несмотря на вампиризм, у меня будет возможность иметь детей, обидело ее?
А потом Розали бросилась ко мне и до того, как я успела закричать или выскочить из кресла от шока или ужаса, она обняла меня.
Это было крепкое объятие, хотя и очень осторожное — не думаю, что у меня потом будут синяки. С удивлением, но уже без страха, я обняла ее в ответ. Она была холодной и жесткой, но почему-то ее все равно было приятно обнимать.
— Спасибо, — прошептала она мне на ухо.
— Пожалуйста, — ответила я на автомате, в замешательстве — за что она меня благодарит? Она отпустила меня и уселась обратно, в ее глазах светилось некое странное удовлетворение.
